"…В подведение итога возвращаюсь к гироту, которого Мельхиор Треверр пощадил во время резни. Гирот осознанно пошел на риск потерять лицо, так как имел в резерве преемника Права (ребенка — своего или чужого, сюда же укладываются двадцать пять лет бездействия). В результате означенный гирот, вероятно из сам-ближних, был отпущен мстителем вместе с остальными Неуспокоенными."

Я посмотрел на листы, испещренные крючками и загогулинами. Зачем я шифрую свои записи? Чтобы преступник, если ему вдруг привалит удача выкрасть их, не смог бы проследить за хитросплетениями моих размышлений? Забавно, но еще ни один из моих оппонентов, ни разу не покушался на сие литературное наследие. Неужели им это не интересно? Обидно, господа преступники, такое невнимание, и вроде не чужие мы с вами люди…

Увы тебе, Илен Палахар. Это дело ты, любезный, раскрыть не смог. И не оправдывайся, что, мол, раскрыл наполовину, что, мол, место виновного не пустует… Главный убийца на свободе, уходит к перевалу, и не один, а с заложником. А другого, того, кто как кукушка подложил свое яйцо в чужое гнездо, без клещей ты взять не в состоянии. Сторожевые псы ходят сворой, а против своры ты, дорогуша, мало что сможешь предпринять. Разве что крикнуть погромче, прежде чем тебя загрызут.

Нет, уважаемые дамы и господа, законопослушные и закон преступающие, Илен Палахар официально объявляет, что не пойдет в одиночку рубиться с ощетиненной сворой. Илен Палахар пойдет в отставку, на заслуженный отдых. Старой кочерыжке больше нечего делать в Королевской Страже. Сработалась старая кочерыжка. Завяла, пожелтела и сморщилась.

По коридору прокатился гомон, зашаркали, затопали чьи-то сапоги. Я отложил перо, чтобы не капнуть на бумаги. Возбужденный голос управляюшего на мгновение поднялся над нарастающим шумом: "Хозяйские покои… откупорить трубы… камин протопить… вскрывайте верхние этажи…"

— Что там за суета, поди узнай, — велел я секретарю.

Тот вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Наследник крови, кто бы мог подумать! Помнится, было у меня дело о кровной мести, двадцать с гаком лет назад… Убийство скромного торговца рыбой в городке близ границы с Талорилой, где я служил расследователем при тамошнем гарнизоне. Тоже, между прочим, гиротские семейные разбирательства. И ведь тогда я довольно легко распутал все концы… не иначе, как по молодости и недостатку опыта.

Вернулся взволнованный секретарь:

— Приехал господин Мельхиор Треверр и леди Агавра, с большим отрядом. Говорят, сотни полторы. Часть уже внизу, в холле, я видел, — он понизил голос, — Господин Палахар, это люди из тайной службы.

Наконец-то. Когда дом сгорел дотла, приехала пожарная команда.

— Господин Мельхиор никогда не мелочится. Что ж, надо собираться на доклад.

Я отпер железный сундучок, достал оттуда маленький кинжал-дагу и фарфоровый сосуд с притертой крышкой, позаимствованный мной из Ладаравы. На их место спрятал записи и снова запер сундучок. Секретарь спросил:

— Я должен сопровождать вас?

— Как всегда. Вдруг у господина Мельхиора возникнут вопросы непосредственно к тебе. Заодно понесешь банку с уликами.

В коридоре распоряжался господин Ровенгур. Для главы семейства готовили покои Амандена Треверра, а сейчас, на время, старик вместе с леди Агаврой заняли бывшую спальню покойных супругов Нурранов. Нас с секретарем впустили сразу же, без задержек.

Последний раз я видел господина Мельхиора Треверра лет пять назад, да и то издалека. С тех пор, на мой взгляд, он изменился мало — мумии медленно меняются. Только тогда он еще передвигался самостоятельно, с помощью двух палок, а теперь паралич приковал его к креслу.

— Рад вас видеть, господин Палахар, вы вовремя пришли. Я намеревался послать за вами. Введите нас с госпожой Агаврой в курс дела.

Мне пододвинули кресло, я сел напротив и принялся излагать все события по порядку. Только голые факты, жесткое действие и хронологию, без долгих путанных разъяснений, с какой целью я или кто-то другой повели себя так, а не иначе, чем при этом руководствовались, и почему оно не сработало.

Мельхиор Треверр не нуждался в разъяснениях. Ни наши метания, ни странные выходки преступника загадками для него не являлись. Он попросил уточнений только дважды — первый раз, когда я рассказывал про Мотылька, и второй, когда речь зашла о драконе. Оба раза он расспрашивал не о людях.

Окончив доклад, я положил на стол дагу и сделал знак секретарю. Тот выставил перед стариком фарфоровую банку.

— Здесь обрывки залитой ядом ткани. Хороший врач или аптекарь в Генете, я уверен, сумеет обнаружить отраву и определить ее.

Мельхиор Треверр кивнул.

— Вы хорошо поработали, господин Палахар. Позвольте вас поблагодарить.

— Я исполнял свой долг, господин Треверр.

Банка стояла на столе между нами. Что ж, господин Треверр, теперь ваш ход. У нас с вами два преступника — одного не засадишь, другого голыми руками не возьмешь. Я прекрасно осознаю, что мои доказательства весьма спорны и обвинение может не состояться, даже если за спиной у убийцы не маячил бы Первосвященник и вся его черно-белая свора. Но если вы поддержите меня, господин Треверр, я сделаю все возможное, чтобы вывести кальсаберита на чистую воду. Вы вызвали хватов, а среди них наверняка есть мастера, или, как их называют святые отцы, "искатели истины". Признание у нас будет, а дальше… Мне терять нечего, я одинок, жизнь свою, по большому счету, уже прожил, и даже умудрился измараться не так, чтобы уж слишком. Я бы взялся за это дело, господин Треверр. Не для скандала и не для ублажения собственных амбиций. И я не собираюсь говорить с трибун пафосных речей и срывать с кальсаберитов лицемерные маски, хоть давно пора это сделать. Просто я — слуга закона, господин Треверр. Не более, но и не менее того.

Как "не более" я признаю, что один в поле не воин и желаю от вас если не равноценной, то хотя бы ощутимой поддержки. А как "не менее" — готов выступить в авангарде с боевой песней и со знаменем в руках.

— Еще раз позвольте поблагодарить вас, господин Палахар. Черезвычайно вам признателен. Очень рад буду видеть вас в Катандеране в неофициальной обстановке. У вас ведь бывают отпуска?

Что ж, вы, наверное правы, господин Треверр. Закон — понятие отвлеченное, а своя рубашка ближе к телу. А молодым еще расти и цвести, и детей заводить…

— К сожалению, это мое последнее дело, господин Треверр. Я собираюсь подать в отставку и переселиться в свое поместье. Вряд ли в ближайшее время мне захочется путешествовать.

А когда захочется, вы уже вряд ли будете коптить небо, господин Треверр. Он оценил завуалированную шпильку и легко усмехнулся.

— Тогда попрощаемся, господин Палахар. Вы оставите улики мне?

— Да, на всякий случай.

— Конечно. Благодарю.

Я поднялся.

— Сегодня ближе к ночи или завтра утром приедет городская стража, человек двадцать. Я передам вам полномочия, если хотите.

— Спасибо, это очень кстати.

Хм? Будете гоняться за гиротом? Журавль в небе вас больше привлекает, раз синичка излишне зубаста? Смею уверить, журавль этот слишком смахивает на крокодила.

Значит вы, господин Треверр, обменяетесь реверансами с кальсаберитами и… что? Мирно разойдетесь? Или все-таки отдадите им Рейгреда? Не знаю. Что-то меня задело здесь… не знаю. Разбирайтесь сами. А я умываю руки. Переговорю только с девочкой. Она весьма тесно общалась с этим гиротом-колдуном-Каоренцем… Что он все-таки за существо такое?

— Прощайте, господин Треверр. Успехов вам.

— И вам успехов, господин Палахар.

Я поднялся, отвесил поклон, секретарь тоже поклонился. Один из Мельхиоровых телохранителей отворил нам дверь.

— Дознаватель.

Я оглянулся с порога. Треверр вертел в руке трилезвую дагу и, казалось, был поглощен только ею. Потом он поднял блеклые свои глаза, спокойно и жестко глядящие сквозь старческую слезу.

— Вы храбрый человек, дознаватель. Спасибо вам.

Услышать это было неожиданно приятно. Неожиданно — удовольствие от искренней благодарности старой жабы и невнятная досада на себя за принятое от нее удовольствие. Как хлеб из чужих рук.

Я кивнул и вышел.