Достаточно просто позвать.

— Да куда ж на ночь глядя, господин хороший? — Стражник, бородатый великан в преклонных уже летах, поднял повыше фонарь, щурясь на нас с принцессой. — Тамочки зверь-дракон рыщет, за стеной-то, со всем своим адовым воинством. Не дело ночью из городу выходить, обождали б до утра.

Молодой парень рядом с ним зябко растирал плечи, зажав подмышкой копье.

— Поучать меня вздумал, старый хрен? — Мораг пошарила в поясе и швырнула под ноги стражникам горсть серебра. — Открывай, не болтай!

Бородач загремел засовом.

— Барышню бы пожалел, господин, коль себя не жалко. Сожрет ведь, не подавится. И лошадкой твоей закусит.

Молодой помалкивал, поспешно собирая монеты. Мораг вздернула голову:

— А барышня у меня как раз для дракона припасена. Наживкой послужит.

Стражник едва не выронил тяжелый брус. Посмотрел на нас и обмахнулся большим пальцем. Ворота отворились, Мораг сильным движением корпуса послала коня вперед. Я покрепче уцепилась за принцессин пояс.

Ночь была темная, тихая, сырая. На небе — ни звездочки, только река по левую руку светилась тусклой свинцовой петлей, да бледная дорога катилась вперед, к черной полосе леса.

— Может и правда тебя дракону скормить? — Мораг мельком глянула на меня через плечо. — Привязать к дереву, ты покричишь, чучело твое хвостатое услышит и прибежит.

— Он и так к нам выйдет, — буркнула я. — Без крику.

— Ну-ну. Только учти, если он опять бросится, придется его зарубить.

— Миледи. Если ты не начнешь первая, он драться не полезет.

— Думаешь, проспался?

— Надеюсь.

— Опять ты меня в какую-то глупость втравливаешь… С чего бы ему помогать мне?

— Во-первых, его попрошу я. Во-вторых, он когда-то близко знал твоего отца.

Мораг издала неопределенный звук. То ли хмыканье, то ли вздох.

— Да когда это было…

— Давно. Но для Малыша — недавно. Он проспал несколько сотен лет. Малыш, Вран и мой наставник некогда вместе учились у одного сумеречного мага. Они друзья, Мораг. Они всегда помогали друг другу, и теперь помогут.

Опять хмыканье.

— А этот… Вран…

— Твой отец, миледи.

— Мой… отец. Говоришь, он — великий волшебник дролери?

Я улыбнулась про себя. Не знаю, насколько великий, но самый здоровенный — это точно.

— Да, миледи. Он могущественный волшебник, правая рука Королевы. Непостижимое существо. Его стихия — пламя, как и твоя.

— Ты хорошо знала его?

— Не уверена, что его можно "знать".

Мораг передернула плечами и оглянулась на меня. На фоне синего неба четко нарисовался ее профиль — хоть сейчас на камею. Или на монету.

— Ну расскажи мне хоть что-нибудь!

— Однажды я взяла у него урок. — Я невольно поежилась. — Навек запомню. Этот урок стоил мне сожженых рук.

— Он жесток?

— Он жёсток. Он ненавидит Полночь и везде ищет ее следы. Но в Сумерках он не один такой. И Гаэт, и сама Королева…

— Да что мне Королева! Ты про него рассказывай. И вот еще — как туда попала моя мать?

— Каланда? — Я поерзала, чуть не сверзилась с лошадиного крупа и покрепче вцепилась в заднюю луку седла. — Этого я пока не помню. Но вспомню обязательно. И совсем скоро. Она каким-то образом оказалась в Сумерках. Отдельно от меня. И с Враном встретилась именно там.

— Он любил ее?

— Любил, конечно. Если позволил родится тебе.

— А что, мог не позволить?

— У таких, как Вран, нежеланных детей не бывает, миледи. Он хотел тебя — и ты родилась.

— Тогда где же он? — Мораг дернула поводья, рывком обернулась ко мне. — Почему он… бросил меня, ни разу не показался, почему он бросил мать? Или это он ее украл?

— Не знаю! — Я тоже повысила голос. — Не знаю! Если Малыш приведет его — спросишь. Но он вылечил тебя. Залечил все эти ужасные дырки на твоем лице. Ты сейчас здорова благодаря ему, помни об этом.

— Я помню.

Мораг невольно потрогала шрам на щеке. Резко отвернулась — концы обрезанных волос чиркнули меня по лбу.

— Пше-ел, соня!

Вряд ли это Вран украл Каланду. С момента как она вернулась с той стороны до ее исчезновения прошло… лет пять, не меньше. Где он был все это время? Может, они поссорились? Может, Каланду выгнали, как меня? Позволил бы Вран выгнать любимую женщину? Почему бы нет? Его же брат позволил…

"Ищи ее аманте" — сказала Ама Райна. Ищи ее возлюбленного. Райнара не сомневалась — он поможет, если к нему обратиться. А кто придет на помощь через много лет, даже если связи разорваны, а все былое зачеркнуто? Только тот, кто любит.

Правда, это сказал не кто-нибудь, а Райнара. У нее все в голове перепуталось. Она принимает желаемое за действительное… и мы вместе с ней.

Конь замедлил шаг. Мораг пригнулась — по головам нашим скользнули ветви редкого подлеска. Под соснами оказалось темнее чем снаружи, пахло сыростью и чуть-чуть смолой. Мох и палая хвоя глушили стук копыт.

— Куда теперь?

— Надо бы оставить лошадь, дальше пешком пойдем.

— Пусть только эта тварь попробует задрать моего Грифа!

Мораг спрыгнула на землю, не удосужившись позаботиться обо мне. Я сползла кое-как, цепляясь за седло. Коняга у нашего высочества был под стать ей — рослый, поджарый, с жутковато сверкающими во тьме белками глаз. Принцесса забросила поводья на луку и похлопала жеребца по шее:

— Гриф, хороший зверь. Жди меня. Здесь жди.

Конь фыркнул и требовательно ткнулся носом ей в грудь. Мораг с коротким смешком вытащила из-за пазухи яблоко.

Под сочный хруст мы резво двинулись в лесную глушь. Если тут и было какое зверье, оно еще днем разбежалось от облавы. Поэтому чем больше от нас треску, тем лучше — Эрайн скорее заметит. Если он не дрыхнет где-нибудь под кустом, обожравшись конины. Но в худшем случае мы просто вернемся в город ни с чем.

Глаза привыкли к темноте, к тому же лес тут был чистый, без бурелома и оврагов. Мораг не отставала; судя по всему, ночью она видела ничуть не хуже, а то и лучше меня. Через сотню-полторы шагов мы набрели на пологий взгорок. На макушке его сосны расступились, открывая небольшую поляну.

— Тут. — Я топнула ногой.

— Что — тут?

— Собирай дрова. Разводи костер. Я позову мантикора.

— Костер? Зачем?

— Так надо. Просто делай, что я прошу, а?

Она тут же взъярилась:

— Не много ли ты воли берешь, малявка?

О, пропасть. Я не стала с ней спорить, а просто прошлась по траве, собирая сухие ветки и стаскивая их в кучку. Мораг посверкала на меня глазами и занялась тем же.

Вскоре на полянке затрещал костерок. Принцесса приволокла длиннющий ствол и разломала его на несколько частей голыми руками. Впрочем, ногами она себе тоже помогала. Обутыми, само собой. Но все равно — меня впечатлило. Такое дерево и топором не сразу перерубишь.

Пока она трещала сучьями, я отошла на край поляны. Повернулась спиной к огню, лицом к темноте. Ночь шевелилась в кронах, встряхивалась сонной птицей, потирала друг о друга скрипучие ветви. Роняла мне на плечи колкие невесомые иглы. Горький запах смолы хранил ночные ароматы, но где-то на краю, на послевкусии выдоха, отзывалась сердечной тоской осенняя падаль. Я вдруг остро ощутила что лето умерло — может, сегодня, может, вчера — а мы в суете не заметили его тихой смерти.

Эрайн.

Ты слышишь меня?

Выйди ко мне. Пожалуйста. Эрайн.

Лес молчал, только вздыхал осторожно. Ночь грустно улыбалась и качала головой. Слышит, нет?

Но, может, хоть огонь увидит. К Ратеру ведь вышел…

Я вернулась к костру, плюхнулась рядом с принцессой на расстеленный плащ. Мораг, уткнувшись носом в колени, мрачно глядела в пламя. Меч в ножнах предусмотрительно лежал у нее под рукой.

— И что теперь? — буркнула она.

— Ждать, — сказала я. — Просто ждать.

(…- Тю, малая, ты че тут толчешься? Ясен день на дворе. — Левкоя, тяжело отдуваясь, грохнула на лавку свою корзину, полную грязной травы. — Одежу побросала. Сундук-то почто своротила? Али собралась куда?

— Убираюсь, — буркнула я. — Пыли там…

Левкоя отставила клюку, села на лавку рядом с корзиной и принялась обмахиваться передником.

— Ф-фууу, взопрела… Старовата кума по колдобинам пятки тесать…

— Ноги подними.

Я полезла с мокрой тряпкой под стол.

— Девка, ты че? Козюлька в зад ужалила?

— Грязно тут.

— Тю… — бабка огляделась. — И впрямь, козюлька. Дуреха-то моя казанец почистила. И печку… ты гляди! А ну-ка, — она пихнула под стол ногой, — э! Внучка-белоручка. Вылазь, сказывай, что стряслось?

— Все отлично, — пробухтела я. — Все замечательно. Блеску только маловато, навожу вот.

— Блеску ей маловато. Зубы не заговаривай, ага? Че, с королевной своей чернявой поцапалась? Погнали тебя?

— Не погнали.

— Оно и видно. Вылазь, когда с тобой бабка родная балакает!

— Ну чего тебе?

Я вылезла на четвереньках, недовольно хмурясь.

— Сказывай давай. Че стряслось. И огонька мне принеси, дурилка соломенная.

Я бросила тряпку, вытерла рукавом нос и пошла искать огниво. Левкоя развязала кисет — по горнице поплыл душистый запах чернослива. Отборный табак из Лараи, лучший, какой я могла найти в городе.

— Да все в порядке, — сказала я, сама тому не веря. — У Каланды дела, я не нанималась за ней хвостом ходить. Понадоблюсь — она за мной пришлет.

— У тя, девка, нос не дорос гордыньку таку показывать. Не нанималась она. Еще как нанималась. Да, видать, кончился твой наем. Где ты шаришься, чучелка, вона кресало, на припечке лежит, на тебя смотрит.

Это не гордынька. Не альтивес грандиосо. Не знаю, почему меня так парит. Боюсь, наверное…

— Левкоя, — сказала я. — Ну что ты пристаешь? Я и впрямь показала себя не лучшим образом. Меня никто не ругал, никто не выгонял. Я просто ушла.

Бабка щелкала кремешком, сосредоточенно шевеля косматыми бровями.

— Пх-пх-пх… Фууу… Ага. — Крапчатые совиные глаза уставились на меня. — Значить, все еще хужее, чем я думала. Значить, тебе еще всыпать могут. Каких таких делов ты там начудила, чудилка?

Я закусила губу. Ну вот режь меня — не скажу. Еще чего. Может, мне это вообще приснилось.

— Молчишь, ага. — Бабка, щурясь от дыма, еще раз оглядела комнату. — Знатных, значит, делов… — Слыхали? — обратилась она к образкам, что украшали красный угол, воткнутые в прошлогодний вересковый букет. — Малая-то моя… дуреха скудоумная… внученька шелковая… Че с ей делать? А то как потащат девку в застенок, как поломают ручки-ножки — не твори, чуфонь немытая, непотребства… Знай, шавка, свою веревку…

Я отвернулась к окну.

— А не скрала ли ты там чего, девонька?

— Нет.

— Уже лучшее. Нагрубила кому, гонор показала?

— Нет.

— Куда не след нос сунула?

— Нет! Левкоя! — Я вскочила. — Отстань от меня! Отстань! Отстань!

— Ах-ах, вертопрах. А вот за тобой солдатики придут? А вот потащат тебя, кошку облезлую? А вот вывалят в смоле и перьях, да на кобылу хромую, да по всему городу… Хошь в смолу?

— Пусть. Левкоя, тебя они не тронут, со мной пусть делают, что хотят. Все. Я больше об этом говорить не желаю.

— Ремнем бы тебя, внученька. Да с оттяжечкой. Да чтоб света белого не взвидела.

Я подобрала скребок, подобрала тряпку, окунула в ведро с водой и опять полезла под стол.

Говорят — хуже нет чем ждать и догонять. Неправда. Ждать — хуже. Когда гонишься — хоть что-то делаешь. А тут сидишь сиднем, только душа мечется, покоя не знает. Ыыы! Вернет меня Каланда или нет? Может, и впрямь, солдат пришлет?

Книжка! "Верхель кувьэрто", "Облачный сад". Тайны, волшебство, гении… "Когда же означенное свершится, и зов твой явит пред очи твои гения твоего, что отныне будет соприсущ тебе в делах твоих и помыслах твоих"… Неужели из-за минутной слабости я этого лишусь?

Я стиснула пылающее лицо мокрой грязной рукой. Сама виновата.

— Хорош сопеть, дурилка.

Бабкина нога в крепком смазанном сапоге пнула меня в бедро. Я молчала, с остервенением скобля пол.

— К вечере в Торну Ходь пойдем, слышь? Сперва в церкву, а потом до Луши Габоровой, она Гетинку свою замуж выдает. Будем девку отчитывать, от порчи, от сглазу, от вреду, от дурного ветру.

— Гета замуж выходит? — удивилась я. — Вот новость! За кого?

— За Тавени Дрозда. Тю, белоручка, все прозевала со своей прынцессой. Такого парня прохлопала! Рукастый, не драчливый, башка на плечах… Старый Дрозд им дом на выселках откупил. А ведь поглядывал на тебя Тавен, поглядывал. Да ты ж у нас за журавлем гоняешься, синицы-то тебе не надобно, приблуде. Вот Гетинка тебя и обошла.

— Дай им Бог счастья.

Скры-скры — шаркал скребок. Пфффф — пыхала трубка. Левкоин пыльный сапог качался у меня перед носом.

— Кабы все обошлось! — вздохнула Левкоя. — Отдам я тебя замуж, с глаз долой, ага. Пусть твой мужик за тобой хлопочет, стара я уже чудеса твои терпеть.

— Не хочу замуж.

— А кто тебя спрашивает, дурилка? Села бабке на шею, еще и погоняет. Драли тебя мало.

— Меня вообще не драли.

— Оно и видно. Ниче, будет у тебя хозяин, он с тебя шкуру спустит, ага. Отдохнет старая бабка. Тока кто тебя такую возьмет, недоделанную?

— Никто. У меня приданого нет.

— Найдется кое-что, малая. Бабка в заначку припрятала. За Гетинку меньше дают. Вот Рох-вдовец еще весной про тебя спрашивал…

— Рох — кобель!

— Кобель, ага. Зато хозяин справный.

— Не пойду за Роха. Я лучше сбегу.

— Бегала уже. Ронька мой тоже бегал, где теперь тот Ронька!

Я решительно вылезла из-под стола.

— А куда он бегал, Левкоя? Как та страна называлась? Ирия?

— Ирея. Ирея Черная. Это, милая, по ту сторону Кадакара, у идолов поганых, что огненному черту молятся.

— Там волшебники живут?

— Почем мне знать. Можа, волшебники, можа, нахлебники. Неучен наш бродяга оттеда приехал. Как был дурак, так и остался.

— Ирея, — повторила я. — Черная Ирея.

Если Райнара и ее книга мне больше не доступны, поеду в Ирею. Как отец. И стану волшебницей. Стану. Стану!

— Тю… — Левкоя ткнула в меня трубкой. — Глаза-то как замаслились. Вижу, дурь тебе в башку пришла.

— Не хочу замуж, хочу стать магичкой. Как отец.

— Да кто ж тебе сказал, что он мажик? Видали мажика! Он там, небось, только в кости жулить и научился.

— Ты не знаешь, где он, Левкоя. Может он уже великий волшебник.

— Э! Где этот великий волшебник? Что ж евонная мамка в земле ковыряется да болящих пользует, вместо чтоб на перине пуховой лежать? Что ж евонная женка в скиту сидит, белый свет ненавидит? А дочка евонная — в девках, а скоро уж в перестарках?

Я надулась. Может, отца давным-давно и в живых-то нет…

— Не дури, внуча, — Левкоя понизила голос. Глаза у нее потемнели, и глянула из них такая усталость, что у меня голова поникла и кулаки разжались. Забытый скребок оставил на ладони глубокую ребристую вмятину. — Одна ты у меня. Я ж тебе добра хочу, негоднице. Найдем мы тебе парня пригожего, доброго. Плечо тебе надобно, плохо, знаешь ли, бобылихой жить. Уж поверь старухе. Мне немного осталось, а ты одна не выдюжишь. Кость у тебя тонкая, в мамку. А будешь за мужниным плечом, как за каменной стеной, тогда и книжки свои вумные читай. И никто те слова поперек не скажет, ага. Да и где это видано, чтоб девка волшевать могла? Пока ты девка — никакой волшбы. Таков уж порядок. Так что забудь про королевну, про дурь ее заморскую, а лучше бабке своей помоги. У тебя ручки умелые, а сердце доброе, люди таких любят. Вот к вечере…

Грянули во дворе копыта, что-то залязгало, загремело. Окрик. Лошадиный всхрап.

Никогда я не видела, чтобы Левкоя так бледнела. Она стала ноздревато-белесой, как поплывшая по весне снежная баба. Пальцы у нее свело, трубка выпала, рассыпав по столешнице тлеющий табак.

В сенях грохнуло, простучали шаги. Я вскочила, сжимая словно оружие несчастный скребок. Дверь распахнулась, в горницу ворвалась Каланда. За ней ввалился еще кто-то. Звон металла, скрип кожи, топот, голоса…

— Лехта! Араньика! Ахес эхперарте!

Она откинула плащ, сбив полой кочергу и совок для углей, протянула мне руки. Замшевые перчатки, в специальных разрезах на пальцах вспыхивают камни. Два золотых с эмалью запястья прихватывают рукава. Сверкающие кудри, ясные глаза, улыбка как цветок. Еще шаг — рука в перчатке крепко ложится мне на плечо.

— Вамох а тода приса!

Уходя следом за принцессой, я оглянулась. Левкоя сидела бледная, будто соляной столб, а перед ней на столе дымился черный пепел.)

Чувство вины разрушает. Затягивает в топи прошлого, увлекает бесконечной игрой в упущенные возможности. "Если бы я тогда сделал то, если бы сказал это… если бы свернул направо, а не налево… если бы послушался старших…" Чувство вины — наркотик, такой же упоительный как жалость к себе, только, может, чуть более горький. Там рядышком еще одна пакостная трясина — самоуничижение. Та, что пуще гордыни.

Гордынька?

Вот-вот. Она самая. Запомни их по именам, Лесс. Эти топи никогда не давали ни добрых ростков, ни цветов, ни плодов — ничего живого. Это плесень и ржа, гниль и тлен. Это провалы в Полночь.

Неправда. Это опыт. Вспоминая и размышляя, я делаю выводы. Чтобы потом не совершать подобных ошибок.

Вспоминая и размышляя — да. Но не упиваясь этим. Не щекоча воспоминаниями засохшие раны. Маг безжалостен, Лессандир. В первую очередь — к себе.

Не щекочу я ничего! Просто вспоминаю.

А теперь ты оправдываешься.

…

Тихий, переливающийся аккорд, словно дрогнула гроздь колокольцев.

— Малявка! — шепотом. Горячие пальцы принцессы стиснули мою руку.

Длинный, громоздкий, в чешуе огненных бликов — Эрайн выплыл из ночи как боевая галера. Звенящий шелест лезвий. Шаг тяжел, но бесшумен.

Лессандир. Ты звала. Рад тебя видеть.

Ты опять залез ко мне в голову без предупреждения, Эрайн.

Скрытность — та же гордынька, Лесс.

Руки его сложены на груди, голова опущена. Отсвет костра рыжим шелком кутает острия и зазубрины. Едва заметный поворот — свет располосован в мелкие клочья, осыпается искрами с черных лезвий. В глазах у меня пляшут зигзаги тьмы и золотые вспышки. Эрайн прекрасен, как корабль под парусами. Как солнце. Как тысяча звезд.

Спасибо.

Что?

Тебе приятно на меня смотреть, Лесс. Как тому парнишке, твоему другу. Где он, кстати? И кто это с тобой?

Ратер в городе. А это Мораг, дочь Врана.

О!

Пауза. Мантикор глядит на принцессу глазами полными тьмы. Кромешной тьмы, в них даже огонь не отражается.

— Что он на меня так уставился? — Мораг положила ладонь на рукоять меча. — Если он кинется, я ему голову снесу.

— Не надо, миледи. Не кинется.

— Тогда говори с ним, что ты молчишь?

— Малыш, — попросила я. — Сядь, пожалуйста, там. За костром.

Скажи дочери Врана, что я ее не трону.

— Малыш говорит, что он не тронет ни тебя, ни меня.

— Скажи ему, что я его тоже не трону. Пока он пристойно себя ведет.

Мантикор по ту сторону костра со звоном тряхнул головой и ухмыльнулся. Двухдюймовые клыки несомненно добавили ему блеска.

У Врана храбрая дочь. Похожа на него. Такая же задира.

— Ты ему нравишься, — сказала я. — Говорит, ты похожа на Врана.

— Он молчит.

— Я слышу его мысли, а он слышит мои. Ты можешь поговорить с ним, а отвечать он будет через меня.

Мораг убрала руку с меча и выпрямилась.

— Я хочу увидеть своего отца, слышишь, мантикор? Малявка хвасталась, что ты колдун и друг Врана. Позови его сюда или отведи меня к нему. Это моя просьба. Что ты хочешь за это?

Некоторое время Эрайн молчал. Было не понятно, куда он смотрит — то ли на Мораг, то ли на меня, то ли в огонь.

— Ты слышал? — не выдержала я.

Он медленно кивнул — колыхнулся сноп лезвий.

Слышал. Лесс, неужели ты думаешь, что Вран не знает о существовании собственной дочери? И только поэтому до сих пор не встретился с твоей подружкой?

Знает, конечно. Мало того, он ее видел и залечил жуткие раны, которые ты принцессе нанес.

Я? Разве мы встречались?

Еще как встречались. Чуть не прикончили друг друга. Ты и впрямь не помнишь что делаешь, когда на тебя находит?

Усмешка. Эрайн отрицательно качнул головой.

Не помню. Когда эта полуночная мразь берет верх… Впрочем, мы говорим о принцессе. Так значит, Вран приходил лечить ее…

Нет. Гаэт Ветер отвез ее в Сумерки. Мне… как-то удалось призвать Гаэта. Вообще-то я хотела затворить Мораг кровь, но Гаэт меня услышал.

Тогда почему ты привела принцессу ко мне? Обратитесь к Гаэту.

Но Гаэт — где-то, а ты — здесь! В чем дело, Эрайн? Ты не хочешь нам помочь?

Опять усмешка, опять покачивание головой.

Свои желания маг должен выполнять сам. Лесс, мы об этом уже говорили. Мне казалось, ты поняла.

— Он отказывается? — вскинулась Мораг. — Почему? Что он хочет?

— Хочет, чтобы я училась все делать сама.

— Может, он хочет, чтобы его получше попросили? Что тебе надо, мантикор? Говори свою цену.

Скажи ей — она не может дать мне то, что я хочу. А что я хочу, я возьму сам.

— Тогда сделай это просто так, Малыш! — выкрикнула я. — Даром. За красивые глаза. Просто потому, что тебя попросили о помощи две женщины.

— Каррахна! Мне на коленках поползать перед этой ящерицей? Под хвост его поцеловать? Хватит, пропасть! Пойдем отсюда, малявка.

Мораг рванулась встать, но я повисла у нее на локте.

— Погоди, миледи, погоди. Он не набивает цену и не издевается. Он вправду думает, что так будет лучше.

Именно так я и думаю.

Малыш, у нас нет времени. Мораг и ее матери грозит опасность. Где-то бродит колдун, который желает Мораг смерти, а ее мать и брата держит в заложниках. Я не справлюсь с этим одна, Малыш!

Колдун?

Колдун! Очень сильный, если смог скрутить Каланду… мать принцессы. Врану вряд ли об этом известно. Я даже уверена, что он ничего не знает. Если бы знал — помог бы. Давно помог.

Колдун. Это другое дело. Так бы сразу и сказала.

— Ты позовешь Врана? — обрадовалась я.

Пауза.

Позвать легко. Всего-то надо — просто позвать, пожелать увидеть. Тот, кого зовут, обязательно услышит. И если захочет… или если сможет — придет.

— Позвать? Но я не знаю истинного имени Врана.

Он услышит и без истинного имени. Истинное имя вызвало бы его наверняка. Почти наверняка. Но принцессе достаточно просто позвать отца. Без имени. Просто крикнуть — "Отец"!

— Просто крикнуть: "Отец"… И он услышит…

— Что? — Мораг затеребила меня. — Просто крикнуть? В темноту? Крикнуть "Отец"? Мне?

Проще простого, правда, Лесс? Почему ты сама не догадалась? Я сказал тебе об этом, и это моя ошибка. И тебе теперь никакой пользы от этого знания.

— Почему никакой пользы? Мораг, иди, зови отца. Пожелай его увидеть, обратись к нему. Он услышит тебя. Если сможет — придет.

Или если захочет, подумала я.

Вот именно.

— Куда идти? — спросила Мораг.

— Можешь прямо отсюда звать. С этого места.

— Хм…

Она передернула плечами, встала и, ни говоря больше ни слова, зашагала через поляну в лес.

Эрайн, но ведь так можно призвать любого обитателя Сумерек?

И Полночи тоже.

И они придут?

Легкий жар — приливом. На мгновение мне показалось: крови в жилах добавилось вдвое, расправляя мне плечи, напрягая мышцы рук, окрашивая ночь алым. Гнев, гордость, хмельная ярость. Усилие воли, внутренний приказ. Спокойно. Спокойно. Выдохни.

Сумерки могут прийти, но не желают, а Полночь желает, но не может. Однако слышат зов и те, и другие.

Но неужели Каланда не могла позвать Врана, когда попала в беду? Гордость помешала? Или… колдун?

Или Вран не откликнулся.

Не откликнулся? Он мог не откликнуться? Почему?

На это есть множество причин, Лесс. Эта женщина, Каланда, как я понял, училась магии? Тогда Вран вполне мог посчитать, что испытание ей по силам, и она способна справиться самостоятельно.

Как не откликнулся Амаргин, когда я его звала. Как не откликнулся Эльго. Амаргин помалкивал в тряпочку и всем вокруг строго наказал не вмешиваться. Сама ковыряйся.

Правильно. Ты же справилась.

Справилась. Но, знаешь, запросто могла копыта откинуть. Погоди-ка… Эрайн! Я поняла, ты уже звал Врана. Сам звал, без нашей просьбы. Или Амаргина. Звал ведь? И они не ответили!

Тренькнули лезвия. Мантикор отвернулся.

Ты права. Не ответили.

И ты решил, что это твое очередное магическое испытание. То, что ты остался в чужом мире один-одинешенек, с какой-то полуночной мразью на закорках, и пока ты ее не стряхнешь, домой тебе не попасть. Верно?

Эрайн нагнулся, подтолкнул в костер прогоревшее полешко.

Я бы мог убедить себя в том, что меня бросили и забыли, что я никому не нужен, что я порчен Полночью, и что Сумерки для меня навсегда закрыты. И сладострастно страдать, и тешить свои несчастья, и упиваться жалостью к себе. А еще я бы мог обозлиться на весь мир и страшно мстить за обиды и непонимание, за то что со мной так жестоко обошлись, за то что не дали умереть, за то что навязали эту уродливую плоть, а ведь я не просил! Не просил!

Колючий кулак с яростью шарахнул по драконьей лапе, в ответ огромные черные когти впились в землю. Я сглотнула вязкую слюну. Обида. Это обида, что бы Эрайн не говорил себе и мне. Обида, горечь, потерянность.

Дело ни в том, чтобы не испытывать обиды, а в том, чтобы совладать с нею.

Ты не уродлив, Эрайн. Ты прекрасен.

Я знаю. Но что бы ты почувствовала, Лесс, если бы тебя разрезали пополам и вместо ног приставили четыре ящеричьи лапы, хвост и ненасытное брюхо?

Ты хочешь сказать… ты не всегда был таким? Ты заколдован?

Не говори глупостей. "Заколдован"! Это не шаманство какое-нибудь… — Эрайн провел ладонями по драконьим плечам, плавно переходящим в узкую талию. — Это сделала мертвая вода и… и кто? Кто, если не Стайг?

Что сделали?

Точно не знаю. Могу только предполагать. Я лишился ног, а дракон — головы. Кто-то соединил нас и оставил в мертвом озере на много-много лет. Пока из двух издыхающих не получилось вот это… забавное чудовище.

Звонкий шлепок ладонью по чешуе.

Если не Стайг — то кто? Королева? Или… мальчишки?

Ты сражался с драконом?

Эрайн обнял себя за плечи и склонил голову. В гаснущем чреве костра позванивали угли. Света они почти не давали, но жар дышал в лицо и шевелил волосы.

Да. Я думал, что убил его, а он думал, что убил меня. Как бы не так! Бой продолжается. У меня больше нет меча. Зато у меня есть воля — она острее и тверже любого меча. Я намерен победить.

Когда ты победишь, у тебя появятся ноги?

Плоть для волшебника — мягкая глина, Лесс. У меня появится столько ног, сколько я захочу.

Эрайн откинул голову и разразился хриплым клекотом. Я не сразу поняла, что он смеется. Потому что в хохоте этом не было торжества. Вызов — сколько угодно, а торжества не было. Смех не победителя — обреченного.

— Эй!

Малыш оборвал хохот, шипастые уши настороженно развернулись. Я услышала шаги по траве и скрип кожи.

— Кого тут добить, чтоб не мучался? — Мораг подошла к нам.

Эрайн угрюмо промолчал, я улыбнулась неловко:

— Как твои дела, миледи?

— Никак. — Она пнула обуглившееся бревно, подняв тучу искр. — Даже пьянчужка, ведущий беседы с коновязью, выглядел бы умнее. Он хоть уверен, что ему отвечают.

— Не поняла, тебе ответили или нет?

— Я тоже не поняла. — Принцесса носком сапога покатала алый уголек по золе. — Мне мерещилось — кто-то глядит из темноты. На меня. Кто-то трогает меня за плечи. Кто-то слушает мои вопли и хмыкает под нос. Кто-то шуршит и ходит за деревьями. Он… отец? Или лесные черти? Или ежи с бурундуками какие-нибудь?

— Я не слышала воплей.

— А что, надо было глотку драть? — Она тут же ощетинилась. — Орать так, чтобы в Южных Устах услышали?

— Да нет, можно и в полголоса, негромко…

— Каррахна! Я и звала негромко. Шепотом почти. Все равно чувствую себя дурой последней, словно штаны сняла в родном сортире, а оказалось — посреди площади.

Она фыркнула и брезгливо раздавила уголек — как таракана.

Эрайн шевельнулся:

Я и не ожидал, что Вран ответит. Если бы он хотел поговорить с дочерью, он бы сделал это раньше.

— Значит, никакой надежды? — Я взглянула на мантикора.

Пусть попробует еще. Завтра, через день. Но вряд ли мое присутствие — причина вранова невнимания.

— Что он говорит? — нахмурилась принцесса.

— Надо попробовать еще раз. Завтра, послезавтра…

— Легче до Боженьки докричаться. Вставай, вампирка. Расселась на моем плаще.

— Малыш. — Я тщательно встяхнула плащ, прежде чем отдать его Мораг. — Ты знаешь, что за тобой идет охота?

Знаю.

— Тут вокруг перрогварды рыщут. Это рыцари-монахи. Один тебя видел.

Эрайн мрачно смотрел на меня глазами-дырами. Мол, что с того?

— Валить тебе надо от Мавера, мантикор, — сказала принцесса. — И подальше. Ты сегодня людишек в клочки порвал, а это уже не овцы краденые. Тебе вообще на одном месте оставаться нельзя.

— У меня просьба, Малыш. — Я подошла к нему поближе. Едкий змеиный запах защекотал ноздри. — Пойдем с нами. Мы направляемся по дороге на северо-восток, а ты иди вдоль дороги, лесом.

Я сам справлюсь.

— Это еще не все. Ты ведь можешь среди обычных людей определить колдуна?

Не вопрос.

— Помоги нам, Малыш. Найди колдуна. Хотя бы покажи пальцем: этот человек — колдун. Мы с Мораг думаем, что он сейчас едет нам навстречу. Вернее, нам навстречу едет огромная толпа, и колдун где-то в этой толпе. Мы не знаем, кто это. Если бы ты указал нам…

Ты что, собираешься каждого из этой толпы водить ко мне в лес для интимных встреч?

— У нас есть несколько дней, чтобы придумать как показать тебе этих людей. Пока я прошу тебя просто идти вместе с нами в сторону Галабры. Ты пойдешь?

Я подумаю.

Эрайн, я без тебя со всей этой путаницей не слажу.

Я сказал — подумаю.

— А так ли он нам нужен, малявка? От него мороки больше чем пользы. Опять кого-нибудь прибьет, псоглавцы за ним увяжутся, оно нам надо?

— Ты забыла, как колдун на тебя охотился? А если он раскусит тебя первой, не смотря на маскарад? — Я фамильярно ткнула Мораг пальцем в грудь. — Колдуну нельзя давать никаких шансов. Он злоумышляет не только против тебя, но и против Найгерта.

Удар попал в цель. Мораг скрипнула зубами и отвела глаза. И снова пнула тлеющие угли.

Звякнули лезвия, когтистая рука Эрайна сомкнулась на принцессином запястье.

Оставьте огонь мне.

— Не топчи костер, — перевела я.

Мораг, оскалясь, смотрела на чудовище. Я видела, как вздуваются мышцы на голой руке Эрайна и слышала азартное сопение принцессы, пытающейся вырваться. Если слон на кита влезет, кто кого сборет?

С треском лопнул кожаный рукав, мантикор моментально разжал пальцы. Мораг от неожиданности чуть не засветила себе кулаком в глаз.

— Сдался! — хохотнула она. — Ты бы все равно меня не удержал, выползень гребенчатый.

Скажи ей, пусть радуется. До следующего раза.

— Так ты пойдешь с нами, Малыш?

Стыдно бросать двух соплюшек на произвол судьбы. Пойду. И знаешь что, Лесс? В следующий раз принеси мне хлеба. Белого. С корочкой. Ненавижу сырое мясо…

* * *

Мораг мне пришлось догонять — она не стала дожидаться, когда я распрощаюсь с Эрайном. Разговаривать тоже не пожелала, и на мои вяки только бросила коротко: "Заткнись". У края леса она посвистела сквозь зубы, подзывая жеребца и вывела его из-под деревьев на обочину дороги. Сперва без всякого почтения забросила на круп меня, потом сама взлетела в седло.

— Пшел!

Я уцепилась за принцессин пояс. В волосах ее, прямо перед моим носом что-то торчало. Я выхватила это "что-то" двумя пальцами.

— Мораг… — голос у меня охрип.

— Что еще?

— Перо. Вороново перо. В волосах у тебя.

Она повернулась в седле и сцапала у меня находку. Повертела, рассматривая.

— Ну и что. Какая-то птица уронила, когда я по лесу шарахалась.

— Может быть. А может быть это знак, что Вран тебя услышал.

— Ну, услышал. Толку-то… — Но перо она не выбросила. Заткнула за ухо. — Вперед, Гриф.

— Стой!

— Каррахна, что опять?

Я завозилась и сползла с гладкого крупа на землю.

— Мне надо. Сейчас!

— Да чтоб тебя! Только что по кустам бродили…

Я вломилась в подлесок. Несколько шагов, чтобы только отойти от дороги. Прислонилась спиной к стволу.

Сердце стучало так, что я ничего не слышала кроме этого стука. Кровь пульсировала в сжатых кулаках, словно рвалась у меня из рук живая струна. Сейчас. Сейчас. Надо отдышаться.

Я втянула побольше воздуха, слизнула пот с губы.

— Ирис.

Ночь стучала в висках, на краю зрения плавали багровые пятна.

— Ирис. Откликнись. Ты же слышишь меня, я знаю. Пожалуйста. Пожалуйста…

Закрыла глаза — пятна сползлись в дрожащий пурпурный занавес.

— И-ири-и-и-ис!

Глупо орать в темноту. Глупо стучать в закрытую дверь. Не хотят тебя видеть. Не-хо-тят!

Но свирелька… Я пощупала ее сквозь платье — вымытая, вычищенная, на новом шнурочке, она согрелась и заснула на моей груди как уставший зверек. Не забывай меня.

Забудешь тебя, хол-л-лера. Как же!

Я отлепилась от ствола и поплелась обратно к дороге.

* * *

— Яви-илась. Я уж думал, не возвернешься. На кой ляд вам с ейным высочеством два дурака, болящий да бестолковый?

Я была уверена что Ратер давно спит, глухая ведь ночь на дворе, но он сидел на краю постели рядом с Пеплом и держал на коленях миску с водой. Вода пахла уксусом. В комнате вообще тяжело пахло. Потом, болезнью, немощью.

— Как он?

— Плохой совсем. Лихорадка у него. С койки сковырнулся, так его валандало.

Я подошла поближе — влажная тряпица закрывала певцу лоб и глаза, но щеки провалились, рот был по-рыбьи открыт, а губы осыпало пеплом. Пеплом. Он и впрямь был похож на сеющий сизую труху отгоревший уголек.

Я подняла тряпицу — Кукушонок тут же взял ее у меня из рук и макнул в миску. Поднялся, уступая место.

— Укатила с высочеством — ищи ее свищи. Мужики внизу говорят — южанин на сеновал сеструху твою сволок. На сеновале нет никого. А конюший говорит — южанин с девкой вообще со двора уехали. Куда, зачем? У меня певун твой в жару мечется, че с им делать? Пока я тут круги наворачивал, он с койки скинулся. Мычит, бормочет. Еле его обратно заволок, даром что кожа да кости. Куда тя принцесса таскала?

— Это я ее таскала. В лес. К мантикору.

Кукушонок негромко присвистнул.

— Нашли Малыша?

— Нашли. Уговорили за нами идти. — Я полюбовалась на болящего. Болящий еле дышал. Да-а… не далось ему даром падение с койки. Недоглядели. Ты и недоглядела, Леста Омела, лекарка для бедных. На твоей совести сия развалина. — Только мы завтра никуда не поедем, Ратери. И послезавтра тоже. Ты поил его?

— Винишка с водой развел. Вон стоит.

— Молодец. — Я нагнулась, погладила влажный лоб. — Пепел, бедолага, птичка певчая… в разнос пошел. Не было печали, черти накачали. Жар спал, но, боюсь, не надолго.

Пропустила сквозь пальцы редкие слабые волосы, расправляя их по испятнанной мокрым подушке. Что ж у тебя за увечья внутри, кроме сломанных ребер? Кровь застоялась там, где удар пришел? Внутренности измяты? Сейчас еще добавил, чтоб мало не показалось? Эх ты, герой с дырой…

— Слышь, сестренка. А что здесь принцесса делает?

— Поехала встречать… постой! — я недоуменно моргнула. — Ты ее узнал?

— Ясен пень, узнал.

— Пропасть. Она же под чужим именем, вроде как инкогнито.

— Да ее никто не признал. Я тока. И не сказал никому.

— И не говори. Но если ты узнал, другие тоже узнают.

— Да не… — Ратер вдруг зарумянился, отвернулся и принялся крутить пальцем в миске, полоская тряпицу. — Тут половина людишек высочество наше в глаза не видели, а половина на парня и не посмотрят. Чтоб признать, пристальней смотреть надо. В глаза смотреть, а не на одежу и не на мечик.

— А ты в глаза смотрел? — Я отобрала у него миску, выжала тряпку и положила Пеплу на лоб.

— Ну так… куда надо, туда смотрел. — Кукушонок дернул плечом. — Ты давай, сказывай, что тут высочеству надобно.

— Поздно уже, спать пора, а то завтра будем как вареные.

— Мы ж никуда не едем.

— Да, верно.

Мораг не будет нас ждать. Сорвется и укатит. Может, и правда оставить певца нашего с Ратером? Он парень старательный, руки откуда надо растут. Выходит птичку певчую, с ложечки отпоит. Я тут не слишком-то и нужна. Если что, Кукушонок сиделку наймет. Деньги у него есть, папашка отсыпал, да и псоглавец расщедрился. У парня и на лекаря хорошего в кошеле хватит. Потом вернусь, проверю как они тут без меня.

— Ратери…

— Бросить нас с певуном решила, да? — Он смотрел исподлобья, нахохлившись как пес. — За принцессой побежишь?

— С чего ты взял?

Мне удалось не покраснеть, но глаза я отвела. "Бросить"! Я вовсе не собиралась…

— Ну звиняй, сестренка. Примерещилось.

Он улыбнулся.

Я тоже улыбнулась, куда деваться. У меня никогда не было брата. Никогда раньше не было. Вот и не уследила, как завелся…