Уф-ф, слава Тебе, Господи!

Вот же сумасшедшая старуха! Наконец-то соизволила убраться. Нет, я этого так не оставлю. Ч-черт, руки трясутся… Я этих идиотов, Носатого с Простофилей… я их… Ур-рою! Высечь велю! Хозяин я или нет?! Кто тут вообще хозяин, я или эта исходящая желчью знахарка?!

У-у, карга старая! Ненавижу. Господи, что же это такое делается-то, а?! Какого черта наши крестьяне лупят наших лошадей и наших стражников клюками, а нас поносят на чем свет стоит? Да, небось, на деда Мельхиора не посмела бы так наскакивать, пасть бы свою поганую не разевала. Ох, отец, отец, ты был слишком мягкосердечен. Нельзя так, родной ты мой, они же не люди, волки они, злющие, подлые…

Господи, отец, я ведь только теперь понял — тебя уже нет. Ты не уехал в городской дом, не отправился куда-нибудь с дипломатической миссией, и все, что осталось мне — твои вышивки и память, а тебя самого не будет уже никогда…

Никогда ты не улыбнешься:

— Как дела у славной гвардии Ее Величества?..

Никогда не заглянешь в глаза, почувствовав то, что я пытаюсь скрыть от тебя:

— Что-нибудь серьезное, сынок?..

Я помню, как ты разрешил мне поступать в гвардию, хотя у тебя были другие планы относительно меня, я же знаю, отец. Я, конечно, туповат, но не настолько, чтобы не видеть очевидного. Но ты понимал, что все эти игры мне не по нутру. Ты мог бы меня заставить, как дед заставил тебя самого, но ты не сделал этого, отец, ты сказал только:

— Будь поосторожнее, Эрвел. Помни, чему я тебя учил. Вспоминай хоть иногда, сынок…

И я знаю деда Мельхиора, я знаю, что тебе пришлось выдержать серьезную осаду, но даже дед Мельхиор ничего не смог с тобой поделать, отец, и ты отпустил меня…

Ты ведь был еще совсем не стар, я думал, мы будем вместе десять, пятнадцать, а если повезет, то и двадцать лет… Альсарена же — марантина, они — отличные лекари, марантины, я думал, ты проживешь долго…

Господи, папа, как же я теперь буду — без тебя?..