По дороге домой Гешка буйно веселился. Перепрыгивал на ходу с одной движущейся ленты на другую, хотя это было запрещено, так как ленты двигались с разными скоростями и мог произойти несчастный случай. А на центральной магистрали с самым оживленным движением взял да и побежал напрямик через проезжую часть, лавируя между электромобилями. Весело, дух захватывает, и опасности никакой — милиционеров ведь давно уже нет, и кто их станет вводить снова из-за какого-то одного мальчишки? А на замечания прохожих Гешка еще в своем времени привык не обращать внимания.

За Гешкой — Борик. Он в точности повторял выходки своего одушевленного приятеля. Гешка забавляется на движущемся тротуаре — и Борик тоже. Гешка несется стремглав через улицу — и Борик вслед за ним. Вот только красный свет на перекрестках останавливал Борика. Гешка с той стороны улицы нетерпеливо машет ему рукой: «Давай!», а он не может тронуться с места, пока не загорится зеленый — так у него внутри все устроено.

Гешка порядком запарился, когда наконец оказался дома. Одно-единственное «пожалуйста» — и стенка беспрекословно выдала эластичный, очень удобный для отдыха диван.

— Фу! Устал как собака!.. А почему так говорят: устал как собака? Что-то я ни разу не видел смертельно уставших собак, — стал философствовать, завалившись на диван с ногами. — А, Борик? — повернул голову к другу. — Что молчишь, ты же все знаешь!

— Когда… я… ем… я… глух… и… нем…

Борик стоял неподвижно, лицом к стене, подключив себя к электрической розетке. Беготня по улицам не прошла для него даром. Механическое сердце требовало подзарядки.

— Когда я кушаю, я говорю и слушаю, — разулыбался Гешка: его всегда забавлял этот необычный обед. — Что там у тебя сегодня на первое?

— Когда… я… ем… я… глух… и… нем, — твердил Борик с настойчивостью автомата.

Гешка милостиво разрешил:

— Ну, питайся, питайся…

В двух случаях от Борика ничего нельзя было добиться: когда он находился на подзарядке, вот как сейчас, и когда выполнял чье-либо распоряжение. «Я запит», — говорил он в этих случаях, и не действовали никакие уговоры.

В комнату вошла Катя с учебником в руке. Застав Гешку на диване, очень удивилась:

— Ты уже дома, Геша?

В такое время он обычно гонял по улицам.

Гешка, возмущенный, соскочил с дивана:

— Опять!

— Ну, хорошо, хорошо, — торопливо поправилась Катя. — Ты не Геша, ты дядя Геша.

— И на «вы»! — сердито притопнул Гешка.

Он уже не раз жаловался Екатерине Андреевне на неуважительную Катю, и главный конструктор института роботов в присутствии дяди Геши делала строгие внушения строптивой племяннице. Хорошо, что Гешка не замечал, какими они при этом обменивались взглядами! Ему бы наверняка не поправились веселые искорки смеха, мелькавшие в глазах обеих: и мамы, и дочки.

Катя подчинилась:

— Вы уже дома, дядюшка Геша?

Гешка посмотрел на нее с подозрением. Дядюшка? Издевается?

Вроде нет.

— Другое дело! — Гешка, успокоившись, опять прилег. — Да, я уже дома, детка. Что ты там зубришь? — он потянулся за книгой в ее руке.

— Высшая математика, — ответила Катя. — Интегралы — довольно сложно. Может, хотите помочь? — спросила она очень вежливо.

У него сразу отпала охота смотреть учебник.

— Потерпи немного, детка, я еще не наотдыхался. Такое утомительное путешествие, представляешь! Вот пойду скоро в школу — возьму тебя на буксир.

Катя спросила:

— Вы уже сдали экзамены?

— Только что оттуда.

— Ну и как?

— Шик-модерн! — небрежно проронил Гешка.

Катя не поняла.

— Что это значит?

— На класс выше тебя.

Голос его звенел от едва сдерживаемого напора гордости.

— Десятый? — она была явно поражена.

— Да, деточка! — Гешка торжествовал. — Представь себе! Твой дядя Геша будет учиться в десятом секторе.

Ему не было видно лица Кати, так как девочка стояла сбоку дивана, и он говорил, глядя не на нее, а на улыбавшегося Борика, который уже успел пообедать и отключился от сети. По тихое хихиканье заставило его тотчас повернуть к ней голову.

— Что за неприличный смех? — спросил строго.

— Так ведь… десятый сектор… — Катя с трудом сдерживалась, чтобы не расхохотаться. — Это вовсе не школа.

— Как не школа? — Гешка сел. — А что? Институт?

— Нет… Секторы — это в подготовительном инкубаторе.

Ах, вот оно что! Он понимающе усмехнулся:

— Знаешь что, деточка, ты эти свои штучки брось! Дядя Геша на твой розыгрыш не клюнет. Инкубатор для этих… цып-цып!

Ей удалось совладать с душившим ее смехом.

— У нас так называется детский сад для слаборазвитых детей, — пояснила она. — Десятый сектор — пятилетние.

Серьезный тон, которым это было произнесено, подействовал на Гешку сильнее всяких насмешек. Это правда, правда!

Его бросило в пот.

— Врешь! — растерянно крикнул по привычке.

Заговорил Борик.

— К… тебе… идет… мальчик… Леня.

Специальное устройство у двери сообщало роботу сведения о гостях, как только они переступали порог дома.

Ленька не заставил себя ждать. Проскочил с опаской через возникший проход — он все еще с недоверием относился к воздушной стенке: не успеешь пройти — и запрессует, как мебель!

Катя, сославшись на уроки, деликатно удалилась, оставив друзей вдвоем. Не считая, конечно, Борика.

Ленька сразу спросил:

— Как экзамены?

Гешка помрачнел. Не стал таить — рано ли, поздно ли, все равно Ленька узнает.

— Детский сад. Знаний им моих, видите ли, маловато!

— Ага! А кто говорил: «Звездолетчикам совсем другие науки понадобятся; их еще даже не выдумали, зачем я буду какой-то литературой да географией голову себе забивать?»

— Еще неизвестно ничего, — пробубнил Гешка. — По-моему, эта чертова машина просто напутала. Знаешь, как у нее в брюхе урчало… Попрошусь завтра снова. — Он оживился. — А у тебя как?

Ленька опустил голову.

— Во второй класс.

— Тоже ничего себе! — захохотал Гешка. — Почти отличник, и во второй класс!

Он был доволен. Не станет теперь Ленька особенно задаваться. Второй класс — не так уж блестяще.

И все-таки… Не детский же сад!

— И еще каждый день усиленные дозы страхоудалителя, — признался, немножко помолчав, Ленька.

— Ага! — завопил Гешка. — Я тебе всегда говорил: уйми дрожь в коленках! А теперь вот глотай — он, наверное, похуже рыбьего жира.

И тут Ленька произнес вкрадчиво:

— Геш…

Один только его взгляд, брошенный украдкой в сторону машины времени, объяснил Гешке все.

— Что?!

— Мы ведь хотели ненадолго…

Ероша волосы, Гешка в волнении забегал по комнате:

— Плохо тут, плохо, да?

— Всем другим очень хорошо. А вот нам с тобой… И знаешь почему? Они это будущее строили, а мы на готовенькое…

Ленька уговаривал, а Гешка твердил свое. Получалось что-то вроде разговора двух глухих.

— И мороженое бесплатно, и конфеты! И подарки все тебе дарят — сам говорил!

— Какие-то мы тут не такие… Детишки малые — и те больше нас знают!

— И телик рельефный! — Гешка доказывал не столько Леньке, сколько себе самому. — Объемное кино!

— Витька здесь с усами…

— А тебе что — целоваться с ним?

Гешка наскакивал на Леньку чуть не с кулаками. Но тот продолжал гнуть свое:

— Он ученый, а мы… Подумай сам, Геш. Ты хотел в прошлое, диверсантов поймать, золотые медали на грудь. А что вышло, а? Чуть крушение поезда не устроили, вот что. Хотел в будущее, космонавтом сразу стать — получается?

— А мы… мы можем на нашей машине еще дальше прыгнуть, — нашелся Гешка. — Лет на сто, на двести. На тысячу!

— Ну и что? Знаний у нас прибавится?.. Нет, сколько ни прыгай, через себя не перепрыгнешь.

— Надо же такими дураками быть! — Гешка давно уже стал поддаваться, но разве можно уступить Леньке, не поспорив всласть: — Прилететь сюда — и обратно!

Снова доложил Борик:

— К… тебе… пришел… незнакомый… товарищ…

Гешка досадливо поморщился. Витька, что ли, усатый? Выбрал подходящее время! Как сказать ему про детский сад! Да еще для слаборазвитых!

— С… непокрытой… волосами… блестящей… головой.

Шлепа!

Все лучше, чем Витька!

Стена, расступившись, пропустила Шлепу с двумя большими тщательно завернутыми в бумагу пакетами в руках.

— Здорово, старики! — он переводил взгляд с одного на другого. — Что такие невеселые?

Ответил Гешка:

— Да вот, придумал Ленька обратно лететь.

— Куда — обратно?

— В наше время, — Гешка прямо-таки взывал к его сочувствию.

Но Ленька не дал Шлепе ничего сказать, подступил вплотную, заговорил с жаром:

— Летим с нами, Шлепа! Ты ведь тоже не по праву в будущее попал. А там доучишься.

— Э, не! — Шлепа замотал головой. — Опять в школу ходить с малышами, опять зубрить: а плюс бэ сидели на трубе! А тут у меня перспектива. Не сегодня-завтра эту старую консервную банку отправят в металлолом. Буду старшим помощником младшего дворника. А там, глядишь, и до места младшего дворника рукой подать. Нет, благодарю покорно, есть у меня в голове… это…

Гешка подсказал торопливо:

— Серая начинка.

Сам того не сознавая, Шлепа помогал Леньке. Выслушав длинную речь кандидата в старшие помощники младшего дворника, тот сказал с язвинкой:

— Можешь оставаться, Гешка. Шлепу — в старшие помощники, тебя — в младшие.

— А что, очень даже свободно! — Шлепа обрадовался. — Пройдешь Высшие курсы подметания и протирания — я тебя самолично старшему дворнику отрекомендую. Давай, а, старик? В дурака весь день будем резаться, козла забивать.

— Гешка, летим! — тянул его за одну руку Ленька.

— Оставайся! — держал за другую Шлепа.

Раздался странный звук. Словно в комнате громко всхлипнул ребенок.

— Что это? — Гешка прислушался.

Еще всхлип! Но ведь никаких маленьких детей здесь нет.

— Борик! — он кинулся к роботу. — Он, смотрите, у него на щеке слезы!

— Это… не… слезы… — заговорил Борик своим ровным, бесстрастным голосом. — У меня… нет… слез… Это… масло…

Гешка осторожно смахнул желтоватую слезинку, растер между пальцами, понюхал.

— Точно, машинное масло. Но ведь ты плачешь, я вижу.

— Да, — ответил Борик. — Я… плачу… маслом.

— Ну зачем же, зачем? — Гешка не мог понять.

— Я… люблю… тебя… Я… люблю… мальчика… Леню… Мне… жаль… с… вами… расставаться…

До сих пор Ленька слегка пренебрежительно относился к механическому другу своего друга. Теперь же растрогался:

— У тебя доброе сердце.

— Из… благородных… металлов.

Гешка спросил:

— Но почему ты решил, что мы с тобой расстанемся?

— Я… ничего… не… решил… Это… кибернетическое… устройство… внутри… меня… рассчитало… самый… необходимый… для… вас… вариант.

— Вот видишь! — обрадовался Ленька.

— Я… вас… никогда… не… забуду… Я — вас… записал… навсегда… в… свои… металлические… мозги.

Почти человеческие слезы продолжали катиться, оставляя масляные дорожки на почти человеческих щеках.

— И мы тебя не забудем, Борик! — Гешка обнял его порывисто. — Ты парень что надо!

— Парень… что… надо, — повторил Борик, запоминая.

Шлепа стукнул себя по лбу.

— Ой, совсем забыл! — откашлялся церемонно: — Дорогие мои старики! Сердечно поздравляю вас с моим днем рождения. Желаю вам от меня больших радостей, а самому себе долгих лет счастья и отменного здоровья.

Подошел, поцеловал каждого из них в обе щеки. Они ждали напряженно, не произнося ни слова.

Наконец наступил долгожданный момент.

— Разрешите подарить вам на память об этом дне самое-самое для меня дорогое.

И Шлепа торжественно вручил Гешке и Леньке по одинаковому пакету.

— Ну-ка посмотрим, что у тебя самое-самое дорогое! — Гешка, предвкушая приятный сюрприз, спешно отшвыривал бумажные листы.

Под ними оказалась картонная коробка.

В картонной коробке опять бумага — белая, тонкая, прозрачная.

А в бумаге…

— Ой! — не удержался Ленька от возгласа разочарования.

— Цветы какие-то! — Гешка еще шарил в коробке: может, на дне лежит что-нибудь маленькое, но ценное.

Ничего!

Шлепа тронул цветы. По-особому тронул: нежно, растроганно.

— Сам садил, своими собственными руками. Сам поливал, сам вырастил. Нюхайте на здоровье, старики, вспоминайте меня. А еще лучше — засушите. У них лепесточки бархатненькие, стебелечки шелковистенькие…

Гешка и Ленька смотрели на Шлепу во все глаза. Ошиблись они! Со Шлепой, оказывается, здесь тоже произошли перемены, очень важные перемены. Хоть он и говорит, что каким был, таким и остался, но разве стал бы Шлепа, тот, прежний, в их дворе, с восторгом и умилением рассказывать о цветах? Для него, того Шлепы, цветы ровно ничего не значили. Сорвать, повертеть в пальцах и бросить. А то взять и забраться, когда никто не видит, на клумбу с цветами, высаженными жильцами всего дома…

Нет, Шлепа здесь, в будущем, тоже стал другим!

— Ой, Шлепа, Шлепочка, — шептал потрясенный Ленька.

— Ты все-таки изменился, Шлепа, — Гешка пожал ему руку. — А за подарок большое-большое спасибо!

— Понравилось?

— Еще как! Лучшего и не придумаешь!

Гешкин взгляд предупреждал Леньку: посмей только сказать что-нибудь другое! Впрочем, нужды в этом не было.

Шлепа сиял.

А они оба, не выпуская цветы из рук, как по команде, повернулись в угол.

Там их ждала — не могла дождаться машина времени. Говорить она не умела, даже так, как Борик. Но каждая ее молекула, каждый атом прямо-таки дрожали от нетерпения.