Некромант! Не просто колдун, а некромант!

И уж конечно, не найлар. Самый что ни на есть распронагиротистый гирот в сто сороковом колене, с кровью настолько чистой, что ею можно протравливать металл. И, конечно, как и все традиционные гироты, совершенно сдвинутый на гиротских мертвецах.

Вся их примитивная языческая религия пронизана культом мертвых. Весь пантеон скопом именуется — "Сущие", и только единственную богиню, персонификацию смерти, они почтительно поминают особняком. И знаете, какое имя они ей придумали? "Сестрица"! Родственница, значит, ближайшая. Любимая, родная, долгожданная. Желанная. Тьфу!

Понятно, ради чего этот занавешенный укротитель окрестных Маукабр вцепился так в разрушенный замок. Где еще найти лучшее место для вызывания духов?

Старые гиротские развалины! Заселяем потихоньку. Свой упырь у нас уже есть, теперь некромант объявился. Дракон завелся, правда, без сокровищ. Но сокровища, между прочим, тоже имеют место. У упыря в логове запрятаны. Серьезные, надо сказать, сокровища, шесть тысяч каоренских "лодочек". Реквизит в полном комплекте. Трупоедов вокруг целые полчища. Вот только пары-тройки оборотней нам не хватает для полного букета. Ау, Каорен!

Но если серьезно… Если серьезно, то слухи о "неуспокоенных", вероятно, распространились весьма далеко. С одной стороны — хорошо, люди боятся. С другой — плохо, привлекают толпы некромантов. С одной стороны, опять же, хорошо — колдун не побежит докладывать властям о подозрительных вампирах, если заметит таковых. С другой, опять же, плохо — если уж колдуна заловят, то вытрясут все до последнего, бродягу и беглого каторжанина так трясти не будут, а прокаженного тем более. Лучше уж он был бы прокаженным!

Фу, Альсарена, грех желать ближнему зла. Он же не жить в развалинах собрался, в самом деле? Надо будет спросить его, долго ли он собирается общаться с духами. Вряд ли долго, повызывает себе и уедет восвояси.

И, потом, конечно, любопытно. Грешна, сознаюсь. С детства меня интересовало все, что связано с магией, но не страшные сказки на ночь, и не балаганные фокусы, а настоящее, всамделишное волшебство. Отсюда и путешествие к марантинам в Кадакар. В Бессмараге мне прочистили мозги, научили не путать магию с примитивным колдовством. Я хорошо усвоила марантинское правило: уважай чужой опыт. То есть, даже язычник-некромант, жгущий на жертвенном огне ароматическую смолу или лягушачью кожу, вполне может обладать интересующими меня знаниями. Отринуть и заклеймить мы всегда успеем. Сначала надо попробовать понять.

С Радварой, местной знахаркой, дружба у меня не сложилась, хотя, видит Бог, я старалась найти общий язык. Но у старухи личные причины ненавидеть не столько меня, сколько лираэнцев вообще, и Треверров в частности. Какие-то старые, замшелые, мхом поросшие счеты, вдаваться в которые у меня нет никакого желания. То ли прежних ее хозяев когда-то обидели мои родственники, прогнав с земли, то ли ее саму. Хотя, насколько помню, никто ее ниоткуда не прогонял. Гироты, кстати, все очень злопамятны, а бабка еще и из ума выжила. Ох, да Бог ей судья, пусть себе злится на здоровье.

А что до занавешенного колдуна, то я с самого начала взяла неверный тон. Таким нельзя угрожать, таким бесполезно предлагать помощь. Гордость, проклятая языческая гордость, помноженная на гипертрофированное самомнение. Колдун, еще бы! Свирепый и ужасный. Маукабру как собаку приручил. Есть чем гордиться, не правда ли? А мне есть чему поучиться у свирепого и ужасного. Поэтому задвинем подальше собственную гордость и пойдем на поклон. Просить помощи.

Хм, забавно. Я думаю о чем угодно, но не о погибшем дядюшке. Вчера старательно плакала над бездыханным телом вместе с вдовой и другими женщинами, чистосердечно пытаясь разбудить в себе скорбь. Но не преуспела. Собственное безразличие меня возмутило, я даже наказала себя, воздержавшись от очередного свидания со Стуро. Задержалась в капелле дольше всех, отец Дилментир прогнал меня чуть ли не взашей. Старик слишком хорошо обо мне думает. Всплеска эмоций я все-таки добилась. Мне стало стыдно.

Но в конце концов это, наверное, признак действия механизма компенсации, защита от шока. Какие-то глубинные пласты сознания, марантины называют их Тенью, работают, защищая от боли, заставляя отвлекаться на мелочи. Чувство потери придет потом, когда разум свыкнется с фактом смерти. Вот тогда и зальемся искренними слезами.

А пока я намереваюсь цинично использовать гибель любимого родственника в личных целях. И не вижу в этом ничего предосудительного.

Но тут, у ворот гиротских развалин, вернее, у того, что когда-то было воротами, мои собаки заартачились. Редда забежала вперед, принялась порыкивать и всячески изображать непослушание. А Ун вообще ухватил меня за юбку и потащил обратно в лес.

— Прекратите сейчас же! Что за безобразие! Домой отправлю!

Я вертелась, пытаясь отогнать расходившихся псов. Нет, с ними определенно надо что-то делать. Отдам их Имори. Вроде бы они его хоть как-то слушаются. По крайней мере, больше, чем меня. Пусть приучит их к строгости.

— Редда! Ун! Фу, я сказала! Палки не пробовали? Вот я вам сейчас задам!

— А где, собственно, палка?

Я аж подскочила. Колдун! Подкрался незаметно!

Он остановился в проеме ворот, высокий, в черном плаще, в палаческом черном колпаке, со скрещенными на груди руками. Весьма впечатляющая фигура, что есть, того не отнимешь.

— А? — я растерялась немного, — Здравствуй, любезный. Вот, псы что-то упрямятся. Никак не слажу.

Означенные псы уже стояли между нами, вздыбив шерсть. Колдун кивнул закутанной головой.

— Ты неправильно обращаешься с ними, Альсарена Треверра. Это не твои собаки.

Я возмутилась:

— То есть, как не мои? Еще как мои! Мне их… подарили.

— Именно это я и имею в виду. Что сегодня привело тебя сюда, Альсарена Треверра?

Я постаралась изобразить самую приветливую улыбку.

— О, пришла извиниться. В прошлый раз наша беседа окончилась так, хм, неудачно…

Наверно, он довольно усмехнулся под своей повязкой. Такой тон нравился ему гораздо больше прежнего.

— Что ж, принимаю твои извинения. Проходи. Гостьей будешь.

Приглашающий жест. Редда и Ун позабыли свое упрямство и с достоинством экскортировали меня в развалины.

Я прошла в полутемное помещение залы. Оно казалось чуть более обжитым — уютный костерок, чурбачки вокруг, знакомые мне баулы. И — Маукабра. Конечно же, Маукабра, как же без нее! Свернулась как кошка, положив голову на лапы, я даже сперва приняла ее за третий баул. Атмосфера вполне дружелюбная, никакого давления на мозги. Словно большое домашнее животное.

— Не бойся, — сказал колдун, — Ты гостья, она знает. Садись к огню.

Я пристроилась на чурбачке, признаться, подальше от некромантского ручного зверька. Псы прилегли рядом, не теряя бдительности. Сам колдун уселся прямо на пол, откинулся на Маукабрин крутой бок, как на спинку трона. Гладкая черная голова сейчас же переместилась ему на колени.

— Понимаешь ли, любезный Тот, Кто Вернется, — начала я доверительно, — подумав немного, я поняла, что пошла в поводу ленивого и косного мышления, простительного лишь темным крестьянам. Ибо человек, так культурно и грамотно разговаривающий, одетый и держащий себя так, как ты, никак не может быть ни бродягой, ни больным лепрой. Поэтому я еще раз прошу прощения за недостойные речи. Наверное, у тебя есть серьезная причина поселиться в этих развалинах.

Колдун царственно кивнул:

— Ты права.

Я решила, что с официальной частью можно закругляться. Пора выгребать на интересующую меня тему.

— В деревнях говорят… это место неуспокоенных душ. Это верно?

— Верно.

— Ты… ты приехал… вызывать их? Разговаривать с ними?

Пауза. Колдун поглаживал голову Маукабры, похожую на плоский, отшлифованный морем валун. Маукабра жмурилась.

— Можно сказать и так, — пробормотал он задумчиво. Потом опять кивнул, — Да. Я приехал за этим.

— А это, — я указала на баулы, — Приспособления для… ритуала? Духам положено возжигать благовония, приносить жертвы, и… Прости, я не очень сведуща в этих делах. На самом деле, я пришла за помощью.

Колдун вскинул замотанную голову. В прорезях блеснули глаза, вероятно, расширенные от удивления.

— За помощью? Ты? Ко мне?

— Странно, да? — я развела руками, — Я последовательница Единого, но я и марантина. Вернее, я получила образование в марантинском монастыре. Я знаю, что языческие ритуалы имеют под собой вполне реальные обоснования. Я не суеверна. Поэтому… позволь в общих чертах…

— Я слушаю.

— К нам в Треверргар на праздник Дня Цветения съехались гости и родственники. Во время вчерашней охоты погиб один из них — Невел Треверр, мой дядя. Все говорят — его задрал кабан, но я… меня мучают сомнения. Я бы хотела просить тебя вызвать его дух и узнать… правда ли это?

Долгая пауза. Маукабра широко раскрыла свои светло-золотые глаза и глядела на меня с колен некроманта. Сам некромант застыл, забыв ладонь на ее темени.

— Я не стану делать этого, Альсарена Треверра, — проговорил он, наконец.

Голос его, и без того черезвычайно глухой и низкий, стал совсем замогильным.

— Почему? Потому, что я последовательница Единого?

— Нет, — ладонь снова заскользила по Маукабриной голове. Золотые глаза закрылись, — Не только поэтому, и даже не столько. Невел Треверр не ответит мне.

— Понимаю. Слишком сложно. Ты, наверное, долго готовился?

— Да. Долго.

Невольно я ощутила что-то вроде уважения. Пусть колдун, пусть язычник — но не шарлатан. Нет, не шарлатан. Он верит в свое волшебство, а это серьезно.

— Ты не похож на площадных фокусников, предлагающих вызвать кого угодно, от духа короля Лавена до любимой бабушки. Мне нравится твое отношение к работе. Профессию нельзя унижать.

— Я тоже так считаю, — моим воодушевлением он не заразился. По крайней мере, не подал виду.

Однако, похвалы всегда приятны, особенно, если не льстивы, а я не льстила.

— У марантин я пыталась приобщиться к некоторым магическим практикам. Но так как я не собиралась становиться монахиней, мое знакомство не пошло дальше теории. Но интерес остался. Мое любопытство не досужее, и я была бы тебе очень благодарна за небольшую беседу…

— О чем?

Тон его был резким, и я поспешила обьясниться:

— Нет, нет, я вовсе не пытаюсь вызнать какие-то твои тайны. Но ведь может найтись что-то такое, о чем можно рассказать безболезненно. Вот, про Маукабру, например. Как тебе удалось ее приручить?

Маукабра приоткрыла один глаз. Наверное, поняла, что разговор ведется о ней. Мне даже показалось, она усмехается.

— Я не приручал ее, — сказал колдун, — это совершенно другое.

Я оживилась:

— Эмпатия?

— Хм… есть что-то общее.

— Телепатия?

Я слыхала о таком явлении, и, если честно, не верила. Но, как поговаривал один мой знакомый, личное неверие еще не доказывает отсутствия факта, как такового.

— Может быть, — колдун пожал плечами под черным плащом, — не знаю. Слов таких не существует, чтобы толково рассказать.

— А ты попробуй. Я постараюсь понять. Я благодарная слушательница.

Ожидая продолжения, я поудобнее устроилась на чурбачке. Интересно, где сейчас Стуро? Слышит ли меня? Надеюсь, догонит нас с собаками в лесу, когда пойдем обратно. Колдун некоторое время молчал, потом поинтересовался:

— Ты умеешь читать, Альсарена Треверра?

Я даже обиделась немного. Что за странный вопрос?

— Конечно. На обоих современных, на мертвом и на старом.

— Тогда объясни, почему, несмотря на надпись, ты рылась в чужих вещах?

Такого удара я не ожидала. Отшатнулась, чуть не грохнулась с чурбачка.

— Прости… ох, мне очень стыдно, — я съежилась, прикрыла ладонями налившиеся жаром щеки. Мне на самом деле хотелось провалиться под землю, — я разозлилась на Маукабру… Мы ведь… Я ведь целое лето хотела ее приручить…

Теперь я услышала, как колдун усмехается под своей повязкой.

— Это невозможно, маленькая марантина. Рахр — не животное. Рахра нельзя приручить.

Я недоверчиво взглянула сквозь растопыренные пальцы.

— Как? Ты знаешь настоящее название этого… ее? На каком это языке?

— Так они называют себя сами.

Маукабра подняла голову, щурясь и растягивая черные узкие губы. Но не скалясь, а… улыбаясь?

— Р-р-х-х-р-р! — пророкотало что-то в гибком ее горле.

Я вытаращила глаза.

— Что… простите?

— Р-ра-х-х-р! — представилась Маукабра.

Я сглотнула и снова разинула рот. Это что? Язык? Маукабрский? Рахр… рахровский? Рахриный? Рахрячий? Стуро же не раз повторял — она разумна. А я не придавала значения, у Стуро все разумны, даже козы. Выходит — так и есть? Разумна? Эмпатка? Телепатка? Или вроде того? Высокое небо!

Маукабра, вернее, рахр, и колдун переглянулись. Колдун повернулся в сторону, задрал голову. Он смотрел куда-то наверх, в темноту, где на уровне второго этажа нависали остатки галереи.

— Ага, — сказал он, — еще один любопытный нос.

Я вздрогнула. Стуро? Не может быть!

— К…ка…кой нос?

— Эй, ты! — он повысил голос, — Наверху! Спускайся!

— Там никого нет!

Я вскочила, пробежала пару шагов к дальней стене. Застукали! Стуро, убирайся! Улетай сейчас же! Ире гварнае?

— Спускайся, спускайся. Или помочь?

На обшарпанной стене, в более чем четырех локтях над полом, зиял провал — бывшая дверь, ведущая во внутренние покои. В провале что-то ворочалось и копошилось. Мне показалось, я различаю очертания лица и руку, прижатую к груди. Идиот! Его видно невооруженным глазом! Даже не потрудился спрятаться!

— Ну же, — сказал колдун, — стесняемся? Или нам самим к тебе подняться?

Стуро шагнул на порог. Мгновение он помедлил, трогая себя за горло и глядя на нас, и я успела сжать кулаки. Потом крылья его со знакомым треском распахнулись и черная фигура по крутой дуге понеслась вниз.

Я разжала кулаки. О, Господи! Этого мне еще не хватало!