Гонкур прошёл в комнату господина Вандесароса, чтобы помочь ему лечь, и удивился силе и ловкости друга. Он готовился бережно на руках перенести старика с кресла на кровать, а потом, как маленького, переодеть в пижаму, но тот быстро подкатил кресло к кровати, подтянулся на руках и в один миг не то перевалился, не то перекатился на неё.

— Что смотришь? — спросил он, заметив взгляд Гонкура.

— Ничего.

— Удивлён моей сноровкой? — самодовольно спросил старик, которому нелегко было овладеть этим способом укладывания спать, и потому он чувствовал естественную гордость.

— Да, пожалуй.

У Гонкура вновь мучительно защемило сердце от беспомощности друга.

— Устраиваюсь на ночь я сам, а вот утром без посторонней помощи обойтись не могу. Ко мне приходит Каремас и переносит в кресло.

Глаза старика погрустнели.

— Другие и лечь-то не могут сами, — неуклюже ободрил его Гонкур.

— Тоже верно. Но скоро я научусь и вставать самостоятельно. Я уже почти нащупал способ. Идёшь спать?

— Помочь тебе раздеться?

— Нет, уж это я сумею сам. Приятных сновидений, дорогой. Если придёт Нигейрос, позови меня.

Гонкур засмеялся.

— Договорились, дед. Спокойной ночи.

Он прикрыл дверь в комнату старика, прошёл в гостиную и сразу же постелил на кожаный диван приготовленные стариком одеяла и простыни, чтобы почитать в постели и сразу же выключить свет, едва почувствует приближение сна, затем он медленно снял пиджак, ещё медленнее повесил его на спинку стула, сел и задумался, машинально разглаживая морщинку на рукаве рубашки и глядя на свои сапоги. Мысли скакали с предмета на предмет, ни на чём не задерживаясь, но возвращаясь снова и снова то к людям, с которыми сегодня познакомился, то к впечатлениям дороги, то к инвалиду, пытающемуся достигнуть хотя бы видимости самостоятельности, то к странному Нигейросу, легенду о котором ему начали рассказывать. Впечатлений было слишком много, и немалое место в его мыслях занимала Мигелина, своим равнодушием, в котором не было ничего показного, задевавшая его самолюбие и разжигавшая интерес к себе. Вот брюнетка проще и понятнее. Сразу видно, что он ей понравился, и она этого не скрывала, а напротив, своим вниманием проявляла даже назойливость. Будь эта особа скромна, её красота только бы выиграла. И что у него за несчастная судьба? Почему к нему липнут девицы, которые его не интересуют, а единственная понравившаяся ему девушка ясно даёт понять, что он ей безразличен, если не более?

— Извините, я вам не помешаю? — раздался приятный женский голос.

Гонкур так вздрогнул, что стукнулся плечом об угол стола. Потирая ушибленное место, он с тревогой взглянул на дверь и увидел Ренату.

— Что вам угодно? — осведомился он охрипшим от волнения голосом.

"Теперь девушки ко мне стали являться прямо в спальню, — подумал он с растущим беспокойством. — Только бы никто не узнал, а то попробуй объясни её присутствие у меня. Как бы её повежливее спровадить?"

— Я хотела узнать, не нужно ли вам чего-нибудь? — сказала девушка.

Это, конечно, было очень любезно, но надо было от неё поскорее отделаться, поэтому он ответил возможно холоднее:

— Нет, спасибо. У меня есть всё необходимое.

Гонкур ожидал, что, встретив такой суровый приём, она тут же уйдёт, и приготовился как можно приветливее пожелать ей спокойной ночи, но, к его ужасу, девушка прошла в комнату.

— Можно войти? — спросила она, когда оказалась уже у стола. — Вы ведь ещё не ложитесь спать?

Гонкуру ничего не оставалось, как сказать:

— Садитесь, пожалуйста.

Он снял со спинки стула пиджак и накинул на плечи, потому что в особняке, где хозяйкой была столь изысканная старая дама, как госпожа Кенидес, принимать гостью, находясь только в рубашке, казалось ему не совсем удобным. К несчастью, разобранная постель была слишком на виду и чрезвычайно смущала молодого человека. Поправить дело было нельзя, и ему оставалось лишь хмуро наблюдать, как Рената, изящно подобрав платье, садится в кресло.

— Вам здесь нравится? — непринуждённо спросила девушка.

— В городе я ещё не осмотрелся, а в доме очень нравится, — вежливо ответил Гонкур, удивляясь, как ей не стыдно являться в спальню к почти незнакомому мужчине.

— О, здесь очень хорошо! — воскликнула Рената и замолчала, не зная, что добавить.

Когда она шла сюда, ей казалось, что разговориться с молодым археологом не составит труда, а на деле она не могла придумать, что сказать.

— Вам не холодно? — спросил Гонкур, чтобы прервать тягостное молчание.

— Да, немного. Здесь прохладно.

"Вот и шла бы к себе", — с неприязнью подумал Гонкур, снимая пиджак и протягивая ей. Рената закуталась в него и уютно устроилась в кресле, заставив молодого человека позавидовать её самообладанию. Повернув к мрачному археологу голову, она спросила, улыбаясь:

— А вы не посылаете меня в душе к чёрту?

— Я?.. Н-нет, — промямлил Гонкур и вдруг неожиданно для себя засмеялся, сразу почувствовав себя легко и свободно. Теперь даже расстеленная постель перестала представляться ему в кошмарном виде.

— Не сердитесь на меня, — жалобно сказала Рената, — мне просто очень скучно. Здесь хорошо первые два дня, а потом всё надоедает, потому что говорят на одну и ту же тему: Нигейрос, Замок Руин, Чёрный кавалер. И так в каждый мой приезд. Сначала я очень боялась таких рассказов, а потом и это надоело. Сколько о нём можно говорить? А не говорить ещё скучнее. И ведь никто, абсолютно никто его не видел!

— А Чорада? — спросил Гонкур.

— Вам и это успели рассказать? Кто же? Дедушка?

Гонкур кивнул.

— Я думаю, Чораде только показалось, что она его видела. Наслушалась страшных историй, осталась в комнате одна, а в это время или тень мелькнула, или дверь скрипнула, или… статую какую-нибудь увидела в темноте, их здесь много. Я в детстве тоже боялась каждой тени, всё мне казалось, что меня подстерегает Чёрный кавалер, но мама это заметила и стала отсылать меня в детскую, когда речь заходила об этой легенде, и скоро мои страхи прошли. Нервы, наверное, стали крепче.

Гонкур одобрил действия госпожи Гарс, избавившей свою дочь от ненужных переживаний.

— А сколько лет Чораде? — поинтересовался он.

— Пятнадцать.

Молодому человеку эта задумчивая девочка казалась значительно моложе, но всё же он предположил:

— Может, и её страхи со временем пройдут?

Рената покачала головой.

— Не знаю… — протянула она. — Дедушка за неё очень боится. Он думает, что никто этого не замечает, но я вижу, как тревожно он смотрит на девочку, когда кто-нибудь упомянёт о Нигейросе.

— Почему вы называете его дедушкой? — удивился Гонкур. — Ведь его сестру вы зовёте тётей.

— Даже не знаю. Как-то получилось само-собой… Понимаете, когда его парализовало и его привезли сюда, тётя Оратанз была не слишком довольна… ну, тем, что он будет здесь жить. Говорят, в молодости они постоянно ссорились. Да и сейчас тоже, — Рената засмеялась. — Вначале дедушка был очень несчастен и одинок. Мигелина вообще нелегко сходится с людьми и с ним тоже долгое время была очень холодна, дядя — тоже. Тётя старалась, чтобы он почувствовал себя в доме хорошо, но это ей не удавалось, потому что они давно не виделись и отвыкли друг от друга. Только Витас и Каремас к нему привязались сразу, но их никогда не было дома. Мне стало очень жалко старика, ну и… как-то так получилось, что я назвала его дедушкой. Теперь я даже не могу себе представить, что его можно назвать дядей. Дедушка. Очень милый и славный дедушка. Какой же он дядя? У меня никогда не было дедушки, а мне всегда хотелось его иметь. Кстати, его все так называют: и Каремас, и Витас, и Мигелина, и Чорада, и Клодия. А он не возражает. По-моему, ему даже нравится.

Гонкур не думал, что возвращение в родной дом было для старика Вандесароса так мучительно, и он почувствовал к девушке благодарность за то, что она отнеслась к инвалиду с такой добротой.

— А я привык называть его "дед", — признался он. — И это тоже вышло как-то само собой. Да он и был мне почти дедом: и поворчит, и на ум наставит.

— Дед… дедушка… — оценивающе произнесла Рената, чуть склонив красивую голову и прислушиваясь к звукам этих близких по значению слов. — Почти то же самое, но «дедушка» как-то ближе, роднее.

— Наверное, поэтому я и называю его «дед». Я ведь ему не родня. Он мне просто друг.

— Просто друг… Как легко вы это говорите! Друг… Мне бы хотелось, чтобы у меня были друзья, но у меня их нет, ни одного.

— Совсем? — удивился Гонкур. Ему как-то не верилось, чтобы у этой привлекательной, бойкой и очень неглупой девушки не было друзей. Кто-кто, а уж она должна была иметь десятки.

— У меня есть знакомые, родственники, подруги, с которыми можно хорошо провести время и поболтать о пустяках, а настоящих друзей нет. Моя мама была мне другом, но она умерла. Наверное, папа тоже был бы мне другом, но он умер так давно, что я знаю о нём только из рассказов мамы. А больше у меня не было друзей. Настоящий друг — большая редкость. Дедушка вам настоящий друг?

Гонкур совсем размяк от этого откровенного и очень неожиданного разговора. Он задумался и произнёс с особым значением:

— Да, это настоящий друг. Испытанный и надёжный. Мы были вместе во многих экспедициях, и я могу сказать это с полным правом.

— Дедушка тоже называл вас испытанным другом, — сказала Рената. — Вы со мной познакомились только сегодня, а я вас знаю очень давно. Дедушка о вас много рассказывал.

— Хорошего? — пожелал уточнить молодой археолог, хотя и не сомневался в ответе.

— Да. Очень.

— Что бы он обо мне ни говорил, это ничего не значит в сравнении с тем, что сделал он, — твёрдо произнёс Гонкур. — Он спас мне жизнь.

— Расскажите, — попросила девушка.

Гонкур начал говорить и, по мере того как воспоминания оживали в нём в страшных подробностях, лицо его омрачалось.

— Мы должны были устроить лагерь в горах и пришли к назначенному месту на день раньше, чем ожидалось. Конечно, все этому очень радовались. Устроили даже маленький праздник. А ночью случился обвал. Я не видел, как камни сталкивались друг с другом и ломали деревья, но, проснувшись, услышал нарастающий гул, скрежет, треск. Откуда шёл звук, понять было невозможно, да никто и не успел ничего сообразить, потому что всех нас: людей, лошадей, собак подхватило и смело со склона. Когда я очнулся, то обнаружил, что лежу в пропасти на искалеченной мёртвой лошади, а под ней…

Он остановился, и Рената, с замиранием сердца слушавшая рассказ, прошептала:

— Что?

— Товарищ по экспедиции, — скороговоркой объяснил Гонкур, морщась от вставшего в его памяти слишком ясного видения. — Мёртвый, конечно. Только по одежде можно было определить, кто это.

— Неужели никто не уцелел? — с ужасом спросила девушка.

— Я решил, что никто, — объяснил Гонкур. — У меня были сломаны обе ноги, но я кое-как сполз на землю и, подтягиваясь на руках, дотащился до пологого подъёма. До половины дополз, цепляясь за камни и кусты, а там меня дед нашёл. Оказывается, он меня обнаружил по стону. А я и не знал, что стонал.

Рената смотрела на него с жалостью, на глазах у неё блестели слёзы.

— Вам было очень больно? — спросила она.

Для Гонкура тот день слился в сплошной мрак, состоящий из душевной боли, телесных страданий и огромного счастья, что он не одинок и его друг тоже жив.

— Да. Наверное, — пробормотал он. — Я не помню точно.

— А как уцелел дедушка?

— Его спасло настоящее чудо в виде дерева. Это спасительное дерево наехало на него, зацепило за куртку, перевернулось и продолжило свой путь, а ему ничего не оставалось делать, как путешествовать вместе с ним, болтаясь под толстым суком, как бельё на верёвке.

Рената фыркнула, а Гонкур продолжал уже веселее:

— Дед утверждает, что он визжал от страха, только я ему не верю.

Девушка кивнула, соглашаясь с молодым человеком.

— А дальше?

— Ну, проехал он на дереве несколько десятков, а может, сотен метров (в такой ситуации нетрудно ошибиться) и остановился. Самым трудным оказалось вылезти из куртки и на лету ухватиться руками за нижний сук, чтобы не размозжить себе голову. Ему это удалось, но он вывихнул себе плечо. Потом он долго искал товарищей, а находил только трупы. Большинство ему отыскать не удалось: видно, они были погребены под глыбами камней. Разгребать завал в одиночку, да ещё одной рукой он не мог, здесь и сотня людей не справилась бы. Похоронить найденных он тоже не мог и пошёл за помощью. По дороге услышал стоны, нашёл меня и на себе дотащил до посёлка, а идти пришлось шестьдесят восемь километров. До сих пор не представляю, как ему удалось.

— А я этого не знала, — в раздумье проговорила Рената. — Дедушка никогда не говорил мне ничего подобного. Он рассказывал разные забавные случаи, веселил меня. По его рассказам можно было составить мнение, что в экспедициях люди не работают, а развлекаются.

Молодой археолог кивнул.

— Он и сам всегда рассказывал самые смешные анекдоты. Без него сразу стало пусто и скучно.

— Да, дедушка — очень хороший человек, — пылко сказала девушка и сделала лёгкую гримасу. — Жаль только, что он никогда не бывает мной доволен.

— Правда? Почему?

— Наверное, считает слишком легкомысленной.

— А по-моему, он вас любит, — запротестовал Гонкур. — Во всяком случае, мне он о вас ничего плохого не говорил.

Рената улыбнулась.

— Я надеюсь, что любит. И всё-таки он гораздо больше ценит Мигелину.

Гонкуру очень хотелось услышать про эту девушку, но он боялся выдать свои чувства.

Рената помолчала и пожала плечами.

— Она, и правда, очень хорошая, только слишком уж серьёзная. В неё влюблён Медас, но не знает, как ей об этом сказать. Он так долго по ней вздыхает, что все уже считают его женихом Мигелины, а она, по-моему, даже не догадывается о его чувствах… Не сердитесь. В этом нет тайны, и я не выбалтываю ничьих секретов. А ведь она и вам очень нравится, признайтесь.

Гонкуру вновь стало неловко, и он подумал, что девица всё-таки очень нахальна, а Рената весело рассмеялась.

— Не краснейте и успокойтесь: она нравится всем. Но никто ещё не решился признаться ей в любви. С ней начинают говорить, как обычно говорят с девушками, а она ответит что-нибудь из вежливости и уйдёт. Медас дольше всех держится. Если кому-нибудь суждено добиться её расположения, то только ему, больше некому. Хотя, мне кажется, что ему очень нравится бывать в этом доме и его стойкость во многом объясняется этим. Впрочем, я могу ошибаться, потому что он парень особенный.

Гонкур чувствовал себя всё более неприятно, потому что разговор стал приобретать характер сплетни, но не смог удержаться от ревнивого вопроса.

— Чем же он особенный?

Рената усмехнулась и стала медленно перечислять, будто испытывая удовольствие от множества совершенств жениха Мигелины и желая, чтобы список его достоинств дошёл до сознания молодого археолога.

— Он умный… серьёзный… надёжный… постоянный. Мне кажется, если бы они поженились, оба были бы счастливы.

Медас мог быть самым совершенным человеком на всём белом свете, но Гонкура успокаивало сознание, что взаимности он пока не добился.

— Может, Мигелина кого-нибудь любит? — вслух предположил он и тут же устыдился проявления своей заинтересованности.

— Любит. Она очень любит своего брата Каремаса, и он затмил для неё всех мужчин. Если бы появился вдруг человек — точная копия Каремаса, она без колебания отдала бы ему руку и сердце.

— Я думал, что нет человека, совершеннее Медаса, — признался Гонкур. — А оказывается, Каремас ещё лучше.

Он решил, что девушка сейчас засмущается, ведь Каремас был в неё влюблён, и, действительно, она задумалась.

— Да, он очень хороший, только… — Рената встала, движением плеч сбросив пиджак на кресло, и подошла к двери, — только вы, по-моему, лучше. Спокойной ночи.

Она исчезла, оставив молодого человека в замешательстве.

"Да-а, — подумал он. — Дед развернул свою наблюдательную деятельность на славу. Пожалуй, Ренате, действительно, приснюсь я. Только бы никто не узнал, что она здесь побывала".

Ему стало жарко при мысли, что старик Вандесарос мог услышать, как девушка вошла к нему в комнату, и ему придётся отвечать на его колкие шутки, но ещё больше он ужаснулся от сознания, что он не сможет доказать Каремасу чистоту своих помыслов и полную непричастность к поступкам Ренаты. А уж если её визит станет известен хозяйке дома или госпоже Васар, то следует ждать беды, потому что чопорные дамы со старомодными взглядами не допустят подобных вольностей в своём доме и, конечно же, не поверят в его невиновность. Меньше всего Гонкуру улыбалась мысль прослыть Дон Жуаном, а, похоже, его ожидала именно такая слава. Не вылился бы поступок легкомысленной девицы в грандиозный скандал и не пришлось бы погасить его единственно возможным способом, о котором он читал в старых книгах, то есть помолвкой. В таком странном семействе, как это, были вполне уместны подобные дедовские методы. Он представил Ренату и задумался.

"Нет, эта девушка не в моём вкусе, — решил он, — хотя это очень симпатичная и славная девушка".

Он наклонился и стал поправлять постель, намереваясь лечь спать, но вдруг его обожгла догадка, не нарочно ли Рената зашла к нему, чтобы вызвать нехорошие подозрения, что он соблазнил её. От такой бойкой девушки всего можно было ожидать, недаром она не отходила от него весь вечер. Он ужаснулся было необозримости трагедии, представшей перед его затуманенным усталостью мысленным взором, потом засомневался в том, что это такая уж трагедия, но почувствовал, что засыпает, и только тогда осознал всю глупость своих полудремотных страхов.