Это только кажется, что чувствовать — просто. Только кажется, что можно закрыть глаза на мгновение, сосредоточиться — и тут же почувствовать. Этому можно обучиться, да. Но я бы не советовала.

И мне было бы намного проще, если бы я не слышала его тяжелое глубокое дыхание, если бы не чувствовала его присутствие там, на другом конце провода.

Мне было бы намного проще потерять себя в огромных закоулках Нью-Йорка, заблудиться и не знать, где выход, не чувствовать его. Проблема в том, что я не только чувствую — я знаю.

Но даже это не может сломить меня. Меня ломает то, что это как диагноз, как прицепившаяся пожизненная болезнь. Меня ломает то, что там, на другом конце трубки он. И меня это убивает. Медленно.

…

У меня сердце колотится со скоростью света. Дыхание перехватывает. Дыхания — почти нет. И в этот момент меня тоже — почти нет. Я открываю рот и пытаюсь что-то сказать, но не выходит, не получается, и вместо слов изо рта вырываются только неопознанные булькающие звуки. Я даже не могу идентифицировать то чувство, которое испытываю. Когда кажется, что мозг сейчас лопнет, разорвется, точно одно из тех зеркал; когда кажется, что сейчас задохнешься собственными предположениями; когда кажется, что то, что есть — этого просто не может быть. Я не знаю, как называется это чувство.

— Кесс, прошу тебя, не молчи, — слышу. Его голос тихий, почти умоляющий. Как будто он действительно не хочет, чтобы я молчала.

Но я не могу. Из глаз выкатываются первые слезинки, и я захлебываюсь в собственной беспомощности. Точно потеряла преимущество говорить.

— Я же знаю, что это ты. Не молчи, Кесс. Скажи что-нибудь.

Я пытаюсь, искренне пытаюсь подобрать нужные слова, но это бесполезно в данной ситуации — лгать, как у меня тут все хорошо. Лгать, что я беспокоилась за него. Потому что я всегда думала, что Ким отовсюду выберется, со всем справится.

Внезапно понимаю, что больше не хочу быть его — Кимовой — Лгуньей Кесси. Понимаю, что хватит. Все. Финиш. Крайняя черта.

Я бросаю трубку.

…

Я стараюсь выглядеть невозмутимой: гордо задираю подбородок, слегка щурю глаза и стараюсь не смотреть в сторону округлившегося на небе месяца. Чем-то напоминаю себе ночного охотника — такие же осторожные шаги, частые взгляды за спину (не следит ли кто-нибудь) и напряженное тело, в любой момент готовое броситься с поля боя.

Лениво, неосознанно я провожу рукой по волосам, но ощущаю лишь короткие обрезки — все, что осталось от моей и без того не густой шевелюры.

Джо рядом, но я уже как-то забываю о его присутствии — он такой темный, что сливается даже с ночной мглой. И мне даже немного спокойней, когда он рядом, хотя я в этом никогда-никогда не признаюсь. И все же я стараюсь быть похожей на него: стараюсь улыбаться, как он, — опасно, стараюсь стать невидимкой в этом опустевшем мегаполисе. Я не представляю Джо в толпе людей, суетливо торопящихся на работу в центре города; не представляю его на диване с кружкой дурно пахнущего пива и смотрящего футбол. Я не представляю, потому что он как-то не вписывается в эти мои фантазии.

Он осторожно касается моего плеча — даже сквозь толстую кожаную куртку я чувствую.

— Чувствуешь, Кесси? — хрипло шепчет он, и неугомонный ночной воздух тут же впитывает каждое слово.

Я сдавленно киваю, потому что знаю, о чем он говорит. Поднимаю голову вверх и пытаюсь понять, откуда именно исходит сигнал. Но на этот раз источник запаха мне определить особенно сложно — я слышу слишком много голосов, слишком частое биение сердец, доносящиеся определенно из одной и той же квартиры.

— Объект там не один. Подозреваю, у них там вечеринка.

— Притон? — уточняет Джо, но даже по неизменно-каменному выражению его лица я понимаю, что он начинает беспокоиться.

Я качаю головой.

— Нет, объект один и, вероятней всего, уже летает в стране розовых слоников. Только я не знаю, как ты представляешь себе: я заявлюсь к ним на пати, подойду к объекту и вколю ему яду? Джо, остальные, даже если уже напились в хлам, сто пудово тут же вызовут копов. — "Если не психушку", — добавляю я про себя.

— Конечно, нет, — усмехается Джо. — Есть две поправки к твоему гениальному плану: ты заявляешься к ним на тусовку под видом знакомой знакомого одного из присутствующих и вводишь инъекцию незаметно для всех. Ну, а затем незаметно сваливаешь.

— Значит, знакомая знакомого? — уточняю я, ехидно прищурившись.

— Смотри не шали там, Кесси. — Он подбадривающе подмигивает мне, и я, решив не тянуть резину, проскальзываю в вонючий подъезд.

Лестница в этом доме необычно длинная — таких длинных лестниц не делают уже, как минимум, полстолетия, — и кажется, что она уходит в бесконечность… ну, или прямиком в ад, как в случае с теми, кто балуется всякой дрянью. Дверь в нужную мне квартиру, к счастью, приоткрыта — наверное, ее решили не закрывать в ожидании новой порции гостей или доставщика пиццы, или, как вариант, ее просто забыли закрыть.

По барабанным перепонкам тут же ударяет уже как несколько недель вышедшее из танцевальной моды техно, но подвыпивших тусовщиков это, кажется, нимало не колышит, ровно как и мое присутствие. Меня уже даже начинает раздражать, что никто так и не спрашивает меня о моей занимательной истории появления на этой вечеринке.

Но тот, за кем я явилась в это осиное гнездо, сейчас, наверняка, ни о чем и не подозревает. Я чувствую едкие волны ядовитого запаха, исходящие откуда-то из дальней части обширной квартиры.

Я нахожу свой "объект" в ванной, распластанным на полу, и на мгновение у меня перехватывает дыхание — мне, конечно, приходилось убивать и матерых кабанов, и тощих неудачников, и лихих ковбоев… Но все это были мужчины. Здоровые мужики, решившие самовольно угробить свою жизнь. Но еще ни разу моим объектом не была девушка… так похожая на меня.

Такие же неумело обрезанные волосы — только покрашенные в угольно-черный цвет. Острые скулы, маленький вздернутый носик и закатанные в каком-то непреодолимом экстазе голубые глаза. Тело девушки бьется в легких конвульсиях, и лишь изредка я вижу, как слепо дергаются ее конечности. Рядом, на полу, — несколько одноразовых шприцов, и мне даже кажется, что я вижу среди всего прочего мусора смертный приговор для этой несчастной.

Я знаю, что все, что мне нужно сделать, — это ввести в ее организм небольшую порцию панацеи. Знаю, что только этот яд будет спасением и для нее, и для всех остальных. Но в этот раз — мне тяжелее, чем обычно. В этот раз нервы особенно не выдерживают. И у меня дрожат руки, словно это я только что напичкала свои внутренности этой гадостью.

Судорожно глотая носом пропитанный алкоголем и дорогими сигарами, купленными исключительно для пафоса, я, почти не глядя, со всей силы выдавливаю яд в и без того искромсанную вену девушки. Она что-то невнятно бормочет и тут же затихает, перед этим неприлично громко рыгнув.

Довольная, что все позади, я сгребаю с пола использованные шприцы и помещаю их в маленький герметичный зиплоковский пакет и уже собираюсь уходить, как меня останавливает чей-то незнакомый голос.

— Я тебя знаю? — интересуется незнакомка.

Я поворачиваюсь. Передо мной стоит точная копия моей жертвы, но только в другом платье. Та же похожая на меня девушка — с криво обрезанными волосами, покрашенными в такой же угольно-черный цвет. Но этой девушки не пахнет этой дрянью — пивом, да, но не дрянью. Она уже немного пьяна, но даже того рассудка, что у нее еще осталось, ей хватает на то, чтобы понять.

— Бритни? Что ты сделала с Бритни? Она умерла, ведь так? Доигралась со своими гребанными штучками?..

В глазах у девушки стоят слезы, но на лице у нее какая-то глупая неуместная полуулыбка — остатки веселья.

— Слишком поздно, — виновато произношу я, стараясь говорить как можно тише. Если эта девушка поднимет тревогу, неприятностей моей пятой точке в эту ночь точно не избежать. — Бритни ведь твоя сестра, да? Ты знала, чем она увлекается? Почему не попыталась остановить?

— Увлекается?! — Девушка явно удивлена приведенным мною определением этой омерзительной зависимости. — Жопа, она сидела на этой дури! Сначала легкие, потом всякие пи… Дерьмо, ты не понимаешь, что Бритни было не остановить! Но… — Ее глаза заметно округляются, выдавая значительный мыслительный процесс, происходящий у нее в голове. — Что ты с ней сделала? Ты была с ней!

— Я всего лишь помогла ей, — честно признаюсь я, и мне даже кажется, что она мне верит.

— Пойду вызову скорую, — неопределенно бросает девушка и, слегка покачиваясь, покидает ванную, оставляя меня один на один с моими страхами. Один на один с телом девушки, которую я только что убила собственными руками. Один на один, и это сводит с ума.

…

Со стороны кажется, что я — невидимка. Что меня нет, или, по крайней мере, я временно не существую. Со стороны кажется, что я немного не в своем уме. Я знаю, потому что взгляд у меня до сих пор отсутствующий, как будто ничего не вижу.

Но Джо наверняка не смотрит на меня со стороны. Сверху, изнутри, прищурившись — как угодно, но только не вплотную, чтобы я ловила на себе его взгляд. И я понимаю, что лучше бы он смотрел.

— Да у тебя прям талант, — кривится он и лезет в нагрудный карман пиджака за очередной сигаретой. — Неприятности притягивать, Кесс, — поясняет он мгновение спустя после того, как я проигнорировала его первое заявление.

Я не отвечаю, потому что знаю, что это одно из утверждений, которые просто бесполезно оспаривать. Любой в таком случае сочтет тебя лгуньей.

Уже начинает светать, и легкие ненавязчивые лучи предосеннего солнца с трудом пробиваются сквозь плотные серые заросли многоэтажек. Но меня даже такой свет раздражает. Теперь, когда я вижу, меня все раздражает.

Обещаю себе, что, когда вернусь в дом с синими окнами, тут же завалюсь спать как минимум до полудня. Бездумно растягивая и без того широкие шаги, думаю о всякой ерунде. О том, какая фиговая мне досталась судьба, какой омерзительный по своей натуре напарник и какие странные окна. Синие окна, без которых я, кажется, уже никуда.

— Хочешь? — внезапно спрашивает Джо, и краем глаза я вижу, что он протягивает мне сигарету. Неоновыми ненастоящими буквами моя фантазия тут же вырисовывает на поверхности этой гадости короткое слово "яд". Может, именно это слово заставляет меня согласиться.

— Хочу, — ехидно выдыхаю сквозь зубы и выхватываю предложенное.

Ощущение этого едкого дыма внутри своих легких — непривычное. Непривычно заполнять их чем-то, кроме пыльного нью-йоркского воздуха. Непривычно ловить на себе удивленный взгляд напарника. Непривычно довольствоваться одним желанием, что уж такой выходки он от меня не ожидал, потому что знал — я не могу себе этого позволить из-за своей излишней чувствительности.

До пункта назначения остается еще несколько темных кварталов, но эта тишина и тонны сигаретного дыма между нами напрягают меня.

Внезапно Джо поворачивается в мою сторону и лениво выпускает изо рта несколько неровных дымовых колечек.

— Вот скажи мне, Кесси. Просто интересно. — Он замедляется, а я — напротив — ускоряю шаг. — Раньше я думал, что ты каменная. Ни эмоций, ни предположений вслух. Взгляд, по которому ничего не скажешь. Твои мысли, которых я никак не могу прочесть. Скажи, вот есть что-нибудь, что может тебя сломать? Я имею в виду, то, чего ты по-настоящему боишься.

Теперь я не смотрю на него. Просто не хочу знать, что он на самом деле думает. От его вопроса мурашки по коже.

(У меня от Джо мурашки по коже.)

— Ты действительно хочешь это знать? — Я копирую его непревзойденную манеру и понимаю, что на этот раз он отступает.

Он бросает недокуренный бычок на холодный серый асфальт, даже толком не потушив его, но спустя сто ярдов я все еще могу различить болезненный тлеющий огонек.

Я засовываю руки в карманы, предварительно тоже избавившись от единственной сигареты в своей жизни. Я никогда в этом ему не признаюсь, но я действительно чувствую никотин чуть больше положенного.

Мы расходимся на лестнице. Я — налево, он — совершенно в противоположную сторону, и я еще долго слышу его удаляющиеся шаги. Мы расстаемся так, как будто совершали вдвоем увеселительную ночную прогулку, а не отправлялись вкалывать очередному наркоману двойную дозу. Мы разлетаемся так, как будто мы самолеты, которым уже просто не по пути. Как будто он не спрашивал меня о моих страхах. Точно не задавал этот вопрос. (А как будто смог прочесть мои мысли.)

Я прикрываю ладонью глаза, чтобы защититься от уже более навязчивых лучей, пробивающихся сквозь синие окна.

— Ты. Ты медленно убиваешь меня, — шепчу я одними губами, понимая, что там — на другом конце коридора — он слышит каждое мое слово.

Легонько толкая скрипучую дверь, я в полубессознательном состоянии вваливаюсь в наполненную тихим сопением Жи комнату и тут же бросаю тяжелую куртку на пол. Я открываю настежь окно и уже по привычке забираюсь на карниз. И мне кажется, что я уже больше не боюсь высоты.