Дорогой мистер Гир!

Вы наверняка удивляетесь, почему в прошлом письме я не изложил всех деталей, описывающих в совокупности мой первый разговор с Библиодевушкой, которую отныне я буду называть Элизабет, потому что имя Библиодевушка ей не нравится.

– Я уже давно не девушка и к тому же не штатный библиотекарь, – сказала Элизабет сквозь завесу своих каштановых волос, когда узнала, что я зову ее Библиодевушкой.

Она говорила как бы неохотно, каким-то разбитым, но красивым голосом, как у одинокой птицы со сломанным крылом, свободно поющей в пустынном месте, где, по ее мнению, никто ее не слышит. Не знаю, есть ли какой-нибудь смысл в этом сравнении. Может быть, и нет.

Оказывается, она работала в библиотеке волонтером – может быть, в ожидании знака, но об этом позже.

Я много думал о том, что произошло, и должен сказать, что это может показаться невероятным. Если бы я просто пересказал Вам все события, Вы назвали бы меня лжецом и даже, может быть, подумали бы, что я повредился в уме или сочинил все это для того, чтобы казаться более значительным, чем я есть на самом деле. И может быть, в конце, когда я рассказал бы всю историю, Вы пришли бы к выводу, что я все вру, но я ничего не могу с этим поделать.

Я несколько дней внутренне обрабатывал всю эту информацию, прежде чем доверить ее бумаге.

(Боюсь, Вы, возможно, не одобряете мои решения последнего времени, потому что Вы уже несколько дней не появлялись. Почему? Вы снимаете какой-нибудь значительный фильм? Или, может быть, Вы у далай-ламы, планируете один из своих благотворительных обедов в поддержку свободного Тибета? Может быть, Вы навещаете в какой-нибудь далекой больнице тибетских монахов, страдающих от ожогов после неудачной попытки самосожжения? Если так, передайте, пожалуйста, этим обожженным и выздоравливающим монахам, что я надеюсь на то, что их усилия принесут свои плоды и что они не очень страдают.)

Как бы то ни было…

Вы никогда не поверите тому, что я собираюсь сейчас рассказать Вам, потому что я с трудом верю в это сам: я пишу Вам из Северного Вермонта, но не знаю точно, как называется город, в котором мы находимся.

Макс и Библиодевушка спят в своей комнате на двух односпальных кроватях (я знаю это, потому что Макс несколько раз спрашивал владельца мотеля, есть ли в номере две отдельные кровати «с долбаным пространством между ними, потому что, блин, это моя сестра»), отец Макнами молится в нашем номере, а я сижу и дрожу на деревянном стуле на автостоянке, окруженный снежинками, и пишу Вам рядом с нашей взятой напрокат машиной под миллиардами миллиардов звезд, составляющих Млечный Путь, – я их заметил только сейчас, когда владельцы мотеля выключили большую вывеску, на которой огромными неоновыми буквами космически-зеленого цвета написано, что это «семейный мотель».

Макс настоял на том, чтобы, сидя ночью посреди открытого пространства, я повесил на шею блестящий коричневато-золотой кристалл «долбаного тектита» на кожаном ремешке, потому что он якобы защитит меня от похищения инопланетянами.

Как он это сделает, я точно не знаю.

Макс приобрел его через интернет, выйдя на сайт с заголовком: «Не сдавайтесь! Защитите себя от пришельцев прямо сейчас!»

По-видимому, риск быть похищенным инопланетянами возрастает при удалении от больших городов, так что Макс и Элизабет носят на шее по три кристалла тектита. Но Макс сказал, что право носить три кристалла надо заработать, поэтому начать мне следует с одного. Отец Макнами сказал, что он целиком полагается на Всемогущего, который защитит его, и отказался носить тектитовый кристалл.

Еще Макс сказал, что если я достаточно долго буду смотреть на ночное небо в Северном Вермонте, то непременно увижу где-нибудь НЛО.

– Ищи долбаный светящийся кружок, который сначала, блин, несется по небу, а потом останавливается и нависает, словно какой-нибудь долбаный десятицентовик, – напутствовал он меня, отпуская писать Вам письмо; сам он «жутко, блин, устал» и достаточно навидался «этих долбаных НЛО».

Но я не очень стремлюсь отыскивать эти космические внеземные формы жизни, особенно после того, как Макс рассказал мне страшные истории об этих существах, живущих так далеко от нас, и об их планах относительно нас.

Отец Макнами сказал, что Бог, Иисус, Святой Дух, Сатана, ангелы и демоны тоже фактически внеземные существа, поскольку они «не от мира сего». Больше он ничего не говорил об инопланетянах, за исключением того, что Католическая церковь не запрещает носить антипришельческий кристалл тектита, так что я не испытываю никакой вины, хотя мама, вероятно, не одобрила бы этого и не видела бы в этом необходимости. Но мне просто было приятно получить подарок от друга. Хотите верьте, Ричард Гир, хотите нет, но это первый подарок в жизни, какой я получил от кого-либо, кроме мамы. Дела и в самом деле идут к лучшему.

Не думаю, чтобы мама верила в пришельцев; правда, мы никогда не говорили с ней об этом.

А еще это первый раз, когда я покинул район Филадельфии (если считать, как делает большинство, что южное побережье Нью-Джерси также относится к району Филадельфии), и хотя уехать так далеко на север, что мы даже вот-вот покинем страну, – захватывающее событие, оно в то же время и пугающее, особенно потому, что я собираюсь увидеть своего биологического отца, который вроде бы все-таки жив и проживает в Монреале. Отец Макнами связался с ним, о чем я Вам в скором времени расскажу.

Последние несколько дней были поразительными, и мне потребовалось какое-то время, чтобы привести в порядок мысли и представить их Вам в таком виде, который имел бы хоть какой-то смысл.

Когда я вернулся домой в тот вечер после знакомства с Библиодевушкой – с Элизабет, я имею в виду, – отец Макнами молился в гостиной, а не сидел запершись в маминой комнате или в туалете, где его рвало бы, и это был несомненный прогресс.

Он приоткрыл глаз, и тот не был больше крошечной черной снежинкой, а опять начал всасывать окружающее, как китовое дыхало, так что я понял, что буря в его голове улеглась.

– Мне нужен паспорт, – сказал я.

– Что?

– Мне нужен паспорт.

Отец Макнами внимательно посмотрел на меня и спросил:

– Как ты узнал, что мы едем в Монреаль?

– В Монреаль?

– Да, в Монреаль, ко мне на родину.

– Я собираюсь ехать в Оттаву, а не в Монреаль, – сказал я.

– В Оттаву?

– В Оттаву.

– Да нет, ты путаешь, в Монреаль.

– В Оттаву.

Отец Макнами был озадачен.

– Сколько надо времени, чтобы получить паспорт? – спросил я.

– Ты не поверишь… – начал он, затем полез в карман и вытащил два паспорта.

– Это мой паспорт?

– Да, и мой тоже. Помнишь, как мы ходили фотографироваться?

Это было за несколько дней до маминой смерти. Тогда он сказал, что это нужно для церковных учетных книг. Кажется, я что-то там подписывал.

– Почему ты собираешься в Оттаву? – спросил он.

– Почему вы приготовили нам паспорта? – спросил я в ответ.

– Тебе пора познакомиться с отцом. Он живет в Монреале.

– Мой отец погиб смертью мученика, – возразил я. – Его убили куклуксклановцы.

– Это была своего рода успокаивающая колыбельная, которую твоя мама сочинила, чтобы ты не задумывался о том, почему ты растешь без отца. Она оберегала тебя этим притворством. Но твой отец жив. Он согласился встретиться с нами в церкви Святого Иосифа в Монреале у хранящейся там священной реликвии, сердца святого Андре.

– Как это? Почему? Мой отец действительно жив? Вы связались с ним? И там действительно выставлено человеческое сердце?

Из меня сыпались вопросы один другого бессмысленнее.

– Да, сердце брата Андре сохранено и выставлено под стеклом, а отец твой жив. Мы встретимся с ним в этом месте, потому что отец Андре был великий целитель. А ты и твой отец нуждаетесь в исцелении.

Я отнесся к словам отца Макнами с недоверием. Неужели мой отец действительно жив? Если это было так, то почему он не давал о себе знать раньше? С какой стати мама стала бы лгать мне?

Мама никогда не лгала.

Никогда.

Особенно в таких важных вопросах.

Даже маленький человечек в моем желудке был на этот раз на моей стороне. Он не пинал меня и не царапал, а удовлетворенно скрестил руки на груди и устроился на дне моего желудка, как в гамаке. Мы оба знали, что отец Макнами ошибается.

– Объясни мне, Бартоломью, почему ты решил, что едешь в Оттаву, – попросил отец Макнами.

Он пошел в кухню и налил нам по чашке кофе. Я пошел за ним.

– Ну так почему? – спросил он.

Я рассказал ему все, о чем написал Вам, Ричард Гир, в прошлом письме.

Отец Макнами улыбнулся, выслушав теорию Макса о том, что Арни пришелец, и хотя было видно, что он не поверил в это, он не прервал меня и не возразил, что было великодушно с его стороны.

(Умение вежливо выслушать собеседника встречается редко, Вы согласны?)

Я продолжил свой рассказ:

– Подойдя к дому Макса и Элизабет, я обратил внимание на необычный оттенок оконных стекол. Они оклеили их какими-то листами, так что все стекла стали зеркальными и в них нельзя было заглянуть с улицы.

Когда я спросил Макса об окнах, он ответил:

– Защита от долбаных пришельцев.

Открыв дверь, он заорал:

– Элизабет, у нас, блин, гость! Он проверен, так что можешь не прятаться. Доверься, блин, мне!

Мы вошли в гостиную. Там была старая клетчатая тахта с прорехами в обивке, из которых вылезала желтая набивка. Перед тахтой стоял поцарапанный деревянный кофейный столик, под ним лежал плетеный ковер, краски которого давно уже были высосаны пылесосом. Телевизор был очень старый – не плоский современный, а огромный громоздкий куб.

– Оставайся здесь и сядь, – сказал Макс.

Я сел на тахту.

Макс вышел в соседнюю комнату, которая, очевидно, была кухней, потому что я заметил холодильник цвета авокадо. Судя по его виду, он мог быть экспонатом музея канувшего в прошлое кухонного оборудования.

– Элизабет, какого хрена, алё? У нас гость!

До меня донесся шепот.

– Он не долбаный человек в черном. Он, блин, вообще никогда не носит ничего черного. Я уже дважды, блин, пил с ним долбаное пиво! Я спас его от Арни, а раз долбаный Арни – пришелец и хотел похитить Бартоломью, то прикинь сама! С полной уверенностью, блин, можно считать, что Бартоломью – человек. Когда ты, блин, слышала о том, чтобы один долбаный инопланетянин прилетал на долбаную Землю, чтобы похитить другого долбаного инопланетянина? Это полный бред, блин!

В кухне опять зашептались, затем Макс сказал: «На хрен!» – и втащил Элизабет за руку в гостиную. Посадив ее на тахту, он сказал:

– Бартоломью, друг мой, разреши, блин, представить тебе мою сестру Элизабет. Сестра моя, разреши мне, блин, представить тебе моего друга Бартоломью.

Элизабет держала руки на коленях и не отводила от них глаз, спрятав лицо за длинными каштановыми волосами. На ней были красные брюки в обтяжку, бесформенный коричневый свитер и черные ботинки армейского образца.

– Ты встречалась с Бартоломью в своей долбаной библиотеке. Он называет тебя Библио-блин-девушкой.

– Просто Библиодевушкой, – поправил я его с решительностью, внушенной Вами, Ричард Гир. На самом деле это было сплошное притворство.

Подражание киногерою.

Можно было бы ожидать, что меня хватит удар, но с учетом всех невероятных совпадений, которые привели меня к этому моменту, все происходящее казалось мне предопределенным свыше, так что мои личные несоответствия не имели значения.

– Почему? – спросила она. – Что это значит – Библиодевушка?

– Ну, это просто прозвище, которое я придумал, – сказал я.

– Я уже не девушка, а женщина. И к тому же не библиотекарь. Я работаю там как волонтер.

– Господи Иисусе, Элизабет! Не дуйся на человека, блин! Отнесись к нему по-человечески. Это мой друг. Он хочет, блин, познакомиться с тобой. Когда в последний раз какой-нибудь хрен хотел, блин, познакомиться с тобой?

– Почему вы хотите познакомиться со мной? – спросила она. – И называйте меня, пожалуйста, Элизабет.

– Я… – начал я, но не мог придумать ответа, который не характеризовал бы меня как извращенца.

– Он уже несколько лет, блин, хочет познакомиться с тобой! Алё, какого хрена?

– Почему? – повторила она.

Я начал потеть. Лоб взмок, под мышками стало жарко. И вдруг произошло так, будто Вы, Ричард Гир, вселились в меня и заговорили.

– Ну, я обратил на вас внимание. Вы показались мне особенной.

– Я не особенная.

– Нет, вы особенная.

– Чем же я особенная? – спросила Элизабет. Она отвернулась от меня и уставилась в стену, плечи ее поникли.

– Ну, начать с того, что мне нравится, как аккуратно вы расставляете книги по их местам на полках. Вы обращаетесь с ними очень осторожно. Пристукиваете каждую книгу пальцем, как будто благодарите ее за то, что она принесла пользу читателю, выбравшему ее, и поощряете ее служить источником знаний для всех остальных. Кроме того, вы не сразу выбрасываете старые книги, а внимательно рассматриваете их, решая, нельзя ли их спасти. Вы не бракуете книгу без крайней необходимости, и, по-моему, это редкое и прекрасное качество в женщине – точнее, в любом человеке. Меня восхищают подобные детали. Большинство людей не тратят времени на эти мелочи, не говоря уже о том, чтобы ценить их. Моя мама ценила мелочи жизни, но она умерла.

– Вы наблюдали, как я делаю все это? – спросила она, бросив на меня взгляд через плечо сквозь завесу из каштановых волос.

– Да. Для меня это самое лучшее, что происходит за день, – если только вы в этот день работаете в библиотеке. Вы, несомненно, лучший библиотекарь, какой у них есть.

– Но я уже сказала, что работаю как волонтер. Они мне даже не платят.

– Для меня это не имеет значения.

Она встала и метнулась на кухню.

– Алё, какого хрена? – вскричал Макс и метнулся за ней.

Там они опять стали шептаться.

Когда они вернулись, Элизабет сказала:

– Расскажи ему о наших проблемах.

– Алё, это, блин, слишком личное.

– Нас выселяют отсюда, – сказала Элизабет. – Грандиозно, не правда ли?

– Алё, какого хрена? Это наше внутрисемейное дело.

– Какая разница, знают об этом или нет? – ответила ему Элизабет и добавила для меня: – Мы разорены.

– Это очень грустно слышать, – сказал я.

Макс покачал головой.

– И что вы будете делать? – спросил я Элизабет.

– У нас осталось немного денег, которых хватит, чтобы доехать до Оттавы. Так что мы поедем туда, каким бы безумством это ни казалось. А дальнейших планов у нас нет.

– Вовсе не обязательно, блин, ехать туда, – вмешался Макс.

– Я обещала тебе, – отозвалась Элизабет, – а я никогда не нарушаю своих обещаний.

– А зачем вы едете в Оттаву?

– Посмотреть долбаный Кошачий парламент, – ответил Макс.

– Что-что?

– Это такое место, где кошки гуляют, где им, блин, захочется, по соседству с долбаным канадским Белым домом. Это одно из лучших долбаных мест во всем свете; правда, я там не был, только читал о нем. Но я вот уже больше десяти лет, блин, хочу поехать туда. Это моя долбаная мечта.

– Я обещала Максу, что съезжу с ним туда на его сорокалетие, – сказала Элизабет. – Мы взяли напрокат машину. Уедем через несколько дней, когда нас официально выселят. А что мы будем делать после этого – понятия не имеем. Захватывающее приключение, правда?

Сарказм Элизабет меня пугал – она была похожа на загнанное в угол огрызающееся животное, обороняющееся словами, как когтями.

– А почему вас выселяют? – спросил я.

– Мы не платим за это долбаное жилье, так как экономим деньги на поездку.

– А что, если тебе принять участие в этом исследовании, о котором говорил Арни? Он ведь предлагал тебе…

– Он же долбаный пришелец!

– Ах да, я забыл…

– Все деньги, какие у нас есть, уйдут на дорогу до Кошачьего парламента, – сказала Элизабет. – А что будет потом – одному Богу известно.

Макс с беспокойством посмотрел на меня, приподняв брови. Прикрыв рукой рот, он прошептал:

– Алё, какого хрена?

– Брат рассказал вам о моем… похищении?

Я ничего не ответил.

– Вы верите, Бартоломью, что инопланетяне похищают людей?

Я понимал, какого ответа они от меня ждут, и сказал «да». На самом деле я в это не верю, но на данном этапе требовалось, чтобы я верил, для Макса и Элизабет это было как бы обязательным условием сделки. Если я хотел, чтобы Элизабет стала моей девушкой, я должен был согласиться на это условие.

– Ему, блин, можно доверять, Элизабет. Он хороший раздолбай, – сказал Макс, заставив меня улыбнуться. – Я проверил его за «Гиннесом». Какого хрена, алё?

– Ну хорошо. Может быть, тогда ты ему расскажешь мою историю, Макс? – спросила Элизабет. – Почему бы и нет? Посмотрим, что он скажет. Может быть, он спасет нас, как сказочный принц. Почему бы и нет?

У меня перехватило дыхание, потому что Элизабет заговорила языком сказок, точь-в-точь как Вивьен Уорд в «Красотке».

Синхронистичность.

Unus mundus.

– О’-блин-кей, – согласился Макс и рассказал мне о том, как однажды летним вечером его сестра шла вдоль реки Дела-блин-вэр и вдруг заметила над водой «белый долбаный шар», который пульсировал и излучал энергию, «словно самая прекрасная долбаная звезда из всех, когда-либо виденных»; шар медленно опускался к земле, «как долбаное семя одуванчика, переносимое ветром».

«Долбаный шар» совершенно загипнотизировал Элизабет, она последовала за ним и шла несколько часов, зачарованная его красотой, но не могла к нему приблизиться. Как бы быстро она ни шла, этот «долбаный гигантский световой шар» оставался на том же расстоянии от нее. Так она шла, казалось, целую вечность, не чувствуя ни усталости, ни жажды. И вдруг – «раз, блин!» – она оказалась в том самом месте, где заметила этот шар, как будто никуда и не уходила. Посмотрев на свой «долбаный сотовый телефон», она убедилась, что время то же самое, точнее, даже минут на пять раньше того момента, когда она увидела свет. Тут она стала подозревать, что сходит с ума.

В ту ночь Элизабет не могла уснуть. Она старалась вспомнить, что же происходило с ней в тот промежуток времени, когда она следовала за светящимся шаром, но чем больше она старалась, тем дальше это событие задвигалось в темный забытый угол ее сознания – примерно как «долбаный сон», который хорошо помнишь утром, но забываешь к «долбаному обеду». Все попытки Элизабет вспомнить детали этого происшествия были напрасны, но она подозревала, что не просто видела «долбаный шар в долбаном небе», а пережила что-то более значительное.

Она испытывала страшную тревогу, грудь ее сдавило так, что она испугалась, как бы с ней не случился сердечный приступ.

На следующий день она пошла к врачу, который обследовал ее и убедился, что с ее сердцем и системой кровообращения все в порядке. По совету врача она легла в психиатрическую клинику, где ей прописали лекарства и «обязательные долбаные уроки пения»; терапевты обсуждали с Элизабет «во всех долбаных деталях» ее детство, отрочество и зрелые годы.

Пролежав несколько недель в этой клинике, она стала вспоминать, что с ней в действительности произошло.

В тот роковой вечер ее затащил на НЛО «долбаный тянущий луч», он перенес ее с берега реки в абсолютно белую лабораторию по исследованию мозга. Там были астронавты с «долбаными удлиненными головами», «блестящими долбаными черными глазами» и «малюсенькими долбаными телами». Руки и ноги у них были тоненькие, как копченые колбаски, а кожа зеленая, как лайм, и вся в пятнах, «как у долбаной лягушки».

Элизабет привязали к операционному столу «жгутами, сделанными из долбаного электричества», и стали проводить над ней какие-то опыты, однако она при этом не чувствовала боли и ничего не боялась. Инопланетяне не открывали рта, но она слышала их разговор в уме: у них были «низкие, блин, и звучные» голоса. Ей сказали: «Это будет недолго. Не сопротивляйтесь, расслабьтесь. Мы делаем это на благо всего вашего биологического вида. У нас называют таких, как вы, героями науки, ибо причиненное вам кратковременное неудобство приведет к значительным достижениям, важным для многих миллионов, живущих по всей галактике. Не волнуйтесь, очень скоро мы вернем вас на вашу планету».

Глаза Макса при этом расширились, он несколько раз энергично кивнул и произнес:

– Алё, какого хрена?

Я посмотрел на Элизабет. Она наблюдала за моей реакцией, но, встретившись со мной взглядом, почему-то пожала плечами.

Из-за того что Элизабет провела несколько недель в больнице после этого «долбаного похищения инопланетянами» и не поставила в известность своего начальника, она потеряла место в рекламном агентстве и стала жить на свои сбережения и работать волонтером в библиотеке, так как «ей всегда, блин, нравились всякие долбаные выдуманные истории».

– А я переехал сюда из своего долбаного Вустера, – добавил Макс.

Элизабет посмотрела на меня сквозь завесу каштановых волос и спросила:

– Бредовая история, правда?

Дома, сидя с отцом Макнами за кухонным столом, я сказал ему:

– После этого Макс пригласил меня поехать вместе с ними в Кошачий парламент в Оттаве. А Элизабет сказала, что ей все равно, поеду я с ними или нет. Как вы думаете, что это значит: меня приглашают в Оттаву, а у вас уже есть для меня паспорт?

– Не имею понятия, – ответил он. – Но я хотел бы познакомиться с этой парой. Бог не устраивает случайных совпадений. Можешь поспорить на собственную задницу.

На следующий день я привел отца Макнами в квартиру Макса и Элизабет. Он рассказал им о церкви Святого Иосифа в Монреале и о том, что он собирается познакомить меня с моим отцом на том самом месте, где он, отец Макнами, будучи подростком, впервые почувствовал, что призван стать священником. Он объяснил также, что Бог перестал разговаривать с ним, а если он познакомит меня с моим отцом, то, может быть, это умилостивит Бога и Он опять заговорит с ним.

– Почему бы нам не поехать вместе? – предложил отец Макнами.

– Видите ли, мы с Максом не очень-то религиозны, – ответила Элизабет, и было видно, что они с Максом считают отца Макнами вконец свихнувшимся. – Мы хотим посмотреть Кошачий парламент, потому что Макс очень любит кошек. А он в Оттаве, а не в Монреале.

– Долбаный Кошачий парламент! – ввернул Макс.

Отец Макнами, очевидно, почувствовал, что к его предложению относятся скептически, и сказал:

– У меня есть деньги, чтобы оплатить поездку, – что меня очень удивило, – и если бы вы разрешили нам поехать с вами в Оттаву и поехали бы с нами в Монреаль, то я поделился бы с вами. Эти города всего в двух-трех часах езды друг от друга.

– А сколько у вас денег? – спросила Элизабет.

– Достаточно, чтобы взять напрокат машину, заплатить за бензин, отели и питание для всех четверых, – ответил отец Макнами.

– С какой стати вы будете платить за нас? – спросила она.

– Вы друзья Бартоломью, которых он любит, и этого для меня достаточно.

– Я не могу назвать его другом, – возразила она. – Мы только вчера познакомились.

– Он мой долбаный друг, – вмешался Макс. – И чем больше народу, тем меньше шансов быть похищенным пришельцами. Это, блин, научный факт. К тому же мы, блин, на мели. Ты же говорила, что не знаешь, хватит ли нам денег на поездку.

Элизабет в нерешительности подняла глаза к потолку.

– Интуиция говорит мне, – сказал отец Макнами, – что нам суждено ехать вместе. Я чувствую, что Макс и Бартоломью согласны. Вчетвером будет веселее, вам не кажется?

– Точно, блин! – поддержал его Макс.

– Ну что ж, это твой день рождения и твой подарок, – сказала Элизабет Максу.

И на этом, как ни удивительно, вопрос был решен.

Сегодня утром мы погрузились во взятый напрокат «форд-фокус» и двинулись на север.

Элизабет и отец Макнами вели машину по очереди, потому что у нас с Максом не было водительских прав.

Отец Макнами, очевидно, решил, что нас надо развлекать историями и сказками, как детей на ночь, и рассказал нам о жизни монаха Андре Бессета. В двенадцать лет он остался сиротой, был слабым, часто болел и нигде не учился, но твердо верил во всемогущество святого Иосифа. Многие впоследствии считали, что и сам брат Андре обладает даром целителя, но он это отрицал и сердился, когда ему приписывали чудодейственные способности. Он говорил, что чудеса может творить только святой Иосиф. Тем не менее люди приезжали отовсюду к построенной им часовне в надежде, что он их вылечит.

– Теперь его сердце выставлено на обозрение, – заключил свой рассказ отец Макнами. – Эта история вдохновила меня в молодости и продолжает вдохновлять до сих пор.

– Настоящее сердце? – спросила Элизабет из-за своего каштанового занавеса. История отца Макнами явно не вдохновила ее.

– Да.

– Алё, какого хрена? – спросил Макс и прикусил язык.

– В семидесятые годы его украли, но затем оно было возвращено.

– Зачем кому-то понадобилось красть его сердце? – спросил я.

– Не имею понятия, – ответил отец Макнами.

– А каким образом его вернули? – спросила Элизабет.

– Нашли в подвале, насколько я помню.

Элизабет тихонько вздохнула и ничего не сказала. Она сидела на переднем сиденье, спрятавшись за свои волосы; мне было видно ее отражение в боковом зеркале.

После этого надолго воцарилось молчание.

Мы ехали и ехали на север, глядя из окон на кучи грязного снега, который отгребли с дороги на обочину, пока, усталые и голодные, не добрались до мотеля.

Так я оказался на автостоянке мотеля в Северном Вермонте, откуда пишу Вам письмо. Дыхание мое рассыпается серебристыми искрами в воздухе, а руки покраснели от холода.

Время от времени я трогаю свой новый кристалл и смотрю на небо в поисках парящих там световых шаров, но пока что ни одного не видел.

Макс подарил мне этот тектит за обедом. Обедали мы в закусочной под названием «Продукты Зеленых гор». Он перегнулся через стол и надел мне на шею защитный кристалл, а музыкальный автомат играл в это время «Не будь жестока» Элвиса.

Элизабет сказала, что, согласно мнению ученых, тектиты образовались миллионы лет назад, когда крупные метеориты разбивались о поверхность Земли.

– Так что этот долбаный тектит связывает тебя с тем, что находится за пределами долбаной земной атмосферы, – провозгласил Макс, вызвав неодобрительные взгляды со стороны других обедающих, – потому что он был в контакте с великим долбаным неведомым там, наверху. – Он указал пальцем на потолок. – Это долбаная теория ударной силы. Метеориты ударяются о Землю с такой, блин, силой, что все материалы взлетают в долбаный космос и затем падают дождем на нашу долбаную планету, как какие-нибудь каменные астронавты.

Макс продемонстрировал теорию ударной силы в действии, стукнув кулаком по столу.

– А связь с долбаным космосом означает защиту, – продолжил он, качая своим толстым пальцем. – Доверься мне, блин. Я разбираюсь в этих вещах получше какого-нибудь долбаного среднего американца.

Максу явно требовалось подтверждение правоты его слов, и Элизабет, по-видимому, подыгрывала ему, так что я кивнул и погладил блестящий бронзовый камушек, висевший у меня на шее.

– Алё, какого хрена? – одобрительно кивнул Макс. – Долбаная защита.

Я опять кивнул, чтобы показать, что согласен или, по крайней мере, не возражаю.

Мы продолжали обедать молча, но дружно, как одна семья. Не помню уже, когда я в последний раз обедал в обществе более двух человек. Наверное, это было после того, как те подростки ворвались к нам, все разгромили и устроили туалет из наших постелей.

Было приятно чувствовать, что вокруг тебя люди, – как будто ты сидишь морозной зимней ночью, завернувшись в одеяло и потягивая горячий шоколад из чашки.

Жаль, что Вас не было с нами, Ричард Гир. Вы наверняка получили бы удовольствие от обеда – ну, по крайней мере, от совместной трапезы.

– Причастие? – спросил я отца Макнами, когда он украдкой сделал глоток из своей фляжки.

– Именно, – ответил он, улыбнувшись Максу и Элизабет.

После этого тишина нарушалась лишь стуком ножей и вилок о тарелки, музыкой ретро, создававшей негромкий фон, и разговорами за соседними столиками о погоде, спорте, местных событиях и качестве потребляемой пищи.

Отец Макнами продолжал мурлыкать себе под нос «Не будь жестока» еще долго после того, как песня перестала звучать. Он мурлыкал ее всю дорогу, пока вел «форд-фокус» до мотеля, и, возможно, все еще мурлыкает ее в постели.

Прежде чем я вышел на улицу из нашего номера, чтобы написать Вам письмо, отец Макнами сказал, что мама очень любила Элвиса Пресли и была даже однажды на его концерте еще до моего рождения.

Он сказал, что «Не будь жестока» была одной из ее любимых песен.

Я не знал этого.