К вечеру вдали, как волшебное видение, показался замок. Он возвышался над буграми и оврагами, а его остроконечные башни чёткими силуэтами выделялись на фоне жёлтого от заката неба. По мере приближения он менял свой торжественный и прекрасный облик и обличал разрушительную работу времени, следы которой делали его ещё более величественным. Выложен он был когда-то из красного кирпича, теперь почти чёрного, местами выветренного. В отдельных местах на стенах и крыше рос кустарник и даже кривые деревца. Прежде от центральной высокой части замка отходили три крыла. Теперь же об их существовании можно было судить лишь по сохранившимся кое-где опорам, остаткам стен, фундамента и грудам битого кирпича. Ров, окружавший замок и некогда делавший его неприступным, был завален, и о нём напоминала лишь канава, через которую был перекинут широкий, но очень старый деревянный мост. Печальное зрелище дополняли несколько бревенчатых построек с местами обвалившимися, местами осевшими крышами.

Мы быстро миновали развалины и подъехали к уцелевшему зданию. Господин Рамон спрыгнул с лошади и снял меня. Сейчас же к нам подошёл опрятный старик с длинной белой бородой, степенно поклонился и принял повод. Наверное, он знал, чьё это животное и что с ним делать, потому что увёл его без расспросов.

Высокая дверь, напоминающая створку ворот, при нашем приближении отворилась, и нас встретила женщина лет тридцати-тридцати пяти в сером платье и белом фартуке. Мне она показалась чем-то очень опечаленной. Не сказав ни слова, она вежливо, но с достоинством поклонилась господину Рамону, пристально посмотрела на меня и побледнела, поднеся руку ко рту, словно желая подавить крик. Я сильно встревожилась непонятным поведением странной особы, но мой хозяин не дал мне времени присмотреться и попытаться угадать причину этого явления. Он взял свечу, и мы пошли через бесконечные залы, выходившие один в другой, через длинные, низкие переходы. У меня кружилась голова от усталости и быстрой смены впечатлений, а впереди меня ждала ещё и узкая винтовая лестница, вполне крепкая и надёжная. Мы поднялись по ней наверх и из темноты и запустения попали в мир света, красоты и роскоши. Один зал был весь увешан и уставлен старинным оружием и средневековыми доспехами и носил печать суровости, другой отражал пышность и негу Востока, третий был превращён в изысканную библиотеку, четвёртый радовал глаз чудесными произведениями искусства.

До нас доносились громкие голоса и звон посуды и, по-видимому, господину Рамону это очень не нравилось.

— Стой здесь, — отрывисто бросил он мне и дальше пошёл один.

Он пересёк следующий зал и исчез из моих глаз. Я прислушалась и уловила пьяные и не совсем пьяные выкрики, шум, женский визг и смех. Кажется, веселье было в самом разгаре и в нём принимали участие человек десять, не меньше. Запахи показывали, что люди не только пили, но и ели, причём угощение было очень вкусным и обильным. Когда шум внезапно стих, я поняла, что пирующие заметили господина Рамона, и он, видимо, имеет здесь большую власть.

Меня тревожило и разнузданное веселье, и таинственные планы моего хозяина, но особенно пугало странное поведение женщины, которая впустила нас в замок. Однако что я могла сделать? Бежать было невозможно, да я и не решилась бы на такой отчаянный шаг на ночь глядя, помня о волках и медведях, а также о болоте и ночных болотных жителях. которые утащат меня в трясину, окажись я поблизости. Я осмотрелась. Зал, где я стояла, был неуютным, но интересным. Жить здесь я бы не хотела, но предметы, которые его украшали, были весьма любопытны и относились исключительно к охоте. Мне понравились ружья, приклады которых были украшены пластинками из золота, серебра и кости, а чучела добытых животных вызывали неприятное чувство.

Внезапно за спиной раздался хохот, и меня обожгло стыдом, едва я вспомнила, что моя одежда залеплена грязью. В этой обстановке я казалась, наверное, нищей бродяжкой и не смела взглянуть на вошедших.

— Если уж тебе была охота купаться в болоте, Марк, то мог бы оставить в покое ребёнка. Не знаю, зачем ты её привёл, но позови хотя бы Киру. Она накормит девочку и переоденет.

Эти слова вселили бы в меня доверие, если бы не были сказаны заплетающимся языком совершенно пьяного человека. Впрочем, больше всего меня порадовало, что происхождение грязи на моей одежде понятно даже пьяному, а сам господин Рамон, которого запросто назвали Марком, тоже изрядно выпачкан болотной тиной.

Я обернулась и обнаружила, что рядом с хозяином стоит огромный детина с красным опухшим лицом. Господин Рамон на его фоне казался невысоким и ещё более стройным. Но моё внимание было поглощено переменой в краснолицем. Едва он меня разглядел, его весёлое лицо вытянулось и в глазах появилось удивление, граничащее с ужасом, сменившееся затем печалью. Кажется, он даже протрезвел.

— Зачем, Марк? — спросил он. — Это жестоко.

Что мне было думать?

— Вы занялись благотворительностью, Рамон? — спросил чей-то голос.

Едва я повернулась к вошедшему, как с ним произошла та же перемена. Добродушного вида толстяк забыл про свою улыбку и открыл рот.

Господин Рамон удовлетворённо кивнул и дёрнул за шнурок.

— Сейчас за тобой придут, Кай, — сказал он мне. — Кира очень добра, но она не может говорить и не слышит, когда к ней обращаются. Ты пойдёшь с ней и будешь слушаться её во всём.

Глухонемая оказалась той самой женщиной, которую заставило побледнеть моё появление. Кивнув хозяину, она жестом позвала меня с собой и через маленькую боковую дверцу, на которую я раньше не обратила внимания, вывела из зала. Я бы предпочла задержаться и послушать, о чём будут говорить оставшиеся, потому что дело касалось моего будущего и, возможно, самой моей жизни, но Кира и мысли не допускала о подобном святотатстве и, заметив, что я замедлила шаг, поторопила меня. Мы прошли по широкому длинному коридору до странной и страшноватой на первый взгляд винтовой лестницы, довольно круто поднимавшейся по внутренней поверхности словно бы огромной каменной трубы. Кира легко и уверенно стала подниматься по ней, я же следовала за ней с опасением, что ступени обвалятся под нашей тяжестью. Иногда я смотрела через перила вниз, и каменная площадка у основания лестницы казалась мне стремительно уменьшающейся. Не хотелось бы мне упасть с такой высоты.

Лестница перешла в узкий коридор с дверями, число которых в том сумбурном состоянии, в каком я находилась, показалось мне неисчислимым. Кира отворила одну из них и ввела меня в небольшую комнату, обставленную, как скромная гостиная. За ней оказалась крошечная спальня, большую часть которой занимала кровать под красным бархатным пологом. Мне с первого же взгляда не понравился его цвет, а вид навеял мысли о смерти и пышном катафалке. Огромное зеркало, отражающее пронзительный цвет полога, внушило мне чувство суеверного страха, а маленький столик перед ним и стул с высокой спинкой казались принадлежностями для ритуала гадания.

Женщина молча принесла воду и ночную рубашку, по-моему, мальчишескую, но с таким затейливым узором и красивыми кружевами, что ею вполне могла бы гордиться даже дочь хозяина бакалейной лавки, признанного богача. Снять с себя грязное платье, вымыться и облачиться в воздушное одеяние из тонкой, а главное, чистой ткани, было бы хорошо дома, но сейчас я была удручена своим новым непонятным положением в полуразрушенном замке, напугана неведомым будущим и вдобавок сильно утомлена долгой дорогой и обилием впечатлений. Всё казалось ненастоящим, неприятным, враждебным. Даже тёплое молоко с булкой, которые подала Кира, показалось мне отвратительным. Глухонемая покачала головой, забрала поднос с почти не тронутой едой и ушла, заперев за собой дверь. К счастью, она оставила мне свечу, иначе я бы сошла с ума от страха. Даже сейчас, при её неровном свете я не забывала поглядывать в зеркало, которое могло отразить какое-нибудь злобное существо, и иногда выглядывала за полог, чтобы определить, не скрылся ли там какой-нибудь из моих тайных врагов. Впрочем, усталость взяла своё, и вскоре я забылась тревожным сном.