Не дай вам Бог дожить, когда победы ваши

Яна Котовская

Усталостью на плечи лягут вам...

 

Глава 1

19 июля 1483 года Ричард отправился в Виндзор к первому пункту своего коронационного путешествия. 27 августа он проследовал через Мидлендс и прибыл в Памфрет. Там король вручил Бэкингему список неотложных дел, требовавших его присутствия в Лондоне. Герцог был поражён: это означало, что в праздничных мероприятиях он участвовать не будет и на церемонии инвеституры будущего престолонаследника тоже обойдутся без него.

Генри, амбициозный и деятельный по натуре, чувствовал себя оскорблённым. В конце концов, во многом благодаря нему герцог Глостер стал королём Ричардом III. В мечтах Бэкингем видел себя не меньше чем соправителем. Не сыграли роль ни приближённость к трону, ни многочисленные звания, коими Его Величество наградил своего сподвижника и родича.

Герцог затаил обиду. А потому отправился не в Южный Уэльс, как того требовал Ричард, а в свой родовой замок Брекон. Там под его якобы присмотром содержался Джон Мортон, человек мудрый и дальновидный.

Некоторое время спустя Генри сидел у камина и коротал время за партией в шахматы. Епископ, восседающий напротив, сохранял завидное благодушие. Он ни о чём не спрашивал. Впрочем, Бэкингем, не терпящий недомолвок, рассказал обо всём сам.

   — Если монарх вас не устраивает, его всегда возможно заменить, — проронил Мортон, делая рокировку. Таким образом, на шахматной доске ладья поменялась с королём местами. — Как вам имя Генрих? Генрих VII!

Герцог заулыбался. Во время коронации он позволил себе невообразимую вольность. На его праздничном одеянии красовался знак в виде колеса — эмблема далёкого предка, Томаса Вудстока, младшего сына короля Эдуарда III. Тем самым Бэкингем дал понять присутствующим о том, что тоже является прямым потомком королевского рода. Ричард подчёркнуто не обратил никакого внимания на выходку.

   — Граф Ричмонд с этой задачей справится вполне, — продолжил Мортон, изрядно разочаровав Генри.

   — Кто?!

Если и возможно представить человека, настолько далёкого от престолонаследия, то им был именно обретающийся на континенте Хенрих.

   — Генрих Тюдор, — повторил епископ. — Он женится на Елизавете Йоркской.

   — Но она тоже незаконная дочь!

   — Представьте, — губы Мортона сложились в тонкую улыбку, — сколь гармоничным окажется сей союз. И... равным.

Бэкингем поморщился.

   — А вы, мой дорогой друг, — продолжил епископ, — станете делателем королей! Таким, каким в своё время пытался стать Уорвик.

Это льстило. Поразмыслив немного, Генри пришёл к выводу, что, по сути, наличие монаршего венца на голове не столь и важно, власть главнее:

   — Но безродный...

   — Можно сделать ставку на сына Кларенса. Тоже Эдуарда, кажется?

Генри поморщился.

Едва ступив на престол, Ричард выпустил на свободу заключённых в Тауэре детей Джорджа, которым незамедлительно вернул унаследованные от родителей титулы. Эдуард стал графом Уорвиком, Маргарита — графиней Солсбери. Дети Кларенса вернулись ко двору и воспитывались там как члены королевской семьи, окружённые комфортом и почестями.

Маргарита очень быстро освоилась в королевском дворце. В родительском доме её воспитывали как принцессу, и она не забыла этого. Но на её младшем брате, находившемся в Тауэре с четырёхлетнего возраста, заключение отразилось самым чудовищным образом. Несмотря на это, Ричард назначил племянника вторым престолонаследником после единственного своего законного сына.

«Зверёныша в престолонаследники?!» — возмущался тогда Генри.

Ричард мог вернуть оба титула — графства Уорвик и Солсбери — своей жене, королеве Анне, которая была прямой их наследницей. Но именно с согласия королевы он передал их племянникам — детям её старшей сестры Изабеллы.

   — Бастарда проще заменить, в случае если он окажется слишком уж спесивым, и управлять им легко, — продолжал тем временем Мортон, от него не укрылось недовольство герцога кандидатурой «тюремного графа». — Он будет послушен. Тюдору достаточно лишь напомнить, кто он такой, и Генрих тут же покорится. Поэтому мы и хотим сместить Ричарда. Уж очень он родовит. Совершенно не поддаётся управе.

От высказанного епископом «мы» Генри скривился. План казался привлекательным, но бастард на троне...

   — Плантагенеты — достойная династия. Мне будет искренне жаль, если Англия лишится её.

   — Какая разница кто? — вздохнул Мортон. — Были Плантагенеты. Теперь будут Тюдоры. Главное, в чьих руках королевство!

* * *

   — Что это?! — Дик, нахмурившись, смотрел на письмо. Его доставили в дороге. За несколько дней до приезда в Йорк.

В послании сообщалось об убийстве сыновей Эдуарда и Елизаветы Вудвилл. Писавший его Бэкингем уверял, будто лично заходил в Тауэр и не нашёл там принцев. Герцог клятвенно заверял, что оба они умерщвлены по приказу короля.

Ловелл покачал головой:

   — Мне повторить твои собственные подозрения?

   — Нет, — Дик устало провёл рукой по глазам. — Извини, друг мой, я хотел бы...

Френсис поклонился и отошёл в сторону. Король вернулся в карету и дал знак продолжить путешествие.

   — Дикон? — Анна с тревогой посмотрела на супруга.

   — Всё хорошо, — заверил Ричард. — Просто я понял, о чём именно писал король Франции. В последнем послании он допустил несколько фраз, которые я счёл не слишком удачной шуткой.

   — А теперь?

   — Людовик XI не умеет шутить. Мне теперь это известно.

Скорость, с которой начали распространяться письма, однозначно говорила о том, что Бэкингем не заезжал в столицу. А значит, и с принцами всё оставалось благополучно. Этот вывод отвратил Дика от мысли немедленного возвращения в Лондон. Догадывался король и о том, зачем его очернили, вот только время выступало на стороне Ричарда, а не Людовика. Лето, благоприятное для вторжения захватнических войск, заканчивалось.

28 августа Дик отправил герцогу письмо, в котором назначил Бэкингема главой судебной комиссии по расследованию предательств и преступлений в Лондоне и восьми южных графствах. Он всё ещё надеялся примириться с родичем.

29 августа король прибыл в Йорк, где состоялся обряд инвеституры, и сын Ричарда Глостера, Эдуард Миддлхеймский, стал престолонаследником, принцем Уэльским.

* * *

Ловелл вошёл в полутёмное помещение, освещаемое одним лишь чадящим факелом. Оно настолько не вязалось с Ричардом, что в первые мгновения Френсис ожидал засады.

Друг обнаружился за широким простым столом, на котором лежало несколько посланий.

   — Ваше Величество...

Ричард кивнул в знак приветствия:

   — Френсис, это письмо ты отвезёшь в Лондон. Отдашь в руки коменданту Тауэра лично.

   — Хорошо, — виконт ждал, когда Ричард запечатает послание и передаст ему, но король отрицательно покачал головой.

   — Прочти, — велел он.

Френсис вчитался в ровные, летящие с едва заметным наклоном влево литеры и удивлённо поднял взгляд:

   — Но почему бы просто не предъявить их? Зачем прятать принцев? Тем самым ты попустительствуешь лживым наветам!

Король ответил не сразу:

   — Тот, кто начинает оправдываться, заведомо виновен. Да и что я могу? Устроить ещё одно путешествие? С сыновьями Эдуарда поколесить по королевству: мол, смотрите, я никого не убивал?! У меня слишком много дел, Френсис. К тому же подобное поведение недостойно... Да и не поможет в опровержении клеветы.

Ловелл кивнул. Даже сделай Ричард так, как говорил, обязательно нашлись бы негодяи, распространяющие слухи о непохожести принцев на самих себя.

   — Кроме того, дети Эдуарда теперь в опасности. Их убьют лишь затем, чтобы обвинить меня в этом преступлении. Я не могу допустить этого.

Френсис присмотрелся. Под глазами короля залегли тени — то ли из-за неверного света факела, то ли по вине усталости. Ричард, вероятно, и избрал эту комнату, чтобы скрыть своё состояние, и для соблюдения секретности, конечно.

   — Самым простым решением было бы возвращение принцев их матери, — заметил виконт.

   — И она сумеет их защитить?! Случись с юношами несчастье, Елизавета обвинит меня во всех смертных грехах, — он помолчал немного и добавил почти шёпотом: — И будет права... Я дал ей слово.

Ловелл обречённо вздохнул. Теперь Ричард озаботится ещё и безопасностью Вудвилл.

Король потянулся за чистым листом.

   — Огня, — приказал Ловелл, но был остановлен резким взмахом руки и коротким:

   — Мне достаточно света.

Ричард писал Вудвилл. В своём послании он предложил вдове Эдуарда покинуть убежище и вместе со старшей дочерью, тоже Елизаветой, встретиться с ним. Дик гарантировал бывшей королеве безопасность и даже обещал снять с женщины обвинение в заговоре и в похищении казны. Остальных дочерей Вудвилл он желал переселить в свою северную резиденцию, замок Шериф-Хаттон. Там незаконнорождённые принцессы жили бы на полном обеспечении, пока не выйдут замуж.

   — Она будет принимать решение долго, ты же знаешь.

   — Знаю, — согласился Его Величество. — Пусть. Я уже написал Маргарет в Бургундию. Она приютит Эдварда и его брата на некоторое время.

 

Глава 2

«...Здесь, благодарение Богу, всё хорошо, и истина прояснилась настолько, что способна противостоять злу, причинённому наветом. Теперь мы имеем доказательства неверности герцога Бэкингема. По милости Божьей, мы не будем долго страдать от козней этого человека, хотя во многом уже претерпели от его злобы...».

Канцлеру Великой Печати в Лондон

12 сентября 1483 года милостью Господа нашего король Англии

Ричард III

По прибытии в Линкольн в октябре 1483 года королю сообщили о вооружённом мятеже.

   — Герцогу Бэкингемскому наскучила роль оратора или он растерял всё своё красноречие? — усмехнулся Ричард. — Ужель он решил попробовать свои силы в честном бою!

На призыв герцога откликнулись уцелевшие после разгрома путча опальные Вудвиллы и дожидавшиеся своего часа реваншисты-ланкастерцы, прибывшие из Франции на французских кораблях и с французской же армией. Вёл их новый кандидат на престол граф Ричмонд, Генрих Тюдор.

В прокламации 15 октября Ричард объявил герцога Бэкингема изменником и призвал народ объединиться в борьбе против него и его иноземных сподвижников. В том же документе король запретил вредить тем наследникам заговорщиков или родственникам повстанцев, которые останутся верными Англии и её правителю.

В результате одного только этого решения Ричард приобрёл множество сторонников из числа вынужденных последователей бунтарей. Изменники оказались в изоляции, и их одного за другим начали сдавать властям. Восстание резко пошло на убыль.

Авторитет Его Величества был слишком силён. Англичане не желали признавать над собой владычества французского ставленника, как сопротивлялись и возвращению ненавистного им семейства Вудвиллов. Лишь на периферии — Гилдфорде, Солсбери, Мейдстоуне, Ньюбери, Уилтшире, Эксетере и Рочестере — заговорщикам удалось найти поддержку.

* * *

Ветер ломал ветви. Дожди размыли дороги. Окружающие, посмеиваясь, начали величать непогоду бурей имени Бэкингема.

   — Счастливцы, — огрызался герцог, — у них остались силы шутить!

Для Генри восстание превратилось в череду неурядиц. Он искренне удивлялся, как раньше ему удавалось водить войска и даже одерживать победы. Новобранцы, прибывшие из принадлежащих ему областей, прослышав о прокламации Ричарда III, разбежались по своим городам. Герцог остался с наёмниками, но и их потерял во время марша по Уэльсу, столкнувшись с численно превышающими силами ополченцев.

В отчаянии Бэкингем решил бежать во Францию. Но против герцога будто восстало само небо.

Генри, хмурясь, выслушал заверения капитана о том, что в такую погоду покидать Англию — чистое безумие. Глянул на скрипучую мачту — почему она издаёт столь неприятные звуки, только ли из-за шквального ветра? — порылся в карманах, выуживая монету. И усмехнувшись — удача любит тех, кто смеётся, — подбросил её в воздух.

Серебряный кругляш сверкнул несколько раз, будто посмеиваясь. Монета упала на ребро, протиснулась в щель между досок и канула где-то в трюме корабля. Бэкингем выругался, посмотрел на серое небо и решился. В конце концов, безумцем он станет, если задержится в Англии!

Генри поискал взглядом Мортона, но епископа словно за борт смыло. Выругавшись снова, герцог приказал держать курс на Францию.

* * *

Бурю следовало величать не его именем, а Глостера, времён, когда тот ещё не надел корону. Упорству, с каким волны и ветер противостояли кораблю, можно было лишь позавидовать. Генри то отсиживался в каюте, то не выдерживал неизвестности и поднимался на палубу. Последнее и спасло ему жизнь.

Сзади послышался треск, а затем и вопли. Бэкингем обернулся. В этот момент корабль резко качнуло. Герцог попытался ухватиться хоть за что-нибудь, но вместо надёжного каната пальцы ощутили пустоту. Его немилосердно швырнуло в одну сторону, затем — в другую. В грудь ударило холодное и солёное. Вода хлынула через открытый в беззвучном крике рот.

Очнулся он на берегу и долго всматривался в по-прежнему серое небо.

«Жив!» — некоторое время это оставалось единственной мыслью. Мокрая одежда липла к коже. Он замёрз и уже не чувствовал ни рук, ни ног. Но, Господи, просто дышать оказалось таким немыслимым наслаждением. Никакое богатство, власть и все короны мира не стоили этого священного дара.

Потом он сел. Встал. Поморщился от пронзительного ветра. И счастливо рассмеялся. Бэкингем не получил даже царапины. Видимо, удача всё ещё оставалась на его стороне!

Следовало сменить одежду, но кроме нищенского рубища герцог не нашёл ничего.

«Значит, надену рубище, — решил Генри. — Это даже хорошо. Никто не узнает».

И принялся спешно раздеваться, размышляя о том, куда направится.

Его знали многие, причём не только знатные лорды. Слишком часто он вещал перед низшими сословиями, вначале добиваясь поддержки Ричарда, а затем обвиняя оного в самых тяжких грехах. Его Величество... Генри скрипнул зубами. Король простил бы предательство и измену, но не ложь... Не такую клевету.

Руководствуясь этими мыслями, Бэкингем добрался до порта и попытался проникнуть на корабль, отправляющийся к берегам Франции. Ему почти удалось спрятаться в трюме.

   — Эй, а ты кто такой?! — раздался тонкий, ещё не до конца окрепший голос.

Генри неприязненно оглядел мальчишку. Лет двенадцать, если не меньше. Корабельный крысеныш, и ещё смеет указывать.

   — Да как ты смеешь! — хватило одного несильного удара, чтобы показать наглецу его место.

Мальчишка смешно взмахнул руками, словно пытаясь взлететь, и сел на палубу. Глаза у него оказались огромными и очень светлыми, в тон небу. Он захлопал ресницами, всё ещё не понимая, как какой-то оборванец мог ударить его. Тыльной стороной кисти отёр кровь из разбитой губы.

Генри и сам забыл, в каком виде пробирался на корабль. В какой-то момент герцог вытеснил из сознания попрошайку в грязном рубище. А ведь, не ударь он мальчишку, наверняка смог бы договориться с капитаном. Но осознал Бэкингем истинное положение вещей, когда плечи ему сдавили и пинками вытолкали обратно на берег.

   — Убирайся и не появляйся здесь впредь! доносилось вслед.

   — Может, провидению не угодно, чтобы я добрался до континента? — вслух посетовал Генри.

Он вздохнул, стиснул зубы и поковылял по холодной и мокрой дороге в сторону Шропшира. Там герцог, окончательно продрогший и обессиленный, постучался в дом своего бывшего слуги.

Дверь отворила молодая девица. Слишком тощая на вкус Бэкингема. Удлинённый нос, тонкие почти бесцветные губы. Взгляд тёмных глаз колючий. Раньше он на такую и не посмотрел бы, но в нынешней ситуации не приходилось выбирать.

   — Позови хозяина дома, и немедленно, — приказал он.

Девица открыла рот, но кто-то притаившийся за дверью велел ей впустить нежданного гостя. Наверняка узнал Бэкингема по голосу.

Слуга удивился, узрев герцога в подобном виде. Однако ничего не сказал и с расспросами лезть повременил, что было особенно кстати. Спустя несколько минут Генри препроводили в чистую, светлую, а главное, тёплую комнату. Принесли нормальную одежду, еды, пива и оставили в покое.

Герцог переоделся, сел и с наслаждением вытянул натруженные ноги. Идти пешком оказалось изнурительно. Спустя некоторое время, когда он утолил первый голод и слегка захмелел, в дверь постучали.

Наверняка давешняя девка пришла поинтересоваться, не желает ли его светлость вина или... её саму. Поразмыслив некоторое время, Генри решил: сегодня будет лишь спать. Причём один и очень долго. Не до девиц, особенно таких костлявых. Он ухмыльнулся и раскрыл рот, чтобы с лёгкой иронией в голосе отослать её прочь, но так и застыл.

   — Именем короля! — раздалось из коридора.

Бэкингем вздрогнул. Сердце трепыхнулось и оборвалось, а самому Генри стало очень жарко. Забыв об усталости, он немедленно вскочил и кинулся к окну. У дома стояли вооружённые рыцари, а у коновязи Генри насчитал десяток коней. Незамеченным не выбраться и не сбежать уж точно!..

Оставалось оправить одежду, выпятить подбородок и, приняв надменный вид, открыть дверь, пока ту не вышибли к дьяволу!

   — Что вам угодно?! — голос сохранял грозные ноты ровно до того момента, пока герцог не разглядел человека, прибывшего за ним.

Джеймс Тирелл! Тот самый рыцарь из свиты Ричарда, которого Бэкингем выставил непосредственным исполнителем убийства принцев. Теперь ни договориться, ни скрыться мятежнику не дадут. У оболганного к нему собственный счёт. Сказать по чести, Генри ожидал, что убьют его, не сходя с этого места.

   — Герцог Бэкингем, — проронил рыцарь сквозь плотно сжатые губы. Голос его остался сухим, без каких-либо эмоций. Тирелл побледнел до серости и, конечно, знал, кому обязан позором, однако выдавать свои истинные чувства счёл неуместным. — Вы обвиняетесь в государственной измене. Ваше оружие...

   — А у меня его и нет, — хмыкнул Генри, разводя руками и показывая конвоиру раскрытые ладони. Он ждал расспросов, но их не последовало.

   — Следуйте за мной.

Бэкингем шагнул за порог. В прямую — слишком прямую — спину Джеймса так и хотелось вонзить кинжал. Это было бы не по-рыцарски, но в подобных обстоятельствах такая щепетильность всегда казалась герцогу глупой. Но кинжал забрало море, увы.

Генри ожидал удара всю дорогу. Чопорность и нарочитое безразличие Тирелла слишком бросались в глаза. То, как хмурились его воины, — тоже. Но за время путешествия до Солсбери никто не обратился к нему даже с небрежением или интонацией, которую удалось бы счесть вызывающей.

С каждой новой милей ожидание становилось невыносимее. В конце концов герцог начал молить Бога о нападении. Ситуацию хотелось разрешить как можно скорее.

Тирелл отконвоировал его в крепость и сдал коменданту с рук на руки целым и невредимым. На прощание он даже не усмехнулся, не посмотрел с торжеством и не пообещал скорой казни, словно Бэкингема уже не существовало среди живых. И именно это задело Генри сильнее прочего.

Не в силах поверить, будто его участь предрешена, герцог стал активно давать показания, предполагая этим смягчить приговор. Он старался быть предельно корректен, не раздражаться, со смирением принимать неудобства, которые — и он в это верил — временные. Ведь удача на его стороне! Он выбрался из тонущего корабля. Не для того же, чтобы погибнуть в застенках!

О заговоре он рассказал во всех подробностях, перечислил имена сообщников, во всём повинился, покаялся и как об особой услуге просил о встрече с королём Ричардом. Не мог тот бросить родича на произвол судьбы! Но Дик не пожелал встретиться с предавшим его герцогом. Смягчить приговор отказался тоже. Генри ждал до последнего, но Его Величество оказался непреклонен.

«Это не удача, а кара, — размышлял Бэкингем в ночь перед казнью. — Позволить спастись там, где выжить невозможно, и погибнуть с осознанием того, насколько хочешь жить».

Казнь Бэкингема состоялась 2 ноября 1483 года на рыночной площади в Солсбери. Его владения конфисковали, но в соответствии с указом Ричарда III титул сохранился за наследниками, которым выделили достойное обеспечение.

 

Глава 3

Джону Мортону удалось переждать непогоду и отбыть на континент. Уже через три месяца епископ появился на собрании Генеральных штатов. О своей поездке в Англию он говорил весьма охотно. Поведал он и о зверском убийстве маленьких принцев, совершенном их жестоким дядей, королём Англии Ричардом III. Все собранные Мортоном сведения незамедлительно разнеслись по городам Франции, а затем распространились и по европейским дворам.

Генрих Тюдор, корабли которого основательно потрепала буря, попытался высадиться на западном побережье, но и в Девоншире, и в Корнуолле он понёс большие потери, столкнувшись с сопротивлением ополченцев. В Плимуте, где он находился с остатками флота, его достигла весть о казни Бэкингема. Испытывать судьбу и далее французский ставленник посчитал нецелесообразным и немедля приказал отбывать обратно на континент.

Так закончилось восстание. К концу осени 1483 года оно было полностью подавлено, а порядок в стране восстановлен. Однако, несмотря на это, Ричард чувствовал себя проигравшим. Подобного удара в спину не наносил ему никто и никогда, даже Джордж. От Кларенса он хотя бы ожидал нечто подобное, а герцогу Бэкингему верил безоглядно.

За окнами отбушевал закат, и на небо высыпали крупные звёзды. Сон не шёл, и Дик сидел в библиотеке. После принятия закона о повсеместном развитии книгопечатания она постоянно пополнялась и более не уступала европейским. За толстыми фолиантами и описаниями давних сражений удавалось слегка отвлечься от произошедших событий. Хоть на час почувствовать себя восьмилетним мальчишкой под покровительством Филиппа Доброго.

Дверь неслышно отворилась, Ловелл вошёл и остановился подле друга:

   — Завтрашний день обещает быть тяжёлым.

   — Не более прочих, — вздохнул Ричард. — Я не в силах заснуть, Френсис.

Ловелл кивнул. Сейчас, как никогда ранее, хотелось говорить. Рассказать что-нибудь, вызвавшее улыбку на бледном красивом лице короля-рыцаря. И в то же время он не мог произнести ни слова.

   — Отчего так? — спросил Ричард через некоторое время. — Те, кого я люблю, либо погибают, либо предают. Уорвик, Джордж, теперь вот Бэкингем... Даже Эдуард сильно изменился в последние годы своей жизни... этот договор с Людовиком...

Друг не упрекал, но Ловеллу показалось, будто король намекает и на его скорое предательство. Именно это заставило виконта шагнуть к Его Величеству и позволить себе бестактность — протянуть руку и сжать его плечо. Под богатой одеждой прощупывались стальные мускулы.

   — Ричард, я от тебя не отступлюсь, — наконец прошептали онемевшие губы. — Клянусь! Кровью и честью.

   — Я знаю, Френсис,— слабая улыбка на обескровленных губах заставила лорда отступить.

По зале, словно расплескавшееся вино, разлилась неловкость. Ловелл никогда не испытывал сложностей в разговоре. Он с лёгкостью шутил, признавался в любви и расположении, произносил высокопарные речи. Однако клясться искренне оказалось сложнее в сотни раз.

   — Как ты поступишь с заговорщиками? — поинтересовался он, чтобы не молчать.

   — Тебя интересует кто-то конкретный?

   — Нет, но ты обязан...

Ричард повёл плечом и поморщился:

   — Крови пролито уже достаточно. К тому же я не воюю с женщинами. Мать Генриха Тюдора, Маргарита Бофорт, графиня Ричмонд, лишится титулов и землевладений. Их я передам её мужу, лорду Томасу Стенли, так что нуждаться ей не придётся. Остальные заговорщики также лишатся имений. Я не могу судить их строже, нежели зачинщицу.

   — Кажется, именно эта дама столь не понравилась королеве? — заметил Ловелл.

   — Желаешь сказать, мне стоит больше прислушивался к мнению жены? — хитро прищурился Ричард. — Не боишься увидеть во мне второго Эдуарда?

   — Нет, — Френсис скривился. Украденная казна и укрывающаяся в Вестминстерском аббатстве женщина беспокоили его. Вудвилл находилась в убежище много дольше приемлемого срока. Её выдворили бы оттуда по первому же требованию короля. Вот только Ричард III действительно не воевал с дамами, к сожалению всего королевства и злорадной радости преступниц. — Ты никогда не уподобишься брату. У тебя другой недостаток.

Ричард склонил голову к плечу и слегка приподнял бровь. Жест показался вопросительным, растерянным и удивлённым одновременно. Таким время от времени представал перед друзьями юный герцог Глостер. Всегда уверенный в себе, весёлый, дерзкий, не обременённый грузом предательств и затаённой боли.

   — Ты приближаешь к себе людей, окружаешь излишним доверием, а потом испытываешь их верность. Тебе словно интересно поставить подданных перед трудным выбором или искушением и предоставить решать, как поступить в этом случае. Кто-то выдерживает, но многие и ломаются. Ты знал Генри с юности. Мы все его знали как постоянно рискующего игрока. Из двух зол он всегда предпочитал большее! И как ты поступил с ним?! Назначил судьёй Северного и Южного Уэльса. Я готов держать пари, Бэкингем опешил уже от того, что не сумел решить, куда следует ехать в первую очередь!

Дик устало провёл ладонями по векам:

   — Он мог отказаться...

   — Ричард, отстрани меня от должности. Ты ждал от него этих слов? Право, друг мой, недалёк суд Божий, если ты стал забывать о том, сколь велика людская гордыня.

   — Я сам подвержен этому греху.

   — И понесёшь наказание, — заверил Ловелл. — Но речь не об этом. Какую награду ты приготовил Стенли?..

   — Должность лорда-стюарда в парламенте.

   — Парламент вскорости придётся распустить! Ричард, из всех королей, начиная с Иоанна, ты единственный, кто чтит хартию вольностей. Так не допускай же того, чтобы власть монарха ограничивали люди, подобные Стенли!

Дик поднялся из кресла и с наслаждением потянулся. Первый рыцарь Англии и Европы страдал спиной, поверить в подобное казалось немыслимым.

   — Лорд Томас это иное, не тревожься. Я не жду от него верности. Более того, при первой же возможности он предаст меня. Но пока Стенли со мной, королевству не угрожает ничего.

   — Роль корабельной крысы, — Ловелл усмехнулся.

   — Если угодно.

   — В таком случае я стану молить Господа о том, чтобы крыса, сделав пробоину, не поставила ловушку на капитана, после чего сбежала с тонущего корабля.

Ричард в замешательстве посмотрел на друга:

   — Анна сказала так же.

* * *

   — В отличие от предшественников, король Ричард изображается на монетах анфас, а не в профиль. Вопреки традициям, он не сменил герб, оставшись верным вепрю, — перечислял Ловелл. — Судебная система, парламент, торговля, внешняя политика, образование, налоги...

   — И одному Господу известно, что будет дальше, Френсис, — в тон ему заметил Дик.

   — Многим это не нравится.

Король удивлённо усмехнулся: «Как его преобразования на благо страны могут не нравиться подданным?!»

Ловелл покачал головой. Ричард как бы случайно отвёл взгляд в сторону. Сейчас все его мысли занимало другое.

Вскоре Его Величеству предстояла очередная поездка в Миддлхейм к сыну. Разговаривать с Ричардом в эти дни становилось сложно. Король отмахивался от ненасущных дел и всё воспринимал с улыбкой, словно уже был далеко от столицы. Эдуарда он искренне любил, но одному Богу известно, чего ему стоили эти встречи.

Принц не желал отпускать родителей. Анна всей душой рвалась к сыну. И все взгляды и мольбы обращались к королю. От него зависело, сколь долго продлится разлука. По традиции престолонаследник жил отдельно от королевской четы. Так было безопаснее.

Новые дети развеяли бы тоску Анны по первенцу, но королева забеременеть более не могла. Сказывалась болезнь, излечиться от которой не представлялось возможным. Придворные начали сплетничать о довольно невыгодном отличии нынешней королевы от предыдущей. Елизавета Вудвилл родила за свою жизнь четырнадцать детей.

По церковному закону король мог развестись с молодой женой после нескольких лет бесплодного брака. Но Ричард III игнорировал это право. О разводе не могло быть и речи. Супругу он боготворил.

Дик из своих личных средств выделил особую статью расходов под названием: «Подарки для моей дорогой жены Анны». Суммы казались запредельными, однако Его Величество не вводил новых налогов и потому вызывал лишь зависть, но не недовольство подданных.

Все, кто когда-либо видел эту женщину, восхищались её красотой. Френсис самолично освобождал её из заточения. Но даже в грязном старом тряпье, заменяющем леди Анне платье, она была прекрасна. Невыразимо прелестное лицо тонких и безупречно правильных очертаний с удивлённым и слегка грустным выражением глаз. Красота королевы казалась не яркой, но изысканной и родной.

На большинстве портретов Анну изображали в горностаевой мантии и короне, с распущенными волосами — волнистыми, длинными, пышными — вопреки традиции и моде. В Англии даже открывать волосы, — а не то, что распускать их, — не разрешалось. Но для своей жены Ричард III сделал исключение.

В дверь осторожно постучали. Вошедший в библиотечные апартаменты Джон Глостер поклонился отцу и проследовал к окну. Там на массивном дубовом столе его ожидали труды по истории герцогства.

Помимо детей Кларенса при дворе Ричарда воспитывались и двое старших бастардов от добрачных связей: Джон и Кэтрин. Девочку король намеревался в следующем году выдать замуж за лорда Уильяма Герберта, графа Пембрука, дав ей из своих личных средств тысяча фунтов годового дохода, не считая других дорогих подарков и ценностей. Не каждая принцесса удостаивалась такого приданого. Сына монарх собирался произвести в должность лейтенанта Кале. Не сейчас, года через два. Юноша подавал большие надежды в военном мастерстве.

Сколь бы ни судачили придворные, но королева Анна не возражала против присутствия во дворце добрачных детей супруга. В них она видела отражение короля, а не тех женщин, с которыми он проводил ночи.

 

Глава 4

Начало апреля в Ноттингеме выдалось холодным, но жители, собравшиеся на пасхальные торжества, не замечали этого. Они с удовольствием рукоплескали жонглёрам и внимали уличным представлениям, время от времени бросая восхищенные взгляды на королевскую ложу. Пасха в обществе короля казалась величайшим событием. Видеть воочию самую красивую чету королевства считалось за честь, и многие собирались рассказывать о ней будущим внукам.

Город располагался равноудалённо от крайних точек страны, но вовсе не это побудило приехать сюда Ричарда III. Он находился вблизи графства Саффолк, включающего в себя и имение Джиппинг-Холл. Именно туда король предполагал перевезти сыновей Эдуарда для временного их воссоединения с их матерью. Елизавета Вудвилл наконец обдумала его предложение и на Пасху 1484 года покинула вместе с дочерьми своё убежище в Вестминстерском аббатстве.

Когда на возвышение, где располагались кресла короля и королевы, взошёл гонец, мало кто обратил на него внимания. Ричард III никогда не откладывал ради увеселений насущные дела. Не вызвало обеспокоенности и то, сколь поспешно монарх поднялся и вышел, сжимая в руке послание. Движения его казались резкими и даже судорожными.

   — Располагайтесь, — велел король.

Монарх снова и снова перечитывал письмо, и его лицо, казавшееся маской, высеченной из белого камня, становилось всё более безжизненным.

   — Лорд Ловелл?

   — Выехал в Миддлхейм немедленно, — отрапортовал гонец.

Король кивнул:

   — Я отпишу ему позже. Пока же можете отдохнуть с дороги.

Гонец поклонился и вздохнул с явным облегчением. Приносить горестные известия он не любил. К тому же мало кто забыл, как раньше поступали с такими... вестниками.

Как только за гонцом закрылась дверь, Ричард отошёл к стене. Пальцы сами сжались в кулак, но удар не принёс облегчения. Дик бил и бил по гладкому камню, сбивая костяшки в кровь. Остановился он лишь тогда, когда на сером граните остались алые потеки.

Красное на сером — невозможно ярко и невыносимо больно. Король судорожно вздохнул. Ему стоило подумать, как сообщить о случившемся Анне — так, чтобы не лишиться супруги одновременно с сыном... единственным законным любимым и по-настоящему желанным. Ричард не питал бесплодных надежд — больше детей у него не будет.

Рука всё ещё кровоточила и выглядела отвратительно. Он крикнул слугу и попросил принести воды и чистое полотно. Пугать Анну ещё и этим король не собирался. Он умылся холодной водой, почти не принёсшей облегчения. Схватил кувшин и опрокинул его содержимое на голову, на мгновение задохнувшись от холода.

Вода струилась по волосам, проникала за шиворот, бежала по вискам и щекам. Да, щёки были мокры именно от воды — Дик убеждал себя в этом из последних сил, смаргивая слёзы.

* * *

Анна была сражена горем, а он даже не мог её утешить. В груди поселилась пустота. Привычное к действию тело продолжало ходить, есть, говорить, отдавать распоряжения, тренироваться по утрам в бое на мечах и топорах. Но всё это Ричард делал неосознанно. Сознание словно заволокло тёмно-синим туманом. Лишь одно происшествие на несколько мгновений вырвало его из отупения.

   — Мой король!

Дик остановился и кивнул. Джон поклонился ему намного изысканнее, чем обычно. На лице юноши блуждало какое-то странное выражение. Решительность соседствовала с неуверенностью.

   — Я тебя слушаю.

   — Я только узнал... — начали они одновременно.

Дик слегка поморщился. От соболезнований и наигранной скорби придворных из глубин души поднималась чёрная ярость. В такие мгновения хотелось не стоять, выслушивая заверения и признания, не кивать с пониманием и вздохом, а хвататься за меч.

Вряд ли Джон действительно жалел о смерти брата. Они ведь практически и не виделись. Узы дружбы их не связывали, хотя, видит Господь, король ничего так не желал, как этого.

   — Я не в состоянии понять вашего горя, простите, — честно признался юноша.

Ричард удивлённо приподнял бровь.

   — И я хотел бы поговорить с вами о делах государственной важности, — Джон перевёл дух, а затем выпалил: — Я ваш старший сын. Я предан вам безмерно. И теперь, когда Эдуард мёртв, почему бы вам не назначить меня престолонаследником? Поверьте, я смогу защитить свою жизнь и королевство!

Дик вздрогнул. Оглядел сына с ног до головы. Под его взглядом юноша отступил, но всего на шаг. Гордо вскинул подбородок и сжал кулаки.

   — Ни-ког-да, — Ричард зло рассмеялся и повторил: — Никогда, Джон Глостер. На королевском гербе Англии не будет чёрной полосы!

Юноша моргнул, словно просыпаясь, и склонился, низко опустив голову. Наверняка перед его глазами сейчас стоял герб Глостера с полосой бастарда.

Ричард никогда не попрекал его незаконнорожденностью. Мальчик был совершенно не виноват в этом. Даже наоборот, Дик чувствовал свою вину перед ним. Но подобное предложение оскорбило короля до глубины души. Не для того он отстранял от трона детей Эдуарда IV, чтобы отдать королевство собственному бастарду.

   — Своим наследником я назначил графа Уорвика, сына своего брата Джорджа Кларенса. Вторым престолонаследником станет Джон де ла Поль, граф Линкольн, сын старшей сестры, герцогини Елизаветы Саффолк. И никак иначе! Иди.

Джон поклонился ещё ниже и поспешил отойти. Почти убежал.

Следовало послать за ним — не сейчас, позже, когда остынет, поговорить, попробовать объяснить причину жестокой отповеди. Но на это у Ричарда уже не осталось сил.

Король прошёл дальше по коридору, толкнул тяжёлую дверь и вошёл в покои Её Величества. Анна даже не подняла головы. Она сидела за арфой, но руки её лежали на коленях.

   — Моя госпожа... — он миновал разделяющее их расстояние, коснулся руки супруги. — Вы трапезничали?

   — Господу виднее, когда призывать к себе, — проронила Анна вместо ответа. — Зачем сопротивляться болезни, если там я встречусь с сыном...

Голос казался безжизненным, словно королева уже находилась далеко, в горних высях, а здесь оставалось лишь бренное тело. Тело, которое Ричард не желал терять.

   — Не оставляй меня... Моя жизнь — это ты...

Она не ответила. Дик окинул комнату взглядом. Поднялся и направился к дальнему углу, где стояла его лютня.

Пальцы пробежали по струнам, едва касаясь, извлекая на свет печальную мелодию. Кажется, Дик играл её в Миддлхейме почти перед самым отъездом. А возможно, сочинил только что.

Он играл, заполняя звуками злую звенящую тишину. Разрушая дыханием струн хрустальную стену, медленно встававшую между ним и его Прекрасной Дамой. Дик не помнил, когда лютне начала подпевать арфа. Вначале молодой король принял её за отголосок плача собственного сердца. Он обернулся и увидел бледную улыбку, окрасившую губы Анны.

* * *

   — Замок Миддлхейм ежедневно обслуживали до трёхсот слуг, не считая воинов, посменно несущих караул во всех покоях. Никто чужой к принцу не входил, его распорядок не нарушался ничем и никем.

Король кивнул и поспешил отвести взгляд в сторону.

Когда цокот копыт возвестил о приближении процессии, Френсис сбежал вниз, чтобы лично приветствовать Его Величество. Виконт понимал, какую потерю тот пережил, но не ожидал застать короля в подобном состоянии. Друга он попросту не узнал. Вместо Ричарда на гнедом Серри восседал какой-то другой человек — ожившая статуя из льда и камня.

Он по-прежнему, оставался лучшим — спрыгнул на землю, почти бегом пересёк двор, кивнул в знак приветствия, даже выдавил дежурную улыбку, но делал всё будто через силу. С каждым движением в Ричарде стонало и рвалось что-то жизненно необходимое. И Френсису становилось страшно оттого, что никто, кроме него, не замечает этого.

   — И, несмотря на вышесказанное, я уверен, принца отравили, — лорд Ловелл боялся этих слов и реакции на них Ричарда, но соврать другу он не посмел. Более того, король не простил бы ему лжи... Френсис сам себе не простил бы. — Здоровье принца не вызывало подозрений. Внезапная кончина и совпадение её с датой смерти короля Эдуарда IV более всего указывают на то, что смерть мальчика не случайна.

   — Я слушаю, — поторопил Ричард.

Он казался спокоен, но Френсис видел, как сильно сжались увитые кольцами пальцы на резных подлокотниках — до белизны. Как молодой король прикусил губу едва ли не до крови и задержал дыхание. Он кричал от боли, только этого никто не слышал.

«Нет ничего громче тишины, — виконт не помнил, у кого прочитал эту мысль, но насколько же верной она теперь казалась. — Нет ничего тише крика...»

   — Принцу могли сделать пасхальный подарок, который не стали бы досматривать.

Ричард поднял взгляд, но ничего не ответил.

   — Подарок от той, кого хорошо знали старые слуги. Чью просьбу непременно выполнили бы, посчитав обычным капризом. Вспомни, Анну де Бошан всегда раздражали введённые тобой правила.

Веки короля снова опустились, краешек губ дрогнул, но и только. Лицо осталось каменной маской, лишь побелело ещё сильнее:

   — Эдуард считал её преступницей. Он отговаривал меня от покровительства ей. Я не послушал. Анна просила за мать...

   — В своё время эта женщина вывела из себя многих. Герцогиню Йоркскую, короля, леди Вудвилл. В отношении неё сходились самые непримиримые враги. Бошан являлась ближайшей подругой Анжуйской, и я не удивлюсь, если Уорвик предал во многом из-за скандалов и нытья своей неуёмной супруги.

   — Мы уже не узнаем правды, — Ричард мотнул головой. В юности он часто так делал, когда хотел скрыть эмоции. Длинные волосы заслоняли лицо, а вместе с ним и его выражение, кажущееся герцогу Глостеру неуместным. Но сейчас монарх был пострижен иначе, нежели много лет назад.

   — Её всё ещё помнили как хозяйку Миддлхейма. Бошан ни разу не интересовалась своими внуками. На детей Кларенса она разобиделась, когда титулы отошли к ним. А тебя она прокляла за такое решение. При этом всегда недоумевала, отчего ей оказывается недоверие. Плакалась всем и каждому, обвиняя тебя в тирании, хотя жила на твои деньги и, видит Господь, не испытывала нужды, — Ловелл перевёл дух. — Она преступница, у которой существовали все возможности для убийства твоего сына.

   — Моя королева не переживёт, если узнает.

   — Помнишь то ночное происшествие в Миддлхейме? Когда леди Изабеллу застали в комнате Эдуарда ночью?

Ричард кивнул. Френсис заметил, как приподнялся уголок губ в грустной усмешке. Воспоминание было добрым. Все их детские и юношеские проказы отдавались в груди теплом.

Вот только лорд Ловелл не знал, хватит ли их для того, чтобы растопить королевское сердце.

   — Мы тогда все переполошились, — тихо произнёс Его Величество. — Джордж вбежал в покои брата в чём спал. А я... в таком же непотребном виде, но с оружием в руках.

   — Да уж! Зрелище, достойное пера лучшего живописца, — Френсис улыбнулся. В интонациях друга проскользнули прежние ноты. — Я, конечно, не врывался, но...

   — Перед Изабель потом было неудобно и стыдно...

   — Но не столь сильно, как самой леди, — заметил виконт и начал рассказывать. — Изабелла уже спала, когда мать растолкала её, провела мимо вооружённой охраны и буквально втолкнула в комнату короля. Эдуард вначале и не разобрался, кто перед ним. Только когда девушка закричала, заподозрил перед собой не служанку, присланную радушным хозяином замка, а юную графиню. Анна не рассказывала тебе?

   — Когда просила не доверять матери.

   — Бошан тогда сильно кричала на мужа. Уорвик же объявил, будто дочь ходила во сне и случайно ошиблась дверью. Тем самым Кингмэйкер спас от бесчестия всех.

   — Да, я помню.

   — А узнав о вашей с Анной нежной дружбе, Бошан писала графине Йоркской и требовала, чтобы ты женился на младшей Невилл, — продолжил виконт.

   — Жаль, мать не дала согласия.

   — От живописаний вашего поведения, мой король, герцогиня впала в ярость. По этим письмам выходило, будто десятилетний герцог Глостер едва ли не изнасиловал малолетнюю Анну! — Ловелл вздохнул. — Ричард, я знаю, сколь ты трепетен в вопросах рыцарской чести. Но, поверь, от некоторых «прекрасных дам» этого королевства Англия страдает много больше, чем от любой из войн.

   — Анна не переживёт, если узнает, что нашего сына убила её собственная мать, — повторил Ричард. — Прекрати расследование... прошу тебя.

Его Величество просил, когда достаточно приказа?.. Ловелл быстро подошёл к другу и сжал его плечо:

   — Как угодно. Ты только держись, Англия не может остаться без короля!

* * *

Внезапная гибель Эдуарда Миддлхеймского и её странное совпадение с годовщиной смерти короля Эдуарда IV спровоцировали новый виток сплетен. Джон Мортон, обретающийся всё это время во Франции, поторопился представить кончину принца знаком возмездия, посланного Ричарду свыше «в наказание за убийство племянников».

   — Не бывать Эдуардом V сыну Ричарда III взамен некоронованного сына Эдуарда IV! — выкрикивал бывший епископ Илийский, потрясая кулаком и брызгая слюнями. — Небеса не допустили этого!!!

Облечённый саном христианин радовался чужому горю и не скрывал этого. Теперь он всеми силами поддерживал Генриха Тюдора, ставленника своего покровителя Людовика XI.

 

Глава 5

Затяжные дожди размыли то, что люди с огромной натяжкой называли дорогами. Промозглая влага хлюпала под ногами, висела в воздухе и ярилась свинцовыми тучами над головой. Недаром присказка про то, как англичане скоро превратятся в рыб, облетела все трактиры.

Рыжий Карл с недоверием посмотрел на очередную лужу. Та простиралась через весь двор и подступала к порогу питейного заведения. Обойти её казалось столь же нереальным, как перелететь. В левом сапоге обнаружился гвоздь. Он не слишком сильно кололся, но изрядно портил настроение. В правом бултыхалась грязь, и это также не доставляло дополнительного веселья.

Хлопнула дверь, но никто не вышел. Зато до Карла донеслось весёлое ржание десятка глоток. Решив, что сапоги так и так стоило выбросить, а за кружкой доброго эля всё одно приятнее жить на свете, рыжий побрёл через лужу. Он не разменивался на поиск брода и не тяготел к какому-нибудь краю. Главное — дойти побыстрее.

Когда он вошёл, хохотуны примолкли, но необычное оживление всё ещё чувствовалось в полутёмной душной зале. Карл повёл носом, с удовольствием ощутив благословенный запах мяса, жарящегося на вертеле. Сел за одну из лавок и подозвал хозяина:

   — Эй, бородач!

Тот отмахнулся, а явился и вовсе только после третьего окрика. Бухнул перед Карлом кружку и заверил в том, что мясо ещё не готово. Рыжий не торопился, но оказанное невнимание обижало его. Бородача он знал давно и на пренебрежение с его стороны обычно не жаловался.

   — Ты, как погляжу, совсем гостей не холишь.

   — Да вот, — хозяин обвёл рукой заведение, которое даже в столь ранний час было заполнено до отказа.

   — И с чего у тебя тут так оживлённо? — фыркнул рыжий.

Бородач снова махнул рукой — на этот раз на ближнюю стену, на выскобленных досках которой белел листок.

   — Да вот, — пояснил хозяин и слегка стушевался.

Рыжему хватило взгляда, чтобы понять, над чем ржали завсегдатаи сего приличного в общем-то заведения. Басня про «кота, крысу и собаку, которые правят страной, направляемые свиньёй» облетела Лондон и окрестности с поразительной быстротой.

Намёки она содержала далеко не двусмысленные. Под «свиньёй» подразумевался белый вепрь — герцогский герб Ричарда Глостера, от которого тот, приняв корону, не отказался, хоть и попытался придать кабану сходство с конём. «Котом», «крысой» и «собакой» назывались ближайшие друзья и сподвижники Ричарда III — сэр Уильям Кэтсби, сэр Ричард Рэтклифф, и виконт Фрэнсис Ловелл — по смыслам, символам и созвучиям их фамилий. Именно на этих людей король возлагал надежды. Оплакивая смерть единственного законного сына, он несколько отошёл от дел.

Сам Карл считал этих троих людьми достойными, а вот смех над родовыми символами и фамилиями — отвратительным и низким. Если хочешь опорочить человека, а не за что, то начинаешь цепляться к внешности, родственникам или домысливать ещё какие изъяны. Всем и каждому известно, король о благе Англии печётся, а, ты ж смотри, и его подняли на смех.

Конечно, ничего из этого рыжий не сказал. Да и вразумлять завсегдатаев нс стал. Неблагодарное то дело — пьяниц наставлять на путь истинный, этим пусть уж лучше церковники маются.

   — А я и благодарен ему, — вдруг сказал, словно оправдываясь, хозяин. — Сначала хотел выгнать этого сочинителя, а листки его сжечь, а потом решил: пусть висит. Зато народ радуется. Из-за этих проклятых дождей скоро дышать водой начнём и рыбами обернёмся.

   — А ты сочинителя видел? — спросил Карл и воскликнул, когда трактирщик принялся оживлённо кивать. — Врёшь, поди!

   — Так зачем мне врать-то? — обиделся бородач. — Он сам назвался. Сказал, будто басню сочинил. Героем себя возомнил, людям глаза на правду раскрывающим.

   — Да кто он-то? — Карл в три глотка ополовинил кружку.

   — А Коллингборн.

   — Уильям который? — переспросил Карл. — Так он же камергер уилтширского имения герцогини Йоркской. Зачем ему пасквили сочинять на сына заступницы и госпожи своей?

   — Ну, это уж мне неведомо. Да и не моё-то дело, — заявил хозяин. — Где я и где камергер, сам подумай.

Рыжий закивал, обдумывая свои дальнейшие действия. Оуэн-гвоздь с улицы башмачников за сведения подобного рода платил справно. Поговаривали, будто он вхож в дом аж самого виконта Ловелла. А заодно будет у кого и сапоги подлатать.

   — Ладно, пойду, — буркнул хозяин. — А то мясо твоё подгорит.

Кард усмехнулся, настроение его резко улучшилось:

   — Бородач, эй... Эля не забудь ещё принести.

* * *

   — Я не понимаю, почему мы должны обращать внимание на подобное.

Король казался бледен. Красные воспалённые глаза выдавали бессонные ночи. Синяки под ними не сходили уже вторую неделю. Френсис искренне верил: другу не до глупых басен. Ему бы сына оплакать, жену в этом мире удержать да самому оправиться немного. Однако Кэтсби был неумолим, да и все они понимали: пасквиль оставлять без внимания нельзя.

   — Вы правы, Ваше Величество, — произнёс законник мягко. — Мы не должны. Мы обязаны обращать внимание на подобные вещи.

   — Нами движет не только задетая гордость, Ричард, — заметил Рэтклифф. — Не должно порочить первых лиц государства.

   — Продолжайте.

   — Баснописец уже давно служит дому Йорка, — произнёс Ловелл. — Это некий Уильям Коллингборн, камергер уилтширского имения герцогини Йоркской.

Король нахмурился:

   — Это известно в точности?

   — Совершенно верно, — король ждал, и Френсис продолжил свой рассказ: — Баснописец поддерживал восстание Бэкингема в Уилтшире. Участвовал в заговоре Джона Мортона. Вёл тайную переписку с самим Генрихом Тюдором. И если бы не это сочинительство, о Коллингборне в мирное время вообще не вспомнил бы никто.

   — В лучших традициях ланкастерской своры, — прорычал Рэтклифф. — Вначале он укрылся в доме матушки короля, а затем стал обливать грязью нас всех.

   — Он чувствовал себя настолько безнаказанно, что самолично распространял сочинения, особо не скрываясь и даже называясь владельцам постоялых дворов.

Ричард на мгновение прикрыл глаза.

   — Хорошо, — ответил он. — Поступайте, как сочтёте нужным.

* * *

   — Ваша светлость, заступница, не погуби! — разнеслось по коридорам замка, прежде чем открылись двери и в зал вбежал перепуганный до смерти камергер. На впалых щеках мужчины выступили алые пятна. Небольшие глубоко посаженные глаза слезились. — Заступница. Госпожа моя...

Герцогиня Йоркская окинула трясущегося слугу подслеповатым взглядом. Она никак не ожидала подобного поведения от манерного камергера. Сколько женщина помнила Уильяма, тот всегда держался с достоинством. Кажется, Коллингборн занимался сочинительством, и в последнее время преуспел на этом поприще, возгордился, возомнив себя величайшим острословом.

   — Неужели его вирши пришлись не по душе кому-то из знати? — поинтересовалась она.

   — Там... там люди приехали. Меня арестовать хотят, — пролепетал мужчина и бухнулся на колени. — Госпожа моя, я всегда был вам верен. И предан. Не погубите слугу своего. Не внемлите наветам лживым...

Герцогиня подняла руку, и Коллингборн тотчас замолчал.

   — Я выйду к ним сама, — холодно проронила женщина. — А вы... вы останетесь ожидать вашей участи здесь.

Она намеревалась защитить своего слугу. Всё же тот много лет прожил в её доме.

   — Случившееся я сочла недоразумением, — сказала она приехавшим в уилтширский замок воинам. — Мой младший сын, Ричард, наверняка ошибся.

Герцогиня отослала конвой и отправила с ним письмо, в котором требовала оставить её слугу в покое, потому как этот ценный работник, человек редких знаний и разносторонних талантов, необходим ей.

Всадники удалились, однако вскоре к воротам её замка прибыл новый отряд, возглавляемый на этот раз Френсисом Ловеллом. Тот и передал ей ответ короля.

«Матушка, ссылаясь на Ваше обычное беспокойство о моём личном благе и о необходимой для меня защите, я, насколько мне это будет позволено, рекомендую Вам и умоляю Вас, в самых скромных и самых почтительных выражениях, принять моего слугу, Томаса Брайана. Он, полагаю, полностью оправдает Ваше доверие. А также, мадам, я прошу вас быть хорошей и доброй госпожой моему камергеру, которого я отсылаю к Вам, в графство Уилтшир, вместо Коллингборна. Покорнейше прошу Вас принять его как гаранта моего искреннего желания услужить Вам.

Написано в Понтефракте 3 июня,

от лица Вашего самого скромного сына,

Короля Ричарда III».

Означенные слуги спешились и поспешили преклонить колени перед своей новой хозяйкой. Герцогиня не имела ничего против них. Сыну она также не решилась возразить.

Коллингборна выдали властям, и 29 ноября 1484 года он был осуждён королевским советом. Приговор привели в исполнение на Тауэрском холме.

 

Глава 6

   — Не вижу ничего плохого в том, чтобы немного потанцевать и повеселиться.

К началу зимы королева Анна слегка оправилась от болезни, вновь завладевшей ею из-за горя утраты. Лекари рекомендовали Ричарду устроить небольшое торжество, дабы отвлечь Её Величество от грустных мыслей и помочь ей развеяться.

Рождественский бал приближался, и тем неприятнее было осознание: едва оправившуюся супругу придётся подвергнуть новому испытанию.

   — Кто, как не вы, сможете обеспечить полную безопасность младшим братьям, принцам крови?! — Ловелл приложил руку к груди и обратил взгляд в сторону, где, по его мнению, находилась Бретань. Взгляд упёрся в гобелен с изображением охоты. Загнанный собаками олень намеревался то ли сдаться на милость преследователей, то ли сигануть с крутого обрыва. Лорд даже на мгновение застыл, рассматривая картину.

   — И как там дальше? — поторопил король.

   — Ах да... — Френсис принял ещё более пафосную позу. — Маркиз Дорсет!.. — взвыл он слишком тонко и закашлялся.

Дик поморщился, но от смешка не удержался. Письмо вдовы Эдуарда IV удалось перехватить до отправки на континент. Лорд Ловелл, по праву гордившийся своими людьми, пребывал в хорошем расположении духа, а потому, вспомнив юность, устроил маленькое представление.

Кроме Ричарда в комнате присутствовал сэр Уильям Кэтсби, сменивший Гастингса на посту министра финансов. А также сэр Ричард Рэтклифф, приставленный к королю в качестве слуги ещё в Миддлхейме и посвящённый в рыцари лично Эдуардом IV после битвы при Тьюксбери. Им Дик доверял, как себе.

   — В общем, — перестав паясничать, заметил Ловелл, если не отвлекаться на эмоции, мы имеем следующее. Елизавета Вудвилл прониклась мыслью подсунуть тебе, мой король, старшую из своих дочерей.

Ричард очень красноречиво посмотрел на друга.

   — Только не спрашивай меня, с чего она решила, будто ты свяжешься с её семейством! — делано ужасаясь, воскликнул виконт.

   — Хватило же ума леди Грей окрутить Эдуарда, — Ричард повёл плечом. — Дальше.

   — Расписывает, насколько ты увлечён её дочерью. А заодно повествует о своём фаворе. Видимо, считает: раз ты снял с неё обвинения, то и советоваться вскоре начнёшь. И знаешь, — Френсис усмехнулся, — я готов держать пари. После таких известий бывший адмирал устремится на родину с первым же попутным ветром.

   — И будет тотчас схвачен, — заметил Рэтклифф.

   — На самом деле она пишет не столько сыну, сколько Тюдору, — заметил король. — Двадцатилетняя принцесса устала ждать. Ей уже давно пора сочетаться браком. Вот матушка и пытается расшевелить «жениха».

   — На балу жди любой подлости, — заметил Ловелл.

Дик кивнул.

   — Я предупрежу Анну, — он поднялся. — Послание это... — он хитро сощурился. Отошлите по назначению.

* * *

   — И вы даже не попытаетесь защитить меня? — произнесла Анна очень тихо.

В её голосе прозвучал упрёк, и Ричарду не оставалось ничего иного, как оправдываться. Король не терпел объяснять свои поступки кому-либо, но не Даме Сердца.

   — Мне придётся проявлять такт, деликатность и осмотрительность по отношению к ним обеим, — Дик вздохнул и потупился, но тотчас вскинул голову, вглядываясь в помрачневшее лицо Анны. — До тех пор, пока сыновья Эдуарда не будут благополучно переправлены в Бургундию, под опеку Маргарет, — он вздохнул и неожиданно рассмеялся. — Две Елизаветы Вудвилл, подобное если только в кошмаре привидится!

Королева взяла его за руку:

   — Ненависть ещё никогда не приносила пользы. Не надо. Я потерплю.

   — Я уже отправил в Бургундию сэра Джеймса Тирелла с предписанием для подготовки переезда и приёма принцев. Вместе с ними я отправлю три тысячи фунтов стерлингов на первые расходы. Нуждаться они не будут.

Анна кивнула.

   — Как только племянники покинут Англию, я клянусь тебе...

Королева подняла руку. Тонкие пальчики коснулись губ Дика, не позволив ему договорить.

О том, что развязное поведение обеих Вудвилл послужит подспорьем к скорому вторжению Тюдора, Его Величество упоминать не стал. Генриха он не опасался так же, как и его воинства, наверняка состоящего из французского отрепья. Но именно с Тюдором он связывал весь поток клеветы, вылившийся на английского правителя в последнее время. Не будет бастарда, не станет и лжи — в том Дик не сомневался. И именно потому с французским ставленником ему хотелось разделаться как можно скорее.

Во многом поэтому Ричард хотел, чтобы о дочери Вудвилл распространились слухи как о королевской фаворитке. Амбициозной девице, алчущей богатства и славы, они будут приятственны. Как и её матери, рассчитывающей рано или поздно затащить сыновей Эдуарда на престол. Елизавета никогда не проявляла наивности, но отчего-то полагала, будто либо Ричард, либо Тюдор с радостью уступят им королевство.

Бал начался. Королевская чета прошествовали к трону, когда по залу прошелестел лёгкий шепоток.

Дик обернулся:

   — Однако!..

Ричард никак не ожидал подобной наглости.

Принцесса Елизавета, сопровождаемая матерью, бывшей королевой Вудвилл, появилась па балу в платье, отделанном пурпуром и горностаем. В точно таком же, как у Её Величества Анны!

Взбалмошная девица могла проявить большую дерзость лишь в том случае, если бы надела королевский венец. Но, видимо, у Вудвилл не нашлось достаточно денег, чтобы заказать точную копию королевских регалий.

Ричард скрипнул зубами и сжал кулаки. Он готовился послать все свои планы к дьяволу. Он поставит на место эту дрянь, и пусть иностранные дипломаты разнесут эту весть по всей Европе!.. Анна осторожно коснулась его руки. Гнев развеялся тотчас, словно туман на ветру. Дик взглянул на супругу. Она чувствовала себя оскорблённой, униженной, но не побеждённой. И Ричарду вдруг стало абсолютно всё равно. На взгляды, которые бросали на Елизавету его подданные. На лица посланников иностранных государств, замерших в предвкушении скандала. На поджатые губы бывшей королевы, догадавшейся об истинных чувствах короля. И триумф якобы королевской фаворитки, не стоивший грязи под ногами простолюдина.

Ричард улыбнулся своей королеве и пригласил её на танец, открывающий бал. Это снова была павана. Как и много лет назад — в замке Миддлхейм.

* * *

А в этот момент...

Бал прошёл великолепно. Несмотря на то что Анна быстро устала и вынужденно пропустила несколько танцев. Под конец она даже задремала, но этого не заметил никто, кроме Ричарда и обретавшегося подле трона лекаря.

Лорд Ловелл снова пребывал в хорошем настроении. Теперь он живописал похождения маркиза Дорсета, немедленно по получении материнского письма отплывшего в Англию:

   — Наш славный бывший адмирал, изменник и вор... хотелось бы стребовать с него часть казны, но получится, вряд ли... летел на всех парусах через Ла-Манш. Достигнуть английских берегов он должен был аккурат в разгар рождественского бала.

   — С корабля на бал! — вставил Рэтклифф, подыгрывая талантливому рассказчику.

   — О, это оказалось бы забавным зрелищем! Но, во-первых, маркиз не сумел бы столь быстро добраться до столицы. А во-вторых, его непременно арестовали бы при сошествии с корабля. Ведь мой король, слава Небесам, помиловал Елизавету, но не всё семейство Вудвиллов.

Ричард согласно кивнул.

   — Однако стоило Дорсету узреть в туманной дали очертание родимого берега, как, оборотившись назад, он различил и иные...

   — Очертания, — усмехнулся Рэтклифф.

   — И ещё какие! — согласился Френсис. — Корабля этак три.

   — Четыре, — поправил Кэтсби. Как и большинство законников, он любил точности в мелочах.

   — Нашему заклятому недругу Хенриху Тьюдору, — продолжил Ловелл, — прыть соучастника оказалась не по нраву. Бастард немедля снарядил погоню, которая и настигла нашего маркиза в непосредственной близости от Англии.

По комнате прокатился дружный хохот.

   — Везение под стать Энтони Вудвиллу, не к ночи будь упомянут, — заметил Рэтклифф, отсмеявшись. — Упустил обеих принцесс, проворонил собственную армию и воспитанника, да ещё и окончил жизнь осуждённым. Цвет рыцарства семейства Вудвилл...

   — Побольше бы Англии таких врагов, — согласился Кэтсби.

   — Скучно и неинтересно, — хмыкнул Рэтклифф, — но выгодно.

Дик согласно кивнул.

   — О... в отношении дел любовных Тьюдор преуспел не намного, — подхватил новую тему беседы Ловелл. — Бастард из бастардов всё ещё влюблён в Мод Херберт, дочь его давнего покровителя, лорда Уолтера. Хенрих даже просил её руки, а получив отказ, тотчас посватался к леди Кэтрин Херберт, её сестре, и тоже оказался отвергнут. Елизавета Йоркская его всегда привлекала мало.

   — Однако, лишь женившись на дочери Эдуарда, он может хоть как-то оправдать свои притязания на престол, — заметил король.

   — Более того, теперь он наверняка вторгнется в Англию под девизом недопущения кровосмесительного брака, — согласился Френсис. — Хотя об этом должен заботиться не он, а глава Римской католической церкви, — и, улучив момент, хитро подмигнул Ричарду.

   — Папа имеет обыкновение соглашаться, — хитро прищурился Дик.

   — Тьюдор не заинтересован в том, чтобы сыновья Эдуарда IV скрывались под охраной Дорсета неизвестно где. И, тем паче, не желает их появления спустя несколько лет, повзрослевших, возмужавших и собравшихся с силами. Против таких претендентов на престол ему не выстоять, — заметил Кэтсби. — Боюсь, Вудвилл сильно ошибается в отношении бастарда. Он не из тех, кого используют в чужих интересах. И я согласен с вами, господа. Вернувшись с Дорсетом во Францию, в Париж, он немедля объявит Елизавету Йорк своей невестой.

   — Да будет так, — усмехнулся Рэтклифф и посерьёзнел: — Как поступим мы, Ваше Величество?..

 

Глава 7

Фривольное поведение принцессы Елизаветы на рождественском балу породило массу новых слухов и сплетен. Поборники справедливости осуждали дерзость принцессы, позволившей себе подобный наряд. Поборники нравственности осуждали легкомысленное поведение короля и сочувствовали королеве Анне. Находились и поборники государственных интересов — эти жалели нынешнюю супругу Ричарда III, но неустанно говорили о необходимости новой женитьбы. В конце концов, Елизавета Вудвилл оказалась достаточно плодовитой, наверняка и её старшая дочь сможет нарожать Его Величеству престолонаследников без счета.

И те, и другие, и третьи усердно сплетничали о будущей свадьбе короля, измышляя возмутительные подробности. Какой-то дерзкий клеветник даже умудрился поздравить Его Величество со скорым рождением отпрыска. И — что уж вовсе казалось уму непостижимо — посоветовал поторопиться с заключением нового брака, дабы сын или дочь не оказались бастардами.

Дурака осадил Ловелл. И по лицу друга оказалось трудно понять, хочет ли он рассмеяться или, наоборот, раздосадован.

Сплетни и кривотолки возникали повсюду, курсировали по стране, расползались по всей Европе, докатывались до Франции, побуждая Генриха Тюдора спешно готовиться к вторжению в Англию.

Принцесса Елизавета оказалась в центре внимания. Собственный брак в лице португальского принца её более не интересовал. Она рвалась на английский престол с той же одержимостью, с какой её мать в своё время. Правда, в отличие от Елизаветы Вудвилл, ведшей себя с Эдуардом более тонко и умно, молодая герцогиня не скрывала дерзости и наглости.

Она блистала не только пурпурным нарядом, отделанным горностаем, но и украшениями, достойными королевы. В драгоценном уборе, окантованном жемчугом и рубинами, принцесса красовалась на парадном портрете, выполненном в прогрессивной для того времени реалистической манере. У Ричарда и его жены точно такого не было.

Вдобавок ко всему она лично принялась выдумывать многочисленные знаки внимания, оказываемые королём. Дворцовые сплетники разносили их с особым тщанием, смакуя подробности, а то и выдумывая что-то новое от себя.

Вудвилл в общении с Ричардом всё чаще стала позволять себе высокомерный тон. Она уже мнила себя матерью королевы. Посчитав дела дочери много важнее, она наконец выпустила юных принцев из-под материнской опеки. Елизавета оставила детей в Джиппинг-Холл на попечении Джеймса Тирелла, который немедленно занялся их переездом в Бургундию.

Королева Анна считала обеих дам вульгарными сверх всякой меры. Зная истинное положение вещей, она доверяла мужу, но доносящиеся отовсюду слухи и сочувственные, ехидные, злорадные и откровенно ненавидящие взгляды угнетали её.

* * *

Февраль 1485 принёс с собой сезонное обострение болезни Анны. Лондон с его ранними оттепелями оказался коварным городом. Супруга удалилась в свои покои и не вставала, а лекари запретили Дику навещать её. Конечно, их указания на короля не действовали. Запри они двери и выстави стражу, он проник бы через окно.

Ричард старался сохранять бодрость и радушие, но видеть Даму Сердца в таком состоянии было больно. Особенно когда Дик осознал: она не желает выздоровления. Отчего-то решила, будто своей смертью освободит его от бесплодного брака. Позволит выбрать новую супругу и основать наконец династию.

Подобное казалось отвратительным и несправедливым. Годы, испытания, долгие разлуки — ничто не умаляло чувств к избраннице. Но теперь Анна сама желала оставить его.

«Что произойдёт со мной, когда тебя не будет? Ничего. Просто меня самого не станет», — мог бы ответить Дик, глядя в бездонные глаза супруги, но не решался.

Зато Ричард попросил Ловелла тайно проверить всех служанок, находящихся при Её Величестве. Не могла Анна сама дойти до мысли оставить его.

Ещё сильнее раздражали сочувствующие взгляды придворных, а особенно дам. За соболезнованиями, приносимыми королю, чаще всего скрывалось лицемерное ожидание и предвкушение. Елизавета Вудвилл и её дочь даже не скрывали своего нетерпения. Последняя уже мнила себя королевой и — Дику то было доподлинно известно — даже заказала наряд для будущего бракосочетания.

Как благословения свыше ожидал король вестей от Тирелла. С каким небывалым облегчением Ричард выставил бы из Вестминстера этих разряженных змей.

— Солнце Йорка померкнет шестнадцатого марта, — возвестил какой-то астролог. Имени его никто не смог припомнить, но предсказание облетело королевский дворец в один миг.

Солнечное затмение действительно ожидалось в этот день. Но Ричард видел в том зловещее предзнаменование. Не дневное светило исчезнет с небосклона, закатится его собственная звезда.

* * *

Из зеркала глядел ещё молодой, но осунувшийся и очень бледный мужчина. Утомлённый и словно заледеневший. Черты лица сохранили уверенность и чёткость. Он гордо вздымал подбородок. Кривил губы в злой усмешке и хмурил брови. Его удалось бы принять за жестокого военачальника и сурового судью, если бы не отпечаток скорби и скорой смерти.

Дик не сразу узнал собственное отражение. Он мог бы принять его за портрет, выполненный неумелым художником, если бы не глаза. Они единственные казались живыми, полными острой, мучительной боли и обиды.

Ричард поднял руку, намереваясь коснуться холодного стекла, но пальцы неожиданно не встретили сопротивления. Кисть погрузилась в зеркало, словно в воду. Отражение пошло рябью, но не пропало.

Обжигающий холод стиснул запястье, устремился к плечу и груди. Дик отшатнулся, отдёргивая руку. Шаг. Другой. Он попятился, но не нашёл в себе сил отвернуться. Рябь разгладилась, зеркало вновь застыло, а там, где касался его Ричард, пошло трещинами. В один миг сеточка морщин распространилась по всему отражению. Мгновение, и оно взорвалось, осыпав короля осколками.

Дик прикрыл лицо окровавленными ладонями и постарался молча стерпеть колкую боль. Она не могла продолжаться вечно. Когда король снова открыл глаза, то не увидел ничего. Его окружала лишь тьма — изначальная, никогда не знавшая света. Откуда-то слева раздавался тихий плач.

Ричард повернулся и пошёл на звук. Каблук внезапно не нашёл опоры. Дух захватило от скорости падения. Но ему показалось, что до плачущего... — то ли девушки, то ли ребёнка — он всё же дотянулся. И, должно быть, сумел помочь?

Больше никто не плакал, и какая-то частица души радовалась этому. «Она» была счастлива, когда сам Дик кричал, сорвавшись в бездну.

Ноги ударились о дно, но он не упал. Боль обожгла смертельным холодом вначале ступни, потом поднялась до коленей и бёдер. Дрожь охватила всё тело, а в груди заныло от чувства свершившейся беды и невосполнимой утраты.

«Анна», — стучала кровь в висках.

   — Анна! — выдохнул Ричард и очнулся от очередного кошмара.

В покоях стоял полумрак. В окнах, выходящих на восток, едва забрезжил рассвет. Дик попытался приподняться и не смог. Собственное тело больше не принадлежало ему. Попробовал позвать слугу, но из горла вырвался лишь тихий сип.

Замок словно вымер. Громкий стук сердца был единственным звуком, разбивающим рассветное безмолвие. Ричард сосредоточился на нём, пытаясь вернуть себе спокойствие и прислушаться к собственному телу. Не могло же и оно предать его?

«Всего лишь сон. Проклятая бессонница и свалившиеся несчастья», — он вспомнил, что именно выдернуло его из кошмара, и вскочил с постели с громким возгласом:

   — Анна!

Толком не одевшись, король выбежал в коридор. Он ошибся! В Вестминстере для столь раннего часа было не протолкнуться. Расталкивая столпившихся придворных, Дик влетел в покои супруги и замер. Сердце оборвалось, более он не чувствовал его рваный ритм. И не видел ничего вокруг — только бледное лицо и заострившиеся черты супруги. Казалось, Анна спит.

«Спит, ведь правда?!» — кажется, он проговорил это вслух.

   — Королева отошла во сне, Ваше Величество, — отрапортовал лекарь.

Анна умерла в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое марта. Солнце Йорка угасло.

   — Почему ей не помогли?! — закричал Ричард. — Где служанка? Кто находился с ней ночью?

Ответом были рыдания и стенания какой-то девицы.

   — Все вон отсюда, — устало проговорил Ричард. — Оставьте меня с госпожой наедине.

 

Глава 8

Анна возлежала в белом облачении в окружении белоснежных цветов и казалась ещё прекраснее, чем при жизни. Она заснула. Ушла. Её не было в Вестминстерском аббатстве, но от этого не становилось легче. Пол не переставал качаться и плыл перед глазами древний храм. Свечи, статуи, безликие подданные, оплакивающие свою королеву... Ричард видел чётко лишь Анну — свою Пречистую Деву, как когда-то решил в замке Миддлхейм.

Зря он вспомнил. Перед мысленным взором встала маленькая кудрявая девчушка. Свет падал на её всегда растрёпанные волосы и казался золотым ореолом.

«Сэр рыцарь», — прозвучало в голове, и Ричард не смог сдержаться.

Его колотило. Слёзы текли по щекам, а горло разрывали рыдания. Королю и рыцарю следовало стойко сносить удары судьбы, но успокоиться Дик не мог. У него просто не осталось для этого сил.

Их совместные прогулки, разговоры, танцы. Прощание, когда Ричард отправлялся на свою первую войну. Возвращение с победой. Как же он был счастлив в Миддлхейме!

«Сэр рыцарь, ты покидаешь нас?» — вновь отозвался её голос.

Так Анна говорила, когда он уезжал в Лондон.

«Почему-то мне кажется, ты не просто уезжаешь, Дикон»...

После этих слов Ричард упрекнул её в нечестности... Да как он посмел?! Он сам — вот кто предал их клятву. Тогда и после — когда вызволял Эдуарда из плена Уорвика.

«Ты думаешь, похищать благородную девицу из родительского дома неправильно, ведь так?»

«Дикон... — ответил брат тогда. — Ты об Анне? Хочешь, вернёмся и заберём её?»

Если бы он только послушался своего сердца, а не глупой гордости и представлений о чести, которые по собственной воле повесил себе на шею, будто камень... Ричард не замечал их тяжести, считал: только так жить и должно. А они давили как горный хребет и незаметно поломали крылья его души.

«Нет, — ответил Дик тогда. — Я не смею её обесчестить. Анна возненавидит меня, и к тому же дамы сердца большинства легендарных рыцарей находились замужем. Подобное нисколько не мешало их любви».

Да с чего он решил, будто Анна вообще умеет ненавидеть?!

Следовало вернуться. Вызвать Уорвика, если бы тот стал противиться. И пусть бы Ричард Глостер обрёл любовь или погиб, заливая плиты двора замка Миддлхейм алой кровью! Зато не случилось бы бегства Анны во Францию, её брака с отпрыском Анжуйской, унижения, которому подверг принцессу герцог Кларенс. Король, не проигравший ни одного сражения на поле брани, не сумел оградить от беды единственного дорогого ему человека.

Анна попала на небеса — он не сомневался в этом. Она вновь увидела их сына и безмерно счастлива — так говорил священник, и Ричард верил ему. Но вместе с Анной король оплакивал собственную жизнь, которая теперь кончена. Больше его здесь не держат никто и ничто.

Ричард не мог справиться с этим горем. Оно ширилось и захлёстывало с головой. Дик увязал в нём, словно в трясине.

То, что в храме вдруг стало очень тихо, Дик заметил не сразу. Сделал знак продолжать мессу, но взгляды присутствующих не отпускали его всё равно. От них веяло холодом. Они кололись, словно иглы и копья.

Хор мальчиков высокими и чистыми голосами запел Agnus Dei. Божественно прекрасная мелодия вознеслась к высокому своду, достигнув, казалось, самих небес. Анна наверняка её слышала и радовалась. Она поразительно тонко чувствовала музыку, и рыдания мужа не должны были мешать ей. Дик попытался успокоиться, но стало только хуже. Пелена перед глазами не исчезала, как бы он ни тёр веки, смаргивая слёзы. Мир трескался, словно зеркало из недавнего кошмара. А потом он раскололся, и Ричард ощутил себя снова падающим во тьму.

Ступни обдало леденящим холодом. Сотни клинков вонзились в ноги. Боль начала медленно подниматься к груди.

* * *

Ричард очнулся в небольшой комнате, но ещё долго не мог прийти в себя. Озноб не проходил, сердце то замирало, то пыталось проломить рёбра, и туман, застилавший взор, так и не развеялся.

   — Мой король, выпейте это.

Губ коснулась кромка кубка. Дик кое-как проглотил горькую настойку. Питьё оцарапало горло, но по телу наконец разлилось тепло.

   — Мне нужно вернуться в храм, церемония не могла завершиться столь быстро.

Лекарь посмотрел на него опасливо и вцепился в сжавшую подлокотник кресла руку:

   — Всё уже закончилось, мой король.

Дик прикрыл глаза и всхлипнул, как в детстве. Он не смог даже проводить её достойно! Анна, Дама Сердца, его единственная королева — она не существовала более.

В нос ударило чем-то резким, и веки распахнулись сами собой. Лекарь немедленно отстранился, в руке он держал флакон с нюхательной солью.

   — Благодарю вас, — холодно ответил Ричард, пресекая возможные возражения. — Скажите, чтобы подали коня. Я возвращаюсь во дворец... — он помедлил, прежде чем подняться. Пол пару раз качнулся, пришлось вцепиться в кресло и стиснуть зубы, переживая очередной приступ слабости. Но уже через несколько мгновений всё прошло. Пожалуй, он не упадёт, идя по коридору. А вот в своей способности держаться в седле король усомнился. — Нет... всё же карету, — велел он.

Прибыв в замок, Дик отмахнулся от придворных, желавших высказать слова соболезнования. Самым назойливым из них король ответил что-то резко и зло. Вдове Эдуарда хватило если не такта, то ума не попадаться ему на глаза, а вот её дочери — нет.

Елизавета кривлялась и ахала, через гримасу сочувствия и скорби постоянно просвечивало злорадство и предвкушение триумфа. Ричард плохо понимал, какая добрая сила не позволила ему придушить гадюку собственными руками. Не иначе Анна незримо помогала ему из райского сада.

Он прошёл в покои своей королевы и приказал не беспокоить. Дик прожил в них три долгих дня.

Никто не смел тревожить короля. Ричард не занимался государственными делами. Почти не ел. А спать он не мог и так. Всё время он либо ходил по комнате, либо сидел в кресле Анны, осторожно касаясь пальцами струн её арфы. Дик не умел играть, он и свою лютню-то не знал по-настоящему, но сидеть так казалось спокойнее. Лёгкое грустное звучание прогоняло тишину.

На исходе последней ночи Дик очнулся с чётким пониманием, что скрываться более не имеет права. Мысль о предстоящих делах не отзывалась безысходностью в его сердце. Его Величество задремал в кресле, сжимая молитвенник супруги, а проснулся, когда тот начал падать. Ричард поймал книгу до того, как та коснулась пола. Положил на стол, ощущая странное умиротворение и усталость, словно после долгого и изнурительного боя.

Он не задержится надолго в этом мире — Ричард не мог бы сказать, откуда явилось это знание, оно просто было — скоро снова возьмёт за руку свою королеву и сына, надо лишь немного потерпеть.

Не будет ни новой династии, ни новых побед или свершений. Его дети никогда не взойдут на английский престол. Многих из них убьют, но кто-то обязательно выживет. Белый вепрь исчезнет с королевского герба сразу же после смерти последнего Плантагенета, но это и не важно. Память об Йорках будет жива в народе. И никто не сможет упрекнуть Ричарда III в бесчестности и предательстве своего девиза.

   — Loyalty me lie, — прошептал Дик.

Девиз, который он избрал сам, — всё оставшееся ему в этой жизни. Он обязан пронести его с гордо поднятой головой. До самой смерти, которая произойдёт в бою и никак иначе. Ричард сам избрал свою судьбу — ещё в детстве. И не дело сейчас отступаться от неё, это равносильно предательству.

   — Честь меня обязывает...

 

Глава 9

Двор сотрясала новая сплетня. О том, как король отравил свою бесплодную болезную супругу, а на церемонии похорон демонстрировал скорбь и горе. Весьма неубедительно демонстрировал — как уверяли некоторые придворные дамы, уж они-то знали подобные уловки в совершенстве.

Ричард пришёл в ужас и тёмную тяжёлую ярость, когда узнал о бесчестье, творящемся в собственном дворце. Его Величество не знал, появились ли слухи благодаря Вудвилл, но уже понял: он не допустит их присутствия при дворе ни одного лишнего дня.

   — Почему? За что так? — спрашивал он больше у себя, чем у кого-то.

   — Подданные преклоняются перед святыми и легендарными королями. Более того, им хочется иметь мудрого и безгрешного правителя, — Ловелл за эти несколько дней словно постарел на десяток лет. Меж бровей залегли глубокие морщины. Жёсткие складки очертили уголки губ. — Но ещё более им нравится отыскивать пороки. У соседей или родственников. Но много лучше — в тех, кто ими правит. Обличая короля в преступлениях, люди становятся снисходительнее к собственным грехам и нелицеприятным желаниям.

   — Но это же низко, Френсис. И мерзко, — Ричард не ждал ответа.

Да и что ему мог сказать друг детства: такова человеческая природа?

Оправдания всегда казались королю унизительными, но Дик заставил себя сесть за стол, взять чистые листы, окунуть кончик пера в чернильницу, сделанную в виде изготовившегося к бою вепря. Ричард писал всем, с кем когда-либо сводила его судьба: родичам, вассалам, соратникам и друзьям. Он вспоминал их встречи. Упоминал былые заслуги. То, как они сражались плечом к плечу на поле битвы и проливали кровь. Каждому он задавал один и тот же вопрос:

«Ужели вы могли подумать, что я осмелился бы совершить подобное злодейство?!»

29 марта 1485 года в городской ратуше собрался двор, парламент и представители всех трёх сословий.

   — Я опровергаю слухи о своей женитьбе на Елизавете Йорк, — произнёс Ричард. — Я клянусь перед вами, избравшими меня, и перед Господом Нашим, что не убивал королеву Анну. Я мучительно переживаю утрату и глубоко скорблю о смерти своей жены, как и всякий нормальный человек.

Подданные внимали королю молча. Кто-то пристыжённо опускал взгляд. Другие, наоборот, смотрели прямо, вглядываясь в высокую статную фигуру своего повелителя.

Дик не всматривался в лица своих подданных. Зачем? Он с ними ненадолго. У Ричарда оставалось ещё одно незаконченное дело: война с Генрихом Тюдором. Белый вепрь победит Красного дракона, ставленника французского паука. Тогда и наветам конец.

Думать о поражении Дик себе запретил. О нём не могло быть и речи. Младший Йорк на своём веку видел противников и поумнее, и поопытнее, чем бастард с манерами последнего простолюдина. Тюдору могло помочь чудо или измена. Но ни первое, ни второе от Ричарда не зависело.

   — Я объявляю о предстоящем браке Елизаветы Йорк с португальским принцем-престолонаследником Мануэлем, герцогом Бехиа. В связи с этим принцесса с матерью покидают королевский дворец и отправляются в замок Шериф-Хаттон, к своим родственницам.

Краем глаза Дик заметил, как вздрогнула дама, находящаяся в стайке богато одетых девиц, в последнее время постоянно сопровождающих Елизавету. Леди скрывала лицо, но на Вудвилл не походила совершенно. У неё были тёмные волосы. Наверняка женщина уже примкнула к очередному заговору и теперь с ужасом соображала, как быть дальше. Теперь таких появится много — тех, кто поставил не на того интригана. Елизавета с лёгкостью умела убеждать простодушных и невеликого ума вельмож в своей исключительной важности.

На какое-то время сплетни поутихли, хотя и не прекратились совсем. Любое действие Ричарда, слово или невольную демонстрацию чувств тотчас мнили доказательством его вины. Речь короля перед собранием тотчас извратили. Его Величество объявили фигляром и лицемером, ловко скрывающим злодеяния за демонстративной скорбью и траурным облачением.

Дик лишь стискивал зубы и напоминал себе: обращать внимание на подобное недостойно истинного рыцаря и короля.

* * *

   — Генриха я ожидаю не позже августа этого года, — заявил Ричард.

   — И не ранее, — согласно склонил голову Ловелл. — По доступным мне сведениям, бастард спешно собирает войска для похода, но вот только с ними... — виконт слегка улыбнулся, — Тьюдору не повезло.

   — Нам предстоит иметь дело со всей сбежавшей на континент и осевшей во Франции ланкастерской сворой, — заявил Рэтклифф.

   — Избавления от которой французы жаждут едва ли не сильнее, чем присвоения себе наших исконных земель, — заметил Кэтсби. — Когда воину нечего есть, он выходит на большую дорогу или таится в лесах, поджидая богатых путников.

Ричард кивнул. История с Джоном де Вером, графом Оксфордом, сбежавшим во Францию после битвы при Барнете, короля в своё время сильно повеселила. Ланкастерец скрывался на континенте несколько месяцев и сильно бедствовал. Ровно до тех пор, пока не стал разбойничать. Графу каким-то чудом удалось устроиться на корабле, совершавшем пиратские набеги. Французы с большим трудом, но всё же изловили его в 1473 году и посадили в тюрьму. А в 1484 году выпустили с условием, что Оксфорд примет участие в новой кампании Генриха Тюдора. Де Вер, разумеется, согласился и стал одним из командующих в войсках безродного претендента на английский престол.

   — Вот вернутся они все во Францию и лет через тридцать не оставят от неё камня на камне! — усмехнулся Рэтклифф.

   — Не вернутся, — твёрдо заявил король. Он понизил голос, но услышали его все. Соратники замолчали мгновенно, и в зале воцарилась тревожная тишина. — В предстоящей битве не останется проигравших. Только победитель. Один. Мы сразим «дракона», либо он уничтожит нас и зальёт Англию кровью. Тюдор с королевством не связан. Его войска будут разорять, грабить и убивать. А сам бастард казнит всех, кто может попытаться сместить его с трона, даже собственных союзников.

Некоторое время тишина висела невидимой стеной. Казалось, сгустился сам воздух.

   — Не слишком ли много чести? — презрительно фыркнул Рэтклифф. — Какой-то Хенрих Тьюдор... простолюдин, в котором и капли королевской крови не наберётся. Бастард. Безродный...

   — И тем не менее, — перебил его Ричард. — Нам предстоит решающая битва, которая дастся нам нелегко. Генрих... да, теперь он именно Генрих Тюдор и никак иначе, ставленник почившего короля Людовика XI. А уж этот монарх умел подбирать для своих интриг идеально подходящих пешек.

Никто не решился спорить. Слава «паука», сумевшего оплести всю Европу, ещё не забылась. Сам избегая военных конфликтов, Людовик XI умел мастерски стравливать своих врагов. В ход шло всё: золото, ложь, преступления. Каждый порок любого недруга француз умел использовать с пользой. И пусть нынешний король Карл VIII был ещё молод и неопытен, ставленники Людовика никуда не исчезли, интриги закручивались, а верные люди трудились на благо Франции.

Порой Дику казалось, будто он воюет с призраком. Вот только угроза, исходящая от мертвеца, была более чем реальна.

   — Теперь наш флот будет постоянно патрулировать проливы. Непосредственно по окончании весенних работ я разошлю во все концы Англии уполномоченных по набору воинов и ополченцев, — заявил Его Величество. — Распоряжения комендантам всех крепостей и военных баз о мобилизации сил и приведении в боевую готовность всех частей королевской армии уже в пути. Нас ожидает сражение, господа. Из тех, какие мы ещё не видели.

 

Глава 10

Совет закончился, но Френсис не спешил уходить. Ему предстоял очень непростой разговор. Предложи он нечто подобное герцогу Глостеру раньше, мог бы дождаться и вызова. От короля же ему грозила немедленная опала, гнев, и... этого виконт додумать уже не успел.

   — Необходимо устроить брак Елизаветы и Мануэля Португальского как можно скорее.

Ловелл поклонился.

   — Ты задержался, чтобы поговорить о моей дальнейшей судьбе? — в глазах короля плескалось хитро-смешливое выражение, которого Френсис не видел уже несколько лет.

   — Ты предсказатель.

   — Нет, но мой брак... или хотя бы сватовство заткнёт рты всем тем, кто питает надежды в отношении Елизаветы. Да и споры вокруг престолонаследника поутихнут. Новая королева, — король резко замолчал, стиснув зубы.

   — На сегодняшний день невеста, подходящая тебе по возрасту и положению, всего одна, — быстро продолжил Ловелл.

   — Святая принцесса, — вздохнул Ричард.

   — Иоанна Португальская, — кивнул виконт.

Дочь короля Португалии Альфонса V помышляла о служении больше, нежели о короне и правлении, но судьба каждый раз распоряжалась иначе. С детства она желала посвятить себя Богу. По слухам, тайком носила власяницу, ночью по нескольку часов посвящала молитве.

Отправившись с шестнадцатилетним принцем на войну, король Альфонс оставил править страной девятнадцатилетнюю Иоанну. И она неплохо справилась с этим, но по приезде отца немедленно испросила желания удалиться в монастырь.

Несколько лет она прожила в обителе, но политические перипетии заставили её вернуться. Приняв бразды правления, принцесса успешно исполняла обязанности регентши небольшого государства, которое за глаза именовали не иначе как пиратским.

К своим тридцати трём годам Иоанна уже дважды отказывалась от замужества. В 1472-м она отклонила предложение Максимилиана Австрийского, наследника Священной Римской империи, а в 1485-м отказалась выйти замуж за французского короля Карла VIII, слишком молодого для неё.

   — Насколько помню, отец Иоанны был прямым потомком Джона Гонта, — заметил Ловелл. — Двойной брачный контракт укрепит политические и наследственные связи между домом Йорка и домом Ланкастера, представительницей которого является Иоанна по праву рождения.

   — Если этот союз удастся, наш флот будет властвовать на море безгранично, — задумчиво проговорил Ричард. — Единственное сокровище, имеющееся у Португалии, — корабли и люди, умеющие управляться с ними выше всяческих похвал.

   — Они могли бы блокировать корабли Генриха в Ла-Манше. Если поторопимся, то победим ещё до начала военных действий.

Король покачал головой.

   — Нет, — вздохнул Его Величество. — Иоанне никогда не была свойственна решимость. Она мудрая регентша и добрая правительница, завоевавшая безмерное уважение своих подданных. Королевству безмерно повезёт, будь у него подобная королева. Но она не даст ответ до последнего. Битва с Тюдором — внутреннее дело Англии.

Ричард поднялся. Повёл плечами, слегка поморщившись, и подошёл к окну. Френсис мог видеть короля лишь в профиль. Чеканные, правильные черты — лик древней маски. Но виконту и не нужно было смотреть, за столько лет он научился понимать друга без слов. Ловеллу не нравилась витающая в воздухе обречённость.

«Белый вепрь» всегда заражал своей верой в победу. Он любил войну, наслаждался битвой, а его боевой топор пил кровь врагов. Кто бы ему ни противостоял, сколько б их ни было, Ричард радовался. Его называли безумцем до сражения. Уж слишком непредсказуемыми и отчаянно храбрыми казались предлагаемые им планы. И величали гением — после.

Но сейчас Ловелл ощутил холод и тревогу. Они накатывали на него каждый раз, когда друг говорил о своей смерти. Невозможно давно, в мирном счастливом Миддлхейме, юный герцог Глостер упорно повторял, что погибнет на ратном поле.

   — Позволь, я сам отправлюсь в Португалию. Я умею говорить с дамами, тебе известно это, — повинуясь неожиданному порыву, выпалил Френсис.

Король отрицательно покачал головой:

   — Нет. Во главе трёхтысячного войска ты отправишься в Саутгемптон для охраны южных границ по всему побережью.

Виконт скрипнул зубами и сжал кулаки. Он был в отчаянии.

   — Дикон! — он никогда не позволял себе звать короля так. Несмотря на интимное «ты» и звание «друга», невзирая на доверие и тайны, связывающие их.

   — Я не могу лишиться тебя в такой момент, — Ричард развернулся на каблуках и вскинул подбородок. Он словно оправдывался и просил прощения. — Слишком мало тех, на кого я могу положиться.

Френсис преклонил колени перед монархом. После подобных слов он не мог и не имел права возражать.

В середине мая король покинул Лондон и отправился в Виндзор, оставив в городе несколько гарнизонов. Защиту столицы он поручил констеблю Тауэра, сэру Роберту Брекенбери.

В середине июня Ричард III прибыл в Ноттингем — центральную резиденцию королевства.

Джеймс Тирелл оказался единственным, кого Дик никак не задействовал в ходе подготовки к вторжению Тюдора. Весной 1485 года тот отправился на континент в должности констебля крепости в Гине. Лишь сэру Джеймсу было известно о местонахождении принцев. Через него Ричард поддерживал связь с племянниками, сыновьями Эдуарда IV, находящимися под опекой его сестры, Маргарет, герцогини Бургундской.

* * *

7 августа 1485 года на горизонте показались паруса нескольких кораблей. Не замеченные из крепости Энгле, находившейся в двух милях к северу, они быстро приблизились к побережью.

Годом раньше здесь располагались верные Ричарду III войска. Но незадолго до высадки заговорщики под предводительством лорда Томаса Стенли по подложным приказам вывели и передислоцировали их, предоставив Генриху Тюдору возможность безопасно приблизиться к Милфорд-Бэй.

Сам бастард стоял на берегу и, сощурившись, оглядывал негостеприимный край. Хмурое небо, пронзительный ветер и враги, скрывающиеся как в своих войсках, так и у Ричарда. Генрих оглянулся на стяг с мечущимся огненным драконом и поморщился.

Свою эмблему Тюдор выбирал, рассчитывая на поддержку жителей Уэльса. Те видели в захватчике своего избавителя — нового короля Артура, вернувшегося в Англию, дабы отвоевать корону и отстоять исконные права валлийцев, возвысив их над всеми другими народами королевства.

   — Милорд!

Генрих обернулся и окинул взглядом долговязую фигуру солдата. Ядро его армии составляли французские наёмники во главе с Филбертом де Шандье. Несколько десятков шотландцев, английский сброд, осевший на континенте, да каторжники, которым посулили свободу за участие в этом походе. Долговязый был одним из них.

   — Ну, — Тюдор нахмурил брови и прикрикнул. Этих тварей следовало держать в узде. — Говори.

   — Меня граф Оксфорд прислали. Говорят...

   — Я сам узнаю, что говорит Джон де Вер, — бросил Генрих и, развернулся, направляясь к небольшой группе людей, высадившейся на берег. Он торопился, но не позволял себе поспешности. Это была его первая кампания. Единственное, что от него требовалось, — держать лицо.

   — В чём дело?

   — Часть новобранцев не пожелала высаживаться на берег, — спокойно ответил Оксфорд. Он участвовал в военной кампании не впервые, да и пиратов знал, поскольку недавно был одним из них. — Они вознамерилась захватить один из кораблей.

Генрих кивнул. Если он и верил графу хоть в чём-то, так это в оценке положения и ближайших военных перспектив. Если позволить дезертирам сбежать, за ними вскорости отправятся остальные, и он останется без войска. Тварей следует держать в узде.

   — Спалите этот корабль, — приказал Тюдор. — В назидание другим.

И повернулся к своему невеликому воинству:

   — Знайте! Все помните! Дезертирства я не потерплю!!!

От залива они направились к небольшому посёлку Дэйл.

Возле него и заночевали.

На рассвете войска двинулись вдоль дороги от Дэйла к графству Хеверфордуэст, которое находилось на расстоянии двенадцати миль к северо-востоку. Тюдор торопился. Он прекрасно понимал: от скорости продвижения его армии зависит успех всего дела.

Он успел. Оказался близ Хеверфордуэста до того, как там стало известно о его приближении.

   — Это удача! — распинались французы. — Предзнаменование будущего успеха всей кампании!

Генрих не мешал им.

   — Никакого сопротивления со стороны жителей не оказано, — доложил Оксфорд. — Будучи поставлены перед фактом вторжения, они радушно приветствовали явившихся на их землю захватчиков.

   — На нашу землю, — с лёгкой улыбкой поправил его Тюдор. — И освободителей, а не захватчиков.

   — Освободителей, — согласился граф и поклонился.

Из Хеверфордуэста Генрих проследовал в Кардиган, где к нему присоединились несколько отрядов. Миновал горы Центрального Уэльса и вышел к Шропширу.

   — Хенри, — в шатёр вошёл Джаспер Тюдор, бывший граф Пембрук.

Бастард поморщился. Этот человек приходился ему родичем, но подобное обращение его всегда раздражало.

   — Вопреки предварительной договорённости, констебли Рис ап Томас и Уолтер Герберт отказали нам в ранее обещанной помощи.

Генрих поморщился вторично. Ещё и прибыл с дурными новостями... родственничек.

   — Отступаем, — велел он.

Войско ещё было невелико, а дальнейшее его продвижение усложняла необходимость преодолевать сопротивление местных жителей, лояльных к королю Ричарду III. Тюдор хоть и разрешил применять к ним любые средства устрашения, почти не добился существенных результатов.

В Шрусбери армия Генриха пополнилась жителями княжества Гвинедд и переметнувшегося на его сторону сэра Риса ап Томаса, который выторговал у захватчика статус будущего правителя Уэльса. Бастард с лёгкостью согласился на это условие. Он так и так не собирался выполнять своих обещаний.

 

Глава 11

   — Ваше Величество! — в комнату влетел Джон. Юноша выглядел так, словно, прежде чем подняться по лестнице и преодолеть небольшой коридор, доскакал до столицы и обратно. — Тъюдор высадился на южном берегу у входа в бухту. За ним наблюдали посты в Энгле. Флотилия бросила якорь за Милфорд-Бэй!

Ричард оторвал взгляд от устилающих стол карт и внимательно посмотрел на сына. Мальчишка рвался в бой и уже показал себя неплохим мечником. В его возрасте Дик прошёл ни одно сражение... Но король отчаянно не хотел больше терять. Он не выдержит, если погибнет ещё хоть кто-то из его отпрысков.

   — Странно, что об этом говорите вы, а не гонец, — холодно заметил Ричард.

Джон спал с лица. Нахмурился. Брови едва не сошлись над переносицей, а высокий чистый лоб прочертили две вертикальные морщины.

   — Я перехватил его во дворе. И поспешил к вам...

   — Я предпочёл бы расспросить гонца, — прервал его Ричард. — Впрочем, я успею сделать это.

Он действительно собирался. Особенно короля настораживал факт появления бастарда на южном берегу. Высадка на северном прошла бы не в пример удачнее. Можно предположить полное отсутствие знаний и навыков у ставленника Людовика, но Тюдора сопровождают опытные воины. Граф Оксфорд далеко не глуп.

Юноша ждал, вытянувшись в струну. В каждом его движении, жесте, взгляде сквозила искренняя безотчётная преданность, готовность не задумываясь отдать свою жизнь. Последнего Ричард боялся сильнее всего. Он и сам в этом возрасте мечтал сложить голову во славу старшего брата.

   — Даже хорошо, что вы пришли, Джон, — сын почтительно склонил голову, готовый внимать и выполнять распоряжения. — Вам предстоит отправиться в Шериф-Хаттон.

   — Куда?! — от почтительности не осталось и следа. Юноша побледнел. Тотчас покраснел. Судорожно сглотнул и закричал. — Ваше Величество! Отец!!!

   — Джон Глостер! — Ричард поднялся из-за стола и навис над отпрыском. И рост, и стать ему пока это позволяли. — Вы клялись верой и правдой служить Англии и своему королю. Так будьте любезны исполнять приказы.

   — Да, Ваше Величество, — он стиснул зубы и вскинул подбородок в характерном фамильном жесте Йорков. Глаза юноши подозрительно блестели. — Я прошу простить мою дерзость.

   — Иди, — разрешил король, возвращаясь в кресло.

Джон кивнул, резко развернулся на каблуках и выбежал из комнаты.

Некоторое время Дик сидел, вперив взгляд в трещинки, избороздившие столешницу. Затем пододвинул к себе чистый лист. Взял перо и принялся за воззвание к подданным королевства:

«...Изменники Отчизны нашей объединились со старым врагом Англии — Францией. Среди них и другие, непонятно откуда взявшиеся иноземцы. Этот сброд уже ступил на земли наши в Энгле, что за гаванью Милфорд в Уэльсе. О чём мы тут же и узнали. Наш народ готов дать отпор наглецам. Мы лично поведём войска вслед за Господом Нашим и покончим с врагом навсегда...»

Перо легко выводило уверенные, слегка загибающиеся не под тем углом литеры. О чувствах сына король больше не думал. Дик желал спасти его и спас. Когда-то невозможно давно лорд Гастингс, тогда ещё друг, сказал, что война не всегда бывает честной. Иногда она бьёт в спину. Ричард ждал этого всю жизнь и, похоже, дождался.

* * *

На воззвание не ответил лорд Томас Стенли. Он приходился Генриху Тюдору отчимом, да и верностью никогда не отличался. После повторного приказа явиться в Ноттингем Стенли отказался прибыть ко двору. Ссылаясь на старческие недуги, он прислал своего старшего сына, Георга Стрэнжда. Молодой человек приходился Дику двоюродным племянником, и, конечно, король не тронул бы его ни при каких обстоятельствах.

В дверь постучали среди ночи, благо Ричард ещё не спал. Оказалось, Георг пытался бежать. Не слишком умело: наделал слишком много шума, выбираясь из окна, а потом ещё и налетел на только что сменившуюся стражу.

Король в сопровождении двух солдат спустился в подвал. Георга уже допросили. Стоило Ричарду войти в сырое помещение, как Стрэнжд бросился к нему в ноги. Родича не били, его даже не связывали, но тот слишком перетрусил.

   — Говори, — бросил Ричард, даже не скрывая раздражения.

   — Я всё скажу... всё, только пощадите!

«Интересно, — промелькнула неожиданная мысль, — его запугали или столь отвратительно проявляются черты рода Стенли?»

   — Это заговор, мой король! Заговор против вас!

Дик не сомневался в этом. Он резко отступил от коленопреклонённой фигуры, едва ли не обнимающей его ноги. Поискал глазами куда бы сесть, но, не найдя ничего вызывавшего доверия, просто привалился спиной к холодной стене.

   — Поторопитесь, — велел Ричард.

   — Заговор... Заговор, — повторил Георг. — В нём участвуют мой дядя, сэр Томас Стенли, и его сын, сэр Джон Сэйвидж. Дайте воды!

Ричард кивнул. Один из солдат подал Стрэжду простую глиняную кружку.

   — Они... — Георг жадно опустошил её и продолжил: — Во время решающей битвы они собирались перейти на сторону Генриха Тюдора.

   — А вы и ваш отец здесь совершенно ни при чём? — Ричард хитро прищурился.

   — О, нет, мой король! Нет, — он всхлипнул, но всё же сумел успокоиться. — Томас Стенли тайно встречался с Генрихом Тюдором по пути в Атерстон. Также он участвовал в переписке с ним.

Не стоило труда догадаться: источником всей этой осведомлённости являлся отец Георга — лорд Томас Стенли. Он участвовал в заговоре наравне с братом. Стрэндж всеми силами пытался разубедить в том Ричарда. Однако чем сильнее он это делал, тем крепло подозрение.

Наконец Георг попросил перо и чистый лист и самолично отписал лорду Томасу. В послании он умолял отца присоединиться к королю Ричарду со своими войсками как можно скорее.

Следующую неприятность Дику подкинул граф Нортумберленд — уполномоченный по набору войск в Восточном Райдинге. С собой он не привёл ни одного человека из Йорка.

Выслушав невразумительные объяснения Нортумберленда, Ричард лично отписал в Йорк. Старейшины города выслали к королю отряд из нескольких сотен добровольцев, но до Ноттингема добрались лишь восемьдесят человек.

   — Вот и прекрасно, — прошептал Дик, обращаясь к стене. — Отступать на север теперь не придётся.

Заговорщики. Именно они не пропускали ополченцев. И если у Ричарда имелись смутные подозрения на счёт их личностей, то выяснять точную численность подвластных им войск времени не было совершенно.

Считать себя отрезанным от союзных северных графств и рассчитывать на одно решающее сражение с Генрихом Тюдором казалось намного проще. Победителя в этой кампании определит одна-единственная битва.

* * *

Всё происходящее существенно снижало шансы Ричарда на победу, сгущая и без того нарастающее напряжение. Дни тянулись уставшей от зноя змеёй. Но, когда король раздумывал, как выправить создавшееся положение, оказывалось, что время несётся вскачь, подобно коню, спасающемуся от волчьей стаи.

   — Ваше Величество, — Рэтклифф вошёл не спеша, окинул Дика долгим взглядом и поклонился.

   — Плохие вести? — иных в последнее время король и не ждал.

   — Генрих Тюдор прошёл Шрусбери.

Ричард кивнул и нахмурился.

   — Теперь он движется на восток к Стаффорду, — продолжил Рэтклифф.

   — Быстро, — заметил Ричард и взглянул на карту.

Тюдор мог направляться в Нотингем на бой с королём, и это было бы не так уж плохо.

Однако в следующие часы положение изменилось. Войска Генриха резко повернули на юг и пошли по дороге через Личфилд на Лондон.

   — Выступаем, — коротко распорядился Ричард. Затем он внимательно посмотрел на друга детства.

   — Я буду счастлив сражаться бок о бок со своим королём, — незамедлительно ответил тот.

* * *

На рассвете 20 августа Ричард III спешно направился к Лестеру. Он собирался перехватить Тюдора на пути к столице.

Солнце подбиралось к зениту, когда командиры дозорных отрядов доложили о большой армии, идущей на соединении с его войсками. Через два часа Ричард смог сам приветствовать герцога Норфолка.

   — А где же граф Нортумберленд? — поинтересовался он, хотя и не нуждался в ответе.

   — Генри Перси следует окружным путём, — Норфолк развёл руками и скривился. — Одному Богу известно, зачем ему это понадобилось.

Ричард хмыкнул, но промолчал. Эдуард на его месте давно арестовал бы изменника. Уорвик мог и казнить: оставлять предателя в тылу своих войск он не стал бы, уж точно. Не говоря уже о многочисленных правителях до Ричарда — те обезглавили или вздёрнули Перси на первом же суку. Но Дику совершенно не хотелось сейчас обагрять кровью свои руки. Если граф предал его, то пусть это останется на его совести. Участь Иуды слишком незавидна. Если же виной всему глупость, то у Генри будет шанс искупить её в бою.

«Будь, что будет, — решил Дик. — Собственную честь я отстою и в плен не сдамся».

   — Западнее от нас двигаются войска братьев Стенли, — заметил Рэтклифф. — Прикрывают собой армию Тьюдора.

   — Его от нас или, может, наоборот? — переспросил Норфолк.

   — Дьявол их разберёт, — сплюнул Рэтклифф. — Я смотрю на Стенли и припоминаю, как он вёл себя в своей первой битве...

Ричард неопределённо подвёл плечом.

   — Если он и здесь будет ждать победителя, клянусь всеми святыми, я его... — Рэтклифф осёкся, посмотрел на короля и закончил фразу, — вызову.

То, что он хотел выразиться грубее, не вызывало сомнений.

   — А я его попросту убью, — прорычал Норфолк сквозь зубы.

До заката они преодолели двадцать три мили. На ночь разбили лагерь вблизи Нортдейта. И уже на следующий день вошли в город.

В Лестер подоспели остальные части армии короля. Сотни знатных лордов и рыцарей, откликнувшиеся на призыв Ричарда III и поклявшиеся сражаться за него до последней капли крови. Среди них находились члены королевской семьи и королевского совета, прибывшие вместе с сэром Брэкенбери из Лондона.

   — Когда я вижу вас здесь, господа, — Дик светло улыбнулся, — я верю в нашу победу, — заявление показалось двусмысленным, и он быстро прибавил: — Как никогда ранее.

Одобрительные возгласы были ему ответом. И всё показалось не таким безнадёжным, а потом королю доложили о подходе Нортумберленда.

   — Я уже перестал вас ждать, — бросил ему Ричард вместо приветствия.

Предельно растянув время марша, вымотав своих солдат окольными путями перехода, Генри Перси привёл свои войска в Лестер последним.

Граф ненавидяще вперился в короля взглядом побитой собаки. Дик плохо понимал, как эти понятия увязались меж собой, но иначе охарактеризовать происходящее мог вряд ли. Ричард однажды наблюдал за похожими повадками какого-то нищего попрошайки. Тот остервенело бросался к каждому выходящему из церкви и требовал милостыни. Конечно, к воинам подходить опасался, взирал с расстояния в нескольких шагов — сгорбившись и кривя рот. На лице калеки в такие моменты ненависть мешалась с подобострастием. Отвратительный опасный человек, терпящий нужду и оттого проклинающий окружающих. Генри Перси представлялся Ричарду таким же нищим.

   — Солдаты крайне измучены долгим переходом, — объявил он королю, — а потому не смогут принять лобовой удар первой атаки.

   — Удивительная наглость! — рассмеялся Ричард. — Я почти восхищен вашим заявлением.

Перси потупился.

Делать, однако, оказалось нечего. Ставить измученных воинов на остриё атаки было равнозначно убийству. Ричард не смел губить безвинных. А вот в арьергарде те могли сыграть свою роль... Если, конечно, не предали бы.

Рассчитывать на Перси король не мог. Граф негодовал по поводу власти, которой Дик обладал над северянами. Вполне вероятно, Нортумберленд рассчитывал на прощение Тюдора. Надеялся на победу захватчика и восстановление положения своей семьи на севере.

   — Что же вы имеете предложить? — всё же уточнил Ричард.

   — Я хочу испросить Его Величество дозволения расположить свою армию в стороне от места битвы, в резерве.

   — Да будет так, — отчеканил Ричард. — Вы подвели меня уже дважды, граф. Но кровь на ратном поле смывает все грехи. Идите и деритесь достойно.

 

Глава 12

На следующее утро, в воскресенье 21 августа, король присутствовал на мессе, в небольшой церкви Сеттон-Чейни. После службы королевские войска двинулись на запад от Лестера по дороге, ведущей к Цистерцианскому монастырю.

   — Передайте в войсках, — Ричард чуть приподнялся в стременах. — Следуя к полю битвы, ехать только по дорогам. Это наша земля, не должно калечить поля и мять крестьянские посевы.

Несколько всадников тотчас поворотили коней, стремясь донести до всех воинов волю Его Величества.

Дик опустился в седло, стараясь чуть потянуть спину — как можно незаметнее. Отдавая приказ, он подал коня в сторону, к каменным опорам моста. Серри всхрапнул и мотнул головой, отгоняя наглых кровопийц.

   — Ричард Плантагенет... — странный голос. Не молодой и не старый. Слишком высокий для мужчины и низкий для женщины. Никакой.

Дик оглянулся. Она стояла в толпе зевак. Со стороны её можно было бы принять за старуху, но, приглядевшись, король понял, что это не так. Всему виной — мешковатая одежда и клюка. Но лицо говорившей не имело возраста, а черты не удавалось запомнить при всём желании. Она говорила достаточно тихо. Голос будто звучал у Дика в голове.

   — Как вернёшься в Лестер, твоя голова ударит туда, где оставила отметину твоя шпора.

Король скосил взгляд. Действительно. Хорошо заметная отметина. Странно, он и не почувствовал, когда она возникла.

Дик вновь отыскал глазами странную женщину. Предсказательницу?.. Или, может, ведьму?

   — Вы желаете этого, моя госпожа? — проронил он едва слышно.

Но она поняла. Возможно, умела читать по губам.

   — Нет, Ричард Плантагенет, но так будет.

   — Всё в руках Его, но ничто не предрешено заранее, — прошептал Дик и натянул поводья.

Серри пошёл бодрым шагом, а потом и вовсе перешёл на рысь. Его хозяин хотел покинуть это место как можно скорее.

Вечером королевские войска расположились на Редморской равнине, в нескольких милях от небольшого городка Маркет Босворт.

В шатре поселилась невыносимая духота, и Дик долго бродил меж костров. Присаживался к обычным воинам. Прислушивался к незамысловатым разговорам и простецким песням. Пару раз пробовал подпевать. Ему всегда нравилась неспешная упорядоченная жизнь войскового лагеря — умиротворённая, полная маленьких радостей. Этим людям предстояло идти в бой, проливать свою и чужую кровь. Никому неведомо, скольким из них предстояло вернуться, но они жили как ни в чём не бывало. Спокойно.

Потом король вставал. Кивал воинам на прощание и уходил в темноту — к следующему костру. Дик не запоминал разговоров и лиц — это казалось ненужным, лишним. Значение имела лишь толика тепла, которую он получал и отдавал без остатка.

Он не позволял себе пить. Но голова всё равно кружилась — от аромата спелых трав, шальной летней ночи, незаметной поступи осени, которой младшему Йорку уже не суждено приветствовать.

Ему осторожно намекали. А потом и говорили открыто, беспокоясь о здоровье своего предводителя. Король был особенно бледен сегодня. В конце концов Ричард вернулся в свой шатёр, чтобы не пугать никого более.

Духота обрушилась на него снова. И лучшим казалось лечь спать. Но ему даже в детстве не удавалось заснуть легко и спокойно. Сон прерывался снами, и Ричард не мог отличить бред от реальности. Хороводы лиц, безотрывно сменяли друг друга. Кого-то он даже узнавал. Дик отчаянно звал Эдуарда, но тот не пожелал говорить с ним. В ноздри закрался запах гари, и король снова ощутил себя в Ладлоу.

От каменной стены несло сыростью и ледяным холодом. На плечи давило. Правое сжимала рука матери, левое — брата. Они отчего-то беспокоились. Думали, без их поддержки Дик разревётся и обязательно всех выдаст. Он ведь младший и почти ребёнок.

   — Всё будет хорошо, — словно молитву шептал Джордж. Он был старше на три года. Целых три года, ставших впоследствии почти незаметными.

Брат говорил ещё и ещё, но Ричард не запоминал. Какая разница?! С тех пор произошло слишком многое.

Потом он увидел отца. Не из последнего сна — таким, каким Дик его запомнил. Радостным и полным сил. Герцог Йорк гордился своим младшим сыном, и от этого становилось очень легко на сердце.

   — И какой же девиз избрал мой сын, став рыцарем?

   — Loyalty те Не, — Ричард ответил без колебаний и сомнений.

И получил самый важный в мире ответ:

   — Достойный.

А потом он увидел Анну в луче света. Она улыбалась. И Дик наконец сумел забыться.

* * *

   — Прошу.

В шатёр зашёл молодой человек. Очень высокий и широкоплечий — настоящий гигант. Ричарда он перерос как ввысь, так и вширь. Тёмные волосы. Уверенный взгляд. Фамильные черты, которые довольно трудно скрыть, но при должном желании всё же возможно.

Несмотря на то что молодой мужчина не понимал, почему и зачем его привезли в армейский лагерь накануне решающей битвы, держался он выше всяческих похвал. Дик даже слегка пожалел — зря он не оставил своего первенца при себе. Из него мог вырасти прекрасный боец.

   — Ричард... Вас ведь зовут именно так? — уточнил король. Молодой человек кивнул. — Чему вас обучали?

   — Латыни, греческому, грамоте и точным наукам... — принялся перечислять молодой мужчина, пока резкий взмах королевской длани не заставил его прерваться.

   — Хорошо, — кивнул Его Величество. — В приёмной семье вас не обижали?

   — Нет, мой король.

«Такого, пожалуй, обидишь», — подумал Дик.

Джону Глостеру до своего старшего сводного брата было ещё далеко. И для возмужания у мальчишки оставалось очень мало времени. Молодой Ричард же в свои немногие года казался сильным и мудрым мужчиной. Рыцарем, несмотря на отсутствие у него звания и титула. В том, что он выживет, король не сомневался.

«Хоть кто-то, — промелькнуло в голове, но Дик отогнал эту непрошеную мысль. — Семя Йорков не исчезнет, как бы того не добивались Людовик XI и бастард Тюдор. Пока капля крови Плантагенетов есть в Англии, королевство выстоит вопреки всему».

   — Со мной хорошо обращались и следили, дабы я получил самое лучшее образование, — молодой человек посчитал необходимым дополнить рассказ о своём взрослении. — Время от времени в дом, где я жил, приходил неизвестный. Он оплачивал моё проживание, питание и обучение, тщательно проверяя, достаточно ли доброжелательны опекуны.

   — Вы, вероятно, догадались, кто перед вами? — вновь прервал его король.

   — Да, Ваше Величество.

Взор оставался спокоен. Ему наверняка льстило такое родство. Но просить что-либо и тем паче требовать молодой человек считал ниже собственного достоинства. Этим он нравился Дику ещё больше.

Когда Ричард появился на свет, герцог Глостер был ещё слишком молод. Вряд ли он сумел бы позаботиться о своём первенце, как должно. Дик уступил матери, пожелавшей сохранить всё в тайне, и теперь не жалел об этом решении.

   — Я ваш отец, — произнёс он, — и если завтра я выиграю эту битву, то призову вас ко двору и возвеличу, как подобает вам по праву рождения. Но может случиться так, что завтра я буду побеждён, убит и не увижу вас больше... Если это произойдёт, никому не рассказывайте о том, кто вы родом. Не говорите об этом до тех пор, пока я не одержу победу.

Молодой Ричард почтительно склонился перед ним. Дождался дозволения подняться и вышел из шатра.

* * *

Постучали. Иоанна вздрогнула. Её нечасто отвлекали от вечерней молитвы. Принцесса поднялась с колен, оправила многочисленные юбки и произнесла спокойно и сдержанно:

   — Я слушаю вас.

В небольшую комнату, более похожую на келью, вошёл брат.

   — Иоанна, прости, что прерываю твою молитву.

   — Бог простит, — со вздохом ответила регентша.

   — Совет непреклонен. Он настаивает на твоём замужестве.

   — Я знаю.

   — Послы торопят.

В полутёмной комнате, очень просто обставленной и будто созданной для уединения и молитвы, разговоры о государственных делах казались кощунственными.

   — Все знают о твоём желании удалиться от мира, — продолжал брат. — Но у дочери короля есть долг перед народом, — он надолго замолчал, но решительно продолжил. — В конце концов, если б тебе была уготована жизнь в монастыре, ты родилась бы в другой семье.

   — Не богохульствуй! — повысила голос принцесса. — Всё в руках Господа, и только Он знает, как должно...

Она осеклась, раздумывая.

   — Ты святая, но...

   — Никто не может так называться, пока не прошёл до конца своего жизненного пути, — проговорила женщина отрешённо.

Но по её тёмным глазам, в которых неожиданно ярко отразилось пламя лампадки, брат понял: она раздумывала над сделанным ей предложением. В нынешние времена, а тем более в Португалии, женщинам нечасто удавалось настаивать на своём. Иоанна же всегда добивалась того, чего желала, — так или иначе.

   — Завтра я дам окончательный ответ, — принцесса склонила голову и отвернулась, прерывая разговор.

Брат поклонился и быстро вышел, а Иоанна вернулась к прерванному занятию. Встала на колени и принялась молиться сильнее прежнего.

Семье никогда не понять её стремления. Народ чтит регентшу за боголюбие, но долго ли продлится его любовь? Что может дать Англии бедная маленькая страна? На островах не принимают королев-соплеменниц, что уж говорить об иностранке-бесприданнице... Но, возможно, в том кроется испытание, которое должно пройти во славу Господа?..

Иоанну терзали сомнения и вопросы. Она молилась всю ночь, так и не отправившись спать. Даже когда голова обессилено склонилась, а веки стали закрываться помимо воли, принцесса нещадно боролась со слабостью и одолевающим её сном. И оказалась вознаграждена за упорство.

В какой-то момент вся комната озарилась радужным сиянием. Золотые блики пробежали по стенам. Дышать стало неожиданно легко. Свежий воздух, ветер и, наконец, вихрь закружил её. Принцесса зажмурилась до разноцветных кругов перед глазами.

   — Смотри, — прошелестело в голове.

Голос — слишком низкий для женщины и больно тонкий для мужчины. Не старческое кряхтение и не молодой звон.

Иоанна распахнула глаза. Ахнула от неожиданности и заморгала. Шедший из стены радужный свет затоплял собой всё помещение. Женщина могла рассмотреть стоявшую вдалеке фигуру — несомненно, голос принадлежал ей, но не различала подробностей. Даже цвета хламиды, в которую та была закутана, не сумела разобрать.

   — Ричарда нет более среди живых, — прошелестело в голове, и всё кончилось.

Иоанна очнулась на полу, в крайне неудобной позе. Во сне она подтянула к груди колени, а голову прикрыла руками. Она сильно замёрзла, а когда попыталась подняться, вскрикнула от боли. Тело нещадно ломило, особенно спину. Принцесса всё же встала и привела себя в порядок, кликнув прислужниц. Позже она вышла из комнаты и, как обещала, дала окончательный ответ.

   — Если король Ричард ещё жив, я поеду в Англию и выйду за него замуж, — произнесла она твёрдо. — Если же он воистину мёртв, никто и никогда более не станет понуждать меня к браку.

 

Глава 13

   — Ваше Величество! — вбежавший в шатёр солдат казался напуганным и растерянным.

Дик вскинул бровь и слегка улыбнулся. Он чувствовал себя хуже, нежели когда-либо, но показывать подобное своим воинам? Нет уж.

   — Что случилось?

   — Полковой священник, — пролепетал тот. — Он исчез ещё ночью... накануне сражения, — и добавил совсем уж тихо: — Сбежал.

Ричард неопределённо повёл плечом и спешно отвернулся — уголок рта дёрнулся помимо воли.

   — Это нестрашно, — проронил он тихо. — Так или иначе, но воля Всевышнего свершится сегодня.

Король усмехнулся. Взял перо и чистый лист. Быстро набросал приказ. Лорд Стенли обязывался присоединиться к королевским войскам, если ему дорога жизнь сына.

   — Мой король, — в шатёр вошёл герцог Норфолк. Вид он имел бледный, а на воина глянул так, что тот счёл за лучшее немедленно убраться из шатра.

   — Слушаю вас, герцог, — мелкие пакости перед сражением раздражали, но не более. — Даже любопытно, чем приспешники Тюдора смогли разозлить вас столь сильно.

   — Так вам известно?! — воскликнул Джон Говард, передавая Ричарду небольшое послание.

   — Нет, — ответил Дик. — Но подобный исход предположить несложно.

Король пробежал взглядом по неровным, впопыхах набросанным строчкам и помрачнел.

«Джек Норфолк, ты дерзок,

но всё равно;

хозяин твой Дикон уж продан давно».

«Джек»... не Джон — отчего-то это бросилось в глаза сильнее прочего. А ещё «Дикон» — король привык слышать такое обращение лишь от самых близких.

   — Шут, дурак, простофиля... вот кто такой Джек! — бушевал Норфолк. — Карточный перевёртыш...

Ричард покачал головой:

   — Разгадывать смысл этого предостережения уже поздно... Равно как и дознаваться, кто подбросил это послание.

   — А вот я очень желал бы выяснить это! — не унимался герцог. — Я обнаружил его в своём шатре. Кроме меня и моего сына, Томаса, в него не мог войти никто.

   — Успокойтесь, — Дик на мгновение прикрыл глаза. После почти бессонной ночи в них словно песка насыпали. — На сегодня у нас запланировано более важное дело.

Будто в подтверждение его слов полог шатра снова откинулся в сторону. Прибыл ответ от лорда Стенли. Ричард прочёл и передал письмо Норфолку.

   — Трус! — процедил сквозь зубы Джон Говард. — Он намерен повторить историю битвы при Блор-Хитт. Остановится поодаль и станет наблюдать за сражением, намереваясь примкнуть к победителю...

   — Меня более интересует, отчего всегда осторожный Стенли проявляет столь вопиющую дерзость, — проронил Ричард едва слышно.

   — Даже имя Георга Стрэнжда не остановило, — согласился герцог.

   — О да! Стенли так и отписал: мол, у него много других сыновей, — король мотнул головой, рассмеялся и решительно шагнул к пологу. — Впрочем... — он словно натолкнулся на невидимую стену и остановился. — Это уже не важно. Я не стану казнить его.

Позже пришло ещё одно известие. Близ королевского коня нашли мёртвых воинов.

   — Приспешники Тюдора разгуливают по лагерю, особенно не скрываясь, — с явным раздражением заметил Норфолк.

   — Эти оказались достаточно глупы, чтобы поверить глупым россказням, — усмехнулся Его Величество. — Их любили распускать ещё при брате Эдуарде.

   — О сделке с дьяволом?

Дик кивнул.

Герцог Бэкингем — пока ещё друг — охотно поддерживал эти легенды. Вроде как юный Ричард заключил сделку с дьяволом, и тот оборотился в боевого жеребца. Ещё говорили, будто у Серри волчьи зубы, и в схватке он пугает коней противников... Сказки. Но те, кто пришёл извести скакуна, им поверили. Первому конь проломил грудину. Второй, видимо, спасаясь бегством, неудачно поскользнулся на росистой траве, упал и умер, напоровшись виском на корягу.

Гнедой жеребец дорого ценил свою жизнь, и Дик был этому рад. Серри остался тем немногим, связывающим короля Ричарда III с герцогом Глостером. И потерять его сейчас оказалось бы очень горько.

Когда полог отдёрнулся в очередной раз, Ричард не ждал ничего хорошего. Но ему доложили о чуде — один священнослужитель всё же отыскался в его лагере. Король не сумел сдержать облегчённого вздоха.

Епископ Данкелд лично провёл мессу и собственноручно возложил поверх шлема на голову короля скромную походную корону Эдуарда Исповедника — небольшой золотой обруч с несколькими зубцами.

После короткой речи, обращённой к солдатам, Ричард отдал приказ к началу атаки. Силы Тюдора заметно уступали его армии. А главное, вокруг простиралась их родная земля — их Англия.

Армия короля была прекрасно обучена и вооружена. В авангарде кавалерия мудро перемежалась пехотой и стрелками. Сам король Ричард ехал впереди с отрядом «избранных» рыцарей — основной ударной силой своего войска.

* * *

С позиции на Эмбион-Хилл поле битвы лежало как на ладони. Силы Ричарда были развёрнуты на вершине холма с запада на восток. Отряд копьеносцев Норфолка стоял на правом фланге, защищая артиллерию. Армия короля, включавшая пехоту и кавалерию, — в центре. Нортумберленд держал левый фланг.

Дик сощурился от яркого летнего солнца, бьющего по глазам. Войска братьев Стенли заняли позицию на Дадлингтон-Хилл. Тюдор расположился к юго-западу от них.

Теперь всё будет решать быстрота и сила. Если Дик успеет, захватчиков не спасут даже все предатели этого мира.

Бастард начал первым. Он медленно — с вершины холма так казалось — погнал свою армию на королевские войска. Ричард приблизительно прикинул расстояние. Серри нетерпеливо переступил передними ногами и прял ушами. Ничего. Время у него ещё есть.

На полпути к Эмбион-Хилл толком не набравшая скорость армия притормозила и принялась огибать какое-то препятствие, заворачивая влево. Ричард хмыкнул. Он не видел, что именно не понравилось захватчикам, но манёвр оценил. Бастард прикрыл от нападения свой правый фланг. Разумное решение, если выбрано не случайно. Король предполагал, что командование своими силами Тюдор целиком возложил на Оксфорда.

Загрохотало. Артиллерия начала обстрел захватчиков, и над полем битвы поплыл сизый пороховой дым. Авангард под командованием герцога Норфолка и несколько отрядов Ричарда пришли в движение.

* * *

Джон Говард кивнул сыну. Томас поклонился. С самого утра он пребывал в хмуром настроении. Отвечал односложно, когда спрашивали, и прятал взгляд. Его явно терзало что-то. Идти в бой в подобном настроении не должно.

Герцог Норфолк повернулся к одному из воинов — старому преданному ветерану, прошедшему с ним не одно сражение. Пусть присмотрит за его мальчиком.

Воин, как обычно, понял без слов и лишь немного склонил голову. Отступил на несколько шагов, становясь рядом с молодым лордом.

Герцогу подвели боевого коня. Серый в яблоках красавец змеил шею и хитро косил глазом на хозяина. Норфолк принялся взбираться в седло и чуть не упал. Всегда спокойный боевой конь дёрнулся, когда нога Джона уже нащупала стремя.

Чудом ему удалось выровнять положение и не опозориться на глазах у всего войска. Сесть в седло и натянуть повод, не позволяя скакуну своевольничать. Впрочем, вовсе не норов оказался виной непослушанию. Серый вздрагивал под ним, будто лист на холодном осеннем ветру. Коня сильно напугало что-то или кто-то.

   — Плохая примета, — прошелестело за спиной, но Говард лишь хмыкнул. Знал он эти приметы. Наверняка тюдоровские проходимцы всему виной.

   — Выступаем! — выкрикнул Норфолк, досадуя на сына, жеребца, себя самого. В голову не ко времени пришли подозрения. А Джон так радовался, сумев притушить их перед сражением. Он верил своим людям и не мог считать предателем Томаса.

«Но, когда всё закончится, — решил герцог, — следует обязательно поговорить с ним. Заглавная «D» неизвестного и сына выглядят очень уж похоже».

Серый фыркнул и пошёл быстрым шагом. Говард пока не видел противника, но чувствовал его приближение. Медленно он поднял руку, сжимающую боевой топор, и именно в этот момент что-то горячее неожиданно ударило в спину.

Громко и пронзительно закричал жеребец, метнувшись в сторону. Качнулась земля. Мелькнули перед глазами лошадиные уши — неожиданно чёткие, Говард рассмотрел каждую шерстинку. Грива ударила в лицо, подхваченная испуганным ветром. И Джон сполз с седла.

Мир умер, подернутый лёгкой дымкой. Поле битвы, свои и чужие перестали существовать. А последней мыслью осталось сожаление, замешанное на печали: «Преданному умирать нестрашно».

То, как затерялся в толпе Томас и смешались, потеряли боевой настрой его воины, оставшись без командира, Джон уже не видел.

Правый фланг дрогнул и стал медленно проседать под атакой войск Тюдора, а затем и отступил. Воспользовавшись этим, отряды Оксфорда стали обходить армию Ричарда с тыла.

* * *

Дик поднял руку. К нему немедленно подбежал гонец.

   — К Нортумберленду, — коротко распорядился король. — Командующему левым флангом вступить в бой.

Гонец умчался. Ричард наблюдал, как понукал тот жеребца. Как быстро достиг он отрядов левого крыла. Минута... четыре... десять. Стояли, потрясая гривами кони. Люди застыли в боевой готовности. Но так и не сдвинулись с места. Напрасно Его Величество слал гонцов, те достигали Нортуберленда и пропадали бесследно.

Весть о гибели герцога Норфолка достигла короля в тот момент, когда он увидел гонца Тюдора, спешащего к стоящим в отдалении силам Стенли. После столь своевременной новости этот трус вступит в бой, и положение станет почти безвыходным.

Дик прикусил губу и принялся медленно считать, чтобы успокоиться. Он ждал предательства. Он его предусмотрел, и от того, что самые худшие предположения сбывались, ничего не зависело. Эту битву решит одно небольшое сражение. Противоборство предводителей армий.

Единственный шанс — сразить Тюдора до воссоединения с ним войск предателей. Обратиться с воззванием к солдатам, составляющим отряды Стенли и Нортуберленда. Призвать их под свои знамёна, обещая в награду прощение.

Дик перевёл взгляд на поле и вздрогнул, увидев на одном из холмов рыцаря, отрешённо наблюдающего за ходом битвы. Над его головой развивалось знамя с огнедышащим драконом Кадуаладра. Отряд воинов, защищавших его, казался невелик.

Король обернулся и отыскал взглядом Рэтклиффа. Тот кивнул и закричал остальным рыцарям. Но Дик уже не смотрел, как вскакивают те на лошадей. Сжал коленями конские бока, понуждая Серри развернуться, и помчался, огибая собственный фланг.

Мелкие травинки, устилающие поле, слились в сплошной ковёр. Серри летел, будто молния. Кружащий вокруг него ветер вскоре устал и, утомлённый, уселся Ричарду на плечо. Лошадиное и человеческое сердца били в унисон. Никогда раньше Дик не чувствовал такого единения с конём. В этой скачке он ощущал себя древним кентавром. Он успеет! Должен успеть! Восторг полностью овладел им, даря мгновения восторга. Счастья вопреки всему.

Ричард далеко оторвался от собственного отряда, но его это не волновало. Так происходило почти в каждой битве.

С Серри не мог соревноваться на равных ни один жеребец Англии.

В какой-то момент прямо перед ним возник какой-то рыцарь. Дик зарубил его прежде, чем смог рассмотреть герб. То же произошло и со знаменосцем Тюдора. Сам Генрих стоял на возвышении и не стремился к схватке, но и не собирался сбегать.

Серри устремился на холм. Прыгнул. Движение показалось Дику чуть неуверенным, и неясная тревога забилась в сердце. Пожалуй, единоборства с Тюдором ему и не надо. Он вполне может метнуть боевой топор отсюда. Его Величество поднял руку...

Копыто жеребца ударилось о камень, и Серри протяжно заржал, заваливаясь набок. Шпора запуталась в стремени, не дав всаднику спрыгнуть. Ричард ахнул, удар о землю выбил из груди остаток воздуха. Резкая белая вспышка ослепила на мгновение. Краем сознания он даже понял, что подмял под себя топор. Теперь он не смог бы даже попытаться поразить Тюдора... Впрочем, это не вышло бы в любом случае.

Дик не мог пошевелиться. Тело перестало повиноваться ему. Ричард ничего не чувствовал — даже боли. Слышал крики. Догадывался, что окружившие его враги наносят удары, но и только. Глаза заливало алым, и король сомкнул веки. Перед внутренним взором поплыли разноцветные круги. Это оказалось красиво.

Спустя мгновение или вечность мужчина осознал, что не дышит. Но отчего-то эта мысль не привела за собой страх. Дик прекрасно себя чувствовал и так. Вне того мира, где его калечили и истязали.

   — Хватит! — прикрикнул Тюдор.

Он не без удовольствия смотрел на то, как терзают мёртвое тело его врага, но...

   — Бывший король Англии обязан быть узнаваем, — проговорил Генрих. — Иначе потом от самозванцев не будет житья.

Ещё тёплое тело освободили от доспехов и одежды, сняли с него королевские регалии. Захватчик принял их и тотчас надел.

С головы Ричарда сняли шлем. Шныряющий тут же отчим отыскал под кустом боярышника походную корону. Уильям Стенли поднял её и водрузил на голову Тюдора.

   — Вот, сэр, я и сделал вас королём Англии, — провозгласил он.

   — Могли бы и поторопиться, — фыркнул в ответ Тюдор.

   — Да здравствует король наш Генрих! — провозгласили воины.

   — Обнажённое тело убитого короля обвязали ремнями, закрепив их петлёй вокруг шеи. Перекинули через спину коня и повезли в Лестер.

   — Везём как преступника. Висельников тоже к месту казни тащат с петлёй на шее, — хмыкнул кто-то.

В городе тело Ричарда привязали к воротам и выставили на всеобщее обозрение. Через три дня монахи Серого Братства получили разрешение похоронить его. В церкви Благовещения Святой Марии в Ньюарке отслужили мессу по убитому. Во время траурной церемонии английский король Ричард III — славнейший потомок династий Капетингов и Плантагенетов, наследник трёх европейских корон — лежал на грубом, наспех сколоченном, деревянном помосте, прикрытый от колен до пупка ветхой чёрной материей. Остальная часть его тела, со следами многочисленных ран, оставалась открытой. Отслужив скромную мессу, монахи поместили тело короля в каменный саркофаг и захоронили.

   — Да будет так.

   — Да будет.

   — Кончено, — фыркнули победители, обязанные присутствовать при этом.

Они ушли. А тело было столь же быстро перезахоронено. Настоятель предвидел многое из того, что могло случиться. И не мог допустить глумления над истинным королём.

Спустя годы Генрих VII соизволил выделить из своих личных средств десять фунтов для установки скромного надгробия. Его сын Генрих VIII разрушил аббатство Серого Братства. Разорил могилу и устроил королю Ричарду шутовские похороны: его тело извлекли из могилы и сбросили в реку Суар. О том, что в саркофаге покоится совсем другой человек, он не догадывался.

В августе 2012 года археологи из Лестерского университета обнаружили останки предположительного короля, извлекли из земли и отправили на эксгумацию. Её результаты обнародовали в феврале 2013. После проведения анализа черепа, костей и ДНК, обнаруженных в одном из мест археологических раскопок, учёные определили их принадлежность погибшему монарху.

Тогда же официально объявили: горбуном король не был. Шекспировский Ричард глупец, урод и злодей — не выдержал никаких сравнений с реальностью.