В его воображении существует девушка. Девушка, совершенно не похожая на меня. Она никогда не встанет перед ним на колени, никогда не будет молить о пощаде. Она — сильная.

В моем воображении его не существует. Для меня он — жестокая реальность, злая шутка судьбы, не более того. И если бы не дом с синими окнами, не эта дрянная работа, то его бы не было. Ни в реальности, ни в чьем-либо воображении.

Но я никогда не забуду его. Ни одна пуля не вышибет его из моей памяти.

…

Я сижу, забившись в угол на его широком подоконнике, потому что теперь от одного вида знакомого карниза меня начинает мутить. Сразу вспоминаю о Жи, о том, что было, и о том, чего так и не произошло.

Джо негромко откашливается, чтобы хоть как-то привлечь мое внимание, но он зря старается: я и так его прекрасно чувствую. Он хочет что-то сказать, но я выдвигаю руку вперед, как бы говоря, чтобы он молчал. Потому что знаю, что он скажет, — у него на лице все написано.

— Не надо, — шепчу. — Знаешь, это было бы слишком глупо с их стороны, вернуться в свою прежнюю квартиру. Ты сделал все, что мог. Лучше иди, поспи.

Он не ухмыляется, не говорит в ответ какую-нибудь колкость, а просто кладет руку мне на плечо — опять.

— Кесси, мы не можем вот так сидеть без дела. В любой момент… — Но он не договаривает, и я знаю. Знаю, что должно прозвучать за этой фразой.

Сейчас я чувствую все в сотни раз обостренней, чем раньше. Я превратилась в один сплошной тугой комок из нервов. Все чувствую, все слышу. И то, что творится сейчас за стенами, тоже. Слышу.

Но сквозь уже ставшие привычными звуки пробиваются чьи-то всхлипы. Не от счастья — от горя. И мне кажется, что этого кого-то разрывают на мелкие кусочки. Что еще немного — и этот кто-то будет кричать. Громко, надрывисто. Только затем понимаю — Лея.

Я не хотела никому рассказывать, и я не знаю, как они узнали. Может, поэтому сегодня монотонные вздохи за стенами такие редкие и приглушенные. Как будто приспущенные американские флаги.

— Как там, в мире? — как бы между прочим интересуюсь я. Потому что уже неделю не выхожу из дома и даже не слезаю с этого подоконника в его кабинете. А еще не смотрю новостей. Теперь я — отрезанная от остального мира; я сама себя изолировала.

— Пока неплохо. Середина осени, знаешь ли. Ну, Нью-Йорк, он никогда не останавливается, даже если выпадет одно звено. Кто как ни ты знаешь.

— Да, — задумчиво повторяю я, — кто как ни я.

Его брови сдвинуты вместе, а на лбу появляются странные морщинки. Губы сжаты в одну тонкую линию. И сейчас он такой, каким я раньше его никогда не видела, никогда не представляла, — спустившийся на землю. В этот момент он кажется мне таким человечным, что я чувствую себя похожей на него. Нет, я чувствую себя его частью. И теперь в нем постоянно что-то меняется, внутри него происходят какие-то химические процессы. Это не Ким, который обладает преимуществом знать, что никогда не изменится — навсегда останется таким же лжецом.

— Кесси, просто будь готова. Что бы ни случилось.

Но я лишь отчаянно трясу головой.

— Нет-нет, они не посмеют… они не смогут…

Но я не верю собственным словам. Это как ложь, которой я уже пресытилась и которая больше не лезет. Просто лгать уже не проходит, исчезло то извращенное удовольствие, которое эта ложь прежде доставляла. Сейчас — уже по-другому.

Есть вещи, которые я помню. Я помню ту, старую, жизнь, еще до того, как весь мой маленький мирок погрузился во тьму. Помню, как впервые услышала голос Кима, туго смешанный с его тяжелым дыханием. Но есть и вещи, которые я отчаянно пытаюсь забыть. Теперь я пытаюсь забыть еще и эту ложь, из которой я буквально состою. Каждая моя клеточка пропитана этим — ненастоящими мыслями, неверными предположениями и глупыми предрассудками. Все это подлежит немедленной утилизации, но я просто не знаю, как.

Я могу быть и неправа. Сама могу лгать, изворачиваться. Сама могу стать Кимом на несколько секунд. Отличие только в том, что он мной — никогда не сможет.

Я чувствую, как уже начисто протертый мной подоконник начинает прогибаться. Незаметно, совсем на чуть-чуть. И я будто хочу срастись с ним, хочу прижать ладони к стеклу и осознать, что больше не могу их отдернуть. Хочу нацарапать на девственно чистом оконном стекле свое имя, ее имя. Но почему-то хочу написать не Жи, как привыкла, а Джейн.

(Чтобы стекло было похоже на маленькое надгробие.)

Краем глаза я наблюдаю за маячащей тенью Джо. Туда-сюда… Тень исчезает и появляется в самый неожиданный момент, точно беспокоится. Она изгибается под немыслимыми углами, будто ее что-то ломает на части. И в этот момент мне кажется, что теперь эта тень — уже не тень Джо — она сама по себе.

А у меня тени нет. Нет и все тут. Моя тень сбежала еще тогда, пять лет назад, когда поняла, что я ее больше не вижу. Зачем ей хозяйка, которая даже не замечает собственной тени?

В колено утыкается что-то металлическое, холодное, и я вздрагиваю, но не столько от неожиданности, сколько от смены температур. Краем глаза замечаю — поднос.

— Ты должна хотя бы немного поесть, Кесси, — настаивает Джо. С каких это пор он записался в мои няньки?

— Отвали, — огрызаюсь я и отталкиваю от себя поднос. Сейчас я опасна для всех — остается только повесить над моей головой табличку. Что-то вроде: "Не подходить — сошедшая с ума Кесси".

Он резко хватает меня за воротничок рубашки (на мне его рубашка) и запрокидывает мою голову назад, точно насильно собирается запихивать в меня эту чертову еду. Но вместо этого он заставляет меня смотреть на него. Глаза в глаза. Я не выношу этого взгляда, хочу отвернуться, но он слишком крепко держит меня. Я закрываю глаза.

И, как ни странно, он тут же отпускает меня.

— Ты трусиха, Кесси, — шипит он сквозь стиснутые зубы. — Предпочитаешь прятаться в своей темноте вместо того, чтобы смотреть правде в глаза. Как ты там говорила когда-то? "Когда не видишь — не знаешь"? Но я-то знаю, что ты можешь не и не видеть, но все равно чувствуешь. Разве не так, Кесси? Скажи, что это не так.

Но я не могу ему ничего ответить, потому что каждое слово из моих уст — заведомая ложь. Он это знает, я это знаю.

Он слишком близко, и соблазн слишком близко. Совсем рядом — на расстоянии вытянутой руки. И я не выдерживаю напора — резко поворачиваюсь, так, чтобы он не видел моего лица, и утыкаюсь носом ему в плечо. Судорожно я вдыхаю аромат, исходящий от его тела, как будто дышу я в последний раз. Но затем понимаю — уже, я уже не дышу.

Глупо притворяться, задирать голову слишком высоко. Глупо представлять себе, что ты всемогущая Кесси, которой любое дело по плечу. Глупо, потому что я такая же, как и миллионы других — одних друг на друга похожих — такая же слабая. Звезда, которая хочет, чтобы вокруг нее крутилось ее личное Солнце.

Я сжимаю в своих руках его теплую шею и чувствую, как реактивными толчками передвигается кровь по его организму. Чувствую исходящую от него жизнь.

— Джо, милый Джозеф… — шепчу я одними губами, но он, кажется, и так слышит каждое мое слово. — Я устала. Ты даже не представляешь, как я устала…

…

Мне кажется, что его в моей жизни никогда не было. Была только его злая, немного даже звериная, ехидная усмешка. Были его вечные "Кесси, ты же сильная". Но его самого. Не было.

Я теряю ощущение реальности. Перестаю распознавать границу того, что мне чудится, и границу того, что происходит на самом деле. Это невозможно разъединить — и теперь в моей голове существует только этот коктейль из вымысла и правды. Из того, о чем Ким когда-то мне не солгал.

Я уже специально не закрываю дверь ванной, потому что знаю, для него закрытая дверь — это как приглашение, красная тряпка.

Опираясь о холодные края раковины, я внимательно изучаю собственное отражение, но понимаю, я — это уже не я. Я просто не могу быть этой девушкой с тусклыми, торчащими в разные стороны волосами. Это не под моими глазами за несколько ночей выросли ярко-фиолетовые круги, синяки. Это не я кусаю до крови и без того иссушенные губы. Это не я… Не в этом мире. Не сейчас.

Затем мой взгляд перемещается на неприметный кран бледно-хромового цвета. И что-то щелкает в голове. Я начинаю открывать-закрывать его, одновременно следя за густой водной струей. Горячо-холодно…

Это напоминает увлекательную детскую игру, когда вода появляется из ниоткуда и исчезает вникуда. Это напоминает мне о прошлом, о той придорожной гостинице, когда я была еще слепа. (Когда Ким еще был рядом.)

И мне кажется, что меня невозможно снова провести. Сейчас, когда на моей стороне столько преимуществ.

Но в моей жизни все странным образом, по какой-то не понятной мне закономерности повторяется. Снова широкая ладонь накрывает мою, и я снова вздрагиваю.

— Не надо, Кесси. — Уже другой голос. Голос, принадлежавший парню, который когда-то был плохим.

Моя рука трясется, покрывается мелкой необратимой дрожью, и я, приложив над собой усилие всей своей воли, заставляю себя отнять ее от мокрого водопроводного крана. Мои глаза открыты, но я снова не вижу. Притворяюсь, что не вижу. Или, на худой конец, в самом деле снова ослепла.

Чтобы хоть как-то успокоить себя, я запускаю обе руки в волосы и на мгновение задерживаю кончики ногтей в коже головы. Думаю о том, чтобы пробраться к себе в мозги и убрать оттуда все лишнее, очистить свой мозг от всякой дряни.

— Я знаю, тебе надо развеяться. У меня на примете есть одно местечко.

— Какого хрена, Джо?! — вскипаю я и резко кидаю на него озлобленный взгляд. — Эти придурки украли Жи! Ты не понимаешь или просто не хочешь понять?

— Ты действительно хочешь…?

Но он не договаривает — я обрываю:

— Идиот, ничего. Я не хочу от тебя ничего! — Последнюю фразу я выплевываю ему прямо в лицо, чтобы хоть раз в жизни оправдать его мнение обо мне. Чтобы понял, я не такая тряпка, какой теперь кажусь со стороны.

Ванная слишком узкая для нас двоих — мы зажаты между четырьмя похожими одна на другую стенами. Здесь даже дышать трудно. И находиться, не касаясь друг друга, фактически не возможно. В этом ограниченном пространстве слишком явно слышно, как бешено стучит мое сердце, и как редко — его. Помимо того, что он почти не дышит, так он еще и почти неживой. Еще чуть-чуть — и я поверю в то, что он — всего лишь моя очередная фантазия. Но боюсь, что даже в этом случае он не поверит в то, что Лгунья Кесси тоже ему причудилась.

Он похож на Кима со всей этой своей чертовой заботой, но он никогда не заменит мне его. Никогда в моих мыслях это не будет один и тот же человек. Единственная проблема заключается в том, что я не знаю, как на самом деле выглядит Ким. Для меня это тайна, значение которой я знать уже точно не хочу.

— Почему я должен тебе постоянно напоминать? — Его дыхание — над моим ухом, и я замираю, точно в ожидании. Время в этот момент останавливается, времени — больше нет. — Твоя жизнь — моя жизнь. Симбиоз, не забыла? Ты нужна мне только потому, что чувствуешь. И пока ты чувствуешь, я буду вторгаться в твое личное пространство, которое и так размером с ноготок. Просто иногда ты забываешь, кто здесь главный, Кесси.

В этот раз я не начинаю спорить. Впрочем, никогда не начинала. Потому что понимаю, что — возможно, вероятно — в этот раз он прав. Но не потому, что я верю ему, а потому что у нас действительно стало слишком много точек для соприкосновения. Слишком много путей для пересечения. Слишком много вещей, где я могу сказать: "Кесси и Джо". Слишком много времени я провожу подле него, в его одежде, в его комнате, выполняя его работу. Его для меня вообще стало слишком. Много.

— Ладно, черт с тобой, — пожимаю плечами я и вновь опускаю глаза. Возвращаюсь в свой маленький мирок (в свое пространство "с ноготок").

Он ухмыляется (не вижу, но чувствую) и тянет меня за локоть, чтобы я встала. Я не сопротивляюсь — делаю уже все на автомате, отстраненно. Как будто мне и вправду все равно, что теперь будет. Как будто и правду на этом месте смело могу поставить точку. Вот так-то и так-то. Сэд энд. "И все они жили коротко и несчастно. И сошли с ума в один день".

Просто мне некому уже сказать: "Держись, Кесси". Некому в очередной раз — тысячно-бесконечный — сказать мне новую ложь. Некому убедить меня, что… как там? Все будет хорошо?

Наверное, так и начинается апатия. Бесконечная, сплошная затяжная депрессия, затягивающая, точно болотная трясина. Одно мгновение — и ты оказываешься на самом дне.

И нет нужды убеждать меня, что все это я придумала. Вообразила себе несуществующего Кима, этих людей за тонкими стенами, кричащих совершенно по разным причинам; и что Джо тоже есть, мне тоже просто показалось. Не надо меня в этом убеждать, потому что я и вправду их всех придумала.

Вопрос лишь в том, кто из них на самом деле придумал меня. Подумал, что это будет вполне забавно: маленькая слепая Кесси, изнюхавшая весь Нью-Йорк в поисках нескольких граммов заветной наркоты.

Я не помню, как оказалась одетой. Я даже не знаю, что именно сейчас на мне надето. Я просто уже не чувствую.