Проснувшись, я обнаруживаю, что лежу под теплым пуховым одеялом.
Я весь мокрый от пота.
Свет выключен, шторы задвинуты, но огни большого города просачиваются сквозь плотную ткань и освещают прямоугольник окна.
У меня уходит секунда, чтобы понять, где я нахожусь и как очутился на диване своего преподавателя по холокосту, и тут же чувствую прилив адреналина.
Я сажусь и думаю: Что, черт возьми, вчера произошло?
Затем проигрываю события вчерашнего дня в голове, пытаясь вспомнить. А когда дохожу до места с Ашером Билом, то начинаю сомневаться, правильно ли я сделал, рассказав о нем герру Силверману, и не совершил ли я вроде как роковую ошибку. Я ему доверяю, но при этом знаю, что ему придется рассказать все другим людям, поскольку я нуждаюсь в помощи. А что, если эти другие люди решат, будто я извращенец, и сделают со мной такое, отчего у меня навсегда съедет крыша? Как я могу доверять тому, кого совсем не знаю? Я понятия не имею, что будет дальше, и у меня вдруг возникает такое чувство, точно меня облепили разъяренные скорпионы и пауки. Я даже не пытаюсь вспомнить свою исповедь герру Силверману во всех подробностях. Что ж, с этим проехали.
Может, мне не следует здесь находиться?
Может,
мне
действительно
следовало
себя
убить?
А еще я начинаю волноваться, что герр Силверман мог проверить фотки в моем мобильнике и натолкнуться на ту, где Ашер Бил занимается суходрочкой, и вправду решить, будто я извращенец, поэтому я хватаю мобильник с кофейного столика, нажимаю на кнопку фотокамеры и смотрю, что там записано.
Просто блик от оконного стекла в спальне Ашера, поэтому я стираю фото, и мне сразу становится легче, хотя и не совсем.
Вот если бы стереть последние двадцать четыре часа!
Я проверяю список вызовов, не нахожу никаких звонков от Линды и даже не знаю, что и думать.
С одной стороны, я чувствую громадное облегчение, а с другой – страшное разочарование, что несколько сбивает с толку.
Я лезу в карман проверить, на месте ли чек на шестизначную сумму, который я пытался вручить Бабаку, а затем, сам не пойму почему, рву чек на миллион мельчайших кусочков, и кусочки эти устилают пол в гостиной герра Силвермана, у которого наверняка возникнут проблемы с уборкой, уж больно их много.
Я не в состоянии мыслить здраво.
Я не уверен, что могу себе доверять.
Я смотрю на закрытую дверь спальни герра Силвермана и думаю о том, как он сейчас спит в одной постели с Джулиусом, как им живется вдвоем в городе, который не имеет ничего общего ни со мной, ни с моей дерьмовой средней школой, ни с уроками герра Силвермана, а также о том, как я вторгся в их мир, переступив все на свете красные линии. И нетрудно понять, почему так разозлился на меня Джулиус, ведь я вел себя будто самый что ни на есть настоящий психопат, и от этого у меня на душе снова становится паршиво, так как герр Силверман просто пытался делать что должно, и это удивительно, ведь никто не пытается делать что должно, но прямо сейчас мое место рядом с Линдой и с моим папой. А поскольку как родители они полностью облажались, у меня в результате съехала крыша и герру Силверману пришлось разгребать мое дерьмо, что по отношению к нему не слишком-то справедливо и в конце концов может быть чревато для меня разными нехорошими вещами. Все это странно, поскольку мне реально нравится герр Силверман, и вообще, он искренне печется о свихнувшихся ребятах – взять хотя бы тот факт, что он встретился со мной под мостом, когда все нормальные дети уже давно спят. Но мне не следует здесь находиться. Это была ошибка. Моя вина. Я точно знаю. И возможно, ему не следовало приходить мне на помощь. Возможно, нельзя быть слишком уж хорошим в ущерб себе. И надеюсь, я не втянул его в неприятности.
Интересно, разговаривал ли он с Линдой после того, как я отрубился, и что, блин, он ей там наговорил?
И смог ли он заставить ее почувствовать себя хотя бы капельку виноватой из-за такой непростительной забывчивости? Смог ли он пробиться сквозь всю эту штукатурку на фасаде высокой моды?
И как много он рассказал ей о том, что случилось?
И было ли ей хоть чуточку не наплевать?
Я абсолютно уверен, что теперь герр Силверман впутает в это дело школьное начальство и школьный психолог станет оценивать мое психическое состояние с целью определить, представляю ли я угрозу для себя или окружающих, а когда они поймут, насколько оно неустойчивое, то накачают меня лекарствами и посадят в психушку, и я сразу начинаю волноваться на тему, как и где все будет происходить. А что, если это окажется даже хуже моей теперешней жизни?
А что,
если герр
Силверман
ошибается
насчет
моего
будущего?
Неожиданно я понимаю, что пора сваливать отсюда, пока он не проснулся.
Свалить как можно быстрее подальше от герра Силвермана и нашего разговора прошлой ночью – теперь для меня задача номер один.
Я навязываю свое общество.
Меня здесь не должно быть.
Возможно, я даже не должен оставаться в живых.
Возможно, я просто хочу насладиться последними часами свободы, прежде чем меня посадят в психушку.
Возможно, я просто нуждаюсь в личном пространстве.
Так или иначе, я медленно встаю и на цыпочках прокрадываюсь мимо закрытой двери спальни в кухню, где нахожу приклеенные к холодильнику стикеры.
Я пишу:
Герр Силверман!
Не беспокойтесь; я в порядке. Хочу побыть один.
Еду домой. Опасность миновала.
Не о чем беспокоиться. НЕ О ЧЕМ.
Простите.
Спасибо вам.
Л. П.
P. S. Извинитесь за меня перед Джулиусом. Такого больше не повторится.
Обещаю.
Я на цыпочках пробираюсь через гостиную и чувствую огромное облегчение от того, что входная дверь закрывается без скрипа и скрежета.
Я ушел.