Так вот она какая, смерть.

Он плыл над широкой голубой равниной. Прямо над головой висело тусклое солнце, оранжевое и морщинистое от старости.

Ощущалось движение, огромная скорость, хотя сам он, вроде, и не двигался вовсе. Вероятно, перемещалось само это место.

Ему неоднократно приходилось слышать о посмертных впечатлениях людей: пациентов, умерших на операционном столе; жертвах несчастных случаев; утонувших; тех, у кого внезапно, по каким-то причинам, останавливалось сердце. Возвращенные к жизни современными медицинскими технологиями, они рассказывали о своих видениях: туннелях из темноты к свету; встречах с давно умершими родственниками или друзьями; возврат в собственное тело. Но, вернувшись, они, в большинстве своем, становились совсем другими.

Изменился ли я, спросил себя Гарри.

Впечатления не укладывались в общепринятую модель. Но ведь я действительно умер? Он прекрасно все помнил: и удар ножа Томаса, безболезненно вскрывший его горло, и запах крови, хлынувшей на грудь. Вспомнил, как в последний момент успел убить Томаса, прежде, чем навалилась темнота и принесла его сюда.

Ну что ж, такая смерть не так уж и плоха.

Конечно, было грустно. Кто похоронит его тело? Не то, чтобы это казалось очень важным, нет, просто мысль о своем трупе, гниющем среди этих камней, беспокоила его. А что с Фрего? Он тоже мертв? Может, они встретятся с ним, с отцом? Тогда они могли бы сесть, поговорить. Эта мысль немного утешила его. Жаль, конечно, что Томас здесь, этого Гарри совсем не хотелось бы. Он больше не боялся этого человека, смерть покончила со всеми страхами…

Маленький человек подошел к нему и улыбнулся кривоватой улыбочкой. Незнакомец был странно одет: темные голубые джинсы, тяжелые ботинки, черная кожаная куртка старинного покроя. Крючковатый нос далеко выдавался с маленького лисьего личика, глаза непрестанно меняли цвет.

— Вы пришли, чтобы показать мне дорогу?

Человечек только ухмыльнулся. Обернувшись, он поднял руку и щелкнул пальцами в сторону горизонта и древнего солнца, словно конферансье, представляющий новый акт пьесы. На горизонте появилась линия света, формой напоминающая меч.

Когда Гарри оглянулся, маленький человечек исчез.

Свет был ослепительным, и он закрыл глаза. За прикрытыми веками некоторое время плясали огненные круги, затем они исчезли. Теперь он слышал голос.

— …не проснулся?

Что-то не то, подумал Гарри. Смерть была мирной, спокойной, а здесь боль. Еще голоса, почти неразборчивые.

— Основные показатели состояния организма приближаются к норме. Бодрый голос, профессиональный тон, термины врача.

Странно, откуда в аду врачи? Мысль несколько развеселила и губы его дернулись.

— Гарри?

Чазм. Этот голос он никогда не забудет. Бог мой, неужели Чазм тоже умер?

— Гарри, ты меня слышишь?

— Да.

— Ну, слава Богу! — Голос понизился до нижних регистров, богатых гармоний, полных беспокойства и сочувствия. Но почему? Ведь все в порядке, я мертв, и никто не может причинить мне теперь боль.

— Ты выкарабкался, — выдохнул Чазм. — Можешь открыть глаза. — Пауза. — Ах да, свет. Притушите кто-нибудь свет!

Яркое сияние больше не проникало сквозь закрытые веки. Усталость навалилась на Гарри. Все стало слишком реальным. Теперь он ощущал под собой твердую кровать, а когда попытался пошевелить головой, что-то удержало его.

— Не двигайся, — предупредил Чазм. — Ты висел на волоске.

Юноша открыл глаза. В тусклом свете темное лицо коротышки сверкало, как рождественская елка.

— Мы так волновались.

— Я живой? — спросил его Гарри.

— Конечно.

Нечто важное ускользнуло от него. Он заплакал.

— Я умер.

— Да, на некоторое время сердце остановилось. Я же говорил, ты висел на волоске.

— Расскажите мне, что случилось.

Они находились в небольшой комнате, заставленной сияющими аппаратами, которые мигали разноцветными лампочками. Гарри лежал на спине, от его тела к приборам шли провода и пластиковые трубки, в которых пульсировали и пузырились какие-то жидкости.

Соединен, подумал он. Я вновь соединен с миром.

Ему было лишь семнадцать, а чувствовал он себя глубоким стариком.

Они убили моего отца, они убили Фрего. Ими убита Золотоволосая девушка. Они убили и меня… Но я вернулся.

— Я, конечно, последовал за вами, — начал Чазм.

Гарри посмотрел на него.

— Да. Я упоминал, что мое правительство интересуется Эрлом Томасом и тем, как он оказался именно в этом месте.

— Но оно пусто, заброшено. Там давно ничего и никого нет.

— Ты не совсем нас понимаешь. Здесь, на Ариусе, все несколько по-другому. У нас есть свои секреты и мы должны хранить их.

— Секреты? — Гарри не понимал о чем идет речь. — В том здании?

— Возможно.

Юноша вдруг почувствовал себя суровым и сильным. Смерть освободила его.

— Тогда Эрл Томас разгадал все ваши тайны. — Гарри говорил резко, грубо. — Он был там. Он надругался над вашей святыней. А потом я убил его.

— Ты убил его? — Глаза Чазма непрестанно меняли цвет. — Кого?

Гарри терпеливо, словно несмышленому ребенку, пояснил:

— Я убил Эрла Томаса и сделал это после того, как он убил меня.

Чазм разве руками.

— А где же тогда его тело?

Три дня спустя Гарри уже мог вставать и самостоятельно передвигаться. В ванной он смог рассмотреть оставленный Томасом след: тонкую красную линию, украшающую его горло, словно ожерелье. Юноша ухе совсем не чувствовал боли. Как сказал Чазм? «Ты выкарабкался»? Что ж…

Гарри вспомнил недавний разговор с коротышкой.

— Мы прибыли, когда ваш отряд уже уничтожили, — говорил тот. — Там был страшный бой. Мы нашли тебя с ужасной раной и медикам чудом удалось спасти тебя.

— И вы больше ничего не обнаружили?

— Нет. Кроме останков вашей группы. В здании тоже никого не было только обломки ваших роботов и лазерных пауков. Никаких следов Фрего или кого-либо еще. Ты уверен, что все случилось именно так, как ты рассказываешь? Ведь ты был в таком ужасном состоянии.

— Именно так все и было. — Гарри улыбнулся. — Я никогда ничего не забываю. Никогда.

Да, никогда, повторил мысленно Гарри.

Он причесывал свои темные волосы. Они отросли длиннее, чем ему нравилось. На полочке под зеркалом лежал футляр с контактными линзами. Открыв его, Гарри нахмурился. Нет больше причин маскироваться. Фрего погиб. Томаса нет. Артефакт исчез. Прятаться стало не от кого, он остался один. Юноша вытряхнул содержимое футляра в унитаз. Тонкие голубые стеклышки с тихим звоном упали в воду.

Он все еще чувствовал слабость, но знал, что это скоро пройдет: он поправится, и жизнь пойдет своим чередом.

Какая жизнь?

Гарри снова посмотрел на себя в зеркало. И без того худое лицо стало изможденным, скулы выпирали. В уголках глаз появилась тонкая сеть морщинок, а у крыльев носа пролегли глубокие складки.

Я постарел, отметил он с удивлением. Семнадцать. Еще три года учебы в колледже? А потом? Все это казалось таким далеким, нереальным.

Почистив зубы, Гарри посмотрел себе в глаза — глаза чужие, видевшие смерть — и решил, что наконец понял. Всему происшедшему он мог быть благодарен за одно — страха он больше не испытывал. Теперь будет легче бороться.

Он вздохнул и, наклонившись, достал из унитаза линзы, протер их и положил их обратно в футляр.

Гарт, Фрего, Золотоволосая…

Артефакт…

Эрл Томас…

Ничего еще не закончилось.

Чазм Инкорпорейтед-А сидел в интерфейсной комнате и вслушивался в шорохи Вселенной. По неоновой татуировке лица пробегала рябь в ритм биению его пульса. Глаза были свинцово-серыми. Мерцающие нити соединяли его с безмолвными машинами. Кресло, в котором он сидел, меняло форму с каждым его движением, повторяя линии его тела.

Все это, конечно, лишь игра. Оборудование так примитивно и никчемно. Но нужно поддерживать традиции. Ариус полон традиций. И тайн. И лжи.

Ариус был загадочным миром. Чазм сам Ала себя был загадкой. Секреты, казалось, состояли из секретов же. Раскроешь один, а внутри — другой, а в другом — третий, и так до бесконечности, подобно древним земным игрушкам. Как это они назывались? Матрешки, кажется, изобретение русских.

На Ариусе всегда происходило много странного и необъяснимого. И вот теперь — Томас. Чазм боялся его. Очень боялся. Могущество этого человека казалось устрашающим. У него были свои секреты, и он себя почти не обнаруживал. Проблеск там, намек здесь. Темная лошадка. Он нарушал все планы и не соблюдал никаких правил.

Так Чалм сидел и думал. О Гарри Хамершмидте. О страшной загадке по имени Эрл Томас. Думал и ждал.

— Ты неплохо выглядишь.

Гарри зачерпнул ложкой что-то похожее на овсянку и имевшее определенно фруктовый вкус.

— Благодарю.

— Как ты себя чувствуешь?

Они сидели одни за огромным столом из железного дерева, Гарри завтракал, Чазм с другого конца наблюдал за ним.

— О'кей. Небольшая слабость, но уже гораздо лучше.

— Медики утверждают, что не останется даже шрама.

— Хорошо бы, — Гарри сглотнул.

— Для такого молодого парня, как ты, неприятно было бы иметь подобное украшение. Девушки и все такое…

Юноша осторожно положил ложку рядом с тарелкой и промокнул губы белой льняной салфеткой.

— Прекратите нести чушь, Чазм.

— Что?

— Вы обращаетесь со мной, как с ребенком. Мне это надоело.

Коротышка склонил голову набок. Цвет глаз прошел через все оттенки голубого: индиго, ляпис, лазурь, аквамарин.

— Гарри, тебе семнадцать. Юридически, ты ребенок на большинстве планет. На твоей собственной планете.

— Где, Чазм? На Хоготе? Но мой отец мертв. На Земле? Я там никого не знаю. Может, здесь, на Ариусе? Я и здесь ребенок? В конце концов, я умер здесь. Хотя, можно сказать, второй раз родился.

Сарказм был таким свирепым, что Чазм отвел взор от зеленых яростных глаз юноши. Его взгляд — слишком умудренный, слишком проницательный для молодого парня — напугал Чазма. Это были глаза тайны. Но какой? Вот в чем вопрос.

— Да, — сказал Чазм.

— Что «да»?

— Ариус теперь твоя планета, если желаешь. Я состоятельный человек. Хотя я ни в чем перед тобой не виноват, но чувствую какую-то ответственность. Так что, это твоя планета. Этот дом — твой дом. Если хочешь.

На мгновение окаменевшее лицо Гарри смягчилось. Он заморгал глазами.

— Это… это очень великодушно с вашей стороны, Чазм. Очень… заботливо. — Юноша помотал головой. Голос его стал ледяным. — Но это, конечно, ложь. Не ваши слова, нет. У вас свои интересы, не так ли?

Чазм смотрел на молодого человека. Это ужасно. Такой цинизм вызвал у него отвращение, чуть ли не тошноту. Но он и виду не подал, он не мог. Потому что Гарри говорил чистую правду, и они оба знали это.

— Твой дом… — снова начал коротышка.

— Оставьте. Я принимаю ваше предложение.

— Ты согласен?

Гарри встал. Лицо его побледнело и напряглось.

— Да. Мне ведь нужно где-то остановиться, не так ли? — Он повернулся и медленно пошел к двери, потом остановился. — И вы действительно ответственны.

Чазм долго сидел неподвижно после ухода Гарри. Он лишь положил свою правую руку на левую, чтобы унять в ней дрожь.

Она вошла, не постучав. Гарри поднял голову и взглянул в ее глаза, почти такие же зеленые, как и у него, только затененные и с темными крапинками, похожие на потрескавшиеся изумруды.

— Вы кто?

Прошла неделя после того памятного разговора с Чазмом. Гарри бродил по залам и галереям огромного дома в горе, рассматривая чудеса, которые оставляли его равнодушным. Коротышка, казалось, избегал его, да и сам он не особенно жаждал общения. Он внутренне готовился к чему-то, что, он был уверен, вскоре должно было произойти.

— Глория. Можешь называть меня Глорией.

Грива черных волос, утонченные черты лица. Движения быстрые, точные и уверенные.

— Почему я должен как-то вас называть?

На ней была черная блузка, плотно обтягивающая грудь, и черные брюки. Пальцы, длинные и белые, казались единственной спокойной деталью в ее облике.

Она плюхнулась в кресло напротив.

— Если откровенно, Гарри, мне наплевать.

Гарри скривил уголки рта.

— Вам нравятся старые фильмы?

— Я сама — старый фильм, дружок. А ты?

Она начинала ему нравиться. Дело было не в физической привлекательности, хотя эти облегающие кожаные брюки пробудили в нем определенные чувства, а в ее манере держаться. Она чем-то неуловимо напоминала Фрего, какой-то уверенностью в себе, что ли. И никакой рисовки. Абсолютно никакой.

— Может быть, перейдем на «ты»?

— Согласен. Могу ли я доверять тебе?

Ее зеленые глаза сверкнули. Она подняла бледную ладонь и стала изучать свои пальцы с кроваво-красными ногтями.

— Я, кажется, не просила твоего доверия.

— Хорошо. — Он ухмыльнулся. — Мы поладим.

— Этого я тоже не просила. — Глория опустила руку.

— Кем ты приходишься Чазму?

Она непрерывно дымила, прикуривая каждую новую сигарету от тлеющего окурка предыдущей. Эта привычка ему не нравилась, но он подозревал, что его мнение мало ее заботит. Сейчас она раздавила очередной окурок о край бесценной вазы и выпустила длинное голубое облако дыма.

— А как ты думаешь?

— Ну, не знаю… Любовница. Подруга. Может, работаешь по найму?

Ее смех удивил его. Хриплый, вязкий, горловой. Чрезвычайно сексуальный. Он ощутил некоторые неудобства, как с той девушкой в ресторане, на Петербурге.

— Кое-что из упомянутого, — наконец сказала она. — Это имеет значение?

Глория нравилась ему все больше и больше. Давно он не чувствовал себя так раскованно, когда обычный разговор доставлял ему удовольствие. В ней, несомненно, были глубины, но он не испытывал желания погружаться в них. И на поверхности было неплохо.

Он пожал плечами.

— Это зависит от… — Гарри запнулся.

— От чего?

— От того, чего ты хочешь. И хочешь ли ты этого от меня.

Она улыбнулась.

— Если я чего-то хочу, Гарри, я беру это.

— Даже так?

— Да, именно так.

Они обедали вместе в огромной столовой. Чазм отсутствовал. Обычно он сидел в одном конце стола, а Гарри — в противоположном, причем так далеко, что им обоим приходилось чуть ли не кричать при разговоре. На этот раз, когда робот-официант посадил их подобным образом, Глория рассмеялась, обошла вокруг стола и села рядом с Гарри.

— Сюда, глупая ты жестянка, — сказала она роботу. — Поставь тарелки сюда.

— Чазм, — отметила она позже, — иногда ведет себя, как напыщенный осел.

Гарри опять пришлось угощаться каким-то странным деликатесом, но сейчас даже непривычная пища казалась вкусной.

— Не знаю почему, — признался он, — но мне очень легко с тобой.

— А я знаю. Потому что я первая, кто относится к тебе просто как к человеку, с тек пор, как ты умудрился напороться глоткой на нож.

Юноша рассвирепел.

— А тебе когда-нибудь распарывали глотку?

Ни слова не говоря, Глория оттянула пальцами воротник своей блузки. Гарри уставился на тусклую линию, тянувшуюся от правого уха почти через всю шею.

— Ты могла бы от этого избавиться, — сказал он ошеломленно.

— Я не хочу расставаться с воспоминаниями.

После обеда они вышли на высокий балкон, вырезанный в утесе, который спускался метров на триста прямо к бассейну с водой василькового цвета. Солнце, светившее из-за горы, окрасило медью покрытые лишайником скалы вокруг бассейна. Прохладный ветерок взъерошил волосы и разрумянил щеки.

— У вас есть зима?

— Да. У планеты довольно большой осевой наклон. Некоторым Ариус напоминает Землю.

— А тебе? Что тебе напоминает Ариус?

— Родной дом, — задумчиво сказала Глория. — Ариус напоминает мне Родину.

Гарри удивился тому, как тронули его душу ее слова. Вспомнился Хогот. Тысячелетние приземистые громады Большого Гота, небоскребы Конфедеративного Анклава, бесконечная суета Риф Сити. Родной дом…

— Чего ты хочешь? — спросил он напрямик.

Она внимательно посмотрела на него.

— Я хочу помочь тебе.

Что-то в нем оборвалось. Он покачал головой.

— Уходи.

— В чем дело? Я что-то не так сказала?

— Ты, вероятно, хочешь, чтобы я доверял тебе. — Гарри не понимал, что на него нашло. Слова лились сами, помимо его воли. — Ты хочешь мне помочь, а я должен верить тебе. Ведь к этому ты клонишь?

— Какие мы вспыльчивые. Не слишком ли ты молод, чтобы быть столь циничным?

Он не ответил.

— Нет, не слишком, — ответила на свой вопрос Глория. — Думаю не слишком. Ну, что же, тем лучше.

— Что значит «лучше»?

— Это значит, хорошо, что ты не такой уж невинный младенец. Наивняк. Иначе было бы гораздо труднее.

— Помочь мне? — добавил он с горечью.

— Ты что, никак не врубишься?

Он молчал.

— Я не хочу помочь тебе. Я хочу помочь убить Эрла Томаса.

Гарри смотрел вниз, на голубой бассейн. Спокойная водная поверхность покрылась рябью от налетевшего порыва ветра, и на мгновенье бассейн превратился в огромный, пустой глаз.

Юноша почувствовал, как напряжение улетучивается. Он ощутил легкость и чистоту. И готовность.

— Ты можешь это сделать?

— Да, — не задумываясь ответила она.

— Тогда я сделаю то, что ты захочешь.

Она тронула его за плечо. В первый раз она прикоснулась к нему, и это вызвало легкий трепет.

— Не таким образом, — сказала она. — Но, по крайней мере, начало положено.