ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой отец и сын Квины знакомятся с интимной подругой мистера Фильда

Квартира Квинов на 81-й Западной улице была всецело мужской обителью — начиная от стойки для трубок над камином и кончая сверкающими саблями на стене.

Квины занимали верхний этаж дома, в котором жили еще две семьи. Это было коричневое здание из песчаника, построенное в поздневикторианском стиле. Попав в дом, посетитель должен был долго идти по коридорам, время от времени преодолевая ступеньки, покрытые тяжелыми толстыми коврами. Коридоры казались бесконечными и отличались бесхитростной прямолинейностью. Это удручало, и когда у посетителя уже начинала появляться мысль, что в подобном месте могут жить только душевно черствые люди, перед ним вдруг появлялась огромная дубовая дверь с изящной надписью в рамочке:

«Квины». В ответ на стук эта дверь приоткрывалась, и в щелочку выглядывала ухмыляющаяся физиономия Джуны. Секунду спустя посетитель попадал в совершенно другой мир.

Немалое количество весьма достойных людей проходило по этим малопривлекательным коридорам и лестницам, страстно желая оказаться наверху. И далеко не единожды Джуна чинно вносил в квартиру визитки с хорошо известными всей стране именами.

Идея оформления прихожей принадлежала Эллери. Прихожая была такой маленькой и тесной, что стены ее казались необыкновенно высокими. С редким чувством юмора Эллери решил завесить одну из стен до самого потолка ковром, на котором была изображена сцена охоты. Прихожая сразу приобрела благородно-старинный вид. Надо сказать, что оба Квина от всего сердца презирали этот ковер и повесили его только по той причине, что он являл собой выражение благодарности князя Н., сына которого Ричарду Квину удалось уберечь от ужасного скандала при обстоятельствах, так и не сделавшихся достоянием широкой публики. У стены с ковром стоял тяжелый стол, некое подобие алтаря. На нем помещались лампа с абажуром из пергамента и бронзовая подставка для книг, поддерживающая трехтомное издание сказок «Тысячи и одной ночи». Обстановку прихожей завершали два церковных стула и половичок.

Стоило посетителю миновать прихожую с ее мрачноватой атмосферой, как он оказывался в большой комнате, обставленной необыкновенно весело и живо. Такой контраст доставлял необычайное удовлетворение Эллери, старший же Квин, будь на то его воля, уже давно бы сдал всю меблировку прихожей в лавку какого-нибудь старьевщика.

В гостиной три стены до самого потолка закрывали вплотную придвинутые друг к другу шкафы, из которых доносился стойкий запах кожаных переплетов. В четвертую стену был встроен самый настоящий камин, облицованный массивными дубовыми панелями и снабженный блестящей стальной решеткой. Над камином висели скрещенные сабли — подарок старого учителя фехтования из Нюрнберга, у которого Ричард жил в молодые годы, когда учился в Германии.

Комната была щедро обставлена удобными креслами, мягкими стульями, низкими шезлонгами и скамеечками для ног. Кроме того, там находилось множество самых разнообразных светильников. Короче говоря, это была чрезвычайно уютная комната — настолько уютная, насколько могли создать уют два человека, всецело занятых напряженным интеллектуальным трудом. Если же посетителю по прошествии некоторого времени обстановка начинала казаться скучноватой — хотя бы из-за обилия вещей, собранных здесь, — то скуку быстро разгонял деловитый и расторопный Джуна — мальчик на побегушках, мажордом, слуга и добрый дух дома в одном лице.

Джуну Ричард Квин взял в дом тогда, когда с отъездом Эллери на учебу в колледж он почувствовал себя одиноко. Джуна — невысокий и стройный молодой человек девятнадцати лет — постоянно пребывал в хорошем настроении, весь так и искрился весельем, но умел вести себя тихо, как мышь, если того требовала ситуация. Старшего Квина Джуна почитал так, как аборигены Аляски почитают свой тотемный столб. И с Эллери у него установились доверительные отношения — нечто вроде тайного сговора, который со стороны юноши выражался, правда, только в необычайном усердии при уборке кабинета Эллери. Спал Джуна в крошечной комнатке позади спален отца и сына. Как постоянно льстил ему Ричард Квин, он способен был проснуться от малейшего шороха.

На следующее утро после столь богатой на события ночи Джуна как раз накрывал стол для завтрака, когда зазвонил телефон. Привыкший к ранним утренним звонкам Джуна снял трубку.

— У аппарата Джуна, говорит квартира инспектора Квина. Кто на проводе?

— Ах, вон оно что, — проворчал в трубке низкий голос. — А ну, сынок, марш будить инспектора. Да побыстрей!

— Инспектора Квина не положено беспокоить до тех пор, пока его доверенное лицо Джуна не будет знать, кто это звонит!

Говоря это, Джуна, который, разумеется, сразу узнал голос сержанта Белье, состроил гримасу и даже высунул язык. Но тут его за шиворот ухватила твердая рука, и в следующий миг он завертелся волчком по комнате. Инспектор, уже полностью одетый, сказал в трубку:

— Не обращай внимания на дурачества Джуны, Томас. Что случилось?

— А, это вы, инспектор. Я не хотел вас тревожить в такую рань, но мае только что позвонил из квартиры Монти Фильда Риттер. У него есть кое-что интересное.

— Хорошо, хорошо, — довольно проговорил инспектор. — Стало быть, наш друг Риттер кого-то поймал в свои сети. И кто же это, Томас?

— Вы угадали, сэр, — невозмутимо ответил Велье. — Он сообщает, что находится там в довольно сложной ситуации — в обществе легко одетой дамы-, и если это затянется, то его жена может подать на развод. Какие будут указания, сэр?

Квин от души расхохотался.

— Распоряжения будут такие, Томас. Немедленно отправь туда пару человек, пусть доглядят за ним. Я сам выеду сразу же, как удастся поднять с постели Эллери.

Все еще усмехаясь, он повесил трубку.

— Джуна!

Голова юноши тут же появилась в дверях.

— Поторопись с яйцами и кофе. Инспектор прошел в спальню Эллери и застал сына повязывающим галстук.

— Можешь не беспокоиться, я уже встал и больше ложиться не намерен. Как только Джуна позаботится о моем желудке, я отправлюсь по своим делам.

— Даже и думать не смей! Куда это ты, интересно, собрался? — весь кипя от возмущения, вскричал Квин.

— В свой любимый книжный магазин, дорогой мой инспектор, — строптиво ответил Эллери. — Уж не полагаешь ли ты, что я упущу первоиздание Фальконе? Нет, в самом деле, мне обязательно нужно быть там.

— Все это пустое, — хмуро сказал его отец. — Начал дело — так помоги мне довести его до конца. Эй, Джуна! Куда опять запропастился этот мальчишка?

Джуна стремительно появился в гостиной с подносом в руках. В мгновение ока он накрыл стол, сварил кофе и поджарил хлебцы. Отец и сын в молчании проглотили свой завтрак.

— Ну, а теперь, — сказал Эллери, отставляя пустую чашку, — когда наша благословенная трапеза подошла к концу, скажи мне, пожалуйста, что это за пожар, на который ты так спешишь.

— Надевай пальто и шляпу, да прекрати свои бессмысленные расспросы, — проворчал инспектор Квин. Спустя три минуты они уже ловили такси. Машина довезла их до импозантного дома с дорогими квартирами. По тротуару перед ним прогуливался с сигаретой в зубах детектив Пиготт. На пятом этаже Каинов приветствовал детектив Хагстрем. Он указал на дверь квартиры под номером 4 Д. В ответ на энергичный звонок инспектора дверь приоткрылась, и они увидели залитую краской смущения физиономию Риттера.

— Доброе утро», инспектор, — сказал детектив, распахивая дверь. — Рад, что вы приехали, сэр.

Квин и Эллери вошли в роскошно обставленную прихожую. Из прихожей через дверь гостиной они могли рассмотреть украшенные затейливым узором дамские сандалии и довольно изящные лодыжки их обладательницы.

Инспектор направился было в гостиную, но передумал и, выглянув в подъезд, позвал Хагстрема. Детектив поспешил к нему.

— Входите, — отрывисто бросил инспектор. — У меня есть дело для вас.

Вместе с Эллери и обоими детективами, торжественно последовавшими за ним, инспектор вошел в гостиную.

Женщина, облаченная в прозрачный пеньюар, при виде их вскочила. Она была красива, но зрелая ее красота уже несла печать увядания. Бледную, слегка дрябловатую кожу покрывал густой слой румян и пудры. Прическа в беспорядке. Явно нервничая, женщина бросила на пол недокуренную сигарету и растоптала ее.

— Вы тут самая большая шишка? — со злостью спросила она Квина. — Что вы себе позволяете? Почему вы прислали сюда свою шестерку и держите меня под надзором всю ночь?

Она решительно двинулась к Квину, как будто собиралась вцепиться ему в волосы. Риттер встал между ними и схватил ее за руку.

— Попридержи язык, пока тебя не спросили, — проворчал он.

Дама извернулась, как кошка, освободилась от его хватки и упала в кресло, продолжая глядеть на полицейских дикими глазами.

Инспектор посмотрел на нее, не скрывая своего отвращения. Эллери, едва удостоив даму взглядом, принялся ходить по комнате, изучая драпировку стен и японские росписи по ткани. Взял со столика книгу, повертел в руках, сунул нос во все темные углы.

Квин знаком подозвал Хагстрема.

— Проводите даму в соседнюю комнату и составьте ей на некоторое время компанию, — сказал он.

Детектив довольно бесцеремонно поставил женщину на ноги. Та, вскинув голову, вышла из гостиной. Хагстрем последовал за ней.

— Ну, Риттер, мальчик мой, расскажите, что произошло, — сказал старший Квин, опускаясь в кресло.

Риттер принялся рассказывать. Глаза у него слипались и были красными.

— Эту ночь я провел, строго следуя вашим указаниям. Я приехал сюда на полицейской машине. Оставил ее на углу, потому что не знал, не наблюдает ли кто за улицей, и поднялся в квартиру. Все было тихо. Света я нигде не заметил, а перед тем как подняться, я обошел дом, чтобы посмотреть на окна, которые выходят на другую сторону. Я позвонил в дверь и стал ждать.

Риттер с трудом удержал зевоту.

— Никакого ответа. Я позвонил еще раз — на этот раз дольше и громче. Тогда за дверью послышалось какое-то движение. Я услышал, как открывается замок, и эта женщина нараспев говорит: «Ты, милый? А где же твой ключ?» Ага, подумал я, да это милашка мистера Фильда! Я сунул ногу между дверью и косяком, не успела она сообразить, что происходит. Ну и попал впросак, сэр. Я как-то ожидал, — Риттер глуповато усмехнулся, — что она будет одетая. А на ней был только пеньюар. Тут, понятно, покраснеешь.

— Какая удача для доблестного рыцаря сыска, — пробормотал Эллери, разглядывая покрытую лаковой росписью вазу.

— Во всяком случае, я ее схватил, — продолжал детектив. — Она, ясное дело, стала визжать. Я вывел ее в гостиную, там она включила свет и рассмотрела, кто я есть. От страха побледнела, как смерть, но вела себя, в общем, храбро. Давай на меня ругаться — кто я такой, что мне надо среди ночи от женщины в чужой квартире, ну, и все такое прочее. Я сразу достал свой полицейский жетон. Как только эта фурия его увидела, инспектор, так тут же закрыла рот и не ответила ни на один мой вопрос.

— Почему? — спросил старший Квин.

— Трудно сказать, инспектор, — ответил Риттер. — Вначале, как мне показалось, она была напугана, но как только увидела жетон, тут же пришла в себя. И чем дольше я здесь был, тем более бесстыдно она себя вела.

— Вы ей сказали, что случилось с Фильдом?

Риттер укоризненно поглядел на своего шефа.

— Ни словечком не обмолвился, сэр, — сказал он. — Ну, а когда стало ясно, что мне из нее ничего не вытянуть, она только шипела: «Погоди, вот вернется домой Монти!» — я осмотрел спальню. Там никого не было. Я, короче, провел ее туда, оставил дверь открытой, не стал выключать свет и провел всю ночь, сидя в гостиной. Через некоторое время она легла в постель и, наверное, заснула. Сегодня утром в семь вскочила и опять принялась кричать. Наверное, думала, что Фильда взяла полиция. Требовала утреннюю газету. Я ей сказал, чтобы она сидела смирно и позвонил в управление. С тех пор больше ничего не происходило.

— Послушай, папа! — вдруг воскликнул из угла гостиной Эллери. — Как ты думаешь, что читает наш приятель адвокат? Тебе ни за что не угадать. Книгу «Как по почерку определить характер человека»!

Инспектор встал с кресла и проворчал:

— Только и знаешь, что копаться в книгах. Пойдем со мной.

Он распахнул дверь в спальню. Женщина, закинув ногу на ногу, сидела на кровати — богато украшенной, с претензией на французский стиль, с балдахином и пологом из тяжелой камки. Хагстрем с безучастным видом стоял у окна.

Квин быстро оглядел комнату и повернулся к Риттеру.

— Когда вы прошлой ночью вошли сюда, постель была расправлена? На ней спали или нет? — шепотом спросил он.

Риттер кивнул.

— Ну хорошо, Риттер, — с теплотой в голосе сказал Квин. — Отправляйтесь домой и отдыхайте. Вы заслужили. Да попросите Пиготта подняться сюда.

Детектив отдал честь и вышел.

Квин подошел к кровати, сел рядом с женщиной и стал молча смотреть прямо ей в глаза. Она отвернулась и возмущенно закурила.

— Я — инспектор полиции Квин, любовь моя, — сказал Старик со всей мягкостью. — Обращаю ваше внимание на то, что попытка и дальше упорно отмалчиваться, равно как и обманывать меня, доставит вам бездну неприятностей. Впрочем, о чем это я? Разумеется, вы все это понимаете сами.

Она по-прежнему глядела в другую сторону.

— Я не отвечу ни на один ваш вопрос, инспектор, пока не узнаю, какое у вас есть право вообще задавать мне вопросы. Я ничего противозаконного не сделала, на мне ничего нет. Можете зарубить это себе на носу.

Инспектор позволил себе понюшку табаку и сказал примирительно:

— Я вполне понимаю вас. Женщина одна, и вдруг среди ночи ее поднимают с постели… Вы ведь были в постели, не так ли?

— Само собой, — тут же ответила она, а потом прикусила губу.

— …и она оказывается лицом к лицу с полицейским. Меня совсем не удивляет, что вы испугались, любовь моя.

— Ни капельки не испугалась! — пронзительно воскликнула она.

— Ну-ну, не будем спорить на эту тему, — благодушно сказал Старик. — Но вы, наверняка, не против назвать мне свое имя.

— Правда, я не знаю, почему это я обязана это делать, но, думаю, это никому не повредит, — ответила женщина. — Меня зовут Анжела Рассо… миссис Рассо. Я — ну в общем, я обручена с мистером Фильдом.

— Понимаю, — с серьезным видом кивнул Квин. — Миссис Рассо, обрученная с мистером Фильдом. Просто прекрасно! И что же вы делали здесь, в этой квартире, в прошлую ночь, миссис Рассо?

— Это вас не касается! — нагло отрезала она. — Лучше отпустите меня сейчас же по-доброму. Ничего противозаконного я не сделала. У вас нет никакого права вешать тут мне лапшу на уши, старина!

Эллери, который в это время смотрел в окно, не смог сдержать улыбку. Инспектор мягко взял женщину за руку.

: — Моя дорогая миссис Рассо, — проникновенно сказал он. — Поверьте мне, у нас и в самом деле есть веские причины, по которым мы обязательно должны знать, что вы делали здесь прошлой ночью. Давайте, рассказывайте, не тяните.

— Я и рта не открою до тех пор, пока не узнаю, что вы сделали с Монти! — вскричала она и вырвала руку. — Если вы упекли его, то зачем мучаете еще и меня? Я ничего не знаю.

— Все! Терпение мое лопнуло. Только и слышно — «мистер Фильд, мистер Фильд!» — решительно сказал инспектор. — Мистер Фильд мертв.

— Монти… Фильд… мертв?

Женщина произнесла эти слова будто во сне. Потом прижала ладонь ко рту и стала неотрывно смотреть на Квина. Наконец, засмеялась.

— Валяйте дальше. Можете брать меня на пушку сколько угодно, — проговорила она.

— Я никогда не шучу, когда говорю о смерти, — ответил инспектор. — Можете мне верить, Монти Фильд мертв. Она подняла глаза. Губы ее что-то беззвучно шептали.

— Скажу больше, миссис Рассо. Его убили. Возможно, теперь вы будете отвечать на мои вопросы. Где вы были вчера вечером без четверти десять?

Эти последние слова инспектор прошептал ей прямо в ухо.

В огромных глазах женщины отразился ужас. Она поглядела на инспектора, но не нашла утешения в его взоре, а потому уткнулась в подушку и бурно зарыдала. Квин отошел и что-то тихо сказал Пигготу, который незадолго до этого появился в комнате. Рыдания на кровати внезапно прекратились. Женщина села и промокнула слезы кружевным платочком. Глаза ее блестели и были необыкновенно светлы.

— Теперь я понимаю вас, — спокойно сказала она. — Вчера вечером без четверти десять я была здесь, в этой квартире.

— Вы можете это доказать, миссис Рассо? — спросил Квин, шаря в кармане в поисках табакерки.

— Я вообще могу ничего не доказывать. Я не нуждаюсь в этом, — упрямо повторила она. — Но если вы имеете в виду алиби, то портье внизу, должно быть, видел, как я примерно в половине десятого вошла в дом.

— Это легко можно установить, — кивнул Квин. — Проверим. Скажите, а почему вы вообще пришли сюда вчера вечером?

— Мы договорились здесь встретиться с Монти, — ответила она бесцветным голосом. — Вчера вечером он позвонил мне домой, и мы договорились увидеться. Он сказал, что будет занят по своим делам примерно до десяти и хочет, чтобы я дождалась его. Вот я и пришла сюда…

Она запнулась было, но набралась храбрости и продолжала:

— Да, я вообще приходила сюда запросто. Мы тут частенько уютно устраивались и проводили вечера вместе. Вы же знаете, как оно бывает, когда люди обручены.

— Хм. Знаю… — Инспектор смущенно кашлянул.

— А потом, когда он не пришел в назначенный час, я подумала, что он, видимо, задержится дольше, чем предполагал. Словом… я устала и задремала.

— Очень хорошо, — сказал Квин, — а он вам рассказал, куда именно пошел по делам? И что это за дела?

— Нет.

— Я был бы очень обязан вам, миссис Рассо, — осторожно проговорил инспектор, — если бы вы сказали мне, как мистер Фильд относился к театру.

Женщина с любопытством посмотрела на него. Она постепенно приходила в себя.

— Нельзя сказать, чтобы он часто ходил туда. А почему вы спросили?

Инспектор улыбнулся.

— Так, просто спросил, и все, — сказал инспектор, подавая знак Хагстрему. Тот вынул из кармана записную книжку.

— Вы не могли бы назвать нам имена личных друзей мистера Фильда? — продолжал свои расспросы Квин. — Может, вам что-то известно о его деловых связях? Хотя бы немного?

Миссис Рассо кокетливо закинула руки за голову.

— Говоря откровенно, — прощебетала она, — я не знаю ни единой фамилии. Мы познакомились с Монти примерно шесть месяцев назад на маскараде в Гринвич Вилидж. Нашу помолвку мы до некоторой степени держали в секрете, словом, вы понимаете. Я и в самом деле никогда не встречалась ни с одним из его друзей… Я, впрочем, и не думаю, — она доверительно наклонилась к Квину, — что у Монти было много друзей. И, разумеется, я и понятия не имею о его деловых связях.

— А как у мистера Фильда обстояли дела с финансами, миссис Рассо?

— И вы думаете, что можно верить хотя бы одной женщине, если она скажет, что знает об этом? — с вызовом ответила она, полностью вернувшись в обычное состояние духа. — Монти всегда был очень щедрым. И никогда не мелочился. Иногда наутро он оставлял мне пятьсот долларов. Таков уж был Монти — чертовски порядочный тип. Жаль его. Бедняга.

Она вытерла слезы и несколько раз всхлипнула.

— Но… по крайней мере, каков его счет в банке? — продолжал свои настойчивые расспросы инспектор.

Миссис Рассо улыбнулась. Казалось, у нее был совершенно неисчерпаемый запас самых разнообразных чувств, которые то и дело сменяли друг друга.

— Я никогда не была любопытной, — сказала она. — Пока он обходился со мной как порядочный человек, меня это ни чуточки не трогало. Кроме того, он все равно бы не сказал, даже если бы я и спросила.

— А где вы были вчера до половины десятого, миссис Рассо? — безразличным тоном задал вопрос Эллери.

Женщина удивленно обернулась на его голос. Они оценивающе поглядели друг на друга, и в глазах у них появилось нечто вроде интереса.

— Я не знаю, кто вы, мистер, но если уж так хотите знать, можете расспросить тех влюбленных, которые обычно сидят в Центральном парке. Я немножечко погуляла там в полном одиночестве, примерно с половины восьмого, а потом пришла сюда.

— Надо же, какая удача! — пробормотал Эллери. Инспектор решительно направился к двери и поманил за собой остальных мужчин.

— Миссис Рассо, мы оставляем вас в одиночестве, чтобы вы могли одеться. Пока у нас все.

Выйдя в гостиную, все четверо тут же приступили к быстрому и основательному обыску. По распоряжению инспектора Хагстрем и Пиготт перерыли ящики украшенного резьбой письменного стола в углу комнаты. Эллери с интересом перелистал страницы книги, посвященной определению черт характера по почерку. Квин с головой углубился в изучение довольно вместительной гардеробной, которая находилась прямо у входа в гостиную из прихожей. Там висели всевозможные пальто, накидки, плащи и тому подобное. Инспектор извлек из карманов все их содержимое. На свет божий явились самые разнообразные предметы — носовые платки, старые письма, ключи, бумажники. На верхней полке в гардеробной лежало несколько шляп.

— Эллери! — позвал инспектор.

Эллери поспешил к нему через всю комнату, на ходу засовывая в карман книжицу, которую перед этим листал. Отец его многозначительно указал на полку со шляпами. Оба принялись ее обследовать.

Шляп было всего четыре: выцветшая панама, две мягкие фетровые — одна серая, другая коричневая, — и твердый котелок. Внутри всех шляп был фирменный знак — «Братья Браун».

Квины по очереди оглядели все шляпы самым внимательным образом. Они сразу же отметили, что панама и обе фетровые шляпы вообще без подкладки. Котелок инспектор подверг особо тщательному обследованию. Он ощупал все за подкладкой, отогнул внутреннюю кожаную ленточку-ободок и покачал головой.

— Если быть совсем уж откровенным, Эллери, — сказал он медленно, — я и сам точно не знаю, почему я ожидал чего-то от этих шляп. Мы знаем, что Фильд был вечером в цилиндре и, безусловно, совершенно исключено, чтобы этот цилиндр каким-то образом оказался здесь, в комнате. Как мы установили, убийца был еще в театре, когда мы прибыли туда. Риттер появился здесь в одиннадцать. Поэтому цилиндр вообще сюда никто принести не мог. И к тому же какая причина могла подвигнуть убийцу на такой поступок? Он ведь мог предполагать, что мы будем обыскивать квартиру Фильда. Кажется, мне просто не везет, и я делаю глупости, Эллери. Эти шляпы ровным счетом ничего нам не дадут.

Инспектор сердито бросил котелок на полку. Эллери стоял и о чем-то размышлял с серьезным видом.

— Ты совершенно прав, папа, — сказал он. — Эти шляпы никакого значения не имеют. Но у меня все же есть какое-то неопределенное чувство… Впрочем, вот что…

Он снял свои очки.

— Ты не обратил внимания прошлой ночью, что, кроме цилиндра, отсутствовала и еще одна вещь мистера Фильда?

— Хотел бы я, чтобы на все вопросы можно было ответить так же легко, как на этот, — желчно сказал Квин-старший. — Разумеется, отсутствовала его трость. Но что я мог бы предпринять, зная это? Предположим даже, что Фильд был с тростью. Любой, кто явился в театр без трости, мог спокойно взять и унести с собой трость Фильда. Как, спрашивается, мы сумели бы задержать его или хотя бы опознать трость Фильда? Поэтому я сразу же выкинул все это из головы. Если трость все еще находится где-то в здании театра, пусть там и останется. Меня это нимало не волнует.

Эллери усмехнулся.

— Чтобы выразить свое восхищение твоими выдающимися умственными способностями, мне следовало бы сейчас процитировать подобающее место из Шелли или Вордсворта, — произнес он. — Но в данный момент мне что-то не приходит в голову никакого более поэтического выражения, чем простая сентенция: «Опять ты натянул мне нос!» Вплоть до этого момента я даже и мысли, в голове не держал про трость. Но самое главное вот в чем: в этой гардеробной нет ни одной трости вообще. А если кто-либо вроде Фильда заводит себе для вечернего костюма щегольскую трость, он наверняка приобретает и комплект различных тростей к другим своим костюмам. Если только мы не найдем трости в шкафу, который в спальне, а я в этом сильно сомневаюсь, ибо вся верхняя одежда, похоже, находится здесь, — это исключает возможность, что Фильд вчера вечером был в театре с тростью. Следовательно, мы можем забыть про все это напрочь, как будто и не вспоминали.

— Не так плохо, Эллери, — рассеянно ответил инспектор. — Об этом я не подумал. Но пойдем поглядим, как там продвигается дело у ребят.

Они подошли к Хагстрему и Пиготту, которые все еще рылись в письменном столе. На нем уже лежала небольшая стопка писем и каких-то бумаг.

— Есть что-нибудь интересное? — спросил Квин.

— Ничего особенного, насколько я могу судить, инспектор, — ответил Пиготт. — Только обычный хлам. Несколько писем, главным образом от этой Рассо — горячие, надо сказать, послания, а еще счета, квитанции и так далее. Не думаю, что вы найдете там что-нибудь интересное.

Квин просмотрел бумаги.

— Действительно, ничего особенного. Хорошо, можете продолжать.

Пиготт и Хагстрем принялись рьяно обшаривать квартиру. Простукали всю мебель в гостиной, подняли подушки на диване, заглянули под ковер. Они действовали по всем правилам полицейского искусства и со всем тщанием. Квин и Эллери молча наблюдали за их работой, когда открылась дверь спальни и появилась миссис Рассо в элегантном коричневом костюме и в шляпе. Она остановилась на пороге и с удивлением посмотрела на происходящее. В глазах у нее была написана абсолютная невинность.

— Что они делают, инспектор? — осведомилась миссис Рассо со скучающим видом. — Ищут драгоценности? Тем не менее во взгляде ее сквозил явный интерес.

— Для женщины вы оделись просто необыкновенно быстро, миссис Рассо, — сказал с восхищением инспектор. — Направляетесь домой?

Она ответила: «Да, конечно», — и отвела глаза.

— И живете по адресу…

Она назвала инспектору адрес: Мак-Дугал-стрит в Гринвич Вилидж.

— Большое спасибо, — вежливо сказал Квин и записал.

Женщина направилась к выходу.

— Ах, простите, миссис Рассо! Еще одно!

Женщина обернулась.

. — Прежде чем вы уйдете, не смогли бы вы рассказать нам что-нибудь о пристрастиях мистера Фильда к спиртному? Как полагаете, можно было назвать его человеком сильно пьющим?

Вопрос, казалось, развеселил женщину.

— Ну, если вас интересует только это, — сказала, смеясь, она. — И да, и нет. Мне доводилось видеть, как он полночи пьет рюмку за рюмкой, но кажется при этом трезвым, словно пастор. Зато в другой раз он становился совершенно пьяным после нескольких рюмок. Тут раз на раз не приходилось, понимаете?

— Да, у многих из нас дело обстоит точно так же, — пробормотал инспектор.

— Мне бы не хотелось утруждать вас своими вопросами, миссис Рассо, но, быть может, вы знаете, откуда он брал свое виски?

Смех ее резко оборвался. На лице отразилось негодование.

— За кого вы меня принимаете? — осведомилась она. — Я и понятия не имею, откуда, но даже если б и знала, не сказала бы вам. Поверьте мне, есть целый ряд действительно по крупному работающих подпольных торговцев алкоголем, которые на голову выше всех тех, кто пытается упечь их за решетку.

— Такова уж жизнь, — примирительным тоном сказал Квин. — И все же, любовь моя, я уверен, что вы непременно рассказали бы мне, если бы я и в самом деле нуждался в этой информации. Правда?

На какой-то миг в комнате воцарилось молчание.

— Думаю, что пока это все, миссис Рассо. Пожалуйста, не уезжайте из города. Может статься, что нам вскоре потребуются ваши показания.

— Ну, тогда пока! — сказала она и, гордо вскинув голову, вышла в прихожую.

— Миссис Рассо! — вдруг окликнул ее Эллери. Женщина, которая уже взялась за ручку двери, резко обернулась. Улыбка сразу сошла с ее лица.

— А вы не знаете, что поделывал Бен Морган с тех пор, как они распрощались с Фильдом?

— А кто это? — спросила она после недолгого колебания, и на лбу у нее появились морщинки.

— Это не так важно, — сказал Квин-старший. — Еще раз до свидания.

И он с озабоченным видом повернулся к ней спиной, давая понять, что разговор окончен. Дверь за женщиной закрылась. Спустя некоторое время следом вышел Хагстрем. Пиготт, Квин и Эллери остались в квартире. Они разом, не сговариваясь, бросились в спальню.

Там все осталось по-прежнему. Кровать была незаправленной. Пеньюар миссис Раесо валялся на полу.

Квин открыл платяной шкаф.

— Ух ты! А у Фильда был отменный вкус. Этакий нью-йоркский вариант английского денди.

Они переворошили платяной шкаф без особого успеха. Эллери заглянул на верхнюю полку.

— Никаких шляп, никаких тростей. Значит, это можно сказать теперь окончательно! — пробормотал он с удовлетворением.

Пиготт, который исчез на кухне, вернулся с ящиком, наполовину заполненным бутылками виски.

Эллери и его отец склонились над ящиком. Инспектор осторожно извлек пробки, понюхал содержимое и передал бутылки одну за другой Пиготту. Тот последовал примеру шефа.

— Выглядит неплохо и пахнет тоже хорошо, — сказал он. — Но после того, что произошло вчера вечером, я бы не решился к ним приложиться.

— Ваши опасения совершенно оправданны, — усмехнулся Эллери. — Но если вы вдруг измените свое мнение и отдадитесь во власть Бахуса, я предлагаю вам такую молитву: «О, вино, если у тебя еще нет имени, под которым бы тебя знали, то зовись — Смерть!» * * По всей вероятиости, Эллери здесь вольно цитирует Шекспира:

«О ты, невидимый дух вина, если у тебя еще нет имени, под которым бы тебя знали, завись — Демон» (прим. автора).

— Я отнесу эту огненную воду на анализ, — проворчал Квин-старший. — Это смесь на основе скоч-виски. Если судить по этикетке, вещь действительно стоящая. Но наверняка здесь не будет…

Эллери вдруг схватил отца за руку и замер. Все трое затаили дыхание.

Из прихожей раздался еле слышный шорох.

— Кажется, кто-то пытается открыть дверь ключом, — шепнул Квин. — Пиготт, потихоньку подойдите к двери и скрутите того, кто войдет.

Пиготт на цыпочках пересек гостиную и затаился в прихожей. Квин и Эллери остались ждать в спальне, расположившись так, чтобы их не было видно из прихожей.

Тишину нарушал только легкий скрежет ключа. Казалось, у пришельца были какие-то трудности с замком. Но они вскоре были преодолены. Дверь открылась, но тут же с силой захлопнулась. Раздался полузадушенный вскрик, затем глухое проклятие Пиготта и отчаянный шум борьбы. Эллери и его отец бросились в прихожую. Там Пиготт схватился с коренастым мужчиной, одетым в черное. Неподалеку от них валялся чемоданчик, выпавший во время борьбы.

Лишь объединенными усилиями им удалось справиться с пришельцем. Его повалили на пол, и теперь Пиготт крепко удерживал его.

Инспектор наклонился и с любопытством заглянул в лицо мужчины, красное от гнева. Затем вежливо осведомился: — Не могли бы вы представиться нам, достопочтенный господин?

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, в которой появляется таинственный мистер Майклз

Пришелец неуклюже поднялся на ноги. Это был грузный мужчина с суровым лицом и невыразительными глазами. Ни в его облике, ни в повадках не было ровным счетом ничего особенного. Самое необыкновенное, что в нем было — его абсолютная обыкновенность. Создавалось впечатление, что он специально старался избавиться от всех сколько-нибудь бросающихся в глаза черт.

— Что это за насилие? — спросил он. Даже голос его был абсолютно заурядным и бесцветным. Квин повернулся к Пиготту.

— Что случилось? — осведомился он, напуская на себя строгость.

— Я стоял за дверью, инспектор, — ответил Пиготт, все еще переводя дух, — а когда этот тип вошел, я слегка тронул его за плечо. Он бросился на меня, словно тигр, ударил в лицо — хорошенький был ударчик, инспектор, — и попытался скрыться.

Квин осуждающе поглядел на незнакомца. Тот сказал вкрадчиво:

— Это ложь. Он напал на меня, а я защищался.

— Ну-ну, — пробормотал Квин. — Этак мы далеко не уйдем.

Дверь вдруг распахнулась, и в прихожую стремительно ворвался детектив Джонсон.

— Велье послал меня сюда на тот случай, если Я вам понадоблюсь, инспектор… Я сразу же заметил этого человека. Он явно здесь что-то вынюхивал, и я решил отправиться за ним следом. Инспектор Квин кивнул.

— Я рад, что ты пришел. Ты вполне мог понадобиться мне, — сказал он и сделал знак всем следовать в гостиную.

— Ну, дорогой мой, — сурово обратился он к пришельцу, — представление окончено. Выкладывайте, кто вы, что вы и зачем.

— Меня зовут Чарльз Майклз, сэр. Я слуга мистера Монти Фильда.

Инспектор сощурился. Вся манера держаться у этого мужчины вдруг как-то неуловимо изменилась. Лицо его, как и раньше, ничего не выражало, и все вроде бы оставалось по-прежнему. И тем не менее инспектор почувствовал перемену. Он глянул на Эллери и прочел в его глазах подтверждение своей мысли.

— И это правда? Слуга, стало быть? А откуда вы явились в столь ранний час с чемоданом?

Он указал на чемоданчик — дешевый, черный, который принес Пиготт. Эллери тем временем вышел в прихожую и что-то поднял с пола.

— Не понял, сэр. — Казалось, вопрос вывел Майклза из равновесия. — Это мой чемодан, сэр. Я собирался сегодня ехать в отпуск и договорился с мистером Фильдом, что зайду перед отъездом получить свое жалованье.

Глаза Старика сверкнули. Вот оно что! Поведение Майклза не изменилось, но существенно изменились его голос и манера выражаться.

— Значит, вы хотели сегодня утром получить чек от мистера Фильда? — пробормотал инспектор. — Странно, очень странно… после всего, что произошло…

Майклз позволил своей физиономии на какой-то момент изобразить удивление. На момент, не больше.

— А что такое случилось? Где мистер Фильд?

— О! лежит, лежит сей славный муж давно в земле сырой! — с усмешкой продекламировал Эллери, выходя из прихожей и размахивая газетой, которую выронил Майклз в борьбе с Пиготтом. — Старина, это уже чересчур, право. Вот утренняя газета, которая была у вас в руках. И первое, что я вижу, поднимая ее с пола, — громадный заголовок на первой полосе про неприятность, случившуюся с мистером Фильдом. Вот, жирными буквами, на половину страницы. Он, скажете, не попался вам на глаза?

Майклз тупо уставился на Эллери и на газету. Затем отвел взгляд и произнес тихо:

— У меня сегодня еще не выдалось минуты, чтобы прочитать газету, сэр. А что случилось с мистером Фильдом?

— Фильд убит, Майклз, и вы давно знали об этом, — еле сдерживаясь, сказал инспектор.

— Я не знал этого, поверьте мне, сэр, — респектабельно возразил слуга.

— Прекратите лгать! — взорвался Квин. — Рассказывайте, почему вы здесь, иначе у вас будет достаточно времени, чтобы болтать всякую чушь, сидя за решеткой.

— Я говорю вам чистую правду, сэр. Мистер Фильд велел мне вчера прийти нынче утром, чтобы получить от него чек. Вот и все, что я знаю.

— Вы должны были встретиться здесь?

— Да, сэр.

— Тогда почему вы забыли позвонить? Вы открыли дверь ключом, как будто не ждали застать в квартире кого-то, милый мой!

— Забыл позвонить? — Слуга с удивлением посмотрел на Квина. — Но я всегда открываю дверь своим ключом. Я никогда не утруждаю мистера Фильда без нужды.

— А почему мистер Фильд не выписал вам чек еще вчера? — спросил инспектор.

— Думаю, он не имел при себе чековой книжки, сэр.

— У вас не очень-то развитое воображение, Майклз. Когда вы видели его вчера в последний раз?

— Примерно в семь часов, сэр, — не раздумывая ответил Майклз. — Я не живу в этой квартире. Она чересчур маленькая, а Фильд любит… любит свою личную жизнь. Я обычно прихожу в пять утра, чтобы сделать ему завтрак, приготовить ванну и платье. А когда он уходит на службу, я немного прибираю. Остаток дня до вечера — в моем распоряжении. Я возвращаюсь около пяти и готовлю ужин в том случае, если мистер Фильд не даст мне знать в течение дня, что будет ужинать вне дома. Я также готовлю для него вечерний гардероб. И на этом мой рабочий день заканчивается… Когда я приготовил вчера вечером его платье, он дал мне указания по поводу чека.

— Не особенно утомительный распорядок дня, — заметил Эллери. — А какое именно платье вы подготовили ему вчера на вечер, Майклз?

Слуга с уважением взглянул на Эллери.

— Белье, сэр, носки, вечерние туфли, накрахмаленную сорочку, запонки, воротничок, белый галстук, фрак, накидку, шляпу…

— Ах, да, по поводу шляпы, — перебил его Квин. — Что это была за шляпа, Майклз?

— Его цилиндр, сэр, у него только один, но очень дорогой, — благоговейно произнес он. — От «Братьев Браун», я думаю.

Квин побарабанил пальцами по подлокотнику своего кресла. Он явно скучал.

— Расскажите мне, Майклз, что вы делали вчера вечером после того, как справились здесь с работой. То есть после семи часов.

— Я пошел домой, сэр. Мне надо было укладывать чемодан, да к тому же я порядком устал за день. Перекусил и сразу лег спать, должно быть, около половины десятого.

— А где вы живете?

Майклз назвал адрес — оказалось, что в доме на 146-й Восточной улице, в той ее части, где она проходит через Бронкс.

— Ну, хорошо… Скажите, к Фильду кто-нибудь приходил сюда регулярно? — продолжал расспросы инспектор.

Майклз с вежливым видом наморщил лоб.

— Не знаю, сэр. Мистер Фильд — человек не особо общительный. Но так как я не бывал здесь вечерами, мне трудно сказать, кто приходил в мое отсутствие. Но…

— Да-да?

— Тут была одна дама, сэр… — Майклз замялся, причем явно наигранно. — Мне не хотелось бы называть ее имя при сложившихся обстоятельствах…

— Как ее зовут? — сердито спросил Квин.

— Фамилия у нее какая-то неподходящая, сэр. Рассо. Почти что Руссо. Ее звали миссис Рассо.

— Как долго мистер Фильд был знаком с этой миссис Рассо?

— Несколько месяцев, сэр. Я думаю, он познакомился с ней на какой-то вечеринке в Гринвич Виллидж.

— Вот как? И что, они действительно обручены? Майклз, казалось, несколько смутился.

— Можно выразиться и так, сэр, хотя это было не то чтобы официально…

Воцарилось молчание.

— А как долго вы находились на службе у Монти Фильда, Майклз? — спросил инспектор.

— В будущем месяце срок будет три года. Квин резко переменил тему разговора. Он стал задавать вопросы об отношении Фильда к театру, о его финансовом положении, пристрастии к спиртным напиткам. Майклз вплоть до мелочей подтвердил показания миссис Рассо. Ничего нового он не сообщил.

— Вы сказали, что проработали у Фильда примерно три года, — сказал инспектор, поудобней устраиваясь в кресле. — А как вы нашли эту работу?

Майклз с минуту помялся.

— Я увидел объявление & газете, сэр.

— Хорошо… Но если вы три года работаете у Фильда, то наверняка должны знать и Бенджамина Моргана. Майклз вдруг широко улыбнулся.

— Разумеется, я знаю мистера Моргана, — сказал он с теплотой в голосе. — По-настоящему приятный человек, сэр. Он был партнером мистера Фильда в адвокатской конторе. Но потом — примерно года два тому назад — они разделились, и с тех пор я больше не видел мистера Моргана.

— А перед тем, как они расстались, вы часто его видели?

— Нет, сэр, — ответил с глубоким сожалением слуга. — Мистер Фильд был человеком совсем иного… хм, типа, чем мистер Морган, и они вне службы не общались. Я припоминаю, что видел мистера Моргана в этой квартире три или четыре раза, не больше, и приходил он только тогда, когда того срочно требовали дела. Но даже и о тех визитах я мало что могу рассказать, потому что оставался в квартире не на весь вечер… Насколько мне известно, он не бывал здесь с тех пор, как они перестали подельнычать.

Впервые за всю беседу Квин улыбнулся.

— Благодарю вас за вашу откровенность, Майклз… И еще: вспомните для меня пару сплетен, пожалуйста, — не было ли между ними каких-то бурных сцен, когда они расставались? Что на этот счет говорили?

— О, нет, сэр! Я ни разу не слышал, чтобы между ними были какие-то разборки или что-то в этом роде. Напротив, мистер Фильд говорил мне уже после того, как они прекратили сотрудничать, что он и мистер Морган остались друзьями. Так он сказал.

Майклз обернулся, когда его кто-то крепко взял за руку. Это был Эллери.

— Слушаю вас, сэр, — учтиво сказал слуга.

— Майклз, дорогой мой, — строго поглядел на него Эллери, — я не очень люблю ворошить прошлое, но почему вы ничего не рассказали инспектору о своем пребывании в тюрьме?

Это было попадание в самое яблочко. Майклз так и застыл, словно каменный истукан. В лице его не осталось ни кровинки.

— Но… но как вы докопались? — наконец пробормотал он, и вся его манера выражаться сразу стала значительно менее учтивой и респектабельной. Старший Квин наградил сына взглядом, равносильным аплодисментам. Пиготт и Джонсон сразу шагнули ближе к дрожащему слуге.

Эллери закурил сигарету.

— А я, собственно, и не знал об этом, — сказал он, приходя в хорошее настроение. — То есть не знал до тех пор, пока вы мне об этом не сказали сами. Вам, Майклз, стоит попробовать себя в роли нового Дельфийского оракула. Вы порой сами не понимаете, какие тайны выдаете миру.

Лицо Майклза стало пепельно-серым, а ноги — ватными. Он неуклюже повернулся к инспектору:

— Вы… вы ведь не спрашивали меня об этом, — сказал он тихо, но голос его уже снова стал обычным — бесцветным и невыразительным. — Кроме того, полиции не очень-то приятно рассказывать о таких вещах…

— Где вы отбывали свой срок, Майклз? — благодушно спросил инспектор.

— В тюрьме «Эльмира», сэр. Это моя первая судимость. Я сидел на мели, голодал и украл немного денег… Срок был маленький, сэр. — Квин встал.

— Ну, Майклз, вам понятно, наверное, что отныне свобода ваших передвижений несколько ограничивается. Идите домой, занимайтесь поисками другой работы, но оставайтесь все время в пределах нашей досягаемости — в любой момент вы можете понадобиться. И еще одно…

Он подошел к черному чемоданчику и открыл его. Там в беспорядке лежала разная одежда — темный костюм, рубашки, галстуки, носки. Одни вещи — чистые, другие — грязные.

Квин быстро обыскал чемодан, закрыл его и протянул Майклзу, который с озабоченным видом следил за его действиями.

— Нельзя сказать, чтобы вы взяли с собой чересчур много барахла в отпуск, Майклз, — улыбаясь, заметил Эллери. — Жаль, конечно, что теперь он сорвется. Ну что ж! Таковы причуды жизни!

Майклз тихо пробормотал: «До свидания», взял чемоданчик и вышел. Несколько мгновений спустя следом вышел Пиготт. / Эллери от души расхохотался.

— Что за респектабельный пройдоха! Врет, как сивый мерин… А как ты думаешь, папа, что ему здесь было нужно?

— Он, конечно, пришел сюда что-то забрать, — ответил инспектор. — Следовательно, здесь спрятано нечто важное и мы, видимо, это важное проглядели.

Он задумался.

Зазвонил телефон.

— Инспектор? — раздался из трубки голос сержанта Велье. — Я позвонил в управление, они сказали, что вас там нет. Я подумал, что вы — еще в квартире у Фильда… У меня есть интересные новости для вас от «Братьев Браун». Прикажете приехать к вам?

— Нет, — ответил Квин. — Мы здесь все закончили. Я поеду к себе в кабинет, как только нанесу визит в контору Фильда на Чеймберз-стрит. В случае необходимости можно будет найти там. Где ты сейчас?

— На Пятой авеню — как раз напротив магазина Браунов.

— Тогда возвращайся в управление и жди меня. И вот что, Томас, сейчас же пришли сюда полицейского.

Квин повесил трубку и повернулся к Джонсону.

— Оставайтесь здесь до прибытия полицейского, — распорядился он. — Оставьте его охранять квартиру и позаботьтесь, чтобы ему прислали смену. Затем явитесь в управление… Пошли, Эллери! У нас впереди тяжкий день!

Эллери тщетно пытался что-то возразить. Отец в два счета вытолкал его на улицу, где его голос сразу потонул в реве проезжающих машин.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. в которой цилиндры, мистера Фильда приобретают зримый образ

Ровно в десять утра инспектор Квин и его сын открыли дверь с окошком из матового стекла, на котором было написано: «Монти Фильд, адвокат».

Большая приемная была обставлена изысканно, что, впрочем, не удивляло: о незаурядном вкусе Монти Фильда достаточно говорил его гардероб.

В приемной не было ни души. Слегка удивленный этим, инспектор Квин в сопровождении Эллери прошел в бюро — длинную комнату со множеством письменных столов. Эта комната напоминала редакцию газеты — всем, вплоть до стеллажей вдоль стен, на которых здесь, правда, стояла всевозможная юридическая литература.

В бюро царил великий беспорядок. Стенографистки, сбившись в кучки, что-то взволнованно обсуждали. Несколько сотрудников мужского пола шептались в углу, а в самой середине комнаты стоял детектив Хессе и с серьезным видом что-то внушал худому мужчине с седыми висками. Тот глядел хмуро. Смерть адвоката явно потрясла до основания всю его контору.

Когда оба Квина вошли в бюро, служащие с опаской поглядели на них и поспешили разойтись по своим рабочим местам. Воцарилась неестественная тишина. Хессе поспешил навстречу начальнику. Глаза его были красны от бессонницы.

— С добрым утром, Хессе, — сказал инспектор. — Где личный кабинет Фильда?

Детектив повел их через всю комнату по диагонали к двери, за которой оказался маленький, с особой роскошью обставленный кабинет.

— Да, этот субъект знал толк в том, как обставить свой офис, — одобрительно сказал Эллери, падая в кожаное кресло.

— Докладывайте, Хессе, — распорядился инспектор, следуя примеру Эллери.

Хессе принялся споро докладывать.

— Прибыл на место ночью и нашел здесь все двери запертыми. Света внутри не было. Я внимательно прислушался, но нигде не услышал ни звука, а потому решил, что внутри никого нет. Исходя из этого, провел ночь, стоя у входа в подъезде. Примерно без четверти девять пришел заведующий бюро. Я сразу взял его в оборот. Вон тот, худой, с которым я как раз говорил, когда вы вошли. Зовут Оскар Луин.

— Заведующий бюро, говорите? — переспросил Старик, нюхая табак.

— Да, шеф. Либо он туго соображает, либо умеет держать язык за зубами, — продолжал Хессе. — Разумеется, он уже читал утренние газеты и был совершенно потрясен известием об убийстве Фильда. С другой стороны, было заметно, что мои вопросы не слишком ему нравятся… Я ничего не мог из него вытянуть. Абсолютно ничего. Он сказал, что вчера вечером после работы пошел прямо домой. Фильд, по его словам, ушел из своего бюро уже в четыре часа и больше не возвращался. Об убийстве Фильда он якобы ничего не знал, пока не прочел в газетах. Словом, мы провели утро в ожидании вас.

— Приведите мне Луина.

Хессе вернулся с долговязым заведующим бюро. Внешность Оскара Луина была малопривлекательной. Черные глаза его хитро бегали. Он был просто необычайно тощим. Острый его нос и весь костлявый облик заставляли вспомнить рассказы о пиратах. Инспектор смерил его прохладным взглядом.

— Значит, вы заведуете всей конторой, — сказал он. — И что же, Луин, вы обо всем этом думаете?

— Это ужасно. Просто ужасно, — простонал Луин. — Я даже представить себе не могу, как это могло произойти и почему. Бог мой, вчера в четыре я еще разговаривал с ним!

Казалось, он и в самом деле потрясен.

— Мистер Фильд, когда вы с ним разговаривали, не показался он вам каким-то странным или беспокойным? Чем-то озабоченным?

— Ничуть нет, сэр, — нервно ответил Луин. — У него даже было, можно сказать, необычайно хорошее настроение. Рассказал мне анекдот и сообщил, что идет вечером на чертовски хороший спектакль — «Игры с оружием». И вот я узнаю из газеты, что его там убили!

— Вот как? Значит, он говорил вам про спектакль! — воскликнул инспектор.

— Он, случайно, не упомянул, с кем он собирается идти в театр?

— Нет, сэр. — Луин переступил с ноги на ногу.

— Н-да. Понимаю. — Квин помолчал. — Луин, как заведующий бюро, вы, видимо, были ближе к Фильду, чем остальные его служащие. Что вы знали о его личной жизни?

— Совсем ничего, сэр, совсем ничего, — заторопился с ответом Луин. — Мистер Фильд — не тот человек, чтобы быть запанибрата со своими служащими. Время от времени он рассказывал кое-что о себе, но всегда как-то неконкретно и скорее в шутку. По отношению к нам он был внимательным, деликатным и щедрым шефом. Большего о нем я вам сказать не могу.

— А какого рода, собственно, был тот бизнес, которым он руководил? Ведь вы должны кое-что знать об этом?

— Бизнес? — Луин, казалось, был несколько сбит с толку таким вопросом. — Ну, я могу сказать, что у нас здесь — одна из лучших адвокатских контор из всех, что мне доводилось видеть в жизни. Я работал у Фильда всего лишь года два, не больше, но у него есть несколько очень важных и влиятельных клиентов, инспектор, я знаю. Я мог бы составить для вас список.

— Сделайте и пришлите его мне, — сказал Квин. — Значит, у него была процветающая и респектабельная практика? А не могли бы вы вспомнить какие-то личные визиты к нему — прежде всего в последнее время?

— Нет, не припоминаю, чтобы видел здесь кого-то, кроме клиентов. Он, конечно, мог общаться с некоторыми из них и по личным делам… Да, вспомнил! Сюда приходил его слуга, высокий парень такой, плечистый, по фамилии Майклз.

— Майклз? Нужно будет запомнить фамилию, — задумчиво сказал инспектор. — Ладно, Луин. Пока это все. Можете отпускать всех по домам. Сами, пожалуйста, еще задержитесь на некоторое время. Должны подойти люди Сампсона. Им понадобится ваша помощь.

Луин серьезно кивнул и удалился. Едва он закрыл за собой дверь, Квин так и подскочил.

— Где у мистера Фильда тут умывальник, Хессе? Детектив указал на дверь в другом конце кабинета. Квин распахнул ее. Эллери уже стоял рядом с ним. Перед ними была крохотная комнатушка с умывальником, аптечкой и небольшим платяным шкафом. Квин вначале заглянул в аптечку. Там стояли бутылочка йода, флакон перекиси водорода, крем для бритья, тут же лежали помазок и бритва.

— Это все ерунда, — быстро сказал Эллери. — А что в том шкафу?

Старик с любопытством открыл дверку. В шкафу висели повседневный костюм, полдюжины галстуков и мягкая фетровая шляпа. Инспектор взял шляпу, вынес ее на свет, в кабинет, и тщательно ее обследовал. Протянул Эллери, а тот сразу же очень аккуратно повесил ее обратно в шкаф.

— Черт бы побрал эти шляпы! — ругнулся инспектор. В дверь постучали, и Хессе впустил в кабинет застенчивого молодого человека.

— Инспектор Квин? — вежливо осведомился тот.

— Точно, — усмехнулся инспектор. — А если вы репортер, то можете написать, что мы планируем схватить убийцу Монти Фильда в течение ближайших двадцати четырех часов. На данный момент я вам больше ничего не скажу.

Молодой человек робко улыбнулся.

— Простите, инспектор, но я не репортер. Меня зовут Артур Стоутс. Я только что из прокуратуры, от Сампсона. Шеф разыскал меня только сегодня утром, а у меня еще были другие срочные дела, потому я и припозднился. Правда, необыкновенно жаль Фильда? Вы не находите?

Молодой человек усмехнулся, складывая на кресло пальто и шляпу.

— Жалеть его или не жалеть — дело вкуса, — пробормотал в ответ Квин-старший. — Во всяком случае, он задал нам работенки. Что велел передать Сампсон? Какие дал указания вам?

— Ну, я, конечно, не так разбираюсь в делах Фильда, как следовало бы, а потому только временно заменяю Тима Кронина. У него сегодня дел невпроворот. По крайней мере, я должен начать разбираться здесь, а Тим придет после обеда. Как вам известно, Кронин уже несколько лет охотился за Фильдом. И у него просто руки чешутся. Так и не терпится добраться до этих папок с документами.

— Хорошо. Пока все ясно. После всего, что Сампсон рассказывал мне о Кронине, я ему вполне доверяю. Может брать к себе все, что найдет здесь интересного. Хессе, проводите мистера Стоутса к мистеру Луину и представьте их друг другу. Луин — заведующий бюро, мистер Стоутс. Приглядывайте за ним, больно уж у него глаза хитрые. И помните, Стоутс, что вы ищете не папки с делами солидных клиентов, а следы темных махинации. Ну, пока. Стоутс улыбнулся инспектору и вышел вслед за Хессе. Эллери и отец, сидя в разных углах кабинета, переглянулись.

— Что это у тебя в руках? — вдруг спросил Старик.

— Еще один экземпляр книги по графологии. Характер — по почерку. Стояла здесь, на полке. Как это объяснить, интересно?

— Я тоже начинаю об этом подумывать, Эл, — кивнул инспектор. — Тут что-то есть. Неспроста эти книги.

В некоторой растерянности он покачал головой и встал.

— Пошли, сын мой, здесь мы уже не найдем ничего интересного.

Когда они уходили, в конторе остались только Хессе, Луин и Стоутс. Квин подозвал детектива.

— Отправляйтесь домой, Хессе, — сказал он проникновенно, — я не хочу, чтобы вы разболелись гриппом. Хессе улыбнулся и тут же исчез за дверью. Несколько минут спустя Квин уже сидел в своем рабочем кабинете в полицейском управлении на Центр-стрит. Эллери называл этот кабинет «звездной обителью». Здесь было уютно, почти как дома у Квинов. Эллери упал в кресло и принялся штудировать книги о графологии, которые прихватил из квартиры и из рабочего кабинета Фильда. Инспектор нажал кнопку звонка на столе, и в дверях появилась мощная фигура Томаса Велье.

— Доброе утро, Томас, — сказал Квин. — Давай, докладывай, что за волнующее известие ты принес мне из магазина «Братьев Браун».

— Не знаю уж, насколько оно будет волнующим для вас, — невозмутимо ответил Велье, садясь в одно из кресел у стены, — но мне оно показалось достаточно важным. Прошлой ночью я получил от вас поручение — разузнать что-нибудь о цилиндре мистера Фильда. Так вот, сейчас на моем рабочем столе лежит точно такой же. Хотите взглянуть?

— Странный вопрос, Томас. Тащи!

Велье ненадолго вышел и вернулся с круглой картонной коробкой. Открыл ее и достал блестящий цилиндр великолепной работы. Инспектор с любопытством заглянул внутрь его и увидел размер — 7'/8.

— У «Браунов» я поговорил с продавцом, который работает там уже целую вечность, — продолжал докладывать Велье. — Он несколько лет обслуживал Фильда. Сдается, что Фильд покупал там абсолютно все, вплоть до последней пуговицы. И уже довольно давно. Он всегда требовал к себе именно этого продавца. Только с ним и имел дело. Разумеется, тот немало знает о вкусах Фильда и о том, что он покупал.

Он сказал, что Фильд отличался крайней щепетильностью во всем, что касалось его гардероба. «Брауны» заказывали специально для него по мерке одежду в ателье. Как правило, костюмы и фраки он предпочитал обычного фасона, а белье и галстуки — по самому последнему крику моды.

— А каков был его вкус в отношении шляп? — спросил Эллери, не поднимая глаз от книги, которую читал.

— Я как раз собирался перейти к этому, сэр, — невозмутимо продолжал Велье. — Продавец, с которым я говорил, специально отметил, что у Фильда был насчет шляп какой-то пунктик. Когда я спросил про цилиндр, он ответил, что только за последние шесть месяцев Фильд купил себе целых три! Я, конечно, сразу взял это себе на карандаш и специально перепроверил по книге заказов и покупок. Точно. За последние полгода Фильд купил три шелковых цилиндра.

Эллери и инспектор удивленно переглянулись. У них, казалось, возник один и тот же вопрос.

— Три… — удивленно повторил Старик.

— Вот-вот… Что, разве это не нонсенс? — взволнованно сказал Эллери и принялся протирать очки.

— Господи! А где же тогда еще два? — обескураженно проговорил Квин.

Эллери ничего не ответил. Квин нетерпеливо повернулся к Велье.

— Что тебе еще удалось разузнать, Томас?

— Больше ничего. Разве что еще одно: Фильд, кажется, был просто помешан на своем гардеробе. За последний год он купил пятнадцать костюмов и не меньше пятнадцати шляп, считая цилиндры!

— Шляпы, шляпы, шляпы… Я с ума сойду от этих шляп, — простонал инспектор. — А он-то уж точно был сумасшедшим. Впрочем, ты не выяснил, не покупал ли Фильд у «Браунов» трости?

Велье, казалось, был очень огорчен.

— Как же так, инспектор… Надо же, какую я дал промашку. Теперь понимаю… Мне самому-то и в голову не пришло спросить. Ведь ночью вы мне не дали на этот счет никаких указаний…

— Черт бы все побрал! Ну, ничего. Никто из нас от ошибок не застрахован. Попробуй, дозвонись до этого продавца сейчас и дай мне трубку.

Велье взял со стола один из телефонных аппаратов и через некоторое время передал Старику трубку.

— На проводе инспектор Квин! — сказал тот. — Насколько мне известно, вы обслуживали мистера Фильда на протяжении нескольких лет. Мне бы хотелось выяснить кое-какие мелочи. Покупал ли у вас Фильд когда-нибудь трости?.. Как вы сказали? О, я понимаю… Да. Еще один момент. Он не высказывал вам никаких особых пожеланий, когда заказывал одежду? Ну, какие-нибудь там потайные карманы или еще что-нибудь в этом роде?.. Ага. Значит, не припоминаете. Ну, ладно… Что-что? О, я понимаю. Большое вам спасибо.

Он положил трубку и обернулся к Велье и Эллери.

— Наш усопший приятель, — сказал он с явным отвращением, — похоже, настолько же ненавидел трости, насколько обожал шляпы. Продавец сказал, что уже несколько раз пытался продать Фильду тросточку, но тот всякий раз отказывался. Сказал в конце концов, что терпеть их не может. Продавец решительно исключает мысль о потайных карманах или тайниках в гардеробе Фильда. Короче, мы опять у разбитого корыта.

— Как раз наоборот, — задумчиво сказал Эллери. — У нас, наоборот, появляется окончательное доказательство, что цилиндр — единственная часть гардероба Фильда, которую унес убийца. По-моему, это упрощает дело.

— Наверное, я порядочный болван, — хмуро сказал его отец. — Но я не вижу, как именно. Мне это вообще ни о чем не говорит.

— Кстати, инспектор, забыл доложить, — невесело глядя, проговорил Велье.

— Джимми принес заключение экспертизы об отпечатках пальцев на бутылке Фильда. Их там обнаружено несколько, но, как утверждает Джимми, все они, несомненно, принадлежат Фильду. Джимми, разумеется, снял отпечатки пальцев у покойного в морге.

— Ну что ж, — сказал инспектор, — вероятно, эта бутылка вообще не имеет ничего общего с преступлением. Но как бы там ни было, нам все равно надо дождаться заключения Праути.

— Есть еще кое-что, инспектор, — продолжил Велье. — Несколько минут назад принесли мусор из театра. Панцер прислал, согласно вашему распоряжению. Хотите на него взглянуть?

— Обязательно, Томас, — ответил инспектор. — А по пути захвати тот список, где помечены люди, у которых не было при себе билетов. Надеюсь, там проставлены номера мест, где они сидели, — в списке, я имею в виду.

Велье кивнул и исчез. Квин задумчиво уставился на затылок сына. С объемистым пакетом в одной руке и отпечатанным на машинке списком в другой появился сержант.

Они осторожно вытряхнули содержимое пакета прямо на письменный стол. По большей части там оказались мятые программки, фантики от конфет и несколько билетов без контроля, которые проглядели во время своих поисков Флинт и его помощники. Здесь же лежали две женские перчатки от разных пар, маленькая коричневая пуговка — видимо, от мужского пиджака, — колпачок от авторучки, дамский носовой платочек и разные другие предметы, которые обыкновенно теряют или выбрасывают в театрах.

— Что-то непохоже, что мы найдем здесь много интересного, — хмыкнул инспектор. — Но, по крайней мере, мы теперь хоть в состоянии проверить эти билеты.

Велье сложил стопкой билеты и стал читать вслух указанные на них номера мест и буквы. Квин делал пометки в списке зрителей, который принес сержант. Билетов оказалось не так много, так что вся процедура закончилась быстро.

— Это все, Томас? — осведомился инспектор.

— Да, это все, шеф.

— Если верить списку, то отсутствуют билеты еще человек у пятидесяти. Где Флинт?

— Где-то здесь, в здании, инспектор. Квин снял телефонную трубку и отдал краткий приказ. Не прошло и минуты, как появился Флинт.

— Что вам удалось найти сегодня ночью? — тут же спросил его Квин.

— Ну, инспектор, — как-то неуверенно начал Флинт, — мы внимательнейшим образом обследовали все. Нашли множество всякой ерунды, но по большей части — программки и такие вещи, которые мы даже не трогали, а оставляли уборщицам, которые действовали там вместе с нами. Однако мы там насобирали и целую кучу использованных билетов — главным образом, в проходах.

Он достал из своего кармана пачку билетов с оторванным контролем, аккуратно перетянутую резиночкой. Велье взял ее и продолжал читать вслух номера и буквы. Когда он закончил, инспектор бросил список на письменный стол.

— Ничего нового не обнаружилось? — спросил Эллери, отрываясь от книги.

— Черт побери, теперь тут нашлись билеты на всех безбилетников! — проворчал инспектор. — Не осталось ни одного билета лишнего и ни одного безбилетника в списке. Осталось сделать только одно.

Он нашел в куче билетов на столе, справившись по списку, тот, который принадлежал Франсес Айвз-Поуп. Затем достал из кармана те четыре билета, которые взял к себе накануне вечером, и тщательно сравнил линии обрыва на билете девушки и на билете Фильда. Края билетов никак не сходились.

— Меня утешает одно, — продолжал инспектор, засовывая все пять билетов в свой жилетный карман. — У нас нет никакого следа билетов на те шесть мест, которые расположены рядом с местом Фильда и впереди него.

— Я как раз подумал об этом, — сказал Эллери, отложив книгу, и необычайно серьезно посмотрел на отца. — А ты не обратил внимания, папа, что мы даже не знаем, почему Фильд вчера вечером пришел в театр?

Брови инспектора изумленно поднялись.

— Именно об этом я сейчас и размышляю. От миссис Рассо и от Майклза мы знаем, что Фильд был совершенно равнодушен к театру.

— Никогда не знаешь, какой каприз может прийти человеку в голову, — сказал Эллери. — Есть множество вещей, которые вполне могли подвигнуть человека, чуждого театру, прийти на спектакль. Факт остается фактом — он там был. Вот я и хотел бы знать, почему он туда пришел.

Старик с серьезным видом покачал головой.

— Может, он договорился там с кем-то встретиться по какому-то делу? Вспомни, что сказала миссис Рассо: Фильд обещал ей вернуться около десяти.

— Идея с деловым свиданием в театре мне очень нравится, — одобрительно сказал Эллери, — однако стоит подумать, какие могут быть еще варианты. Эта Рассо вполне могла солгать, и на самом деле Фильд, может, ничего такого и не говорил. Или сказал, а на самом деле приходить в десять вовсе не собирался.

— У меня сложилось достаточно твердое убеждение, что Фильд вчера вечером приходил в Римский театр не для того, чтобы смотреть спектакль. Он приходил туда, чтобы уладить какие-то свои дела.

— Я думаю точно так же, — улыбаясь, сказал Эллери. — Но всегда следует тщательно рассмотреть все без исключения возможности, чтобы ничего не упустить.

— Если же он был там по делу, то исключительно для того, чтобы встретиться с кем-то. Может быть, этот кто-то и стал его убийцей?

— Ты ставишь чересчур много вопросов, Эллери, — вздохнул инспектор. — Томас, давай-ка посмотрим еще раз содержимое пакета.

Велье снова разложил перед инспектором те предметы, которые они уже видели. Перчатки, колпачок от авторучки, пуговицу и носовой платок Квин сразу же отложил в сторону. Остались только фантики от конфет и смятые программки. Поскольку конфетные обертки вряд ли могли дать что-либо интересное, Квин занялся программками.

Проглядев примерно половину из них, он вдруг воскликнул:

— Поглядите-ка, что я нашел, парни!

Все трое склонились над столом, заглядывая через плечо инспектору. Квин разгладил программку: —ее смяли и выбросили. На внутренней стороне, рядом с традиционной для Римского театра рекламной заметкой о мужской моде от руки было написано несколько цифр, а также красовались всякие каракули, которые люди обычно рисуют на бумаге, когда задумываются.

— Инспектор, похоже на то, что вы нашли программку Монти Фильда! — воскликнул Флинт.

— Так точно, господа мои! Похоже именно на то! — коротко сказал Квин. — Флинт, поищите-ка в бумагах, которые мы нашли в карманах покойного, письмо с его личной подписью и принесите его ко мне.

Флинт поспешил из кабинета.

Эллери внимательно изучал каракули на программке. На верхней части страницы они выглядели так: Вернулся с письмом в руках Флинт. Инспектор сравнил подписи. Они явно принадлежали одному и тому же человеку.

— Отдадим их на экспертизу в лабораторию к Джимми, — пробормотал Старик, — но, кажется, все ясно и так. Это программка Фильда. Никаких сомнений тут быть не может. Что ты на это скажешь, Томас?

— Не знаю, что могут означать первые два числа, но вот эти «50.000» могут обозначать только доллары.

— Похоже, наш приятель вспомнил про свой банковский счет, — проговорил Квин. — К тому же, кажется, он был безумно влюблен в свое имя и просто обожал расписываться.

— Вряд ли это говорит о его самовлюбленности, — возразил Эллери. — Когда сидишь и бездельничаешь в ожидании — например, в театре перед началом спектакля — часто черкаешься на первом попавшемся клочке бумаги или расписываешься на нем. В театре, естественно, для этого больше всего подходит программка… А желание написать свое имя — феномен, известный любому психологу. Оно присуще всем. Так что вряд ли этот Фильд был таким самовлюбленным, как кажется.

— Впрочем, какое все это имеет значение! — вздохнул инспектор, который, нахмурив лоб, сосредоточенно изучал каракули.

— Может быть, может быть, — задумчиво сказал Эллери. — Но если вернуться к вещам более важным, то я не могу согласиться, что эти «50.000» означают сумму на счету у Фильда. Больно уж круглая сумма-то. Таких круглых чисел на счету никогда не бывает.

— А мы легко можем это проверить, — сказал инспектор, снимая телефонную трубку. Он попросил телефонистку на коммутаторе управления соединить его с конторой Фильда. Поговорил немного с Оскаром Луином и с несколько огорченным видом повернулся к Эллери.

— Ты оказался прав, Эл. На личном счету у Фильда лежит поразительно маленькая сумма. Меньше шести тысяч долларов. И это при том, что он довольно часто оперировал суммами свыше десяти или пятнадцати тысяч долларов, когда расплачивался. Луин и сам поражен. Он сказал, что ничего не знал о финансовом положении Фильда, пока я вот сейчас не попросил справиться о нем… держу пари, Фильд играл на бирже или был связан с букмекерами.

— Меня не очень удивило это известие, — заметил Эллери. — Но оно подводит нас к одному возможному объяснению, почему в программке у Фильда написано «50.000». Это — не просто сумма денег, а сумма, которую можно заработать на какой-то затее. Затея на пятьдесят тысяч долларов. Неплохой заработок за один вечер — если бы Фильд остался жив.

— А что означают два других числа? — спросил Квин-старший.

— Тут мне надо немножко подумать, — ответил Эллери, снова с размаху плюхаясь в свое кресло. — Но мне бы очень хотелось знать, что это за затея, которая тянет на такую сумму.

Он смолк и принялся протирать очки.

— Какая бы это затея ни была, сын мой, — наставительно сказал инспектор, — ты можешь быть уверен в одном: дело это весьма нечистое.

— Весьма нечистое? — с полной серьезностью переспросил Эллери.

— Да. Деньги — вот корень всех зол на свете, — усмехнувшись, сказал инспектор.

— Не только корень, папа, но и плод! — сказал Эллери, не меняя тона.

— Опять цитата? — насмешливо спросил Старик.

— Из Филдинга, — небрежно ответил Эллери.

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, в которой возникают тени прошлого

Зазвонил телефон.

— Мистер К.? У аппарата Сампсон, — раздался из трубки голос прокурора.

— С добрым утром, Генри, — сказал Квин. — Ты где? И как себя чувствуешь нынче утром?

— Я — в своем рабочем кабинете. Чувствую себя, как побитая собака, — с тихим смешком ответил Сампсон. — Доктор твердо убежден, что я долго не протяну, если буду продолжать в том же духе. На работе же у меня твердо убеждены, что город погибнет, если я не буду появляться на службе. Что тут поделаешь?.. Ну, да ладно. Перейдем к делу, мистер К.!

Инспектор сделал Эллери выразительный знак — знаю, мол, что сейчас начнется!

— Слушаю тебя, Генри!

— Здесь у меня в кабинете сидит один господин, с которым тебе следовало бы познакомиться получше, — продолжал Сампсон, понизив голос. — Он хочет видеть тебя, так что боюсь, тебе придется бросить все свои дела и мчаться сюда. Он… — Тут Сампсон вообще перешел на шепот. — Он — человек, с которым мне очень не хотелось бы поссориться. Вот так-то, Квин, старина.

Инспектор наморщил лоб.

— Я предполагаю, что этот господин — мистер Айвз-Поуп, — сказал он в трубку. — Он, видимо, гневается, что мы вчера вечером допросили его ненаглядную дочурку?

— Нет, не гневается, — ответил Сампсон. — Он действительно очень достойный человек, только… Очень прошу тебя, мистер К., будь с ним приветливее.

— Я специально надену белые перчатки, — хихикнул Старик. — И если это тебя успокоит, возьму с собой сына. Обыкновенно он у нас отвечает за связь с влиятельной общественностью.

— Ну, это было бы просто прекрасно, — с благодарностью сказал Сампсон.

Инспектор положил трубку и повернулся к Эллери.

— Бедняга Генри действительно попал как кур в ощип, — язвительно заметил он. — Но мне его трудно винить: все потому, что он вечно пытается быть со всеми в хороших отношениях. Старается поладить со всеми, а политики, пользуясь этим, все больше на него давят. Теперь у него в кабинете обитает этот Крез. Поехали, сын мой, нам предстоит познакомиться со знаменитым Франклином Айвз-Поупом. Эллери застонал.

— Если ты будешь продолжать в том же духе, тоже долго не протянешь, — сказал он отцу, но тут же вскочил и надел шляпу. — Ладно, поедем, ублажим этого капитана индустрии.

Квин усмехнулся и поглядел на Велье.

— Кстати, Томас, пока я не забыл! Мне бы хотелось, чтобы ты сегодня поразнюхал кое-что. Ты должен выяснить, почему Монти Фильд, у которого была процветающая адвокатская контора, который жил на широкую ногу, имел на своем личном счете всего шесть тысяч долларов. Что было тому причиной? Игра на бирже? На скачках? Я желаю знать точно. Может, ему пришлось оплачивать какой-нибудь вексель. Луин уже в конторе Фильда и сможет тебе помочь. И коли уж ты этим займешься, восстанови заодно — это может быть очень важно, Томас — картину вчерашнего дня Фильда во всех подробностях. Что он делал — прямо по минутам.

Старший и младший Квины направились к Сампсону. В прокуратуре все были заняты выше головы делами государственной важности, а потому появление какого-то полицейского инспектора в этом святилище не произвело ни на кого особого впечатления. Эллери сразу поскучнел, но его отец только улыбался. И вот, наконец, с недосягаемых высот, подобно громовержцу Зевсу, спустился прокурор собственной персоной, меча молнии в своих сотрудников за то, что они заставили ждать его дорогих гостей.

— Не кипятись, молодой человек! — сказал ему Квин, когда прокурор вел их к себе в кабинет, продолжая сетовать на бестолковость своего персонала. — Лучше скажи вот что: я достаточно прилично одет для встречи с этим финансовым королем?

Сампсон открыл им дверь. С порога оба Квина увидели человека, который, заложив руки за спину, глядел на улицу из окна, явно скучая. Когда прокурор закрыл дверь кабинета, он стремительно повернулся — просто поразительно для человека его комплекции.

Франклин Айвз-Поуп являл собой осколок былых времен, более здоровых в экономическом отношении. Он был могущественным, уверенным в себе магнатом того типа, который, подобно старому Корнелиусу Вандербильту, покорял Уолл-стрит не только своими капиталами, но и силой своей личности. У Айвз-Поупа были ясные серые глаза, седоватые стального цвета волосы, борода с проседью, сильное, еще сохранившее молодую гибкость тело. Вид его сразу же внушал уважение. Когда он стоял на фоне окна, один силуэт его производил впечатление. Так что Квинам сразу стало ясно — перед ними человек, который хорошо знает, чего хочет в жизни.

Сампсон как-то замялся и медлил с представлением. Финансист взял инициативу в свои руки и, не дожидаясь его, сказал приятным баритоном:

— Полагаю, что вы — Квин, охотник на человека. Я уже давно хотел познакомиться с вами, инспектор.

Он протянул большую, сильную руку, которую Квин с достоинством пожал.

— Излишне говорить, что у меня было аналогичное желание, мистер Айвз-Поуп, — сказал он с легкой улыбкой. — Я как-то раз попробовал рискнуть и вложить деньги в акции на Уолл-стрит. Как мне кажется, известная часть этих денег в результате перешла к вам. Это, сэр, мой сын Эллери — гордость семьи.

Статный банкир благосклонно поглядел на Эллери — сверху вниз. Потом пожал ему руку и сказал при этом:

— У вас замечательный отец, мальчик мой.

— Ну, слава богу! — с облегчением вздохнул прокурор, предлагая гостям садиться. — Рад, что все, наконец, устроилось. Вы даже представить себе не можете, мистер Айвз-Поуп, как я нервничал в ожидании этой встречи. Никогда не знаешь, что может выкинуть Квин, когда доходит до обмена любезностями. Меня бы ничуть не удивило, если бы он сразу же после взаимного приветствия надел на вас наручники!

Финансист от души захохотал и окончательно разрядил напряженность.

Прокурор сразу же перешел к делу.

— Мистер Айвз-Поуп пришел сюда, мистер К., чтобы персонально выяснить, что можно сделать в сложившейся ситуации для его дочери.

Квин понимающе кивнул. Сампсон повернулся к финансисту.

— Как я уже говорил вам, сэр, мы полностью доверяем в отношении этого дела инспектору Квину. И доверяли всегда. В общем и целом, он работает под контролем и надзором прокуратуры. Думаю, что в сложившихся обстоятельствах надо подчеркнуть данный момент еще раз.

— Это — разумная постановка дела, Сампсон, — кивая, сказал Айвз-Поуп. — И в собственном бизнесе я всегда работал, основываясь на том же принципе. Кроме того, после всего услышанного мною об инспекторе Квине я полагаю, что ваше доверие полностью оправдано.

— Иногда, — сказал серьезно Квин, — мне приходится делать вещи, которые мне совершенно не по душе. Говорю откровенно, некоторые из тех дел, которые я вчера вечером должен был сделать в соответствии со своим служебным долгом, оказались крайне неприятными. Я полагаю, мистер Айвз-Поуп, что ваша дочь несколько взволнована из-за нашей небольшой беседы вчера вечером.

Айвз-Поуп помолчал. Потом поднял голову и поглядел инспектору прямо в глаза.

— Видите ли, инспектор, — сказал он, — как вам, так и мне по роду деятельности приходится общаться с самыми разными людьми, порой — весьма странными. И вам, и мне уже доводилось решать такие проблемы, которые могли необычайно осложнить положение других. Полагаю, что это дает нам основание говорить напрямую. Да, моя дочь вчера была потрясена — «несколько взволнована» — просто не то слово. К несчастью, потрясена и ее мать, женщина и без того больная. Равно как и ее брат Стенфорд, мой сын, впрочем, не будем об этом… Франсес все рассказала мне вчера вечером, когда вернулась с друзьями домой. Я знаю свою дочь, инспектор, и готов дать руку на отсечение, что между ней и Фильдом не было совершенно никаких отношений.

— Мой дорогой господин, — спокойно сказал инспектор, — я ни в малейшей степени не обвиняю ее. Никто не знает лучше меня, какие странные вещи могут порой происходить в ходе полицейского расследования, а потому я старался учесть абсолютно все. Я только попросил ее опознать сумочку. После того, как она это сделала, я сказал, где эта сумочка была найдена. Естественно, я ждал объяснений. Но их не последовало… Вы же понимаете, мистер Айвз-Поуп, что я как полицейский был просто обязан — раз убит человек и при нем найдена женская сумочка — выяснить, кто владелица сумочки и какое она имеет отношение к преступлению.

Финансовый король забарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

— Я понимаю вашу позицию, инспектор, — сказал он. — Тут не может быть никаких сомнений: вы действовали сообразно своему долгу. Ваш долг состоял и состоит в том, чтобы докопаться до истины. Говоря строго, того же самого от вас ожидаю и я. Если вы хотите знать мое сугубо личное мнение, то моя дочь стала жертвой обстоятельств. Но мне не хотелось бы брать на себя роль ее адвоката. Я достаточно доверяю вам и готов положиться на то суждение, которое вы вынесете, когда тщательно расследуете все дело.

Он сделал небольшую паузу.

— Инспектор Квин, а что вы скажете, если я приглашу вас завтра утром к себе домой, чтобы вы задали все интересующие вас вопросы? Я бы не решился так затруднять вас, если бы Франсес не чувствовала себя так плохо и ее мать не настаивала бы, чтобы она не покидала дома. Можно рассчитывать на это?

— Очень любезно с вашей стороны, мистер Айвз-Поуп, — с удовлетворением сказал Квин. — Мы непременно будем.

Финансист, казалось, еще не был готов закончить разговор. Он тяжело покачивался в кресле.

— Я всегда был человеком щепетильным, — сказал он. — У меня сейчас такое чувство, что меня могут обвинить в использовании своего общественного положения, чтобы добиться каких-то специальных привилегий. Поверьте, это не так. Потрясение, которое Франсес вчера вечером испытала от предпринятых вами действий, просто не позволило ей рассказать вам свою историю. Дома, в кругу своей семьи, она наверняка сможет дать исчерпывающие объяснения, которые смогут удовлетворить вас.

Он с минуту поколебался, а потом добавил совсем другим тоном:

— Ее жених тоже будет там, и, возможно, его присутствие будет ее успокаивать.

Судя по тону, каким это было сказано, банкир отнюдь не разделял этого мнения.

— Не могли бы мы тогда договориться с вами, скажем, на половину одиннадцатого? — спросил он инспектора.

— Это очень даже удобно, — кивнул Квин, — я бы только хотел знать, кто еще будет присутствовать при нашем разговоре.

— Я пойду навстречу вашим пожеланиям, инспектор, — ответил Айвз-Поуп. — Но пока предполагаю, что захочет присутствовать миссис Айвз-Поуп, и наверняка мистер Барри, мой будущий зять. Это было сказано сухо.

— Кроме того, может быть, еще несколько друзей Франсес из числа актеров. Вероятно, нас удостоит своим присутствием также мой сын Стэнфорд — чрезвычайно занятой молодой человек, знаете ли, — добавил финансист с легкой горечью.

Айвз-Поуп встал со вздохом со своего кресла. Эллери, инспектор и Сампсон тотчас же последовали его примеру.

— Думаю, что это все, инспектор, — сказал финансист немного менее удрученно. — Может, я еще могу быть чем-то полезным для вас?

— Нет, вы и так сделали более чем достаточно.

— Тогда позвольте откланяться.

Айвз-Поуп повернулся к Эллери и Сампсону.

— Если у вас найдется свободное время, Сампсон, я буду рад видеть у себя и вас тоже. Как думаете, сможете выбраться завтра утром?

Прокурор кивнул.

— А вы, мистер Квин, тоже будете? — спросил финансист Эллери. — Как я понимаю, вы на протяжении всего расследования помогаете вашему отцу. Мы были бы очень рады пригласить вас.

— Обязательно приду, — ответил Эллери. Айвз-Поуп откланялся. Дверь за ним закрылась.

— Ну, что ты думаешь по этому поводу, мистер К.? — спросил инспектора Сампсон, беспокойно покачиваясь в своем вертящемся кресле.

— Чрезвычайно интересный человек, — ответил инспектор. — Какая прямота и откровенность!

— О, да, — кивнул Сампсон. — Но… Знаешь, мистер К., перед тем как ты пришел, он попросил меня пока не делать все происходящее достоянием широкой общественности. Своего рода личная просьба, знаешь ли.

— А меня, выходит, он так и не решился попросить об этом? — сказал польщенный инспектор. — Что ж, это делает ему честь. Весьма достойно… Ну, Генри, я буду стараться изо всех сил сохранять конфиденциальность, но если окажется, что эта молодая дама серьезно замешана в этом деле, мне едва ли удастся уберечь ее от атак прессы.

— Ладно, ладно, мистер К.! От тебя этого и не требуется! — сказал Сампсон. — Проклятое мое горло!

Он вытащил из ящика письменного стола пульверизатор и с отвращением принялся что-то прыскать себе на гланды.

— Если я не ошибаюсь, Айвз-Поуп недавно пожертвовал химическому научно-исследовательскому обществу сто тысяч долларов? — вдруг спросил Сампсона Эллери.

— Кажется, припоминаю что-то такое, — сказал Сампсон, полоская горло. — А что?

Эллери что-то пробормотал в объяснение, но из-за шипения пульверизатора Сампсона ничего не было слышно. Квин, задумчиво поглядев на сына, покачал головой, посмотрел на часы и сказал:

— Ну, сын мой, пришло время обедать. Как, Генри, ты не желаешь с нами перекусить?

Сампсон улыбнулся улыбкой мученика.

— У меня, правда, по горло работы, но даже прокуроры время от времени должны есть, — сказал он. — Я пойду с вами при одном условии: если вы позволите мне пригласить вас и заплатить по счету. Я ведь у вас в некотором долгу.

Пока Эллери и Сампсон надевали пальто, Квин успел позвонить по телефону.

— Мистер Морган?.. А, приветствую вас, Морган. У вас не найдется сегодня после обеда времени для небольшой беседы?.. Ладно. В половине третьего мне подойдет. До встречи.

— Учись! — сказал инспектор сыну, положив трубку. — Ничто не ценится так дорого, как вежливость, Эллери. Тебе следует взять это на заметку!

Ровно в половине третьего инспектор и Эллери вошли в тихую адвокатскую контору Бенджамина Моргана. Сразу бросалось в глаза, насколько она отличалась от роскошно обставленной огромной конторы Фильда. Здесь не было ровно ничего лишнего: все благородно, но по-деловому просто. В кабинет их проводила улыбающаяся юная дама. Морган сдержанно поздоровался с ними и, когда они сели, предложил сигары.

— Нет, спасибо, я уж лучше останусь при своем нюхательном табаке, — со всей приветливостью сказал инспектор, а Эллери, которого отец представил Моргану, закурил сигарету и принялся пускать колечки.

Морган запалил сигару. Руки его дрожали.

— Я полагаю, вы пришли, чтобы продолжить наш разговор, который состоялся вчера вечером, инспектор? — спросил он.

Квин с наслаждением чихнул, снова убрал в карман свою табакерку и откинулся на спинку своего кресла.

— Видите ли, Морган, старина, — сказал он прямо. — Вчера вы не были вполне откровенны со мной.

— Что вы хотите этим сказать? — нервно спросил Морган.

— Вот вы вчера вечером говорили мне, — задумчиво проговорил инспектор, — да, говорили, что дела у вас в конторе с Фильдом шли просто прекрасно, что отношения у вас были, в общем, приятельскими, хотя вы и расстались два года назад. Говорили вы такое?

— Говорил, — кивнул Морган.

— Чем же тогда объяснить, дорогой мой, — спросил Квин, — маленький эпизод в клубе «Уэбстер»? Я бы никак не стал считать приятельскими отношения партнеров, если один из них угрожает убить другого.

Морган некоторое время сидел молча, а Квин терпеливо ждал, не сводя с него глаз, Эллери вздохнул. Морган поднял взгляд и взволнованно заговорил:

— Весьма сожалею о своей неискренности, инспектор. Но я и думать не мог, что кто-то может вспомнить про мою угрозу… да, все это правда. Как-то раз мы с Фильдом, по его предложению, пошли отобедать в клуб «Уэбстер». Что до меня, то я предпочел бы вообще не общаться с ним по внеслужебным делам. Но он сказал, что во время этого обеда мы должны будем обсудить некоторые последние детали, касающиеся нашей совместной работы, прежде чем расстаться. У меня, естественно, не было выбора… Вероятно, он просто довел меня до белого каления. Я действительно грозил его убить, но это… Знаете, чего не скажешь в пылу ссоры. Я забыл о своих угрозах и про всю эту историю, не прошло и недели.

Инспектор понимающе кивнул.

— Да, такие вещи порой случаются в жизни. Но… Под взглядом инспектора Морган облизнул пересохшие губы.

— Если один человек грозит убить другого, даже и не всерьез, значит, в их отношениях что-то сильно не ладится. Давайте, выкладывайте все начистоту. Что вы пытаетесь от меня скрыть?

Морган весь сжался. Губы его стали пепельно-серыми. Он, как бы в поисках жалости, смотрел то на Эллери, то на инспектора. Но их взгляды были неумолимы. Эллери, взиравший на Моргана, словно исследователь — на подопытного кролика, первым нарушил молчание.

— Мой дорогой Морган, — сказал он холодно. — У Фильда на руках, видимо, был какой-то козырь против вас, и он намеревался использовать его в подходящий момент. Яснее ясного!

— Отчасти вы угадали, мистер Квин. Я стал одним из самых несчастных людей на свете. И все — этот дьявол Фильд. Кто бы его ни убил, он достоин за это награды за заслуги перед человечеством. ФИЛБД был сущий монстр. Бездушное чудовище. Я даже выразить не могу, насколько счастлив, — да, да, счастлив! — что он убит.

— Успокойтесь, Морган, — сказал Квин-старший. — Даже если наш общий друг, судя по всему, что я услышал, кажется порядочной вонючкой, ваши замечания могут дойти до ушей человека, менее понимающего. И что тогда?

— Это — целая история, — негромко проговорил Морган, не отрывая глаз от письменного стола. — Конечно, история не слишком красивая… Когда я был еще совсем молодым студентом в колледже, я связался с одной девушкой — официанткой в студенческом кафе. Она была вовсе не плохим человеком, только оказалась чересчур слабой по натуре, а я, кажется, слишком много себе позволил тогда. Как бы то ни было, мы сошлись, и она забеременела. Думаю, вам известно, что я происхожу из семьи, где весьма строгие нравы. А если еще не известно, то вы скоро выясните, когда будете расследовать дело. Семья моя связывала со мной очень большие надежды. У родителей были большие амбиции. Они надеялись, что я достигну высот в обществе. Короче говоря, я никак не мог жениться на этой девушке и ввести ее в дом своего отца. Я повел себя довольно низко…

Он замолчал.

— …Но это произошло один-единственный раз, и вот я теперь расплачиваюсь всю жизнь. Я… Я всегда ее любил. Она оказалась достаточно разумной, чтобы согласиться на те условия, которые я ей предложил. Я стал платить ей деньги на содержание ребенка, благо, что отец был щедр и присылал мне достаточно. Никто — ни один человек во всем мире, кроме ее овдовевшей матери, милой старой женщины, ничего не знал об этой истории. Могу поклясться! И все же…

Он сжал кулаки, вздохнул и продолжал:

— В конце концов я женился на девушке, которую нашли для меня мои родители.

В комнате опять повисло тягостное молчание. Морган откашлялся и продолжал:

— Это был брак по расчету, — ни больше и ни меньше. Она происходила из древней аристократической семьи, а у меня были деньги. Жили мы достаточно счастливо… Потом я встретил Фильда. Будь проклят тот день, когда я согласился сотрудничать с ним. Но мои собственные дела шли не так, как следовало бы, а Фильд был адвокатом напористым и опытным.

Инспектор взял понюшку табаку.

— Поначалу все шло гладко, — тихо продолжал рассказывать Морган. — Но у меня снова и снова стали появляться подозрения, что мой деловой партнер — вовсе не тот человек, каким он мне казался. Весьма темные клиенты — поверьте, действительно темные личности! — стали приходить к нему в кабинет после окончания рабочего дня. Когда я спрашивал про них, он уходил от ответа. Что-то было неладно. Кончилось тем, что я решил — моя собственная репутация пострадает, если я и дальше буду связан с этим человеком. Я завел речь о закрытии нашей совместной конторы. Фильд резко воспротивился, но я упорствовал, и в конце концов он был вынужден согласиться. Мы расстались.

Эллери с отсутствующим видом постукивал пальцами по набалдашнику своей прогулочной трости.

— А потом — это происшествие в клубе. Он настоял, чтобы мы пообедали вместе, чтобы уладить последние мелкие вопросы. Но, конечно, не это было настоящей причиной. Думаю, вы уже догадываетесь… Этаким дружеским тоном он начал говорить мне просто чудовищные вещи. Сказал, что знает, что я посылаю деньги на содержание моего внебрачного ребенка. Сказал, что у него есть несколько моих писем, чтобы доказать это документально, и квитанции переводов с указанием сумм… При всем при том он набрался наглости признаться, что просто украл их у меня. Конечно, я уже много лет и не заглядывал туда, где они хранились… А потом вежливо заявил, что намерен получить с меня деньги, если я хочу, чтобы все осталось в секрете.

— Шантаж! — воскликнул Эллери.

— Да, самый настоящий шантаж, — с горечью сказал Морган. — Именно! Он в деталях расписал, что произойдет, если эта история всплывет на поверхность. О, Фильд был законченный негодяй! Я живо представил себе, как все мое общественное положение, завоеванное с таким трудом, на протяжении многих лет, вдруг разом, в одночасье будет утрачено. Моя жена, ее семья, мои родители, весь круг знакомых… Я просто оказался бы по уши в грязи. А что касается бизнеса, то тут много не надо, чтобы самые ценные клиенты ушли к другим адвокатам. Я оказался в западне. Я это понимал, и он понимал тоже.

— И сколько же он потребовал, Морган? — спросил Квин.

— Более чем достаточно! Он запросил пятьдесят тысяч долларов — только за то, что будет молчать. Причем у меня не было никакой уверенности, что дело этим кончится. Я сидел на крючке, и сидел крепко! Ведь посудите сами — тут не какая-то пошлая история, которую можно еще простить. Я материально поддерживал бедную женщину и своего сына на протяжении многих лет и продолжаю это делать по сей день. И буду поддерживать всегда.

Он уставился на свои ногти и некоторое время сосредоточенно разглядывал их.

— Деньги я ему заплатил, — мрачно сказал он наконец. — Пришлось ограничить себя кое в чем, но — заплатил. Однако скандал все-таки тогда устроил. Просто вышел из себя в клубе. Ну, а остальное вы знаете.

— И он все это время шантажировал вас, Морган? — спросил инспектор.

— Да, сэр. Два года подряд. Этот человек был просто ненасытен, вот что я вам скажу! Я по сей день не могу этого понять. За свою адвокатскую деятельность он должен был получать огромные гонорары, и тем не менее, кажется, всегда был на мели. Всегда нуждался в деньгах. И деньги ему нужны были немалые! Я никогда не платил ему за один раз меньше десяти тысяч долларов.

Квин-старший и Эллери переглянулись.

Квин сказал:

— Ну, Морган, вы рассказали нам хорошенькую историю. Чем больше я слышу о Фильде, тем меньше у меня желания сажать в кутузку парня, который отправил его на тот свет. И тем не менее — судя по тому, что вы нам поведали, ваши вчерашние показания явно ложны. Ведь вы сказали, что уже два года не видели Фильда. Когда вы видели его в последний раз?

Морган с трудом принялся вспоминать.

— О, примерно два месяца назад, — сказал он. Инспектор поерзал в кресле.

— Понимаю… жаль, что вы не рассказали все вчера вечером. Само собой разумеется, вы можете рассчитывать на то, что полиция не будет разглашать вашу историю. Все, что вы сообщили, было очень важно. Кстати, вам ничего не говорит имя Анжела Рассо?

Морган мгновение подумал.

— Нет, инспектор, она мне незнакома.

— А господина по имени Пастор Джонни вы не знаете?

— О нем, кажется, я могу что-то сказать. Я уверен, что во время нашей совместной деятельности Фильд использовал этого мелкого мошенника в каких-то грязных делах. Несколько раз я заставал его у нас в конторе уже после окончания рабочего дня, а когда требовал объяснений у Фильда, тот только ухмылялся и говорил: «О, это всего лишь Пастор Джонни, мой друг!» Вполне достаточно, чтобы я составил об этом человеке определенное представление. Что же касается отношений между ними, тут я ничего не могу вам сообщить, потому что не в курсе.

— Спасибо, Морган, — сказал инспектор. — Рад, что вы мне все рассказали. И еще один, последний вопрос. Слышали ли вы когда-нибудь имя Чарльз Майклз?

— Разумеется. — Морган мрачно усмехнулся. — Майклз был так называемый слуга Фильда. Вел он себя скорее как телохранитель, а по сути был плут и подлец, если я хотя бы немного разбираюсь в людях. То и дело приходил к нам в контору. Больше ничего о нем сказать не могу, инспектор.

— Он вас, разумеется, знает? — спросил Квин.

— Думаю, что да, — неуверенно ответил Морган. — Я никогда с ним не говорил, но он, конечно, видел меня, когда приходил в контору.

— Ладно, Морган, — сказал Квин, вставая. — Беседа была очень ценной и содержательной. Не думаю, чтобы у меня еще оставались к вам вопросы. Во всяком случае, сейчас их нет. Возвращайтесь к своим делам, Морган, и оставайтесь в городе — можете еще нам понадобиться. Не забывайте об этом. Хорошо?

— Да уж не забуду, — глухо ответил Морган. — А… эта история о моем сыне, которую я рассказал… Она останется между нами?

— Тут вы можете быть спокойны, Морган, — заверил его Квин. И вскоре они с Эллери уже были на улице.

— Значит, речь идет о шантаже, папа, — пробормотал Эллери. — У меня в этой связи появилась идея…

— Ну, сын мой, а уж у меня-то сколько их появилось! — хихикнул Квин. Они замолчали и, телепатически обмениваясь своими идеями, быстро зашагали к управлению полиции.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой инспектор и Эллери нарушают покой высшего общества

В среду утром Джуна сервировал стол, за которым сидел молчаливый инспектор и настроенный поболтать Эллери. Он как раз наливал им кофе, когда зазвонил телефон. Оба Квина разом вскочили.

— Стой, куда! — закричал инспектор. — Это мне!

— Позвольте, позвольте, господин хороший! Что же это делается, а? Скромному книголюбу уже не дают воспользоваться собственным телефоном! Я уверен, это звонят из книжной лавки по поводу редкого издания Фальконе.

— Хватит, Эллери! Опять ты начинаешь… Пока отец и сын спорили, у трубки уже оказался Джуна.

— Инспектора? Какого такого инспектора? Инспектор… — Джуна, ухмыляясь, зажал трубку ладонью, — это вас.

Эллери снова уселся за стол, а Квин с торжествующим видом схватил телефон.

— Слушаю вас!

— Говорит Стоутс из конторы Фильда, — отчеканил молодой голос, — с вами желает побеседовать мистер Кронин.

Инспектор замер в ожидании, наморщив лоб. Эллери навострил уши. И даже Джуна, на физиономии которого отразилось лукавое любопытство, замер в углу, как будто тоже ожидал крайне важного для себя известия. В этот миг он напоминал уморительную обезьянку — и выражением лица, и позой.

Наконец, из трубки послышался высокий мужской голос.

— Говорит Тим Кронин, инспектор. Как у вас дела? Я не видел вас уже целую вечность.

— Дела? Дела — как обычно. Стареем только, а в остальном не меняемся, Тим, — ответил Квин. — Что там у вас? Нашли что-нибудь?

— В том-то и главная закавыка, инспектор, — воскликнул Кронин. — Как вам известно, я уже несколько лет охочусь за этой птицей Фильдом. Сколько я себя помню, его зловещий призрак всегда действовал мне на нервы. Это мое личное привидение. Прокурор мне сказал, что уже поведал вам всю историю наших с ним отношений, так что мне остается добавить только некоторые детали. За все эти годы постоянного наблюдения, выжидания и подстерегания мне ни разу не удалось найти ни одной улики против этого негодяя, достаточной, чтобы он предстал перед судом. А он был негодяем, инспектор. Голову готов прозакладывать, что был… Ну, дела прошлые. Насколько я знал Фильда, от него и нельзя было ждать иного. И все же в глубине души я питал надежду: когда-нибудь он даст промашку, и тогда мне удастся его ущучить, особенно если ко мне в руки попадет документация по его адвокатским делам. Но — увы. Должен признаться, инспектор, что пока тут нет ни одной серьезной зацепки.

На лице у Квина отразилось легкое разочарование. Эллери, заметив это, вздохнул, встал и принялся расхаживать по комнате из угла в угол.

— Ну что ж, Тим, здесь ничего не попишешь, — сказал Квин, изо всех сил стараясь изобразить бодрость. — Ничего, не расстраивайтесь. Не у вас, так у нас что-нибудь против него да отыщется.

— Инспектор, — пылко заговорил Кронин, — у вас будет с ним хлопот! Фильд — действительно тертый калач. И вот что мне сдается: тот, кому удалось его перехитрить, еще более хитер. Я вам не завидую. Впрочем, мы просмотрели пока только половину всех его дел. Может, что-то и проглядели. Нет, тут можно, конечно, понять, что многие из них — довольно сомнительны, но вся проблема в том, что действительно веских доказательств их противозаконности найти невозможно. Что ж, будем искать дальше. Может, найдем.

— Хорошо, Тим. Продолжайте в том же духе. И сразу же дайте мне знать, если что-нибудь обнаружится. Лу-ин там?

– Вы имеете в виду заведующего конторой? — Кро-нин понизил голос. — Где-то здесь, поблизости. А что?

— За ним нужен глаз да глаз, — сказал инспектор. — У меня есть подозрение, что он далеко не так глуп, как пытается казаться. Не подпускайте его без надзора к тем документам, которые есть в конторе. Я вполне могу себе представить, что он замешан в каком-нибудь левом дельце фильда.

— Хорошо, инспектор. Перезвоню вам позднее. В трубке щелкнуло — Кронин дал отбой. Ровно в половине одиннадцатого Квин и Эллери открыли высокую калитку имения Айвз-Поупов на Ривер-сайд-Драйв. Эллери не удержался от замечания, что около домов такого стиля просто безнравственно появляться одетым иначе, кроме как в визитку с фалдами и в полосатые брюки. Он также заметил, что будет крайне несчастен, если они появятся в этом благословенном месте только один раз — сегодня.

И в самом деле — весь вид усадьбы Айвз-Поупов вызывал почтительное благоговение у человека, не искушенного, подобно Квинам, в архитектуре. Это был огромный, просторный старинный дом, расположенный в парке, вдали от шумных улиц.

— Должно быть, такой домина стоит кучу денег, — проворчал инспектор, окидывая взглядом обширные газоны справа от здания. Большой сад с беседками, аллеями для прогулок, тенистыми полянками — здесь казалось, что ты далеко-далеко от города, хотя его шум раздавался где-то за высокой чугунной решеткой, окружавшей владения семьи Айвз-Поуп. Семья эта была сказочно богата — помимо этой усадьбы, подобные которой, возможно, и существовали где-то, она имела родословную, уходящую далеко к смутным временам колонизации Америки.

Дверь Квинам открыл чопорный дворецкий с бакенбардами. У него была такая прямая спина, словно он проглотил ломик. Нос дворецкого был вздернут к самому что ни на есть потолку. Эллери непринужденно миновал это чудо в ливрее, подивившись на него мимоходом, зато инспектор Квин принялся лихорадочно искать по карманам свою визитную карточку. Это потребовало известного времени, на протяжении которого дворецкий стоял, словно каменное изваяние. Уже покраснев до корней волос, инспектор нашел, наконец, помятую визитку и положил ее на услужливо подставленный серебряный поднос. Дворецкий, провожаемый взглядом инспектора, степенно удалился куда-то в свое царство.

Эллери даже усмехнулся, когда его отец так и вытянулся, завидев издали коренастую фигуру Франклина Айвз-Поупа — в дверях, косяки которых украшала богатая резьба. Финансист поспешил к ним.

— Инспектор! Мистер Квин! — воскликнул он с искренней радостью. — Входите же! Вам пришлось долго ждать?

Инспектор сбивчиво пробормотал что-то, подобающее случаю. Они пошли по коридору. Здесь были высокие потолки и натертый до блеска паркет. Вдоль стен стояла старинная мебель — довольно простая.

— Вы пунктуальны, вплоть до минуты, — сказал Айвз-Поуп и отступил, пропуская их в большую комнату. — Здесь ждут еще несколько участников предстоящего нам великого заседания. Думаю, что все присутствующие уже знакомы между собой.

Инспектор и Эллери огляделись.

— Я знаю здесь всех, сэр, кроме вон того господина, хотя предполагаю, что это — мистер Стэнфорд Айвз-Поуп, — сказал Квин-старший. — Но, боюсь, моего сына придется кое-кому представлять. Мистер Эллери Квин — мистер Пил, мистер Барри и, разумеется, мистер Айвз-Поуп.

Процедура представления прошла в несколько натянутой атмосфере.

— А, мистер К.! — воскликнул, завидев инспектора, прокурор Сампсон, и поспешил к нему из противоположного угла огромной комнаты. — Вот к чему я, видимо, так и не смогу привыкнуть, — шепнул он Квину, подойдя поближе. — Впрочем, мне в первый раз выпала возможность разом познакомиться почти со всеми, кто будет участвовать в предстоящем судебном процессе.

— А что делает здесь этот Пил? — тихо спросил прокурора Квин-старший, тогда как Эллери пересек комнату, чтобы завязать разговор с тремя молодыми людьми в другом ее конце. Сам Айвз-Поуп извинился перед гостями и куда-то исчез.

— Пил — друг молодого Айвз-Поупа, — ответил прокурор, — и, естественно, большой приятель Барри. Слушая перед вашим приходом их светскую болтовню, я понял, что Стэнфорд, сын Анвз-Поупа, познакомился с этой театральной братией еще раньше, чем сестра. Благодаря брату она и познакомилась с Барри, а затем полюбила его. Пил, кажется, тоже на дружеской ноге с юной дамой.

— Уж не знаю, одобряют ли Айвз-Поуп и его аристократка-супруга такое, окружение своих детей, — сказал инспектор, с интересом наблюдая за компанией на другом конце комнаты.

— А это ты скоро узнаешь, — усмехнулся Сампсон. — Тебе будет достаточно разок увидеть, какими сосульками покрываются брови миссис Айвз-Поуп, стоит кому-то из актеров попасться ей на глаза. Полагаю, что хозяева этого дома так же радуются им, как орде большевиков.

Квин скрестил руки на груди и окинул любопытным взглядом комнату. У стен ее в застекленных шкафах помещалась великолепно подобранная библиотека, полная ценных и редких книг. Посреди комнаты стоял письменный стол. Инспектор снова с одобрением подумал, что для рабочего кабинета миллионера комната обставлена довольно скромно.

— Впрочем, — продолжал тем временем Сампсон, — Эва Эллис, девушка, которая, по твоим словам, была в понедельник вечером в Римском театре вместе с мисс Айвз-Поуп и ее женихом, тоже здесь. Она сейчас наверху и составляет компанию богатой наследнице, как я полагаю. Не думаю, что это тоже сильно нравится хозяйке дома. Но должен сказать, что обе девушки весьма симпатичны.

— Представляю себе, как здесь, видать, уютно и покойно, когда сойдется вся семейка Айвз-Поупов и богемная братия, — хмыкнул Квин.

Молодые люди подошли к ним с другого конца комнаты. Стэнфорд Айвз-Поуп был строен, хорошо ухожен и модно одет. Под глазами, правда, у него были тени, довольно заметные. Вид младший Айвз-Поуп имел недовольный и скучающий, что сразу же отметил про себя Квин. Пил и Барри, два актера, были одеты просто безукоризненно.

— Мистер Квин рассказал мне, что вам выпало весьма нелегкое дельце, инспектор, — сказал, явно рисуясь, Стэнфорд Айвз-Поуп. — И всем нам весьма больно видеть, что в это дело оказалась замешанной бедная сестричка. Как ни ломаю глупую свою голову, не могу представить, как ее сумочка оказалась в кармане этого типа. Поверьте мне — Барри уже которую ночь не может спать. Переживает, что Франсес оказалась в неловком положении.

— Дорогой мой молодой человек, — сказал инспектор, — если бы я знал, как сумочка мисс Айвз-Поуп оказалась в кармане Монти Фильда, я бы не пришел сюда сегодня утром. Это — лишь один из множества фактов, которые делают все это дело чертовски интересным.

— Что ж, желаю вам получить удовольствие при расследовании, инспектор. Но не можете же вы и в самом деле предполагать, что есть хотя бы малейшая связь между Франсес и всем этим?

Квин улыбнулся.

— Я еще вообще ничего не могу предполагать, молодой человек, потому что не слышал объяснений вашей сестры.

— Она способна все объяснить наилучшим образом, — сказал Стивен Барри, на красивом лице которого оставили свой отпечаток бессонные ночи. — Это уж можете быть спокойны. Что меня привело в такой гнев — так это ваши отвратительные подозрения на ее счет, а сам инцидент с сумочкой яйца выеденного не стоит!

— Я понимаю ваши чувства, мистер Барри, — примирительно сказал инспектор.

— И хотел при случае просить извинения за свое поведение той ночью. Вероятно, я был немного чересчур… груб.

— Считаю, что тоже должен принести извинения, — слабо улыбнулся Барри. — Кажется, я сказал в кабинете у директора кое-что, чего на самом деле не думаю. Сказал сгоряча, когда увидел Франсес… мисс Айвз-Поуп без чувств…

Он смутился и смолк.

Пил, настоящий великан со здоровым цветом лица и приятной наружностью, дружески обнял Барри.

— Стив, старина, я уверен, что инспектор понимает все, — сказал он жизнерадостно. — Не принимай все так близко к сердцу. Все наверняка уладится.

— В этом отношении вы вполне можете доверять инспектору Квину, — сказал довольный Сампсон и толкнул исподтишка своего друга кулаком под ребра. — Он — единственный из всех известных мне сыщиков, у которого есть не только служебный значок, но и что-то, отдаленно напоминающее сердце. И если мисс Айвз-Поуп сумеет объяснить этот случай так, что он останется удовлетворен, — а он удовольствуется даже минимально приемлемым объяснением — то весь инцидент будет исчерпан.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво сказал Эллери. — Отец всегда был щедр на всяческие сюрпризы. Что же касается мисс Айвз-Поуп, — Эллери с грустной улыбкой отвесил поклон актеру, — то вы имеете все основания считать себя счастливейшим из смертных, мистер Барри.

— Вы бы держались иного мнения, если бы увидели ее матушку, — продолжая рисоваться, сказал Стэнфорд Айвз-Поуп. — Если я еще что-то понимаю в этом доме, она как раз топает сюда.

Мужчины разом повернулись к дверям. В комнате появилась необычайно полная женщина, которая при ходьбе переваливалась, словно утка. Ее заботливо поддерживала медицинская сестра, в руке у которой была большая зеленая бутыль. За ними бодро следовал финансист, рядом с ним шел седовласый, моложавого вида мужчина в темной куртке с черной сумкой в руках.

— Кэтрин, милая моя, — сказал Айвз-Поуп своей бесформенной жене, которая растянулась в широком кресле, — это господа, о которых я тебе рассказывал, — инспектор Ричард Квин и мистер Эллери Квин.

Отец и сын поклонились. Близорукая миссис Айвз-Поуп бросила на них холодный взгляд.

— Польщена! — сказала она визгливым голосом. — О, где же сестра? Сестра! У меня слабость! Я плохо себя чувствую!

Девушка в халате поспешила к ней, держа наготове бутыль. Миссис Айвз-Поуп прикрыла глаза, глубоко вздохнула и замерла. На лице ее было написано облегчение. Финансист поспешил представить седовласого мужчину Квинам — как доктора Винсента Корниша, семейного врача.

Врач пробормотал слова извинения и вслед за дворецким вышел из комнаты.

— Славный парень этот Корниш, — шепнул Сампсон Квину. — Здесь, на Драйв, считается шиком держать домашнего врача. Но он не просто врач, он еще и хороший ученый!

Инспектор удивленно поднял брови, но ничего не сказал.

— Мать — главная причина, что я никогда не испытывал желания стать врачом, — сказал Стэнфорд Айвз-Поуп Эллери, даже не потрудившись понизить голос.

— Ах! Франсес, милая моя!

Айвз-Поуп бросился к двери; Барри — следом за ним. Миссис Айвз-Поуп метнула ему в спину взгляд, полный явного осуждения. Джеймс Пил смущенно кашлянул и что-то тихо сказал Сампсону.

Франсес, с бледным и искаженным лицом, в тонком домашнем платье вошла в комнату. Она тяжело опиралась на руку Эвы Эллис, актрисы. Тихо поздоровавшись с инспектором, она принужденно улыбнулась. Пил представил Эву Эллис, и девушки сели рядом с миссис Айвз-Поуп. Старая дама расселась в своем кресле, будто на троне, и обводила комнату взглядом львицы, детенышу которой угрожает опасность.

Молча вошли двое слуг и подвинули кресла мужчинам. Откликаясь на настоятельную просьбу Айвз-Поупа, Квин-старший занял место за большим письменным столом. Эллери вежливо отказался от предложенного ему кресла и отошел в угол комнаты, где встал, прислонившись к книжному шкафу.

После того, как разговоры понемногу стихли, инспектор откашлялся и посмотрел на Франсес. Та поначалу несколько раз беспокойно моргнула, но потом выдержала его взгляд, встретившись с ним глазами.

— Прежде всего, мисс Франсес, — видимо, вы позволите мне называть вас так, — начал отеческим тоном Квин, — разрешите объяснить вам мое поведение в понедельник вечером и принести извинения за те мои действия, которые должны были показаться вам совершенно неоправданной жестокостью с моей стороны. Как мне сообщил мистер Айвз-Поуп, вы способны объяснить свое поведение в тот вечер, когда был убит Монти Фильд. Исходя из этого, я полагаю, что нашей небольшой беседы сегодня будет достаточно, чтобы полностью исключить вас из сферы дальнейших расследований по делу.

И еще одно, чтобы упредить некоторые возможные упреки. Пожалуйста, поверьте мне, в понедельник вечером вы были для меня всего лишь одной из многих подозреваемых. Я действовал в соответствии с моими должностными инструкциями, как заведено в подобных ситуациях. Теперь же мне ясно, что для женщины вашего воспитания и вашего общественного положения строгий допрос в таких обстоятельствах может означать по-трясение, которым и вызвано ваше нынешнее состояние. Франсес мило улыбнулась.

— Да простится вам это, инспектор, — сказала она тихо, но довольно внятно. — Я сама повинна в тех глупостях, которые натворила. Я готова ответить на все вопросы, которые вы сочтете важными.

— Еще один момент, милая моя, — инспектор чуть изменил позу — так, чтобы видеть всех остальных в комнате. — Я хотел бы еще подчеркнуть один аспект, дамы и господа. Мы собрались здесь, чтобы выяснить, почему сумочка мисс Айвз-Поуп была найдена в кармане убитого и почему она оказалась не в состоянии объяснить, как ее сумочка туда попала. Независимо от того, добьемся мы нынче утром успеха в прояснении этих вопросов или нет, я вынужден просить вас хранить молчание обо всем, что здесь будет говориться. Как известно прокурору Сампсону, я вообще-то не привык проводить расследования публично. Сегодня я делаю исключение, потому что верю — вы все весьма озабочены происшедшим с юной дамой, которая оказалась каким-то образом связана с этим преступлением. Во всяком случае, я заявляю, что буду считать себя свободным от каких бы то ни было обязательств, если хотя бы одно слово из всей нашей сегодняшней беседы выйдет за эти стены. Думаю, мы понимаем друг друга.

— Должен заметить только одно, инспектор, — проговорил молодой Айвз-Поуп.

— Не кажется ли вам, что ваши меры предосторожности чересчур основательны? Ведь мы все уже знаем эту историю.

— Вероятно, мистер Айвз-Поуп, это и есть та причина, по которой я согласился на ваше присутствие здесь, — с мрачноватой улыбкой сказал инспектор.

По комнате пробежал легкий ропот, и миссис Айвз-Поуп уже открыла было рот, собираясь сделать какое-то сердитое замечание. Но под строгим взглядом мужа осеклась, так и не выразив своего недовольства. Ограничилась тем, что перевела взор на актрису, сидевшую рядом с Франсес. Эва Эллис покраснела, медсестра, словно легавая собака, застыла в стойке подле миссис Айвз-Поуп с нюхательной солью наготове.

— Итак, мисс Франсес, — со всей приветливостью продолжал Квин, — дело обстояло следующим образом. Я обследовал труп мужчины, которого звали Монти Фильд, Это был известный адвокат, который, судя повсему, наслаждался интересной пьесой, когда его столь бесцеремонно призвали на тот свет. В заднем кармане его фрака я нашел сумочку. Поскольку ь ней было несколько визитных карточек и бумаг личного свойства, я определил, что сумочка — ваша. Я сказал себе: «Ага! В деле появляется дама!» Ход моей мысли, думаю, вам вполне понятен. Я послал своего человека пригласить вас, чтобы дать вам возможность объяснить это крайне подозрительное обстоятельство. Вы явились — и упали в обморок, когда вам была предъявлена сумочка и было сообщено, где именно она найдена. И тогда я сказал себе:

«Эта юная дама что-то знает». Логика моих рассуждений тоже понятна. Итак, можете ли вы убедить нас, что вы ни о чем не знаете, а обморок ваш вызван исключительно обстоятельствами, не имеющими прямого отношения к убийству? И помните, когда будете отвечать, — я обсуждаю с вами это дело не как частное лицо, не как Ричард Квин лично, а как простой полицейский, который хочет выяснить истину.

— История, которую я вам расскажу, будет, вероятно, вовсе не так интересна для вас, как вы того ожидаете, инспектор, — прозвучал в полной тишине спокойный ответ Франсес. — Мне даже непонятно, какую пользу вы вообще сможете из нее извлечь. Но, возможно, некоторые вещи, представляющиеся мне малозначительными, на ваш профессиональный взгляд покажутся важными…

Итак, вкратце моя история такова.

В том, что я пришла вечером в понедельник в Римский театр, не было ничего необычного. С момента нашей помолвки с мистером Барри, хотя это произошло в большей или меньшей степени тайно…

В этом месте миссис Айвз-Поуп засопела, а супруг ее, не шелохнувшись, продолжал неотрывно смотреть в какую-то точку на стене прямо над головой у дочери.

— …Я частенько заходила в театр, чтобы — мы ввели это в привычку — встретить своего жениха после спектакля. В подобных случаях он обыкновенно провожал меня домой либо приглашал поужинать где-нибудь, в ресторане поблизости. Как правило, мы договаривались обо всем еще до моего прихода в театр. Но иногда, если выдавалась возможность, я приходила без предупреждения. Так и в тот понедельник вечером…

Я пришла в театр всего за несколько минут до конца первого акта, потому что, естественно, уже не раз видела этот спектакль. У меня было свое постоянное место — мистер Барри еще за несколько недель до этого забронировал его через мистера Панцера. Не успела я сесть, чтобы посмотреть спектакль, как занавес опустился. Начался первый антракт. Мне стало немного жарко. Стояла какая-то духота… Я вначале спустилась из фойе по лестнице в дамский туалет, чтобы умыться. Потом снова поднялась и вышла из театра через боковой коридор. Там стояло множество людей, которые вышли подышать свежим воздухом.

Она на какое-то мгновение смолкла. Эллери, который по-прежнему стоял, прислонившись к шкафу, внимательно, наблюдал за лицами слушавших. Миссис Айвз-Поуп грозно вертела головой, словно сказочное страшилище. Айвз-Поуп все так же не сводил взгляда со стены над головой Франсес. Стэнфорд грыз ноготь. Пил и Барри явно переживали за Франсес и тайком поглядывали на инспектора, как будто хотели понять, какое действие на него оказывает рассказ девушки. Эва Эллис протянула руку и крепко сжимала запястье Франсес.

Инспектор снова откашлялся.

— А какой именно это был выход, мисс Франсес, — с левой или с правой стороны? — спросил он.

— С левой, инспектор, — ответила она, не раздумывая. — Как вам известно, я сидела на месте С8, левая сторона. А потому, полагаю, мне было вполне логично выйти в коридор именно на левую сторону.

— Разумеется, — улыбнулся Квин. — Прошу вас, продолжайте.

— Итак, я вышла через боковой выход, — продолжала она, чуть успокаиваясь.

— А так как абсолютно никого не знала из тех, кто вышел на улицу тоже, встала у кирпичной стены театра, чуть дальше приоткрытой железной двери. Свежий ночной воздух после дождя был просто прекрасен. Я не простояла и двух минут, как вдруг почувствовала, что кто-то меня коснулся. Я сделала шаг в сторону, потому что решила — это вышло случайно. Но когда этот человек — мужчина, мне совсем не знакомый — снова дотронулся до меня, я немного испугалась и решила уйти. Он… Он схватил меня за запястье и потянул к себе. Мы стояли так, что нас почти скрывала от всех полуоткрытая железная дверь, так что я сомневаюсь, чтобы кто-то из зрителей видел происходившее.

— М-да… Вот так да… — участливо пробормотал инспектор. — Мне кажется, что для человека, совсем не знакомого вам, такой поступок, да еще почти что на людях. достаточно необычен.

— Похоже было на то, инспектор, что он хотел меня поцеловать. Он наклонился ко мне и прошептал: «Добрый вечер, моя сладкая!» Потому я так и решила. Я отстранилась и сказала спокойно, как только могла: «Отпустите меня, или я позову на помощь». Он только засмеялся и подступил еще ближе. От него невыносимо воняло виски. Мне стало дурно.

Она содрогнулась. Эва Эллис принялась поглаживать ее по руке, стараясь успокоить. Барри хотел было запротестовать и даже привстал, но Пил чувствительно ткнул его кулаком в бок.

— Мисс Франсес, я задам вам несколько странный вопрос, — сказал инспектор, откидываясь на спинку кресла. — От него пахло хорошим или плохим виски?.. Ну, вот видите! Я так и знал, что вы будете улыбаться.

Глядя на несколько обиженное лицо Квина, все общество начало похихикивать.

— Ну, инспектор, это трудно сказать, — чистосердечно ответила девушка. — Боюсь, что не слишком разбираюсь в спиртном. Но, если постараться и припомнить, это был запах довольно хорошего виски. Хорошего, но в лошадиной дозе!

Она сердито вскинула голову.

— Жаль, что меня там не было. Я определил бы по запаху даже год разлива, — пробормотал Стэнфорд Айвз-Поуп.

Губы его отца сжались, но уже в следующий миг по ним пробежала легкая улыбка. Он только покачал головой, глядя на сына.

— Дальше, мисс Франсес, — сказал инспектор.

— Я была ужасно напугана, — призналась девушка, и ее тубы при этом задрожали. — Я вырвалась, содрогаясь от отвращения, и бросилась, не разбирая дороги, в театр. Когда немного пришла в себя, оказалось, что я сижу на своем месте в зале и слышу звонок к началу второго акта. Какой-то провал в памяти! Я и в самом деле не помню, как дошла, как села на место. Сердце колотилось у меня где-то в горле. Сейчас я точно припоминаю: подумала тогда, что ничего не буду рассказывать про этот случай Стивену… мистеру Барри, потому что испугалась, как бы он не нашел этого человека и не разделался с ним. Знаете, мистер Барри ужасно ревнив.

Она одарила жениха нежной улыбкой. Тот не замедлил улыбнуться в ответ.

— Вот и все, инспектор, что я знаю о событиях того вечера. Вы наверняка спросите меня, когда же я дойду в своем повествовании до сумочки. Вынуждена вас огорчить, инспектор, — я не дойду до нее вообще. Потому что, честное слово, ничего про нее не помню.

Квин беспокойно зашевелился в кресле.

— Как же так, мисс Франсес?

— До того момента, как вы показали мне сумочку в кабинете у директора театра, я даже не подозревала, что потеряла ее, — решительно заявила она. — Припоминаю только, что сумочка была еще при мне, когда я встала после первого акта и пошла умыться. И помню, что в туалете открывала ее, чтобы достать пудреницу. Но вот дальше — не помню, хоть убейте. То ли я оставила ее там, то ли потеряла где-то еще…

— А вы не допускаете, мисс Франсес, — спросил Квин, который взялся было за свою табакерку, но тут же виновато отдернул руку, поймав на себе ледяной взгляд миссис Айвз-Поуп, — что могли потерять сумочку у бокового выхода из театра, когда этот мужчина приставал к вам?

На лице Франсес Айвз-Поуп отразилось нечто, похожее на облегчение. Она даже оживилась.

— Ну конечно же, инспектор! Именно об этом я и думала все время. Но такое объяснение казалось мне настолько неубедительным и притянутым за уши, что я ужасно боялась попасться в какие-то сети. Я просто не решалась сказать вам об этом. Пусть я ничего не могу припомнить. Но ведь это вполне логично — предположить, что я выронила сумочку именно тогда, когда он схватил меня за запястье, а потом совершенно забыла о ней.

Инспектор улыбнулся.

— Милая моя, зря вы сомневались. Это не только самое логичное, но и вообще, кажется, единственное объяснение, которое соответствует действительности, — сказал он. — По всей вероятности, этот человек подобрал вашу сумочку там, у бокового выхода, и в порыве влюбленности, возникшей во многом под воздействием алкогольных паров, сунул себе в карман — видимо, с намерением вернуть ее вам. Таким образом, у него появлялся повод встретиться с вами снова. Вы, кажется, порядком вскружили ему голову — что, впрочем, неудивительно, милая моя.

Инспектор отвесил юной даме церемонный поклон, а та поблагодарила его за комплимент сияющей улыбкой. Она уже совершенно пришла в себя, даже щеки порозовели.

— И еще несколько завершающих вопросов, мисс Франсес, чтобы покончить с нашим расследованием, — продолжал Квин. — Вы можете описать этого мужчину?

— О, да! — быстро ответила Франсес. — Как вы понимаете, он произвел на меня довольно сильное впечатление, так что я его хорошо запомнила. Ростом он был немного выше меня — то есть чуть больше метра семидесяти, — склонен к полноте. Лицо одутловатое, большие синеватые мешки под глазами. Я еще не видела человека, на котором лежал бы столь явный отпечаток порочной жизни. Он был чисто выбрит. Черты лица — самые заурядные. Разве что нос был длинный и вздернутый.

— Судя по всему, это Монти Фильд, — кивнул инспектор. — А сейчас будьте особенно внимательны. Мне нужны точные ответы, мисс Франсес. Вы когда-нибудь встречали этого человека раньше?

Девушка ответила без малейшего промедления:

— Тут и раздумывать нечего, инспектор. Могу вас заверить, что никогда раньше не видела этого человека.

Тишину, которая наступила после этих слов, нарушил спокойный голос Эллери. Все головы сразу же повернулись к нему.

— Простите, мисс Айвз-Поуп, что я прерываю вас, но мне бы очень хотелось знать — не обратили ли вы внимание, как был одет человек, досаждавший вам?

Теперь Франсес улыбнулась Эллери, приведя его в некоторое смущение.

— Я особенно не разглядывала его гардероб, — сказала она, демонстрируя белоснежные зубы. — Но помню, что он был во фраке — на сорочке несколько пятен от виски — и в цилиндре. Одет он был с большим вкусом — разумеется, если не брать во внимание пятен на сорочке.

Очарованный Эллери поблагодарил за ответ и снова прислонился к шкафу с книгами. Инспектор бросил на сына проницательный взгляд и встал.

— Похоже, на этом все, дамы и господа. Думаю, мы можем считать инцидент исчерпанным.

Раздались всеобщие аплодисменты, все бросились к Франсес, которая так и сияла от счастья. Она двинулась к выходу, а Барри, Пил и Эва Эллис, примкнув к ней, составили нечто вроде триумфального шествия. Стэнфорд с улыбкой великомученика заботливо предложил материруку.

— Итак, первое заседание подошло к концу, — с совершенно серьезным видом объявил он. — Обопрись на мою руку, матушка, пока тебя не поразил обморок!

Негодующая на что-то миссис Айвз-Поуп, тяжело опираясь на руку сына, покинула комнату. Финансист крепко пожал руку инспектору, а потом — Эллери.

— Значит, вы полагаете, что все уже позади, и больше не надо будет тревожить мою маленькую девочку? — спросил он.

— Я исхожу из этого, мистер Айвз-Поуп, — ответил Квин. — Итак, сэр, я благодарю вас за вашу любезность. Мы вынуждены откланяться — нас еще ждет множество работы. Ты с нами. Генри?

Спустя пять минут Квин, Эллери и прокурор Сампсон уже спускались по Риверсайд Драйв по направлению к 72-й улице, подробно обсуждая на ходу события сегодняшнего утра.

— Я рад, что эта часть расследования оказалась безрезультатной, — с воодушевлением сказал Сампсон. — Боже правый! Я просто восхищен самообладанием этой девочки, мистер К.

— Да, славный ребенок. И что же ты думаешь, Эллери? — Инспектор повернулся к сыну, который рассеянно созерцал речной пейзаж, — О, она просто восхитительна, — сказал тот, не раздумывая ни секунды. Его отсутствующий взгляд сразу засветился.

— Я имею в виду не девушку, — раздраженно сказал отец. — Я имею в виду общее положение после проведенной нынче утром работы.

— Ах, вон ты о чем! Эллери улыбнулся.

— Ты не рассердишься, если я отвечу тебе словами из басни Эзопа?

— Давай! — вздохнул отец.

— «И льву, бывает, есть за что благодарить простую мышь».

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, в которой все разговоры ведутся у Квинов дома

Вечером того же дня в семь часов в дверь квартиры Квинов позвонили. Джуна как раз убрал со стола посуду после ужина и намеревался подавать кофе. Он поправил свой галстук, одернул куртку — причем инспекторы Эллери искренне развлекались, наблюдая за его приготовлениями, весело перемигиваясь, — после чего торжественно прошествовал в прихожую. Вскоре он вернулся с серебряным подносом, на котором лежали две визитные карточки. Инспектор взял их.

— Вот так дела, Джуна! — проворчал он. — Славно, славно! Выходит, доктор Праути привел с собой гостя. Приглашай их скорей, малыш!

Джуна удалился снова и вернулся в сопровождении полицейского врача и высокого, до невозможности тощего человека, который был совершенно лыс, зато имел коротко подстриженную бородку.

Квин и Эллери встали.

— А я уже ждал от вас новостей, док! — Квин улыбнулся Праути. — И, если мне не изменяет зрение, передо мною профессор Джонс собственной персоной! Добро пожаловать в наш дом!

Тощий человек поклонился.

— Это мой сын и ближайший друг, — представил Квин-старший. — Эллери — доктор Таддиус Джонс. — Доктор Джонс протянул Эллери длинную вялую руку.

— Значит, вы и есть тот мальчуган, о котором то и дело говорят мне Квин и Сампсон! — прогудел он на удивление низким голосом. — Чрезвычайно рад познакомиться с вами, сэр.

— А меня уже давно обуревает желание быть представленным нью-йоркскому Парацельсу и широко известному токсикологу, — улыбнулся Эллери. — В вашу честь все скелеты этого города, должно быть, бьют в свои костлявые ладоши.

Представив себе эту картину, он сам содрогнулся и стал предлагать гостям кресла. Все четверо сели.

— Выпейте с нами кофе, господа! — предложил Квин и подозвал Джуну, который с сияющим видом подглядывал сквозь окошечко в кухонной двери.

— Джуна! Негодник! Кофе на четверых!

Джуна расплылся в улыбке и исчез, чтобы тотчас же появиться с четырьмя чашечками, полными дымящегося кофе, словно чертик из коробочки.

Праути, напоминающий своим обликом Мефистофеля, извлек из кармана одну из своих черных, устрашающего вида сигар и окутался густыми клубами дыма.

— Ваша великосветская болтовня, господа мои, возможно, приятна для людей пустых и бездельников, — сказал он между двумя решительными затяжками, — но я, к примеру, целый день работал, как зверь, занимаясь анализом содержимого желудка убитого, и теперь мне просто не терпится пойти домой и лечь спать.

— Слушайте, слушайте! — закричал Эллери, подражая депутатам британского парламента, ожидающим услышать важное сообщение. — Из того факта, что вы привели с собой подкрепление в лице профессора Джонса, я умозаключаю, что при анализе бренных останков мистера Фильда вам пришлось столкнуться с определенными трудностями. Выкладывайте все начистоту, эскулап!

— Я и выкладываю, — хмуро сказал Праути. — Вы совершенно правы: я натолкнулся на определенные сложности. Хотя у меня есть некоторый опыт в исследовании внутренних органов — позволю себе такое скромное замечание, — я должен признаться, что никогда еще не видел их в столь плачевном состоянии, как у этого Фильда. По крайней мере, Джонс не даст мне соврать. Весь его пищевод, к примеру, равно как и область трахеи, выглядят так, будто по ним кто-то прошелся паяльной лампой.

— Что же это было? Какое-то ртутное соединение? А, док? — спросил в нетерпении Эллери, который обыкновенно хвастался своим полным невежеством в области точных наук.

— Вряд ли, — проворчал Праути. — Впрочем, дайте мне рассказать все по порядку. Я провел пробы на все известные яды. Хотя данное вещество некоторыми свойствами напоминало керосин, я не смог точно классифицировать его. Да, друзья мои, я сел в калошу! И доверю вам еще одну служебную тайну: мой шеф, который решил, что я просто переутомился, взял проведение опытов в свои чуткие итальянские руки, но и в этом случае результат оказался нулевым. По сей причине мы передали решение загадки главному авторитету в данной области. Но предоставляю ему самому рассказать о своих успехах.

Доктор Таддиус Джонс грозно откашлялся.

— Благодарю вас, друг мой, за предисловие, в высшей степени драматическое. Да, инспектор, труп был передан мне, и я сразу должен заявить здесь со всей определенностью, что сделанное мною открытие представляет собой самую большую сенсацию в токсикологическом институте за последние пятнадцать лет!

— Вот так новость! — пробормотал Квин, беря понюшку табаку. — Постепенно я начинаю испытывать настоящее благоговение перед умом этого нашего убийцы. Сколько открытий за последние дни! Но что же открыли вы?

— Я имел все основания надеяться, что все обычные пробы Праути и его шеф провели с великим тщанием, — начал доктор Джонс, закинув одну костлявую ногу на другую. — Они это делают всегда. Поэтому я начал с того, что провел пробы на неизвестные яды. Я говорю «неизвестные», подразумевая, что они не пользуются широкой известностью в преступном мире. Дабы вы могли представить, сколь основательно я подошел к делу, приведу только один пример: я подумал даже о столь любимом у наших друзей — детективных писателей — средстве, как яд кураре, происходящий из Южной Америки. Сей яд фигурирует в четырех из пяти детективных романов. Но увы, должен сообщить, что даже этот достойный представитель семейства ядов, которым столь прискорбно злоупотребляют авторы детективов, разочаровал меня. Эллери откинулся на спинку кресла и захохотал.

— Если уж вы позволили себе слегка поиронизировать над моей профессией, доктор Джонс, то я могу заверить вас, что ни в одной из моих книг яд кураре не упоминается.

Токсиколог х-итро подмигнул.

— Экий сюрприз! Выходит, вы тоже детективный писатель?

Затем он повернулся к инспектору, который рассеянно грыз пирожное, и печально сказал:

— Позвольте мне выразить вам самое глубокое сочувствие, старина… Как бы то ни было, господа мои, могу заверить вас, что в случаях отравления редкими ядами мы без особых трудностей приходим к достаточно ясным результатам. Я имею в виду, однако, те редкие яды, которые известны медицине. Разумеется, есть бесчисленное множество редких ядов, о которых медицина европейская вообще не имеет никаких познаний, — это, прежде всего, наркотики Дальнего Востока. Короче говоря, я был вынужден, к своему сожалению, признаться, что зашел в совершеннейший тупик.

Доктор Джонс тихо засмеялся при этом воспоминании.

— Приятного в такой констатации для меня было мало. Яд, который я исследовал, имел некоторые знакомые свойства, как это уже имел честь заметить доктор Праути. Но у него были и другие свойства, которые абсолютно не позволяли его идентифицировать. Я провел почти весь вчерашний вечер в размышлениях над своими колбами и пробирками, и лишь поздно ночью нашел разгадку.

Эллери и инспектор так и застыли в ожидании, а доктор Праути со вздохом облегчения откинулся на спинку кресла и налил себе вторую чашку кофе. Токсиколог вытянул ноги, и голос его стал еще более гулким и жутким, чем был до этого.

— Яд, которым была убита жертва, инспектор, известен как тетраэтилсвинец!

Если бы эту фразу, произнесенную доктором Джонсом столь драматическим тоном, услышал ученый-химик, он, возможно, был бы потрясен до глубины души. Но инспектору она ровным счетом ни о чем не сказала. А Эллери только пробормотал:

. — Тетраэтилсвииец… Для меня это звучит, словно имя какого-нибудь мифологического чудовища…

Доктор Джонс, улыбаясь, продолжал:

— Похоже, мое заявление не очень-то вас впечатлило? Но позвольте мне немного рассказать вам про тетраэтилсвинец, и вы поймете, в чем дело. Это почти бесцветная жидкость. Говоря точнее, по своим физическим характеристикам она напоминает хлороформ. Таков пункт первый. Пункт второй: она пахнет, пусть слабо, но вполне определенно — пахнет эфиром. Пункт третий — просто архиважный. Настолько важный, что… Впрочем, позвольте мне объяснить на примере воздействия на живые клетки, как действует эта чертовски сильная химическая субстанция.

Небольшая аудитория внимала токсикологу, совершенно затаив дыхание.

— Я взял здорового кролика — какие обычно используются для экспериментов, — и намазал чувствительную зону за ухом животного неразведенной дозой данного вещества. Не забывайте — речь шла не об инъекции! Я всего лишь намазал кожу. Значит, вещество должно было вначале абсорбироваться эпидермисом, и только потом попасть в кровь. Я наблюдал за кроликом в течение часа — дальнейшие наблюдения просто не понадобились. Кролик был так мертв, как только может быть мертв кролик.

— Кажется, яд не особенно силен, — сказал инспектор.

— Вы не поражены? Поверьте мне, эффект просто необычаен. После простого мазка по невредимой, совершенно здоровой коже! Я был просто потрясен. Если бы там был хотя бы какой-нибудь порез, царапина, или яд был принят внутрь — тогда, конечно, другое дело. А теперь, вероятно, вы можете себе представить, что сталось с внутренностями Фильда, если он проглотил это вещество! А проглотил он его немало!

Эллери задумчиво наморщил лоб и принялся протирать стекла пенсне.

— У меня еще не все, — сказал доктор Джонс. — Насколько мне известно — а я работаю экспертом для этого города уже один Бог знает сколько лет и тем не менее постоянно слежу за достижениями в своей сфере деятельности по всему миру — так вот, насколько мне известно, тетраэтилсвинец еще ни разу до сих пор не использовался в преступных целях!

— Инспектор был так потрясен этим известием, что даже вскочил.

— Это что-нибудь да значит, доктор! — воскликнул он. — Вы уверены?

— На все сто процентов. Потому-то я так и заинтересовался!

— И сколько же времени нужно, чтобы этот яд убил человека, доктор? — медленно проговорил Эллери. Лицо доктора Джонса вытянулось.

— Точно я вам сказать не могу, уже по той простой причине, что до сих пор ни одно человеческое существо, кроме Фильда, от этого яда не умирало. Однако с некоторой вероятностью можно утверждать: Фильд жил не больше пятнадцати, от силы — двадцати минут после того, как принял яд.

Молчание, которое воцарилось после этих слов, было прервано покашливанием инспектора Квина.

– Если это такой редкий яд, то, наверное, нам легче будет выйти на отравителя? Допустим, мы выясним, каким путем можно раздобыть этот яд. Откуда он взялся? Как бы, к примеру, действовал я, если бы пытался добыть этот яд для преступных целей, не особенно привлекая к себе внимание?

На губах токсиколога появилась усмешка.

— Ну, знаете, это уже ваша работа, инспектор. Препоручаю вам искать, откуда взялась эта штука. Насколько я могу судить, тетраэтилсвинец доныне — не станем, однако, забывать, что перед нами совершенно необычный случай — встречался главным образом в составе продуктов нефтеперегонки. Я хорошенько попотел, прежде чем нашел простейший способ получать это вещество в больших количествах. Его можно получить из обыкновеннейшего бензина!

Оба Квина издали возгласы изумления.

— Бензин! — вскричал инспектор. — Интересно, каким же образом тут можно что-то проследить?

— В том-то все и дело! — ответил токсиколог. — Мне достаточно поехать на ближайшую бензоколонку, залить полный бак, вернуться домой, слить из бака немного бензина, пойти к себе в лабораторию и в поразительно короткое время, с поразительно малыми усилиями получить из него путем дистилляции тетраэтилсвинец!

— Но разве это не означает, — с надеждой спросил Эллери, — что убийца Фильда должен иметь, как минимум, лабораторию и некоторые навыки работы в ней? Ну, скажем, уметь производить химические анализы и все такое прочее?

— Нет, вовсе не означает. Любой, кто дома гонит самогон*, мог бы при помощи аппарата дистиллировать и этот яд, не привлекая ничьего внимания. Самое распрекрасное — то, что тетраэтилсвинец в бензине имеет более высокую точку кипения, чем все прочие — составные части. А потому нужно всего лишь довести бензин до определенной температуры; все, что останется, — и будет наш яд.

* Действие романа происходит во времена «сухого закона» в Америке. (Прим. перев.) Инспектор дрожащими пальцами взял понюшку табаку.

— Я могу сказать только одно — шляпу долой перед убийцей! Скажите, доктор, а тот, кто это сделал, — разве он не должен понимать толк в ядах? Как он смог без особых познаний и навыков в этой сфере осуществить такую штуку?

Доктор Джонс хмыкнул.

— Инспектор, вы меня удивляете. Ведь на ваш вопрос ответ уже дан.

— Что вы имеете в виду?

— Разве я только что не рассказал вам, как это делается? И если бы вы узнали от токсиколога о таком яде, неужели не смогли бы в случае нужды изготовить его — при условии, что у вас есть аппарат для дистилляции? Кроме температуры кипения тетраэтилсвянца, вам не требуется никаких других познаний. Бросьте, Квин! У вас нет ни малейшего шанса выйти на след убийцы, используя как зацепку яд. Возможно, он случайно, услышал разговор между двумя токсикологами или между двумя медиками, которые обсуждали свойства данного вещества. Остальное было элементарно. Я не хочу утверждать однозначно, что все происходило именно так. Конечно, убийца мог быть и химиком. Но я просто говорю о возможных вариантах.

— Я полагаю, яд был разведен виски, не правда ли, доктор? — спросил инспектор. Его явно не оставляла какая-то мысль.

— Тут нет никаких сомнений, — ответил токсиколог. — В желудке оказалось огромное количество виски. Незаметно дать яд было для убийцы проще простого: сегодня виски в большинстве случаев так и так попахивает эфиром. Кроме того, Фильд уже проглотил яд, прежде чем заметил, что у виски какой-то привкус. Если вообще заметил.

— Он что, не мог разобрать на вкус? — устало спросил Эллери.

— Я еще ни разу не попробовал этот яд на вкус, молодой человек, а потому не могу утверждать с уверенностью, — ответил доктор Джонс уже с некоторым раздражением. — Но я сомневаюсь, что Фильд мог почувствовать привкус — во всяком случае, не настолько, чтобы встревожиться. А если он хотя бы раз проглотил виски с ядом, то больше уже не смог бы что-то разбирать на вкус. Достаточно одного глотка, чтобы все обожгло внутри.

Квин повернулся к Праути, сигара которого погасла. Его сморил здоровый сон.

— Эй, док, послушайте! Праути с трудом открыл глаза.

— Где мои домашние туфли? Вечно куда-то задевают мои шлепанцы! Черт!

Хотя атмосфера стала несколько напряженной, все разразились дружным хохотом. Когда Праути настолько пришел в себя, что осознал смысл своих слов, он присоединился к общему веселью и сказал:

— Все происшедшее со мной свидетельствует только о том, что мне лучше отправиться домой, Квин. Что вас интересует еще?

— Расскажите мне, — сказал Квин, все еще трясясь от смеха, — что показал анализ виски.

— О! — Казалось, Праути снова был совершенно бодр и готов ко всему. — Виски в маленькой бутылке был настолько хорош, насколько только может быть хорош виски вообще. Ведь я уже несколько лет только и делаю, что провожу химический анализ спиртного да беру пробы на алкоголь. У Фильда так отвратительно пахло изо рта, потому что к запаху виски примешивался запах яда. Потому-то я поначалу и решил, что он пил отвратительную самогонку. Виски, который вы прислали мне из квартиры Фильда, тоже отменного качества. Вероятно, это была одна и та же партия виски. Я бы даже решился на утверждение, что она — импортная. Со времен войны я не встречал отечественного виски в таких бутылках. Разве что остался довоенный продукт, который пролежал все это время на складе… Я полагаю, Велье уже сообщил вам, что джин с элем тоже в полном порядке.

Квин кивнул.

— Ну, теперь наши вопросы, кажется, исчерпаны, — сказал он невесело. — Похоже, мы обречены на полное неведение относительно всего, что касается этого тетраэтилсвинца. Чтобы знать наверняка, док, продолжайте работать вместе с профессором и попытайтесь найти хотя бы какую-нибудь зацепочку. Вы, специалисты, все равно понимаете в этом яде больше, чем любой из моих людей, которому я мог бы поручить расследование всего, с ним связанного. Разумеется, я сознаю, что из этого блуждания ощупью в потемках вряд ли что-нибудь выйдет. И все-таки…

— Это, безусловно, правильно, — пробормотал Эллери. — А писатель пусть занимается собственными делами. Так оно будет лучше…

— Схожу-ка я, наконец, в книжную лавку, — решительно заявил Эллери, когда Праути и Джонс удалились, — да поговорю насчет издания Фальконе.

Он вскочил и стал искать пальто.

— Не смей никуда уходить! — Инспектор силой усадил Эллери в кресло. — Нечего тебе там делать! Твоя проклятая книжка от тебя никуда не уйдет. Я хочу, чтобы ты посидел здесь и вместе со мной поломал голову.

Эллери со вздохом расположился на кресле поудобнее.

— Вот так всегда! Как только я понимаю окончательно, что все изыскания в области поведения преступника бессмысленны и являются пустой тратой времени, мой дорогой отец взваливает на мои плечи тяжкий груз мышления. Ладно, так тому и быть. Что там у нас в программе?

— Запомни, что я вообще не взваливаю на тебя никакого груза, — проворчал Квин-старший. — И давай прекрати тут употреблять такие выраженьица. Я и без того вконец расстроен. Голова совершенно идет кругом. Ты должен только помочь мне разобраться в этой чертовой путанице и увидеть… ну, одним словом, увидеть то, что можно увидеть.

— Представляю себе… — сказал скептически Эллери. — Так с чего же мне начинать?

— Тебе вообще не надо ни с чего начинать, — проворчал его отец. — Говорить сегодня буду я, а ты станешь слушать. И если тебя не затруднит, кое-что запишешь.

Давай начнем с Фильда. Я думаю, мы можем исходить из того, что наш друг Фильд в понедельник вечером направился в Римский театр вовсе не развлечения ради, а по каким-то делам. Верно?

— В этом у меня нет никаких сомнений, — сказал Эллери. — А что сообщает Велье о прочих занятиях Фильда в тот понедельник?

— Фильд, как обычно, пришел в контору в половине десятого. Работал до полудня. В двенадцать пошел обедать. Обедал один в клубе «Уэбстер». В половине второго вернулся к себе в кабинет. Работал без перерывов до четырех — и видимо, сразу после этого пошел домой. Как портье, так и мальчик-лифтер свидетельствуют в один голос, что в половине пятого он поднялся к себе в квартиру. Большего Велье выяснить не удалось — кроме того, что в пять приходил Майклз, а в шесть ушел снова. Фильд ушел из своей квартиры вечером в половине восьмого, одетый так, как мы его нашли в театре. У меня есть список клиентов, с которыми он встречался в тот день, но ничего особенного из этого списка извлечь не представляется возможным.

— А почему у него была такая маленькая сумма на личном счете? — спросил Эллери.

— Именно по той причине, что я и думал, — ответил Квин. — Фильд с завидным постоянством проигрывался на бирже. И проигрывал немалые суммы. Белье также дали понять, что Фильд регулярно бывал на бегах и тоже проигрывал большие деньги. Кажется, он был легкой добычей для ипподромных жучков, хотя и был таким тертым калачом в своей сфере. Во всяком случае, это объясняет, почему у него было так мало на личном счете. Больше того — становится понятным и число «50 000», написанное на программке. Это — деньги, наличными, причем они имели какое-то отношение к той персоне, с которой он намеревался встретиться в театре. Я руку готов дать на отсечение, что все именно так.

Кроме того, я думаю, что можно без колебаний сделать вывод: Фильд был хорошо знаком со своим убийцей. Во-первых, он принял от него виски, содержавший яд, и, кажется, ни в чем не заподозрил при этом. Во-вторых, о встрече в театре — о секретной встрече! — надо было договариваться заранее. Ведь театр был выбран именно ради секретности, зачем же еще!

— Ну, хорошо. Я хочу задать тебе этот же вопрос, — перебил его Эллери, надув губы. — Почему именно театр надо было выбрать для секретной встречи? Ясно, что секретная встреча была задумана ради какого-то постыдного дела, которое надо скрывать. Не лучше ли было выбрать для такой встречи парк? Коридор отеля? Объясни мне, почему театр?

— К несчастью, сын мой, — мягко сказал инспектор, — мистер Фильд не мог заранее знать, что будет убит. Его заботило одно — удобно ли это место встречи для него. Выбрать театр мог и сам Фильд. Может, он хотел на всякий случай иметь алиби на этот вечер. Мы просто не можем знать, какие у него были намерения. Если взять коридор отеля — там его могли заметить, узнать и запомнить. В театре гораздо легче затеряться в толпе. Он, вероятно, не хотел рисковать, отправляясь в такое безлюдное место, как парк. И, наконец, у него была, вероятно, особая причина, чтобы его не видели в обществе той персоны, с которой он встречался. Вспомни: билеты, которые мы нашли, показывают — эта другая персона вошла в зал не вместе с Фильдом. Но это все бессмысленные умствования и предположения…

Эллери задумчиво улыбнулся, но ничего не сказал. Он подумал, что отец так и не дал удовлетворительного ответа на его вопрос и что это весьма странно для столь прямолинейно мыслящего человека, как инспектор Квин…

А Квин уже продолжал свои размышления вслух.

— Ну, положим. Мы, конечно, должны всегда учитывать и такую возможность, что особа, с которой Фильд проворачивал свое темное дело, не была его убийцей. К тому же преступление кажется чересчур хорошо спланированным. Но может статься, что среди публики, присутствовавшей в зале в понедельник вечером, нам надо искать не одного, а двух человек, непосредственно причастных к смерти Фильда.

— Морган? — спросил вяло Эллери. Инспектор пожал плечами.

— Быть может. Почему он ничего не сказал нам о встрече с Фильдом, запланированной в этот вечер в театре? Ведь вчера он откровенно выложил нам все остальное. Вероятно, понимал: очень уж невыгодно для него признание, что в тот вечер он собирался вручить убитому деньги, выманенные шантажом.

— А давай поглядим на дело так, — сказал Эллери. — Мы, значит, находим убитого, на программке которого написано число «50 000», означающее, видимо, сумму денег. Мы знаем от Сампсона и от Кронина, что Фильд был человеком по характеру беззастенчивым и, вероятно, обладавшим преступными наклонностями. От Моргана мы знаем, что он занимался шантажом. Я полагаю, что на этом основании можно смело сделать вывод: он пришел в понедельник вечером в Римский театр, чтобы получить или потребовать от некой неизвестной нам персоны данную сумму денег. Верно я рассуждаю?

— Давай дальше! — проворчал инспектор уклончиво.

— Хорошо. Если мы исходим из допущения, что шантажируемая особа и убийца — одно и то же лицо, нам не нужно искать повода для убийства. Повод налицо — избавиться от шантажиста. Если же мы, напротив, исходим из той версии, что убийца и шантажируемая особа — не одно и то же лицо, а два совершенно разных человека, нам придется снова мучиться, отыскивая повод для преступления. По моему сугубо личному мнению, это вовсе не обязательно, потому что убийца и шантажируемая особа — одно и то же лицо. Как считаешь?

— Я склонен согласиться с тобой, Эллери, — сказал инспектор. — Я просто допустил такую возможность чисто абстрактно, а вовсе не потому, что действительно так думаю. Значит, давай пока строить наши рассуждения, исходя из того, что жертва шантажа Фильда и его убийца — одно и то же лицо…

Теперь я хотел бы выяснить, куда делись билеты, которых мы не можем найти.

— Ах, да! — пробормотал Эллери. — Вот и я все время спрашиваю себя, куда ты их мог задевать…

— Брось свои шуточки, шалопай. Я делаю из этого такой вывод. Нас интересует в общем и целом восемь мест. Билет на место, на котором сидел Фильд, мы нашли при нем. Билет на место, на котором сидел убийца, нашел Флинт. Остается шесть незанятых мест, на которые, правда, были куплены билеты, как мы выяснили в кассе. Но этих билетов нигде — ни в театре, ни в кассе — мы не нашли. Ни с контролем, ни без контроля. По крайней мере, существует возможность, что все шесть билетов в понедельник вечером находились где-то в театре и кто-то их из театра вынес. Вспомни: личный обыск по необходимости был не таким основательным, чтобы можно было найти такую мелочь, как билеты, если они были специально спрятаны. Да, в общем, это было и маловероятно. Объяснение таково: либо Фильд, либо его убийца купил разом все восемь билетов, намереваясь использовать два, а остальные места оставить пустыми — чтобы задуманной его операции в театре абсолютно ничего не помешало. В таком случае разумнее всего было бы уничтожить эти шесть билетов сразу же после покупки. Видимо, так и поступил Фильд либо его убийца — в зависимости от того, кто все это организовал. Потому мы смело можем выбросить данные шесть билетов из головы — их нет, и мы никогда их уже не найдем.

Далее: мы знаем, что Фильд и жертва его шантажа вошли в зрительный зал порознь. Это с уверенностью можно вывести из факта, что линия обрыва контроля у их билетов не совпадает, как их ни прикладывай друг к другу. Если два человека приходят вместе, они и билеты свои подают вместе. И контроль у билетов тоже обрывается разом — это неизбежно. Но ведь так, в сущности, и не должно было быть! Ведь они пришли в разное время. А входить в зал им непременно надо было порознь, чтобы обеспечить секретность встречи: они вообще делали вид, что незнакомы.

Теперь: Мадж О'Коннел утверждает, что во время первого акта никто не сидел на месте ЛЛ 30. И юноша, который торгует напитками, Джесс Линч — свидетельствует, что десять минут спустя после начала второго акта на месте ЛЛ 30 еще никого не было. Это означает, что убийца либо еще не вошел в зал, либо уже вошел, но сидел на каком-то другом месте в партере, причем с билетом на это место.

Эллери скептически покачал головой.

— Я так же мало верю в такую возможность, сын мой, как и ты, — раздраженно сказал Старик. — Я только пытаюсь окинуть взглядом целое, не упуская никаких возможностей. Просто я хочу подчеркнуть одно: маловероятно, что убийца вошел в зал в то же самое время. Многое говорит за то, что он вошел в зал только десять минут спустя после начала второго акта.

— Я даже могу доказать это, — небрежно сказал Эллери.

Инспектор взял понюшку табаку.

— Я знаю. Ты имеешь в виду эти таинственные числа на программке. Что там было написано?

930 815 50 000 Мы знаем, что означает «50000». А две другие цифры обозначают, видимо, не доллары, а время! Погляди. Вот возьмем «815». Спектакль начинается в 8.25. По всей вероятности, Фильд пришел в зал в 8.15 или, если пришел раньше, именно в это время по какой-то причине посмотрел на часы. Если у него была назначена встреча с кем-то, кто, предположим, должен был прийти много позднее, просто напрашивается предположение, что он от скуки вначале написал «50000». Это означало, что он думает о предстоящей операции, которая должна была принести ему 50000 долларов. Затем он написал «930» — 9.30 — время, когда он ожидал жертву своего шантажа. Для Фильда, как и для любого другого человека, который привык в минуты безделья или ожидания черкаться на бумаге, написать все это на программке было естественнее естественного. Для нас же это просто везение, потому что мы, во-первых, знаем теперь время встречи Фильда с убийцей — 9.30. Во-вторых, подтверждаются наши предположения о том, когда убийство произошло. В 9.25, судя по написанному на программке, Фильд ожидал появления того, с кем он договорился встретиться. Мы предполагаем, что этот человек пришел. По словам доктора Джонса, смерть Фильда от яда наступила через пятнадцать — двадцать минут. И если мы знаем, что Пьюзак нашел труп в 9.55, то можно сказать, что яд Фильд выпил где-то в 9.35. Разумеется, убийца задолго до 9.55 покинул место преступления. Подумай вот о чем: он не мог предполагать, что наш друг Пьюзак вдруг захочет встать и выйти, так что рассчитывал, что труп Фильда будет найден не ранее антракта — в 10.05 вечера. Он полагал, что времени будет достаточно, чтобы Фильд умер и никому ничего не успел сказать. По счастью для убийцы, Пьюзак наткнулся на Фильда слишком поздно — тот смог лишь прохрипеть, что убит. Но встань Пьюзак со своего места на пять минут раньше, неведомый наш преступник уже сидел бы за решеткой!

— Браво! — воскликнул Эллери и с любовью поглядел на отца. — Великолепный доклад! Мои поздравления!

— А, иди ты к черту! — отмахнулся отец. — А сейчас я хотел бы специально повторить то, что ты сказал в кабинете Панцера еще в понедельник вечером: убийца, хотя он ушел с места преступления между 9.30 и 9.55 вечера, все-таки остался в театре и находился там, пока мы не отпустили всех по домам. В пользу такого вывода говорят показания дежурных у выходов, портье, Мадж О'Коннел, Джесса Линча, который стоял в коридоре. Все, все говорит за то… Он был там, все время был в театре.

И тем не менее на данный момент мы зашли в тупик. Нам не остается ничего иного, кроме как снова взять в оборот некоторых лиц, на которых мы вышли в ходе расследования, — вздохнул инспектор. — Во-первых, надо выяснить, правду ли сказала Мадж О'Коннел, когда сообщила, что не видела, чтобы кто-то во время второго акта проходил по среднему проходу. И что она вообще ни разу за весь вечер не заметила того человека, о котором мы знаем, что он с половины десятого вечера сидел на месте ЛЛ 30 и ушел с него за десять или пятнадцать минут до того, как был обнаружен умирающий Фильд.

— Это скользкий вопрос, папа, — серьезно заметил Эллери. — Ведь если она солгала тут, ей нет веры и во всем другом, а тогда у нас теряется важнейший источник информации. Но если она и в самом деле солгала — Бо-. же правый! — то, значит, она могла тогда описать убийцу, опознать его и, может, даже назвать по имени! Но вся ее нервозность и странное поведение точно так же могут объясняться тем обстоятельством, что в театре находился Пастор Джонни, а туда совершенно неожиданно ворвалась целая толпа полицейских, которые сцапали бы его с превеликой охотой.

— Да уж, положеньице, — проворчал Квин. — Ну, ладно. А что же Пастор Джонни? Какова его роль во всей истории? И была ли она, эта роль? Мы не вправе забывать, что Казанелли — судя по показаниям Моргана — был связан по каким-то делам с Фильдом. Фильд был его адвокатом и, вероятно, пользовался его услугами в каких-то сомнительных предприятиях, на след которых напал Кронин. И если Пастор оказался там, в театре, не случайно, ради кого он пришел — ради Фильда или ради Мадж О'Коннел, как они утверждают с ней в один голос?

Инспектор подергал себя за ус и вдруг сказал:

— Вот что, сын мой. Всыплю-ка я Пастору Джонни по первое число — шкура у него толстая, ему не повредит. А эта дерзкая малышка О'Коннел — ей тоже пойдет на пользу, если поубавить у нее наглости.

Он взял большую щепоть табака и, понюхав, от души чихнул под смех Эллери. Судя по всему, тот был полностью согласен с решением отца.

— Перейдем к славному старине Бенджамину Моргану, — продолжал инспектор.

— Вопрос: правду ли он сказал про анонимное письмо-приглашение, которое якобы ему было прислано вместе с билетом? Хорошее объяснение, почему он пришел в театр!

Потом — эта безмерно интересная дама, миссис Анжела Рассо… Ах, женщины, женщины, черт бы их побрал! Вечно они сводят мужчин с ума. Что она нам сказала? Что пришла в 9.30 вечера в квартиру Фильда? Так ли уж надежно это ее алиби? Конечно, портье дома, в котором жил Фильд, подтвердил ее показания. Но ведь ей было достаточно несложно «повлиять» на портье… Может, она и в самом деле знает много больше про дела Фильда — в особенности, про частные? И солгала ли она, когда сказала, что Фильд обещал ей вернуться в десять? Ведь мы же знаем, что у Фильда в половине десятого была назначена встреча в Римском театре. Что, он и в самом деле рассчитывал, что успеет вернуться домой к десяти после этой встречи? Если взять такси, от театра до него при таком движении, как в десять часов, можно доехать минут за пятнадцать — двадцать. Значит, на саму встречу оставалось бы только десять. Если ехать на метро, быстрее тоже не доберешься. Да… Но эта женщина в театре вечером в понедельник не появлялась ни на минуту.

— У тебя еще будет немало хлопот с этой милой дочерью Евы, — заметил Эллери. — Ведь ребенку ясно — она что-то скрывает. Ты ведь заметил, как она себя ведет. Наглое, откровенное упрямство. Это не просто вызов. Она что-то знает, папа. Я бы ни за что не спускал с нее глаз. Рано или поздно она себя выдаст.

— Хагстрем занимается ею, — рассеянно сказал Квин. — Ну, а что ты скажешь про Майклза? Сколько-нибудь убедительного алиби на понедельник у него нет. Но, вероятно, это ничего не меняет. В театре его не было. Однако с этим парнем все же что-то нечисто. Вопрос: он и в самом деле хотел что-то забрать, когда явился во вторник утром в квартиру Фильда? Мы основательно обыскали там все. Может, что-то проглядели? Ясно, что он соврал, когда заявил про чек, который хочет получить от Фильда, и сделал вид, что ничего не знает про его смерть. И подумай вот о чем: ведь он не мог не сознавать, что подвергает себя опасности, когда идет на квартиру Фильда. Он прочел про убийство и не мог, конечно, рассчитывать, что полиция не заглянет к убитому на квартиру. Значит, знал, но все же предпринял отчаянную попытку. Ради чего пошел на такой риск? Ты мне не можешь сказать?

— Вероятно, это как-то связано с его отсидкой в тюрьме. Помнишь, как он захлопал глазами, когда я его огорошил? — усмехнулся Эллери.

— Может быть, может быть, — покивал инспектор. — Я припоминаю, что Велье докладывал мне про отсидку Майклза в «Эльмире». Томас сказал, что его дело было спущено на тормозах. Вначале оно было значительно серьезнее, чем может показаться, если судить по сроку, который дали. Майклз обвинялся в подделке документов, и срок ему светил гораздо больший. Но благодаря тому, что адвокат Фильд добился обвинения по другой статье — что-то там связанное с мелкой кражей, — мистер Майклз дешево отделался. Про подделку документов больше никто никогда не упоминал — историю замяли. Этот Майклз кажется мне весьма перспективным. Прищемлю-ка я ему хвост!

— У меня насчет Майклза есть собственная задумка, — проговорил Эллери. — Но не будем пока об этом.

Квин, казалось, пропустил эти слова мимо ушей. Он, не отрываясь, смотрел на огонь в камине.

— Еще у нас есть Луин, — сказал он. — Невозможно поверить, что человек, который пользовался таким доверием у своего шефа и занимал в его конторе такую должность, действительно знал так мало, как пытается изобразить. Что-то скрывает? Если так, то упаси его Бог — Кронин с ним живо разделается.

— Сказать по правде, мне симпатичен этот Кронин, — вздохнул Эллери. — Как, интересно, человек может всю жизнь быть одержимым одной идеей… Ты никогда не размышлял над этим?

И вот еще о чем я подумал — знает ли Морган Анжелу Рассо? Хотя оба и отрицают, что знакомы… Было бы чертовски интересно, если бы они оказались знакомы. Правда?

— Сын мой, — вздохнул Квин в ответ, — не запутывай все еще больше. И без того дело — сложнее некуда. А ты еще добавляешь…

В комнате наступила тишина. В камине пылал огонь. Инспектор вытянул к нему ноги. Эллери смаковал пирожное. В самом дальнем углу посверкивали глаза Джуны — он незаметно пробрался туда, чтобы послушать разговор…

Вдруг, словно повинуясь законам телепатии, взгляды отца и сына встретились: они подумали об одном и том же.

— Цилиндр… — пробормотал Квин-старший. — Как ни крути, а мы все время возвращаемся к цилиндру. Эллери невесело поглядел на отца.

— И не так плохо, что возвращаемся, папа. Цилиндр… Цилиндр… Цилиндр… Какую же роль он играет в деле? И что мы про него знаем?

Инспектор поерзал в кресле, закинул ногу на ногу, взял понюшку табаку и с прежним пылом принялся излагать:

— Ладно! Этот проклятый цилиндр тоже нельзя упускать из внимания. Что мы знаем на данный момент про эту чертову шляпу? Во-первых, цилиндр не покидал театра. Это странно, не правда ли? Проведен тщательный обыск, а никаких следов его не обнаружено… В гардеробе не осталось ничего, когда вышла публика. Среди мусора мы тоже ничего не нашли — ни обрывков ткани от него, ни пепла, если его, к примеру, сожгли. Вообще никаких следов. Никакой зацепки! Основываясь на этом, Эллери, можно сделать только один вывод — мы искали цилиндр не там, где его надо искать!

Во-вторых, благодаря принятым нами мерам, цилиндр все еще находится в театре — ведь здание закрыто и охраняется. Эллери, завтра с самого утра мы должны отправиться в театр и перевернуть там все вверх дном. Я не смогу спать спокойно, пока в этом деле не забрезжит какой-то свет.

Эллери помолчал, а потом сказал негромко:

— Все это мне ни капельки не нравится, папа. Цилиндр… Что-то с ним не увязывается, и все! Он снова погрузился в молчание.

— Нет, все-таки все дело — в цилиндре! Надо начинать с него, и мы не промахнемся, папа. В нем вся разгадка, и ты найдешь таким образом решающую ниточку, которая приведет к убийце. Я настолько убежден в этом, что поверю в правильность выбранного нами пути только тогда, когда мы найдем эту шляпу и решительно продвинемся вперед.

Старший Квин кивнул.

— Со вчерашнего утра, когда у меня выдалось время поразмыслить об этой шляпе, я не могу отделаться от ощущения, что мы где-то сбились с верного пути. Сейчас у нас уже вечер среды — и впереди никакого просвета. Мы предприняли все необходимые шаги — и они ни к чему не привели.

Инспектор загляделся на огонь.

— Все запутано просто до безобразия. Все концы у меня в руках, но по какой-то проклятой причине я не могу их свести воедино, чтобы объяснить хоть что-нибудь… Без сомнения, сын мой, главное, чего нам недостает — это решения загадки цилиндра.

Зазвонил телефон. Инспектор вскочил и бросился к нему. Долго и внимательно слушал, что ему говорят, ска-зал два слова в ответ и положил трубку.

— Кто же этот полуночный болтун, от которого ты только что узнал столько тайн? — усмехнулся Эллери.

— Это был Эдмунд Кру, — ответил Квин. — Ты помнишь, я вчера утром послал его в Римский театр. Он провел там весь вчерашний день и весь сегодняшний. И докладывает, что в помещении театра нет никаких потайных комнат и помещений. Если Эдди Кру, величайший спец по архитектуре и строительству из всех, кто только служил экспертами в полиции, говорит, что тайников в здании нет, на его слова можно твердо положиться.

Он вскочил и обнаружил в углу сидящего на корточках Джуну.

— Джуна! Давай-ка расправляй мою добрую старую кровать! — грозно скомандовал он.

Джуна, состроив уморительную гримасу, шмыгнул вон из комнаты. Квин повернулся к Эллери, который уже снял куртку и принялся развязывать галстук.

— Первым делом пойдем завтра в Римский театр и начнем весь обыск сначала! — решительно сказал инспектор. — И обещаю тебе одно, сын мой: я не позволю и дальше водить себя за нос! Завтра кое-кому не поздоровится!

Эллери с любовью обнял отца за плечи.