ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. в которой все вертится вокруг цилиндра

В четверг, 27 сентября, на третий день после преступления в Римском театре, инспектор и Эллери встали ни свет, ни заря и торопливо оделись. Под укоризненным взглядом Джуны, который был вытряхнут из теплой постели и засунут в скромный, но солидный костюм мажордома, они поглощали основательный завтрак. Когда они принялись за анемичные блинчики, Старик поручил Джуне дозвониться до Луи Панцера.

Спустя некоторое время инспектор уже говорил в трубку:

— С добрым утрем, Панцер. Пожалуйста, простите, что поднял вас с постели в столь безбожное время… Мы напали на один важный след и нуждаемся в вашей помощи.

Заспанный Панцер вяло заверил в своей полной готовности оказывать всяческое содействие.

— Вы не могли бы прямо сейчас прийти в Римский театр и открыть его? Я ведь обещал вам, что долго держать театр закрытым не придется. Похоже, вы уже скоро сможете извлечь немалую выгоду из того шума, который поднялся вокруг этого дела. Теперь к вашему театру привлечено всеобщее внимание — вот вам и реклама. Поймите меня правильно — я еще не знаТО точно, когда мы разрешим открыть театр снова, но вполне может получиться и так, что мы сможем разрешить вам играть вашу пьесу уже сегодня вечером. Могу я на вас рассчитывать?

— Это просто отлично! — В голосе Панцера чувствовался неподдельный энтузиазм. — Вы хотите, чтобы я немедленно приехал в театр? Я буду там через полчаса, потому что еще не одет.

— Вот и хорошо, что приедете, — ответил Квин. — Разумеется, входить в здание пока никому нельзя, Панцер. Погодите отпирать, пока мы не приедем. И никому ничего не говорите. Все прочее будет сказано уже в театре, при встрече. Погодите-ка секундочку.

Инспектор зажал трубку рукой и вопросительно поглядел на Эллери, который делал ему какие-то отчаянные знаки. Эллери одними губами неслышно произнес какое-то имя, и Старик согласно кивнул. Он снова поднес трубку к уху.

— И еще одно, что я очень попросил бы вас для меня сделать, Панцер. Вы не могли бы пригласить ту любезную пожилую даму — миссис Филипс? Я бы хотел, чтобы мы встретились с ней в театре как можно быстрее.

— Конечно, могу, инспектор. Если, конечно, она дом: а, — сказал Панцер.

Квин повесил трубку.

— Вот и хорошо, — проговорил он, потирая руки. Потом полез в карман за табакеркой. — Ап-чхи! Да будет земля пухом сэру Уолтеру Рали и прочим, кто приохотил нас к этой ужасной траве!

Он еще раз с удовольствием чихнул.

— Еще одна минута, Эллери, и мы сможем идти.

Он снова взял телефонную трубку и позвонил в управление полиции. Пребывая в отменном расположении духа, отдал несколько распоряжений, с грохотом снова поставил аппарат на столик и велел Эллери надевать пальто. Джуна грустно наблюдал, как они уходят из дому. Он уже не раз просил инспектора о позволении сопровождать их во время спорадических вылазок на пестрые улицы Нью-Йорка. Однако инспектор, руководствуясь своими представлениями о воспитании молодежи, постоянно отказывал. И Джуна, который почитал своего благодетеля примерно так же, как пещерные жители — свои амулеты, смирился с неизбежным, утешаясь надеждой на лучшее будущее.

На улице было сыро и холодно. Эллери и его отец подняли воротники своих пальто и направились в сторону Бродвея. Оба были необычайно молчаливы, однако выражение на их лицах — одинаково озабоченное, несмотря на все различие их характеров — сулило напряженный день.

Бродвей, с его переулками и ущельями, выглядел покинутым и безлюдным на холодном утреннем ветру, когда оба Квина бодрым шагом спускались по Сорок седьмой улице, приближаясь к Римскому театру. Перед его подъездом прогуливался человек в пальто из грубой шерсти. Второй удобно прислонился к высокой железной решетке, которая отделяла от улицы левый боковой выход. У главного входа в театр была видна издали коренастая фигура Луи Панцера, беседовавшего с Флинтом.

Панцер в крайнем возбуждении пожал руку Квина.

— Хорошо! Просто прекрасно! — воскликнул он. — Значит, запрет будет окончательно снят! Меня необыкновенно радует это известие, инспектор.

— Ну, пока он еще снят не окончательно, Панцер. У вас при себе ключ? С добрым утром, Флинт! Отдохнули немного с понедельника?

Панцер достал тяжелую связку ключей и отпер главный подъезд театра. Все четверо вошли. Директор принялся открывать замок двери зала. Его длительные манипуляции увенчались успехом. В темноте перед ними лежал зрительный зал. Эллери содрогнулся.

— За исключением «Метрополитен-Опера» и мавзолея Тита, это самое мрачное место, которое мне довелось видеть в жизни. Весьма подходящий склеп для безвременно усопших…

— Не городи ерунды! Ты нас только нервируешь! — проворчал инспектор и подтолкнул сына, заставляя его шагнуть в темный провал зрительного зала.

Панцер, который уже давно прошел вперед, включил главный рубильник. Зажглись большие люстры и остальные светильники. Зал сделался чуть более уютным. Однако странное сравнение Эллери было вовсе не столь уж безосновательным. Длинные ряды кресел были закрыты грязноватыми брезентовыми полотнищами. На ковре, успевшем запылиться, лежали темные тени. Голая белая стена — задник пустой сцены — казалась отвратительным пятном в море красного плюша.

— Досадно, что здесь все заложили полотнищами, — пробормотал Квин, поворачиваясь к Панцеру. — Теперь придется все это снимать. Мы намерены произвести небольшой обыск в зрительном зале. Флинт, пригласите-ка этих двоих, которые слоняются снаружи. За те деньги, которые им платит город, они должны выполнять хоть немного работы.

Флинт ненадолго вышел и тут же вернулся с двумя полицейскими, охранявшими театр. Под предводительством инспектора они начали убирать огромные полотнища, открывая ряд за рядом.

Эллери, который стоял в сторонке неподалеку от крайнего левого прохода, извлек из кармана маленькую книжицу, в которой вечером в понедельник вел записи, а также нарисовал небольшой план театра. Покусывая нижнюю губу, он углубился в созерцание; время от времени он поднимал взор, будто проверял придирчиво, соответствует ли театр начертанному им плану.

Квин снова поспешил к Панцеру, который нервно расхаживал туда-сюда в задней части зрительного зала.

— Панцер, мы будем здесь довольно долго заняты обыском. Видимо, он продлится не один час. Я, к сожалению, не проявил достаточной предусмотрительности и не прихватил с собой еще парочки людей. Не знаю, смею ли обременять вас такой просьбой… У меня тут есть одно дело, которое надо сделать весьма срочно. Я хотел бы просить вас уделить мне небольшую часть вашего времени.

— Само собой, инспектор, — ответил Панцер. — Рад быть вам чем-то полезен.

Инспектор деликатно откашлялся.

— Пожалуйста, только не думайте, что я хочу вас использовать в роли мальчика на посылках. Но вот эти двое моих людей нужны мне здесь. Они специально обучены для такого рода обысков. И в то же время мне срочно надо получить несколько крайне важных документов от двух сотрудников прокурора, которые разматывают это дело с другого конца. Они работают в конторе убитого. Не составило бы вам труда передать одному из них — его фамилия Кронин — записку от меня, а затем вернуться с пакетиком, который он мне пришлет? Поверьте, Панцер, я прошу вас об этом с крайней неохотой, но дело настолько важное, что тут нельзя посылать простого посыльного. Иными словами, я просто в безвыходном положении…

Обычная легкая улыбка пробежала по губам Панцера.

— Ни слова больше, инспектор. Я в полном вашем распоряжении. Если вы хотите написать записку прямо сейчас — у меня в кабинете есть все, что вам потребуется.

Они прошли в кабинет Панцера и спустя пять минут снова появились в зрительном зале. Панцер с запечатанным конвертом в руках поспешил к выходу. Квин поглядел ему вслед и со вздохом повернулся к Эллери. Тот сидел на подлокотнике кресла, в котором умер Фильд, и все еще сравнивал зал со своим карандашным рисунком.

Инспектор шепнул сыну несколько слов. Тот улыбнулся и хлопнул отца в знак одобрения по плечу.

— Сын мой, как насчет того, чтобы немного поразмяться? — спросил Квин. — Я забыл спросить Панцера, разыскал он эту миссис Филипс или нет. Вероятно, разыскал, иначе сказал бы, что не может. Но где же она тогда, черт побери?

Он поманил Флинта, который помогал двум полицейским в их утомительных трудах по удалению брезента.

— Сегодня утром я хочу предложить вам снова заняться вашими любимыми упражнениями — наклонами.

Отправляйтесь на балкон, Флинт, и принимайтесь там за поиски.

— И что же мне предстоит искать сегодня, инспектор? — усмехнулся широкоплечий детектив. — Я ведь надеюсь, что мне сегодня повезет больше, чем в понедельник ночью.

— Вы будете искать шляпу, — этакий чудной блестящий цилиндр, какие носят господа из высшего света, — заявил инспектор. — Но если вдруг случайно наткнетесь на что-нибудь другое, немедленно зовите нас.

Флинт затопал по широкой мраморной лестнице на балкон. Квин проводил его взглядом и покачал головой.

— Боюсь, что беднягу снова ждет разочарование, — заметил он Эллери. — Но я должен быть абсолютно уверен, что там, наверху, ничего нет, и что Миллер — тот билетер, который в понедельник вечером наблюдал за лестницей на балкон — сказал правду. Ну, давай, пошли. Да пошевеливайся живей, ленивец!

Эллери нехотя снял пальто и сунул в карман книгу. Инспектор тоже снял пальто и пошел впереди сына по проходу меж креслами. Они подошли к оркестровой яме и принялись ее тщательно обыскивать. Не найдя ничего; снова выбрались в зрительный зал, чтобы медленно и основательно прочесать весь театр. При этом Эллери двигался справа, а отец — слева. Они поднимали сиденья кресел, протыкали мягкую плюшевую обивку длинными иглами, которые инспектор достал из своего нагрудного кармана, и опускались на колени, чтобы при свете карманных фонариков обследовать каждый сантиметр ковра.

Оба полицейских, которые тем временем кончили снимать брезентовые полотнища, стали обыскивать ложи: один — с одной стороны зала, другой — с другой.

Довольно долго все четверо занимались обыском в совершенном молчании. В тишине раздавалось только слегка учащенное дыхание инспектора Квина. Эллери работал быстро и эффективно. Он двигался значительно быстрее отца. Когда они, начав с двух концов ряда, сходились в центре, то глядели друг на друга со значением, кивали головами и принимались за новый ряд.

Примерно двадцать минут спустя после ухода Панцера инспектор и Эллери, с головой погрузившиеся в поиски, вздрогнули от телефонного звонка, который в тишине пустого зрительного зала показался просто оглушительным. А вздрогнув, растерянно поглядели друг на друга, после чего Старик направился по проходу к кабинету Панцера.

Вскоре он вернулся, улыбаясь.

— Звонил Панцер, сказал, что пришел в контору Фильда и никого не застал. Что неудивительно — ведь сейчас только без четверти девять. Но я ему сказал, чтобы он подождал там, пока не придет Кронин. А ждать ему осталось недолго.

Эллери засмеялся, и они снова принялись за работу. Спустя пятнадцать минут, когда они уже заканчивали, дверь в зрительный зал открылась. Небольшая ростом пожилая женщина, одетая во все черное, вошла и зажмурилась от яркого света в зале. Инспектор поспешил к ней.

— Вы миссис Филипс, не так ли? — воскликнул он. — Это действительно очень любезно с вашей стороны, уважаемая миссис Филипс, что вы пришли так быстро. Полагаю, что вы уже знакомы с мистером Эллери Квином.

Эллери подошел, продемонстрировал столь редкую для него широкую улыбку и галантно поклонился. Миссис Филипс являла собой просто образец милой пожилой дамы. Она вся была какой-то округлой, мягкой, настоящей бабушкой. Белоснежные ее волосы и добросердечие во взгляде сразу же обеспечили ей симпатии инспектора Квина, который питал сентиментальную слабость к дамам в возрасте.

— Я, разумеется, уже знакома с мистером Эллери Квином, — сказала она-, протягивая Эллери руку. — В понедельник вечером он был очень любезен с одной пожилой женщиной… Простите, пожалуйста, что доставила вам столько забот — наверное, вам пришлось меня ждать? Мистер Панцер сегодня утром послал за мной человека, сэр. Ведь у меня нет телефона…. Раньше-то телефон был, когда я еще сама играла на сцене. Словом, я приехала так быстро, как только смогла.

Инспектор так и просиял.

— Для дамы вы собрались просто необыкновенно быстро! В самом деле, миссис Филипс!

— Миссис Филипс, мой отец — старый льстец, — серьезно сказал Эллери. — А — потому не верьте ни одному его комплименту. Я думаю, что будет лучше, папа, если я предоставлю тебе самостоятельно осмотреть оставшуюся часть зала. А я хотел бы с удовольствием поболтать с миссис Филипс. Ты как — еще достаточно крепок, чтобы довести столь тяжкое дело до конца в одиночку?

— Достаточно ли я крепок?! — негодующе воскликнул инспектор. — Хватит говорить мне дерзости, отправляйся и принимайся за дело! Как-нибудь обойдусь без тебя! Миссис Филипс, я был бы вам весьма признателен, если бы вы могли в рамках возможного для вас помочь мистеру Эллери Квину.

Седовласая дама улыбнулась. Эллери взял ее под руку и повел к сцене. Инспектор Квин задумчиво поглядел им вслед, пожал плечами и принялся за поиски снова. Когда он разогнул спину несколько минут спустя, то увидел, что Эллери и миссис Филипс сидят на сцене и ведут какой-то оживленный разговор. Они были похожи на репетирующих актеров. Инспектор продолжил свои поиски — обследовал ряд за рядом, нагибался к каждому креслу и все чаще грустно покачивал головой по мере приближения к последнему креслу. Когда он снова поднял глаза, оба стула на сцене уже были пусты. Эллери и пожилая дама исчезли.

Последним Квин осмотрел место ЛЛ 32 — то самое, на котором умер Монти Фильд. Он тщательно обследовал обивку кресла, хотя на лице его уже было написано разочарование. Потом что-то тихо пробормотал, отошел в заднюю часть зрительного зала и вошел в кабинет Панцера.

Чуть позже появился снова, чтобы сразу же исчезнуть в маленькой комнатке, которая служила кабинетом рекламному агенту театра Гарри Нельсону. Там инспектор на некоторое время задержался, затем вышел и удостоил своим посещением обе театральные кассы. Закончив там свои дела, закрыл за собой дверь и направился к лестнице, которая вела из правой части зала вниз, в фойе, которое лежало этажом ниже. Здесь он задержался надолго, чтобы внимательно обшарить каждый угол, каждую нишу в стене, каждую урну для мусора. Везде было пусто. Инспектор задумчиво оглядел небольшой бассейн с фонтанчиком, сейчас не бившим, и снова ничего не обнаружил. С тяжким вздохом открыл дверь, на которой золотом было начертано «Дамы». Вошел, немного спустя появился снова и решительно толкнул дверь с надписью «Господа».

Когда он закончил самый скрупулезный осмотр нижнего этажа, тяжело поднялся по лестнице. В зрительном зале его уже поджидал Луи Панцер. Он слегка покраснел от затраченных усилий, но торжествующе улыбался.

В руках коротышка-директор держал небольшой пакет из коричневой бумаги.

— Значит, вы все-таки встретили Кронина, Панцер? — сказал инспектор, спеша к нему. — Это просто необычайно мило с вашей стороны. Я даже не знаю, как вас и благодарить. Это тот пакет, который дал вам Кронин?

— Да, это он. Весьма милый человек ваш Кронин. Я недолго ждал после того, как позвонил вам. Они пришли втроем, со Стоутсом и Луином. Я ждал не более десяти минут. Надеюсь, то, что я принес, очень важно для вас, инспектор? — добавил Панцер, улыбнувшись. — Знаете, так приятно было бы сознавать, что ты внес свой скромный вклад в разрешение этой загадки.

— Важно ли то, что вы принесли? — Инспектор взял пакет из рук директора.

— Да вы и представления не имеете, насколько это важно! Придет день, когда я смогу рассказать вам об этом подробнее… А сейчас вынужден просить у вас прощения, Панцер. Мне придется ненадолго оставить вас.

Коротышка разочарованно кивнул, глядя, как инспектор уходит в дальний угол зала. Он исчез у себя в кабинете, а когда появился вновь без пальто и шляпы, инспектор уже засовывал содержимое пакетика в карман.

— Ну как, есть там то, чего вы хотели? — осведомился Панцер.

— О, конечно! — сказал Квин, потирая руки. — Как я погляжу, Эллери еще нет. Может, пойдем пока к вам в кабинет и подождем его там?

Они сели в кабинете Панцера. Менеджер закурил длинную турецкую сигарету. Инспектор взялся за табакерку.

— Не хотелось бы показаться вам навязчивым, — инспектор, — сказал как бы невзначай Панцер, закидывая одну толстенькую ножку на другую и разглядывая облако дыма, выпущенное им самим, — но каково состояние дела на данный момент?

Квин грустно покачал головой.

— Плохо. Довольно плохо. Кажется, мы еще не нащупали ключевые моменты. Фактическое положение на данный момент таково — и я могу признать это перед вами совершенно откровенно, — что мы будем топтаться на месте до тех пор, пока не найдем одного важного предмета… Мне неловко признаваться в этом, но еще никогда в моей жизни не было дела более головоломного.

С озабоченным видом инспектор снова взялся за табакерку.

— Просто беда, инспектор, просто беда, — сказал Панцер с чересчур большим сочувствием, чтобы оно было искренним. — Но я все же надеюсь… Впрочем, видимо, нельзя ставить собственные интересы выше требований уголовного права. И все-таки скажите мне, инспектор, если не секрет, конечно, — что именно вы ищете? Я, конечно, человек со стороны…

Квин просиял.

— Нет, что вы! Ведь вы так много сделали для нас сегодня утром!.. Гром и молния! Как глупо с моей стороны, что я раньше не догадался сделать это!

Снедаемый любопытством Панцер так и подался вперед.

— Как давно вы уже работаете директором Римского театра, Панцер? — осведомился инспектор. Директор удивленно поднял брови.

— С того момента, как он был построен. До этого я руководил старым театром «Электра» на Сорок третьей улице. Он тоже принадлежал Гордону Дэвису.

— О! — Казалось, инспектор о чем-то напряженно раздумывает. — Тогда, значит, вы должны знать все закоулки здания от подвала до чердака. Наверное, не хуже архитектора, а?

— Я знаю театр довольно хорошо, — кивнул Панцер, откидываясь на спинку кресла.

— Так ведь это просто отлично! Я поставлю перед вами одну небольшую проблему, Панцер… Представьте себе, что вы хотите где-то в этом здании спрятать нечто — предположим, шляпу, — причем так, что даже основательный обыск не позволит его обнаружить. Куда бы вы ее спрятали?

Панцер задумчиво посмотрел на кончик своей сигареты.

— Весьма необычный вопрос, инспектор, — сказал он наконец. — И ответить на него не так-то легко. Я очень хорошо знаю проект этого здания. Прежде чем началось его строительство, меня приглашали на совещание с архитекторами. Я должен был высказать свои пожелания. Так вот, уверяю вас, что проект театра не предусматривал никаких таких средневековых затей, как потайные ходы или секретные комнаты. Я мог бы перечислить несколько мест, где можно было бы спрятать относительно небольшой предмет типа шляпы, но ни одно из них не осталось бы незамеченным при действительно основательном обыске.

— Понимаю. — Инспектор с явно разочарованным видом разглядывал свои ногти. — Значит, и это нам не поможет. Как вам известно, мы уже обыскали все здание и ничего не смогли найти…

Тут дверь открылась и вошел Эллери — правда, слегка испачканный, но с довольной улыбкой. Инспектор поглядел на него, распираемый любопытством. Панцер неуверенно поднялся, по-видимому, намереваясь оставить отца и сына одних. Инспектор и Эллери поняли друг друга с полувзгляда.

— Все в порядке… Можете спокойно оставаться здесь, — решительно сказал инспектор Панцеру. — У нас нет от вас никаких секретов. Садитесь!

Панцер сел.

— Не полагаешь ли ты, папа, — начал Эллери, усевшись на край письменного стола и взявшись за свое пенсне, — что сейчас самый подходящий момент, чтобы сообщить мистеру Панцеру о сегодняшнем открытии театра? Как ты помнишь, разумеется, в его отсутствие мы решили с сегодняшнего вечера снова разрешить доступ публики в театр и регулярные спектакли.

— Интересно, как бы я мог забыть? — отозвался инспектор, не моргнув и глазом, хотя в первый раз слышал об этом. — Думаю, Панцер, мы все-таки продвинулись в своих поисках так далеко, что можно отменить распоряжение о закрытии театра. Мы пришли к выводу, что большего мы здесь не добьемся. Значит, у нас больше нет оснований не допускать сюда публику. Можете назначать спектакль прямо на сегодняшний вечер. И нам даже было бы очень приятно, если бы он состоялся. Правда, Эллери?

— «Приятно» — не то слово, — сказал Эллери, закуривая сигарету. — Я бы даже сказал, что мы просто настаиваем на этом.

— Вот именно, — строго сказал инспектор. — Мы просто настаиваем на этом, Панцер. Сияющий директор вскочил.

— Да ведь это просто прекрасно, джентльмены! — воскликнул он. — Я сейчас же позвоню мистеру Дэвису, чтобы сообщить ему такую хорошую новость. Конечно, уже чертовски поздно… — Тут его лицо вытянулось. — Аншлага сегодня не будет — публика не оповещена.

— Об этом можете не заботиться, Панцер, — ответил инспектор. — Я распорядился закрыть театр, значит, я должен позаботиться о смягчении ущерба. Я позвоню в газеты и очень попрошу, чтобы прямо р утреннем выпуске крупно было дано объявление об открытии театра. Публика будет оповещена, и такая бесплатная реклама в сочетании с естественным любопытством обеспечит вам полный зал.

— Это в высшей степени достойный поступок с вашей стороны, инспектор, — сказал Панцер и потер руки. — Есть ли еще что-нибудь, что бы я мог сейчас сделать для вас?

— Ты забыл сказать еще об одном, папа, — вставил Эллери, поворачиваясь к директору театра. — Не могли бы вы позаботиться, чтобы места ЛЛ 32 и ЛЛ 30 сегодня вечером были забронированы? Инспектор и я с удовольствием посмотрим спектакль. До сих пор мы были лишены этого удовольствия. Само собой разумеется, мы хотели бы, чтобы об этом никто не знал — ни сном, ни духом. Мы вовсе не хотим стать объектом всеобщего внимания. Сохраните все в тайне.

— Как скажете, мистер Квин. Я дам распоряжение кассиру, чтобы он отложил эти два билета, — радостно откликнулся Панцер. — И потом, инспектор: верно я понял, что вы сами дадите объявления в газеты?

— Да, конечно. — Квин снял трубку и строго побеседовал с редакторами нескольких городских газет. Едва он закончил, Панцер поспешил попрощаться и тут же принялся непрерывно звонить по телефону.

Инспектор Квин и Эллери не спеша вышли в зрительный зал. Там их ожидали Флинт и двое полицейских, которые закончили обыскивать ложи.

— Вы останетесь на посту перед театром, — распорядился инспектор. — Будьте особенно внимательны после полудня. Кто-нибудь из вас что-нибудь нашел?

Флинт хмуро взглянул на него.

— Лучше бы я пошел на берег искать ракушки с жемчугом, — сердито сказал он. — В понедельник я был неудачником, и сегодня тоже. Не нашел ровным счетом ничего. Там, наверху, все чисто — все подмели до последней пылинки. Наверное, надо бросать эту работу и снова заняться поднятием тяжестей.

Квин похлопал здоровяка-детектива по плечу.

— Что это вы так расклеились? Не будьте ребенком, Флинт. Интересно, как это вы могли там что-нибудь найти, если там этого не было? А вы нашли что-нибудь?

Двое полицейских покачали головами.

Некоторое время спустя инспектор и Эллери уже ехали в управление полиции, удобно расположившись на сиденье таксомотора. Инспектор поднял стекло, отделяющее водителя от пассажиров.

— А теперь, сын мой, — сурово сказал он Эллери, который с задумчивым видом полез в карман за сигаретами, — ты, быть может, скажешь своему отцу, что за представление ты устроил в кабинете у Панцера?

Эллери поджал губы. Он некоторое время смотрел в окно машины, прежде чем ответить.

— Я бы начал свои объяснения так, — сказал он. — Ты сегодня обыскал все и ничего не нашел. Твои люди — тоже. И даже я сам тоже не достиг успеха. Отсюда просто напрашивается вывод: цилиндр, который был на Монти Фильде в понедельник вечером, когда он пришел смотреть «Игры с оружием»; цилиндр, с которым его видели еще в начале второго акта; цилиндр, который убийца, предположительно, унес с места преступления, — так вот, этот самый цилиндр уже больше не находится в Римском театре и не находился там уже с вечера понедельника. Вот и все.

Инспектор Квин поглядел на него язвительно, но ничего не сказал.

— По всей вероятности, цилиндр Фильда вообще больше не существует, — продолжал Эллери. — Готов поставить своего Фальконе против твоей табакерки, что он прекратил свое бренное существование и возродился в качестве пепла на городской мусорной свалке. Таков пункт первый.

— Дальше, — потребовал инспектор.

— Пункт второй может угадать любой ребенок. Правда, я не смею тебя заставлять, дабы не нанести оскорбления твоим умственным способностям. Если шляпа Фильда в данный момент отсутствует в Римском театре и если ее не было там с вечера понедельника, значит, с необходимостью следует вывод: кто-то вынес ее из театра именно в этот вечер.

Эллери сделал паузу и стал задумчиво смотреть в окно машины, как на перекрестке Сорок второй улицы — и Бродвея полицейский регулирует уличное движение.

— Итак, у нас есть фундамент для решения проблемы, — вновь заговорил он небрежно, — фундамент, созданный на основе фактов. Фундамент для решения проблемы, которая мучает нас уже три дня. Исчезла ли шляпа, которую мы ищем, из театра? По всем правилам риторики, должен последовать ответ: «Да, исчезла». Она пропала из театра поздним вечером после убийства. В таком случае перед нами встает еще большая проблема: как именно она могла исчезнуть и когда именно это произошло?

Он закурил сигарету и стал пристально смотреть на тлеющий ее конец.

— Мы знаем, что в понедельник вечером никто не покидал Римский театр с двумя шляпами или вообще без шляпы. Точно так же мы знаем, что в одежде лиц, его покидавших, не было никаких несообразностей. То есть никто не выходил из театра, скажем, во фраке и в фетровой шляпе. И наоборот, никто не выходил в цилиндре и обычном костюме. Заметим: ни у кого не было замечено странностей подобного рода, ни узкого! На мой извращенный взгляд, это неизбежно подводит нас к выводу номер три: цилиндр Монти Фильда покинул театр самым естественным образом. Естественней не бывает! Он покинул театр на голове человека, который был в подобающем этому цилиндру фраке!

Инспектор, кажется, все более заинтересовывался этими рассуждениями. Некоторое время он молча раздумывал над ними, а потом сказал:

— Это уже продвигает нас на шаг дальше, сын мой. Итак; ты говоришь, что некто, на ком была шляпа Фильда, покинул театр. Это очень важная и многое проясняющая констатация. Но ответь мне, пожалуйста, вот на какой вопрос. Куда этот некто дел свою собственную шляпу? Ведь никто не выходил с двумя?

Эллери улыбнулся.

— Ты уже вплотную приблизился к решению нашей маленькой загадки, папа. Но давай еще чуточку подпустим драматизма. Усложним ее. Введем дополнительные мыслимые варианты. Так, к примеру, констатируем, что тот, кто вышел с цилиндром Фильда на голове, мог быть либо убийцей, либо сообщником убийцы.

— Понимаю, куда ты клонишь, — пробормотал отец. — Продолжай.

— Если он был убийцей, то мы определенно знаем пол убийцы — мужской, а также то, что он был во фраке. Не очень ценная для нас информация, потому что во фраках были очень многие мужчины. Но если же он был просто сообщником убийцы, то остаются только две возможности: либо убийца был мужчиной в обычном костюме, и он привлек бы к себе подозрение, если бы выходил из театра с цилиндром, либо убийца — женщина, которая, естественно, не могла иметь при себе никакого цилиндра, не вызывая подозрений.

Инспектор с досадой откинулся на кожаную спинку автомобильного дивана.

— Опять ты со своей логикой! — в сердцах сказал он. — Я уже чуть было не начал испытывать за тебя гордость, сын мой. И начал бы, если бы ты не был таким невероятным воображалой. Пусть существуют какие угодно логически возможные варианты — мне на них совершенно наплевать. Я добиваюсь от тебя одного — чтобы ты объяснил свое поведение в кабинете Панцера!

Эллери склонился к отцу, и они стали говорить вполголоса. Так что никто не услышал бы, о чем они говорили, даже если бы захотел.

Такси остановилось у полицейского управления. Инспектор с довольным видом прошествовал по коридорам в сопровождении Эллери. Не успел он войти в свой маленький кабинет, как следом явился сержант Велье.

— Я уж думал, вы окончательно пропали, инспектор! — воскликнул он. — Этот парнишка Стоутс не так давно был здесь — вид у него довольно жалкий. Сказал, что Кронин в конторе у Фильда рвет на себе волосы. Они так и не смогли найти в бумагах никакого криминала.

— Ах, оставь меня со всеми этими глупостями, Томас, — отмахнулся от него инспектор. — Поиски, за что бы упечь мертвеца за решетку. Эллери и я…

Зазвонил телефон. Квин вскочил и схватил трубку. По мере того, как он слушал, его впалые щеки делались все бледнее, а на лбу снова собрались морщины. Эллери внимательно наблюдал за ним.

— Инспектор! — доносился из трубки разгоряченный мужской голос. — Говорит Хагстрем! Времени у меня в обрез, потому говорить долго не могу. Целое утро сижу на хвосте у Анжелы Рассо. Тяжкий денек, скажу я вам… Кажется, она знает, что я за ней слежу… Полчаса назад подумала, что смогла, наконец, от меня оторваться. Прыгнула в такси и умчалась… И послушайте-ка, инспектор, ровно три минуты назад я видел, как она вошла в контору Моргана!

— Хватайте ее, как только выйдет оттуда! — крикнул инспектор и бросил трубку на рычаг. Потом медленно повернулся к Эллери и к Велье и передал, что сообщил Хагстрем. На хмуром лице Эллери отразилось удивление. Зато Велье был явно обрадован.

Старик опустился на вертящееся кресло за столом, вздохнул и сказал озабоченно:

— Что это еще за новости? Не пойму…

 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. в которой кое-кого обвиняют

Детектив Хагстрем был по натуре флегматиком. Свою родословную он прослеживал вплоть до норвежских горцев, у которых невозмутимость была главной добродетелью, а хладнокровие почиталось и того больше. Но когда он прислонился спиной к мраморной стене на двадцатом этаже Маддерн-Билдинга, в тридцати футах от сработанной из стекла и бронзы двери, на которой красовалась табличка «Бенджамин Морган, адвокат», сердце его стучало несколько чаще, чем обычно. Он беспокойно переминался с ноги на ногу, ожесточенно жуя табак. Говоря по правде, детективу Хагстрему, уже попадавшему в разные переделки во время службы в полиции, еще ни разу не доводилось класть руку на плечо женщины с намерением ее задержать. А потому он слегка побаивался возложенного на него поручения, припоминая к тому же горячий темперамент дамы, которую сейчас поджидал.

Опасения его были небезосновательными. После того, как он примерно двадцать минут простоял в коридоре и уже начал подумывать, не ускользнула ли его дичь через какой-нибудь черный ход, дверь в контору Бенджамина Моргана вдруг распахнулась, и на пороге появилась крупная фигура миссис Анжелы Рассо. Она была одета в модный костюм из твида. Ее лицо с тщательно подобранным макияжем было искажено гримасой гнева. Она грозно размахивала сумочкой, энергичною походкой направляясь к лифту. Хагстрем взглянул на часы. Было без десяти двенадцать. Через несколько минут служащие дружно пойдут на обед, а у Хагстрема было твердое намерение провести задержание без помех и в спокойной обстановке.

Потому он выпрямился, поправил галстук — голубой с оранжевым — и с наигранным хладнокровием сделал шаг навстречу приближающейся женщине. Та, увидев его, заметно замедлила шаг. Детектив Хагстрем, опасаясь, что она попытается убежать, ринулся к ней. Но миссис Анжела Рассо была личностью иного полета. Она гордо вскинула голову и шагнула навстречу детективу.

Хагстрем положил свою шершавую большую ладонь на ее предплечье.

— Полагаю, что вам известно, какие у меня намерения относительно вас, — сказал он сурово. — Пройдемте со мной и не вздумайте устраивать сцен, иначе придется надеть на вас наручники.

Миссис Рассо с трудом освободилась от его руки.

— Господи Боже ты мой! Да вы, оказывается, такой сильный коп! — пробормотала она. — И что же у вас на уме?

Хагстрем угрюмо поглядел на нее.

— Бросьте-ка эти свои разговорчики. — Он энергично надавил на кнопку вызова лифта. — Помалкивайте и следуйте за мной.

Она одарила его сладчайшей улыбкой и проворковала:

— Уж не попытаетесь ли вы меня арестовать? Ведь вы же знаете, такой сильный коп, что для этого требуется ордер на арест!

— Ах, помалкивайте, пожалуйста! — отмахнулся он. — Я вовсе вас не арестовываю. Просто предлагаю прогуляться со мной в управление полиции, чтобы немного поболтать с инспектором Квином. Пойдете сами или придется вызывать машину, чтобы вас отвезти?

Лифт остановился и открыл двери. Мальчик-лифтер крикнул: «Вниз!» Анжела Рассо какое-то мгновение поколебалась, нерешительно поглядела на кабину лифта, украдкой глянула на Хагстрема и, наконец, вошла в лифт, тогда как детектив крепко придерживал ее все это время за локоть. Они поехали вниз под любопытными взглядами всех остальных пассажиров.

Хагстрем чувствовал некоторую неуверенность, но старался действовать решительно. Он ощущал, как женщина, по-прежнему спокойно шагавшая рядом с ним, постепенно закипает внутри. А потому решил не рисковать и не ослаблял своей хватки до тех пор, пока они не сели рядышком в такси и не поехали в управление полиции. Несмотря на бесстрашную улыбку, которая так и играла на губах у миссис Рассо, она была бледна, и этого не могла скрыть даже яркая косметика. Вдруг она повернулась и прильнула к детективу, который казался таким твердокаменным и неприступным.

— Мистер коп, миленький, — прошептала она жарко, — может, тебе понадобились бы сто долларов? И со значением поиграла сумочкой. Хагстрем совершенно вышел из себя.

— Это что же — подкуп? — издевательски спросил он. — Так и запишем. И непременно сообщим инспектору.

Улыбка на лице у женщины сразу же пропала. До конца поездки она не проронила ни слова, уставившись в затылок водителя.

Только тогда, когда она, словно солдат на параде, прошла по темным коридорам управления полиции, самообладание вернулось к ней. А когда Хагстрем распахнул перед ней двери кабинета Квина, она вошла туда с радостной улыбкой, приветливая и сияющая.

А в кабинете у инспектора все было залито солнечным светом. Яркие краски делали его похожим на комнату в каком-нибудь клубе. Эллери сидел, невольно вытянув свои ноги по толстому ковру и совершенно погрузившись в чтение брошюрки в дешевом переплете. Брошюрка называлась «Руководство по графологии. Искусство разбираться в почерке». В руке у него дымилась сигарета. В дальнем углу праздно восседал на кресле Велье, который, казалось, весь ушел в созерцание табакерки инспектора Квина, — шеф вертел ее любовно между указательным и большим пальцами, улыбаясь каким-то своим мыслям.

— А! Миссис Рассо! Какими судьбами? Входите, входите, дорогая! — воскликнул инспектор и вскочил. — Томас, пожалуйста, стул для миссис Рассо.

Сержант, не говоря ни слова, приставил к письменному столу инспектора простой деревянный стул и молча вернулся в свой угол. Эллери так и не оторвал взгляда от книжки.

Инспектор галантнейшим образом склонился к миссис Рассо. Та, казалось, была совершенно обескуражена таким приемом, потому что настраивалась на разговор жесткий и пристрастный. Домашняя атмосфера в кабинете инспектора совершенно выбила ее из колеи. Тем не менее она села и снова, после недолгого колебания, продемонстрировала все ту же победительную улыбку и повадки обольстительницы.

Хагстрем остался стоять в дверях и поглядывал с выражением оскорбленного достоинства на сидящую женщину.

— Она пыталась сунуть мне сотенную! — сказал он возмущенно. — Пыталась меня подкупить, шеф. Квин, словно не веря услышанному, поднял брови.

— Милая моя миссис Рассо! — воскликнул он озабоченно. — Не может быть! Неужели вы и в самом деле пытались склонить этого выдающегося полицейского к тому, чтобы он позабыл о своем долге на службе городу Нью-Йорку? Возможно ли? Ну конечно же нет! Хагстрем, дорогой мой мальчик, вы наверняка что-то неправильно поняли. Сто долларов…

Он сокрушенно покачал головой и опустился в свое кожаное вертящееся кресло.

Миссис Рассо улыбнулась.

— Ну разве не странно, как легко у полицейских складывается превратное представление? — сказала она самым нежным голосом, на какой была способна. — Могу заверить вас, инспектор, я только хотела немного пошутить.

— Вот, значит, как, — с облегчением сказал инспектор и снова улыбнулся, как будто ее объяснение восстановило его покачнувшуюся было уверенность в своем умении разбираться в людях. — Хагстрем, можете быть свободны.

Детектив, который, разинув рот, переводил недоумевающий взгляд со своего шефа на улыбающуюся женщину и-обратно, уже настолько пришел в себя, что заметил, как Велье и Квин незаметно переглянулись. Что-то проворчав себе под нос, он повернулся и вышел.

— Ну, миссис Рассо, — по-деловому начал инспектор. — Чем мы можем быть вам сегодня полезны? Та обескураженно уставилась на Старика.

— Но… но… Я думаю, это вы хотели меня видеть, — сказала она, а потом поджала губы и выпалила: — Послушайте, давайте не будем ломать комедию! По доброй воле я никогда бы к вам не пришла, господин инспектор, вы ведь отлично знаете.

Инспектор протестующе замахал руками.

— Что вы, что вы, дорогая моя! Наверняка есть что-то, что вы хотите мне рассказать. Ведь раз вы здесь, значит, на то есть своя причина. А вы здесь, это факт. Даже если я и признаю, что вы никогда бы не пришли по доброй воле. Все равно вас привезли потому, что у вас есть, что мне рассказать. Разве неясно?

Миссис Рассо посмотрела ему прямо в глаза.

— Что, к черту… Послушайте, инспектор, куда вы, собственно, клоните? На что намекаете, говоря, что у меня есть какие-то сведения для вас? Разве я не ответила уже на все вопросы, которые вы задавали мне во вторник?

— Ну, ладно, — сердито сказал Старик. — Начнем с того, что во вторник вы далеко не на все вопросы отвечали достаточно искренне. Ну, к примеру, на вопрос: знаете ли вы Бенджамина Моргана?

Женщина и глазом не моргнула.

— Что ж! Тут вы попали в самое яблочко. Ваш сыскной пес застукал меня, когда я как раз выходила из конторы Моргана. И что с того?

Она с независимым видом открыла сумочку и принялась пудрить нос. Пока она занималась этим, успела несколько раз украдкой глянуть на Эллери. Тот все еще сидел, уткнувшись в книгу, и не обращал ровно никакого внимания на ее присутствие. Она гордо вскинула голову и снова повернулась к инспектору.

Квин-старший озабоченно посмотрел на нее.

— Милая моя миссис Рассо! Вы не совсем честны со старым человеком. Я только хочу сказать, что вы — как бы это выразиться-то — слукавили, когда мы беседовали последний раз. Это очень опасная затея — лукавить с инспектором полиции. Даже очень опасная!

— Ну, хватит! — вдруг воскликнула женщина. — Вы ничего от меня не добьетесь, даже если будете мягко стелить. Да, я солгала вам во вторник. Потому что не верила, что у вас есть кто-нибудь, кто способен долго сидеть у меня на хвосте. Это чистое везение, что он меня выследил. Я сама дала промашку. Ладно, вы поняли, что я солгала, и теперь хотите знать, по какой причине. Я вам скажу. А может быть, и нет…

— Ого! — удивленно воскликнул Квин. — Да вы, похоже, чувствуете себя настолько уверенно, что собираетесь диктовать мне свои условия? Поверьте мне, миссис Рассо, именно сейчас вы надеваете на свою в высшей степени восхитительную шею роковую петлю.

— Что? — Маска самоуверенности чуть было не спала с нее. Она явно была в замешательстве. — Ведь у вас против меня совершенно ничего нет, и вы сами об этом знаете. Положим, я вам солгала. Ну и что это вам дает? Вот я возьму и открыто признаюсь сейчас: да, солгала. И даже расскажу вам, что делала в конторе у этого Моргана, если это каким-то образом вам поможет. Я честный человек, господин инспектор!

— Дорогая моя миссис Рассо, — сказал инспектор со слегка презрительной усмешкой, — мы уже знаем и без того, что вы делали утром в конторе мистера Моргана. Так что не думайте, что делаете нам такое уж большое одолжение. Единственное, что меня поражает до глубины души, — ваше намерение рассказать мне об этом, миссис Рассо. Почему вы вдруг решили признаться в столь тяжких грехах? Ведь шантаж — это очень большой грех!

Женщина побледнела как мел. Она даже привстала в кресле, вцепившись в подлокотники.

— Значит, Морган все-таки разболтал, сволочь! — прошипела она. — Я-то считала, что он хитрее… Ну, я его уделаю! Это я ему обещаю!

— Постепенно мы начинаем находить общий язык, — проворчал инспектор. — И что же вы знаете про нашего общего друга Моргана?

— Да уж кое-что знаю! И могу дать вам, инспектор, очень хорошую наколку. А вы не будете выдвигать против бедной одинокой женщины обвинение в шантаже? Правда?

Лицо инспектора вытянулось.

— Что вы, миссис Рассо! Как у вас язык-то поворачивается говорить такое. Я, конечно, не вправе давать вам никаких обещаний…

Он вдруг встал и угрожающе навис над ней — так, что она даже отпрянула в испуге.

— Итак, вы расскажете мне, — сказал он, словно бы размышляя вслух, — что там у вас на сердце, миссис Рассо. И расскажете только потому, что у вас есть маленький шанс — вдруг да я выражу свою благодарность за это обычным в таких случаях образом. Давайте, начинайте. Но только правду. Договорились?

— О, я слишком хорошо знаю, какой вы крутой, инспектор, — промурлыкала она. — Но я полагаю, что вы честно держите свои обещания. Итак, что же вы хотите знать?

— Все.

— Ну, что же, где наша не пропадала, — сказала она, снова понемногу приходя в себя. Наступила пауза, в протяжение которой Квин выжидательно смотрел на нее. Когда он обвинил Анжелу Рассо в том, что она шантажировала Моргана, то удачно взял ее на пушку. Сейчас же его все более одолевали сомнения. Суля что-то рассказать, Анжела Рассо вела себя чересчур самоуверенно, чтобы речь шла о каких-то моментах жизни Моргана в прошлом, как поначалу предполагал инспектор. Он поглядел на Эллери и увидел, что сын уже не читает, а во все глаза смотрит на миссис Рассо.

— Инспектор, — торжествующим тоном сказала миссис Рассо, — я знаю, кто убил Монти Фильда!

— Как это понимать? — Инспектор так и подскочил в кресле, а его бледные щеки порозовели.

Эллери замер, не сводя внимательного взгляда с лица женщины. Книга, которую он читал, выскользнула у него из рук и с глухим стуком упала на пол.

— Я сказала, что знаю, кто убил Монти Фильда, — повторила миссис Рассо, явно наслаждаясь тем впечатлением, которое ей удалось произвести. — Это Бенджамин Морган, и я лично слышала, как он угрожал Монти вечером накануне убийства.

— О! — только и сказал инспектор. Вздохнул и снова сел со скучающим видом. Эллери поднял с пола книжку и продолжил прерванное чтение. В кабинете снова воцарились тишина и спокойствие. Велье, который все это время с удивлением наблюдал за отцом и сыном, кажется, так и не понял, почему так резко изменилось их поведение.

Миссис Рассо явно пришла в бешенство.

— Вы, наверное, думаете, что я опять лгу. Но я не лгу! — закричала она. — Говорю вам, я собственными ушами слышала, как Бен Морган пригрозил в воскресенье вечером, что убьет Монти.

Инспектор слушал с серьезным, но спокойным видом.

— Я ни в малейшей степени не сомневаюсь в ваших словах, миссис Рассо. Вы уверены, что это было именно в воскресенье вечером?

— Уверена ли я? — завопила она. — Да я точно вам говорю!

— И где же это было?

— В собственной квартире Монти Фильда это было, вот где! Я была весь воскресный вечер вместе с Монти. Насколько я знаю, он никого не ждал, потому что мы обычно не приглашали никаких гостей, когда проводили вечер вместе. Монти даже вздрогнул слегка, когда примерно в одиннадцать вечера раздался звонок. Он сказал встревоженно: «Кто это, черт возьми, может быть?» Мы в это время сидели в гостиной. Он встал, подошел к двери, и я услышала снаружи мужской голос. Я подумала, что Монти, наверное, не хочет, чтобы этот человек меня видел. Поэтому я ушла в спальню и прикрыла дверь, оставив только щелочку. Мне было слышно, как Монти пытается спровадить этого человека. Но у него не вышло, и они вместе вошли в гостиную. Через щелочку в двери я отлично видела этого Моргана. Правда, в тот момент я не знала, кто он, но потом поняла по разговору. А после мне и Монти рассказал.

На какой-то момент она замолкла. Инспектор слушал ее без особого интереса. Эллери вообще не уделял ее словам ни малейшего внимания. Тем не менее она решила продолжать, проявляя недюжинное упорство.

— Они говорили примерно полчаса, и я чуть было не взвыла. Морган казался человеком хладнокровным и выдержанным. Только в конце занервничал. Насколько я поняла суть разговора, Монти незадолго до этого потребовал от Моргана целую кучу зелененьких в обмен на какие-то бумаги. Морган сказал, что денег у него нет и собрать он их не может. Он сказал еще, что пришел, чтобы положить всему этому конец раз и навсегда. Монти говорил с ним довольно саркастично и грубо. Он мог быть ужасно грубым, если хотел. Морган злился все больше и больше. Я видела, он уже едва владел собой.

Инспектор прервал ее.

— А на основании чего Фильд требовал деньги?

— Это я тоже очень хотела бы знать, инспектор, — сердито ответила она. — Но оба были достаточно осмотрительны, чтобы не упоминать об этом. Во всяком случае, тут все было как-то связано с теми бумагами, которые Монти хотел продать Моргану. Не так трудно догадаться, что у Монти было что-то на руках против Моргана, и он пытался загнать Моргана в угол.

При упоминании слова «бумаги» интерес Эллери к истории, излагаемой миссис Рассо, проснулся снова. Он отложил книгу в сторону и принялся внимательно слушать. Инспектор со значением глянул на него, а потом снова повернулся к женщине.

— И какую же сумму требовал Фильд, миссис Рассо?

— Вы мне не поверите, — сказала она со смешком, — но Монти не мелочился. Он хотел получить… пятьдесят тысяч долларов.

Инспектор, казалось, ничуть не удивился.

— Продолжайте, — сказал он равнодушно.

— Ну, там у них и пошло. Слово за слово. Причем, Монти делался все более хладнокровным, а Морган злился все больше и больше. Наконец, Морган схватил свою шляпу и закричал: «Будь я проклят, если я не отделаюсь от вас в самое ближайшее время. Можете делать со мной, что хотите, я сыт вами по горло, поняли?» Он стал бледный, как смерть. А Монти даже не поднялся со своего кресла. Только сказал: «Вы тоже можете делать со мной, что хотите, мой дорогой Бенджамин, но у вас остается ровно три дня времени, чтобы отдать мне деньги. И не вздумайте торговаться, ясно? Пятьдесят тысяч или… Впрочем, мне не надо вам напоминать, к чему приведет отказ заплатить».

— Да, Монти был дока в таких делах, — восхищенно сказала она, помолчав. — Он мог выдержать нужный тон! Морган теребил свою шляпу, как будто не знал, чем занять руки. А потом вдруг взорвался и заорал:

«Я уже сказал вам прямо, что вы за птица, Фильд. Могу повторить это тысячу раз. Если вы сделаете эти бумаги достоянием гласности — что меня погубит наверняка, — я позабочусь, чтобы вы не смогли больше никого шантажировать!» Он сунул под нос Монти свой кулак и, казалось, был готов убить его на месте. Затем понемногу успокоился и, не сказав больше ни слова, ушел.

— Это все, миссис Рассо?

— А что, вам мало? — возмутилась она. — Чего вы, собственно, еще хотите? Хотите взять под защиту этого труса и убийцу? Впрочем, я действительно еще не все сказала. После того, как Морган ушел, Монти сказал мне: «Ты слышала, что говорил тут мой друг?» Я сделала вид, что не слышала, но Монти был не такой дурак. Он усадил меня к себе на колени и сказал весело: «Он еще пожалеет о своем поведении, ангел мой!» Он всегда называл меня «ангел мой», — добавила она скромно.

— Понимаю, — рассеянно сказал инспектор. — И что же такого сказал мистер Морган, что вы поняли как угрозу убить Фильда?

Она, не веря своим ушам, так и уставилась на Старика.

— Бог мой! Да вы что, глупы? Или еще что? Ведь Морган сказал: «Я позабочусь, чтобы вы не смогли больше никого шантажировать!» А когда мой любимый Монти вечером был убит…

— Ваше умозаключение легко понять, — улыбаясь, сказал Квин. — Если я не ошибаюсь, вы будете добиваться, чтобы против Моргана было выдвинуто обвинение в убийстве?

— Я вообще ничего не собираюсь добиваться. Я хочу только одного — покоя. Я рассказала вам всю историю — можете делать теперь все, что угодно.

Она пожала плечами и хотела было встать, чтобы уйти.

— Еще минуточку, миссис Рассо. — Инспектор жестом удержал ее на месте. — Вы в своем рассказе упоминали про какие-то «бумаги», обнародовать которые угрожал Фильд. Он доставал в какой-то момент ссоры эти бумаги?

Миссис Рассо холодно поглядела на инспектора.

— Нет, сэр, он этого не делал. И поверьте мне, я ни капельки не жалею, что он их не доставал.

— Восхитительное признание, миссис Рассо. В один прекрасный день… Надеюсь, вы понимаете, что в этом деле ваши крылышки не вполне чисты, как принято выражаться, — заметил инспектор. — Поэтому лучше хорошо подумайте, прежде чем отвечать на мой следующий вопрос. Итак: где Монти Фильд хранил свои личные бумаги?

— Здесь мне не о чем долго раздумывать, инспектор, — холодно сказала она.

— Я не знаю. Если бы у меня была возможность узнать, я бы узнала. Это уж будьте покойны.

— Может, вы сами пробовали поискать в квартире Фильда, когда его не было дома? — игриво спросил инспектор.

— Может, и так, — сказала она с легкой улыбкой. — Но безуспешно. Могу поклясться, что в этих комнатах ничего не найти. Что, инспектор, будут еще вопросы?

— Не стало ли вам известно в результате длительного и, без сомнения, доверительного общения с вашим Ромео, сколько у него цилиндров? — ледяным тоном осведомился Эллери.

Казалось, неожиданный вопрос, а больше того интонация, с которой он был задан, сбили женщину с толку. Но она все же кокетливо поправила прическу и хихикнула.

— Я полагаю, вы здесь специализируетесь на загадках. Насколько я знаю, мистер, у него был всего один. А сколько же их требуется вам, мужчинам? Разве больше?

— Вы совершенно уверены в том, что говорите? — спросил Эллери.

— Настолько же уверена, насколько и в том, что вы тут сидите передо мной, мистер… Квин.

Она настолько справилась со своим волнением, что опять придала голосу самое нежное звучание. Эллери воззрился на нее так, как естествоиспытатель рассматривает животное какого-нибудь редкого вида. Она слегка надула губы, а затем обвела всех присутствующих дерзким взглядом.

— Кажется, меня здесь не особенно любят, а потому я лучше исчезну отсюда… Ведь не запрете же вы меня, инспектор, в камеру? Я могу быть свободна? Или, может…

Инспектор кивнул.

— О, да, можете идти, миссис Рассо. Но прошу вас оставаться в городе. Поймите нас, мы в самом ближайшем будущем будем нуждаться в вашем восхитительном обществе. Никуда не уедете?

— С превеликим наслаждением останусь! — засмеялась она и удалилась.

Велье, едва дождавшись ее ухода, вскочил и выпалил:

— Ну, инспектор, полагаю, теперь все ясно! Инспектор устало опустился в кресло.

— Уж не хочешь ли ты этим сказать, Томас, что Моргана следует арестовать по обвинению в убийстве Монти Фильда? Совсем как один из тех глупых сержантов, которые обычно действуют в романах Эллери и с которыми ты, разумеется, не имеешь ничего общего.

— Ну… А как же тогда? — спросил смущенно Велье.

— Будет видно. Нам потребуется еще немного времени, — невесело ответил Старик.

 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, в которой Квины идут в театр

Эллери и его отец переглянулись. Велье, который так ничего и не понял, снова сел на место. Какое-то время он тоже сидел молча, потом вдруг, кажется, принял какое-то решение и попросил позволения удалиться.

Когда он ушел, инспектор лукаво улыбнулся и открыл крышку своей табакерки.

— Надеюсь, она не нагнала на тебя чересчур большого страха, Эллери?

Сын его, однако, не был склонен шутить на эту тему.

— От этой женщины у меня просто мороз по коже, — сказал он, содрогнувшись. — «Нагнала страху» — это еще чересчур мягко сказано.

— Я какое-то мгновение просто не мог понять, почему она так себя ведет, — задумчиво проговорил инспектор Квин. — Ты только представь себе — она знала все, а мы топтались в темноте… Вот что сбило меня с толку.

— Я мог бы сказать, что беседа между вами протекала в высшей степени успешно, — заметил Эллери. — Главный ее результат — то, что я наткнулся на некоторые интересные моменты вот в этом труде по графологии. Но должен заметить, что миссис Анжела Рассо в самом деление отвечает моим представлениям об идеальной женщине.

— Если хочешь знать мое мнение, — ухмыльнулся инспектор, — то наша прелестница по уши влюбилась в тебя. Представь себе только, какие у тебя открываются шансы!

На лице у Эллери появилась гримаса глубочайшего отвращения.

— Ну, хорошо. — Инспектор взялся за телефон у себя на письменном столе. — Как ты полагаешь, Эллери, следует дать Бенджамину Моргану еще одну, вторую, возможность объяснить все?

— Он, черт возьми, не заслужил еще одного раза, — проворчал Эллери. — Но обычно так принято.

— Ты забываешь про бумаги, сын мой! Про те самые бумаги! — подмигнул ему Старик.

Он приветливо поговорил с телефонисткой, и через некоторое время телефон зазвонил.

— Добрый день, мистер Морган, — сказал Квин. — Как у вас дела сегодня?

— Инспектор Квин? — спросил Морган, слегка поколебавшись. — Желаю вам тоже доброго дня. Как продвигается расследование дела?

— Вот это я называю вопрос напрямую, мистер Морган, — засмеялся инспектор. — Я, однако, не решаюсь вам так же прямо ответить на него, а то вы, чего доброго, обвините меня в служебном несоответствии… Мистер Морган, сегодня вечером у вас случайно не найдется для нас времени?

— Ну как сказать… — Неуверенный голос адвоката стал еле слышным. — Меня, собственно, вечером ждут дома. Жена, кажется, организует сегодня вечер бриджа. А почему вы спрашиваете, инспектор?

— Я подумывал о том, чтобы пригласить вас отужинать с моим сыном и со мной, — сказал с сожалением инспектор. — Может, мы тогда вместе пообедаем?

— Это что, так уж необходимо, инспектор?

— Ну, я не стал бы прибегать к таким выражениям, мистер Морган… Но я бы оценил, если бы вы приняли наше приглашение.

— О! — Голос Моргана зазвучал чуть уверенней. — Раз так, то я — в вашем распоряжении, инспектор. Когда мы встретимся?

— Вот и прекрасно! В самом деле, просто прекрасно! — сказал Квин. — Как насчет шести часов у «Карлоса»?

— Очень хорошо, инспектор, — спокойно ответил адвокат и повесил трубку.

— Ничего не могу с собой поделать, — пробормотал инспектор. — Жаль мне старину Моргана — и все тут!

Эллери что-то проворчал себе под нос. Ему было не до выражения каких-то симпатий. От визита миссис Анжелы Рассо у него осталось гадливое чувство.

Ровно в шесть утра инспектор Квин и Эллери вошли в уютное фойе ресторана «Карлос» и увидели Бенджамина Моргана. Тот сидел как в воду опущенный. Лицо его было печальным, и даже поза — согнутая спина и широко расставленные колени — выражала какую-то подавленность.

Когда Квины подошли к нему, он героически попытался встретить их улыбкой и поднялся с такой решительностью, что наблюдательным отцу и сыну стало ясно — он уже выбрал роль, какую намерен играть. Инспектора просто переполняли положительные эмоции: отчасти потому, что он чувствовал к полному адвокату искреннюю симпатию, отчасти потому, что он считал эту встречу своим долгом, который был рад исполнить. Эллери, как обычно, был невозмутим.

Все трое поздоровались, словно старые приятели.

— Рад, что вы смогли прийти, Морган, — сказал инспектор. — Я действительно должен извиниться перед вами за то, что ставлю под угрозу ваш домашний покой, в частности, сегодняшний вечер. Но, знаете, бывают моменты…

Он вздохнул. Все трое сели за столик.

— Вам не стоит извиняться, — сказал Морган со слабой улыбкой. — Вы, вероятно, знаете, что каждый женатый человек время от времени бывает рад, если ему приходится провести вечер вне дома… Ну, инспектор, так о чем же вы хотите поговорить со мной?

Старик предостерегающе поднял палец.

— С разговорами давайте-ка чуточку погодим, — сказал он. — Полагаю, что Луи вначале обеспечит нам первоклассный обед. Правда, Луи?

И в самом деле, обед был вершиной поварского искусства. Инспектор, который был равнодушен к кулинарным изыскам, предоставил выбор блюд сыну. Интерес же, который питал ко вкусной еде и ее приготовлению Эллери, можно было бы, не колеблясь, назвать фанатическим. Излишне говорить, что они пообедали просто отлично. Морган, который, видимо, поначалу вовсе не собирался прикасаться к еде, постепенно соблазнился изысканными блюдами, которые ему подавали, и в конце концов полностью забыл о своих бедах — разговорился и даже начал смеяться.

Подали кофе и отборные сигары. Инспектор воздержался. Эллери осторожно попробовал, а Морган стал курить взатяжку. Квин перешел, наконец, к делу.

— Морган, я вовсе не собираюсь ходить вокруг да около, словно кошка вокруг горячей каши. Полагаю, что вы знаете, почему мы пригласили вас прийти. Хочу быть с вами полностью откровенным. Мне бы хотелось получить от вас честный ответ — почему вы умолчали о том, что произошло вечером в воскресенье двадцать третьего сентября.

При этих словах инспектора Морган тотчас посерьезнел. Он положил сигару на пепельницу и поглядел на Старика с выражением безмерной усталости на лице.

— Что ж, рано или поздно до этого непременно должно было дойти, — сказал он. — Я знал, что дойдет. Полагаю, что обо всем рассказала по злобе миссис Рассо.

— Она, — откровенно признал Квин. — Как частное лицо, я мог бы наплевать на ее рассказы и не обращать внимания на всякие сплетни. Но, будучи полицейским, я обязан проверять любые показания и давать им ход. Итак, почему же вы умолчали об этом, Морган?

Морган чертил по скатерти ложкой какие-то замысловатые линии.

— Ну, потому… потому что человек остается сущим глупцом до тех пор, пока ему не покажут, насколько он глуп, наглядно, — сказал он спокойно и поднял взгляд. — Я надеялся и втайне молил Бога — полагаю, что это чересчур по-человечески, как говорил Ницше, — чтобы эта наша ссора с Фильдом так и осталась нашей тайной. И вдруг узнаю, что эта шлюха пряталась у него в спальне и слышала каждое мое слово! Тут у меня, конечно, опустились руки.

Он залпом выпил стакан воды и продолжал:

— Богом клянусь, инспектор, это чистая правда. Я думал, что меня заманили в ловушку, и мне уже никак не выбраться. Ведь я находился там, в театре, совсем неподалеку от места, где был убит мой злейший враг. Мог ли я объяснить свое присутствие в театре? Как? Объяснение у меня было весьма неубедительное, даже сумасбродное. А потом меня как громом ударило — ведь даже накануне вечером у меня была ссора с убитым. Я оказался просто в безвыходном положении, поверьте мне, инспектор.

Квин-старший ничего» не ответил. Эллери откинулся на спинку кресла и угрюмо разглядывал Моргана. Тот с трудом справился с волнением и продолжил:

— Потому-то я ничего и не сказал. Разве можно поставить в вину человеку, что он молчит, коли весь его юридический опыт решительно предостерегает от того, чтобы добавлять еще одно звено л цепь подозрений против себя?

Квин секунду помолчал, а потом сказал:

— Хорошо, давайте пока оставим это. Почему вы отправились в воскресенье вечером на квартиру к Фильду?

— У меня была на то очень хорошая причина. Лучше не бывает, — с горечью ответил адвокат. — В четверг на прошлой неделе Фильд позвонил ко мне в контору и сообщил, что ему требуется немедленно для важного делового предприятия пятьдесят тысяч долларов. Пятьдесят тысяч долларов! — Морган нервно рассмеялся. — После того, как он меня столь основательно выдоил, у меня почти совсем не осталось денег! «Деловое предприятие»! Если бы вы знали Фильда так же хорошо, как я, у вас бы не было ни малейших сомнений, что он намеревался играть на бирже или на бегах… Впрочем, может, на этот раз я и ошибаюсь. Возможно, он просто решил в последний раз капитально меня потрясти. Так или иначе, а он хотел пятьдесят тысяч долларов — причем за эту сумму предлагал даже отдать оригиналы документов, на которых строил свой шантаж. Он в первый раз заикнулся об этом. До сих пор лишь нагло обещал молчать, если я принесу деньги. На сей же раз решил выставить против денег товар.

— Это очень интересный аспект, — заметил Эллери. — Какие-то его слова действительно привели вас к предположению, что он решил вас капитально потрясти в последний раз, как вы выразились?

— Да. Потому я и ответил согласием. Мне показалось, что у него большие денежные трудности. Он собирался поехать немного отдохнуть. «Немного отдохнуть» — это для него значило трехлетнее, не меньше, турне по Европе. Вот он и решил ради такого дела «потрясти» всех своих друзей. Я до сих пор не знал, что он занимается шантажом с таким размахом. Но уж как узнал, только ахнул…

Эллери и инспектор переглянулись. Морган между тем невозмутимо продолжал:

— Я сказал ему правду. Сказал, что мои финансы пришли в упадок, и в первую очередь — по его вине. Сказал, что мне абсолютно невозможно собрать ту безумную сумму, которую он требует. Но он только расхохотался в ответ и продолжал вымогать деньги. Я, конечно, страстно желал вернуть эти бумаги…

— Вы проверили, действительно ли пропали какие-то из ваших квитанций на переводы? — спросил инспектор.

— Проверки тут не требовалось, — ответил Морган, скрипнув зубами. — Он еще два года назад в клубе «Уэбстер» продемонстрировал мне похищенные квитанции и письма — как раз тогда, когда мы там поссорились. Нет, сомнений здесь быть не могло. Фильд был негодяем высокого класса.

— И что же дальше?

— Он закончил наш разговор по телефону в четверг откровенными угрозами. Все время, пока мы говорили, я отчаянно пытался заставить его поверить, что изо всех сил стараюсь удовлетворить его требования. Ведь я сознавал, что он ни секунды не будет раздумывать, а предаст без зазрения совести огласке бумаги, как только поймет, что вытянул из меня все, что мог.

— А вы не спросили его, можно ли взглянуть еще раз на эти документы?

— Кажется, спрашивал. Но он только рассмеялся в ответ и заявил, что квитанции и бумаги я увижу только тогда, когда он получит всю сумму вплоть до последнего доллара. Этот мошенник прошел огонь, воду и медные трубы. Он не стал рисковать — боялся, что я могу прикончить его, когда он достанет документы и будет их показывать мне… Хочу быть совершенно откровенным с вами. Иногда мне действительно приходило в голову прибегнуть к насилию. А кто не подумал бы об этом в таких условиях? Но все же я никогда не допускал мысли об убийстве по очень веской причине…

Он запнулся и умолк.

— Убийство было совершенно бесполезным для вас, — мягко сказал Эллери. — Ведь вы не знали, где находятся документы.

— Верно, — ответил Морган с нервной улыбкой. — Этого я не знал. Если бы смерть Фильда принесла мне какие-то преимущества! Ведь по-прежнему существовала бы опасность, что бумаги снова появятся на свет и попадут в руки другому шантажисту. Я бы попал из огня да в полымя… Я три дня пытался собрать сумму, которую он требовал, и безрезультатно. Тогда я пришел к выводу, что в воскресенье вечером надо еще раз — последний! — попробовать договориться с ним. Я пошел к нему домой. Он открыл мне в халате. Я застал его врасплох. В гостиной было не убрано. В тот момент я еще не знал, что миссис Рассо прячется в соседней комнате.

Его рука подрагивала, когда он раскуривал потухшую сигару.

— Мы поскандалили. Говоря точнее, я кричал на него, а он только насмешливо улыбался. Он больше не желал слушать никаких возражений и просьб. Он хотел получить пятьдесят тысяч долларов — хоть ты тресни, а в противном случае грозил обнародовать все — с документальным подтверждением. Я все больше приходил в бешенство. Но я ушел прежде, чем окончательно потерял самообладание. И это все, инспектор. Честное слово.

Он отвел глаза и стал смотреть куда-то в сторону. Инспектор Квин кашлянул и положил сигару Моргана, упавшую на стол, в пепельницу. Потом порылся в кармане, нашел табакерку и взял понюшку табаку. Эллери невозмутимо налил Моргану стакан воды. Тот залпом выпил.

— Благодарю вас, Морган, — сказал Квин. — Раз уж вы сегодня так откровенны с нами, скажите: высказывали ли вы во время этой ссоры в квартире Фильда угрозу убить его? Давайте играть в открытую: мне следовало еще раньше сообщить вам, что миссис Рассо обвиняет вас в убийстве Фильда, основываясь на том, что в ссоре вы угрожали сделать это.

Морган побледнел. Веко его задергалось. Он испуганно уставился на инспектора. Теперь он вызывал откровенное сострадание.

— Она лжет! — воскликнул он.

Несколько посетителей за соседними столиками с любопытством стали поглядывать на них. Инспектор коснулся руки Моргана. Тот спохватился и продолжил значительно тише.

— Я ему не угрожал! Ведь я только что откровенно вам признался, инспектор, что иногда мысль убить его мне приходила. Но это была глупая идея. Я никогда не набрался бы смелости кого-то убить. Даже в клубе «Уэбстер», когда я совершенно вышел из себя и выкрикнул такую угрозу, я вовсе не собирался его убивать. Тем более вечером в воскресенье. Пожалуйста, инспектор, верьте, мне, а не этой беззастенчивой, жадной до денег шлюхе! Инспектор! Вы должны мне поверить!

— Я бы только хотел, чтобы вы объяснили мне, что именно вы сказали. Как бы вам это ни показалось странным, я полагаю, что фраза, о которой говорит эта женщина, действительно была сказана.

— Какая фраза? Моргана прошиб пот.

— «Если вы сделаете эти бумаги достоянием гласности — что меня погубит наверняка, — я позабочусь, чтобы вы не смогли больше никого шантажировать!» Вы говорили такое, мистер Морган?

Адвокат ошарашенно поглядел на Квина, а потом с облегчением рассмеялся.

— Боже милостивый! — сказал он, наконец, когда смог перевести дух. — Это вся «угроза», которую я высказал? Ну, инспектор, единственное, что я подразумевал, — так это то, что если я не смогу удовлетворить требования Фильда и он предаст огласке документы, я расскажу все про него в полиции и, погибая сам, потяну его вместе с собой. Вот что я имел в виду! А она-то думала, что я угрожаю его убить!

Он нервно потер руки.

Эллери улыбнулся и поманил официанта, заплатил по счету, прикурил сигарету и поглядел на отца, который смотрел на Моргана с симпатией, хотя был явно расстроен услышанным.

— Ладно, мистер Морган, — сказал инспектор, отодвигая кресло. — Это все, что мы хотели от вас узнать.

Он вежливо отступил, пропуская все еще смятенного и дрожащего адвоката к гардеробу.

Когда оба Квина свернули с Бродвея на Сорок седьмую улицу, на тротуаре около Римского театра уже бурлила толпа. Людей было так много, что полиции пришлось выставлять оцепление. Улица была узкая, движение на ней полностью застопорилось. Светящиеся буквы над входом в театр так и выкрикивали название спектакля — «Игры с оружием». Под этой крупной светящейся надписью красовалась другая, поменьше: «В главных ролях Джеймс Пил и Эва Эллис с ансамблем звезд театра». Женщины и мужчины, с одинаковым ожесточением работая локтями, пытались продраться сквозь колышущуюся толпу. Полицейские, раскрасневшиеся от крика, требовали показывать билеты у всех, кто пытался пройти через оцепление.

Инспектор показал свой значок. Толпа внесла его и Эллери в небольшое фойе театра. Здесь, у окошечка кассы, стоял Панцер. По лицу директора так и гуляла широкая улыбка. Он очень вежливо, но твердо пытался ускорить движение очереди от кассы к зрительному залу. С другой стороны стоял взмокший от напряжения дородный портье и затравленно озирался по сторонам. Кассиры трудились из последних сил. Зажатый в угол фойе Гарри Нельсон вел серьезную беседу с тремя молодыми людьми, явно представляющими прессу.

Панцер заметил Квинов и двинулся было к ним, но инспектор жестом остановил его. Директор понимающе кивнул и вернулся к своему месту у кассы. Эллери скромно встал в очередь, чтобы взять оставленные им с инспектором два билета. Затесавшись в толпу, они вошли в зрительный зал.

Мадж О'Коннел чуть не упала от страха, когда Эллери предъявил ей билеты на места ЛЛ 32 и ЛЛ 30. Инспектор невольно улыбнулся, глядя, как она неловко обходится с их билетами, то и дело испуганно поглядывая на них. Она проводила Квинов по толстому ковру к проходу, молча указав на два самых крайних места в последнем ряду, повернулась и ушла. Эллери и инспектор сели и положили свои шляпы на специальные проволочные полочки под сиденьями. Потом стали устраиваться поудобнее — ни дать, ни взять два заядлых театрала в ожидании долгожданного зрелища.

В зрительном зале яблоку негде было упасть. Последние группки зрителей еще пробивались между рядами, занимая свои места. Взгляды всех, кто сидел вокруг, были устремлены на Квинов, которые невольно стали центром всеобщего интереса, что было совсем ни к чему.

— Черт возьми! — в сердцах выругался Старик. — Надо было сесть на эти места уже после начала спектакля!

— Ты и в самом деле чересчур нервно реагируешь на мирскую славу, жрец мой, — рассмеялся Эллери. — Вот мне так не доставляет никаких неудобств внимание широкой публики.

Он глянул на часы. Отец и сын многозначительно переглянулись: было ровно 8.25 вечера.

Свет в зале медленно погас. Шум и разговоры сменились полной ожидания тишиной. Когда настала полная темнота, открылся занавес. Взору зрителей открылась полутемная сцена, производившая какое-то неуютное впечатление. В тишине вдруг раздался выстрел. Полузадушенный мужской крик заставил многих в зале нервно перевести дух. Пьеса «Игры с оружием» пошла своим чередом.

Несмотря на предвзятое отношение отца к этому боевику, Эллери, совершенно расслабившись, наслаждался той легкостью, с которой игрался спектакль, и закрученностью интриги, сидя на том кресле, где три вечера назад был найден умирающий Монти Фильд. Его приводил в восхищение прекрасный звучный голос Джеймса Пила, которому приходилось действовать на сцене во все более острых ситуациях. Эва Эллис тоже жила своей ролью: она как раз говорила, исполненная нежности и волнения, со Стивеном Барри, симпатичная физиономия которого явно произвела неизгладимое впечатление на девушку, сидящую от инспектора справа. Хильда Оранж стояла в углу, облаченная, как того требовала роль, в платье самых кричащих цветов. Актриса в амплуа комической старухи ковыляла по сцене. Эллери наклонился к уху отца.

— Довольно приличная постановка, — шепнул он. — Посмотри только на мисс Оранж!

Спектакль на полных парах несся дальше. Оглушительным всплеском голосов и звуков завершился первый акт. Инспектор посмотрел на часы, когда зажглись светильники. Было 9.05 вечера. Он встал. Эллери лениво последовал его примеру. Мадж О'Коннел, которая все время делала вид, будто не замечает их, открыла тяжелые железные двери, и публика стала выходить в слабо освещенные боковые проходы. Эллери и отец, смешавшись с толпой, вышли тоже.

Юноша в ливрее, расставив на изящной переносной стойке бумажные стаканчики с оранжадом, подчеркнуто негромко предлагал свой товар. Это был Джесс Линч, тот самый юноша, которому Монти Фильд заказал эль с джином.

Эллери прошел по боковому коридору и оказался у большой железной двери. За ней было нечто вроде внутреннего дворика. От улицы этот дворик отделяла глухая стена соседнего дома — как прикинул Эллери, не менее чем в шесть этажей высотой. В ней не было ни окон, ни даже малейших щелей. Железная дверь, открытая во дворик, вплотную прилегала к кирпичной стене, так что зайти за нее и спрятаться было совершенно невозможно. Инспектор купил себе оранжад. Джесс Линч испуганно вздрогнул, когда узнал его; инспектор Квин дружески его поприветствовал.

Зрители вышли во дворик и дышали свежим воздухом. Было видно, что их разбирает любопытство. Они тщательно— разглядывали все вокруг. Инспектор услышал, как одна женщина с благоговейным страхом сказала: «Где-то здесь, наверное, он и стоял в понедельник вечером вот так же, как мы. Может, покупал себе оранжад…»

Внутри здания прозвучал звонок к началу второго акта. Все, кто выходил во дворик, снова заторопились на свои места. Инспектор, прежде чем сесть в кресло, бросил быстрый взгляд на заднюю часть зала — в особенности на лестницу, ведущую на балкон. На первой ее ступеньке стоял, внимательно оглядывая все кругом, высокий билетер в ливрее.

Второй акт начался бурно. Публика так и замерла, затаив дыхание, глядя, какой фейерверк и канонаду устроили на сцене актеры. Казалось, оба Квина совершенно поглощены развитием действия. И отец, и сын напряженно подались вперед в своих креслах и наблюдали за происходящим в зале и на сцене. В 9.30 Эллери снова посмотрел на свои часы. Оба Квина сразу расслабились и откинулись на спинки кресел, хотя спектакль продолжался с тем же шумом и грохотом.

Ровно в 9.50 вечера Эллери и отец встали, взяли пальто и шляпы и потихоньку прошли в заднюю часть зала. Там стояло несколько человек, которым инспектор приветливо улыбнулся, втайне проклиная могущество вездесущей прессы. Мадж О'Коннел, бледная как смерть, по-прежнему стояла, словно статуя, прислонившись к колонне и устремив прямо перед собой пустой взгляд.

Вместе с сыном инспектор подошел к Панцеру. Тот стоял в дверях своего кабинета и с удовольствием поглядывал на зал, в котором не было ни одного свободного места. Инспектор дал ему знак войти в кабинет и вместе с Эллери последовал за ним. Лицо Панцера сразу сделалось озабоченным.

— Надеюсь, вечер прошел для вас не впустую? — спросил он беспокойно.

— Не впустую? Как сказать… Все зависит от того, какой смысл вы вкладываете в этот вопрос.

Инспектор прошел еще дальше в кабинет Панцера. Эллери и директор последовали за ним из приемной.

— Вот что, Панцер, — сказал Старик, расхаживая по маленькой комнатке. — У вас есть план зрительного зала, на котором обозначены все места с их номерами и все выходы?

Панцер удивленно поглядел на него.

— Кажется, есть. Минуточку.

Он подошел к шкафу, порылся в папках и, наконец, достал большой план театра в двух частях. Первая часть изображала первый этаж, вторая — балкон.

Инспектор нетерпеливо отодвинул вторую часть в сторону и склонился вместе с Эллери над планом партера*.

* См. рисунок 1 в начале книги, выполненный Эллери на основе этого плана.

С минуту они внимательно разглядывали его. Затем Квин-старший взглянул на Панцера, который нервно переминался с ноги на ногу и ждал, что от него потребуется еще.

— Можно мне взять этот план с собой, Панцер? — спросил инспектор. — Через несколько дней я верну его вам в целости и сохранности.

— Ну разумеется! — живо откликнулся тот. — Может быть, я еще что-то могу сделать для вас, инспектор? Я бы хотел еще раз поблагодарить вас за содействие в рекламе сегодняшнего спектакля. Гордон Дэвис чрезвычайно доволен, что сегодня вечером — аншлаг. Он попросил меня передать вам свою благодарность.

— Ей-богу, не за что! — проворчал инспектор, аккуратно сворачивая план и пряча в нагрудный карман. — Все это мне не стоило особых трудов… А теперь, Эллери, пойдем-ка со мной. Приятного вам вечера, Панцер. И ни слова не говорите про то, что мы были в театре. Помните!

Отец и сын повернулись и пошли из кабинета, сопровождаемые заверениями Панцера, что он будет нем, как могила. Они еще раз прошли через заднюю часть зала, направляясь к левому боковому выходу. Инспектор знаком подозвал Мадж О'Коннел.

— Что вы хотите? — спросила она, обмирая. Лицо ее стало белее мела.

— Приоткройте-ка нам на секундочку дверь, чтобы мы могли выйти, О'Коннел, и после этого забудьте обо всем. Поняли? — сурово сказал инспектор.

Она что-то неразборчиво прошептала, приоткрывая большие железные двери по левой стороне совсем неподалеку от последнего ряда. Еще раз погрозив ей напоследок, инспектор выскользнул сквозь них. Эллери — следом. Дверь снова бесшумно закрылась.

В одиннадцать часов вечера, когда широко раскрытые двери театра выпускали после окончания спектакля первые группы зрителей, Ричард и Эллери Квин снова вошли через главный вход в зал Римского театра.

 

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ, в которой обнаруживаются остальные цилиндры

— Садитесь, Тим. Не желаете чашечку кофе?

Тимоти Кронин, среднего роста человек с внимательными глазами и пышной огненно-рыжей шевелюрой, расположился в одном из кресел и немного застенчиво принял предложение инспектора выпить кофе.

Было утро пятницы. Инспектор и Эллери, романтически облаченные в длинные халаты, находились в наилучшем расположении духа. Накануне вечером они легли необычно рано — если учесть обстоятельства расследования дела — и спали всю ночь сном праведников. Теперь Джуна принес кофейник с дымящимся кофе того самого сорта, который он смешивал собственноручно. Без сомнения, отец и сын были довольны самими собой и всем окружающим миром.

Кронин вторгся в столь мирное жилище Квинов в неподходящее для себя время — возбужденный, мрачный и бесстыдно изрыгающий проклятия. Поток гневных тирад, то и дело срывающихся 6 его уст, не смог остановить даже мягкий протест инспектора. Эллери слушал Кронина с таким видом, с которым дилетант внимает подлинному мастеру своего дела.

Мало-помалу Кронин осознал, где он находится. Он покраснел от смущения, сел, наконец, вняв настойчивым приглашениям, и уставился на спину Джуны, тогда как шустрый мажордом Квинов продолжал заниматься приготовлением завтрака.

— Я полагаю, что вы не в том настроении, чтобы извиняться за свои выражения, — сказал инспектор, сложив руки на животе. — Мне остается только спросить для начала о причине такого скверного настроения.

— Что спрашивать! — проворчал Кронин, закидывая ногу на ногу с сердитым видом. — Нетрудно и догадаться… Куда же подевались эти бумаги Фильда — вот загадка, которая меня мучает. Будь проклята эта черная душа!

— Она уже проклята, Тим, можешь на этот счет не беспокоиться, — сказал озабоченно Квин-старший. — Бедняга Фильд, вероятно, уже поджаривается в преисподней на милом маленьком костерке и плевать хочет на все твои проклятия. Вопрос в другом — как продвигается расследование?

Кронин схватил чашку с дымящимся кофе, которую Джуна поставил перед ним, и залпом опустошил ее.

— Как оно продвигается? — воскликнул он и грохнул чашкой об стол. — Оно вообще никак не продвигается! Результат — нуль! Пустое место! Я просто свихнусь, если не заполучу в руки в самое ближайшее время хотя бы некоторые документы, которые доказывают, что Фильд был преступником. У него в конторе уже крысы боятся выглянуть из своих нор — до такой степени Стоутс и я перевернули все вверх дном. И — ничего! Ровным счетом ничего! Послушайте, это просто невообразимо! Я готов спорить на что угодно, бумаги Фильда лежат преспокойно в каком-нибудь тайнике и ждут, чтобы кто-то протянул руку и взял их.

— Эта идея про спрятанные бумаги у вас, Кронин, уже становится маниакальной, — мягко заметил Эллери. — Можно подумать, что мы живем во времена Карла I. Тайников в стенах в нынешние времена не существует. Просто надо знать, где искать.

Кронин желчно усмехнулся в ответ.

— Благодарю вас, мистер Квин, за дружескую подсказку. У меня есть предложение — назовите мне, если вас не затруднит, место, где следует искать бумаги мистера Монти Фильда.

Эллери закурил сигарету.

— Ладно, принимаю ваш вызов… Вы утверждаете, и я ни в малой степени не сомневаюсь в ваших словах, что документы, которые вы рассчитываете найти, не находятся в конторе у Фильда… При этом мне бросается в глаза вот что: как видно, у вас особые основания полагать, что какие-то документы разоблачают принадлежность Фильда к той разветвленной преступной организации, о которой вы нам рассказывали. Что это за основания?

— Они просто должны быть у него, эти документы — вот и все, — ответил Кронин. — Признаю, это несколько странная логика. Тем не менее в данном случае она вполне годится. Все сведения, которые у меня есть, позволяют однозначно предположить, что у Фильда были письма и проекты, изложенные на бумаге. Эти письма и проекты определенно доказывают его связь с ведущими гангстерами страны. Мы постоянно искали такую связь, но документальных подтверждений у нас не было. Можете поверить мне на слово: вся эта история чересчур долгая и запутанная, чтобы пересказывать ее сейчас во всех подробностях. Вы еще убедитесь, что я прав, мистер Квин. У Фильда были бумаги, которые он просто не мог, просто не смел уничтожить. Вот эти бумага я и ищу.

— Согласен с вами, — сказал Эллери. — Мне только хотелось знать, что у вас есть за факты. Итак, позвольте мне повторить: эти бумаги находятся не в конторе. Следовательно, нам следует искать их в каком-то другом месте. Они могут быть спрятаны, к примеру, где-нибудь в абонентском ящике банка.

— Но, Эл, — заметил инспектор, которого развлекала перепалка между Кронином и Эллери, — разве я не говорил тебе еще сегодня утром, что Томас проверял эту версию? У Фильда не было абонентского ящика в банке. Это установлено точно. У него не было и абонентского ящика на почте — ни под своим, ни под чужим именем. Заодно Томас проверил, не состоял ли Фильд членом какого-нибудь клуба — вдруг он хранил бумаги там. Оказалось, не состоял. Выяснилось также, что у адвоката не было никаких других квартир — ни постоянных, ни временных. Томас в своих поисках не нашел ни малейшего намека на существование какого-то тайного хранилища. Он допускал, что Фильд мог отдать бумаги, уложив их в какую-нибудь папку или сумку, скажем, владельцу одного из магазинов, постоянным клиентом которых являлся, чтобы тот их хранил. Или что-нибудь в том же духе. Но и здесь Томас не нашел никаких следов…

Поверь, Велье отрабатывает такие следы очень хорошо, Эллери. И если ты готов держать пари, что твое предположение про абонентский ящик верно, у тебя есть риск проспорить последний доллар.

— Я просто неясно выразился, потому что допустил такую возможность только потому, что хотел показать Кронину ход логических рассуждений, — сказал Эллери. Он скрестил пальцы, положил руки на стол и прикрыл на секунду глаза. Затем продолжал: — Все дело заключается в том, чтобы постепенно сузить область наших поисков настолько, что мы сможем, наконец, сказать однозначно: «Бумаги должны быть здесь». В наших рассуждениях мы пришли к выводу: контору, сейф, абонентский ящик и что-то в этом роде можно исключить. Мы знаем, однако, что Фильд не мог позволить себе хранить бумаги в каком-то труднодоступном месте. Не могу, правда, поручиться в этом отношении за те бумаги, которые разыскиваете вы, Кронин. Но те бумаги, которые ищем мы, — совсем другое дело. Нет, Фильд держал их постоянно под рукой… Скажу еще одно, чтобы мы продвинулись еще на шаг: вполне разумно было бы исходить из того, что он сохранял все свои секретные бумаги в одном месте.

Кронин почесал в затылке и кивнул.

— Нам следует сейчас выяснить некоторые принципиальные моменты, уважаемые господа. — Эллери сделал паузу, как будто желая придать особый вес своим последующим словам. — Итак, мы сузили сферу наших поисков, исключив все возможные места для тайника, кроме одного. А коли так, бумаги должны непременно находиться в этом самом месте. По-моему, сомнений тут быть не может.

— Я подумал об этом, — заметил инспектор, хорошее настроение у которого сменилось озабоченностью. — Я прихожу к выводу, что мы искали не так тщательно, как следовало бы.

— Мы на верном пути, — твердо сказал Эллери. — Я так же уверен в этом, как в том, что сегодня пятница и в тридцати миллионах семей на ужин подают рыбу.

Кронин недоуменно поглядел на него.

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите, что есть только одно место, где могут быть бумаги.

— Квартира Фильда, Кронин, — небрежно ответил Эллери. — Бумаги там.

— Но ведь еще вчера я говорил на эту тему с прокурором, и тот сказал, что вы перевернули квартиру Фильда вверх дном, но ничего не нашли.

— Это правда, — сказал Эллери. — Мы обыскали всю квартиру Фильда и ничего не нашли. Суть в том, что мы искали не там, где надо, Кронин.

— Но если вы знаете теперь, где надо было искать, какого черта мы все еще сидим здесь? — воскликнул Кронин и вскочил.

Инспектор усадил рыжеволосого помощника прокурора обратно в кресло.

— Остыньте, Тим. Просто Эллери снова затеял свою любимую игру в логику. Он точно так же, как мы, не знает, где находятся бумаги. Он только строит предположения.

Инспектор печально улыбнулся и добавил:

— В детективной литературе это называется «искусство дедукции».

— Мне кажется, — проворчал Эллери, окутавшись облаком табачного дыма, — что мне здесь снова бросают вызов. Что же, я говорю совершенно определенно: хотя я не был со времени прошлого обыска в квартире Фильда, с дружеского разрешения инспектора Квина готов поехать сейчас туда и найти документы.

— Что касается этих бумаг… — начал было Старик, но его прервал звонок в дверь. Джуна пошел открывать и вернулся с сержантом Велье, за которым следовал щуплый молодой человек. Этот последний дрожал от страха и украдкой озирался по сторонам. Инспектор вскочил и бросился в прихожую, воскликнув на ходу, к удивлению Кронина:

— Это что, тот самый парень, Томас?! Детектив с мрачноватой ухмылкой ответил:

— Он самый. В натуральную величину, как живой.

— И что же, молодой человек, говорите, что можете проникнуть в квартиру так, что вас не поймают? — дружеским тоном спросил инспектор и взял пришельца под руку. — Вас-то мне и надо!

— Послушайте, инспектор! Вы что, хотите пришить мне дело? Или что? — заикаясь, проговорил парень.

Инспектор успокоил его улыбкой и вывел в коридор. Там они говорили о чем-то шепотом. В продолжение этого разговора говорил в основном инспектор, а незнакомец только поддакивал. Сидевшие в гостиной Кронин и Эллери лишь мельком увидели некий бумажный конверт, который перекочевал из рук инспектора в руки молодого человека, который сразу же ушел. Инспектор бодрым шагом вернулся в гостиную.

— Все в порядке, Томас. Тебе остается позаботиться только обо всем остальном. В первую очередь о том, чтобы у нашего друга не было неприятностей… Ну, господа мои… — Инспектор снова сел в свое кресло. — Прежде чем мы снова примемся за квартиру Фильда, я бы хотел прояснить еще некоторые вещи. Как нам сообщил Бенджамин Морган, Фильд, хотя и занимался адвокатской практикой, имел громадные доходы от шантажа. Вы знаете об этом, Тим? Монти Фильд раскручивал десятки весьма уважаемых людей на суммы, вероятно, в несколько сотен тысяч долларов. Честно говоря, Тим, мы убеждены, что мотив убийства следует искать в этой сфере. Фильда убил, без сомнения, кто-то из тех, у кого он выманил много денег и кто не смог дольше выносить его вымогательство.

Вы, Тим, знаете так же хорошо, как и я, что шантаж может быть успешен только тогда, когда бумаги, которые использует шантажист, у него под руками. Потому мы так и уверены, что они спрятаны где-то неподалеку. А Эллери утверждает, что они — в квартире у Фильда. Что ж, поедем, поглядим. И если мы найдем те бумаги, которые были нужны Фильду для шантажа, то документы, которые вы ищете, тоже, вероятно, появятся на свет божий, как уже имел случай заметить Эллери.

Инспектор умолк и некоторое время о чем-то напряженно раздумывал. Потом сказал:

— Я даже объяснить вам не могу, Тим, насколько мне необходимы бумаги Фильда. Они могли бы пролить свет на множество вопросов, из-за которых мы до сих пор тычемся носом вслепую, как новорожденные котята…

— Так поехали же! — воскликнул Кронин и снова вскочил. — Вы же знаете, я охотился за Фильдом много лет! Если мы найдем его бумаги, это будет счастливейшим днем в моей жизни! Едем быстрей, инспектор!

Однако ни Эллери, ни его отец не проявляли особой спешки. Они вразвалочку отправились по своим спальням переодеваться, а Кронина оставили беспокойно метаться из угла в угол гостиной. Если бы Кронин не был столь погружен в свои мысли, он мог бы легко заметить, что хорошее настроение, в котором он застал обоих Кви-нов, растаяло у них, словно дым, сменившись озабоченностью. Особенно мрачным казался инспектор. Он явно нервничал и медлил приступать к дальнейшему расследованию, чего раньше с ним никогда не бывало.

Наконец, оба Квина появились готовыми к выходу. Они вышли в сопровождении Кронина на улицу и взяли такси. Садясь в машину, Эллери вздохнул.

— Что, боишься оконфузиться, сын мой? — проворчал Старик и уткнулся носом в поднятый воротник пальто.

— Что? А… нет, об этом я совсем не думаю, — ответил Эллери. — Я размышляю о другом… А бумаги найдем, не беспокойся.

— Ваши бы слова — да Богу в уши! — воскликнул Кронин. Больше в такси не было сказано ни слова, пока оно не остановилось перед красивым домом на Семьдесят пятой улице.

Они вызвали лифт и поднялись на этаж, на котором была квартира Фильда. В коридорах здесь было безлюдно. Инспектор быстро огляделся по сторонам и позвонил в дверь. За ней вначале было тихо, а потом раздался какой-то шорох. Тем не менее никто не открывал. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге появился заспанный полицейский. Рука его потянулась к кобуре.

— Не бойтесь, дружок, мы не кусаемся! — недовольно бросил инспектор, который вдруг разозлился не на шутку.

Полицейский отдал честь.

— Я не открывал, потому что думал — вдруг кто-то хочет взломать замок… — пробормотал он сбивчиво.

Квины и Кронин вошли в прихожую. Инспектор закрыл за собой дверь.

— Что-то происходило? — коротко спросил он, подходя к двери гостиной и заглядывая внутрь.

— Абсолютно ничего, сэр, — сказал полицейский. — Мы здесь сменяемся по очереди с Кэссиди каждые четыре часа, а иногда заходит проверить нас детектив Риттер.

— О! В самом деле? Проверяет вас? — иронически переспросил инспектор. — И что же? Никто не пытался проникнуть в квартиру?

— За время моего дежурства — нет, сэр. И пока дежурил Кэссиди — тоже, — ответил полицейский, тоже начиная нервничать. — Мы дежурим тут непрерывно, со вторника, с утра. Кроме нас, в этой квартире не было ни души. Исключая, конечно, Риттера.

— В ближайшие час-два возьмите стул, офицер, поставьте его в прихожей, и подремлите, если хотите, — распорядился инспектор. — Но если кто-то появится у дверей — немедленно дайте нам знать.

Полицейский взял в гостиной стул, вынес в прихожую, прислонил его спинкой к двери, сел, скрестил на груди руки и прикрыл глаза.

Остальные трое служителей закона хмуро огляделись. Прихожая была невелика, но вся заставлена мебелью и полна всяческих безделушек. Здесь были полки с книгами, которые, судя по их виду, никто не читал, фигурной резьбы столик, на нем лампа с претензией на стиль «модерн», несколько пепельниц из слоновой кости. Тут же стояли два стула в стиле «ампир», нечто странное — с виду не то секретер, не то кухонный столик. Несколько пуфиков и небольших ковриков. Инспектор взглядом, полным муки, обвел всю эту эклектику.

— Так, сын мой… Мне кажется, нам всем троим следует действовать так: будем осматривать все по очереди и при этом контролировать друг друга, чтобы никто ничего не упускал. Но скажу тебе сразу — больших надежд на успех я не питаю.

— Сущий рыцарь Печального Образа… — вздохнул Эллери. — Великая скорбь начертана на его благородном челе. Вот мы с вами, Кронин, мы же не такие пессимисты, а?

— При всем уважении к вашим небольшим семейным разногласиям я могу сказать только одно, — проворчал Кронин, — меньше надо говорить и больше делать.

Эллери озадаченно поглядел на него.

— Надо же! Вам лишь бы начать побыстрее… Вы просто муравей какой-то, а не человек. И это несмотря на то, что бедняга Фильд уже лежит в морге… Что ж, вперед, сыны Отечества!

Инспектор Квин кивнул им, разрешая действовать, и все трое принялись за работу. Они почти не разговаривали. На лице у Эллери была написана надежда. На лице инспектора — раздражение. На лице у Кронина — нескрываемая злость.

Они снимали с полок одну книжку за другой и тщательно их осматривали: перелистывали, внимательно изучали переплеты и даже прокалывали их иглами в подозрительных местах. Поскольку книг было более двухсот, все это заняло немало времени. Эллери, казалось, быстро наскучило это нудное занятие, и он, предоставив его отцу и Кронину, стал обращать внимание главным образом на названия книг. Прошло несколько минут, и он вдруг издал радостный крик, поднимая над головой тоненькую книжечку в дешевом переплете. Кронин тотчас же уставился на нее горящими глазами, инспектор тоже выказал сдержанный интерес. Но, как оказалось, Эллери нашел всего лишь еще одну книжку по графологии.

Инспектор смотрел на сына со все возрастающим любопытством, задумчиво поджав губы. Кронин, тяжко вздохнув, опять повернулся к полке с книгами. Эллери быстро перелистывал страницы найденной им книжечки и вдруг издал еще один торжествующий крик. Инспектор и Кронин подошли к нему и заглянули в книжку. На полях очень многих страниц карандашом были по несколько раз написаны разные имена и фамилии — «Генри Джонс», «Джон Смит», «Джордж Браун». Создавалось такое впечатление, что тот, кто писал, пробовал менять почерк.

— Что? Скажете теперь, что у Фильда не было детской привычки черкаться, где ни попадя? — проговорил Эллери, глядя, как завороженный, на имена и фамилии, разбросанные по полям книги.

— Ты опять за свою идею, сын мой! — устало сказал инспектор. — Я знаю, что ты хочешь сказать, но пока не пойму, каким образом это может помочь нам в расследовании. Разве что… Черт возьми, а ведь это и в самом деле идея!

Он с новым интересом склонился над книжечкой. Эллери, улыбаясь, поглядывал на него. Кронин переводил взгляд с отца на сына, совершенно ничего не понимая. Потом грустно сказал:

— У меня есть такое предложение: давайте объясним мне, что именно вьгимеете в виду. Инспектор поднял глаза.

— Эллери обнаружил здесь кое-что, и это кое-что может стать для нас сущим подарком судьбы, поскольку проливает дополнительный свет на личность Фильда. Это сущий негодяй, пробы негде ставить! Глядите, Тим: если человек шантажист по натуре и если вы находите все новые и новые свидетельства его занятий графологией, какой напрашивается вывод?

— Вы хотите сказать, что он еще и подделывал документы? — озадаченно сказал Кронин. — Все эти годы, что я следил за ним, ничто не наталкивало меня на такую мысль.

— Он подделывал документы, но не в том смысле, который обычно вкладывают в это выражение, — усмехнулся Эллери. — Не думаю, чтобы такой стреляный воробей, как Монти Фильд, взялся бы за подделку подписи на чеке или учинил бы еще что-нибудь в этом роде. Он понимал, что такое дело — чересчур большой риск. Гораздо вероятнее другое — он подделывал документы, которые компрометировали ту или иную персону, подлинники оставлял у себя для дальнейшего использования, а копии продавал шантажируемому, выдавая их за настоящие документы.

— А если это все именно так, Тим, — многозначительно сказал инспектор, — и если мы где-нибудь найдем его хранилище документов, — в чем я, однако, сильно сомневаюсь, — то возникнет очень большая вероятность найти в этом хранилище и те подлинные документы, из-за которых Фильд был убит!

Кронин разочарованно поглядел на Квинов и покачал головой.

— Мне кажется, здесь чересчур много «если». Все трое снова молча принялись за поиски. После часовой утомительной работы им пришлось признать, что в прихожей ничего не спрятано. Они обшарили все, миллиметр за миллиметром: светильники, книжные полки, резной столик, секретер, подушечки. Инспектор простучал даже стены.

Тогда они занялись гостиной. Начали с большого гардероба возле входа. Инспектор и Эллери во второй раз обследовали накидки, плащи и пальто, висевшие там. Ничего. На полочке сверху по-прежнему лежали четыре шляпы, которые они уже осматривали во вторник утром: старая панама, твердая фетровая и две из мягкого фетра. Снова никакого результата. Кронин опустился на колени, чтобы заглянуть в самые темные углы, простучал стенки и внимательно обследовал шкаф — не пытался ли кто-нибудь сделать тайник в его деревянных стенках. По-прежнему ничего. Инспектор принес стул, влез на сиденье и принялся обследовать темные углы на полке для шляп. Потом спустился и покачал головой.

— С гардеробом, похоже, все, парни, — проворчал он.

Тогда они дружно взялись за комнату.

Большой письменный стол, тоже украшенный резьбой, который уже обыскивали за три дня до этого Хагст-рем и Пиготт, привлек их внимание. Внутри обнаружилась кипа бумаг, счета и письма — Старик уже все это просматривал. Тем не менее он еще раз оглядел их со всех сторон самым пристальным взглядом, будто пытался найти что-то, написанное невидимыми чернилами. Потом пожал плечами и снова бросил на прежнее место.

— Черт меня подери еще раз! Ведь надо же — уже пожилой человек, а дал себя увлечь фантазиями этого мальчишки, — в сердцах выругался он. — Все он, все он, чертов писака!

Отведя душу, он машинально принялся перебирать те предметы, которые сам нашел во вторник в карманах пальто Фильда. Эллери хмуро глядел прямо перед собой. На лице Кронина отражалась все большая и большая меланхолия. Инспектор еще немного перебирал в рассеянности ключи и старые письма, а потом повернулся к Эллери и Кронину.

— В письменном столе ничего нет, — устало констатировал он. — Сомневаюсь, чтобы такой закоренелый и многоопытный негодяй выбрал бы для тайника столь простое место, как письменный стол. Мысль искать в письменном столе напрашивается сразу же.

— Да уж конечно, не выбрал бы, если читал Эдгара Аллана По, — пробормотал Эллери. — Давай продолжать. А вы уверены, что в мебели нет никаких потайных ящиков? — спросил он Кронина.

Тот грустно покачал головой.

Они обыскали всю мебель, ковры, светильники, подставки для книг и гардины. С каждой неудачей выражение на их лицах становилось все более безнадежным. Когда обыск гостиной был окончен, картина была такой, будто по комнате прошел смерч. Результат оказался столь же неутешительным, что и раньше.

— Остаются только спальня, кухня и ванная, — сказал инспектор Кронину, и все трое направились туда, где провела ночь с понедельника на вторник очаровательная миссис Анжела Рассо.

Вся обстановка спальни Фильда однозначно говорила о том, что к ней приложила руку женщина, — Эллери не без оснований предполагал, что этой женщиной была дама из Гринвич Вилидж. Они еще раз обследовали всю комнату, причем их бдительные глаза и чуткие руки не упустили ни миллиметра. Они сняли с кровати абсолютно все и внимательно обследовали матрацы. Потом заправили постель снова и принялись за платяной шкаф. Все, что было в нем, вплоть до мелочей, было извлечено и тщательно ощупано на предмет обнаружения скрытых бумаг — халаты, пижамы, ботинки, галстуки. Кронин, скрепя сердце, вновь обследовал стены и карнизы. Они заглянули под ковры и подняли все кресла, чтобы поглядеть на них снизу. Они перелистали телефонный справочник, который лежал на прикроватном столике. Инспектор даже снял металлическое ограждение с батареи отопления.

Осмотрев спальню, они принялись за небольшую кухоньку. Она была настолько заполнена кастрюлями и кухонными приборами, что там было просто негде повернуться. Они перерыли все в кладовой для продуктов, причем Кронин с сердитым видом совал свой указательный палец в горшочки с мукой и с сахаром. Методично была обследована печь, шкафы с посудой, каждый горшочек и каждая кастрюля. Даже мраморный столик у мойки. В углу комнаты, на полу, стоял наполовину пустой ящик с бутылками виски, на которые Кронин поглядывал с нескрываемым вожделением и отводил глаза, вспоминая о своем служебном долге, только под строгим взглядом инспектора.

— А теперь ванная комната, — пробормотал Эллери.

В тягостном молчании они прошествовали в ванную, сплошь облицованную кафелем. Спустя три минуты вышли и направились в гостиную, где уселись в кресла. Инспектор достал табакерку и взял изрядную понюшку табаку. Кронин и Эллери закурили сигареты.

— Я сказал бы, сын мой… — начал сурово инспектор после недолгого мучительного молчания, нарушаемого только похрапыванием полицейского в прихожей, — я бы сказал, что дедуктивный метод, который принес такую славу Шерлоку Холмсу и его последователям, в данном случае не сработал. Пойми меня правильно, я вовсе не обвиняю тебя.

Эллери нервно провел рукой по гладко выбритому подбородку.

— Я, пожалуй, действительно сел в калошу, — признал он. — И все же эти бумажки где-то здесь. Что? Скажете, странное утверждение с моей стороны? Но оно просто диктуется логикой. Если всего есть десять, и от этих десяти отнять два, три и еще четыре, то останется только один… Сожалею, что я столь старомоден. Но я по-прежнему полагаю, что бумаги здесь.

Кронин что-то проворчал и выпустил целое облако сигаретного дыма.

— Я знаю, вы станете возражать, — продолжал Эллери, откидываясь на спинку кресла. — Но давайте-ка пройдемся по квартире еще разочек… Нет, нет! — поспешил пояснить он, увидев испуг на лице Кронина. — Пройдемся мысленно… Квартира мистера Фильда состоит из прихожей, гостиной, маленькой кухоньки, спальни и ванной. Мы без успеха обыскали прихожую, гостиную, маленькую кухоньку, спальню и ванную. Следуя логике рассуждений, к которой прибегал еще Евклид, нужно, как это ни печально, прийти к неутешительному выводу. Он некоторое время помолчал, думая.

— Как мы обыскивали эти комнаты? — вдруг спросил он. — Мы осматривали все предметы, находившиеся в поле зрения. Видимые предметы. Мебель, лампы, ковры… Повторяю: видимые предметы. Стены и карнизы. И решили, что от нашего внимания не укрылось ничего.

Он смолк, и глаза его загорелись. Инспектор, заметив это, тоже приободрился. Он хорошо знал, что Эллери редко приводили в волнение вещи неважные.

— И тем не менее, — с расстановкой проговорил Эллери, глядя на отца, словно завороженный', — я клянусь золотыми крышами Сенеки, мы кое-что упустили. Мы в самом деле кое-что упустили!

— Что?! Что?! — рявкнул Кронин. — Вы просто издеваетесь над нами.

— О, вовсе нет, — тихим смехом ответил Эллери и с некоторой ленцой поднялся. — Мы обыскали полы и стены. Но занимались ли мы потолками?

Он произнес это столь драматическим голосом, что инспектор и Кронин с удивлением уставились на него.

— Куда ты клонишь, Эллери? — спросил его отец. Эллери невозмутимо раздавил сигарету в пепельнице.

— Дело обстоит так, — сказал он. — Законы элементарной логики подсказывают, что если исчерпаны все возможности, за исключением одной, то эта единственная возможность, какой бы она ни казалась невероятной или смешной, должна быть верной. Этот вывод можно сделать примерно по той же логической схеме, по которой я сделал вывод, что бумаги находятся здесь, в квартире.

— Но, мистер Квин! Черт меня подери! Потолки! Какие еще потолки?! — взорвался Кронин.

Инспектор не прореагировал. Он с виноватым видом оглядывал потолок гостиной. Эллери поймал его взгляд, засмеялся и покачал головой.

— Нет, я вовсе не хочу сказать, что нам надо звать сюда строителей, которые уронят все эти чудные потолки на пол, — сказал он. — Но я твердо знаю, о чем говорю. Что в комнатах крепится к потолку?

— Люстры, — в отчаянии сказал Кронин и бросил взгляд на тяжелый бронзовый светильник в гостиной, прямо у них над головами.

— К черту люстры! Балдахин над кроватью! — воскликнул инспектор. Он вскочил и выбежал в спальню. Кронин затопал следом. Эллери тоже направился в спальню и стал следить за происходящим с неослабевающим интересом.

Все трое остановились перед кроватью, глядя на балдахин. В отличие от традиционных для Америки балдахинов, этот, богато разукрашенный, не представлял собой составной части кровати, возвышающейся над нею на четырех стойках типа колонн. Тяжелые коричневые занавеси из камчатной ткани доходили до самого пола, начинаясь от потолка. Они ниспадали складками, будучи укрепленными под потолком на гардинах с колечками.

— Если где-то и есть, то только здесь, наверху! — проворчал инспектор, пододвигая один из обтянутых тканью стульев. — Ну-ка, помогите мне!

Он встал на стул, не обращая ни малейшего внимания на следы, оставляемые на сиденье его ботинками. Однако обнаружилось, что инспектору до потолка не дотянуться, даже если он встанет на цыпочки. Он снова спустился на пол.

— Не думаю, что даже ты, Эллери, дотянешься до потолка, — проворчал он. — А поскольку Фильд был ничуть не выше тебя ростом, где-то должна быть стремянка.

Эллери кивнул в сторону кухни, и Кронин, увидев его жест, бросился туда, чтобы тут же вернуться со стремянкой о шести ступеньках. Инспектор поднялся на самую верхнюю и определил, что все равно не достает до гардины. Тогда дело решительно взял в свои руки Эллери. Он велел отцу спускаться и поднялся по лестнице сам. Стоя на верхней ступеньке, он достал до самого верха балдахина. Взявшись за камку, он сильно потянул. Материя подалась, а потом упала вниз. Открылись доски, прикрепленные к потолку, — рама высотой сантиметров двадцать, снизу тоже затянутая материей. На этой раме и висел весь балдахин. Пальцы Эллери прошлись по доскам, простукивая их и ощупывая в поисках отверстий или дверцы. Кронин с инспектором следили за ним, и выражение их лиц то и дело менялось. Эллери, не найдя ничего, нагнулся и стал осматривать материю, которой рама была затянута снизу.

— Срывай ее к черту! — распорядился инспектор., Эллери дернул изо всех сил. Ткань упала на кровать. Оказалось, что снизу под тканью были тоже тонкие доски. Теперь к потолку был прикреплен своеобразный дощатый ящик.

Эллери взялся выстукивать его дно.

— Похоже, внутри пусто, — констатировал он.

— Это нам еще ни о чем не говорит, — сказал Кронин. — Ясно, что там пусто. Дерево, конечно, не сплошное. Может, поискать отверстие с другой стороны кровати? А, мистер Квин?

Но Эллери, который снова занялся передней стороной рамы, вдруг издал торжествующий крик. Он-то искал хитроумную потайную дверцу, а все оказалось гораздо проще: часть доски отодвигалась в сторону. Правда, край этой части был тщательно замаскирован, но все же опытный криминалист никак не назвал бы такой тайник верхом искусства.

— Кажется, я все-таки был прав, — с тихим смехом сказал Эллери, шаря внутри этого своеобразного ящика под потолком. Инспектор и Кронин, затаив дыхание, наблюдали за ним.

1 — Потолок.

2 — Дверь в гостиную.

3 — Зеркало.

4 — Туалетный столик.

5 — Занавеси камчатного полотна, от потолка до пола; штрихами показаны доски, за которыми были спрятаны цилиндры.

— Клянусь всеми языческими богами сразу! — вдруг воскликнул Эллери. — Помнишь, что я говорил, папа? Где же еще быть этим бумагам, как не в цилиндрах?

Он вытащил из отверстия руку — рукав был весь в пыли — и продемонстрировал отцу и Кронину шелковый цилиндр.

Кронин пустился в пляс, когда Эллери бросил шляпу на кровать и снова запустил руку в отверстие. На свет был извлечен еще один цилиндр, потом третий и наконец, четвертый! Все четыре цилиндра лежали теперь на кровати.

— Возьми фонарик, — сказал инспектор. — Погляди, не осталось ли там чего?

Эллери взял фонарик и посветил в отверстие. Через секунду он уже спустился вниз и покачал головой.

— Это все, — сказал он, отряхивая пыль с рукавов. — Но я бы сказал, что и этого более чем достаточно.

Инспектор взял все четыре цилиндра и вынес в гостиную, где положил на софу. Все трое сели в кресла и с самым серьезным видом уставились на них.

— Мне просто не терпится посмотреть, что там внутри, — сказал в конце концов Кронин.

— А я боюсь смотреть, — ответил инспектор.

— Мене, текел, упарсин! — засмеялся Эллери. — Увидев сию огненную надпись на стене, все они оцепенели. Хватит сидеть! За дело.

Он сам схватил один из цилиндров. На шикарной подкладке из сатина был фирменный знак «Братьев Браун». ^ Эллери оторвал подкладку, ничего под ней не обнаружил и принялся отдирать внутренний кожаный ободок. Но тот не поддавался его усилиям. Тогда Эллери попросил у Кронина перочинный нож и с трудом отделил ободок от цилиндра.

— Эта шляпа, господа почтеннейшая публика, — сказал он весело, — не содержит ничего такого, чего не содержала бы любая другая шляпа. Желаете сами убедиться в этом?

Кронин испустил дикий крик, вырвал цилиндр из рук инспектора, который взял его посмотреть, и растерзал на кусочки.

— Черт! — воскликнул он в гневе, бросая жалкие останки цилиндра на пол. — Объясните же такому глупцу, как я, почему там ничего нет, инспектор!

Квин улыбнулся, взял следующий цилиндр и с любопытством осмотрел его.

— Дело в том, что вы просто не в курсе дела, Тим, — сказал он. — А мы уже знаем, почему одна из этих шляп пуста. Правда, Эллери?

— Из-за Майклза, — негромко сказал Эллери.

— Верно, из-за Майклза, — кивнул инспектор.

— Из-за Чарли Майклза?! — воскликнул изумленно Кронин. — Из-за телохранителя Фильда? Боже правый! А он-то здесь при чем?

— В точности ответа на этот вопрос я еще не знаю. Может, вы знаете о Майклзе больше?

— Ничего особенного мне не известно, кроме того, что он все последнее время был тенью Фильда. Он сидел. Вам известно об этом?

— Да, — рассеянно ответил инспектор. — Как-нибудь в следующий раз нам надо будет поговорить об этом периоде в жизни Майклза. Непременно надо! Но позвольте мне объяснить, почему в цилиндре ничего нет. По собственным показаниям Майклза, он вечером накануне убийства Фильда приготовил ему вечерний гардероб для театра, включая шелковый цилиндр. Майклз клянется и божится, что у Фильда, насколько он знает, есть только один цилиндр. Если же мы исходим сейчас из того, что Фильд использовал цилиндры, чтобы прятать в них документы, а, стало быть, собирался в тот вечер идти в Римский театр в одном из таких цилиндров, то он непременно должен был оставить обычный цилиндр — без всяких секретов — дома. Тот самый, который приготовил для него Майклз. Фильд, разумеется, понимал, что он не мог оставить этот цилиндр просто в платяном шкафу, не навлекая на себя подозрений Майклза. А потому Фильд достал из тайника цилиндр с документами и положил туда цилиндр без начинки. Это совершенно естественное предположение, которое просто не может не напрашиваться при сколько-нибудь внимательном взгляде на вещи. Обычный цилиндр Фильда мы с вами сейчас и препарировали.

— Я просто сойду с ума от всего этого! — возопил Кронин.

— Мы можем также смело исходить из допущения, — невозмутимо продолжал инспектор, — что Фильд, который необычайно осторожно обходился со своими головными уборами, был намерен по возвращении домой снова извлечь обычный цилиндр из тайника, а в тайник положить тот, в котором были спрятаны бумаги. Шляпу, которую вы только что изорвали в клочья, он, таким образом, положил бы в гардероб… Но продолжим, однако.

Инспектор оторвал кожаный ободок внутри второго цилиндра. На нем тоже красовался фирменный знак «Братьев Браун».

— Поглядите-ка! — воскликнул он.

Эллери и Кронин склонились над цилиндром и увидели, что на внутренней стороне кожаного ободка красными чернилами четко написано «Бенджамин Морган».

— Прошу вас не предавать это огласке, Тим, — сказал инспектор помощнику прокурора. — Никогда и никому не говорите, что вам известно о существовании документов, которые связывают с этим делом имя Бенджамина Моргана.

— Кем вы меня считаете, инспектор? — ругнулся Кронин. — Можете мне верить: я буду нем, как рыба.

— Тогда мы, значит, все выяснили раз и навсегда. Квин ощупал подкладку цилиндра. Послышался явственный шорох бумаги…

— Уже сейчас можно, наконец, сказать точно, почему убийца непременно должен был унести с собой цилиндр, в котором пришел в театр Фильд, — заметил Эллери. — Имя убийцы наверняка было написано на внутреннем кожаном ободке такими же несмываемыми чернилами. Убийца просто не мог оставить на месте преступления цилиндр, внутри которого написано его имя.

— Черт! Если бы мы сейчас держали в руках эту шляпу, мы бы уже знали, кто убийца, — с досадой сказал Кронин.

— Боюсь, Тим, что той шляпы нам уже не видать, — разочаровал его инспектор.

Он показал Эллери и Кронину аккуратные стежки, которыми подкладка цилиндра была зашита у нижнего края внутреннего кожаного ободка. Нитка без особого труда выдернулась. Инспектор засунул за подкладку пальцы и, не говоря ни слова, извлек оттуда небольшую пачку бумаг, перехваченную тонкой резинкой.

— Вот если бы я действительно был такой противный и нудный, как полагают некоторые здесь присутствующие, — задумчиво проговорил Эллери, — то я сейчас с полным основанием заявил бы: «А что я вам говорил?»

— Признаем, признаем, что ты утер нам нос, — довольно сказал инспектор. — Можешь не напоминать.

Он снял резинку, быстро пробежал бумаги глазами и с улыбкой удовлетворения сунул в нагрудный карман.

— Письма Моргана, — кратко пояснил он и взял в руки очередной цилиндр.

На внутренней стороне кожаного ободка было начертано «X». Инспектор нашел такие же стежки на подкладке и выдернул ниточку. Достал бумаги — связка была побольше — и бегло просмотрел их. Потом передал Кронину. У того дрожали руки, когда он брал бумаги.

— Вам повезло, Тим, — проговорил инспектор. — Человек, до которого вы мечтали добраться всю жизнь, мертв, но здесь вы найдете немало имен. Важных имен. Могу заранее поздравить вас с успехом.

Кронин схватил связку бумаг и, как пьяный, не веря глазам своим, стал разворачивать их одну за другой.

— Это они! Они! — воскликнул он. — Мне надо бежать, инспектор. Наконец-то я могу действовать! В конце концов, то, что вы найдете в четвертом цилиндре, меня уже не будет касаться. Я просто не нахожу слов, чтобы выразить всю свою благодарность вам и мистеру Квину. До скорого!

Он бросился к двери. Храп полицейского в прихожей прекратился. Дверь за Кронином с грохотом захлопнулась.

Эллери и инспектор переглянулись.

— Не знаю, куда заведет нас весь этот вновь найденный материал, — проворчал инспектор, отрывая кожаный ободок последнего цилиндра. — Искали-искали, рассуждали-рассуждали, а теперь все опять может перевернуться вверх дном. Ну что же…

Он вздохнул и поднес к свету оторванный ободок. На нем было написано: «Разн.».

 

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, в которой все достигает мертвой точки

В полдень пятницы, когда инспектор Квин, Эллери и Тимоти Кронин еще были заняты обыском квартиры Фильда, сержант Велье в невеселом настроении прошел привычным маршрутом — вниз по Восемьдесят седьмой улице от Бродвея, — поднялся на крыльцо из песчаника и вошел в дом, где жили Квины. Ему открыл Джуна, который так и рассыпался в приглашениях заходить.

— Правда, инспектора нету дома, — ехидно добавил он.

На Джуне был огромный фартук. В воздухе витал приятный запах жаркого с луком.

— Ты у меня дождешься! Однажды я тебе всыплю по первое число! — проворчал Велье и достал из нагрудного кармана толстый запечатанный пакет. Протянув его Джуне, он сказал: — Отдашь инспектору сразу же, как он вернется. А забудешь, так я сброшу тебя в Йст-Ривер.

— И чего вы этим добьетесь? — шепотом спросил Джуна, хотя кончики его губ заметно подрагивали. — Есть, сэр! — тут же добавил он громким голосом.

— Ну, вот и хорошо, — задумчиво сказал Белье, повернулся и вышел. Усмехающийся Джуна посмотрел ему вслед из окна.

Только в начале седьмого вечера, когда Квины вернулись усталые домой, бдительный взгляд инспектора сразу упал на конверт.

Он разорвал его и извлек несколько листочков, напечатанных на машинке в управлении криминальной полиции.

— Вот и прекрасно, — пробормотал он, снимая пальто. — Все собрано вместе.

Он упал в кресло и, даже не сняв шляпу, стал читать вслух донесения. Первое из них гласило: Донесение об освобождении 28 сентября 192… г.

Джон Казанелли, он же Пастор Джонни, он же Питер Доминик, был сегодня выпущен на свободу согласно полученному распоряжению.

Негласное расследование, касающееся соучастия Д. К. в разбойном нападении на фабрику «Бономо», производящую шелк (2 июня 192… г.), не дало результата. Мы ищем «Динки» Морхауза, информатора полиции. В настоящее время найти его, чтобы получить нужную информацию, не представляется возможным.

Д. К. освобожден по распоряжению прокурора Сампсона. Д. К. находится под наблюдением полиции и может быть доставлен в любой момент в случае необходимости. Т. В.

Второе донесение, которое взял в руки инспектор, отложив с задумчивым видом первое, гласило: Донесение об Уильяме Пьюзаке 28 сентября 192… г.

Справки, наведенные об Уильяме Пьюзаке, дали следующее: тридцать два года, родился в Бруклине, штат Нью-Йорк, в семье иммигранта. Холост, но не одинок, три-четыре вечера в неделю встречается с женщинами. Верующий. Работает бухгалтером в магазине готового платья «Стайн энд Раух», 1076, Бродвей. В азартные игры не играет, не пьет. В дурном обществе не вращается. Кажется, его единственным пороком являются многочисленные связи с женщинами.

С вечера понедельника ведет обычный для себя образ жизни. Не отправлял никаких писем, не снимал денег со счета в банке. На работе соблюдает тот же распорядок дня. Нет ничего, что могло бы вызвать подозрения.

Девушка — Эстер Джаблоу — является, похоже, главной фавориткой Пьюзака на данный момент. Он встречался с Э. Дж. с понедельника два раза: во вторник, когда приглашал ее обедать, и вечером в среду, когда они ходили в кино и в китайский ресторан.

Детектив, служебный номер 4. Принято: Т. В.

Инспектор, ворча, отбросил листок. Третье донесение гласило: Донесение о Мадж О'Коннел По пятницу 28 сентября 192… г.

О'Коннел живет в доме на Десятой авеню, ј 1436. Снимает квартиру на пятом этаже. Внебрачный ребенок. Из-за закрытия Римского театра с вечера понедельника без работы. В упомянутый вечер вышла из театра вместе со зрителями. Направилась домой, но по дороге имела телефонный разговор из закусочной на углу Восьмой авеню и Сорок восьмой улицы. С кем — не установлено. Смог услышать только, что в разговоре упоминался Пастор Джонни. Похоже, она была очень взволнована.

Во вторник до часу дня не выходила из своей квартиры. Не предпринимала никаких попыток связаться с Пастором Джонни в тюрьме по телефону. Наводила справки в некоторых театральных агентствах по найму, чтобы найти место билетерши, когда узнала, что Римский театр закрыт на неопределенный срок.

Вплоть до четверга — ничего, заслуживающего внимания. После звонка директора вернулась на работу в четверг вечером. Не предпринимала попыток добиться свидания с Пастором Джонни или поговорить с ним по телефону. Никому не звонила, не принимала никаких посетителей, не получала никаких писем. Вела себя так, будто подозревала, что за ней следят.

Детектив, служебный номер 11. Принято: Т. В.

Инспектор хмыкнул и взял следующий листок.

— Поглядим, что здесь.

Донесение о Франсес Айвз-Поуп 28 сентября 192… г.

Ф. А.-П. покинула Римский театр в понедельник вечером сразу же после того, как была отпущена из кабинета директора инспектором Квином. Как и все другие зрители, подверглась обыску у главного входа в зал. Из театра ушла вместе с актерами труппы — Эвой Эллис, Стивеном Барри и Хильдой Оранж. Они взяли такси и доехали до дома семьи Айвз-Поуп на Риверсайд-Драйв. В дом ее ввели в полуобморочном состоянии. Вскоре после этого все трое актеров покинули дом. Во вторник не выходила. От садовника удалось узнать, что провела весь день в постели, однако в течение дня ей неоднократно звонили. До утра среды, когда у нее была назначена встреча с инспектором Квином в ее собственном доме, она не появлялась в поле зрения. После встречи она покинула дом в сопровождении Стивена Барри, Эвы Эллис, Джеймса Пила и своего брата Стэнфорда. На автомобиле, принадлежащем семье Айвз-Поуп, они поехали в Уэстчестер. По всей видимости, после этой автомобильной прогулки Ф. А.-П. снова вернулась к жизни. Вечер она провела со Стивеном Барри дома, играя в карты.

В четверг она отправилась на Пятую авеню за покупками. Там встретилась со Стивеном Барри в маленьком кафе. Они провели там вторую половину дня. Около пяти С. Б. проводил ее домой. С. Б. остался обедать и после этого направился в Римский театр, поскольку его вызвал по телефону директор. Ф. А.-П. провела вечер дома в кругу семьи.

Утро пятницы — ничего, заслуживающего внимания. На протяжении всей недели не было ничего подозрительного в действиях. Не встречалась ни с кем незнакомым. Никаких контактов с Бенджамином Морганом.

Детектив, служебный номер, 39. Принято: Т. В.

— Так-так, — вздохнул инспектор. Следующее донесение было предельно кратким.

Донесение об Оскаре Луине 28 сентября 192… г.

Со вторника по пятницу О. Луин провел в конторе Монти Фильда, где работал вместе с господами Стоутсом и Кронином. Все трое каждый день ходили обедать вместе.

Луин женат и живет в районе Бронкса, Сто пятьдесят шестая улица, дом ј 211. Все вечера проводил дома. Никакой подозрительной почты, никаких подозрительных телефонных звонков. Вредные привычки отсутствуют. Ведет незаметную и безупречную жизнь. Пользуется хорошей репутацией.

Детектив, служебный номер 16.

Примечание: Полные данные о прошлом Оскара Луи-на, его привычках и т. п. можно при необходимости получить у Тимоти Кронина, помощника прокурора.

Т. В.

Инспектор вздохнул, встал, снял шляпу и вместе с пальто отдал ее в руки Джуны, который уже давно стоял наготове. Снова сел в кресло, взял последнее донесение, оставшееся в конверте, — лист несколько большего размера, к которому был пришпилен небольшой листок с надписью «Примечания для Р. К.».

На листочке поменьше было написано:

«Доктор Праути сегодня утром передал мне прилагаемое сообщение для вас. Выразил свое сожаление, что не может переговорить лично. Но сказал, что почти все его время сейчас занимает исследование отравления в Барбидже».

Данный текст был подписан инициалами Велье.

На большом листе с грифом Института судебной медицины было запечатано, явно в спешке:

«Дорогой мистер К.1 Еще кое-что относительно тетраэтилсвинца. Джонс и я провели основательные исследования, пытаясь выяснить его происхождение. Без успеха. Полагаю, тебе придется смириться с судьбой. Невозможно выяснить, как был получен яд, которым был убит Монти Фильд. Таково мнение не только вашего покорного слуги, но и мнение моего шефа, а также Джонса. Мы сходимся в том, что он, вероятнее всего, был получен из обычного бензина. Попробуй пойти по этому следу, Шерлок!»

Внизу доктор Праути приписал от руки:

«Если вдруг что получится еще, дам, разумеется, знать. Сохраняйте трезвость!»

— Все это меня никоим образом не радует, — пробормотал инспектор. Эллери, не проронив ни слова, принялся за еду, приготовленную бесценным Джуной. Инспектор в самом скверном настроении потыкал вилкой в овощной салат. Вид у него был совершенно убитый. Он что-то пробормотал себе под нос, бросил тоскливый взгляд на донесения, поглядел на невозмутимую физиономию Эллери, который вовсю работал челюстями, и, наконец, отложил вилку и нож.

— Никогда еще в жизни мне не приходилось разом читать такой груды никчемной макулатуры! — с чувством сказал он.

Эллери улыбнулся.

— Вспомни о Периандре, папа… Что-что? Попрошу быть повежливей, сэр… Периандр из Коринфа, да будет вам известно, некогда мудро заметил: «Для прилежного и упорного ничего невозможного нет!»

Огонь в камине ярко пылал. Джуна, верный своим привычкам, свернулся калачиком в углу на ковре. Эллери покуривал сигарету и глядел на пламя. Квин-старший, все еще кипя от гнева, нюхал табак. Оба молчали, готовясь к серьезному разговору. Вернее, к нему готовился инспектор — именно он хотел придать предстоящему разговору абсолютную серьезность, тогда как Эллери впал в поэтическое настроение и в мечтах своих унесся очень далеко от вещей столь низменных, как преступления и грехи людские.

Инспектор что было силы ударил по подлокотнику кресла.

— Эллери! Ты можешь припомнить дело, которое стоило бы нам стольких же нервов, сколько это?

— Вот и напрасно, — сказал Эллери, который прикрыл глаза и поглядывал сквозь ресницы на пламя в камине. — Твои нервы тебя подводят. Напрасно ты позволяешь себе волноваться сверх всякой меры из-за таких пустяков, как необходимость ловить убийц. Ты уж прости меня за столь легкомысленное и гедонистическое отношение к жизни… Кстати, вспомни, сколь мало оказалось проблем с поимкой преступника у лихих детективов из моей книги «Тайна черного океана». А все почему? Все потому, что они всегда сохраняли холодный рассудок. Вывод: при любых обстоятельствах сохраняй спокойствие… Посмотри на меня: вот я уже думаю о том, что будет завтра. Как прекрасно ехать в отпуск!

— Для интеллигентного молодого человека, сын мой, — проворчал инспектор, — ты и в самом деле выражаешься довольно путано. Порой ты говоришь такие вещи, которые не значат ровным счетом ничего, а при этом имеешь в виду что-то одному тебе ведомое. Нет, я и в самом деле расстроен вконец.

Эллери только рассмеялся в ответ.

— Ты только представь себе леса в штате Мэн. Все краски осени… Хижина Шовена на озере. Удочка. Чудный воздух. О, господи, когда же настанет завтра и я уеду?

Инспектор Квин поглядел на сына с сочувствием.

— Ладно. Я вот только хотел бы знать одно… Ну, да тебе, наверное, все равно… — Он вздохнул. — Но тем не менее скажу тебе: если у моего маленького взломщика ничего не получится, мы с тобой будем просто смешаны с грязью.

— К чертовой матери всех взломщиков на свете! — воскликнул Эллери. — Я уже чувствую себя богом Паном, а потому бесконечно далек от суетной жизни. Я уже почти придумал, о чем будет моя следующая книга.

— Ты, плут, наверняка снова черпаешь свое вдохновение из реальной жизни, — проворчал Старик. — Если захочешь положить в основу очередного романа дело об убийстве Фильда, убедительно прошу побыстрее показать мне последнюю главу.

— Бедный папа! — покачал головой Эллери. — Ну, стоит ли относиться к жизни столь серьезно. Там, где ты ничего не можешь поделать, там действительно ничего не поделаешь. Утешься. Столь презренная личность, как Монти Фильд, не заслуживает таких переживаний по ее поводу.

— Речь вовсе не о том, — сказал Старик. — Просто я не привык терпеть поражения… Но в этом деле все переплетено так, что не найти концов! Такого крепкого орешка мне еще не попадалось! Он меня с ума сведет! Я знаю, кто убил. Я знаю, почему убил. Я даже знаю, как он убил. И что толку?

Он сделал паузу и с сердитым видом взял понюшку табаку.

— До конца дела так же далеко, как и прежде.

— Да, ситуация действительно странная, — пробормотал Эллери. — Но не беда: бывали дела потяжелее, и все-таки ты их довел до конца. 0-хо-хо! Я просто жду не дождусь, когда пойду купаться на озеро. Над водой туман…

— Наверняка заработаешь воспаление легких, — с беспокойством сказал инспектор. — Не сходя с этого места обещай мне, что не будешь изо всех сил стремиться к возвращению в лоно девственной природы. Не хватало мне еще устраивать твои похороны. Я и без того уже…

Эллери вдруг посмотрел на отца каким-то новым взглядом. При свете камина инспектор показался ему очень постаревшим. Лицо его было печально. Он откинул со лба седую прядь, и рука его, как почудилось Эллери, была чересчур слабой и хрупкой.

Эллери встал, помялся немного, даже покраснел, но все же нагнулся и положил на плечо отцу руку.

— Выше голову, папа! И нос тоже! — сказал он ласково. — Если бы я не поклялся Шовену… Поверь, в этом деле все скоро прояснится. Если б я только мог тебе в чем-то помочь, непременно остался бы… Но, к сожалению, ничем тебе помочь не могу. Просто это твоя работа, папа. И нет ни одного человека на свете, который мог бы сделать ее лучше, чем ты.

Инспектор явно был тронут до глубины. Он как-то странно поглядел на сына. Эллери быстро отстранился.

— Ну, ладно, — сказал он. — Пора укладываться, если я хочу поспеть завтра на 7.45 утра на поезд с Центрального вокзала.

Он исчез в спальне. Джуна, который сидел в своем углу в позе деревенского портного, тихо встал и подошел к Старику, опустился на пол и прильнул затылком к коленям инспектора.

Наступила тишина. Только потрескивали в камине поленья да раздавались в соседней комнате шаги Эллери.

Инспектор очень устал. Узкое лицо его было бледно и в красном свете камина напоминало гипсовую маску. Он погладил Джуну по голове.

— Джуна, мальчик мой, — сказал он негромко, — прошу тебя об одном: не ходи работать в полицию, когда вырастешь.

Джуна повернул голову и серьезно посмотрел на Старика.

— Я хотел бы быть точно таким же, как вы. Зазвонил телефон. Инспектор схватил трубку. Лицо его было пепельно-серым.

— Квин слушает. Ну что?

Выслушав ответ, он положил трубку, с трудом поднялся и побрел в спальню Эллери. Остановился в дверях, тяжело опершись о косяк. Эллери, который упаковывал чемодан, поднял на него глаза и тут же бросился к нему.

— Папа! — воскликнул он. — Что случилось? Инспектор попытался улыбнуться.

— Просто устал немного, сын мой, — ответил он дрожащим голосом. — Мне только что сообщили про нашего взломщика…

— И что же?

— Он абсолютно ничего не нашел.

Эллери подхватил отца под руку и повел его к креслу около кровати. Старик без сил опустился на него. В глазах его была неописуемая усталость.

— Эллери, сын мой, — сказал он с трудом, — теперь у нас нет даже тени доказательств. Ну как не сойти с ума? Ни одного, ни одного доказательства, которое можно было бы предъявить суду, чтобы изобличить убийцу. Чем мы располагаем? Серией умозаключений, которые для постороннего уха звучат достаточно дико. Вот и все. Если у преступника окажется мало-мальски приличный адвокат, он понаделает в наших построениях столько же дырок, сколько их в швейцарском сыре… Но мы еще поглядим! — вдруг сказал он, поднимаясь с кресла. Казалось, энергия снова вернулась к нему. Он хлопнул сына по плечу. — Последнее слово еще не сказано. Отправляйся в постель, сын. Тебе завтра рано вставать. Я еще немного посижу и подумаю.

ОТСТУПЛЕНИЕ, в котором благорасположенный читатель призывается к особому напряжению ума Среди писателей, работающих в жанре детективного романа, сегодня стало модным заставлять читателя видеть происходящее глазами героев. По этой причине я смог убедить мистера Эллери Квина, чтобы он разрешил мне в этом месте «Таинственного цилиндра» сделать отступление, дабы испытать читателя…

Кто убил Монти Фильда?

Как именно произошло убийство?

Мистер Квин согласился со мной, что читатель, знающий все важные факты данного дела и достаточно внимательный, к этому моменту уже наверняка пришел к однозначному ответу на оба вопроса. Ответить на них, или, по крайней мере, однозначно определить, кто убийца, можно, если прибегнуть к последовательным логическим рассуждениям и соображениям из области человеческой психологии. Напоминая о себе в последний раз, я бы хотел, перефразируя латинскую поговорку, сказать:

«Да будет читатель бдителен!»

Дж. Дж. Мак-К.