Забрав королевское оружие, Анарен попрощался и ушел. Герейн покачал головой, глядя на закрывшуюся дверь. Впрочем, глупо предлагать охрану или сопровождение созданию, жившему в этом дворце за много столетий до нынешнего короля. Кроме охраны, гостей и придворных роскошная резиденция Лавенгов была щедро населена призраками, воспоминаниями и кошками. Испокон веков считалось, что серые, как серебро, хвостатые красавицы — фюльгьи ушедших предков. Никто никогда не трогал их и не притеснял. До тех пор, пока не началось Изгнание Лавенгов. Дворец сильно пострадал, часть сгорела, а кошек — кошек убивали десятками. Всем досталось — и царственным серым и простым домашним. Но сейчас — вряд ли кто-то заступит дорогу вернувшемуся из полночи принцу в его собственных владениях.

Он миновал прозрачный, как вода, занавес, почувствовав упругое сопротивление неведомой силы — словно сквозь быструю воду и идешь, только не намокаешь. В спальне обстановка была еще скуднее — двуспальная старинная кровать с каманами на резных столбиках, скучные черно-белые плитки, вытертые до вмятин и смазанных краев, белый ковер на полу и здоровенный вранов экран поперек комнаты, зеленоватое стекло которого по размерам соперничало с высоким окном.

Герейн подошел ближе, поднял руку, повел пальцами в воздухе — экран ожил, просиял. Черт его знает, как дролери делают это. Немыслимо. Проявилась картинка: огромное, многократно увеличенное лицо — темные провалы глаз, впадины под скулами, черным — волосы, неверное освещение превращает изображение в маску, только губы едва шевелятся.

Камера отъехала, лицо Врана уменьшилось, стала видна лаборатория — мягкие вспышки света, пульсирующая тьма, не имеющая источника — словно дышит кто-то огромный. Рядом с Враном — привычно элегантный День с непроницаемым лицом — неверное освещение стерло с его кожи золотистый оттенок, сделало иззелена бледным. Мораг, далеко, почти в тени, в излюбленной позе — скрестила руки, сжала челюсти, мрачно наклонила голову, черная грива мотается по плечам — были бы на спине шипы, сейчас поднимала и опускала бы их. Смотрит куда-то на другой экран, хмурит брови. Сель, даже не успевший переодеться после приема, замер у Врана за плечом, как насторожившийся лесной кот. Он кажется равнодушным и непричастным к происходящему, но напряжение чувствуется, вот-вот оно надавит на хрупкое стекло и картинка посыплется, распадаясь в мелкое крошево.

Компания злых призраков. Репортаж с изнанки мира.

Родичи.

— Помехи усиливаются, — недобро изломанные губы шевельнулись. — Я регулирую картинку, но качество плохое. Райо вышел за пределы северной границы

А ведь они обеспокоены. Вот к Мораг подходит кто-то из ее людей, что-то говорит, снова уходит в тень. Мораг кивает, не меняя выражения лица и не обрачиваясь. Шевеление на заднем плане, в тенях и вспышках.

Да что там, зная свою сумеречную родню, Герейн сказал бы что они — в панике. Даже Вран.

— Дай изображение.

Огромный квадрат дролерийского стекла словно разделило на части — картинка врановой лаборатории еще больше умалилась и убралась в верхний угол, а перед Герейном раскрылось море, такое, какого не увидишь и из кабины истребителя.

Иззелена-черная гладь во все стороны, неровный рельеф дна, пятна островов. Потом изображение, четкое до ирреальности, размылось, замерцало серыми пятнами.

Вран поморщился.

— Помехи. Увеличиваю.

Море, море, мерно дышащая, вода. Рябь, морщины. Обломки. Мелькнуло и пропало. Снова помехи и серое мерцание.

Обломки!

Герейн подался вперед, стараясь разглядеть. Ему почудилось хвостовое оперение одного из "альконов", размытый номер — в глазах потемнело. Наверное обознался.

— Самолет в воде, — безучастно сказала Мораг.

— Семерка. Это "Радость", — Сель осторожно поднес пальцы к скулам, будто во сне.

Волны под внимательным взглядом Райо вскипели и вдруг стали величиной с дом. Мораг зашипела, выругалась. Герейн не мог отвести глаз от экрана.

Пляшущиеся и заворачивающиеся водоворотом волны. Муть в воде и воздухе. Движущиеся темные кольца. Огромный… змей? Дракон? Сверху хорошо видно долгое, петлистое тулово, наполовину скрытое под водой, побольше иного острова. Распахнутые тенета крыльев. Одно висит рваными клочьями, тварь заваливает на бок. Над тварью и по бокам — вьются белые самолеты, хрупкие, как чайки. Цветок разрыва. Шатает по волнам несколько найлских кораблей — как лоханки. Узнаваемые очертания чудом уцелевшего крейсера, который отходит от эпицентра битвы.

— Стурворм! — это Вран выдохнул.

Помехи. Изображение рушится. Бьет гигантский червиный хвост. В безмолвии к небу взметнулась корявая башка, раззявилась пасть, словно желая достичь парящую в неизмеримой вышине дролерийскую игрушку. "Альконы" разлетелись от нее в стороны, заложив немыслимые виражи.

— Вран, что это? Что это такое!

Сэнни. Сэнни. Сэнни.

— Это Стурворм! Великий червь Полуночи! Он должен спать до самой Савани. Что-то разбудило его и приманило из моря мертвых к берегу! Вели кораблям отходить! Отдай приказ! Вели им отходить немедленно.

— Вран, как? — Герейн вдруг опомнился, разжал стиснутые кулаки. — Связи нет. По телефону что ли позвонить?

— День?

— Нет связи, теперь понятно, почему. — День кивнул в сторону экрана. — Полночь создает помехи. Ничего не могу поделать.

По экрану метались истребители, Герейн никак не мог сосчитать их — "Авалакх" нес на себе всю эскадрилью, а потом они должны были пролететь над столицей Найфрагира… новые, прекрасные "альконы", девять часов в воздухе, четыре авиационные пушки с агиларовских заводов — гордость послевоенного самолетостроения. Восемнадцать… пятнадцать…

Еще один накрыло перепонкой чудовищного крыла.

Этому чудовищному созданию бронебойно-зажигательные снаряды, как царапины иглой.

— Там у них на "Дозорном", мы же им поставили… Вран! — Герейн вспомнил. — Должны были поставить, если успели. Чем его убивают?

— Его нельзя убивать! Ты не понимаешь? Идиот, мальчишка! Я говорил, что нельзя туда лезть. Нефти вам захотелось! Доплюнуть и переплюнуть! Фактически драка идет в море мертвых. Это мы вторглись, мы агрессоры! Стурворм — безмозглая тварь, его кто-то выманил с глубины, разбудил и нарочно выманил, чтобы столкнуть с нашим флотом. Он бесится спросонья. Если сейчас каким-то чудом Стурворма убьют — Полночь ответит со всей мощью. Как на объявление войны. С Найфрагиром можно будет попрощаться. Пусть Стурворм перетопит весь флот и разнесет вышку, но его нельзя трогать.

— Там мой брат, — устало сказал Герейн.

Вран яростно вытаращился, но смолчал.

— Кто! Кто его разбудил.

— Возможно, твой чудесный, так яростно защищаемый родственник из Полночи.

— Вряд ли, Вран. Я… не успел доложить. Мы наконец закончили проверку биографии Флавена, предположительного виновника призыва наймарэ, — День с экрана посмотрел в глаза королю, виновато склонил голову. — Он был в экспедиции в Ферфоре, несколько лет назад. По моим данным — пропал там на две недели, обстоятельства исчезновения невыяснены. После этого появился в столице. Есть все основания предполагать, что Флавен — не тот, за кого себя выдает. Судя по его действиям и последним событиям.

— Он искра, — Герейн не был удивлен. — Слуга эль Янтара. Я знаю. Мой августейший родич сообщил мне. Он столкнулся с человеком…существом, выдающим себя за Флавена в Южных Устах. Мы ждали нападения от Полночи, а, оказывается, их провоцирует Фервор. Вторжение в Южные Уста, похоже, также их рук дело.

— Это моя вина. Мы должны были лучше проверять информацию.

— Уже неважно. Мы все смотрели не в ту сторону.

Огромная тварь молча металась по освещенным рассеянным ночным светом волнам, кидаясь из стороны в сторону, круша непрочные изделия человеческих и дролерийских рук. Море светилось. Из пробоин в драконьей шкуре толчками текла черная кровь, даже на таком расстоянии видно было, как она пятнает воду и расходится нефтяными кляксами.

Силуэт "Дозорного", отошедшего от места драки почти на милю, вдруг окутался белым дымом, свернули две яркие вспышки.

— А… успели, оказывается, смонтировать. — сказал Сель. — Хорошая штука.

Вран молчал. День смотрел в пол. Мораг развернулась и вышла.

Ракеты, выпущенные из новехонького зенитного комплекса "Кастанга", опробованного только на испытаниях, попали точно в цель.

* * *

Эти мины ставили здесь еще зимой, и даже сейчас, в рассветных сумерках, крашеные в белый цвет ящички хорошо были заметны в сухой траве. Вместо толовой шашки с отверстием под детонатор, внутри каждой лежало по плоской бутылке из толстого стекла, обернутой в пергамент. В горлышки вставлены взрыватели, а в самих бутылках — порошок непонятного цвета, но наверняка пикринка или ее смесь с тротилом.

Правой Рамиро взялся за чеку, левой поднял крышку мины, вынул взрыватель и отделил детонатор. Пергамент с бутылочки отправился запазуху. Честно говоря, эти мины можно было просто обойти, но Рамиро предпочел пробить безопасную тропу. У дролери легкий шаг, но проверять, насколько легкий, почему-то не хотелось. Кроме того, бутылочки были обернуты в очень хорошую бумагу…

Ниже по склону, там, где полоса кустарника прятала проволочное ограждение, медленно редел туман. До того, как взойдет солнце, надо пересечь дорогу и добраться до лесочка на той стороне. Рамиро пополз вперед, обезвредил еще одну мину, спрятал бутылки в бурьяне, чтобы не блестели, когда рассветет.

Ближе к кустам он приподнялся на локтях и уставился в зелень. Трехрядная стандартная спираль. На колышках изоляторов не видно, но это еще ничего не значит. Рамиро осторожно накинул на ограждение кусок стальной проволоки, которую использовал как щуп. Конец щупа упал на траву без искр и дыма. Ну, слава идолам, копать не придется, а то до света точно бы не успели. Электричество наверняка будет ближе к объекту, но так близко нам и не надо.

Ребром саперной лопатки он перебил ограждение у самого колышка, оттащил колючку в крапиву, потом обернулся и махнул рукой. Через пару минут День вынырнул рядом с ним из травы, не зашуршав, не потревожив росы на листьях.

— У нас четверть часа до света, — буркнул напарник. — Кроме того, мы отстаем от графика.

— Перевалим через гребень, пойдем быстрее.

— Тссс! — вдруг зашипел День, острые уши его развернулись как у зверя и встали торчком.

— Что?

Рука напарника легла на загривок и придавила Рамиро к земле. Он послушно прижался ухом — почва вибрировала от гула приближающихся моторов.

По дороге шла колонна.

Рамиро оценил возможность быстро пересечь дорогу и спрятаться в лесочке. Если бегом и без сюрпризов — то можно успеть, но…

День проследил его взгляд, покачал головой и крепко выругался. Аккуратно положил в траву вещмешок с аппаратурой, обнял его и лег рядом. Над скалистой кромкой холма светлело небо, туман истаял. Грохот моторов теперь был слышен невооруженным ухом. Внизу, в распадке дороги, показалась голова колонны — бронетранспортер, за ним — череда грузовиков с крытыми брезентом кузовами. Везут авиационное топливо и боеприпасы, гадюки. Везите, везите, как раз вовремя до Макабры доедете.

Рамиро вдруг понял, что День рядом с ним перестал дышать. Будто пустое место сбоку образовалось.

Нет, лежит, обнимает вещмешок, но лицо застыло, стянуто ледяной коркой. Глаза слепо смотрят на колонну. Теперь и Рамиро рассморел то, что прежде него увидел зоркий дролери.

На броне головной машины, на правом, повернутом в их сторону борту, привязанный к железным скобам, висел голый человек. Ноги болтались аккурат у гусениц, до бедер черные от грязи и пыли. Или от крови? Или его соляркой вымазали? Пурпурно-черные разводы густо пятнали бока и плечи, руки вообще были как головешки… лица не видно, копна серых волос свешивается на грудь.

Не понятно, жив он или мертв.

Рядом на борту намалевано белой краской: "Отомстим за смерть любимого командира сэна Абена Лагарте!"

На крыше кабины, рядом с пулеметом, задрав сапоги, беззаботно развалился солдатик без каски — колонна шла по макабринским землям, никакой опасности тут просто не могло быть.

Рамиро ощутил, как коченеют пальцы на неизвестно как оказавшейся в руках винтовке.

На борту транспорта висел не человек. И черное — это, пропасть, была не солярка, не грязь и даже не кровь. И если он и был уже мертв — то совсем недолго.

Рука напарника возникла сбоку, опустилась на ложе винтовки и придавила его к земле. Рамиро посмотрел, как День отрицательно мотает головой, отчего с ресниц его летят брызги, бросил винтовку, потянулся к вещмешку. Дернул завязки, День оттолкнул его руку.

— Жахни по ним, Денечка. Чтоб чисто стало. Давай, жахни по ним!

Если бы Рамиро умел, он бы сам бы настроил аппаратуру, и небесный огонь слизнул бы с лица земли и колонну, и несчастного пленника, и, наверняка, их с Денечкой тоже. Но он не умел, а День, беззвучно шевелил губами:

— Нельзя. Задание. Аэродром.

И еще раз отобрал у Рамиро винтовку, и отпихнул ее подальше, и притиснул Рамиро к земле, и держал до тех пор, пока за поворотом дороги не исчез кузов замыкающего, из которого торчал ствол зенитного орудия.

Только час спустя, в лесочке на той стороне дороге, Рамиро заметил, что гимнастерка напарника разорвана на боку, а в прореху проглядывают все те же багрово-черные разводы.

— На проволоку напоролся, — мрачно ответил дролери. — Когда в кустах елозили.

Обратить более пристальное внимание на царапину он не пожелал.

Солнце вошло в зенит и покатилось к закату, вторым солнцем расцвела спрятанная в укромной долине Макабра, ближе к вечеру День с Рамиро спустились с холмов и подошли к краю Махадольских болот. Вот там-то Денечка и лег в сухую осоку. Последующие двое с лишним суток Рамиро был уверен, что лишится напарника.

* * *

Зажегся красный свет, Рамиро послушно остановил машину посреди пустого проспекта перед пустым пешеходным переходом. За спиной завозился и надрывно вздохнул Ньет. Он еще не пришел в себя, но уже начал шевелиться и метаться. Рамиро надеялся, что противоожоговая мазь из автомобильной аптечки хоть немного, но помогла.

Сам он выпил горсть таблеток из той же аптечки, и теперь его отчаянно мутило. В голове гудело, во рту сохло, а некстати разыгравшаяся память раз за разом отправляла Рамиро на солоноватые Махадольские болота. Правая рука ныла хуже больного зуба, прокушенная нога почти не чувствовала педали. Рамиро прозевал зеленый свет, потому что на пустом проспекте некому было погудеть и напомнить, на каком свете он находится. Рамиро поехал на красный.

Мозг не мог удержать больше одной мысли, и мысль была: "Лесиновский гастроном"

Огромный центральный магазин, поставщик королевского двора, день и ночь не закрывавший двери. Залитые электричеством зеркальные залы, белый мрамор, пурпурная яшма, золотая лепнина. Многоярусные винтовые башни шоколадных плиток и разноцветных консервных банок, окорока в венках из лент и свежих цветов, баррикады корзин с бананами и ананасами, ряды умопомрачительных тортов в витринах, забранные в стекло плакаты разделки туш в мясном отделе. Две молоденькие продавщицы, сбежавшиеся к единственному в этот час покупателю и перепугавшиеся окровавленных тряпок до икоты.

Рамиро скупил все, как можно более калорийное и сытное. Полкруга твердого сладкого сыра со здоровенными дырками, кварту черной икры, балык, кулек развесного шоколада, несколько палок еще теплого багета, фунт доброловского сливочного масла, клубничный пирог, коробки с конфетами, эклерами и профитролями, какие-то копчения, печеночный паштет, пару бутылок красного десертного и четвертинку "Кристалльной" для себя.

Которую и выпил в машине из горлышка, почти залпом. От хорошей юттской арварановки сделалось заметно легче.

Из бардачка торчал уголок книги. Денева подарка, в котором немало написано о том, как ведут себя фолари в присутствии Полночи.

Ньет на заднем сидении лежал тихо, завернутый в шерстяное спасательское одеяло. Десире у его изголовья грозила пальчиком Рамиро — "Вы такой наивный, господин Илен". С другой стороны День бредил в сухой осоке, под растянутой на колышках плащ-палаткой. А прямо перед глазами на пустом проспекте вспыхивал зеленым светофор.

Призрачным смерчиком крутился перед ним подсвеченный зеленью тополиный пух. Крутился, собирая невесомый мусор с асфальта — конфетные фантики, обрывки папиросной бумаги, цветочные лепестки, какие-то блестки, то ли слюдяные, то ли рыбью чешую. Рамиро тронул машину и проехал сквозь него. Смерчик не опал, а разделился надвое, и "фриза" поволокла за собой лоскуты мерцающей кисеи.

Странные штуки делают со зрением боль, лекарства и алкоголь. Ночь за стеклом машины была светла, хотя Рамиро ясно видел, как черны переулки и провалы подворотен, как темно облачное небо над тусклыми уличными фонарями. Разноцветные лампочки иллюминации горели неприятным ржавым светом.

Воздух кишел тополиным пухом, как снежными мухами, слоилось зеленоватое свечение, пальчатые тени бежали по стенам в обратную сторону. Редкие встречные машины превращали картинку в негатив — в сизо-белом сиянии фар кружились хлопья черного пепла.

В безветренном воздухе копилось напряжение. Идет гроза.

Отдаленно послышались крики… или нестройное пение, а может, пьяный смех. Кто-то крутил радио или голосил спьяну во дворе. Рыхлые ленты тополиного пуха тянулись вдоль бульваров, всплывая и опускаясь, расшитые фосфорными точками, как бисером. На бульварах запоздалые прохожие спешили по домам, гасли одно за другим желтые квадраты окон. Над крышами блеснула первая зарница.

Машину тряхнуло на рельсах трамвайного круга, Рамиро опять остановился, потому что ворота депо начали медленно открываться, будто их выдавливало изнутри. Из расширяющейся бессветной щели выплеснулась нефть. Поток черных лоснящихся спин в дымных завитках грив, облако искр вспенилось меж копыт. Следуя изгибу рельс, черная волна ворвалась в переулок, сотрясая стены грохотом и звоном, словно потерявший тормоза трамвай.

Ладно, поеду медленно и осторожно, сказал себе Рамиро. Хорошо, что ночь, и в спину не гудят, понукая. Он снова оглянулся на заднее сидение — Ньет в одеяле беспокоился и постанывал на выдохе. Надо убраться из города, пока он не очухался.

В небе, наконец, грохнуло. Мелькнула зарница и снова, уже без задержки — тягучий скрежещущий гром столкнувшихся над головой составов. Вздрогнул воздух, трепыхнулось и перевернулось в груди сердце. Рамиро нажал на тормоз, и некоторое время кашлял, держась за грудь.

У них тогда с собой было всех лекарств — йод, марганцовка и пенницилин. Рамиро понятия не имел, как действуют на дролери человеческие медикаменты и больше всего боялся, что навредит лечением. Но ядом оказался не пенницилин, а стальная игла, по всем правилам прокипяченная и обтертая крепкой арварановкой. День, до этого бредивший и метавшийся в жару, вскрикнул, выгнулся дугой и отключился на двое суток.

За эти двое суток Рамиро изрисовал с обеих сторон все пергаменты, снятые с мин-бутылочек. Портретами умирающего дролери, ага. На выставке Академии, посвященной Победе, над ними обрыдались десятки юных барышень.

Рамиро тряхнул головой, шмыгнул носом, в гортань протекла теплая, отдающая железом жидкость.

Пошарил на соседнем сиденьи, добыл четвертинку и выглотал остатки. Похлопал себя по карманам, чертыхнулся, порылся в бардачке, нашел запасенные полпачки.

Затянулся.

В башке прояснело, сердце больше не кувыркалось.

Что за дрянь. Старею, что ли. Отступали из Аганы, так с простреленным плечом трое суток топал при полной выкладке. А тут от пары царапин глюки и тахикардия. И едем мы бодро, ничего не скажешь. Школьник с двойкой быстрее домой идет.

Мимо, визжа покрышками, шарахаясь из стороны в сторону, на огромной скорости пронеслась "орка". На крыше у нее болтался и парусил полуоторвавшийся груз. Рамиро даже разглядел хлопающие перепонки, лезвия когтей и мотающийся по капоту ворох не то хвостов, не то щупалец. Впереди громыхнуло, улица осветилась ярчайшей вспышкой, в ближайшем доме повылетали стекла на первом этаже. Рамирову фризу залепило сорванными листьями и хлопьями вездесущего пуха.

Нет, все-таки надо медленно и осторожно.

Чертов пух горел прямо в воздухе, огненные кольца раз за разом разбегались от факела, который превратилась сумасшедшая "орка". Ревело пламя, и где-то за стенами, за дворами, на соседних улицах откликалось эхо длящегося рева. Или это в башке гудело?

Рамиро свернул в переулки и выехал на Старостержское шоссе. Мигалка над поворотом не работала, на проезжей части лежали сорванные провода, Рамиро их аккуратно объехал. На фонарных столбах и иллюминации висело какое-то черное тряпье, флаги, что ли, ветром завернуло? На встречной полосе стояла брошенная "синичка" с распахнутыми дверцами. Тряпье валялось вокруг и дальше на асфальте.

Сорванный флаг снялся с проводов и повлекся по воздуху, шаркая краем по разделительной полосе, снижаясь, но не падая. Там, где он пролетал, зеленоватый тополиный кисель завивался воронками.

За спиной протяжно застонал Ньет.

Рамиро вздохнул, с сожалением посмотрел на горлышки бутылок с десертным, сжал зубы и сбавил скорость, на тот случай, если столбы вдруг начнут перебегать дорогу.

Но столбы стояли смирно, правда кое-где они кривились и провисали проводами, кое-где слепли, а по сторонам и выше, за аурой тусклого света, сомкнувшегося над дорогой, ощущалось шевеление и рывки. Гул плыл по асфальту как разлитое машинное масло, "фриза" трудно слушалась. Стрелки на приборах показывали бог весть что, и Рамиро перестал обращать на них внимание.

Белорытский мост открывал пространство неба, полного клубящейся мути и просверков молний. Тот берег был темен и далек, светящийся червячок шоссе терялся в полнимающемся с канала тумане. Сотрясение тверди небесной и тверди земной настигло как раз на середине моста, Рамиро привычно вдавил тормоз.

Сердце опять закувыркалось, Рамиро лег на руль и терпеливо переждал приступ. Снаружи оглушительно шипело и свистело, будто сотни паровых котлов стравливали пар. Сквозь свист было слышно, как мычит и возится Ньет.

— Сейчас, парень, сейчас. — Рамиро сглотнул кровь. Отпустило заложенные уши. — Потерпи немного, скоро приедем.

По каналу, меж низких берегов могучими струями валил пар. Поднимался, как кипящее молоко, переполнял русло, вытеснял зеленоватую сыворотку воздуха. Белый поток сравнялся с полотном моста и полился по разлинованному асфальту. "Фриза" двинулась по крылья, потом по окна в плотной, как пастила, пене.

Воздух снаружи почему-то пах горелым.

За мостом ехать оказалось легче. "Фриза" слушалась, руль поворачивался, куда требовалось, приборы перестали дурить. Или в это в мозгах просвет произошел. Рамиро выдохнул и осторожно прибавил скорость.

* * *

Море кипело. Небо рвалось клочьями, и оглушительный рев перегруженных моторов слышался со всех сторон — и с неба. "Дозорный" содрогнулся, тварь, клубящаяся на горизонте — снова взвыла. Волна небывалой высоты поставила корабль почти вертикально, потом он качнулся, пошел носом вниз. Палуба превратилась в скользкую горку. Полетели плохо принайтованные бочки.

— Заклинило!

— Да, к черту. Новомодные штучки. Но разок жахнули как следует!

— Продолжайте основным!

Из-за надрвыного грохота дизелей приходилось орать. Если моторы сейчас откажут, кораблю конец. Команду "Астеля" даже подобрать не удалось.

Гваль обшлагом утер струившуюся по подбородку кровь, утвердился покрепче и прилип к биноклю. Китель подмышкой лопнул, оказывается. Спина тупо ныла, саданулся.

Король на "Авалакхе"… вот они, держатся пока. У авианосца снесена боковая часть палубы, словно ребенок у игрушки отломил, балуясь, и повреждена надстройка, выглядит чудовищно. "Герцог Лаэрт" отошел, успешно маневрирует и беспрерывно ведет огонь из носовых орудий. Дракону — или кто это — не нравится. Малых кораблей не видно ни одного. Эскадрилья вся в воздухе — а толку. Проще горохом обстреливать.

— Испытания нового комплекса прошли успешно, — проорал капитан Юго. — Можем теперь по праву носить звание ракетного крейсера! А я думал, нам конец!

— Что было в начинке?

"Дозорный" стало плавно заваливать на другой бок, пришлось цепляться. Выли турбины.

— Черт знает! Какая-то пакостная дролерийская пакость! Их же только перед отплытием приделали. Я еще ругался, что носовую раскурочили.

— Как эта штука дернулась, когда провели пуск, — Гваль отнял от глаз бинокль. — На минуту я подумал, что нас же и подорвет.

Вой, исторгаемый чудовищной глоткой, достиг предела. Гваль открыл рот и несколько раз сглотнул, опасаясь за перепонки.

— Не по нраву ему сумеречная начинка.

— Ага, они нас сюда и загнали.

— Здоровый какой…

Истребитель его высочества сэна Алисана, легко опознаваемый по серебряным полосам на крыльях, пролетел над ними, отчаянно стрекоча пропеллером. За ним устремилась одна из потрепанных пятерок.

Вой вдруг стих, биение огромного тулова прекратилось.

Гваль не поверил глазам.

— Капитан, дролерийская техника-то… Прямо в башку ему попали. Я думал, вообще не сработает.

— Вот и лады. Да и главный калибр не подкачал.

Волны стали утихать, небо постепенно прекратило мешаться с морем. Гваль облегченно выдохнул. Только сейчас он заметил, что стекла по правому борту ходовой рубки выбиты. Ничего себе.

— Столкновения с леутцами мне больше нравились, — Юго потер разбитый лоб, приложился обо что-то, пока его кидало по рубке. — Штурвалом что ли получил.

— Связь есть. С "Авалакха" передают, — радист бы так же всклокочен и грязен, как они все. Ну скажите, откуда на образцовом найлском корабле может взяться грязь?

— Что там.

— Его величество…

— Что?

— Говорят, без сознания.

Гваль отошел к пустому, без стекла, проему и вдохнул влажный воздух, перемешанный с запахом пороховой гари и еще чего-то едкого, незнакомого. Небо было светлым, солнце давно уже упало за горизонт, оставив их корабли в руках северной ночи.

Кое-где выступали темные острова, топырящиеся лесом шипов. Мертвый дракон, огромный, долгий и невозможный, покойно лежал в плотной соленой воде, а под ним лежала бездна.

Дрожали руки, горло пересохло и саднило от криков. Мозг отказывался принимать происходящее.

Застрекотало на пределе слышимости — чудом уцелевшая камана возвращалась на палубу.

— Одно могу сказать, приказ открыть огонь я отдал раньше, чем понял, что такое на нас набежало, — Юго ухмыльнулся. Известие о ранении его величества не слишком его взволновало. — Ждал подлянки, но не такого размера. Может, пары подлодок, как всегда. Неужели кто-то из предков всплыл из глубины?

— Не думаю, что это был предок.

Гваль смотрел в бинокль на махонькую стрекочущую каману, избегая наводить бинокль на останки чудовищной туши, словно она от этого могла исчезнуть — и поэтому увидел первым.

С неба, прямо на них, стремительно падала серебристая точка. А за ней, на ней и вокруг нее клубился черный рой — будто осы.

Только, судя по всему, это были очень большие осы.

* * *

Сторож "Журавьей косы" против ожиданий не спал, на первый же гудок выскочил из домика.

— Господин Илен! Слава богу, хоть кто-то… что там в столице стряслось?

— А что там стряслось? — удивился Рамиро.

— Как, вы не знаете? Жертвы, убийства, все горит! У меня семья на Песчаной… господи, я тут с ума схожу.

— Эммм… — сказал Рамиро.

— А вот это… это кровь! Откуда на вас? — сторож пытался рассмотреть его сквозь полуопущенное стекло.

— Ерунда, собаки покусали.

— Какие собаки?

— Бродячие.

Рамиро отмахнулся, будто нападения собак — обычное дело в столице.

— Так вы ничего не видели? — отступил сторож.

— А что радио говорит?

— Да не слышно радио, помехи адские! Что-то про Полночь твердят, на дролей ссылаются.

Рамиро потер переносицу и полез за сигаретами.

— Так вы ничего не знаете? — В голосе сторожа слышалось то ли разочарование, то ли облегчение. — А кто там у вас? Мальчишка ваш?

— Ну да. Спит.

— А чего вы ночью-то приехали? Я думал, все работы сделаны…

— Я тоже так думал. Нет, еще не доделаны дела.

— Ну, проезжайте тогда.

Шлагбаум поднялся и Рамиро въехал в "Новые Сумерки".