Когда мы наконец добрели до дома, начало светать. Над головой бесшумно носились чайки, а потом одна из них истошно закричала.

«Вроде петуха, — равнодушно подумала я, — утро объявляет. Вставать пора. Нормальным людям».

Как назло, не работал лифт. Пришлось тащить Марину по лесенке-наутилусу. С каждым шагом она повисала на мне всё больше. На ощупь она была горячее раскалённого песка. Сонная, тяжёлая. Но хотя бы шли молча. Сил спорить не осталось ни у меня, ни у неё. Когда я толкнула плечом дверь в её комнату, то чуть не заплакала от счастья. Неужели мои мытарства заканчиваются?! Сейчас я положу Марину на кровать, а потом бегом в душ, завтракать остатками каши и — на учёбу?! Там-то можно забыть о ночном кошмаре, хотя бы на полдня. Исабель скажу: пусть даёт мне другого компаньона. Хоть бы того же Кевина. Ещё целая неделя — успеем выучить диалог и отрепетировать сценку.

Стыдно признаться, но я испытывала что-то вроде облегчения. Как будто тащила-тащила на себе огромный валун, вроде тех, что у пирса, по имени Марина, а теперь могу сбросить его и идти дальше с расправленными плечами…

Я на цыпочках вышла из комнаты и прикрыла дверь. Бегом на кухню! Пить!

Никогда вода из кувшина не казалась мне такой вкусной! Она даже сладкая, эта вода! Может, у них тут в Испании какую-то особую воду из скважин добывают? Я утёрла губы, прислушалась к себе и снова принялась пить холодную, прозрачную, неимоверно вкусную воду. Выдула, наверное, больше литра. Внутри у меня теперь был целый аквариум. Я хихикнула. Молодец я всё-таки. Не бросила эту мерзкую Марину, дотащила! Пусть теперь сеньора с ней разбирается!

Тут мой взгляд упал на записку на столе. Тьфу ты… Совсем забыла. Я посмотрела на кувшин. Там ещё оставалось воды примерно на стакан.

Я помедлила… Потом открыла шкаф, нашла чашку, из которой Марина пила чай. Ярко-розовую, с надписью «I love Barcelona». Только воды отнесу, и всё. Что ей ещё может понадобиться? Ну ладно, сделаю пару бутербродов. Если успею…

Я посмотрела на часы. Да, если успею до начала занятий.

Марина лежала спиной к двери. Я тихонько обошла кровать, заглянула ей в лицо. Белая, как салфетка. И дышит ужасно. Свистит, хрипит. У меня по спине побежали мурашки. А вдруг, пока я буду на занятиях, Марина… Нет, нет, это невозможно! От хрипов не умирают!

Я поднесла руку к её лбу. Прикасаться не стала, держала руку на расстоянии. Сантиментов пять. Но даже так чувствовался жар. В голове всплыло слово «судороги». Не помню, что это такое… Воображение нарисовало Марину, которая корчилась, словно Волан-де-Морт наслал на неё заклятие Круциатус.

Она вдруг задышала часто-часто, как будто ей не хватало воздуха.

— Эй, — испуганно позвала я её и потрясла за плечо, — эй!

Марина не проснулась. Только вдохнула глубоко и выдохнула с жутким хрипом.

Я бесшумно поставила чашку с водой на стол и вышла, прикрыв за собой дверь.

Одиночество навалилось на меня, как огромный мохнатый медведь… Надо же, а ещё утром я была ему рада. Выходило, что одиночество приятно, когда ты счастлив. Но если попал в беду…

Я добрела до своей комнаты, толкнула дверь. Уже рассвело, и беспорядок, оставленный мной при торопливых сборах, выглядел угнетающе. Кровать напоминала разорённое птичье гнездо. Я села на стул. Что делать? Звонить сеньоре? Хорхе? Может, Бенисьо?

Я открыла вотсап, пролистала список контактов.

— Мама, привет, это я… Ты спишь? Прости, разбудила. Нет, ничего не случилось. То есть случилось, но не со мной. Моя соседка по квартире заболела.

Я думала, мама спросонья придёт в ужас, станет советовать мне держаться от больной подальше, чтобы не заразиться, начнёт расспрашивать о том, не болит ли что у меня… Но она довольно спокойно объяснила мне, что каждой из нас сделали в Москве страховку, что этот листок хранится у меня в той же папке, где лежат мой паспорт и прочие документы, что я должна найти там телефон и позвонить по нему.

— Не знаю, на каком языке они с тобой будут говорить, — зевая, сказала мама, — скорее всего, на русском. Может, даже русский врач найдётся. Позвони. Потом мне напиши, как и что. Сама-то как?

— Нормально, — улыбнулась я, стараясь не хлюпать носом.

Хотя у меня по щекам текли слёзы — только от того, что я услышала такой далёкий и такой родной мамин голос, — и сразу стало так жалко себя… Но мамина интонация меня успокоила. Если мама не видит повода для паники, то чего я буду психовать? Вызову врача, раз положено, и всё.

— Спасибо, мам. Ты меня спасла.

— А ты тоже себя плохо чувствуешь?! — всполошилась мама.

— Нет, — засмеялась я и всё-таки потянула носом, — психологически спасла.

— А ты там ешь? Что?

— Кашу, — успокоила я её, — вкусную овсяную кашу. Я напишу.

Стоило мне понять, что есть где попросить помощи, как происшествие потеряло трагический оттенок. Хотя я и плоховато соображала из-за недосыпа, но быстро нашла нужный документ и позвонила. На этот раз по скайпу. Мне ответила любезная русская девушка и разъяснила, что мы и правда имеем право на вызов терапевта, только для этого ей нужны Маринины данные.

— А можно вызвать врача ко мне? — взмолилась я, вспомнив, какой кошмарный беспорядок царит в Марининой комнате, и не испытывая никакого желания искать там её документы.

— Вы тоже болеете? — деловито спросила девушка.

— Нет, — призналась я.

— Тогда я жду вас с данными вашей подруги! — жизнерадостно подбодрила меня девушка. Я представила себе её в красивом офисном наряде и с чашкой дымящегося кофе у компьютера.

Пришлось снова вернуться в Маринину комнату. Марина лежала на животе, подмяв под себя подушку.

— Марин…

— …

— Марин, где твои документы?

— Зачем тебе? — спросила она неожиданно резко, но по-прежнему не открывая глаз.

— Врача хочу вызвать! — буркнула я.

— Возьми в сумочке.

— Какой именно?

Но Марина уже снова развернулась к окну. Закашлялась и затихла.

Я оглядела комнату. Сумочки валялись везде. Серебристые, синие, чёрные, тряпочные, из кожзаменителя — если их все собрать в одну кучу, гора будет выше меня. С какой же сумочкой Марина была вчера? Не помню. Я бы и в обычном состоянии не обратила на это внимания, а уж вчера…

Я покосилась на Марину, спящую в платье в стиле фламенко, и задумалась: какая же к нему подойдёт сумочка? Тут я заметила, что из-под подушки торчит блестящий ремешок. Наклонилась, осторожно потянула за него… Ура! Красная сумочка в чёрный горох! В ней обнаружился паспорт.

— Отлично! — похвалила меня девушка по скайпу.

Судя по её очень бодрому голосу, она уже допила свою чашку кофе.

— А теперь мне нужен номер её страховки!

— Я вас прошу! — взмолилась я. — Пожа-а-алуйста! Не гоните меня его искать. Неужели этот номер по паспорту не найти?

— Можно, — легко согласилась девушка, — только долго.

— Я подожду, — тяжело вздохнула я.

В ожидании ответа прилегла на диван. Даже чуть задремала, но тут сквозь сон прорезался голос:

— Я всё нашла! И ваш адрес в том числе!

«А у неё славная работа, — сквозь дрёму подумала я, — помогать другим людям, попивая кофе».

— К вам отправлен доктор. Её зовут Микаэла. Ждите. Никуда не уходите! Вы меня слышите?!

Я разом проснулась.

— А это обязательно? Что именно я её должна дождаться? — растерялась я, глянув на часы. — У меня занятия.

— В доме есть кто-то ещё? Кроме больной?

— Н-нет…

— Тогда вам придётся пропустить занятия, — сочувственно сказала девушка. — Хорошего дня!

«Ещё и издевается!» — подумала я со злостью.

Да они все надо мной издеваются! Гадкие, гадкие люди! Испортили мне всю поездку! Лучше бы я никогда не слышала об этом колледже. Лучше бы я заболела в тот день, когда Беатрис рассказала о курсах испанского на море…

Я перебрала ещё с десяток «лучше бы», заливаясь слезами от жалости к себе, а потом в дверь позвонили. Кто это? Доктор Микаэла?! Так быстро?

Она оказалась низенькой, плотной, коротко стриженной, с портфельчиком под мышкой. Тёмно-фиолетовые шорты и фиолетовая кофточка делали её невысокую крепкую фигуру похожей на баклажан. Увидев меня, доктор Микаэла улыбнулась сердечно:

— ¡Hola!

Я ошарашенно ответила на приветствие, пропуская её в квартиру.

Потом, подумав, попросила её говорить со мной медленно, потому что для меня очень важно всё понимать, а испанский я учу совсем недавно. Сама не знаю, что случилось с моей гордостью, раз я сделала это признание. У доктора были такие сочувствующие глаза, блестящие, как крупные черешни, она так доброжелательно закивала, что хотелось обнять её и плакать у неё на груди. Час, а то и два.

Но вместо этого я проводила её вымыть руки, а потом к Марине. Доктор присела на кровать, потрогала Маринин лоб, потом раскрыла тёмно-красный портфельчик, извлекла из него термометр и стетоскоп. Потом подняла Маринину руку и попыталась зажать у неё под мышкой термометр.

— Что вы делаете? — закричала по-русски Марина, выдёргивая руку. — Отстаньте от меня!

— Смотрите, капризничает! — весело заметила по-испански Микаэла. — Ты что, любишь капризничать?

— Она считает, что да, — ворчливо ответила по-испански Марина, кивнув на меня.

Но дёргаться перестала, дала померить температуру, послушать себя и даже измерить давление. Я застыла в дверях, не в силах оторвать взгляда от рук доктора Микаэлы. Они порхали над Мариной, как две смуглые горлицы, из тех, что воркуют по утрам в ветвях платана под моим окном, и с каждым взмахом этих рук сдвинутые Маринины брови расходились, упрямо сжатый рот расслаблялся, она, кажется, даже улыбнулась доктору… Бывают же такие люди, которые приносят спокойствие!

После осмотра я отвела доктора на кухню. Мы уселись за стол, Микаэла достала из портфельчика блокнот и выжидающе посмотрела на меня.

— Расскажи мне всё с самого начала, — попросила она, приободрив меня солнечной улыбкой. И эта её улыбка в один миг раскрасила все мои серые мрачные мысли, заставила позабыть об обиде на Марину и на весь мир.

Я живо изложила всё, что произошло ночью, а дальше началось невообразимое. Доктор принялась быстро задавать мне вопросы, один за другим, а я отвечала на них, тоже быстро, и, к своему потрясению, задавала новые, на которые уже шустро отвечала мне она.

— Подождите-подождите! — взмолилась я, когда доктор стала зачитывать мне Маринин диагноз. — Давайте, может, всё-таки помедленнее?

— Зачем? — удивилась Микаэла. — У тебя прекрасный испанский!

Честно говоря, я еле удержалась, чтобы от радости не прижать её к груди.

— Правда?! Вы правда так думаете?

— Конечно! В общем, смотри. У твоей подруги бронхит. Высокая температура. Нужно будет купить антибиотик. И жаропонижающее.

— У меня есть своё! — вскочила я.

— Неси!

В течение получаса мы, перебивая друг друга, извиняясь и снова быстро-быстро разговаривая, разобрались и с Марининым лечением, и с рекомендациями, и с лекарствами из России, и с теми, что нужно было купить по рецепту. Всё это было так эмоционально и даже весело, что я только диву давалась: неужели это я всё болтаю и болтаю, как настоящая испанка! А потом доктор долго молча заполняла документы и в конце расписалась: «Amonishvili».

— Подождите! — ахнула я. — Вы из… из…

По-английски Грузия была «Джорджия», но ведь в испанском латиница читается совсем по-другому…

— Из Хеорхии?

— Ты знаешь эту страну? — обрадовалась доктор Микаэла.

— Да! У моей бабушки есть подруга, грузинка, она давно переехала в Россию.

— А мы с семьёй переехали в Испанию, — поделилась доктор, — и дочка ещё помнит грузинский, а сын — почти нет, но мы всё равно говорим дома на грузинском. А откуда бабушкина подруга?

— Из Батуми!

— А мы из Тбилиси!

И последовал новый виток радостных разговоров про то, как важно помнить о своих корнях, даже если ты переехал в другую страну. Сама не пойму, чего я-то так радовалась, я ведь сама никакого отношения к Грузии не имею. Но, с другой стороны, насчёт корней я абсолютно согласна. Даже сердце сжалось при мысли о моих дорогих «корнях», то есть бабушке, родителях и Кате, оставленных в России. Доктор Микаэла ещё долго рассказывала про своих родственников, да с такой нежностью и любовью, что я готова была бежать звонить маме с папой и признаваться им в самых тёплых чувствах… Как же сильно я соскучилась по ним! Эх, Хорхе, не смогу я жить в Испании одна на берегу моря… Не хватает мне моих родственников.

На прощанье доктор Микаэла обняла меня, и от этого объятия у меня как будто солнце в животе распустилось. Своё маленькое личное солнце. «Бывают же такие люди, — в который раз подумала я, — заряжают теплом и радостью просто так. Это ведь ты мне послал её, милый город! Спасибо тебе…»

Мне казалось, что меня накормили очень вкусной едой, какими-нибудь грузинскими лепёшками с сыром, и напоили прохладным «Тархуном», а потом отправили дальше в мир — нести повсюду радость и хорошее настроение.

Я и понесла. Марине. Больше-то никого в квартире не было.

Вошла к ней в комнату, улыбнулась лучезарно, стараясь подражать доктору Микаэле:

— У тебя бронхит! Но доктор выписала антибиотики. Они тебя вылечат.

Марина закатила глаза. Почему-то меня это не задело.

Весь тот день до самой ночи я только и делала, что лечила Марину. Она ворчала, сопротивлялась, пару раз даже отказывалась принимать жаропонижающее, но я терпеливо настаивала на своём, воображая себя доктором Микаэлой. Она бы точно не стала обижаться на больных. А вот выздоровеет Марина, тогда и поговорю с ней по душам. Вся эта история освободила меня от желания повиноваться Марине, и при этом злость куда-то делась, испарилась. Осталась только мечта прожить спокойно последнюю неделю учёбы.

Так что на следующий день, передав Марину заботам охающей сеньоры и не забыв при этом поблагодарить её за суп, который снова показался мне довольно вкусным, я отправилась в колледж.

Перед уходом спросила у Марины:

— Будешь делать со мной сценку?

— Нет, — поморщилась она.

— Ну и хорошо, — легко согласилась я, — тогда пока!

Мне не терпелось попросить у Исабель нового компаньона.

— Подожди, — остановила меня Марина, — а у тебя есть скайп в телефоне?

— Нет, только в планшете. Я пробовала в телефон закачать, начинает страшно тормозить.

— Пожалуйста, возьми с собой планшет, — попросила Марина, — подключишь меня к уроку, понаблюдаю за вами, хоть какое-то развлечение.

Я, конечно, отметила про себя это самое «пожалуйста», которое стало возникать в речи Марины после того, как спала температура, но всё же ворчливо возразила:

— Знаешь, я не слишком горю желанием таскать с собой…

Я умолкла. В голову пришла мысль: а что, если сегодня поставить планшет на стол, чтобы транслировать происходящее Марине, а завтра, когда все привыкнут к нему, записать на видео хотя бы часть урока Исабель? Это ведь было бы так полезно для моего преподавания: просмотреть урок уже в России, отметить, как именно Исабель удерживает на себе внимание, что говорит, какими жестами подкрепляет мысль…

— Ла-адно, — согласилась я наконец.

Марина кивнула, не расщедрившись на «спасибо». Наверное, чтобы оно появилось в её речи, нужно ещё полечиться настойкой плюща, которую выписала ей Микаэла.

Было раннее утро, на улице пахло кофе, над головой ворковали горлицы. Я медленно шла в колледж, наслаждаясь воспоминанием о том, как живо и быстро я болтала с чудо-доктором Микаэлой из Грузии. ¡De verdad! Как настоящая испанка!