Солнце клонилось к закату, когда с улицы донёсся гул встревоженных голосов. Следом к ограде Лозовичей подошёл староста в сопровождении группы сельчан.

– Никифор! – крикнул он зычно. – Подь сюды! Дело имеется!

И когда Никифор Ворсанафьевич, и большая часть его семьи, а также Шурка, вышли на улицу, развернул лист бумаги.

– С сего дня, – прочитал староста, – имение, все прилегающие деревни, а також сельцо со всем населением переходят во владение графа Леркендорфа Лериана Антальевича.

– Ух, ты! – услышав это, выпучил глаза Шурка.

Заметив юного князя, староста снял шапку и отвесил вежливый поклон.

– Отныне, – продолжил он, – отменяется всякая барщина и вводится повсеместный оброк.

В толпе заволновались.

– А поскольку же оброку положено?

– По двенадцати рублёв в год! – объявил староста в полной тишине.

Кто-то охнул. Кто-то ругнулся. А какая-то баба запричитала истерично, с подвывом.

– Что ж это деется? – возмутился Лозович. – Самые сквалыжные паны и те оброку берут не более шести целковых. А нам выходит аж в два раза более?! Нешта ты, Родион, – обратился он к старосте, – не ведаешь, что нам такой повинности не осилить?

– Я-то ведаю, – покачал головой Родион, – да новый пан больно крут. Ничего слушать не желают – вынь да положь ему, и всё тут.

– По миру он нас с эдаким оброком пустит, – заговорили в толпе. – Быть голодному году.

Шурка протиснулся поближе к старосте.

– С чего это граф тут хозяином стал? – поинтересовался.

– Дык господин Переверзев всё вчистую проиграл, – пояснил Родион. – Купчую на имя вашего товарища составили. Всё чин чином. А опосля взяли и застрелились. Фёкла Фенециановна отныне вдовица. Да, пожалуй, ещё и не ведает ни о чём. Не нашли её дворовые, сколь ни искали.

– А зачем же графу деньги понадобились? – спросил, наливаясь гневом, Шурка.

– Желают аглицкие машины купить – мануфактуры открыть.

– Вот гад! – помахал кулаком Шурка и, не прощаясь, бросился через луга прямиком к помещичьей усадьбе.