Мы отрабатывали "веер вариантов" на работу в одну команду. План выемки пришелся им по нраву, со своей стороны они брались обеспечить панику и отвлечение "хватов" на время, необходимое Иргиаро, чтобы произвести выемку. Мы прокачивали основные варианты, добирали дополнительные, а я все никак не мог отделаться от странного ощущения. Словно время дернулось вспять, и я — в Каорене, и Эдаро сказал: "Пробуй работать в команде, наследник. Оно не лишним будет." Эти трое… Дьявол меня раздери, они — тройка, сработанная в лучших традициях каоренской школы, им не надо разговаривать друг с другом, достаточно взгляда, движения бровей…
"Маленький, старенький, незаметный"!.. Хотя… да, Ведущий здесь — не он. И не умница-Паучонок. Вот так так, парень. Не ожидал, признаться. Где же все это было раньше, гвардеец ты мой? Неужели так крепко спало? Ты держишь их, Эрвел Треверр. И будешь держать. И не только их. Сущие, какие задатки! Над такими, как ты, парень, в Каорене трясутся, пылинки сдувают, гоняют втрое против обычных рекрутов, все соки выжимают, чтобы разбудить Держащего…
Что ж, значит, все верно. Ты сможешь взять под руку крестьях Мерлутских земель, ты будешь им защитой от старого Паука, и от всех прочих, кто решит указать гиротам их место… Старому Пауку не сломать тебя, ты слишком силен. И ты — не один, эти двое за тебя костьми лягут.
Как ты собрал тройку, парень, как чисто ты их собрал, как работает Паучонок, как здорово тянет не играющий капеллан! Интересно, а они чувствуют в тебе стержень? Иргиаро вон — чувствует, но он все-таки эмпат…
Хорошо, что я не убил тебя. Пожалуй, только сейчас я это до конца понимаю… Ха, а вот сам ты не понимаешь, что с тобой приключилось. Не осознаешь, что стержень тройки — ты. Не чуешь, как на твоей поддержке, на твоем заделе, работает твоя команда… Я скажу тебе об этом, Эрвел Треверр. Заодно объясню, что ответить крестьянам, когда они спросят про Камень и про Слово братства…
— Хорошо. С паникой — прокачали. Выберете вариант по обстоятельствам. Иргиаро следит за отцом Дилментиром, мы четверо — за Иргиаро.
— Четверо? — приподнял бровь Паучонок.
— Собаки? — спросил Эрвел.
Я кивнул:
— Они самые. Теперь еще одно дело. Это касается дальнейшего.
Он чуть нахмурился.
— Крестьяне, — сказал я. — Они — гироты, со всеми гиротскими достоинствами, плавно переходящими в недостатки. Они обижены. Озлоблены. Достаточно слабой искры, чтобы вспыхнуло.
Он кивнул, продолжая хмуриться. Думаешь, я угрожаю? Паучонок хотел что-то сказать, но "старенький и тихий" взглядом одернул.
Иллюстрация к Игровке: пусть сперва доскажет.
Правильно, отец Дилментир.
— Так вот, ты легко можешь привести ситуацию в норму. Даже больше. Тебе нужно принять хотя бы внешние рамки гиротского Канона. Стать их хозяином не по воле короля, но по обоюдному договору — между тобой и ними.
Он поглядел на меня, вбирая, встраиваясь. Давай, парень. Ты ведь тоже не хочешь крови. И я ее не хочу. Довольно крови, Сущие!..
— Что ж, — проговорил он наконец, — Что нужно сделать?
Я помимо воли улыбнулся. Молодчина, боги, какой молодчина!
— Когда мы отсюда уберемся, к тебе обязательно придут крестьяне. Они либо спросят, где твой брат, либо ты сам им скажи, что брат твой Релован уехал, а ты остался с ними по Слову братства.
— Спасибо за информацию, господин Эдаваргон, — сказал Паучонок.
Эрвел молча кивнул.
— И, если они позовут тебя к Камню — сходи. Слово, сказанное у Камня, нерасторжимо. Получив там их верность, можешь быть спокоен. А нам пора. Прощайте, — поднялся, — Пойдем, Иргиаро.
Мы забрались на подоконник по поставленным друг на друга ящикам.
— Адван, — окликнули снизу.
Он стоял, закинув голову, и грустная полуулыбка размывала лицо его, словно легкие волны:
— Удачи тебе завтра, Адван, — улыбка оформилась, — И тебе удачи, Мотыль Иргиаро. Прощайте.
— Прощайте, — эхом отозвались Паучонок и капеллан.
— Прощайте, — сказал Иргиаро и подхватил меня. Пожалуй, я несколько переборщил с "эссарахр для вессаров"… Плевать, Имори он хватать руками не будет. Бедняге достанется покрепче.
Прощайте. Удачи и вам завтра. То есть, уже сегодня. И не только сегодня. Вообще — удачи вам. Прощайте. И простите меня, что все сложилось так.
Иргиаро толкнулся ногами от подоконника и мощно пошел вверх. Снег еще кружился, и тучи закрывали небо. И "хваты" в небо не смотрят, опасность — внизу, бунтующие гироты по небу не летают. "Хватам" нет дела до гипотетического вампира, их ориентировал не старый Паук, а их старший. "Хваты" — люди трезвомыслящие…
Черт, да что же это такое!
Опять.
Собраться.
Раз-два — нету!
Все в порядке. Мы работаем вместе. Вместе, черт тебя дери! Расслабься.
Вот так.
Жаль, ты мало натаскивал меня на работу в команде, Эдаро. Впрочем, разве я мог себе представить что-нибудь подобное? Пожалуй, даже сам Учитель, при всех его способностях, не мог бы такого представить… Работа в команде — единственное, что мне всегда плохо давалось. Слишком привык — сам…
Собаки встретили нас у Орлиного Когтя. Наверх, к Иргиаро, мы не пошли — витражики уехали, окна открыты. А вещи, которые нам пригодятся, я перетащил в Халорову комнату еще днем. Рагские сабли, самые легкие из моих клинков, слабая надежда, что левая рука не откажет посреди дела; драконьи когти для Иргиаро, ирейская кольчуга для него же, тенгонник, пояс с метателями; налобный щиток для малышки… И торф для жаровни тоже. Так что все вчетвером мы отправились именно туда. Время впереди еще есть.
— С драконьими когтями потренируемся попозже, — сказал я, растапливая жаровню, — Чаю хочешь?
— Чаю? — Иргиаро вскинул голову, — Ну, давай чаю…
Снял со спины свой "талисман", уселся, пристроив меч на коленях. Я положил решетку и водрузил на нее котелок. Иргиаро был задумчив, словно что-то не давало ему покоя, словно все никак не мог вспомнить или понять какую-то важную мелочь. Что, парень? Может, прокачаем вместе?
— Знаешь… — он поглядел на меня с решительным видом, — Я вот подумал, может, он тебе понадобится завтра? — и кивнул на меч.
Пару ударов сердца я тупо соображал.
Мне.
Предлагают.
Двуручный.
Меч.
Вместо рагских сабель.
Свой тарангитский клинок я сломал. Когда Гер пришел арестовывать меня. Большой меч — возможность давать левой отдых. Возможность продержаться подольше? И, может, даже уйти живыми? Старый Паук оклемался. Они вполне могут ждать меня завтра. А я, черт бы меня побрал, все еще не в форме.
— Ты серьезно?
Я давно уже пускаю слюни на этот меч, Иргиаро. Но я не стал бы просить его у тебя. Думал, ты отправишь его вместе с остальными вещами. А ты не отдал его Маленькой Марантине. Оставил. Потому, что он прибавлял тебе уверенности, меч твоего брата?
— Ты посмотри, — сказал Иргиаро, — к руке примерь. Я же не знаю.
Я поднялся, сделал два шага. Иргиаро протянул мне сверток.
Легкий.
Слишком легкий для двуручника.
Из чего он сделан, деревянный, что ли?
— Можно? — машинально спросил я, а пальцы уже разматывали тряпье, освобождая чертополоховый цветок шестопера, рукоять, причудливо украшенную гарду с шипами на концах… Мягкий толчок в ладонь — словно щенок ласкается, устав от одиночества, к первому встречному… Чуть потянул рукоять… клинок выскочил из ножен почти на треть.
И я забыл, как дышать.
И вспомнил — не сразу.
Быть того не может…
Почему — не может?
Это — жизнь.
Жизнь.
Моя и — Йерр.
И — их с Имори.
"Хватам" будет — не до них.
Ох, как сильно не до них будет "хватам"!..
Из глотки моей вдруг вырвался странный звук, ноги отказали, и я хлопнулся задом на пол, и согнулся пополам, и меня затрясло, и клокотало в груди, билось, мучая горло, и прорвалось давно забытым — я хохотал, хохотал и никак не мог остановиться, пусть ждут, пусть устраивают засаду, пусть, и уже хрипел и сипел от смеха, и слезы катились по щекам, и ничего, ничего нельзя было поделать… а потом ткнулся лбом в него, в лед и жар, в невозможно гладкую поверхность "черного зеркала", и словно рука друга коснулась моего лба, и истерика улетучилась, и остались только тепло и покой.
— Ты знаешь этот меч? — спросил ошарашенный Иргиаро, — Ты его видел раньше?
Я помотал головой, прочистил горло.
— Его я не знаю. Я видел его братьев.
Ирейский меч. Вышедший из-под молота Ведающего. Возле самой гарды выгравированы заключенные в пятиугольник три языка пламени. У Эдаро есть стилет. С таким же клеймом. Эдаро сказал, что отдал за него две сотни "лодочек" — повезло необычайно.
— Мы останемся живы, Иргиаро. Все — останемся.
— Я рад, что он тебе понравился, — пожал плечами вампир.
Понравился? Боги мои, и такое сокровище обитало у существа, настолько не способного понять, что попало к нему в руки!
— Это ведь меч твоего Ирги?
Нгамерт. Откуда у нгамерта "черное зеркало"? Кальна. Аристократический род? Не просто аристократический — богатый до неприличия… При чем тут тильская кровь?..
— Это — наследство моего брата, — проговорил Иргиаро глухо, — Он сказал… отдай своему побратиму.
Дыхание снова перехватило.
Раз, два — нету!
— Хорошо, — сказал я почти спокойно. — Я его тебе сразу верну.
Он фыркнул:
— Да уж верни. Я с тобой брататься… — и вдруг замер, открыл рот и вытаращился на меня.
Или — мне за спину?
За спиной у меня сосредоточенно вычесывался Ун.
Я повернулся к Иргиаро.
Эй, да у парня сейчас глаза лопнут…
— Что случилось?
— Пропасть!!! — заорал он вдруг, — Ты нарочно это сделал! Игрок проклятый!
— Что сделал? — выпросил у него меч? — Ты сам мне его дал! — спокойно, дьявол! — Возвращаемся к первоначальному раскладу. Саблями обойдусь, — меч сопротивлялся, не хотел лезть в ножны.
— А кровь я твою что, обратно выплюну?! — Иргиаро вцепился зубами в свое запястье, яростно рванул — хлынуло — сунул мне в лицо сжатый кулак: — На, глотай!
Кровь.
Нет!
Я сунулся лицом в колени, нет, не надо, нет… что-то с грохотом рухнуло рядом, задев бок, стон-мычание…
Он — слышит.
Лучше, чем раньше.
Он…
Раз-два — нету!
— М-м, нет, нет, м-м, не надо… — он скорчился, зажимая рот руками, пачкая вокруг алым из раны на запястье, — уберите, не надо… — отталкивал свою руку и снова хватался за лицо.
Я отвел его скрюченные, слипшиеся в крови пальцы, стиснул в ладонях иззелена-бледное лицо, поймал безумный, опрокинутый внутрь взгляд.
— Раз-два — нету, — шептал я, — все кончилось, все ушло, — и меня накрыло удушливой волной отчаянной непонятной тошноты, отвращения, ужаса… — Отдай, — еле шевелились губы мои, — Вот так… вот так… Вот и все.
Он сглотнул раз, другой, муть животного страха рассасывалась, на впалые щеки медленно возвращалась краска.
— Что это было? — выдохнул едва слышно.
— Прости, — сказал я, тоже сглатывая помимо воли. — Это — сильнее меня.
Он встряхнул головой, отгоняя наваждение. Пробормотал:
— Это ты прости. Я не подумал.
Я сам не подумал. Не подумал. Не ожидал. А мог бы, между прочим. Вампир. Побратимство. Кровь…
Кровь течет — жизнь выходит… запястье твое еще кровоточит… кровь течет — плохо…
Левая рука моя перехватила его ладонь.
Губы прижались к ране.
Горло сделало глоток.
Пальцы правой свели вместе края раны, остановили кровь.
Осторожно переместились чуть выше на его предплечье, отодвигая край рукава.
— Вот мы пред вами, Вышние… — проговорил он тихонько.
Сердце толкнулось отчаянно, что-то скрутилось внутри тугим жгутом…
— Пред вами…
— Отныне — спина к спине…
— Спина к спине…
Я никогда ни с кем не братался, Иргиаро, нас с Идгарвом к Камню отнесли отцы… Потом… у ножа в броске не может быть друга… не может быть брата… Кален-драконид предлагал, я отказался… он обиделся, кажется…
— Твоя боль — моя боль, брат мой…
— Брат мой… — дыхание пресеклось, я уткнулся лбом в плечо ему, что это, Сущие, что со мной, почему, эрса-тахх, мы — эрса-тахх, Иргиаро, твоя боль — моя боль, брат мой, твоя боль болит у меня, у меня нет братьев, сам ушел, отрезано…
Есть. Брат. Я.
Рука его охватила мои плечи. Рука брата.
Да. Ты. Ты…
Он говорил еще. Слова формулы. Я не мог повторять вслух. Не было воздуха в легких, язык прилип к небу сухим комком прошлогодних листьев, я кивал, возя лицом по его плечу, и слова повторялись внутри, причиняя сладкую боль…
Вот я наизнанку перед тобой, брат мой, а те, кто там, наверху, — смеются, твоя боль болит у меня, брат мой, тепло твое греет сердце, жалость твоя не унижает, мы — эрса-тахх, кто из нас пациент, кто — Аррах, неважно, мы — эрса-тахх, брат мой, мы останемся живы завтра, ирейская кольчуга и ирейский меч охранят нас, не бойся завтра, брат мой, оно ничего нам не сделает, и не стыдись, что боишься, я сам боюсь, живое хочет жить, я знаю, сам умирал и убивал, брат мой, мы оделеем смерть завтра, отберем у смерти — жизнь, мы, эрса-тахх…
Эрса.
В носу отчетливо хлюпнуло. Что за черт! Я высвободился, глянул ему в лицо. Губы его тронула слабая улыбка. Что это, Иргиаро? Ни ты, ни я этого не хотели, оно случилось — само. Как говорила Таосса:
"— Иногда ты встречаешь человека. Незнакомого, чужого. И понимаешь, что он — близкий. Брат. Друг. Это — тоже эхат."
Это — эхат, Иргиаро? Когда-то, раньше, в прошлый раз или в позапрошлый, мы были — братья? Или — друзья? И теперь эхат напомнил нам об этом?..
Что-то было не так. Неправильно что-то было… Потом я понял, что. Маленькая Марантина говорила "нельзя звать Мотылька по имени, если он сам его не назвал". Видимо, аблисы в этом вопросе очень щепетильны, Маленькую Марантину он тоже не зовет по имени… Холодноземцы берут себе прозвища, и даже между собой за пределами называют себя и друг друга "Носатый Ястреб", "Трилистник", "Легкий Ветерок", "Язык без Костей", "Тот, Кто Вернется"…
Он называет меня "колдун". "А это мой брат, его зовут колдун"… Не хочу, чтобы он звал меня так. Хотя есть еще варианты — "некромант", например. Или — "убийца"…
Но — имя…
— У меня два имени, — сказал я. — Мать назвала меня Релованом, а… Восприемница — Эрхеасом…
Что я мямлю-то так, Сущие? Потому что никогда раньше не приходилось брататься?.. Потому что он может сейчас фыркнуть — на черта мне сдалось твое имя, колдун?..
— А тебе самому как больше нравится?
Нравится?
— Не знаю, — Релован Эдаваргон умер. Выполнил свою клятву и умер, нет его больше… Эрхеас… Эрхеас — изгнанник, но, пока жива Йерр, жив и он… — Йерр зовет меня Эрхеасом…
— Хорошо, — чуть вздохнул Иргиаро, — Пусть пока будет Эрхеас. Но ты уж как-нибудь определись. Самому же проще будет. А мое имя — Стуро. Кстати, — слабо фыркнул, — у тебя, кажется, есть еще один брат.
Что? Еще один…
— Ну, наш сумасшедший. Он, правда, приверженец Единого, у них свои… оригинальные обычаи… — усмехнулся, видимо, забавно выглядела моя растерянная физиономия, — Э, а кто-то чаю обещал? — и кивнул на почти выкипевший котелок, яростно булькавший на решетке жаровни.