В трактир Шурка вернулся далеко за полдень. Открыл дверь, оглядел харчевню и едва не присел от неожиданности. За одним из столов вместе с его другом Стопочкиным сидел учитель биологии. «Ё-моё! – растерялся Захарьев. – Как он тут оказался? Неужели Лерка напортачил?». В следующий миг Лера его заметил и приветливо замахал рукой.

– Князь, – позвал он, – ходить к нам.

«Странно, – удивился Шурка, – почему он при Пантелеймоне Юрьевиче англичанином прикидывается и князем меня называет? Наверное, биолог нас тоже не узнал».

Приблизившись к столу, Захарьев, не зная, что сказать, в нерешительности стал перед учителем. Со стороны это выглядело забавно – ведь Шурка, как важный барин, блистал роскошными одеждами. А Пантелеймон Юрьевич, наоборот, был одет скромно, и если казался человеком из господского сословия, то самого мелкого и наибеднейшего. Впрочем, никто княжеского смущения не заметил, кроме, конечно, Леры.

– Бывайте знакомы, – хихикнул он, и Шурка окончательно утвердился в мысли, что биолог их принял за дворян.

– Учитель естественных наук, – хитро щурясь, указал Лера на Пантелеймона Юрьевича.

Тот встал и склонил голову на старинный манер. «Что же это такое?» – совсем растерялся Захарьев.

– Учитель малого народного училища Феофилакт Дружинин, – назвался учитель.

– Феофилакт Гаврилович, – уточнил Лера.

Только тут Шурка понял, что перед ним совсем другой учитель, который похож на Пантелеймона Юрьевича, как две капли воды.

– Может, даже дальний родственник, – подмигнул Лера.

Обрадованный таким обстоятельством Шурка отвесил старинному учителю нижайший поклон.

– Давно в сих краях? – вальяжно, как и подобает князю, раскинулся он на стуле.

– На днях прибыл, – сел на своё место Дружинин. – Имею повеление открыть в здешнем граде храм познаний для детей низшего сословия.

– А открытие намечено на 1 сентября? – со снисходительной улыбкой предположил Шурка.

– Чем же сей день примечателен? – удивился учитель. – Открыть наказано 22 сентября, аккурат в день годовщины коронования государыни.

Напыщенность с Шурки словно ветром сдуло.

– А кого учить будете? – совсем уж просто спросил он.

– Да всех, кто желание изъявит. Потому училище и названо народным.

– Верно, это есть только в этот город? – спросил Лера, удивлённый тем, что в царские времена учили бесплатно.

– Отчего же, – с неудовольствием покосился на него Феофилакт Гаврилович. – Наказано малых народных училищ возвести никак не менее трехсот. Токмо в нынешнем годе по уездным да губернским городам откроют ровным счётом 25.

– А что же, до этого вообще ничего не было?

– Ранее отроки в духовных семинариях обучались, коих было немного. А четыре года назад открыли Учительскую семинарию в стольном граде.

– Вы, вижу, недавно на Русь прибыли, – предположил с добродушной улыбкой Дружинин. – Ничего о наших новациях не ведаете.

– Так есть точно. Лондон да Париж, – закатил мечтательно глаза Лера, – жили-поживали, пока к вам не попали.

– Часом не через Австрию ехали?

– А что? – насторожился Шурка, предполагая, что речь опять пойдёт о масонах.

Но учителя политика мало интересовала. Дружинин жил только одним – идеей всеобщего обучения простого люда.

– Могли полюбоваться, – пояснил он, – как в тамошних землях устроено народное образование. Ранее-то у австрияк, как и у нас обучали – через пень колоду. А в останние годы всё преобразилось. И заслуга сия принадлежит Фёдору Ивановичу Янковичу. По происхождению они из сербов. И на самом деле зовут их Теодор, а полная фамилия Янкович де Мириево. Они самые и помогли австрийскому императору устроить школьную реформу, каковых ещё не бывало в мире. Потому Екатерина Великая и призвала их к российскому престолу. Зело Федор Иванович мудры. В 1782 годе они-то на Руси семинарию и открыли, в коей учителей обучают для народных училищ. И я у них учился. Великий человек.

Тут Дружинин трижды перекрестился, одновременно прошептав короткую неслышную молитву за здравие.

– Раньше как было, – продолжил он. – Учитель занимался не с классом, а с каждым учеником в отдельности. Оттого в комнате стояло непрестанное гудение: всяк зубрил своё. А ныне будем обращаться ко всем ребятам. И доска отныне будет одна большая, на коей учитель мелом будет писать объяснения и задания для всех. Также устроим перед уроками переклички с непременным отзывом «здесь». А кто захочет чего спросить или ответить, тот должен поднять левую руку. А ещё будут обязательно классный журнал, экзамены и каникулы…

– Да знаем мы всё это, – отмахнулся Шурка и тут же спохватился, вспомнив, что знать он этого не может.

Но Дружинин понял его по-своему.

– Ах, я и позабыл, – виновато улыбнулся он, – вы ведь сие в Австрии видали. Вас не удивишь. К слову сказать, и там, и тут всё дело рук Янковича.

– Ох, как Фёдор Иванович за народное образование ратуют, – покачал головой Феофилакт Гаврилович. – Благослови, Господь. За несколько лет подготовили и издали, почитай, 70 разных учебников, из коих десять собственной дланью начертали.

– А сколько же лет в вашей школе будут учиться?

– Три года. Ежели зимой, то с 8, а летом с 7 часиков и до 11. Затем следует перерыв. А с двух часов дня до четырёх снова уроки.

– А преподавать что будете, Закон Божий?

– Не токмо. Окромя Закона Божьего, церковнославянскую грамоту, русский язык, чистописание, арифметику, немного – историю и географию.

– Кстати, о географии, – вспомнил Дружинин и развернул газету, лежавшую у него на коленях. Слыхали ли новость?