В день отъезда я встала пораньше — решила попрощаться с платаном. Выскочила на улицу и увидела: у платана уже припаркован минивэн с логотипом нашего колледжа. Исабель расстаралась, когда узнала, что у Марины совсем закончились деньги. Вообще-то мы могли доехать до аэропорта и на автобусе. Я выяснила, где находится на площади Каталонии автобусная остановка, и даже собиралась купить Марине билет. Но Исабель покачала головой и посоветовала потратить оставшиеся деньги на себя. На что я тоже покачала головой: на оставшиеся деньги у меня были другие планы.
— ¡Hola! — весело поздоровалась я с водителем, который укладывал что-то в багажник. — Mi amiga sigue durmiendo.
Он хохотнул, захлопнул дверцы и рассказал, что ему не привыкать: студенты всегда задерживаются перед вылетом, но его задача — доставить всех в аэропорт вовремя. Так что он, пожалуй, поищет cubo, а знаю ли я, что такое cubo, да нет же, это не куб, это ведро, да-да, обычное cubo de plástico, и нужно пойти найти воды, я наверняка знаю этот простой и эффективный способ будить людей…
Дальше мы хохотали вдвоём. Я так смеялась, что даже пришлось опереться о платан. Дерево слегка вибрировало под ладонью: похоже, мы насмешили и город.
Водитель подмигнул мне и сел в машину. Мы с городом остались одни.
«Adios, — мысленно попрощалась я, — muchas gracias por todo».
Он сбросил мне листик платана и ласково провёл им по волосам.
«Vuelve, — шепнул город, — te voy a esperar».
Я побежала будить Марину.
— Поспишь тут с вами, — проворчала она, — тебе по скайпу уже пять раз звонили!
Надо же, мама… Три недели с ней не говорили по скайпу! Я мигом перезвонила. Мама выглядела замечательно: улыбалась, сияла.
— Во сколько ты прилетаешь? — закричала она, и я поспешила уменьшить громкость.
— Вечером, часов в семь, мам…
— Какая ты худая! — она всплеснула руками. — Коля! Запиши в список рёбрышки, потушим с картошкой. Только не жирные, я тебя прошу. Будем откармливать мясом нашу девочку.
— Мама! — смеясь, сказала я. — Я тебе поросёнок, что ли? Или рождественский гусь?!
— Возьми с собой еды в аэропорт, — проигнорировала насмешку мама, — вдруг рейс задержат?
— МАМА! Я три недели сама заботилась о своём пропитании! — Честно говоря, я даже немного обиделась.
— Это ужасно, — серьёзно сказала мама.
— Это прекрасно! — крикнул издали папа и помахал мне. — Привет, дочь! Отлично выглядишь!
— Да, загорела, — согласилась мама. — Ты что, не пользовалась кремами от загара?! Это страшно вредно, страшно…
Я только покачала головой. Меня когда-нибудь перестанут воспринимать как младенца?!
— Лучше скажите, что вам привезти, какие сувениры, — попросила я. — Может, хамон? Или сыр?
— Себя, — хором ответили родители, а папа добавил: — Лучший будет сувенир.
М-да. Видимо, не перестанут.
— Кстати, про сувениры, — осторожно начала мама, — ты скажи… Ты не волнуйся, мы ругаться не будем ни в коем случае. Скажи честно: у тебя давно закончились деньги?
— Что-о?! — опешила я. — Ничего у меня не закончилось!
— Дело в том, что с нами связались из школы… Точнее, Беатрис твоя вчера звонила. Сказала, что, похоже, у девочек закончились деньги и в колледже спрашивают, встретим ли мы вас в аэропорту. Мы и без всякого колледжа собирались, но… Ты только скажи: давно ты без денег?
— Я с деньгами! — заорала я так, что, наверное, водитель на улице услышал. — У меня остались деньги! И я их хочу привезти домой! Вам вернуть! В семейный бюджет!
— Машук, — на экране возникло папино лицо, он не давал что-то сказать маме, которая только махала на меня руками. — Мы у тебя, конечно, ничего не возьмём. Но ты… ты молодец. Горжусь.
Тут водитель засигналил. Наверное, уже приготовил своё cubo. Я стала спешно прощаться с родителями.
— Купи себе лучше духи в дьюти-фри! — успела крикнуть мама, прежде чем я отключилась.
Сеньора то целовала меня на прощанье, то показывала новую вазочку, привезённую из поездки, то снова принималась целовать. Казалось, я насквозь пропахла её духами. С Хорхе мы обнялись очень сердечно. Он шёпотом напомнил, что я обещала ему писать.
В машине Марина положила голову мне на плечо. Неожиданно. То ли она не выспалась, то ли это был такой знак доверия… Не знаю. Я осторожно приобняла её одной рукой. Водитель врубил на всю громкость музыку и крикнул нам что-то подбадривающее. Рики Мартин завопил:
Плечи у Марины дрогнули, и она зарыдала. Что это было с ней… Какие тайны бродили у неё в голове… Я только погладила её по плечу и прошептала по-испански: «Пусть всё будет хорошо».
Дома, машины, люди — всё проносилось мимо в бешеном ритме песни, таком же безумном, как и та жизнь, о которой в ней пелось. Вон указатель на пляж, вон торговый центр, где мы покупали блузки, а вот метро, оттуда можно доехать до парка Гуэля, где Бенисьо стоял передо мной на коленях, а вон та-ам, далеко, возвышается над городом Тибидабо, чьи вкусные чуррос и важнейшие разговоры я буду помнить всю жизнь…
А потом у меня зазвонил телефон. Водитель сделал музыку тише. Я с недоумением уставилась на экран. Номер был мне незнаком. Код +39. Испания! Ну и разорюсь я на этом звонке… Это ж не бесплатный вотсап. С другой стороны, а если это Бенисьо? Решил попрощаться… Или сказать, что нашёл жену?
— Алё? — не выдержала я.
— Машенька Николаевна…
— Роза Васильевна?! Вы меня извините, но я в Испании сейчас, в Барселоне, я вам уже из Москвы перезвоню. Так что здравствуйте и всего доброго, до встре…
— Да знаю я, что вы в Испании, — перебила меня Роза Васильевна и всхлипнула. — Мама твоя сказала, я ей звонила. Мы ж тоже в Испании, под Барселоной… Машенька, несчастье какое с Даночкой, горе какое!
— Что случилось? — помертвела я.
— Упала! Упала рыбонька моя сегодня утром! В пустой бассейн упала. Баловалась! А я недоглядела! Упала! Головой ударилась! Машенька, я в больнице! Ирэна летит уже. А тут врач, Маш! Говорит чего-то, не пойму. По-английски ему пытаюсь, а он ни бельмеса! Машенька! Поговорите с ним толком, а?
— Конечно-конечно! Дайте ему, пожалуйста, трубку.
Голос у врача был молодой и очень энергичный. Он затараторил в трубку, что с Даной всё в порядке, она в сознании, лежит, они подозревают у неё una conmoción cerebral, и поэтому…
— Что такое una conmoción cerebral? — оторвав трубку от уха, спросила я у Марины.
— Не знаю, — растерялась она.
— Быстро посмотри в телефоне, у тебя же есть словарь!
Но водитель, услышав наш разговор, вмешался и объяснил, что это когда ударился головой, и вот болит, и может тошнить, и…
— Сотрясение мозга! — одновременно сказали мы с Мариной, и я стала слушать дальше.
Они там оставляли Дану в больнице, готовы были предоставить кровать её няне. Предлагали мне успокоить няню и сказать, что да, девочка бледная, от еды отказывается, но при conmoción cerebral это абсолютно нормальное явление.
Всё это я и передала Розе Васильевне. Только, вместо того чтобы успокоиться, она разъярилась:
— Указывать он мне будет, ишь! Волноваться или нет! Да у него ещё молоко на усах не обсохло! Машенька, дорогая моя, ты только скажи, всё с ней в порядке, а? Что сказал? Точно? Да? Ну да что он понимает, он моему внуку ровесник! Где ж тут главный врач? Я до него доберусь! Не ест моя крошечка ничего…
— Это нормально, Роза Васильевна, — твёрдо сказала я. — Так сказал доктор. Держитесь там, пожалуйста. Пусть всё будет хорошо! Я буду очень на это надеяться… Позвоните, пожалуйста, как только…
Но Роза Васильевна с криком: «Вон он, главный идёт! Нормальный! Бородатый», — прервала разговор.
Не знаю, чего ей удалось добиться от «нормального бородатого», но больше она не звонила.
Зато город припас напоследок сюрприз. Пока мы ждали вылета, я включила «ви-фи» (избавиться от испанского названия «вай-фая» никак не получалось) и обнаружила в почте письмо от Любомира. Как странно: я ещё не вернулась на родину, а уже переписываюсь с иностранцем. Любомир писал по-русски, но транслитом. Сначала мне было неудобно читать, а потом глаз привык, и я увлеклась подробным описанием его комнаты, коллекции брелоков из разных стран и трёх котов, живущих у него дома. Но самым удивительным было обнаружить в конце письма кучу сердечек и смайликов, посылающих воздушный поцелуй. Смутно припомнилось, как Богдан сказал тогда «каша-малаша», а сам Любомир покраснел. Может… может, он влюбился в меня?! А я и не заметила… Хм, надо будет ответить ему, когда вернусь. Котов у меня нет, но есть Гуся и Дана, а ещё меня тоже ждёт моя комната.
Когда наш рейс объявили по громкоговорителю, я подскочила на месте. Совсем забыла! Я же сувениры не купила!
— Займёшь пока очередь на посадку? — попросила я.
— А опоздать на рейс не боишься? — поддразнила Марина. — Или ты теперь бывалый путешественник? Почти Фёдор Конюхов!
Я приняла грозный вид, но не удержалась и фыркнула.
Весь обратный перелёт Марина продремала. Наверное, копила силы, чтобы разобраться с непростой ситуацией в своей семье. По крайней мере, мне хотелось в это верить.
Я же глядела в окно на облака. Они меняли цвет всю дорогу: от тёмно-серых до кирпично-красных. Красивые, как звери из волшебной страны…
Я думала обо всём сразу.
О том, как классно будет сесть к папе в машину и не беспокоиться, что это такси и за него нужно платить.
О том, как покажу маме сертификаты и, конечно, блузки. Интересно, какая ей больше понравится: та, которую выбрала я, или одна из двух, которые нашла для меня Марина?
О том, как я наемся мяса с картошкой в мамином исполнении. И дело даже не в том, что за это блюдо не нужно будет платить. Нет, оно просто жутко вкусное, и даже думать о нём вкусно…
Но больше всего я думала о Дане. О том, как она там, в испанской больнице. Как себя чувствует, не болит ли у неё голова… Хорошо, что Ирэна смогла к ней сразу вылететь. Мне тоже больше всего на свете хотелось бы, чтобы в такой момент мама была рядом.
А облака по-прежнему меняли цвет. Мы летели вперёд, в самую гущу этого пёстрого моря. Моё будущее казалось таким же ярким и разноцветным, как облака, и так хотелось поскорее в него попасть!