Ютер

— Надо же, вся вымазалась, а на платье ни пятнышка. И впрямь, диковинка из диковинок… проходи вот сюда. Дети уже спят, так что не шуми. Ты чего дергаешься?

— Чешется, — пожаловалась я, пытаясь соскрести с щеки заскорузлую корку.

— Сейчас умоешься… не повезу же я тебя в город с такой физиономией… Иди сюда. Вот таз, вот щетка, сейчас воды принесу.

Ютер погремел чем-то у меня за спиной. Принес кувшин.

— Подставляй руки. Волосы бы подобрала… давай я придержу. — Он сгреб мои волосы одной рукой, чтобы не намокли, а другой продолжал наклонять кувшин. — Давай-ка рассказывай, как тебе удалось справиться с морским дегтем. Хватает четверти драхмы, чтобы отправить человека на тот свет. Собственно, Мораг и царапины бы хватило.

— Думаю, ты прав, господин. В том смысле, что у принцессы здоровье железное. То, что она выжила — по большей части ее заслуга, не моя. Она правда ломает пальцами подковы?

— Правда. Она может одним пинком вышибить дверь, может повалить наземь скачущую лошадь. Она сильнее любого из мужчин, которых я видел. Неужели до Ракиты не доходили слухи о нашей миледи?

— Если всем слухам верить…

— И то правда. Ты где-то училась?

— Немного. Совсем чуть-чуть.

— Кстати, назовись. Я прослушал твое имя.

— Леста.

— Леста? Хм… На вот, вытирайся.

Ютер отпустил мои волосы и вышел из-за ширмы. Я окунулась лицом в чистое полотенце.

— А ответь мне, Леста на такой вопрос, — он чем-то зазвякал снаружи. — Как звали твою мать?

— Ида. Но она ушла из мира. Она монахиня в одном вербенитском монастыре.

Интересно, она еще жива или нет? Надо бы съездить, узнать…

Я кинула полотенце на край ширмы. Волосы у меня все-таки кое-где слиплись. Ничего, вырвусь отсюда — искупаюсь реке.

Лекарь, оказывается, зажег жаровенку и теперь ставил на нее маленький ковшик с темной жидкостью. Комната, куда он меня привел, отчасти смахивала на лабораторию, отчасти на оранжерею. Стол был уставлен баночками, коробочками, ступками и флаконами, так же на нем присутствовали несколько толстых книг, со свисающими лапшой закладками, и вороха разрозненных исписанных листов. Стены занимали стеллажи со всякой всячиной, пространство у окон загромождали ящики с растениями.

— Странно. А я бы поклялся, что некогда знал твою мать… — Ютер откопал на столе пустую чашку, поковырял в ней ногтем, отскребая какой-то мусор, повернулся ко мне — и застыл.

Он смотрел на меня, а я на него, и я видела, как все беспомощнее и испуганней делается его взгляд. Он жалко заморгал. Лицо его как-то скомкалось, брови поползли вверх.

— Леста… — прошептал он одними губами.

— Я тебе кого-то напоминаю?

Холера черная, он узнал меня, но это еще не было причиной открывать карты. Двадцать с гаком лет, однако. Какая такая Леста Омела? Лекарь сглотнул комок и сделал попытку улыбнуться. Придвинулся поближе, жадно разглядывая.

— Да… напоминаешь… Господи, одно лицо! Если бы я увидел тебя ночью в темной комнате… помер бы от страха, честное слово!

— Настолько безобразна? — я засмеялась, разряжая обстановку. Он усмехнулся следом за мной.

— Когда-то… у меня была подружка. Много лет назад. Такая же, как ты. Необыкновенно на тебя похожая. И звали ее так же. Я сперва подумал — ты ее дочь. Но у нее не было детей. По крайней мере, я тогда так думал.

— Забавно, — я подошла поближе. — Каких только совпадений на свете не бывает. И что же случилось с твоей подружкой?

Он отвернулся.

— Умерла.

— Очень жаль.

— Да. Жаль.

Пауза.

— У тебя кипит, — сказала я.

Он очнулся, снял ковшик с огня. Плеснул в чашку, подал мне.

— Что это?

— Горячее церковное вино.

Я отпила глоток. Вино было сладкое и густое — даже лучше того, каким угощал меня на кладбище Эльго. Эх, где сейчас мой адский пес?

— Надо бы такого же дать принцессе. Она потеряла много крови.

— Мораг сейчас лучше не трогать, — покачал головой Ютер. — Она слишком расстроена. Кроме того, уж чего-чего, а вина она и без нас напьется.

— Она говорила о покушениях, о несчастном случае, который случаем не был. Кто-то пытается убить принцессу?

— Выходит, что так. — Лекарь ногой пододвинул мне табурет. — Садись. До рассвета мы все равно никуда не поедем. А спать ложиться бессмысленно.

— Что это был за случай?

— Неделю назад, — Ютер сел, добыл со стола большой квадратный флакон, откупорил его и понюхал. — На охоте. — Он глотнул из флакона, поморщился и воткнул пробку на место. — Подробностей я, конечно, не знаю, я там не был. Молодой Вальревен ранил принцессу копьем. Вроде бы спутал ее с оленем. Хочу заметить, удар тоже был нанесен со спины. Копье порвало ей кожу на левом боку, а так ничего серьезного. Копье было обычное, не отравленное. Ох, проклятье, девушка, на тебя смотреть — только душу выворачивать…

И он снова взялся за флакон.

— И что принцесса? — спросила я.

Лекарь пожал плечами.

— Что принцесса… шарахнула виновника плетью по лицу. Глаз чудом уцелел. Теперь он ходит, будто ветеран многих сражений — со шрамом через всю физиономию, как от меча.

— А король?

— Найгерт не стал раздувать скандал. Приказал считать это несчастным случаем. Но с Мораг долго беседовал и выяснял, каких еще врагов она нажила на свою голову в последнее время.

— У нее много врагов?

— Боюсь, в Амалере не найдется человека, кто бы хоть раз не пожелал ей самой страшной смерти. И я знаю только двоих, кто искренне не хотел бы, чтобы подобное произошло.

— Вот как? И кто же эти двое?

— Нарваро Найгерт. И ваш покорный слуга. За остальных не поручусь.

— Принцесса упоминала какую-то пряху из башни… Которая предсказала покушение. Кто она?

— А… старуха… — Лекарь хмыкнул, разглядывая ополовиненный флакон. — У нас, как в каждом порядочном королевском замке, есть башня с сумасшедшей пророчицей. Толку от нее никакого. В смысле, он пророчицы, не от башни.

— Но покушение-то было!

— Было. Я думаю — совпадение. Старуха вечно каркает. То мор, то глад, то конец света. Всем пора гробы готовить… Один раз из десяти ее карканье сбывается.

— А кто она такая, эта старуха?

— Прислуга из старой свиты королевы. Ее оставили при замке из жалости.

Мда-а… В такой обстановке искать злоумышленника… Характерец у девы нашей благородной, прости Господи… Вот скажите, что ей вступило — я ведь от верной гибели ее спасла, а она меня в вампиризме обвинила. Вот так, походя, не вникая в подробности… если бы не Найгерт дотошный, и не Ютер… спасибо, хоть в конце словечко за меня замолвила. "Катись в Ракиту"…

— Скажи, Ютер, — я понизила голос, — а что… с королем? Мне показалось, он… болен?

Лекарь некоторое время молча глядел на меня, потом опустил глаза. Откинулся на спинку стула, касаясь столешницы кончиками пальцев. У него вдруг задергалось веко.

Молчание затягивалось.

— Ютер? — окликнула я мягко.

— Головные боли, — глухо выговорил он, не поднимая глаз. — Очень сильные. Последнее время… может, мне кажется, но…

— Участились?

— Да. — Он выдохнул и сморщился, словно раскусил горькую миндалину. — Найгерт держится, не жалуется. Скрывать наловчился, представляешь? Весь зеленый… ходит, улыбается… не ест ничего… Боюсь я…

И замолчал. Словно испугался, что сказанное слово возымеет реальную силу и подпишет юноше приговор.

Я поставила локти на стол и подперла кулаками лоб. У меня тоже болела голова — но я знала причину: обыкновенная шишка. Завтра или послезавтра сойдет как не бывало. А вот Найгерт… Хуже не придумаешь — голова! Со всем остальным я более-менее имела дело, но с мозгами…

— Леста, — после долгой паузы голос у лекаря стал каким-то сиплым. — Леста… Где ты училась?

Этого мне еще не хватало… надежду бедняге подавать… а потом давить ее, надежду эту… Какая холера меня сюда понесла?!

— Ох, Ютер. Моих знаний хватает только рану перевязать да вшей вывести. Не смогу я Найгерту помочь. Выпишите ему хорошего врача.

— Выписывали, как же. Приезжал сам Рудор Альбака, личный лекарь их верховного величества Иленгара Лавенга. Ничего, кроме тинктуры, дающей временное облегчение, предложить он не смог. Лорд Виген выписал знаменитое светило из Маргендорадо, но пока тот приедет… И Найгерт ругался очень, не хочет тратиться на врачей. Жаль… я было понадеялся…

— Я слышала, король собирается жениться?

— Да. Пора ему. На Мабон, Сентябрьский Медовар свадьба назначена. Совсем уже скоро. Пусть хоть наследника сделает, да поскорее. — Лекарь покачал головой. — Бог даст, здоровенького родит.

— А ты интересовался здоровьем будущей королевы?

— Первым делом. Говорят, девушка у Клеста хорошая, крепкая, и бедра у нее достаточно широкие, и грудь полная. К тому же красавица. По крайней мере, на портретике.

На портретиках все невесты красавицы, подумала я. А вот Каланда была красивее собственного портрета.

— Дай Бог, — согласилась я.

— Погоди, — вдруг спохватился Ютер — Ты же справилась с морским дегтем!

— Это не я справилась. Это принцесса справилась.

Я вспомнила пламенные глубины, дыхание лавы, темную налетающую тень… что это было — сон, бред? Я всего-то хотела слепить края раны и кровь заговорить. Я и знать не знала, что нож был отравлен! Про запах вспомнила потом, когда пришлось врать и изворачиваться. Кто справился с ядом — я или принцесса? Или мы обе?

Нет, это она. Это ее победа. Обыкновенного человека яд уложил бы в считанные мгновения — а Мораг сперва с убийцей боролась, потом умывалась, потом со мной разговаривала … любой другой за это время десять раз копыта бы откинул! Она — существо необычайное, вот в чем причина. Я даже знаю, кто ее сделал такой — мать родная, Каланда Аракарна. Или госпожа Райнара, Ама Райна. Или это работа обеих…

(…это был аптекарский огород и садовник сюда не допускался. На грядках возился Ю — младший сын королевского лекаря. В центре терраски, на равном удалении от стен, возвышалось престранное сооружение, все состоящее из стеклышек, вправленных в ячеистый металлический каркас, напоминающий гигантскую клетку. Я прошла мимо лавандовых куртинок, мимо кустиков шалфея, до грядки со свежевысаженными растениями. Ю сидел на корточках и разминал в пальцах черную, маслянисто поблескивающую землю. Ящик с рассадой стоял на дорожке рядом с ним.

Он оглянулся на мои шаги, близоруко сощурился.

— Леста?..

— Добрый день, Ю.

Он улыбнулся, моргая, вытер лоб сгибом локтя. На лице осталась полоса грязи.

— Госпожа Райнара велела попросить у тебя некоторое количество семян датуры. Она сказала, что ей требуются не прошлогодние, а этого года, прямо с куста.

— Датура? — парень поднял белесую бровь, почти не заметную на бледной коже.

— Она так сказала.

— А зачем, не сказала?

Я покачала головой. Ама Райна не имела привычки объяснять свои действия кому бы то ни было. Даже Каланде.

— Ну… хорошо. — Ю встал, вытер руки о штаны. — Иди за мной.

Он был мне симпатичен, этот сутуловатый, длинный как шест, очень серьезный паренек. Сверстников из замка он сторонился, должно быть считал их грубиянами и зазнайками, а может, просто побаивался. Я же была года на два его старше, и кроме того, парня впечатлила моя монастырская грамотность и знахарские познания в области ботаники.

Вдоль беленой стены были расставлены кадки с заморскими растениями. Я признала лавр и лимон, распознала розовые кисти и перистую листву акациевого дерева, дающего ценную камедь. Припомнив вышитый покров на алтаре нивенитского монастыря, догадалась, что вот этот запутанный, цветущий фантастическими звездами клубок и есть знаменитый страстоцвет.

Последним в ряду стоял пышный куст с большими грубоватыми листьями. На нем еще сохранилось несколько поздних цветов — крупных белых воронок с острыми защипами на краях.

— Оу! — поразилась я. — Да это же дурман! Ничего себе дерево вымахало!

— Датура — южная родственница известному тебе дурману, — заявил Ю, любовно приподнимая тяжелую ветку. — И силы у нее побольше, чем у него. Конечно, у нас она не столь сильна, как если бы выросла у себя на родине. Плодики еще зеленые, видишь?

— Вижу. Но госпожа Райнара велела принести семена этого года.

— Бери, сколько требуется, — он прикусил губу, но все-таки не удержался и добавил: — Только поосторожней и руки потом вымой.

— Конечно, Ю.

Я сорвала не больше десятка зеленых коробочек, но и тех, мне казалось, было слишком много. Но Ама Райна велела — и ей, должно быть, виднее. Она у нас эхисера, магичка… но об этом я не скажу даже Левкое, не то что этому смешному пареньку…)

Я подняла голову, глядя на сидевшего напротив человека. Он уже давно молчал, хмурился своим мыслям и ковырял ногтем какие-то пятна на столе. Только теперь мои глаза увидели в сухом костистом лице его мягкие черты ушедшей юности. Только теперь увидели мои глаза, что эти слабые редковатые волосы когда-то были легкой, разлетающейся на ветру пепельно-русой копной, а ныне стали седыми больше чем на половину. Теперь увидели мои глаза что этот высокий, узкий, в залысинах и тонких морщинках лоб когда-то скрывался под пушистой челкой. Что блеклый, крепко сжатый рот двадцать лет назад был широким улыбчивым ртом подростка, постоянно шелушащимся, от того что Ю имел вредную привычку объедать губы…

Лекарь ощутил мой взгляд и поднял глаза. Выцветшие усталые глаза, когда-то бывшие необыкновенного летнего густо-голубого цвета, цвета цикория.

— Ю, — у меня перехватило горло, пришлось откашляться. — Ю. Не могу врать. Тебе — не могу…

— Зачем же врать? — сразу откликнулся он. — Зачем, Леста Омела?

— Не знаю… мне казалось, так безопаснее.

Он ничего на это не ответил, глядя мне в лицо и улыбаясь бледными губами. Я подумала: почему он не щурится, чтобы разглядеть, я же довольно далеко сижу, а зрение у него и в молодости было не ахти… Молчание затягивалось. Потом Ю перевел дыхание и сказал:

— Ты вернулась.

— Да.

— Зачем?

— Я не хотела возвращаться. Меня не спрашивали.

Он, наконец, отвел глаза. Опять долгая пауза. Потом:

— Не могу сказать… что я очень рад.

Я покачала головой:

— Ты придаешь слишком большое значение моему возвращению, Ю. Я вернулась не с того света. Я вернулась с той стороны.

— Есть разница?

— Огромная. Смотри. — Я подняла руку, и тень ее косо упала на бумаги и раскрытые книги. — Мертвецы не отбрасывают тени, не так ли? Я из плоти и крови, можешь потрогать.

— Я тебя уже трогал.

Он не захотел лишний раз ко мне прикоснуться, и меня это отчего-то задело. Все-таки что-то не так, да, Ютер? Ты чувствуешь то же, что и дурачок Кайн? Чуждость? Холод? Я подалась вперед, навалившись грудью на стол:

— Ты ведь слышал сказки о Волшебном Народе, Ю?

— Дролери? Я всегда считал, что это только сказки. Ты хочешь сказать…

— Дролери… Ну, пусть будут дролери. Все эти годы я провела там, с ними. На той стороне. Меня спасли и мне помогли. И вернули домой. Двадцать лет спустя.

— Двадцать четыре. — Он опять слабо улыбнулся. — Ты ничуть не изменилась, Леста…

— Внешне — может быть. А внутри, скорее всего, изменилась. Я не спала, Ю, я жила, хоть и не здесь. Для меня время промчалось быстрее. Сказать по правде, я не могу подсчитать, сколько лет прошло для меня…

А может — месяцев? Может, вообще — дней? У меня не было никаких ориентиров, я не следила за календарем. Что меньше всего интересовало меня там — так это время…

Я не вдавалась в подробности своего прибытия на ту сторону. В таком куцем изложении моя история почему-то выглядела убедительней. "Меня спасли и мне помогли". Словно кому-то из обитателей Сумерек было дело до тонущей в Нержеле девчонки.

Ю поверил, это было видно по его лицу. Наверное, ему легче было поверить, чем не поверить. Легче считать меня живой, чем мертвой. Мне на счастье.

Он нервно куснул губы:

— Значит, никакой Ракиты не было?

— Не было.

— И в Амалере ты уже…

— Чуть больше недели.

— А что за свирель ты здесь искала?

— Про свирель все — чистая правда. Это артефакт с той стороны. Я сегодня потеряла ее… то есть, это было уже вчера. То ли выронила в толпе, то ли украли… Я слышала ее… она где-то здесь. Лучше бы Найгерт в благодарность вместо денег велел ее разыскать!

— Королевская благодарность — не деньги, Леста, — резко осадил меня Ю. — Королевская благодарность — это то, что он отпустил тебя. Не отдал тебя Кадору, не отдал церковникам, отпустил восвояси. Ты забралась не в дом какого-то купца или торговца рыбой. Ты забралась в Нагору. Ты была свидетелем, а может, участником преступления. И после этого тебя отпускают. Хорошо, что Кадор Диринг сейчас в отлучке, а то никакое заступничество принцессы тебя бы не спасло. Нарваро Найгерт соизволил тебе поверить, хотя ты бессовестно врала ему в глаза — вот это и есть истинная королевская благодарность.

Ютер выпрямился, глаза его засверкали. Экий натиск!

— Конечно, конечно. Трепещу и преклоняюсь. Это лишь в сказках бывает — "проси, чего пожелаешь"… Только свирельки у меня как не было, так и нет. Ю, ради старой дружбы, поищи свирель! Может, кто-то купил ее вчера у вора и привез сюда. Она вот такой длины, золотая, с резьбой…

— Не обещаю, что найду, но посмотрю. — Он помолчал, поцарапал ногтем стол, почесал переносицу. — Вот ты вернулась к нам, Леста. И что ты теперь намереваешься делать?

— Просто жить.

Я, в порыве откровенности, наверное рассказала бы старому приятелю и о волшебном гроте, и о мантикоре, будь при мне моя свирелька. Но без свирельки все эти чудеса перестали для меня существовать — стоит ли забивать ими голову королевскому лекарю? Когда найдется мое сокровище (ах и ах!), тогда и поговорим, а сейчас…

— Лучше бы тебе уехать, Леста. Найгерт недвусмысленно на это намекнул, а принцесса так прямо сказала.

— Найгерт намекнул?

— "Ютер, отвези ее в гостиницу или куда она скажет". Это его приказ. Я могу посадить тебя на корабль.

— Нет, — я упрямо опустила голову. — Если мне понадобится уехать, я уеду сама.

— Как знаешь. Но на глаза Дирингу тебе лучше не попадаться. Он тебя узнает.

— Дирингу? Я не помню его. Нет, не помню.

— Зато тебя многие помнят. Кадор Диринг точно помнит. Брата его так и не нашли. Королева тогда вернулась, а Стел — нет.

— Стел?

— Стел Диринг, телохранитель молодой королевы. Помнишь?

(…- Стань прямо, — велел молодой рыцарь, сурово хмурясь. — Руки покажи. Ты воровка!

— Стел, тонто, но! — крикнула Каланда, выламываясь из кустов.

Рыцарь глянул на нее, залился краской, повернулся и отбежал на несколько шагов.

— Эхто эх ми араньика, — кричала Каланда, потрясая кулаком. — Стел!)

— Да… — пробормотала я, — был такой… А что с ним случилось?

— Это тебя надо спросить.

— Но я не знаю… Я не помню, Ю! Я ничего не помню!

— Так ничего и не помнишь?

Я горестно помотала головой.

— Хорошо же тебе память отшибло. Если до сих пор не вспомнила.

— Да. Отшибло. Я и тебя не сразу узнала. Позавчера ходила на наш хутор… Кустовый Кут… От него только яма осталась. Все заросло.

— Хутор сожгли, — жестко сказал Ю. — Вместе со старухой.

— Что? — мне показалось, я ослышалась.

— Сожгли хутор, — раздельно проговорил Ютер. — И старуху твою сожгли.

— Левкою сожгли вместе с домом?!

Я тупо моргала, не в силах осознать. Быть того не может. Левкою-то за что?

— Увы. Так говорили, хотя сам я этого не видел, конечно. Однако я знаю, что это было сделано не по приказу старого короля, и Толстый Минго тут вроде как ни при чем. Это местный самосуд. Но дело замяли, ни виновников, ни зачинщиков не нашли. Списали на случайность — мол, само загорелось.

— Какая случайность? Ты что? И в Лещинке и в Торной Ходи Левкою знали и любили. Она там половину народа в руки приняла, другую половину от болячек выхаживала…

— Угу. Только когда королева пропала, кому-то из селян пришло в голову у бабки твоей на хуторе поискать. Вот и поискали.

— Но там же не было Каланды. Или была?

— Не было. Там была упрямая старуха с кочергой. Впрочем, я уже сочиняю. Не знаю, что там было. Сожги хутор, и весь сказ.

Пауза. Я закусила губу, чувствуя, как веки наливаются горячей тяжестью.

— Сволочи… Сволочи бессердечные. Если бы узнать, кто…

— И что бы ты тогда сделала?

— Голыми руками…

Ютер хмыкнул. Покачал головой.

— Ну, ну. Одну такую сволочь бессердечную топили в реке. Как ни странно, помогло. Хотя, если бы меня спросили, я бы сказал, что не приветствую продолжение сей практики. Чудо единично. Да и Толстого Минго с нами больше нет.

— Толстый Минго — это кто?

— Ну как — кто? Архипастырь ордена перрогвардов, Псов Сторожевых. Лет эдак… если не ошибаюсь, лет тринадцать назад Толстый Минго преставился, а преемник его сейчас — сэн Терен Гройн из Холодного Камня.

— Погоди, погоди… Минго, говоришь… Минго Гордо! Как же! Это он меня судил и допрашивал, и велел испытать водою. Только он архипастырем тогда не был. Он этим был… как его… слово такое заковыристое… короче, помощником у старого епископа он был… Его Каланда с собой привезла, из Андалана, разве нет?

— Ну, кто кого с собой привез — это отдельный вопрос, — Ю покачал головой. — Примас покойный в охрану королевской невесте собственного гвардейца отжалел, кальсаберита, не абы что. Сперва Толстый Минго коадьютером был при старом Ганоре. А потом расцвел пышным цветом. Твое дело у него первым было. Он тогда отличился, он ведь, считай, чудо сотворил. Примас как раз после этого расследования прислал ему назначение и архипастырский жезл. А кальсаберит на радостях новый орден организовал. Теперь у нас тут собственные Сторожевые Псы завелись, такой геморрой. Монахи при мечах. В том самом Холодном Камне и сидят теперь.

— Какое такое чудо?

— Королеву вернул — вот какое. Из колдовского плена, считай, вызволил.

— Погоди, Ю. Ты что, правда считаешь, что я Каланду похитила и куда-то упекла?

Пауза. Незнакомый мужчина, которого я называла детским именем своего старого дружка, молчал, кусал губы и разглядывал свои сплетенные пальцы. Потом вздохнул и спросил:

— А что еще мне остается думать? У тебя был зуб на королеву и все про это знали.

— Зуб на королеву? — я напрягла память, но тщетно. Я когда-то злилась на Каланду? Бред… Такого никак не могло произойти. Она для меня почти божеством была. Высшим существом…

Ютер покачал головой:

— Я не знаю, что там между вами произошло. Ты мне не докладывалась, королева тем более.

— А что все знали-то?

— И этого не помнишь? Королева с тобой поигралась и бросила. Ты пыталась с ней встретиться, но в замок тебя не пускали. Пару раз даже плеткой вытянули, когда ты лошадям под ноги полезла. Когда я пришел к тебе на хутор, ты мне там устроила истерику с криком и слезами…

— Я устроила истерику?..

Вот это да… Вот это новости… Проклятье, не помню! Ничего не помню!

— Ты, кто же еще… Я тоже как дурак расклеился, размяк, пообещал тебе, что буду следить за ними…

— За кем?

— За Каландой и этой ее дуэньей, госпожой Райнарой. Следить и рассказывать, что они делают. И ведь следил, как дурак, и как дурак бегал к тебе рассказывать! А в один прекрасный день пришел, рассказал, а ты словно с цепи сорвалась. Вскочила и унеслась куда-то в ночь. Я тебя подождал, подождал, а наутро твоя бабка меня вытолкала. Я вернулся в замок и узнал, что принцесса пропала. Ну и что я после этого должен был подумать, скажи пожалуйста?

Я сидела ошарашенная. Экие страсти… Я, конечно, любила Каланду, но не до такой же степени, чтобы разобидеться на невнимание и прирезать ее где-то темной ночью… Нет, погодите, она же вернулась, значит я ее не резала. Значит, я сделала что-то другое. Вот ведь… я и не предполагала, что во мне кроется такой темперамент…

Ладно, поразмышляем об этом после, а сейчас надо узнать как можно больше, если уж мне попался словоохотливый рассказчик. И к тому же практически прямой свидетель всего произошедшего.

— Но ведь королева вернулась?

— Вернулась, — согласился Ю. — Через три дня. Рано утром к берегу пристала лодочка и из нее вышла королева. Очевидцами была целая пропасть народу, потому что в порту в этот день как раз освящали новые корабли. Стоял такой густой туман, что воды совсем не было видно. Сначала никто не обратил на лодку внимания, думали, это рыбаки с ночи возвращаются.

— Ты сам-то видел это?

— Я там был, но, как всегда, все прозевал, — Ю невесело усмехнулся. — Я смотрел на корабли и на священников, а потом где-то сбоку начали орать и толкаться, я чуть в воду не свалился. Потом все расступились и я увидел королеву. Она, сказать по правде, выглядела не слишком торжественно. Была взъерошенной, испуганной. Кажется даже, плакала. К ней подошли старый епископ Ганор и Толстый Минго, и она опустилась перед ними на колени. Ее тут же отвезли в замок. Народу закатили празднества на три дня. Потом говорили, что лодочка шла сама, без парусов и весел, а когда королева из нее вышла, она самостоятельно развернулась и уплыла в туман. Еще говорили, что лодку сопровождал ангел, а когда она уплывала, звучала небесная музыка. Еще говорили, что в тумане возник коридор, и лодка вознеслась аки птица, а в воду цветы посыпались. Ну и тому подобную чепуху, тогда каждый объявлял себя свидетелем чуда. И каждый пытался переплюнуть остальных.

— А Каланда? Что Каланда? Ты видел ее после?

— Конечно. Я же лекарь, и отец мой был лекарем. И скажу, что после возвращения она здорово изменилась. Как-то… замкнулась, что ли… Словно весь огонь, который раньше фейерверком горел, весь ушел внутрь. Но от этого она еще краше стала. Красивее женщины я вообще никогда не видел, хоть и нагляделся с тех пор всяких высоких леди разноцветных. От королевы нашей Каланды все просто дурели. Вот только со Змеиным Князем она не ладила, а остальные ей руки лизать готовы были. Леогерт Морао ни в чем ей отказать не мог. А вот Мораг, — Ю понизал голос. — Мораг у нее страшненькая получилась, сказать по правде. Энхендра, ни в отца, ни в мамку… да и рост аховый. Даже обидно. Куда вся красота подевалась?

— Да нет, — пробормотала я, скорее для себя, чем для него. — Принцесса красивая, только этого не видно. Слишком уж экзотичная внешность.

— Может быть, — не стал спорить Ютер. — Далеко на юге, говорят, вообще живут люди черные как трубочисты. Или как дьяволы. А у некоторых нет головы, а лицо размещается посреди груди… а у некоторых головы вообще собачьи. Экзотика, опять же…

— Но Каланда умерла, — я оборвала Ютеровы страноведческие экскурсы, и он вздрогнул. — Отчего она умерла, Ю?

— Маточное кровотечение. Очень сложные роды. Отец… не любил об этом вспоминать. Но ребенка он спас… а королеву ему спасти не удалось. Помню, он неделю потом ходил невменяемый. Ни с кем не разговаривал. Все тогда очень горевали, был большой траур. Леогерт Морао вообще носил траур до самой смерти. Найгерт слабеньким родился, слабеньким рос… словно у королевы после Мораг сил жизненных на него не осталось. Такая несправедливость, дареная ведь кровь, а где благословенное здоровье, где крепость рук, где высокий рост? Опять все неладно… А миледи принцесса сама не знает, что ей со своей силищей делать. От того и бесится, думаю. Вот если бы эти ее таланты, да здоровье несокрушимое — брату родному. Он же как свечечка на ветру — того и гляди…

И опять лекарь прикусил губу, не договорив. Он боялся произнести вслух сакраментальное слово. Да… плохо дело…

Где-то в глубине комнаты скрипнула дверь. Прошелестели легкие шаги, и за плечом Ю возникла тоненькая фигурка в длинной ночной рубахе. Девочка лет двенадцати с удивлением таращила на нас сонные глазищи.

— Па… ты чего опять не спишь?.. А кто эта тетя?

Ю повернулся к ней, с силой растирая лоб.

— Чего вскочила?

— Скоро утро… а ты не ложился.

— И не лягу. Мне с рассветом везти нашу гостью в город.

— Здрассьте! — девочка запоздало сделала книксен, растянув пальчиками широкий подол.

— Привет, — улыбнулась я. — Как тебя зовут?

Она доверчиво шагнула поближе, в очерченный светом круг. Я увидела легкую пепельную челку и пляшущие огонечки в глазах цвета цикория.

— Меня Лестой зовут, — сказала она. — А тебя как?