Растение в небе. Репка. Морковка. Что там еще… не помню… Я — кружащийся на ветру кленовый лист, плоский, мертвый, потерявший окраску от дождей и мороза. Мои братья давно лежат под снежной поверхностью, распадаясь и превращаясь в землю. Я — последний летящий, последний в пальцах ветра, и мне одиноко, и страшновато, и хочется есть, и хочется спать, и я преисполнен уверенности в важности происходящего, но не помню, почему, и еще мне немного смешно…

Вот она. Вот, вот, вот, вот…

Я вижу ее с вечереющего неба. Ее — черную четырехлапую тварь с длинной змеиной шеей и длинным змеиным хвостом. Сверху она похожа на ящерку, путешествующую по снегу и льду. В этом несоответствии есть что-то нелепое и смешное. Ящерица в снегу. Глупо. Любопытно, но не слишком. Я знаю, что должен следить за ней, правда не помню, зачем. Кто-то меня вроде бы об этом попросил. Мне давно это надоело, я весь день наворачиваю бесконечные круги, иногда совсем высоко, иногда спускаюсь пониже. Не знаю, зачем и кому эта тварь нужна. Зверь как зверь, бродит по лесу, охотится, мало ли всяких четверолапых бродит по лесам в поисках пропитания… мне, например, тоже пора пообедать, но, кажется, я обещал сперва что-то сделать… Да, точно, обещал. Поглядеть, где она, эта зимняя ящерица, живет.

Я не то, чтобы слежу за ней, так, поглядываю изредка. Краем глаза. Чтобы не потерять. И все больше и больше хочу есть. Может, спуститься и попробовать, какова на вкус кровушка у этой самой твари? Но уж больно эта тварь велика. Даже не столько велика, сколько… опасна? Несъедобна на вид? Не внушает желания приблизится? И вообще… Что я здесь делаю? Опять забыл.

Пауза в мыслях.

Провал в памяти. Мне чего-то не хватает. Чего-то недостает. В ощущениях. В… в восприятии. Я оглох. Слух наполняет мертвый гул, белый и пустой, как снежная равнина. Медленно и бездумно пересекаю слепые снега. Раздвигаю грудью, разгребаю руками. Крылья бесполезно волокутся следом. Только мешают. С тупым упорством застрявшего в смоле насекомого шевелю лапками. Стоять нельзя — засосет. Нельзя стоять. Это знание тела, а не разума. Наворачиваю круги, полого спускаясь наискосок к ветру, а подо мной по бесцветной сумеречной земле ползет черная смешная ящерка.

Восточный берег высокий, западный гораздо ниже. Речка под снегом — неширокая мягких очертаний колея с чернильной проточиной стремнины. Пляж, зажатый между изломанной гребенкой мертвого тростника и сизой, в серебрянных блестках, ребристой стеной восточного берега. Полоска песка, промороженного, блеклого, вылизанного ветром, с мутными оконцами льда.

Она идет по песку, под защитой высокого берега. Угольно-черная на фоне темно-серого, светло-серого и серо-сиреневого. Она задерживается перед нагромождением камней, заходит чуть сбоку, поддевает один из валунов лапой, и он, тяжело откачнувшись, открывает проход в недра скалы. Она успевает нырнуть в щель, прежде чем валун, завершив амплитуду, возвращается на свое место.

Провал в мыслях. Белый шум. Кружу над пустым берегом, пытаясь сориентироваться в собственной памяти. Зачем я здесь? Я следил за… за… я искал… я просто гулял… Я голоден, я замерз, я хочу домой.

Нет, не то. Я должен. Обязан. Я обещал. Человеку. Маленькому Человеку. Брату Альсы. А где Альса?

Альса, где ты? Пропасть, я слишком давно тебя не видел, почему ты не выходишь ко мне, я жду, жду, которую ночь жду тебя, а днем жду ночи, чтобы опять ждать, сколько можно, ты же обещала…

Я обещал. Маленькому Человеку. Следить. За черной ящерицей. За черной ящерицей. За черной ящерицей.

Я лечу к Альсиному дому. К Альсиной башне. Темнеет. Что-то он говорил мне про темноту. Говорил, надо ждать темноты. Зачем? Альсу я ждал, но она не пришла, так зачем мне темнота? Не нужна мне темнота.

Может, "Темнота" — имя черной ящерицы?

Лесистые холмы обрываются, словно ножом срезанные, взамен им подо мной тянется ровная поверхность озера, кое-где протаявшая непроглядными пятнами воды. Примерно та же картина наблюдается и у меня в сознании — сумеречно-белая плоская пустота, обезображенная редкими прорывами в реальность. Прямо по курсу проступает узнаваемый силуэт башни. Я приближаюсь к ней не с запада, как привык, а с северо-запада. Из-за башни выдвигается главный шпиль здания, и я вспоминаю, что Маленький Человек говорил про голубятню. Что с наступлением темноты он будет ждать меня на голубятне.

Миную Альсину башню и делаю виток вокруг шпиля в поисках выломанного мною окошка. Сквозь белый шум едва-едва начинаю улавливать, как внизу тяжеловесно ворочается утомленный испугом и болезнью полусонный Треверргар. Вот оно, окно. И уже сидя на корточках на подоконнике с трудом отсоединяю от общего еще неясного и невнятного клубка тонюсенькую нить знакомого присутствия. И вижу на дне круглой комнаты огонек светильника, а рядом закутанную в плащ фигурку на ящиках у каминной трубы.

— Маленький Человек?

Он вскидывает вверх треугольное бледное личико. Одно из черных пятен на белом листе моего сознания начинает стремительно расползаться. Я вдруг осознаю смысл своего путешествия над лесами и преследования Маукабры.

Почему я не спустился и не спросил ее, куда она подевала мою Альсу? Убила? Тогда пусть убьет и меня, потому что я…

— Мотылек? Это ты? Ты нашел ее?

Да, Маленький Человек. Я нашел ее. Я расскажу тебе, где ее логово, а завтра наведу на нее погоню, пока кто-нибудь из вас будет расправляться с колдуном.

А потом… Потом будет потом, а сейчас думать об этом я не желаю. Да и не могу, если честно…