Дли меня, — пояснил Эллери Квин, — колесо не является колесом, пока оно не вертится.

— Это подозрительно смахивает на прагматизм, — заметил я.

— Называй, как хочешь. — Он снял пенсне и энергично принялся тереть сверкающие линзы, как делал всегда, пребывая в задумчивости. — Я не хотел сказать, что не могу распознать его как материальный объект сам по себе; просто для меня оно не имеет смысла, пока не начинает функционировать как колесо. Вот почему я всегда пытаюсь представить преступление в движении. Я не похож на отца Брауна, который полагался исключительно на интуицию; добродетельному падре — благослови его Господь! — нужно было лишь мельком глянуть на единственную спицу. Ты видишь, к чему я веду, Дж. Дж.?

— Нет, — честно признался я.

— Позволь пояснить на примере. Возьмем хотя бы дело этого симпатичного чудака Бака Хорна. Ну так вот, некоторые события произошли прежде самого преступления. Я узнал о них позже. Моя точка зрения заключается в следующем: даже если бы я — каким-то чудом — стал бы невидимым свидетелем этих событий, они для меня не имели бы особого значения. Движущая сила, преступление, тогда отсутствовала. Колесо находилось в покое.

— По-прежнему туманно, — заявил я, — хотя смутно начинаю кое-что понимать.

Эллери нахмурил прямые брови, затем расслабился и, усмехнувшись, вытянул худые члены поближе к камину. Потом, закурив сигарету, пустил дым в потолок.

— Позволь мне потешить мою отвратительную слабость и закончить метафору. Есть дело Хорна. Дело Хорна — наше колесо. Каждая спица вставлена в манжету; и на каждой манжете — капля цвета.

Теперь представь: черная капля — сам Бак Хорн. Золотая капля — Кит Хорн. А-а, Кит Хорн! — Он вздохнул. — Твердая серая капля — старина Дикий Билл, Дикий Билл Грант. Энергичная, коричневая капля — его сын Керли. Ядовито-лиловая капля — Мара Гей, которая… как там ее называла пресса? Орхидея Голливуда. Боже мой! И Джулиан Хантер, ее муж, цвет зеленого дракона в спектре. И Тони Марс — белый? И профессиональный боксер Томми Блэк — насыщенный красный. И Однорукий Вуди — ему змеино-желтый. И всем остальным тоже. — Эллери усмехнулся в потолок. — Какое разноцветье! А теперь посмотрим на эти маленькие капли цвета, каждая — элемент, каждая — величина, каждая — минускула, которую необходимо измерить и взвесить; каждая — индивидуальна. Однако в состоянии покоя, неодушевленные, каждая в отдельности, что значили они для меня? Если честно, то ничего.

— Но затем, полагаю, колесо пришло в движение? — спросил я.

— Что-то в этом роде. Крохотная вспышка, дуновение космической миазмы, появление движущей силы, начальный толчок — и колесо завертелось. Быстро, очень быстро. Но посмотри, что произошло. — Эллери лениво курил, и, как мне показалось, не без удовольствия. — Чудо! Ибо где теперь все эти маленькие капли цвета, каждая — величина, элемент, минускула, которую необходимо измерить и взвесить… каждая индивидуальна, как индивидуальны компоненты солнц неизменной вселенной? Они слились и потеряли свои призматические качества, стали единым сверкающим целым. Они больше не индивидуальны, они плавно образовали симметричную модель, которая повествует всю историю дела Хорна.

— Надо же, как ты все повернул! — отреагировал я, сжимая больную голову. — Ты хочешь сказать, что все они имели отношение к смерти…

— Я хочу подчеркнуть, — заявил Эллери, и красивые черты его лица стали жесткими, — что несущественные цвета исчезли. — Затем, помолчав, он спросил: — Вот любопытно, как поступили бы с этим делом отец Браун или старина Шерлок Холмс? А, Дж. Дж.?