Я смотрел на них из-за макушки Радвары-энны. Ядро толпы составляли мужчины, в основном — молодые, с заплетенными волосами, в хорошей одежде, с цепами, вилами и прочими орудиями труда. Кроме этого, так сказать, "ядра", наличествовали мужчины, женщины и дети, одетые кое-как и во что попало, растрепанные со сна и гораздо более возбужденные. Всего их было, пожалуй, не меньше сорока.

Они шли к нам. Радвара-энна оглянулась затравленно. Какого черта, что означает этот балаган?

— Теть Радвара, эй! — крикнул высокий статный парень из "ядра", очень важный, предводитель, не иначе. — Покажь, где он?

Кто — "он"? Дьявол, мозги, а ну, на место!

— Все Чешуйки здесь!

— Позови, слышь, пущай с людями встренется.

— Куда вас понесло, толпой такой? — Радвара-энна вышла на крыльцо, — Ивар, пустая твоя башка, только б народ баламутить!

Рослый "предводитель" слегка смутился, а Радвара-энна замахала руками:

— Факелы свои погасите, из Треверргара видать. Ишь, заявились, как на Весенний праздник!

Толпа зашевелилась. Кто-то тыкал факелом в снег, кто-то бурчал:

— Я ж те говорил, фонари брать надо было, ну как и впрямь увидают да набегут? — кто-то огрызался:

— Много ты понимаешь, — кто-то завелся:

— А пусть и набегут, мы ужо встренем!

Однако факелы потушили почти все. Остались штук пять ламп, в основном — у женщин.

— Ну вот что, мужики, — сказал я, делая шаг вперед. — Давайте-ка по домам. Пошумели, и будет.

Меня окинули скептическими взглядами.

— Да ты кто такой, чтоб нам указывать?

— Хозяина покажь! — сухонький дедок — в чем душа держится — в азарте пристукнул по земле рукояткой вил.

— Мы семь миль отмахали — с тобой, что ль, лясы точить?

— Хозяин где?

— Нету, — фыркнул я. — Ушел. По делам.

— А ты кто? — вперед пробился совсем молодой парнишка, в косы вплетены кожаные ремешки, в обеих руках — по потушенному факелу, то есть, по короткой легкой дубинке.

— Раскомандовался тут! — встрепанная баба в кое-как накрученном на голову платке, руки в боки. — Откедова взялся только!

Другая, единственная из женщин с заплетенными косами, даже, кажется, нитки синие в косах, оттолкнула встрепанную, бормоча:

— Ой, братцы, чужак. Можа, он самый это и есть? Эй, парень, звать-то тебя как? — на остром лисьем личике — жадное любопытство, синие нитки — почему синие, в чем вина ее, кто это, Сущие, я не помню лица этой женщины…

Лервета? Лервета из Чешуек, бондарева жена?.. А где же ее муж?.. А вон тот человек — не Авгар ли? А этот мальчишка, боги, до чего похож на Вевара, который лучше всех в Пере лазил по деревьям…

Со стороны деревни подходили новые люди, кто-то затеял перебранку по поводу факела, который велено потушить, а то из Треверргара увидают хозяина, а где хозяин-то, да хозяина нету, ушел кудысь, тут заместо него чужак какой-то, из себя нахальный…

— Что эт вы здеся собрались, э? — одна из вновьприбывших принялась шустро распихивать всех вокруг, тараторя:- Радвара занята, мазь она варит, ей Мать-Ведьма велела! Не мешайте, олухи! Нету тут никаких демонов, со сна вам мерещится, а кому — по пьяни.

— Дура! — не выдержал долгобородый человек в узорном оголовье — староста, видать — из Чешуек, — На кой нам демоны твои, нам хозяин нужон!

Холодное, злое — вскипело во мне и плеснулось через край.

— Хозяева ваши — в Треверргаре. Бунтовать вздумали?!

Откуда они вообще взялись, какого черта!

— Эва! — разобиделись крестьяне, — Будешь еще нам указывать!

— Подпевала круглоголовый!

— Змеючий прихвостень!

Распаляли сами себя и друг друга.

— Братцы, да он подосланный! — заорал крепкий мужичина в кожаном новом фартуке — кузнец.

— "Хват" это, люди добрые! Как есть "хват"! Прознали в гнезде змеючем, прознали про хозяина, схватили его, болезного, в доме держат!

— То-то он тута командует!

— Бей его, братцы!

Кинулось человек пять. Подскочили к крыльцу, размахивая орудиями землепашеского труда, я отодвинул себе за спину Радвару-энну с ее клюкой.

Подставил предплечье, прокрутив, перехватил цеп, вырывая петлю из рук владельца.

Йерр. Она истекла на крыльцо, медленно, с достоинством — бедняги в ужасе шарахнулись, бабы завизжали.

— А-а, дьявол!

— Да не дьявол это, а конь! — вопила та, что бормотала про мазь и Мать-Ведьму, — Кады ен по небу летает, у его крылья вырастают!

— Дракон это! — кричал кузнец, выставив перед собою "кольцо", — Видал я его летом.

Эрхеас, что хотят эти вессары? Они злы. Нам напугать их?

Они хотят глупости. Невозможного.

Не надо расстраиваться, Эрхеас. Мы прогоним их. Прогоним, да. Не будем убивать. Просто прогоним.

Потянулась, выщелкнула когти, проскребла полуторафутовыми "лезвиями" по крыльцу.

— Дракон… Который монахов пожрал кальсаберитских… — уважительно пронеслось над толпой.

— Э, Лувар, гля, когтищи, а?

— Братцы! — охнул долговязый Ивар, — Дракон-то, братцы — хозяйский. Хозяйский это дракон.

Как будто есть, с чем сравнивать.

— Хозяин, ты, что ль? — староста шагнул ближе, всматриваясь в неровном, прыгающем свете ламп.

— Че-то ен больно хилый, — пробормотал кузнец, — Представительности никакой.

— Ага, — поддержал один из дедков, — Эдаваргоны, они — того. Посолиднее, значит. Взять вон хоть господина Ирована, да и наш-то сам…

Отчего-то перехватило дыхание. Неужели — от того, что Эдаваргонов моих помнят, не забыли, хоть вот этот старик…

— Проваливайте отсюда, — сказал я. — Проваливайте подобру-поздорову.

Малышка выгнула спину и мягко привалилась ко мне боком. А я…

Я почувствовал в ней что-то — новое. Что-то, чего не было раньше. Но разобраться, что это — не мог.

Толпа побубнила немножко, потом долговязый Ивар подошел к крыльцу вплотную. Предводитель, ишь ты, тоже мне. А если Йерр полоснет тебя лапой?

— Ты, мил человек, ответь, — нахмурился Ивар, — Ответь людям по чести — кто таков есть? Коли хозяин ты наш, так и скажи, хозяйское слово — закон. А коли нет — че раскомандовался?

— Кто я таков — то мое дело. Вам я не хозяин, и хозяина вашего здесь нет. Так что идите по домам, люди добрые. Не таскайте змею за хвост почем зря.

И не смейте лезть, куда не просят, чтоб вам всем пусто было! Не смейте, слышите?

— А дракон хозявский у тя откель? — не сдавался Ивар.

— А Треверров кто на тот свет отправлял, а? Был же хозяин, Выкуп брал, приношения в Орлином Когте жег, — поддержал старик, которому нужна представительность.

— А ты че молчишь, Радвара? — всплеснула руками Лервета, — Знак кто послал? Хозяин куды девался?

Что?

Что она сказала?

Радвара-энна вдруг проскочила мимо меня с крыльца, отбежала на несколько шагов и, указывая на меня, крикнула:

— Вот он, люди, хозяин ваш, Сущими сбереженный! За кровь невинную Выкуп взял, успокоение даровал душам исстрадавшимся, обложили его змеючьи дети со всех сторон, без помощи вашей пропадет хозяин!

Вот оно что, Радвара-энна. Не ждал.

Удара в спину открытую — не ждал.

Значит, пускай помогут крестьяне хозяину своему "по Слову верности". Помогут — сбежать, бросив их на расправу старому Пауку…

— А че ж ен тады отбрыкивается? — изумился парнишка с кожаными ремешками в косах.

— Молод ты ишшо, — одернул дедок-ревнитель традиций, — Без понятия, а туды ж… Подводить нас не хочет, — с гордостью поглядел на меня, — Того, по Канону действует.

— Ты — это, — вступил кузнец, без всякой надобности отирая руки о фартук, — Ты не тушуйся, господин. Ты прямо сказывай, че делать нам.

— За нас не боись, мы, коль чего — в леса уйдем.

В леса. Конечно. Ты, молодой, здоровый — уйдешь. А старики? А бабы с ребятишками? А скотину куда уведешь, где держать станешь? Зима на дворе. Кроме всего прочего, следы на снегу видны прекрасно.

Мельхиор Треверр будет в ярости. Вовсе не нужно встраиваться, чтобы просчитать его.

Будет резня. Кровь будет. Много крови. "Во имя верности".

Спасибо, Радвара-энна. Спасибо.

Как ты могла, знахарка, Даром наделенная — дети, женщины, беспомощные… Как ты посмела подумать, что я пойду на такое?!

Раз-два — нету.

Спокойно.

— Ладно, — сказал я. Укротили хозяина, укротили. — Пусть завтра сюда один человек придет. Дам ему задание. А сейчас — ступайте. Нечего здесь торчать.

Удовлетворенные, они начали расползаться. Каждый проходил мимо крыльца, прижимая к сердцу правый кулак. Некоторые оборачивались, уже отойдя. Мальчишка, так похожий на детского моего приятеля, помахал рукой, женщина, видно, мать, одернула его…

Я стоял на крыльце, привалившись к косяку, и глядел им вслед. Странная все-таки штука — человек. Столько лет прошло, поколение успело родиться и вырасти, в глаза не видав Эдаваргонов, обходя Орлиный Коготь десятой дорогой, сложив "кольцо"; и к Треверрам привыкли, а что, зазря, небось, не обижают, вполне себе хозяева, тихо все было, спокойно, сколько лет, боги…

И вот бросили в озеро камень. И круги пошли по воде. Что им всем в наследнике крови, в Клятве моей, в памяти о прежнем, они не давали Слова, они всю жизнь помнят хозяевами — Треверров…

Почему? Зачем?.. Ведь не думают же они, в самом деле, что наследник отберет Мерлутские земли себе?

Эрхеас, что случилось? Почему ты расстроился, Эрхеас? Что плохо?

Йерр, златоглазка моя…

Я присел на корточки, прижался лбом к ее лбу.

Почему — больно, Эрхеас? Эти вессары — они были рады. Рады тебе, да.

Они умрут из-за меня. Я этого не хочу.

Ты устал, Эрхеас. Просто — сильно устал. Зачем им умирать? Никто не будет умирать. Пойдем, Эрхеас. Надо поспать. Обязательно надо поспать. Все пройдет.

Она мягко обвила хвостом мои плечи. Потерлась щекой, ткнулась лбом в ключицу мне…

Эрса…

Свет, свет ослепительный, глазам больно, яркость ярая, растворяется боль, страх, стыд растворяется, горечь, уходит все, все уходит, нет ничего, все пустое, все — пустяки, смешно, смешно, боги, ничего нет, нечего бояться, взгляд твой, золото сумасшедшее, мы безумны с тобой, в этом безумном мире все безумно, безумно, кроме нас, кроме…

Эрса.

Ты часто плачешь в эрса, Эрхеас — почему? Тебе больно?

Нет, маленькая моя. Нет. Это просто… это — от тепла. От счастья. Йерр, аэсса, только ты у меня. Только ты, никого больше.

Никого и ничего.

Пошли в дом, златоглазка. Пошли спать.

А — она, Эрхеас? Почему она не идет в дом, не идет спать?

Она?

Я повернулся, поглядел на жалко кутающуюся в шаль щуплую старую женщину, пожал плечами.

Мне нет дела до нее, Йерр. Пойдем спать.

И мы вернулись к нашим пациентам. Ни один, ни другая не проснулись. Иргиаро задумчиво восседал у стола. А вот Летери еле успел забраться к себе на печку.

Пусть их.

Я улегся на свое место, Йерр — рядом.

— Спокойной ночи, — сказал я Иргиаро.

— Спокойной ночи, — ответил он.

Осторожные шаги. Тень на стене. Тяжелый вздох. Шуршание.

Тишина.