— Шестнадцатый ряд, место F! — объявила мне стюардесса и, поправив кокетливую пилотку, добавила заговорщицким тоном: — У окна, но не над крылом! Повезло, всё будет видно.

Я улыбнулась в ответ. Отлично! Буду всю дорогу смотреть в окно, читать или спать.

Нет, спать не буду! Я первый раз в жизни на самолёте лечу. Надо обязательно запомнить все подробности. Во «ВКонтакте» мне как-то попалась подборка фотографий, сделанных из-за стекла иллюминатора. Облака тянулись за окном гигантскими снежными полями с холмами и барханами, но больше всего меня изумило то, что некоторые облачные горы были жёлто-оранжевыми, а по каким-то и вовсе гуляла радуга! Вдруг я тоже увижу такую радугу?

Ещё было интересно, какая на вкус самолётная еда. Те, кто летают часто, говорят, что гадость. А те, кто редко, только и ждут встречи с этой едой. Потому что для них с тёмного-синего пластикового подноса, заполненного коробочками разной формы, начинается отдых. Это я тоже в интернете вычитала.

Осторожно пробираясь к своему ряду, я вспомнила о книге, которую взяла с собой. Надо было достать её, прежде чем я уберу рюкзак на полку для ручной клади. Или лучше затолкать его под сидение впереди стоящего кресла? Погружённая в раздумья, я сбросила с плеча лямку рюкзака и вдруг услышала:

— Пропустите! Да пропустите же!

Этот раздражённый голос легко было узнать. Я обернулась, намереваясь сказать Марине, что я нашла наши места, но она зачем-то ухватила меня за плечо, оттеснила назад и с трудом пролезла прямо передо мной. «Не узнала?» — опешила я и позвала:

— Марин…

Она не обернулась. Ухватившись за спинку кресла, завернула к нашему ряду и села на моё место! Место F! У окна. Я замерла.

— Девушка, садитесь, пожалуйста, — попросили пассажиры за моей спиной.

— Да, да, — промямлила я и, забыв вытащить книгу, села на место E.

Посередине. Ни то ни сё. Слева подпирают, справа подпирают. И, словно в подтверждение моим мыслям, с краю уселся полный дяденька в клетчатой рубашке, которая едва ли не расходилась на его гигантском животе. Он выдохнул и вытер лоб платком в точно такую же клеточку, как рубашка.

Дяденька тут же положил локоть на подлокотник. Марина давно сделала то же самое. Мне пришлось прижать локти к поясу, а рюкзак положить на колени.

Они сдавливали меня с боков, а я боялась даже взглянуть по сторонам. Это было нечестно, по-человечески нечестно! Одно дело, если бы мне досталось это среднее место случайно. Но мама специально попросила для меня место у окошка. Почему, почему я не могу заставить себя выговорить несколько простых слов: «Марина, это моё место!»

Вместо этого я сидела, уставившись на журнал о путешествиях, торчащий из кармана переднего кресла, и представляла себе внутренний мир человека в виде географической карты.

Выходило вот что. На моём плане были такие точки, как Маринин Локоть и Локоть Полного Соседа. А на картах Марины и дяденьки не было даже и тени, напоминающей о существовании Маши Молочниковой. С этим надо было что-то делать. Но возмущаться и отстаивать свою позицию я не умела. Оставалось терпеть.

Марина тем временем попыталась разложить столик. Она крутанула задвижку первый раз, второй. Столик заело. Марина пробормотала что-то по поводу неудачного места и, сжав пальцы в кулак, стукнула по столику изо всех сил. Я невольно заглянула в щель между креслами: как отреагирует пассажир впереди? Марина тем временем достала из сумочки толстую квадратную шоколадку, рванула на ней обёртку и принялась грызть. Похоже, в шоколадке было много орехов.

Я отвернулась. Раскрыла рюкзак и попыталась вспомнить, что я хотела из него достать. Хруст здорово мешал сосредоточиться. Даже полный сосед заинтересованно поглядывал на Марину. А самолёт всё никак не взлетал…

Я облизала губы. Конечно, мне страшно захотелось шоколадку. Но «Алёнка» была на самом дне рюкзака, придавленная сменой белья в целлофановом пакете и тапочками (мама убедила взять это всё с собой в самолёт: вдруг чемодан потеряется, и я смогу хотя бы футболку сменить), пеналом, планшетом, который дала мне Катя, чтоб я не тащила с собой ноутбук, наушниками и прочими необходимыми вещами. Сверху лежали только две книги. Первая — «Воздушные замки Каталонии», биография архитектора Гауди. Я купила её давным-давно, но времени прочитать всё никак не хватало. Вторая — толстая грамматика с обложкой цвета морской волны. Бабушкин подарок к моему отъезду.

Моя бабушка каждый год сама принимается учить новый язык. Говорит, что это держит в тонусе её память. И хотя к испанскому она относится с насмешкой (то ли дело китайский или японский!), всё равно снабжает меня кучей учебной литературы.

Это как раз бабушкина любимая часть изучения иностранного языка — закупка пособий. Она отслеживает новинки, читает литературные обзоры и даже завела себе электронную почту, чтобы ей приходили новости о скидках и акциях в книжном интернет-магазине. Вот и этот увесистый том грамматики стоил больше тысячи рублей, а бабушка как-то использовала несколько скидок сразу, да ещё и добавила бонусные баллы, которые ей начисляют за отзывы, и купила мне чудесный подарок. Я бы сама никогда не решилась потратить столько денег…

Правда, папа шутит, что все эти скидки и акции — ерунда, в магазине нарочно сначала взвинчивают цены, а потом снижают до нормального уровня и называют это «акция». Но бабушку не переубедишь. «Тут два автора из трёх — испанцы! — со значением произнесла она, вручая мне книгу. — Знаешь, как трудно найти такой же монументальный труд по китайскому, да ещё и чтобы носитель написал? Продаются сплошные „Китайский для чайников“ да „Китайский — легко“! А в них какой базис? Какая основа?»

Подумав, я выбрала для чтения в самолёте не биографию, а грамматику. Если Марина увидит, что у меня есть книга про испанского архитектора, то поднимет на смех. Скажет, что такие книги сразу выдают неопытного туриста. Как если бы иностранцы, которые едут в Россию, стали бы по дороге читать книги о матрёшках.

Так что я вытащила толстенный том. Погладила глянцевую обложку и снова подумала о бабушке. Наверное, мой интерес к иностранным языкам — от неё. Вот бы ещё унаследовать капельку её упрямства и умения стоять на своём…

— Только не говори, что ты будешь сейчас это читать! — вклинился в мои размышления капризный Маринин голосок.

— Почему нет? — пожала плечами я и наугад открыла грамматику.

«Особенности употребления количественных числительных». Что ж, повторю числительные. Вполне себе базис.

— Ты едешь в Барселону учиться? — со смехом спросила Марина.

— Да, на летних курсах в колледже, — с недоумением ответила я.

На секунду у меня мелькнула нелепая мысль-надежда: может, всё это ошибка? И она не та Марина, которая будет учиться со мной?

— А ты зачем едешь?

— Закупаться красивой одеждой, танцевать в клубах, загорать, плавать, тусоваться, — загибала пальцы Марина, — и крутить романы с парнями из колледжа. Зачем же ещё?!

— А денег не жалко? — тихо спросила я. — Тех, что за учёбу заплатили?

Марина смеётся.

— Жить надо на широкую ногу и с удовольствием, — поучительно сказала она, — а не думать про каждый рубль. Точнее, евро.

Я промолчала. Я не могла не думать про каждый рубль. Потому что каждый рубль, потраченный на оплату учёбы в Испании, я заработала сама. Но я стесняюсь признаться в этом. Мне кажется, Марина сочтёт, что это не круто.

— И к чему тащить с собой такой талмуд? — продолжала насмешничать Марина. — Это прошлый век. Нам дадут распечатки по грамматике.

— Тут авторы — испанцы…

— А в Барселоне, ты думаешь, китайцы курс по грамматике составляют? — захохотала Марина.

— Эта книга — бабушкин подарок! — вырвалось у меня.

— О, простите, — ухмыльнулась Марина, — теперь я поняла, кто твоя ролевая модель! Твоя бабушка!

Я отворачиваюсь. Ещё секунда — и я уткнусь в пухлую руку дяденьки-соседа и зарыдаю в голос. Как же она меня достала! Но Марина внезапно сменила тон:

— Ой, ну чего ты надулась, не сердись. У меня паршивый характер, я и сама знаю. Люблю подкалывать. Не дуйся!

Это полная неожиданность. Так же, как и то, что она погладила меня по руке. От её признания мне стало немного легче. Захотелось объяснить ей и то, что у меня удивительная бабушка (каждый год — новый иностранный язык!), и то, что я люблю её, но я опять промолчала. Опасалась новой волны подколов.

— Не хмурь лоб, морщины будут, мальчики не полюбят, — продолжала увещевать Марина, всё так же поглаживая меня по плечу. — Разве бабушка тебе об этом не говорила? Всё, всё! Умолкаю! Хочешь шоколадку?

Этой простой фразы мне хватило, чтобы мгновенно раскиснуть от радости, распуститься, как сливочному маслу в кастрюльке. Я прикрыла книгу, вложив в неё ладонь, как закладку, развернулась и увидела на столике несколько кусков шоколадки со странными дырками внутри.

— Ешь, не стесняйся, — кивнула мне Марина, — я просто сам шоколад не люблю. Только орехи выгрызаю. Так что ешь смело!

Моя улыбка увяла.

— Спасибо, — пробормотала я, — не люблю сладкое.

И снова уткнулась в книгу. «Числительные ciento , mil и millón имеют формы множественного числа cientos, miles и millones , когда употребляются в значении существительных». «Например, сотни ядовитых улыбок, — думаю я, — тысячи насмешек, миллион издевательств».

Тем временем Марина вытащила из оттопыренного кармана кресла журнал. Обложка оказалось помятой, да и сам журнал имел потрёпанный вид. Марина что-то недовольно пробормотала и, не спрашивая моего разрешения, сунула руку в карман кресла передо мной. Выудила ещё один журнал, придирчиво осмотрела. Потом вернула первый на место, а мой раскрыла и принялась быстро листать. Насколько мне позволяло судить боковое зрение, притормаживала Марина только на рекламе.

Вдруг она больно ткнула меня локтем. Я покосилась на неё. Марина улыбалась. У неё оказались острые чуть выпирающие клыки. Не как у вампира, конечно. Но улыбка выходила отчасти хищной.

— Смотри, какие крутые!

Речь шла о часах. Я пожала плечами.

— Я не разбираюсь в часах.

— А что в них разбираться? — удивилась Марина. — Это как произведение искусства. Как «Мона Лиза». Смотри себе, и всё.

— Угу, — кивнула я.

— Ты не смотришь, — упрекнула Марина.

— Да, мне просто…

Я задумалась, как бы лучше сформулировать мысль, чтобы избежать подколов, но при этом продемонстрировать, наконец, что я вообще-то думающий человек, и не надо судить обо мне только по кроссовкам с пожелтевшими носами.

— Неинтересно? — помогла Марина.

— Дело не в этом, — покачала я головой, — трудно объяснить.

— Конечно, куда нам, туповатым, ваше высочество понять, — усмехнулась Марина и отвернулась.

— Почему «туповатым»? — смутилась я, но Марина выставила ладонь, мол, не отвлекай, я занята.

Она изящно оттопырила мизинец, и выглядел её жест так, словно знатная дама отказывает в аудиенции дворнику с метлой.

Её перепады настроения ошеломляли. То возносит тебя на Эверест, то сбрасывает в Марианскую впадину.

Мимо нас прошла стюардесса, попросила Марину убрать откидной столик, меня — сунуть рюкзак под кресло, а полного соседа — пристегнуться. Я сразу выполнила просьбу. Сосед долго, ворча, возился с ремнями. Марина сделала вид, что просьба убрать столик относилась не к ней. Она всё листала и листала журнал. Я же следила за стюардессой, которая наклонялась то вправо, то влево, с улыбкой обращаясь к пассажирам. Мне стало жалко её (сколько же сил она тратит на каждого пассажира!), и я, протянув руку, сама захлопнула Маринин столик.

Стюардесса тем временем достала какой-то чемоданчик, открыла его, извлекла кислородную маску и принялась объяснять, как ей пользуются. Я всё ждала, когда же у неё свалится пилотка, но, как бы она ни наклонялась в разные стороны, пилотка крепко сидела на голове, из чего я сделала вывод, что она приколота к причёске булавками-невидимками.

Самолёт загудел, разгоняясь. За окном замелькали здания, фонари, деревья, кусты.

Сосредоточиться ни на объяснениях про экстренную посадку на воде, ни на количественных числительных не получалось. Я захлопнула книгу.

— Понимаешь, — обратилась я к Марине, — мне нравятся красивые дорогие вещи. Но когда речь идёт о часах за тысячу евро…

— За десять тысяч, — поправила меня Марина.

— Тем более. Понимаешь, часы нужны для того, чтобы узнавать время. А время — это то, что живёт у нас в голове. Когда ты смотришь на часы, то тебя интересует не то, сколько бриллиантов украшает стрелку, а время. То есть ты в эту секунду думаешь о том, что ты успеешь сделать, а что — не успеешь. Понимаешь? Разница с «Моной Лизой» огромная. Люди приходят смотреть на неё и вдохновляться. Радоваться. Погружаться в свои размышления и переживания. А на часы смотрят по другой причине.

Я вздохнула с облегчением. Наконец-то удалось сформулировать то, что носилось в голове, как стайка перистых облаков по майскому небу. Мне показалось, что Марина слушала с интересом. Может, она наконец поняла, что меня можно не только подкалывать?

— Если у тебя нет денег, чтобы даже смотреть на эти часы, так и скажи, — заявила Марина. — Чего мне мозг взрываешь?

Повисла пауза. Душная и мрачная, как дым над дачным костром. Так тебе и надо, Машенька… Объясняй, делись мыслями. А в тебя потом плеснут, как горячим кофе, обидными словами, и сиди себе. Обсыхай.

Самолёт взлетал. Стюардесса собрала кислородную маску и жилет в чемоданчик, уселась на кресло возле аварийного выхода и быстро пристегнулась. Свет в салоне погас, горели только таблички «Пристегните ремни» и «Не курить». Сосед нажал на какую-то кнопку над головой, и повеяло прохладой. И даже немножко сыростью.

Всё вместе — и темнота, и холод, и гул — слились воедино, в одну полосу, как деревья за окном взлетающего самолёта, и унесли меня в далёкое детство, в ту горную пещеру под Ялтой, где мы заблудились с родителями. И я вспомнила ледяной, как стекающая по стенке влага, страх, который тащил нас вперёд, будто нить Ариадны. Мама толкала меня легонько в спину, приговаривая: «Да вон уже выход виден, не бойся, мы же с папой», а у самой в голосе был ужас, тёмный и мягкий, как чёрно-розовые крылья летучих мышей, гнездившихся под потолком.

Горло перехватило от жутких воспоминаний, даже глотать стало больно. Тут же заложило уши так, словно их набили ватой, как в том же Крыму, когда, перекупавшись, я заболела отитом.

Я зажмурилась. Сразу вспомнился папа с его фобией. Заодно в голову полезли и мамины страхи. Как я буду там справляться одна? А если я не пойму эту сеньору, к которой мы едем? А если на курсах мне будет трудно? А если я заблужусь на улице? Как же я спрошу дорогу, если все вокруг говорят по-испански?!

— А всё же свинство, что в салон нельзя пилочку маникюрную взять, — громко сказала Марина, ни к кому не обращаясь.

«Она ужасна, — подумала я, — но всё-таки… Всё-таки я буду там не одна».

Свет вскоре зажгли. Стюардесса принялась развозить напитки: воду и разноцветные соки в пластиковых стаканчиках, — а потом с помощью напарника, которого я мысленно именовала «стюард», хотя не была уверена, что это правильное слово, раздала подносы с едой. Но ощущение холода и сырости горного туннеля застряло у меня в горле и не проходило, сколько я ни пыталась запивать его кислым апельсиновым соком и заедать невкусным кексом с синтетическим ароматом клубники.

Цвет облаков в тот раз мне увидеть так и не удалось. Марина захотела спать и зашторила иллюминатор до самого конца полёта.