Как начать писать и как продолжить?

Как правило, всё начинается с наброска. Я чувствую: мне есть что сказать. И говорю это, для начала – листку бумаги или блокноту. Чаще всего я вижу героя и чувствую за ним какую-то историю, которую начинаю разматывать, как нитку клубка. Набросок выглядит примерно так: «Девушка работает в кафе, варит кофе, мама недовольна (живёт в пригороде?), она возвращается ночью (зачёркнуто) под утро с вечеринки, идёт по скверу (скользко, ноги разъезжаются!) и видит на скамейке девчонку (13? 11 лет?), а с ней рядом странного типа. В нём медвежье! Что?»

Из этих записей получилась повесть «Фонарик Лилька» (Детская литература, 2015), которая вошла в короткий список премии им. С. В. Михалкова.

Но на данном этапе я ещё не знаю, во что вырастет набросок. Это как посадить семечко от неизвестного растения. Что-то проклюнулось, но что? Горох или баобаб?

Потом выжидаю несколько дней, а то и месяцев, пока новый образ осядет в голове и я пойму, что можно двигаться дальше. Перегореть не боюсь. Если быстро перегораю, значит, идея того не стоила. Она не беспокоила меня, не тревожила, не обращала к себе все мысли, так нечего и тратить на неё время. Но и не затягиваю слишком сильно. Жизнь – как море, волны всё время приносят что-то новое, и всегда есть шанс зацепиться эмоционально за какое-то новое событие, которое затмит все старые переживания. Однако, повторюсь, сильные, значимые идеи, как правило, не отступают перед пеной дней, а тревожат писателя на протяжении всей жизни.

Вы сами почувствуете, что готовы. У меня готовность писать вызывается небольшим количеством свободного времени. В разные периоды жизни это были разные моменты. Иногда – когда дети уходили в школу и в детский сад, иногда – когда они гостили у бабушки. Бывало и так, что я уходила с ноутбуком на пару часов из дома, чтобы писать в кафе рядом (по-моему, этот способ уже лишился хемингуэевского и роулинговского романтизма и стал насущной необходимостью для многих творческих профессий). Часто начинаю писать в отпуске: семья на пляже, а мне «дайте, пожалуйста, пару часиков, я вас догоню».

В общем, когда человек остаётся один на один с экраном, тогда и нужно поскорее записывать то, что давно крутится в голове.

Обычно я начинаю писать так:

«Таня стояла в саду и смотрела на яблоню».

Я не знаю пока, что за платье у Тани и какие там висят яблоки. Пока меня интересует, почему Таня оказалась в саду. Она поссорилась с родителями и убежала погрустить? Или она на пороге научного открытия? А может, прячется от преследователей? Таким образом, я продолжаю писать про Таню, концентрируясь на важных для меня вещах. Я намеренно не пишу «на сюжетных поворотах». Поворот – дело второстепенное. Он не может меня беспокоить. Меня беспокоят родители: они бегают по даче, схватившись за голову и не понимая, что им делать с этой упрямой Таней, которая чуть что – сбегает в сад. Сейчас мы пишем на уровне бесед на лавочке, которые любят вести у подъезда почтенные дамы. «А он… А она… И вот как ему… Так он и уехал… А она позвонила… А к ней пришли…» То есть пишем то, ради чего вообще затеваем своё сочинительство (вместо того чтобы идти на пляж с семьёй).

Написали, о чём переживали? Выдохлись? Всё. Закрывайте, догоняйте семью, не забудьте сменный комплект купальников. В самый первый раз больше уже ничего для текста вы сделать не сможете. Оставьте его помариноваться.

Любопытно, что, когда я заканчиваю писать и возвращаюсь к повседневным делам, в моей голове могут продолжать рождаться фразы, диалоги, описания, детали. Иногда я конспективно набрасываю их дальше – для нового отрезка текста, как правило, для следующих глав. Но иногда хватает и блокнота, чтобы зафиксировать идеи, которые могут получить развитие в следующий раз.

Через какое-то время у вас снова возникает пауза, а может, вы и сами организуете её, почувствовав потребность писать. Садитесь, записываете новое или возвращаетесь к предыдущему отрывку – чего вам больше хочется.

Если вернулись, то «увеличьте» изображение. Присмотритесь к яблоне, на которую смотрит Таня. Что видите? Кору? Жучков? Может, определите сорт яблок? Тогда не забудьте проверить в поисковике, созрел ли этот сорт в описываемое время года. Запишите детали и продолжайте «увеличивать». Найдите на яблоне то, что не удавалось увидеть никому до вас. Сначала в голову будут лезть штампы. Мы с самого детства нашпигованы различными описаниями природы, которые заучиваются в детсаду и школе наизусть. Подождите. Ваша фраза придёт. А лучше всего – съездить да посмотреть на эту яблоню своими глазами. Тогда вы точно найдёте то, что никто до вас не описывал.

Возвращайтесь к дальнейшему тексту. Не давайте ему засохнуть на одной-двух-трёх главах. Толкайте дальше этот гигантский цилиндр. Следуйте за героем, подключайте других персонажей – так разовьётся действие, так книгу будет интересно писать (и читать!).

Но иногда, если у вас есть время, но нет вдохновения, чтобы продолжать текст, вы можете вернуться к самому началу. Снова посмотреть вместе с Таней на яблоню. И на этот раз увидеть там следы садового вара для заживления ран у деревьев (кстати, погуглите картинки, чтобы лучше разглядеть этот самый вар). Потрогайте его Таниной рукой и вспомните вместе с ней, как в детстве она помогала дедушке смазывать раны на треснувшей коре, лечила деревья. Пусть ваши сердца сожмутся от ностальгии, вы вместе погрустите о прошлом, потом наберёте в грудь свежего воздуха (интересно, а это не штамп?) и устремитесь мыслями в будущее.

Так яблоня из простого садового дерева превращается в нашем тексте в символ, перекрёсток дорог прошлого и будущего, который помогает героине осознать себя как часть великого процесса под названием жизнь (тут многовато пафоса – добавить шутку или кошачий вопль из помойного бака).

Вот так я, собственно говоря, и пишу. Толкаю текст по мере своего интереса к процессу. Иногда возвращаюсь обратно – что-то меняю, углубляю или совсем убираю – и двигаюсь дальше.

Главное – не стоять на месте, а что-нибудь обязательно делать для текста. Хотя бы думать о нём во сне.

ЗАДАНИЕ 13

Попробуйте сделать очень грубый набросок текста, который давно бродит в вашей голове. Иногда слова только и жаждут, чтобы вы прикоснулись к ним. Вытащите одно, другое, третье. Пусть они будут бессвязными («Мужчина, пальто, память, ветер, атака») или отражают одним предложением суть вашей истории или зарисовки («История об ужасном убийстве в студенческой столовой, преступник – повариха!»). Не стоит ждать творческого залпа, начните вытягивать слова по одному. Вы увидите, что со временем они потянут за собой другие.

 

Герои и лифт эмоций

Давайте задумаемся, каким героя видит читатель? На основании чего можно составить своё мнение о персонаже, полюбить его или, наоборот, испытывать к нему отвращение?

Помню, в школе, на уроках литературы, мы записывали «План разбора персонажа». Самым нелюбимым пунктом у школьников был последний: «Мнение автора о персонаже». «Откуда я знаю, как к нему относится автор?» – выли мои несчастные одноклассники (и я вместе с ними).

Давайте задумаемся, каким героя видит читатель?

Первым же пунктом всегда шёл «Психологический портрет». Нужно было найти во внешности персонажа черты, которые свидетельствовали о качествах личности, и подкрепить их надлежащими примерами. Скажем, у героя «упрямо сжатый рот» или «плотно сдвинутые брови», а может, «нездоровая бледность лица» или «алые от смущения щёки». Но вот что я думаю: каждый писатель волен выбирать, будет он описывать внешность персонажей или нет. Бывают люди, которые обходятся без этих описаний, ведь есть же тексты, написанные с помощью диалогов. Хорошо, скажете вы. Тогда на первый план выходит речь героя. Кстати, в нашем «Разборе персонажа» этот пункт шёл то ли вторым, то ли третьим. Согласна, речевая характеристика очень важна. Сама обожаю создавать диалоги, мне часто кажется, что это самая интересная часть книги. Может ли персонаж обойтись без речи? Как ни странно, может.

Представьте себе такую историю.

Герой гуляет по лесу. Ведёт он себя варварски: ломает ветки, швыряет их, пытается воткнуть нож сначала в поваленное дерево, потом – в живой ствол берёзы (тут будет яркое описание, как бежит по стволу прозрачная слеза) и наконец добирается до сушняка, который он поджигает, и убегает. Но, обернувшись на минуту, видит лосёнка, пугливо взирающего на пожар, словно загипнотизированного разрастающимся пламенем и не смеющего сдвинуться с места. Герой возвращается, тушит пожар, спасает лосёнка, у которого от дыма подкосились ноги, и он рухнул на землю, потом падает вместе с лосёнком, прижимает его к своей груди и плачет (примерно как берёза, только громко и навзрыд).

Пусть история будет рассказана от первого лица, так что ни описания, ни речи мы тут не увидим и не услышим. Зато в изобилии будут поступки персонажа. Этот пункт абсолютно несправедливо отправлен почти в самый конец школьного плана. Зря! Ведь ничто не характеризует персонажа ярче и сильнее, чем совершённые им поступки, а точнее, сделанный им выбор.

Вспомните истории, услышанные от друзей или родных. Самые интересные из них – о выборе, который делает человек. Например:

• Представляешь, на него давил начальник на работе, так он взял и уволился!

• Меня на кассе в магазине обсчитали, и я жалобную книгу потребовала!

• В метро сегодня повеселилась: меня толкнул дядька, а я ему говорю: «Извините!» Он обалдел. А я ж в Англии была, там все извиняются, если их толкнут.

• Ей до конца диеты осталось два дня, а она сорвалась: съела огромный торт! Теперь крутит педали своего тренажёра…

Жизнь всё время предоставляет нам выбор: вести себя так или иначе, реагировать таким образом или сяким. Даже если мы тихони и предпочитаем плыть по течению, всё равно с огромным интересом следим за тем выбором, который сделали другие.

А уж как мы обожаем обсуждать выбор других! «Будь я на её месте, никогда не отдала бы ребёнка в сад / не оставила бы дома у материнской юбки». Или: «Никогда бы я не отказался от мяса / молочных продуктов / сладостей / фастфуда! Не понимаю, как он живёт?!»; «Никогда бы не позволил жене так разговаривать со мной!»; «Никогда бы не познакомилась с парнем через интернет!» «Никогда бы не устроился на такую работу!».

Выбор никогда не оставляет нас равнодушными: именно потому, что его так трудно сделать, поскольку приходится брать на себя ответственность за происходящее.

Сделайте героя ярким: дайте ему возможность совершить как можно больше поступков. Пусть он несёт ответственность (или не несёт совсем) за каждое своё действие, и пусть это действие его характеризует.

Какие поступки придумать герою, решаете вы. Я ещё хотела бы обсудить то, что стоит за поступками и руководит ими, а именно чувства персонажа.

Эмоции – вот их я бы сделала первым пунктом плана. Чувства персонажа – это то, на чём я сосредотачиваюсь больше всего, когда придумываю свои истории. Мысленно «загружаю» в себя персонажа и на время становлюсь то старшеклассницей Машей, решившей пойти поработать; то няней её ученицы, Розой Васильевной, у которой Маша вызывает только насмешку; то бабушкой-боксёром Женей; то девочкой Лизой – её травят одноклассники, и она лишилась папиной поддержки. В общем, я становлюсь своими героями, и в эту секунду меня интересует не внешность и не умозаключения, которые они хотят мне передать, а их эмоции. Что они чувствуют? Как поступят?

А самое главное – прокатить героев на лифте эмоций. Это обозначение, которое я придумала, размышляя о том, какие персонажи мне нравятся больше всего и что способствует моей симпатии. Сначала мне виделся поезд эмоций, но потом я поняла, что лифт – более точная метафора. Поясню это на примере.

Представьте себе, что вы пришли в поликлинику, сдали пальто в гардероб, а потом потеряли номерок и гардеробщица наотрез отказалась выдать вам ваши вещи, потребовав, чтобы вы дождались вечера, пока разберут остальную одежду. Вы час спорите, ругаетесь, требуете начальство, которое, разумеется, отсутствует, в изнеможении падаете в кресло и теряете весь день (как уйти без пальто?), питаясь батончиками и растворимым кофе из автомата, листая френд-ленту в «Фейсбуке» до тех пор, пока у телефона не садится батарейка. Вечером, получив наконец пальто, вы возвращаетесь в препаршивом настроении домой и строчите историю о мерзкой гардеробщице, мстительно припомнив ей и носок цвета детской неожиданности, который она вяжет, и сплетни о жизни звёзд эстрады с охранником, и бородавку на носу (даже добавите к ней редкие волоски на подбородке), и, конечно, в красках опишете жесткость по отношению к вам. Приглянётся ли такой образ читателю, поверят ли в него? Думаю, да. Вы наверняка вставите ещё пару характерных выражений («Ну что вы мущщина-а-а! Вас много – я одна-а-а!»), и портрет будет завершён. Яркий, крепкий образ, который будет ловко выстреливать всякий раз, когда появляется в тексте. Проблема этого образа только в одном: он статичен. Если представить себе внутренний мир героя как прекрасное многоэтажное здание, то о том, каким мы видим пока этого персонажа, можно сказать, что он застрял на одном этаже. Чтобы сделать историю глубже и привлекательнее, нужно посадить персонажа в лифт эмоций. Как это сделать?

Вернитесь к гардеробщице. Сядьте в то самое кресло, где провели томительный день, и понаблюдайте за ней. В конце концов вы обязательно увидите, что она выскакивает из-за стойки, чтобы поймать младенца, едва не выпавшего у юной мамы из рюкзака-кенгуру, или помогает пожилому мужчине донести до кресла его вещи, а может, даже гладит по голове пятилетку, которая горестно плачет в коридоре в ожидании прививки. Так или иначе, в характере обнаружится хоть что-то хорошее. Пусть это будет маленький жест: например, она с мечтательным видом поливает засохший фикус. Человек не может жить без любви. Что-то обязательно выявится, главное – внимательно наблюдать. Зафиксируйте это в своём тексте. Таким образом вы поднимаете героя на лифте эмоций всё выше и выше, и следить за ним становится гораздо увлекательнее.

Когда вы нарисовали словесную карикатуру на гардеробщицу, вы привлекли внимание читателя и расположили его к себе (такие яркие образы, как правило, вызывают доверие). Как только вы отправили образ вверх на лифте эмоций (то есть позволили персонажу проявить не только дурные качества, но и положительные), у читателя появляется возможность сопоставить этот образ с самим собой. Ведь мы все о себе хорошего мнения. «Да, – с теплотой согласится читатель, – и я люблю поливать засохшие фикусы…»

Очень важно на этом этапе обойтись без наставительного тона. Не объясняйте с суровым видом: вот какая хорошая гардеробщица. Рисуйте словами образ. А что из этого образа, как из мешка с подарками, вытащит читатель, уже его дело. Может, поливание фикуса вызовет в нём подозрение («А не прячет ли она в горшке потерянные номерки?») или, наоборот, окажется для читателя мощной метафорой («И вот так всю жизнь… Поливаю-поливаю… И вижу, что всё давно засохло…»). Мы не можем угадать, как отзовутся в душе читателя наши образы. Да и не нужно этого делать. Надо вложить в образ что-то своё и отправить миру, как бумажного журавлика.

Итак, наша гардеробщица прокатилась до верхних этажей на лифте эмоций. Теперь самое время отправить её вниз.

Что это значит? То, что вам нужно снова отправляться в ту самую поликлинику. Да, я понимаю: охранник уже смотрит на вас с подозрением. Да и гардеробщица вот-вот вызовет полицию. Самое время ей представиться и признаться, что вы писатель, изучаете жизненные перипетии. «Перипетии? – усмехнется гардеробщица. – Ой, милый! Ты про мою жизнь только послушай!» И вы узнаете, что месяц назад из гардероба украли дорогую норковую шубу. Сказали, что номерок потеряли, и шубу увели. А заодно прихватили с полки детские валенки. Стоимость шубы вычли из зарплаты гардеробщицы. А года два назад её дочка сбежала в Америку с каким-то индусом. Убежала, но оставила гардеробщице дочку от первого брака. Так что уже два года как она поднимает внучку, вкалывая за гроши. «Одного не пойму, – вздохнёт она напоследок, – валенки-то этим гадам зачем?»

Что произойдёт с нашим образом, если вы запишете всё это? Он поедет вниз, то есть вглубь своей натуры, и, продвигаясь туда вместе с читателем, вы найдёте объяснение почти всем недостаткам несчастной гардеробщицы. Таким образом, читатель начнёт с того, что посмеётся над ней, а закончит сочувствием и пониманием. Пойдёт ли он после вашей книжки сочувствовать другим людям – это его дело. Но показать вашу попытку понять наш непростой мир – достойная задача. Вспомните, ведь даже в самых простых триллерах выясняется, что главный злодей страдал в детстве от жестокого обращения или одиночества. Никто не оправдывает злодейств, но попытку понять явно предпринимают.

Только постарайтесь не пользоваться «киношными» клише для поездок на лифте эмоций. Ищите не выдуманные, а реальные подоплёки дурных поступков персонажей. Где их брать? Некоторые писатели советуют читать учебники по психологии, но за ними нужно идти в библиотеку или книжный магазин. Я полагаю, что материал для вдохновляющего путешествия вниз можно взять гораздо ближе.

ЗАДАНИЕ 14

Вспомните тех людей, с которыми вы конфликтовали (пусть даже мысленно) за последнее время. Попытайтесь понять, что их (а не вас) заставило отстаивать свою точку зрения. Постарайтесь влезть на их колокольню и обозреть мир с её высоты. Что вам становится видно?

Невозможно всех взять и простить. Конфликты – очень личная штука. Но если вы поймёте своего оппонента, а лучше нескольких, у вас начнёт собираться отличная база данных по мотивации. И чем больше в ней будет реальных мотивов, тем глубже вы погрузитесь в тайны человеческой природы и приобретёте больше шансов вызвать доверие и сочувствие читателя.

Подводя итог, хочу снова подчеркнуть: герои не хотят быть статичными. Они жаждут изменений.

Человеческий разум любит перемены. Вспомните, сколько эмоций может вызвать встреча с бывшим одноклассником или коллегой. Весь вечер вы будете перебирать в памяти моменты встречи и удивляться: почему этот человек выбрал такую работу / жену / квартиру / машину / диету / одежду / точку зрения на политику и т. д. С чем-то вы согласитесь, что-то будете оспаривать. В любом случае изменения в других не оставляют нас равнодушными. Они помогают понять изменения внутри нас самих.

…если вы поймёте своего оппонента, а лучше нескольких, у вас начнёт собираться отличная база данных по мотивации .

Герои хотят, чтобы их ставили перед выбором, им нравится действовать, и они мечтают прокатиться на лифте эмоций – как вверх, так и вниз. Сделайте свой текст привлекательным: поставьте в этот лифт не только героя, но и удобное кресло для читателя. Такое путешествие – вглубь человеческой натуры – настолько захватывающе, что даже булькающее в кастрюле молоко не станет причиной для немедленного возвращения читателя в реальность.

 

Части сюжета: как научиться их строить?

В наше время можно не помнить точных терминов для обозначения частей сюжета. Достаточно погуглить или – что ещё быстрее – открыть оглавление этой книги, где части следуют принципу построения сюжета. Итак, в книге бывает экспозиция:

Жила-была одна девочка.

За экспозицией следует завязка, то есть то, ради чего мы затеваем рассказ о девочке:

Однажды пошла она ночью в лес.

Как правило, дальше не обойтись без развития действия:

Шла она, шла. Деревья темнели вокруг. Совы тревожно ухали над головой.

Развитие действия неминуемо приводит к кульминации, то есть к вершине в тексте, после которой всё меняется:

И в самой глубине леса повстречала девочка ужасное чудище.

Зритель замирает в тревоге за бедную крошку и жаждет развязки:

Испугалось чудище девочки и убежало прочь.

Вроде бы всё понятно. Но как доходит до дела, возникает вопрос: сколько информации должно быть в каждой части? Можно ли проигнорировать экспозицию, а начать сразу с завязки? А без кульминации обходятся? Или получается ерунда?

На самом деле нет чётких, однозначных ответов на эти вопросы (разве только про кульминацию, к ней всё-таки стоит стремиться), как нет единого мнения о том, например, что делать с плохим настроением или где покупать еду. Каждый человек решает эти задачи исходя из собственных параметров и критериев.

Зато есть способ выработать внутреннее чутьё на части текста, на то, как лучше строить композицию именно вашего произведения.

Для этого нужно «пристреляться», то есть научиться раскладывать на части любой текст. Если есть возможность тренироваться на трагедиях Софокла и Эсхила, пьесах Шекспира и других классиков – замечательно. Но если времени мало, а научиться очень хочется, вполне можно начать с того материала, который есть под рукой у каждого из нас: с высказывания.

Наш век – это век постов: в «Фейсбуке», «Инстаграме», «ВКонтакте» люди стремятся поделиться своими переживаниями, и если вы обратите внимание на то, как построены наиболее цепляющие взгляд тексты, то обнаружите в них классические композиционные каноны.

Раньше я всё время кричала на детей ( экспозиция ). Потом как-то раз загрузила себе в телефон лекции Ивана Ивановича Иванова (завязка) . Стала слушать, вникать. Со многим была не согласна! (развитие действия) . Но вот однажды мы поехали с сыном в дельфинарий, он расшалился, и я не закричала, вспомнив советы Ивана Ивановича (кульминация) . Вечером сын сказал: «Спасибо, мама» (развязка) .

(пост из сообщества мам)

Отслеживайте во френд-лентах посты, которые раскладываются на составляющие. Рассказывать истории так, чтобы было интересно слушать, доступно каждому, только нужно соблюдать нехитрые правила построения текста.

Да что там посты! В любом будничном разговоре обнаруживается своя кульминация.

– Ты купил курицу? (завязка) Я тебя просила (экспозиция) .

– Нет, забыл (развитие действия) .

– Как ты мог? Что теперь? Мы умрём с голоду! (кульминация) . Ладно… Приходи уже… Опять будем есть на ужин гороховый суп (трагическая развязка) .

Есть и другие особенности сюжета. В руководствах по писательскому мастерству можно почитать и о Бикфордовом шнуре (Фрэй), и о так называемой смерти героя (Митта). Оба приёма я люблю отслеживать в голливудских фильмах, у меня это уже как зависимость. С одной стороны, я увлечённо слежу за сюжетом, с другой – фиксирую, какой сейчас этап. Минус только один: часто понятно, какой следующий шаг сделает герой. Но это «болезнь» любого думающего человека, у вас наверняка есть пара таких знакомых, которые всё портят своими предсказаниями, хотя и не имеют отношения к писательству.

Даже реклама раскладывается на составляющие, как четыре на дважды два.

Всю жизнь я мыла пол руками. И вот однажды мне подарили эту чудесную швабру! Я была так счастлива, что перемыла весь пол в доме. Теперь у нас всё сияет! Покупайте швабру „Сияющая хозяйка“ со скидкой 100 %!

Итак, сюжет любой истории раскладывается на составляющие. Нам остаётся только присмотреться к миру вокруг и потихоньку начать постигать эти хитрости, используя любой подручный материал. Анализируйте и чужой текст, и свои эмоции. Особое внимание уделяйте тем фрагментам, которые вызвали у вас интерес, зацепили вас. Именно таким образом у вас выработается чутьё к собственному тексту, именно так вы начнёте чувствовать: «Вот хватит уже описаний героев, пора переходить к действию». Или: «Рановато у меня тут кульминация, надо внести ещё несколько шагов к ней, чтобы она выглядела естественно». Обязательно прислушайтесь к совету хорошего редактора внести изменения в построение сюжета. Такие вещи, как затянутость текста или, наоборот, слишком резкие рывки, отчётливо видны снаружи. Так что я, как правило, доверяю редакторской правке в этом направлении и вношу изменения в текст ради его гармоничного звучания.

ЗАДАНИЕ 15

Найдите вид текста (устный или письменный), который вам удобнее всего разложить на составляющие. С чем вы сталкиваетесь каждый день? Книга, журнал (особенно увлекательно читать о взлётах и падениях звёзд эстрады и кино), пост в соцсетях? Может, вы каждый день ездите на маршрутке с коллегой, в каждом рассказе которой есть завязка, развитие сюжета и кровавая развязка? Любой текст, упавший на голову с утра, – головоломка. Начинайте разгадывать.

 

Как написать портрет персонажа?

«Как написать портрет?» и «Как написать пейзаж?» – эти два вопроса мучили меня больше всего, когда я впервые приехала на писательский семинар. Несмотря на то что преподаватель, изучив мой текст, успокоил: «У вас и так всё в порядке», – мучить меня эти вопросы не переставали. Мне казалось, что есть какой-то тайный способ, которым все пользуются, и оттого у всех выходят такие удачные портретные зарисовки.

Чуть позже я сообразила, что говорить о портрете отдельно от авторского стиля не вполне неправильно. Ведь если человек писал-писал, скажем так, телеграфным стилем, а потом столкнулся с необходимостью описать персонажа и выполнил эту задачу с помощью очень цветистых зарисовок, то портрет будет выбиваться из текста, заставит читателя, убаюканного ходом текста, притормозить и «выскочить» из повествования. А ещё читатель может просто пропустить этот фрагмент. Поэтому в целом следует ориентироваться на свой стиль и описывать людей так, чтобы это звучало естественно.

Однако секретный способ всё же есть. Даже два. Первый мне нравится меньше, второй – больше, но я опробовала оба и могу сказать, что они работают.

Первый способ научиться писать портреты – это переписывать понравившиеся описания у других авторов. В самом деле, иногда герои в книгах так «вкусно» описаны, что даже жалко прощаться с таким описанием, двигаясь дальше, хочется прочитать его вслух другу по телефону или процитировать в посте в «Фейсбуке». Поэтому есть смысл завести отдельный файл или отсек в блокноте, где вы соберёте коллекцию таких замечательных портретов и сможете любоваться на неё в любое время.

При описании своих героев вы не станете пользоваться теми же словами (это неэтично и называется «плагиат»), но, переписывая, будете анализировать, на что именно обращает внимание автор, какие детали отмечает, что считает важным подчеркнуть, а о чём, напротив, умолчать. Вы увидите, какие особенности описания помогают автору оживить героя, а читателю – увидеть его так близко, будто он сидит рядом на диване. Именно поэтому полезно возвращаться к этим цитатам, перечитывать их и анализировать снова и снова. В этом же файле или блокноте можно завести и отдельную таблицу для удачных выражений, описывающих внешность, которые приходят вам в голову. Если вы придумали какую-то любопытную деталь, а героя пока ещё нет, да и текст про него не пишется, внесите её в эту таблицу – пригодится позже, когда будете мучиться: «Какого же цвета глаза у моего героя?» А когда удачных выражений накопится много, можно поиграть с ними – попробовать составить из них портрет. Сложится ли мозаика в красивую картинку? Или не хватает парочки фрагментов пазла? Работая со своими же фразами, вы сделаете собственный тренажёр для создания портрета, который действительно помогает писать.

Второй способ научиться создавать портрет – это взять записную книжку и отправиться в многолюдное место (как-то летом я специально поехала на Савёловский вокзал и застряла там часа на три). Многолюдное место – это, например, метро, центральная улица в городе, автобусная остановка, торговый центр. Важно, чтобы у вас не было никакого другого дела. То есть не стоит совмещать «охоту за портретом» с покупкой новой мебели в том же торговом центре: во-первых, нужна свежесть мыслей и восприятия, а во-вторых, на портретные зарисовки никогда не хватит времени – выбор мебели съест всё. Нет, поставьте своей целью именно собрать улов портретных зарисовок. Возьмите с собой термос с чаем или купите кофе в бумажном стаканчике – что вам больше нравится. Главное, чтобы вы чувствовали себя комфортно.

Садитесь на скамейку или принимайтесь бродить между людей, делая вид, что у вас есть важное дело. Одновременно отмечайте детали: причёску, выражение и черты лица, одежду, обувь, осанку, цвет кожи. В общем, всё, что покажется вам достойным внимания. Иногда попадаются такие люди, которых мы про себя называем «персонажи». Их описание можно запомнить и записать целиком. Две-три такие вылазки – и у вас готов банк деталей, которыми можно пользоваться при создании портрета. Постепенно у вас выработается навык повсюду выхватывать и запоминать значимые детали, и вы сможете «охотиться», не отрываясь от дел: в очереди в поликлинике или банке, в школьном холле в ожидании ребёнка, в магазине, куда забегаете на минутку за хлебом, а выносите целый ворох различных черт и типажей. Записывать – вот что самое главное. Каким бы ярким ни казался встреченный образ, через день-два он выветрится из памяти.

Первый способ позволяет изучать портретное дело, не выходя из дома. Писатели любят уединение и тишину, и поэтому первое время будут неловко чувствовать себя в торговом центре или на автобусной остановке. Однако именно второй способ позволит насытить свой блокнот действительно свежими зарисовками, впечатлениями, которыми захочется поделиться с читателями. Поэтому эти два способа лучше объединить и практиковать по очереди то один, то другой, развивая свои умения и оттачивая навыки портретиста. А потом расслабиться, сесть перед чистым листом бумаги (или листочком черновика), забыть обо всех тренировках и придумать такой портрет, который вам раньше и не снился!

ЗАДАНИЕ 16

Если вы никогда не пробовали рисовать внешность людей словами – самое время начать. Оглянитесь. Кого из окружающих вы описали бы с лёгкостью? Внесите его основные черты в блокнот (так можно рисовать портреты людей в непосредственной близости к ним, делая вид, что набираете сообщение).

Если вы чувствуете беспомощность, попробуйте другой вариант: поскорее найдите удачное описание персонажа в книге и… сфотографируйте или скопируйте. Позже его стоит переписать от руки, вдумываясь в каждое слово и накапливая словарный запас.

Записывать – вот что самое главное. Каким бы ярким ни казался встреченный образ, через день-два он выветрится из памяти.

 

Как описать обстановку и пейзаж?

Пейзажные зарисовки поначалу приносят не меньше забот, чем портретные. Может, потому, что многие сами игнорируют их в книгах, которые читают?

«Это просто описание природы, тут целых две страницы идёт дождь», – говаривала Динка, которую я уже приводила в пример выше.

А нужны ли эти описания, задумывается человек, впервые взявшись за текст. Зачем они в моём тексте? Может, читатель их тоже проигнорирует. То-то радость! А я – мучайся, что ли?!

Но раз все только и делают, что описывают природу, – даже те, кто пишут телеграфным стилем, – писатель со вздохом принимается за берёзы и кусты.

Честно признаюсь: описания природы не самое сильное моё место как писателя. Но именно поэтому у меня накопилось некоторое количество размышлений на эту тему. Говорят, хорошие учителя математики получаются из тех, кто сам был не в ладах с этим предметом в школе.

«Как же всё-таки создать удачный пейзаж?» – этот вопрос не мучает только прирождённых пейзажистов, которые дышат живой природой, боготворят её и готовы посвятить ей целые рукописи. Подвох кроется в слове «создать». Как-то в младших классах к нам на урок пришла девушка-психолог и попросила нарисовать какое-нибудь фантастическое животное, инопланетянина, жителя другого мира. Помню, я изобразила гриб на ноге, обутой в сапог, и мы долго с ней пытались разгадать, что за послание я хочу передать миру. Смысл был в том, что нарисованные животные похожи на своих создателей, а психолог пыталась изучить и тех, и других. Но поразило меня не это, а те слова, которые она обронила мимоходом: «Обратите внимание, ваши животные состоят из известных вам деталей. Да, у многих получились львы с головами змей или кошки с десятью ногами, но эти головы и ноги вам не пришлось выдумывать, вы их взяли у природы». Золотые слова! С пейзажем всё обстоит именно так. Не нужно ничего выдумывать. Нужно взять у природы всё, что она в «расточительности творения» бросает каждый день буквально к вашим ногам.

А если ноги героя слишком далеко от ваших собственных?

Сделать природную зарисовку о каком-то далёком месте в наш век интернета не слишком сложная задача. Вот, скажем, повествую я об этой испанской улочке, где расположен колледж моей героини Маши Молочниковой, которая отправилась в Барселону учить испанский язык. Чего уж проще: забил в Google Maps название и смотришь, что на этой улице: какие деревья, цветы, кусты и листья на дороге. В чём трудность?

Трудность в том, что факты, которые отобраны писателем из интернета, принадлежат всем. Читатель легко может нагуглить их самостоятельно. К чему тогда читать именно вашу книгу?

Ведь дело не в том, чтобы сохранить в описаниях фотографическую точность, а в том, чтобы:

а) передать через описание ваше видение, ваш взгляд (иногда для этого достаточно подметить лишь пару-тройку важных деталей);

б) добиться того, чтобы описание работало в тексте.

Я пробовала писать, подражая Дине Рубиной. Однажды я отправила другу описание тучи, в котором долго сравнивала её то со взбитыми сливками, то с горой розового снега. К счастью, он честно сказал: «Зарисовка похожа на торт, в который попытались запихнуть всё – и ягоды, и шоколад, и крем, и фрукты, и даже зачем-то жареную картошку».

Избыточность вредит. Не нужно стараться, чтобы текст выглядел «как у кого-то». Нужно стараться, чтобы он как можно точнее передал вашу мысль, вашу эмоцию.

Приступая к описаниям природы, я всегда пользуюсь блокнотом, в котором сделала разделы «Зима», «Осень», «Весна» и «Лето». Я поняла, что мне не дано свыше нафантазировать пейзаж в процессе написания книги. Зато я умею подметить нужную деталь, когда вижу что-то вживую. Поэтому я решила собирать эти детали по сезонам, а потом пользоваться этим «банком зарисовок». Ведь не всегда писатель сочиняет про лето летом. Наоборот, обычно я много пишу осенью, когда довольно сложно вообразить себе, например, снегопад. Поэтому прибегаю к помощи.

Помню, как меня обрадовал отзыв подруги, работающей в детском издательстве и похвалившей такое описание:

Улица была залита солнцем, но в тенистых местах ещё остались островки льдинок, крепко цеплявшиеся за асфальт, словно засахарившиеся пенки варенья – за край стакана.

Особенно порадовало, что лужу-то я выкроила давно, за пару лет до создания повести, и, когда возникла необходимость вставить в главу описание природы, поскольку душевное состояние героини этого требовало, я воспользовалась своим «банком».

Очень здорово уподобиться братьям художникам и выбираться в поисках удачных описаний с коллегой-двумя «на пленэр». Например, ходить в обеденный перерыв в близлежащий сквер – по весне, когда цветут деревья. Вооружиться блокнотами, карандашами, кофе в термосе и провести полчаса-час, рисуя деревья и кусты – словами. Увидите: психологически такой отдых принесёт сознанию гораздо больше пользы, чем зависание в интернете. Даже в самые трудные дни, когда у младшего резались зубы, а у старших возникали бесконечные трудности с домашними заданиями, все свободные секунды, ворованные у сна, я тратила на «свидание с любимым текстом». Такой отдых давал ощущение, что я побывала в неведомой стране, напилась там живой воды и готова с новыми силами качать коляску и решать уравнения.

Удачное описание может застигнуть вас в любое время – на пути в поликлинику, в банк, на работу. Это как дверь в стене из рассказа Уэллса: всплывает и манит в самый неподходящий момент. Отвлекитесь от своего пути, поймайте нужные слова, спрячьте в своём блокноте. Когда он под завязку будет набит удачными зарисовками, вас охватит детский восторг, словно вы бежите гулять во двор, а ваши карманы полны лимонных, мятных и клубничных карамелек для друзей.

Но тут вот что важно: из богато заполненного стенограммами блокнота придётся сделать жёсткую выборку. Нужно будет отчистить от обычной словесной шелухи именно те диалоги, описания, портреты, которые важны. Необходимо понимать, что описания ради описания интересуют крайне небольшое количество людей. Чтó вы хотите поведать миру, описав голубя, кружащего над киоском со сладостями на перроне? Вы расскажете об одиночестве? Или о попытке посмотреть на мир сверху? Всегда нужно понимать, зачем вы описываете то или иное явление.

И ещё немного об описаниях по фотографиям из интернета. Конечно, готовыми картинками можно пользоваться. Ведь в реальности иногда не обращаешь внимания на какие-то технические, скажем, детали: что справа, а что слева, какие деревья растут в Подмосковье, а каких не найдёшь и днём с огнём. Но при этом всегда нужно помнить, что жизнь даёт нам такие приметы, такие чёрточки в описаниях, которые невозможно собрать и поместить в «Википедию».

Последний важный момент связан с пейзажем. Если он написан плохо, читатель не чувствует исходящей от природной зарисовки энергии. Пейзаж обязательно должен быть энергетически, то есть эмоционально, насыщен. А такую силу могут придать ему ваш искренний восторг (или негодование) и… сама жизнь.

Я открыла книги современных детских писателей и выбрала несколько фрагментов, где описана природа. Жизнь в них не то что цветёт – буйствует. Писатели точно видели эти пейзажи своими глазами! Цитирую и бросаю вызов: жду, что кто-нибудь из них найдёт меня и, смеясь, скажет: «Ха-ха-ха! Не видел я этого! Всё придумал!»

Земляника, конечно, тоже бывает разная. Вон на Шихе её сколько, и на Кошкары, но это не то, сухая она, та земляника, что растёт на склонах и пригорках. Настоящая земляника растёт в сумрачных лесах, среди тонких сосен, поросших с северной стороны голубым кружевным мхом. Среди тёмной травы растёт земляника, алая, тяжёлая. В таких лесах всегда полным-полно комаров. Они зудят, зудят и забираются даже под платок, который повязывает Динке бабушка Тася. Тяжело собирать землянику в таком лесу. Каждая ягодка наводит на Динку тоску, а ягод здесь – больше, чем комаров, алые моря, му́ка, му́ка, комарино-ягодная му́ка. Домой бы, домой… Но бабушка Тася такая – пока ведро не наберёт, ни за что не повернёт к дому.

Тамара Михеева. «Лёгкие горы» (КомпасГид, 2016)

С нашего балкона виден мыс Казантип. Это такой плоский холм, выступающий из моря. Папа говорит, туда часто прилетают инопланетяне. А всё потому, что если посмотреть на карту Казантипа, то мы увидим, что он похож на голову самого главного инопланетянина. Эта голова вытянутая, как яйцо динозавра.

Анна Ремез. «Волны ходят по четыре» (Поляндрия, 2015)

Однажды утром на улице появился бульдозер. Смял огромными гусеницами кусты бересклета и густые вётлы, в которых здорово было прятаться, играя в казаки-разбойники. Засыпал комьями грубой рыжей глины и маленькую запруду, дававшую воду для постройки песчаных замков, и картинные островки камыша, и заросли нежной кровохлёбки. Некуда стало ходить в жару и дождь – смотреть на толстых улиток-прудовиков. Улиток бульдозер тоже засыпал. Без ручья улица стала похожа на инвалида с искусственной ногой.

Дарья Вильке. «Грибной дождь для героя» (Самокат, 2011)

Я прислоняю лоб к прохладному окну и смотрю на небо – ночное, чёрное, звёздное. Люди в вагоне сопят и похрапывают, как будто никому нет дела до того, что идут последние минуты весны. Будто не они всего несколько месяцев назад радовались пронзительному весеннему запаху, который бывает всегда, едва только растает снег. Запаху скоротечному, смеющемуся вместе со мной, бегущему вперёд, к этому дню, когда все запахи смешаются и превратятся в одно сплошное праздничное лето. Мне хочется разбудить родителей, чтобы они встретили лето вместе со мной, но я только вздыхаю и снова вглядываюсь в ночь.

Наталья Евдокимова. «Лето пахнет солью» (Самокат, 2015)

День начинался чудный. Ветер облегчал нарождающуюся жару. Весной наконец испарилась гнетущая влажность. Старики, пережившие губительный март, радостно наблюдали за тем, как оживает их край. Светло-розовыми бутонами расцвела алыча; её тонкие колючие ветви неспешно расшатывались в тёплом воздухе. Свежими цветочками белела мушмула. Из зимнего забвения возвращались запахи и звуки. Амза первый подбежал к продолговатому телу дельфина-афалины. Тот лежал на берегу и в недвижности казался мёртвым. Юноша сел на колени. Прежде он не видел дельфинов в такой близости.

Евгений Рудашевский. «Здравствуй, брат мой Бзоу» (КомпасГид, 2017)

ЗАДАНИЕ 17

Вообразите себя лисом. Лисом на охоте. У этих животных отличный нюх, и они всё время принюхиваются. Каждую секунду проверяют мир вокруг себя: а не появилось ли то, что можно счесть вкусненьким? Так и вы: принюхивайтесь, прислушивайтесь и приглядывайтесь без конца. Посмотрите в окно. Есть там пара деревьев, заслуживающих того, чтобы попасть хотя бы в тренировочную зарисовку? Нет. А если почувствовать себя лисом в кустах и принюхаться? Хватайте скорее! А то убегут в чью-то чужую рукопись!

Если дерево по-прежнему кажется «просто деревом», ответьте на пару вопросов:

– Что в вашей жизни можно сравнить с этим деревом?

– Что оно напоминает по цвету или размеру?

– Если бы это дерево было человеком, каким оно обладало бы характером?

– Если бы вы были ребёнком, каким показалось бы вам это дерево?

Может, уже появилось, что записать?

 

Как описывать то, Что описывать страшно?

В каждой повести бывают подводные камни – описания, конфликты, подробности, которых страшно касаться. Страхи обычно такие: «Я не смогу описать это явление точно как в жизни»; «Читатели узнают мои мысли, заглянут в мой внутренний мир, всё про меня поймут, и я стану посмешищем. На меня будут показывать пальцем и шептаться: „А ты читала в его новой книге о… Говорят, он и сам того… Да-да, посмотри на него! Не мог же он всё это придумать?!“»

По поводу первого страха могу сказать кратко. Так и есть. Мы никогда не опишем ни одно явление прекраснее, чем его создала жизнь. Она всегда будет впереди, манить, дразнить и издеваться (как нам кажется), демонстрируя свою глубину и красоту.

Успокоимся и выдохнем. Нет никакого смысла соревноваться с природой-творцом. Что ухватили – то ухватили. Да, вялый отблеск гениального замысла, бушующего внутри. Да, слабый слепок. Да. Но зато – слепок. Зато – отблеск. Уловить отблеск – это наша задача. Те, кто пытается перещеголять жизнь, теряют время зря, а нам стоит им дорожить, чтобы найти другие отблески и создать другие слепки, возможно, лучше и красивее первых.

По поводу второго страха. Мне, наверное, легко говорить. Я пишу нараспашку. Все мои герои – это разные части меня. Я вывожу их в световое пятно и внимательно наблюдаю за ними. Однако они не были бы моими героями, если бы к ним щедрой рукой я не добавила разные черты разных людей: мысли, переживания, внешность, одежду, поступки, достижения, манеру говорить, манеру спать и много всего другого. Так вот, с уверенностью могу сказать, что именно эти «части реальных людей» становятся некоторой страховкой, прививкой, если хотите, от страха быть раскрытым и узнанным. Ваши герои – вы сами? Да, конечно. Но разве они только вы? Нет, это вряд ли возможно. Даже в автобиографических произведениях писателю приходится дистанцироваться от самого себя, чтобы посмотреть на своё «я» со стороны и сделаться героем. Вы скажете, он пишет всё, что помнит. Но человеческая память – это уже писатель сам по себе. Она выбирает только то, что стóит запоминания, и плетёт из этого свои истории на протяжении всей жизни. Досконально все факты о нас не перечислены даже в медицинских документах. Не говоря уже о художественных произведениях.

Мы никогда не опишем ни одно явление прекраснее, чем его создала жизнь .

Так что этот страх нужно гнать метлой! По той причине, что свободное творчество и любой страх несовместимы. Вы никогда не сможете петь во всё горло, если чего-то боитесь. Так что забудьте обо всём и обо всех – о читателях, издателях (о них особенно) – и творите в полную мощь и в радость.

Хотя… немного страха можно оставить. Во-первых, его можно поймать за хвост и описать в каком-то тексте. А во-вторых, ещё котёнок Гав бегал на чердак бояться грозы. Найдите того, кто тоже боится текста, и дрожите вместе. Только не увлекайтесь! Пары часов будет вполне достаточно.

ЗАДАНИЕ 18

Хвалите себя за то, что вы пишете. Не презирайте, но и не ставьте на пьедестал. Просто подбодрите себя, когда удалось поймать что-то действительно стоящее, и наградите мандарином или яблоком – по сезону. Это поможет избавиться от зажимов и страхов. Чтобы писать, нужны не только ручка и бумага. Нужна смелость. Но Волшебник Изумрудного города уже не разливает её по мисочкам. Придётся справляться своими силами.

 

Жизнь – базис

Возьмите любую историю.

В калифорнийском музее современного искусства парень положил на пол очки. Ему не понравилась выставка, и он решил добавить к бессмысленным экспонатам ещё один. Добавил. И вокруг «экспоната» собралась толпа посетителей. Люди фотографировали очки на полу и обсуждали художественную ценность «экспоната».

Можно ли придумать такую историю? Сомневаюсь. Её необходимо подслушать, записать и художественно переработать. Тогда в тексте появится внутренняя сила. Жизненные наблюдения – самый мощный базис, который можно подарить тексту.

Недавно я полюбила ездить «на пленэр». Меня интересовали портреты людей. Точнее, реальные диалоги, из которых при минимальном вмешательстве писателя складываются «полнокровные» портреты.

Вот так я придумала себе поездку на Савёловский вокзал. Летом, в самый пик дачного сезона. Купила билет до ближайшей станции (без него невозможно было бы попасть на перрон). Прошла через турникеты, облюбовала скамейку и… застряла там больше чем на два часа.

Конечно, я не первый раз была на вокзале. Но обычно рядом семья, и, даже если ты услышал какой-то интересный диалог, только мощная сила воли может заставить тебя записать его хоть куда-то. Ещё один виток силы воли должен проконтролировать, чтобы этот листок с нацарапанным диалогом не потерялся или чтобы дети не сложили из него самолётик и не пустили в окошко. А где взять столько сил, если каждую секунду слышишь: «Мам, а я хочу пить! А я есть! А мы уже приехали? Нет? А сейчас?»

Открыть электронный блокнот больше, чем на пару секунд, тоже не всегда получается. «Мам, а почему ты в телефон играешь? Тебе можно, а нам нельзя?» Попробуй объяснить, что это работа. Ага!

Так вот, этот опыт «пленэра» на Савёловском вокзале оказался упоительным. Во-первых, люди, когда к ним внимательно приглядываешься и даже осторожно следишь за их перемещениями по перрону, полностью раскрываются. Они ссорятся, мирятся, снова выясняют отношения, радуются. Даже если просто сделать стенограмму происходящего, получится очень увлекательно. А если смотреть через свою призму…

Знаете, чем особенно хороши такие вылазки, кроме того, что тренируешь глаз и руку? А тем, что можно насобирать себе кучу деталек для конструктора (то есть для текста) и достраивать корпус уже дома. Каких-то деталей может не хватить, но их всегда можно взять где-то ещё. В соседней коробке.

Вот пара фрагментов из той, первой вылазки.

Август‐ 2015

12:30–14:30

СЕМЕЙНАЯ ПАРА

Он – худой, в мягкой клетчатой рубахе, заправленной в серые джинсы. Седые волосы; напряжённый, насторожённый взгляд. Всё время морщится, как будто от солнца, даже в тени.

Она – полная, коротко стриженная. Тоже седая, лицо в морщинах, хотя и круглое, как часы на башне вокзала. Её лицо постоянно в движении: то близоруко щурится, глядя в экран телефона, то хмурится, ругаясь с мужем.

Громко спорят. Она наседает, он вяло отбивается.

– Мы, – выговаривает она, – могли доехать до «Петровско-Разумовской»! А там! Заплатить деньги! И!

– Ну Наташ… – тянет он.

– Что «Наташ»?! Вот что – «Наташ»? И зачем я с тобой связалась? Надо было ехать до «Петровско-Разумовской», а не до твоего Савёловского!

– Так ехала бы!

– Конечно! Тебе всё легко! «Ехала бы»… У тебя прямо всё так легко выходит! Умный какой!

– Да я сейчас вообще никуда не поеду! – вдруг кричит он.

Голуби, собиравшие осколки чипсов возле урны, вспархивают и разлетаются.

– Да ты и не поедешь! – сердито говорит она, оглядывая подоконники у зала ожидания. – Пошли сядем! Грязища какая!

Подоконники, и правда, все заляпаны голубиным помётом. Она придирчиво выбирает самый чистый, долго трёт его носовым платком, потом ставит сумку. Он усаживается рядом. Она достаёт из сумки телефон и набирает номер.

– Добрый день, Игорь Николаевич! – Она говорит неожиданно нежным голосом. – Это Наталья Семёновна насчёт страховочки. Когда к вам подъехать? После одиннадцати? Или часиков в десять? А?

Он разглядывает голубей, которые вернулись к мусорному ведру.

– Что ж такое, нельзя к нему сегодня! – ворчит она, убирая телефон от уха.

Снова набирает номер. К голубям приковылял хромой собрат, но его шуганули от чипсов.

– Ирина Анатольевна? – И снова тёплый, как солнце августа, голос. – Это Наталья Семёновна насчёт страховочки… Вы не подскажете, к вам можно сегодня подъехать? Часиков в десять? Можно раньше? Это во сколько часиков?! В семь? Что вы говорите! Будем, будем, скоро будем!

Она убирает телефон в сумку, выдыхает. Смотрит на бабушку, которая крошит хромому голубю батон. А потом говорит спутнику всё тем же солнечным голосом:

– Ну чего ты… Давай пакет! А то тебе тяжело нести-то…

ЗАПРОС ВО ВСЕЛЕННУЮ

Две опрятные пожилые дамы в светлых брюках. На одной – блуза в цветочках и кремовый пиджак; другая – в ветровке, с сумочкой через грудь.

Короткие светлые волосы, у одной очки на лбу, у другой – на носу.

– Я на кладбище была… Такой дым. И тучи. А я без зонта. Сказали, что дождей сейчас нету. Не объявляют чего-то. Не хотят объявлять за полчаса. Считают, рано объявлять.

– У тебя собирать-то есть что?

– Два перчика. И всё. Сказали, в следующем году не нужно перчики сажать.

– Все что-то туда идут. К девятому пути.

Звучит объявление: «Внимание! С … августа будет пущен двухэтажный поезд!»

– О!

«Москва – Воронеж!»

Смеются.

– А я думала, это нам сказали! В кои веки чего хорошее сказать решили!

– Все как завороженные на табло смотрят, да? Загипнотизированные… Вон-вон! Смотри! А нет… Опять не наш… Мы это уже видели! Вы нам объяви́те, когда наш поезд приедет!

Снова объявление: «Поезд „Москва – Савёлово“ отправляется с девятого пути!»

– О! Что ж ты раньше не попросила, чтобы сказали?

Смеются и бегут.

– Ну ты беги, беги первая! Тебе надо ко второму вагону успеть, а мне всё равно! Беги, дорогая, беги!

Голубь, расхаживающий по синей полупрозрачной крыше над табло, смотрит им вслед, а потом ныряет клювом в собственный хвост.

Но самое интересное ожидало меня в конце вылазки. По билету, купленному до ближайшей станции, можно пройти через турникеты на перрон. А выйти – нельзя! Нужно покупать билет на выход, который стоит ого-го сколько! Пришлось сдаваться охраннику… Но признаться, что я писатель и собираю материал, не получилось.

– Извините, – обратилась я к старичку-контролёру, – я тут вошла… Купила билет до «Тимирязевской». А потом… передумала. В общем, я не заметила, что на выход специальный билет нужен…

– Ладно, иди уже, ротозейка, – доброжелательно отозвался старичок, даже не проверив мой билет до «Тимирязевской».

Ротозейка и пошла. Благодарная вокзалу за новое слово, которое получила на прощанье, как получают кусок пирога в дорогу от хлебосольного хозяина.

ЗАДАНИЕ 19

Даю короткое задание: найдите место, где будете «пастись» в поисках зарисовок.

Помните, мы воображали себя лисами? Теперь превратимся в парнокопытных. Кто вам ближе? Может, коза? Поле для козы должно быть полным сочной и свежей травы, чтобы она давала по-настоящему вкусное… Бр-р! Простите, увлеклась. Зато готова сдать два прекрасных места.

Первое – эскалатор в метрополитене или станция автобуса дальнего следования. Все обычно упираются взглядом в свой телефон или в спутника, а вы поглазейте вокруг. Масса персонажей и мини-историй, особенно в центре города.

Второе место – у загса! Ах, какие там истории… Сразу видно, кто мама жениха, а кто невеста и как молодые уже относятся и к процессу, и друг к другу. А шальные подружки невесты? А похохатывающие друзья жениха? Да возле загса роман можно написать, не сходя с места!

 

В лаборатории

Можно сто раз рассказать, как что-то делается, а можно один раз показать – и многое станет понятно. Давайте я просто покажу, как фраза, пойманная мною, когда я гуляла по лесу, отстав от семьи, становится фрагментом маленькой зарисовки. Возможно, со временем она перерастёт во что-то большее, а может, и останется маленькой забавной историей, которую я расскажу подруге за чаем.

Итак, лес. У входа здание: «Прокат лыж, санок и ледянок». Ко входу подходит семья: папа, мама и двое детей лет десяти-двенадцати. Все одеты в тёмное, полноватые. Папа возглавляет процессию.

– Па-а-ап! – зовёт мальчик. – Мы возьмём в прокате ледянки?

– Посмотрим, – не оборачиваясь, говорит папа, – что у них там есть. Если нам не понравится, свои достанем.

– Па-ап! – повторяет мальчик, не услышавший ответа. – Мы возьмём ледянки?

– Да! – громко и коротко отвечает папа.

Мальчик кивает, удовлетворённый ответом.

Всё. Сценка обычная, даже не слишком забавная. Начинаем её «докручивать».

– Па-а-ап! – ноющим голосом тянет (не зовёт!) мальчик.

– Посмотрим, – не оборачиваясь, говорит папа, – что у них там есть. Если нам не понравится, свои достанем.

– Па-ап! – повторяет мальчик, не услышавший ответа. – Мы возьмём ледянки?

– Посмотрим, что есть в прокате! – повторяет папа погромче.

– Па-ап! Мы возьмём ледянки?

– Да, – громко отвечает папа, и мальчик прыгает от радости.

Что я сделала? Я добавила повтор. Повторы всегда усиливают текст. К тому же хорошо срабатывает формула трёх раз. Первый раз не услышал, второй раз не услышал, третий – услышал. Однако концовку можно ещё выправить. Смотрите:

– Па-а-ап! – ноющим голосом тянет мальчик.

– Посмотрим, – не оборачиваясь, бодро отвечает папа, – что у них там есть. Если нам не понравится, свои достанем.

– Па-ап! – повторяет мальчик, не услышавший ответа. – Мы возьмём ледянки?

– Посмотрим, что есть в прокате, – повторяет папа погромче, – что у них там есть! Если нам не понравится, свои достанем.

– Па-ап! Мы возьмём ледянки?

– Да! – сердито гаркает папа.

– Ура! – кричат мальчик и девочка и прыгают от радости.

Что у нас тут? Я заставила папу повторить полностью всю фразу про «что у них там есть». Такой длинный повтор фразы, но сделанный уже другим тоном, усиливает комическое напряжение и, что ещё важнее, помогает папе (как герою) пройти от бодрого состояния к раздражённому, а мальчику – от ноющего голоса к радости. Это ведь самое интересное: что происходит с людьми, когда их эмоции меняются. Следить за этим страшно увлекательно. Как-то я услышала диалог двух старушек во дворе. Одна с горящими глазами рассказывала другой то ли случай из жизни, то ли эпизод из сериала:

– Он-то думал, она ничего не замечала. Бегал к той по ночам. А она-то! Всё просекла! Рассвирепела! Ждала его под утро на кухне с ружьём! А он пришёл! В ноги бухнулся… Ну, она его и простила…Такие мы, женщины, ду-у-уры!

Это же целый роман! Какие переливы эмоций, чувствуете? Ну прямо-таки американские горки!

Та мысленная работа над текстом, которую я продемонстрировала выше, занимает несколько минут. Даже если я не собираюсь ничего делать с этим фрагментом (хотя, как правило, не разбрасываюсь ценными кусочками жизни, а стараюсь их записывать), для меня это разновидность умственной игры, вроде судоку или разгадывания кроссвордов. Однако я уверена, что именно такие мысленные упражнения, «докручивание» реальной сценки в выдуманную, оказывают очень благотворное влияние на способность писать.

ЗАДАНИЕ 20

Вспомните какую-нибудь сценку, которая произошла с вами сегодня или пару дней назад. Может, вы услышали что-то или подсмотрели. Если нет, то, выйдя на улицу, будьте предельно внимательны. Слушайте, смотрите вокруг. Иногда что-то забавное проскальзывает, даже пока просто стоишь в очереди в магазине. Вернувшись домой, первым делом запишите сценку.

Займитесь обычными делами, но при этом не забывайте мысленно «крутиться» вокруг вашей сценки. Представьте, что вы кошка или кот, который обхаживает аквариум с рыбками. Одна из них точно должна стать вашей! Пробуйте докрутить сценку до смешной или трагичной. Не забывайте следить за эмоциональным состоянием героев. Оно должно меняться! Получившийся вариант зафиксируйте.

Протестируйте вашу сценку. Прочтите её кому-то или перешлите сообщением. Как отреагируют люди? Ваша сценка вызвала эмоциональный отклик? Если да, поздравляю вас! И вперёд, на охоту за новыми сценками!

 

Болевой центр

Однажды жарким июльским утром я качала на дворе дачи коляску, смотрела, как пляшут на её фартуке тени от вишнёвых веток, и рассеянно размышляла о повести «Первая работа», за которую собиралась приняться, едва малыш заснёт. Обожаю это состояние грёзы наяву. С одной стороны, вот моя рука, она мерно толкает ручку коляски и притягивает назад. Настоящая рука из «мяса и костей», как говаривал Страшила Мудрый, на ней даже виден след от ожога, который я получила, готовя сырники старшим детям. С другой стороны, моё сознание – не здесь, не с младенцем, не с тенью вишни. Оно где-то там, путешествует в самой глубине моей души, выискивая нужные образы и, как ловец жемчуга, выныривая с ними на поверхность и рассматривая при свете солнца. Я размышляла о своей героине, Маше Молочниковой. Она любит свою работу преподавателя, хотя всё складывается не так уж и радужно. Ей досталась ученица с проблемами памяти, и с каждым разом, даже при маленьких победах, Маша страдает от поражений, от урона, который наносит плохая память обучающему процессу. Всё усложняют и своенравная няня ученицы, и её мама, и Машина собственная мама, и учителя в Машиной школе. В общем, маятник Машиных переживаний раскачивался всё сильнее и сильнее, как и должно быть. Но мне страстно хотелось довести героиню до такого состояния, когда она почувствует настоящую боль (такой вот я добрый автор). Хотелось найти что-то, ради чего вообще стоило затевать всю историю. Я обозначила его для себя как «болевой центр». Герою ещё в начале повести кажется, что ему трудно и плохо. Но всё познаётся в сравнении. Вот когда ему станет по-настоящему трудно, только тогда он сделает шаг вперёд, то есть вглубь себя. Только тогда он познает истинные ценности и поможет высветить их фонариком и автору, и читателю.

– Маш, – мысленно обратилась я к героине, – я тебя лишу самого главного. Твоей работы. Прости. Но так надо.

– Нет уж, – вздохнула героиня, – я себя сама её лишу. Это будет только моё решение и больше ничьё. Согласна потерять работу лишь на таких условиях.

Я присвистнула (младенец в коляске с надеждой приоткрыл один глаз). Выходило, что, пока я соображала, как усложнить жизнь героини, она и сама дозрела до вполне взрослого решения.

– Я понимаю, что у меня ничего не получается с Даной, – продолжала Маша в моей голове. – Нужен специалист по работе с памятью.

– Ну почему же ничего… – утешила я её. – Ты очень старалась. Ты молодец.

Младенец в тот раз так и не заснул. Пришлось вытаскивать его из коляски, тащить домой, кормить, купать, переодевать, и не один раз. Но весь тот день меня грела мысль, что я нашла болевой центр, Великое Испытание, через которое пройдёт моя героиня. И хотя мы обе знаем, что она будет глубоко страдать, лишившись самого любимого на свете дела, мы обе – я и она – понимали: это необходимый шаг, после которого нас ждёт взлёт.

Хорошо, когда у каждого героя есть такой болевой центр. Все переживания, все мучения, все старания должны слиться в один звук – всё больше и больше нарастающее «у-у-у-у», и этот звук необходимо довести до максимума, до невыносимого уровня, до того, что читателю захочется зажать уши – но не глаза. Тогда настанет катарсис. И у героя, и у читателя, и у автора, конечно.

Я уже упоминала выше свою знакомую – остеопата. Её действия не причиняют особых неприятных ощущений до тех пор, пока она не начинает работать с болью. На больное место она давит. В какой-то момент боль кажется невыносимой и зашкаливающей – и вдруг после этого исчезает. Навсегда. Вот и автору стоит давить, давить, давить на больное место до тех пор, пока не улетучатся остатки болевых ощущений героя и он не воспарит над своими страданиями, исполненный благодарности за свой непростой путь.

ЗАДАНИЕ 21

У вас когда-нибудь что-нибудь болело? Зубы, нога, голова? Помните момент, после которого вы решали выпить таблетку или обратиться к врачу? Обычно это бывает, когда нарастающая боль переваливает через предел терпения. Вот именно до такого предела стоит доводить кульминацию в тексте. Это очень важный момент. Его нельзя «прохлопать». Вы начинаете вести повествование, усиливаете всё, что можно усилить, но все старания должны не пропасть, а сложиться в единый сильный момент. Бах! А дальше ведите читателя к врачу или к аптечке с лекарствами, то есть к развязке.

 

Как писать, если совсем нет времени (ну ни капельки, ну «ни граммочки»)?

Не стану распинаться о приоритетах. Хотя, по сути, дело в них. Можно жёстко ответить: «Нет времени – не пишите». Кого-то этот вывод подстегнёт, и он поскачет в нужную сторону. А кто-то, растерявшись и испугавшись, перестанет мечтать о творчестве. Люди бывают разные, и иногда достаточно хотя бы лучика надежды, чтобы в человеке окрепло дерево творчества и созрели его плоды.

Свою первую значимую повесть «Выдуманный Жучок» я сочиняла ночью, за пару месяцев до рождения второго ребёнка. Несмотря на недосып, нервы и общую раздражительность (старшей дочери не было и трёх, и дни были… насыщенными), писать хотелось страстно. Я мечтала хоть ненадолго проваливаться в иную реальность, а уж потом возвращаться в свою собственную. Знание о том, что у тебя, как говорится в стихотворении Наталии Волковой, «есть тайный остров», очень помогает справляться с трудностями.

Тогда я разработала нехитрый план, который помогал мне держаться на плаву в это непростое время.

1. Даже два напечатанных слова заслуживают ободрения. У меня действительно так было: я писала буквально несколько слов, и просыпался малыш. Я хвалила себя за эти несколько слов и шла по своим делам. Очень важно было не впасть в уныние («Ну во-от, опять не успела-а-а»), а с готовностью ждать следующего момента. Хотя, конечно, уныние тоже не обходило меня стороной. Так и норовило заглянуть ко мне на чай. (Кстати, кто сказал, что «материнство – это вечно остывший чай»?)

2. Даже десять минут могут быть полезны для работы над повестью. Пусть за это время ничего нельзя толком написать, зато можно расслабиться и что-то обдумать.

3. Бывают дни, когда НИЧЕГО невозможно ни написать, ни придумать. Это нормально. Важно не копить такие дни. Один, другой, третий – хватит. Возвращайтесь к вашей рукописи. Она ждёт вас. Ищите десять минут для двух слов (хотя бы).

4. Работу стоит делить на части. Некоторые из них можно сделать в шуме, гаме, постоянных вопросах и прочей дерготне, которую могут организовать как дети, так и коллеги в обеденный перерыв или пассажиры в переполненном вагоне метро. В общем, что-то можно делать прилюдно. А какая-то часть рукописи строго требует уединения. Тут необходимо договориться о двух-трёх часах с теми, кто занимает всё ваше время.

Мое время было утром субботы. На два-три часа в субботу я либо пряталась за домом, чтобы меня никто не видел, с чашкой кофе и ноутбуком, либо, если дело происходило в Москве, уходила в кафе. Пару часов в выходные может выделить любой человек с самым высоким уровнем занятости. Я весьма плохо организованный человек, но тут уж точно вопрос личной дисциплины. Хватит ли двух-трёх часов субботы на полноценную повесть? В моём случае хватило на несколько работ.

5. Полезно держать под рукой листки для записи. Когда идёт работа над повестью, мозг погружён в неё постоянно. Пусть незаметно для вас, но он день и ночь ищет выходы творческой энергии, а если вы сочиняете, то ваш мозг перебирает тропинки одну за другой в поисках самой удачной. Это только кажется, что озарение подкрадывается незаметно. На самом деле это результат работы мозга. Не случайно многие писатели любят гулять по лесу или хотя бы просто двигаться куда-то – во время движения озарения приходят чаще всего. Очень важно не отмахнуться от них, а срочно зафиксировать где-то. Потом, в спокойной обстановке, в вашу субботу, вы сможете воспользоваться озарением и развить его в новую главу.

Вот такие простые правила действительно помогают писать. Представьте, что ваша повесть – это девушка, за которой вы ухаживаете, чтобы на ней жениться. Если оставлять её без внимания, она зачахнет или уйдёт к другому. Думайте о ней постоянно, лучше всего с нежностью, ищите каждое мгновение, чтобы увидеться с повестью хоть ненадолго, уделяйте ей всё внутреннее внимание, и она ответит взаимностью. Расцветёт у вас на глазах и порадует остальных. В чём-то с повестью даже легче, чем с девушкой: по крайней мере, мимо ювелирного магазина вы можете провести её совершенно спокойно. Если, конечно, не сочиняете роман об ограблении.

ЗАДАНИЕ 22

Два часа. Два часа в неделю – это всё, что требуется, чтобы написать роман. Между двумя часами будут заметки на листках, и мучительные размышления, и наблюдения, и сбор данных, и их обработка. Но сам ТЕКСТ непривередлив. Ему хватит двух часов в неделю. Ищите эту форточку в своём расписании. Даже не форточку – мышиный лаз.