Вудро Вильсон
Вудро Вильсон на обложке журнала «New York Tribune»
Вудро Вильсон физически не любил темноту и любил свет. Это свое предпочтение он старался внести и в темную, исполненную тайн и мрака сферу человеческой деятельности – политику. И в освещении своей деятельности он нуждался в верном ракурсе, Многие ждали, что выйдут воспоминания Вильсона о времени президентства, издательства заранее сражались друг с другом за право выпустить в свет его собственную версию побед и драм. Но жестокая болезнь не позволила великому политику сконцентрироваться на периоде, когда он творил историю своими руками. И он не хотел, чтобы его мемуары были столь же горькими, как мемуары одного из его предшественников, Джона Квинси Адамса. Между тем в конце пути Вильсон, несомненно, кипел обидой и разочарованием. И был полон решимости обрушиться на тех, кто, по его мнению, не увидел редкой исторической возможности для Америки, тех, кто, по его мнению, предал его. Уже наброски, в которых, скажем, Ллойд Джордж без обиняков назван «скользким типом», могут дать представление о предполагаемом характере готовившихся мемуаров президента.
Свершилось примерно то, что предсказывал сам Вудро Вильсон в своем нью-йоркском обращении к ирландцам из общества Святого Патрика. Тогда он с горечью говорил, что когда великий человек умирает, то общая атмосфера вокруг его имени становится более благоприятной, чем та, что была на его последнем дне рождения. Люди начинают смотреть на покойника, как на человека, склонного обратиться взором к горизонту, готовому вести войска к вершине холма, несмотря ни на какое сопротивление противника, как на борца, поднимающего общие стандарты целых наций. И тогда посмертно он обретает своего рода патент на принадлежность к благородному сословию. Однако такого патента не существует, особенно в свободной стране, отринувшей привилегии благородного происхождения; есть только одно – признание особых духовных и интеллектуальных качеств, и тогда, быть может, даже дух великого человека ощутит себя принадлежащим к избранной бессмертной плеяде, чьи имена написаны в книге человеческих надежд.
Инаугурация Вудро Вильсона
Был ли Вудро Вильсон наивным американским идеалистом? Во многом он являлся воплощением либерализма девятнадцатого века с его безусловной верой в прогресс, с рациональным христианством, уверенным в реализации Божьей воли на земле. Этот человек из прошлого встретил неотвратимые бури двадцатого века, и в этом смысле его крушение было, вероятно, неминуемо. Романтические порывы столкнулись с действием идеологической махины, с одной стороны, и со свежеизобретенным оружием массового поражения – с другой.
Его главный внутриполитический противник – сенатор Генри Кэбот Лодж – не терпел идеализма, как он говаривал, «на голом месте». Лодж считал лидером президента Линкольна, потому что ему удалось – как немногим – заменить то, что есть, на то, что должно быть. Ради успеха в реформировании необходима самоотверженность, зрелая цельность, которой Вудро Вильсон восхищался, но, по мнению Лоджа, сам ею не обладал. Для успешного реформирования, писал Кейнс, необходимо идти в ногу со временем. А это сложно в условиях индустриальной и социальной революции, полного переворота в господствующих идеях. Это, к слову сказать, ощутили и советские реформаторы в полтора последних десятилетия XX века.
И, разумеется, реформы Вильсона осуществлялись в условиях противостояния внешнего мира. Во многих случаях эмоциональные порывы президента сдерживали его друзья в Принстоне, а затем – его лучший советчик, полковник Хауз. Они, если так можно выразиться, спасали Вильсона от самого себя. Однако к 1919 году сдерживающие центры исчезли – ранее близкие друзья ушли сами или были удалены. Да и новая жена Эдит не была похожа на умершую Элен, мудрую и спокойную советчицу. Одной из ее особенностей была вражда к Хаузу независимому и проницательному помощнику Вильсона. Никто не стал подобием Хауза в Вашингтоне после 1919 года. И это – на психологическом уровне – решило судьбу Версальского договора (подписан 28 июня 1919 года), а с ним и президента Вудро Вильсона.
Самый большой провал президента Вильсона – это неудача в деле закрепления американских позиций после окончания Первой мировой войны. Первоначально Вильсон предполагал не идти ни на какие компромиссы. На борту пересекавшего океан «Джорджа Вашингтона» он говорил своим помощникам, что мир будет невыносимым, если последуют только компромиссы. Не прошло и двух месяцев, как президент позволил уверить себя, что мандатная система отличается от аннексии, и вопрос о всеобщем разоружении был отставлен. Последовали вопиющие уступки по вопросу о Шаньдуне и по польскому вопросу. Президент сдался по вопросу о Рейнской области и проблеме Саара. А важнейшие репарационные и финансовые статьи он просто проигнорировал. Итальянцы получили перевал Бреннер, а дальше уступкам уже не было числа. Кончилось тем, что Вильсон утверждал с полной серьезностью, что США примут мандат на Армению и даже на Константинополь. Дело было не только в личных качествах президента – дело было в том, что он, оставшись в одиночестве, не рассчитал своих сил.
Большинство представителей правящего класса Америки сплотилось вокруг концепции, которую лучше всего выразил не президент Вильсон, а сенатор Лодж. Дать Антанте (военно-политическому блоку Англии, Франции и России) решить германскую проблему на своих условиях, сделать Западную Европу ответственной за борьбу с Советской Россией, а Соединенным Штатам оставить возможности сконцентрироваться на собственной сфере влияния – Западном полушарии, и сохранить руки свободными для дальнейшей деятельности.
Сам Вильсон ощутил сложность задачи переустройства мира в соответствии с американскими идеями сразу же после начала Парижской мирной конференции. Партнеры отнюдь не разделяли его пафоса мироустройства. Ллойд Джордж с сарказмом писал, что президент видел себя мессией, задачей которого было спасти бедных европейцев от их стародавнего поклонения фальшивым и злым богам. Меж тем европейские политики смотрели на американского президента не как на носителя сверхъестественной мудрости, а как на распорядителя колоссальной мощью Соединенных Штатов. Вот этот критерий им был знаком, и они хотели разделить в завоеванном мире сферы влияния и наличные богатства. Стремясь, со своей стороны, окончательно искоренить изоляционизм в США и привязать страну к мировой политике, Вильсон после многих колебаний сделал решающие шаги в направлении европейцев. И это были шаги в сторону от «мира по-американски», Именно это и увидел Сенат США. Он не только продемонстрировал заскорузлость, в чем и обвинял его Вильсон, но и высказал резонные сомнения во всемогуществе США.
Дело не только в скепсисе Сената. Сенаторы были бы менее пессимистичны, если бы видели реальную возможность для США взять на себя полный контроль над европейским развитием, над тихоокеанской ситуацией. Но они достаточно отчетливо видели, что «почетное председательство» Вильсона в западном мире 1917–1918 годов стало ослабевать по мере того, как страх перед германским господством исчез, а мольбы о помощи замолкли. Тут же западноевропейские государства начали восстанавливать свои позиции. Потому-то Сенат США и не поверил в то, что Лига Наций может быть эффективным орудием американского воздействия на мир. Потому-то в этот решающий момент Вильсон и лишился политического кредита.
Политическая, а затем и физическая гибель президента Вудро Вильсона – это результат того факта, что правящий класс США не принял его схему глобализации внешней политики страны как оправданную, здравую и обещающую успех. Понадобилась еще четверть века, чтобы Соединенные Штаты поверили в свою силу чтобы возникла Организация Объединенных Наций, чтобы после промежуточного периода 1991–2001 годов Америка принялась строить мир, словами Вудро Вильсона, «безопасный для демократии». Нам, современникам этого процесса, на протяжении нашей жизни предстоит увидеть, к чему реально приведет новый крестовый поход, осуществляемый в глобальных масштабах.
Талант и историческая значимость президента Вудро Вильсона были признаны при его жизни. При этом не было места равнодушному глазу – еще при жизни о нем писали и противники, и апологеты. Его жизнь и деятельность стали предметом всестороннего анализа по мере того, как высказывались очевидцы и участники событий, по мере того, как типографские прессы сделали достоянием масс главные документы его эпохи. О Вудро Вильсоне была создана обширная историческая литература, Явственно прослеживаются четыре периода интерпретации американскими историками политики Вильсона как лидера страны в критический для нее период.
Вудро Вильсон
Первый приходится на период разочарования итогами Первой мировой войны, последовавшей реакции и движения изоляционизма. Хронологически это 1920—1930-е годы. Возникла первая волна, посвященная вильсоновскому периоду, которую следует назвать ревизионистской, Общая идея этой историографической волны такова: президент Вильсон, вступая в мировую войну, сделал историческую ошибку. Ревизионисты утверждали, что цели Антанты были по своему характеру аналогичны целям центральных держав, что обе коалиции (с одной стороны, Антанта, с другой – «Тройственный союз» Гемании, Австро-Венгрии и Италии) виноваты в развертывании войны, что «крестовый поход», который возглавили Грей, Пуанкаре и Извольский, оказался фальшивым. Америка вступила в войну в силу своих теснейших экономических связей с антантовской коалицией, из-за пробританских взглядов главных советников Вильсона, под давлением английской пропаганды. Президент неверно понял историческую реальность, его пресловутый идеализм сознательно или непреднамеренно прикрывал подлинный механизм вовлечения США в мировую войну.
В этот период главными «адвокатами» Вильсона выступили его бывший военный министр Н. Бейкер и историк Ч. Сеймур, издавший обширный архив ведущего советника президента – Э. Хауза. Но их апология Вильсона была убедительной лишь отчасти. Президент был вовлечен в войну мощнейшими подводными течениями – вот сомнительная высшая мудрость апологетов. Ревизионисты без особого труда подвергали уничтожающей критике столь простые, почти наивные объяснения.
Вудро Вильсон и король Георг. Лондон. 1918
В конечном счете самым популярным и убедительным документально-историческим отражением великой эпохи стали обильно документированные мемуары полковника Эдварда Хауза. Они, кстати говоря, были опубликованы в СССР в 1930—1940-е годы. Даже Вторая мировая война не остановила процесс публикации этого важнейшего источника – так высоко ставили историческую значимость и возможность лучше понять великого союзника в Москве.
Внимание привлекла книга воспоминаний многолетнего личного секретаря Вудро Вильсона Джозефа Патрика Тьюмалти (1879–1954) «Вудро Вильсон, каким я его знал», дышащая преданностью автора своему персонажу. Особенно широко в обществе обсуждалась глава «Вильсон как личность», где человек, которого критики подавали мрачным мизантропом, был показан как легкий в общении, преисполненный юмора, удивительный друг и наставник.
Популярный в свое время Рэй Бейкер уже в 1919 году написал привлекшую пристальное внимание книгу «Что Вильсон сделал в Париже?», главной идеей которой было обоснование несомненного масштаба той роли и того места, которые отведены президенту в истории страны. В дальнейшем эта книга, плюс доступ к предоставленным Эдит Вильсон документам, позволила Бейкеру написать более панорамное исследование «Вудро Вильсон и создание нового мира». Именно Бейкер был назван официальным историком семьи Вильсона, более того – сам Вильсон избрал его своим «официальным» биографом. Рэй Бейкер, действительно, был фактически «членом семьи» в дни важнейших переговоров в Париже, имел доступ к самым секретным материалам, непосредственно следил за работой представителей держав, ведущих мирные переговоры. Ему были открыты важнейшие документы и многое из личной переписки Вильсона.
Бейкер, как мы уже говорили, один из «разгребателей грязи», увидел Вильсона еще пятидесятитрехлетним президентом Принстона и понял, что равных ему в мире политики никого не будет. Он написал ряд книг о президенте, многие из которых выглядят явно апологетическими. В его распоряжении были 200 тысяч писем и документов Вильсона.
Пользовавшийся значительной национальной популярностью историк Уильям Эдвард Додд опубликовал свою известную и весьма апологетическую биографию «Вудро Вильсон и его работа» уже в 1920 году. В этой книге выдающиеся черты Вильсона поданы не только с максимальной убедительностью его сторонника, но и с большой доказательностью профессионального и талантливого историка. Подчеркивалось религиозное воспитание, полученное Вильсоном; в некотором смысле на страницах Додда Вильсон представал продолжателем дела пуритан – упорных и трудолюбивых. Именно такие люди сделали Америку великой. Вильсон в изображении Додда презрел циничную обстановку Версальской конференции и внес свои принципы в мировую дипломатию, В американской истории выше стоит, полагал Додд, может быть, только Джордж Вашингтон. Как самостоятельная личность Вудро Вильсон не нуждается в апологетах и сикофантах. Изучение помещенных в Библиотеку конгресса документов президентства – лучший способ его исторической защиты. Непредвзятый наблюдатель сразу же увидит черты его величия – черты исторического деятеля, героя, попавшего в сложные обстоятельства и совладавшего с ними.
Следующий, второй, период осмысления вильсоновского наследия и его политической культуры наступил перед Второй мировой войной, и своего рода историографическим лоцманом в данном случае явился прежний участник дипломатического планирования В. Вильсона – У, Липпман. В статье «Атлантический океан и Америка», опубликованной в журнале «Лайф» в апреле 1941 года, У. Липпман показал Вильсона хладнокровным реалистом, который вступил в мировой конфликт, не руководствуясь некими абстрактными благими пожеланиями, а взвесив негативные последствия завоевания Германией Европы. Он подал Вильсона и его ведущих советников далекими от сентиментальности геополитиками. Возглавляемая Липпманом «реалистическая» школа интерпретации дипломатии Вильсона господствовала в 1940—1950-е годы, ее наиболее видными представителями были Р. Ван Олстин и Р. Осгуд. «Реалисты» выступили жесткими противниками ревизионистов, они осуждали тех «близоруких» политиков и косные массы, которые ограничили гениального президента в его крупномасштабной дипломатической игре. В эпоху расширения внешнеполитических притязаний США «реалисты» создали своего рода культ В. Вильсона как проницательного защитника подлинных американских интересов. Националистический мотив стал явно доминировать в книгах представителей этой школы.
Портрет Вильсона, изображенный военными
Такие идеологи «реализма», как Р. Осгуд, исходили из того, что национализм – это подлинная, настоящая религия, а Вильсон ее первый жрец. И если ревизионисты стыдливо концентрировали внимание на объяснении причин вступления Америки в войну, то «реалисты» периода «холодной войны» гордились президентом, включившимся в мировую схватку. Вильсон, считали они, избрал верный политический курс. В этот период имперского ажиотажа и упрощенного, «черно-белого» видения мира «вильсонизм» стал своего рода культом, получил широкое и в целом благоприятное освещение главенствующих американских буржуазных историков. Для них Вильсон был пророк, опередивший свое время, искавший устойчивое мировое равновесие в сложном соотношении сил. Он поверг во прах британскую монополию на морях и сделал бесплодным германское посягательство на господство на суше, создал предпосылки для дальнейшего продвижения Америки к мировому могуществу.
Историк из Принстона Артур Линк, написавший наиболее известную многотомную биографию В. Вильсона, также примыкает к идейному направлению «реалистов». Вильсон, что называется, вручил Соединенным Штатам ключи от мировой истории. Линк объясняет решение президента Вильсона вмешаться в войну его глубоким убеждением в том, что американское участие в военных действиях создаст самое надежное основание для скорейшего заключения мира и реконструкции международного сообщества. Линк рисует президента, восставшего против реакционного прусского юнкерства в Германии и против доморощенных реакционеров в странах Антанты, за мир и безопасность всех наций, Вильсоновская биография Линка едва ли будет в ближайшее время превзойдена по широте охвата и детальности изложения.
Линк издал также все письма и личные документы Вудро Вильсона в шестидесяти (!) томах. Это позволило более широкому кругу историков ближе познакомиться с легендарным президентом. Чем ближе сам Линк касался личности великого деятеля, тем большим его апологетом он становился. Он судил о своем герое не по стандартам своего времени, а как бы глядя с точки зрения вечности, руководствуясь более долгосрочными критериями. И это давало ему возможность осуществлять свою оправдательную миссию.
Близкой к указанной была позиция «долгожителя» среди политиков – республиканца полковника Стимсона, который в мемуарах поделился своей главной мыслью о Вильсоне: даже когда Вудро Вильсон совершал ошибки, считал Стимсон, в нем все равно всегда ощущалось величие пророка. Он даже ошибался, как говорится, в правильном направлении.
Третий период переосмысления идеологии и политической культуры Вильсона наступил в США в 1960-е годы. Несколько новых обстоятельств жизни нации подорвало могущество «школы реализма», Упрощенное видение «вечной правоты» пророка интервенционизма вступило в противоречие с реалиями бурно развивающегося мира, не желавшего быть в том или ином виде частью мировой американской зоны влияния. Представители этой, третьей, волны постарались показать Вильсона деятелем, который инъекцией либеральных идей обеспечил стабильность эволюции американского общества.
Возникла интернационалистская школа интерпретации вильсоновской позиции. Она отрицает и ревизионизм как обращенный к трактовке отдельных «эпизодов» (кто начал войну и т. п.), так и «реализм», который выдает американский национальный эгоизм за высшие цели всего человечества. С точки зрения интернационалистской школы, Вильсон был продуктом и достойным представителем той среды и эпохи, когда формировался современный мир. Он не являлся ни слепым моралистом, ни хладнокровным макиавеллистом своего времени.
На этой новой фазе переосмысления политики Вильсона краски несколько приглушены. Здесь больше сбалансированности. В оценках последней школы определенно ощущается озабоченность тем, как бы прямолинейный национализм не подвел страну к ядерной катастрофе, В этом плане полезными видятся опыт 1914–1918 годов и осторожность Вильсона в первые два с половиной года президентства. Одной из наиболее значимых фигур, стоящих на позиции интернационалистской интерпретации дипломатии Вильсона, является А. Мейер, который в своих трудах стремится поставить Америку того периода в контекст общего мирового развития. Этот историк полагал, что Вильсон был «охранителем» старого мира, и его политика в отношении новой России демонстрирует его позицию наиболее наглядно.
Интернационалистская интерпретация дипломатии Вильсона считала прежний спор «реалистов» и ревизионистов отвлеченным. Цели Америки в войне были определены социальным подъемом в Европе, а не перипетиями классической дипломатии. Будь Вильсон только реалистом, он бы просто заключил с Антантой еще один тайный договор. Будь Вильсон просто моралистом, он должен был бы вообще отвернуться от бойни в Европе. Будь Вильсон «апостолом свободы», он никогда бы не связал свою судьбу с империалистами Антанты. В любом случае он заложил основы трезвого и осмысленного подхода к созданию ответственных международных организаций. Такова тенденция развития американской историографии на третьем этапе. Шел более трезвый разговор о политическом лидере, который был сыном своего класса, исполнял определенную классовую функцию и делал это с примерной трезвостью.
В. Вильсон, Ж. Клемансо и Д. Ллойд Джордж. Версаль, 1919
Представители интернационализма видели, насколько сложным был контекст деятельности Вильсона в 1919 году Джордж Кеннан в книге «Американская дипломатия. 1900–1950» писал о мире, заключенном с помощью Вильсона, что это был тот сорт мирного договора, который получается в случае, если кто-либо позволяет военной истерии и непрактичному идеализму вместе разместиться в своем сознании, подобно льву и ягненку. Вильсон постарался сделать максимум в не благоприятствующих его идеалу обстоятельствах.
В работах Дж. Кеннана, У. Уильямса и многих других национализм в том виде, в каком его формулировал и интерпретировал Вильсон, стал анализироваться не как «единственная религия» (в этом случае он заводил Америку в тупик в Корее, Вьетнаме и других местах), а как преувеличенная, неоправданная тенденция выпячивания национальных интересов.
Одной из главных слабостей третьего периода осмысления деятельности Вильсона является то, что, стараясь определить баланс революционных и реакционных сил в Европе, интерпретаторы не обращают должного внимания на политическую и социальную борьбу внутри самих Соединенных Штатов. Считается, что страна была якобы свободна от собственных проблем, что и позволяло Вильсону, в отличие от двух его европейских коллег, выступать в качестве независимого государственного деятеля. Даже если обратиться лишь к борьбе внутри американской элиты по вопросу о целях войны на выборах в ноябре 1918 года, станет ясно, что версии, защищаемые такими лидерами третьего периода, как А. Мейер, весьма часто не согласуются с тогдашними реалиями.
Словом, наблюдая за историографическими описаниями деятельности президента Вильсона, трудно удержаться от впечатления переменчивости ее интерпретаций.
На современном, четвертом, этапе ревизионизм и «реализм» начали отступать, и Вильсон обрел новых заступников, по-новому интерпретирующих его деятельность и наследие. Помимо прочего, сказалось то обстоятельство, что в американской исторической литературе, испытавшей заметный новый подъем в последние десятилетия двадцатого века, нет единства, характерного для 1920—1930-х и 1940—1960-х годов. На фоне общего разброда в американской историографии бихевиористы, вышедшие на первый план исторических исследований, сторонники теории игр, системного анализа и прочих модернистских нововведений, постарались дискредитировать «примитивизм» своих предшественников. Отдельной полосой прошла историография «новых левых», много почерпнувших у таких ранних критиков политики Вильсона, как Дж. К. Тернер и Дж. Кеннан, старавшийся показать, что истоки современной американской внешней политики берут начало во временах Вильсона. В интервенционализме Вильсона ряд историков и публицистов усмотрели корни вьетнамского фиаско Америки.
Такая пестрота взглядов привела к тому, что исчерпывающей оценки политики Вильсона не существует, и хотя бы относительный историографический консенсус, подобный тому, что был характерен для периода 1920—1960-х годов, ныне не достигнут. Современный читатель может получить сведения лишь о том или ином аспекте деятельности Вильсона. Попытка понять личность президента и его политику в целом осложнена пестрым спектром противоборствующих интерпретаций.
В. Вильсона поднимали на щит идеологи «Pax Americana» в 1950-е годы, он был главным героем президента Никсона, когда тот сделал несколько шагов к реализму в американской внешней политике, о нем вспомнили после трагических событий сентября 2001 года. И столкновение взглядов по поводу этого деятеля американской истории продолжается, поскольку интерпретация героя в данном случае существенно зависит от пристрастий историографа. Для одних он гений, для других – лицемер; для одних пророк, для других фантазер. Американская историография в общем и целом изображает его своим героем, исходя из того, что выход США на мировую арену должен, с точки зрения граждан страны, считаться благодеянием для человечества. Именно так подает ход событий неоконсервативная волна 2000-х годов, поднявшаяся в условиях, «приближенных» к этапу 1917–1919 годов: единственная в своем роде сверхдержава, Соединенные Штаты ощутили возможность диктовать свои условия в глобальном масштабе.
Мы же, рассматривая сложную политическую судьбу двадцать восьмого президента США, видим в его деятельности проявление американской дипломатии периода первого броска США в борьбе за передел политического и экономического влияния в мире на условиях американского главенства. Это более чем объективно и актуально. И то, что казалось благом для правящего класса Америки, оборачивалось – и оборачивается – трагедией для тех народов, чью судьбу американское руководство пыталось решить, учитывая прежде всего свои интересы, полагая, что Америка имеет ответы на основные мировые вопросы. В ходе Первой мировой войны Вильсон не хотел идентифицировать свою страну со старыми колониальными державами; нечто созвучное мы видим в отношении к союзникам и потенциальным партнерам у администрации Дж. Буша-младшего во время войны в Афганистане и Ираке в 2001–2003 годах.
Как личность Вудро Вильсон представляет собой фигуру первостепенной значимости. Потому-то его биографию и писали такие знатоки человеческой психики, как Зигмунд Фрейд. В новом столетии создана обширная литература не только о президенте, но и о таких близких ему людях, как вторая жена Эдит.
На фоне не блещущих компетенцией и проницательностью глав исполнительной власти Вудро Вильсон стоит как утес – прежде всего благодаря цельности характера и таланту к восприятию мирового опыта, Именно поэтому мы и рассматриваем его столь подробно. Америку XXI века трудно понять, не зная базовых ценностей государства и игнорируя жизненный путь человека, который впервые привел Соединенные Штаты на все континенты и во все океаны.
В заключение скажем, что Вудро Вильсон оставил огромный след в истории своей страны, да и мира в целом. По существу, он трансформировал американское государство изнутри, но еще больше изменил его внешний статус. Он реформировал американскую экономическую систему, он создал новую финансовую систему, он ввел революционный налог на прибыль, реорганизовал банковскую систему, осуществил антитрестовское законодательство, словом, оставил Америку иной, чем принял, более современной, готовой к фантастическому подъему в XX–XXI веках.
Посмертная маска Вудро Вильсона
В 1913 году американцы лишь мельком оглядывались на тот мир, что лежал за Атлантическим и Тихим океанами. Вильсон глобализировал внешнюю политику своей страны. Он послал солдат на запад и восток Евразийского континента, он сделал сферой американских внешнеполитических интересов весь мир. Он взял на себя ответственность за важнейшие решения неповторимого периода 1914–1919 годов, Президент не передоверил роковых решений профессиональным дипломатам, он вникал в эти проблемы лично. На небольшой переносной машинке с синей лентой он печатал свои главные послания и тайные ноты партнерам и противникам. Никогда уже после него президент не брал заботы государства на собственные плечи, полагаясь на себя, а не на сонм помощников. Минуя государственный департамент, Вильсон создал механизм прямого обращения к влиятельнейшим политикам эпохи. Он встал вровень с такими творцами мировой политики, как Ллойд Джордж, Черчилль, Клемансо, Пуанкаре; эти деятели первого ряда признавали его фантастический талант. По смелости подхода к социальным вопросам его мог обойти разве что В. И. Ленин.
Президент Вильсон в значительной мере изменил не только ход американской внешней политики, но и соотношение сил, ответственных за проведение этой политики в Вашингтоне. По существу, он отобрал у Конгресса его внешнеполитические полномочия, сделав центром формирования стратегии Белый дом. Америка в час мирового кризиса получила энергичного вождя, готового обозначить курс, повести страну в соответствии с этим курсом и взять на себя ответственность за последствия. Вильсон реформировал политическую платформу демократической партии. Ее заветы и традиции подверглись с его стороны осмеянию и поруганию за непростительный, с точки зрения Вильсона, провинциализм, лишающий страну возможностей, ставших реальными вследствие битвы европейских держав, которая ослабила прежних мировых лидеров.
Руководя американской дипломатией в роковой период, когда появился исторический шанс сравняться с ведущими европейскими державами и даже подняться над ними, Вильсон постарался использовать этот шанс до конца. Он энергично поставлял ресурсы Соединенных Штатов на службу перестройке мировых силовых связей, на службу «Pax Americana», В этом предприятии он основывался на результатах безостановочного полувекового индустриального развития США, поставивших страну во главе мирового технического прогресса. Убежденность Вильсона в решающей роли США в будущем базировалась на его оценке превращения страны в 1911–1916 годах в главную промышленную и финансовую силу. Вильсон хотел придать американскому экономическому колоссу адекватное силовое поле. Он не сомневался, что вслед за этим успехом американский капитализм добьется безусловного первенства в мировой торговле и, как следствие, в мировой политике, мировой культуре. Он мечтал разрушить европоцентричный мир и утвердить центр нового мира на Североамериканском континенте.
За день до президентских выборов 1916 года он сказал внимательно слушавшей его аудитории, что американцы отныне могут определять сами, кого финансировать, а кого нет, поскольку находятся внутри процесса трансформации цивилизации, которая в ближайшем будущем позволит США определять политику любой страны. Президент Вильсон раньше большинства представителей правящего класса Америки пришел к выводу, что США в силу обстоятельств становятся нацией-арбитром. В Вашингтоне подобные слова прозвучали снова только после окончания Второй мировой войны и – с новой силой и ощутимо для всех – после окончания «холодной войны». Президент Вильсон подчеркивал тот факт, что ресурсы национальных банков США на 3 млрд. долларов превосходят ресурсы Английского банка, банка Франции, Русского банка, Берлинского Рейхсбанка, банка Нидерландов, Швейцарского банка и банка Японии вместе взятых. Исходя из этих цифр, Вильсон делал вывод, что США лучше чем когда-либо готовы вести все остальные страны по пути, пролегающему к свету.
Вудро Вильсон радикально трансформировал политическую карту Центральной и Восточной Европы. Многих это восхитило, многим принесло огромные страдания. Одни до сих пор видят в нем мессию, другие – государственного деятеля, посеявшего семена, давшие горькие всходы. Многие превозносили его «четырнадцать пунктов», положенных в основание Лиги Наций, но такие осторожные реформаторы, как Джон Мейнард Кейнс, скептически глядя на экстраординарную картину надежд, идеалов, слабостей, поражений и разочарований, задавали вопрос, не был ли президент Вильсон нездорово хитрым?
Эти знаменитые «четырнадцать пунктов Вильсона» заслуживают того, чтобы быть приведенными. Он сформулировал их в своей речи перед Конгрессом 8 января 1918 года. Заранее оговоримся: немногое (специалисты подсчитывают, что лишь четыре позиции) было реализовано на практике. Но о Вильсоне они говорят не менее, чем биографические книги. Вильсон считал, что необходимо:
1) исключить секретные соглашения между государствами, добиться открытости международной дипломатии;
2) разрешить свободу мореплавания за пределами территориальных вод;
3) установить свободу торговли, устранив экономические барьеры;
4) разоружиться, уменьшив вооружения в каждой стране до минимального уровня, необходимого для обеспечения национальной безопасности;
5) свободно и беспристрастно рассмотреть все колониальные вопросы с тем, чтобы учесть точку зрения и колонизаторов, И КОЛОНИСТОВ;
6) освободить российские территории, предоставив стране свободу выбора формы правления;
7) освободить также территорию Бельгии и признать ее суверенитет;
8) освободить французские территории, восстановить справедливость в отношении Эльзаса и Лотарингии, оккупированных в 1871 году;
9) установить государственные границы Италии по национальному признаку;
10) предоставить народам Австро-Венгрии возможность свободного развития;
11) освободить территории Румынии, Сербии и Черногории, предоставить Сербии возможность выхода к Адриатическому морю и гарантировать балканским государствам независимость;
12) предоставить независимость турецким частям Оттоманской империи, гарантировав суверенитет и автономное развитие народам, находящимся под властью Турции;
13) создать независимое польское государство, объединяющее все польские территории;
14) создать всеобщее международное объединение наций в целях гарантии целостности и независимости как больших, так и малых государств.
Повторим и еще раз акцентируем внимание: конечной целью Вильсона было использование растущего экономического и политического потенциала Америки для создания нового миропорядка. Нужен был лишь подходящий инструмент. Вильсон считал будущую экономическую экспансию Америки гарантированной, если Соединенные Штаты сделают выбор и станут моральным и финансовым лидером в Лиге Наций, поддерживая экономически стабильный и антиреволюционный либеральный международный порядок. Надо сказать прямо, что актуальность подобного подхода неоспорима и в XXI веке.
Реализация этой доктрины натолкнулась на мощное противодействие как на внешней арене, так и внутри страны. Очень скоро очевидной стала огромная стоимость таких глобальных претензий – как в прямом, так и в переносном смысле, как для других стран, так и для самой Америки, ее внутреннего развития, ее морали, ее культуры, ее ресурсов, в том числе человеческих. Это урок и для современных лидеров США.
С поражением и физическим крушением президента Вильсона оканчивалась целая эра, время торжества прогрессизма и «большого правительства». Тогда, в 1920 году, лидер республиканцев-изоляционистов сенатор Лодж упивался популярностью своего кредо, гласившего, что граждане страны должны выступать сейчас и в будущем за американизм и национализм против интернационализма. Не будет безопасности для американцев, не будет надежды на то, что они смогут оказать услуги всей земле, если политическая платформа не учтет уроков этого периода.
Контрольные вопросы
1. Как определил Конгресс США свою позицию в отношении Первой мировой войны в Европе?
2. Каково содержание политической доктрины, именуемой в США прогрессизмом. Кто ее олицетворял?
3. Какие перспективы отношений с Россией после Февральской революции были привлекательны и возможны для правительства, деловых и общественных кругов США?
4. Как в США были встречены первые шаги по созданию Лиги Наций?
5. Был ли Будро Вильсон наивным американским идеалистом?
6. Каковы основные позиции в интерпретации внутренней и внешней политики В. Вильсона?
7. Какие изменения β политической культуре США были осуществлены Вудро Вильсоном?
