Класс, в котором мы сидим, хорошо освещён электрическим фонарём, висящим на улице как раз напротив окна. Здесь так светло, что можно даже читать.

Виктор толкает меня локтем в бок и выразительным жестом показывает на часы. Половина десятого. Пора кончать заседание.

Мысленно перебираю вопросы, которые хотел поставить сегодня перед членами подпольного комитета. Не упустить бы что-нибудь! Комсомольской организацией этого города я руковожу сравнительно недолго и ещё не могу похвалиться глубоким знанием местных условий.

Создание новой комсомольской ячейки в паровозном депо… Поддержка забастовавших подмастерьев мебельной фабрики Нейгауза… Изучение комсомольцами Краткого курса истории коммунистической партии… Кажется, всё? Ах, да!

– Ещё одно, товарищи. Необходимо подобрать трёх толковых парней для работы среди батраков нашего уезда. Лучше всего таких, которые хорошо знают деревенскую жизнь.

– Ясно!

– Когда подберёте, сообщите. Я дам вам явки для каждого из них. Имейте только в виду: работа сложная, тонкая, требует большой выдержки. Новичков ни в коем случае посылать нельзя.

Виктор проявляет всё большее и большее нетерпение. Но теперь осталось лишь условиться о следующей встрече.

– Соберёмся через две недели, в пятницу. Время старое. Устраивает?

– Снова здесь?

– Да. А разве неудобно?

Организатор первого подрайона Суровый весело усмехается. Суровый – его подпольное имя. Оно никак не вяжется с жизнерадостным, превесёлым характером этого парня.

– Что вы! Наоборот! Ни у одной нашей ячейки нет такого убежища. Всю зиму встречались по разным подвалам, да на огородах за городом. В такую стужу-то! Но теперь легче будет – лето! Возьмём с собой продовольствия, ну, ещё по бутылке водки для отвода глаз – и никакой шпик не придерётся. Пикник – и баста.

– Дело хорошее, но только не очень увлекайтесь, – предупреждаю я. – Малейшее подозрение – и никакая водка вас не спасёт: сами ведь знаете, как ульманисовцы распоясались. Айзсарги так и рыщут в поисках «красных».

– Получим ли мы, наконец, советские газеты? – спрашивает Лия, маленькая, чернокудрая швея с большими мечтательными глазами. С виду такая хрупкая и болезненная, она – опытнейший подпольщик. – Так хочется почитать, что в них пишут. И не только нам. Когда обходим квартиры сочувствующих только и слышим: «А русской газеты у вас нет?»

Лия права, советские газеты нам очень нужны. Сейчас, когда в мире разгорается пламя войны, каждому хочется знать правду. А разве узнаешь её из ульманисовской жёлтой прессы?

– Как ты спрашиваешь такие вещи, Лия? – Виктор нервничает и потому говорит немного резко. – Ты же сама прекрасно знаешь, что советские газеты взять неоткуда. В киоске на вокзале они есть, но попробуй купи! Там вечно торчат шпики. Помнишь, что случилось с Борисом? Он до сих пор за решёткой…

Это было ещё до того, как организация прислала меня сюда из Риги. По рассказам товарищей Борис, член одной из подпольных ячеек, принял за чистую монету двуличные заявления Ульманиса о дружбе с Советским: Союзом. Он пытался купить в киоске советскую газету и тотчас же был арестован охранниками.

– Я сама знаю, что в киоске не купить, – спокойно отвечает Лия. – Но может быть каким-либо другим путём можно достать? – опять обращается она ко мне.

У меня есть некоторые соображения. Но пока рано ещё говорить об этом.

– Ничего не могу обещать, Лия. Но как только достану, ты получишь в первую очередь.

– И на этом спасибо.

В голосе Лии слышно разочарование. Кажется, она не особенно надеется на мои обещания.

– А теперь – расходиться! Суровый, выйдешь вместе с Лией.

Мы прощаемся. Суровый с комичной серьёзностью подхватывает Лию под руку. Виктор провожает их. Иначе в темноте они не найдут выход в лабиринте лестниц и коридоров.

Остаюсь один и ожидаю возвращения Виктора. Нужно ещё с ним поговорить.

Виктор просто молодец, что смог раздобыть у своей матери, школьной сторожихи ключи от входных дверей школы и от этого класса. Здесь мы собираемся в относительной безопасности. Можно обо всём спокойно поговорить без риска быть услышанными. Одно только неудобство. Каждый вечер в десять часов сторожиха обходит всю школу. «Воров пугать», – как говорит она. К этому времени нас уже не должно быть здесь. Мать Виктора добросовестно выполняет свои служебные обязанности.

Ей сказано: не должно быть никого в школе после занятий. Разразится страшный скандал, если она узнает, что Виктор со своими товарищами нарушает этот запрет школьных властей. И нам больше никогда не отыскать такого удобного места.

В коридоре скрипят половицы. Виктор возвращается обратно.

– Пройдём во двор, Имант. Боюсь, как бы не нагрянула мать. Что-то она сегодня беспокойная очень.

В школьном дворе есть чудесный уголок. Густые кусты черёмухи, сирени, цветочные клумбы. Ночные фиалки расточают свой пьянящий аромат. И тут же низенькая скамеечка. С наступлением весны мы с Виктором часто сидим здесь после работы.

Я первый нарушаю молчание.

– Лия права. Нужно раздобыть советские газеты. Виктор с удивлением смотрит на меня:

– Конечно, нужно. Разве я против? Но как их раздобыть? Это невозможно.

– Кажется, я придумал. Расскажи-ка мне ещё раз, да подробнее, как был арестован Борис.

– Борис подошёл к киоску и попросил газету. Киоскёр дал ему «Известия», он уплатил, сложил газету, сунул в карман пальто и пошёл. Не успел пройти и квартал, как к нему подошёл шпик и потребовал показать, что у него в кармане. Борис спокойно вытащил газету. Шпик вырвал её из рук Бориса, изорвал в мелкие клочья, а Бориса потащил за собой… Вот и всё, что мне известно.

– Значит, шпик наблюдал за киоском.

– Конечно! И по сей день господа из охранки торчат там. Только больше им никого не поймать.

– И всё-таки сегодня мы с тобой попробуем купить в этом киоске все советские газеты, сколько там имеется. У тебя есть деньги, Виктор?

Его глаза круглеют от изумления. Он, видимо, считает, что я рехнулся. Самим идти в лапы к шпикам!

– Сколько у тебя денег? – повторяю свой вопрос.

– Пять латов. Вчера была получка…

– У тебя пять, да у меня семь. Значит, шестьдесят газет. Ну что ж, на первый случай неплохо, а?.. Послушай, Виктор, сделаем так…

Подробно излагаю свой план, Виктор слушает, широко раскрыв глаза. Он не даёт мне даже договорить до конца и стремительно вскакивает со скамейки.

– Вот здорово!.. Идём, чего же ты ждёшь?

Но тут же лицо его вытягивается.

– Послушай, а если там не один шпик, а несколько?

– Тогда ничего не выйдет. Но мне кажется, в эти часы там обычно остаётся один. Несколько вечеров подряд я нарочно проходил мимо киоска и замечал только одного.

Виктор снова хватает меня за руку.

– Пошли!

– Не спеши, горячая голова! Нужно договориться, что будем делать с газетами.

Но вот, наконец, мы условились обо всём.

– Пошли, скорей! Закроют же киоск, – торопит меня Виктор.

– Прямо, как маленький!.. Ты ведь знаешь, что киоск открыт до двенадцати ночи. А теперь ведь ещё только десять.

И как будто в подтверждение моих слов у школьной двери раздаётся звон ключей. Это мать Виктора начинает обход своих владений.

– Мама, я провожу Иманта, – кричит ей Виктор.

– Иди, сынок. Только долго не задерживайся. Что-то сегодня в городе неспокойно.

Ни я, ни Виктор не обращаем внимания на эти слова: известно, мать! Всегда ей чудится опасность, когда родное дитятко выходит из дому. Даже если этому дитятке уже двадцать лет и плечи у него – косая сажень.

Но когда выходим на центральную улицу, мне вспоминаются слова сторожихи. Действительно, в городе чувствуется необычное оживление. Взад и вперёд снуют автомашины городских заправил. Около префектуры и почты стоят полицейские, вооруженные винтовками – явление совершенно небывалое.

– Может быть, отложим, – обращаюсь я к Другу. – Не нравится мне этот спектакль.

– Вот ещё! – возражает Виктор. – Одним полицейским меньше или больше – какое это имеет значение. Раз взялись – надо довести до конца.

Мне ничего не остаётся, как согласиться с ним. Благоразумнее, конечно, сегодня ничего не предпринимать. Но попытаться можно. В конце концов, в любой момент смогу дать отбой, если замечу непосредственную опасность.

Подходим к зданию вокзала. Газетный киоск от нас метрах в ста. Толстый, усатый, как морж, киоскёр в белом фартуке дремлет, подперев кулаком голову, в своей фанерной будке. Невдалеке стоит унылый малый в засаленной шляпе. Разве только слепой не признает в нём филёра (филёр – полицейский агент, сыщик, шпик). Больше никого поблизости не видно. Нам, кажется, повезло.

– Давай, – тихонько говорю Виктору.

Сам останавливаюсь у витрины с различными дешёвенькими побрякушками и искоса наблюдаю за ним.

Решительным шагом Виктор подходит к киоску.

– Эй, хозяин, – будит он усача. – Дайте-ка мне эту… как её… «Известия».

Унылая фигура моментально преображается. Теперь у шпика удивительное сходство с охотничьим псом, застывшим при виде добычи. Киоскёр заметно удивлён.

– Вам советскую газету? – спрашивает он, видимо, желая убедиться в том, что не ослышался.

– Да, да, именно советскую, – громко подтверждает Виктор.

Пожав плечами, киоскёр начинает рыться в большом свертке газет. Но Виктор не ждёт. Кинув на прилавок мелочь, он быстро подхватывает лежащую поближе к нему «Яунакас зиняс», складывает её, засовывает в карман и, оглянувшись по сторонам, быстрыми шагами уходит в противоположную от меня сторону.

Шпик, как стрела, выпущенная из лука, бросается за ним в погоню. Виктор убыстряет шаг. Вскоре оба они исчезают из глаз.

Да, филёр сегодня будет проклинать свою судьбу! Виктор – отличный спортсмен, и бег на длинные дистанции – как раз его конёк.

Настаёт мой черёд. Подхожу к киоску. Усач с «Известиями» в руках, перегнувшись через прилавок, удивлённо смотрит вслед необычному клиенту.

– Потом досмотрите, папаша, – обращаюсь к нему. – Скажите-ка лучше, сколько у вас всего советских газет.

Киоскёр, быстро сообразив, в чём дело, широко улыбается.

– Вместе со вчерашними пятьдесят штук. Завернуть?

– Сделайте одолжение.

Уплачиваю десять латов и получаю объёмистый пакет.

– Здорово вы его провели, – подмигивает мне киоскёр. – И знаете что, – он склоняется над самым моим ухом, – если интересуетесь советскими газетами, то приходите в следующий раз к шести часам утра. Эти господа редко бывают к открытию киоска. Они обычно опаздывают минут на двадцать.

– Спасибо…

От газетного киоска направляюсь в Дубровинский сад. Там, в одной из боковых аллеек, как и было условлено, встречаю Виктора.

– Ну как? – спрашивает он. Вместо ответа показываю ему пакет. – А у тебя?

– Благополучно. Но знаешь, достойный противник попался. Неплохо бегает.

– Значит, всё-таки догнал тебя?

– Да я и не пытался убежать. Просто быстро шёл. Когда услышал за собой пыхтение, обернулся и спросил с участием: «Вам плохо, господин?» А он в ответ хрипит, задыхаясь: «Я… из… по… политической полиции… Газету сюда!» Пожал плечами, вынул «Яунакас зиняс» и подал ему. «Другую, советскую!», говорит. Я тут благородное негодование разыграл. Мол, честного человека оскорбляете и всё такое прочее. Дал себя обыскать. Он прямо зелёный сделался, когда понял, что промахнулся. Извинился передо мной, даже шляпу снял. Словом, я остался им вполне доволен. Не знаю только, как он мной.

Передаю Виктору газеты.

– Ночью дома не держи. Могут нагрянуть с обыском. Лучше всего спрячь где-нибудь в школе, а завтра после работы передай Лие и Суровому. И предупреди их, чтобы берегли. Через неделю пусть вернут все до единого экземпляра. Передадим газеты в уездный комитет – они нужны и на деревне.

Мне хочется ещё посидеть с Виктором, потолковать, помечтать о том времени, когда будем читать советские газеты не таясь, не скрываясь, а свободно, как полноправные читатели и граждане. Но надо идти. Мне нельзя поздно возвращаться домой. Я снимаю пустующую комнату для прислуги в семье зубного врача Лангсмана. Хозяева укладываются в двенадцатом часу и не любят, когда их беспокоят.

Уславливаюсь с Виктором о следующей встрече, и мы расстаёмся.

Когда я подхожу к дому, часы на ратуше бьют полдвенадцатого. Опять Лангсман будет ворчать.

Но хозяева ещё не спят. Дверь открывает сам зубной врач.

– У вас гость из Риги, – недовольным тоном говорит он. – Ждёт в комнате.

Гость? Из Риги? Неужели отец?

Быстро прохожу через кухню в свою каморку. Навстречу со стула поднимается старый знакомый.

– Силис!

Мы крепко обнимаемся. Вот уж действительно нежданный гость!

– Где ты так долго шляешься по ночам? Жди тебя тут, – укоризненно говорит Силис, когда мы, наконец, усаживаемся: он – на мой единственный стул, я – на кровать. – Уж не влюбился ли ты?

Силис всё такой же шутник, каким и был.

– Влюбился, Силис, что поделаешь, – отвечаю ему в тон. – И знаешь в кого? В одного усатого дядьку. Он меня сегодня советскими газетами снабдил.

– Да ну!?

Не скрывая гордости, рассказываю ему про сегодняшнее приключение.

– Молодцы! Здорово придумали! – говорит он с восторгом.

Но нет! Не искренний у него тон. Уж я-то слишком хорошо знаю Силиса, чтобы поверить этому восторгу. В его глазах плутовской огонёк. Ручаюсь, он сейчас преподнесёт сногсшибательную новость.

– Сдаюсь! Не томи, выкладывай, что у тебя есть. Я же вижу по твоим глазам. А! Наверное, ты сам привёз нам целую кипу советских газет.

Силис громко смеётся.

– Ты почти угадал, Имант. С завтрашнего дня мы начнём регулярно получ-ать советские газеты. И журналы. И книги. И всё, что хочешь!

Он встаёт и берёт меня за плечи.

– Настал наш час, дорогой товарищ!

По всему моему телу пробегает горячая волна. Неужели…

– Говори, говори же!

– Имант, сегодня Красная Армия вошла в Литву, а завтра утром будет у нас.

– Красная Армия?

Сердце бешено колотится в груди. Так ведь это же… Неужели приходит конец всем мучениям народа, всему чёрному царству фашистов?

Нет, не может быть! Силис, наверное, опять разыгрывает меня. Хватаю его за руку.

– Слушай, такими вещами не шутят…

Сам не узнаю своего голоса. Он хриплый, прерывающийся…

– Да я не шучу, чудак ты этакий. Завтра, – он смотрит на часы, – нет, уже сегодня, самое позднее в шесть часов утра, части Красной Армии будут подходить к городу. Можешь отправляться на мост и встречать советских воинов.

Значит, правда!

Обнимаю и крепко целую вестника свободы.

– Силис, милый, какое счастье! Ты понимаешь, мы осуществим то, за что боролись.

Во мне всё поёт и ликует. Свобода! Теперь я готов горы свернуть.

– Я здесь проездом, -говорит Силис, когда мы опять усаживаемся. – Утром должен быть на советской границе. Поезд уходит через полчаса, и мне нужно идти. Так вот, слушай. Городской комитет партии я уже известил. Принято решение: встречать Красную Армию у моста. Сбор – к пяти часам утра. Тебе поручено сообщить всем своим. Только учти, Имант, полицейские, айзсарги вооружаются. Они, наверное, попытаются помешать встрече. Могут быть кровавые стычки. Так что будьте осторожны.

– Ну, теперь их песенка спета.

Крепко сжимаю кулаки. Пусть только попробуют что-нибудь предпринять.

* * *

Двумя часами позже в просторной подвальной квартире Виктора собираются комсомольцы – члены подпольных ячеек. Когда они узнают о предстоящем приходе Красной Армии, начинается что-то неописуемое. Восклицания, шум, смех… Незнакомые между собой юноши и девушки обнимаются, целуются, поздравляют друг друга. Суровый выхватывает из кармана губную гармонику, и вот уже звучит мелодия песни .«Широка страна моя родная». Её подхватывают все присутствующие – кто на латышском, кто на русском языке.

Я отчаянно машу руками, пытаясь успокоить комсомольцев. Но ничего не помогает.

– Качать его! Качать! – провозглашает кто-то.

Мгновение – и я лечу к потолку. Меня подбрасывают десятки рук.

Наконец, с трудом удаётся установить относительную тишину. Объявляю о решении городского комитета партии организовать народную встречу Красной Армии.

– Теперь ваша задача, дорогие товарищи, обойти всех знакомых, всех соседей. Мы должны сообщить им радостную новость, призвать участвовать в встрече… В пять часов у моста, друзья…

Квартира быстро пустеет. Остаёмся вдвоём: я и Виктор. Да ещё в соседней комнате похрапывает его мать. Ну и крепок же у неё сон, если она не проснулась от такого ужасного шума.

Виктор вскакивает с места:

– Не могу сидеть сложа руки. Ведь Красная Армия идёт к нам, Красная Армия! Надо что-то предпринять.

– Подождём половины пятого – и к мосту.

– Опять ждать! Знаешь что, – внезапно предлагает Виктор, – войдём навстречу Красной Армии. Через мост, а затем по шоссе и в сторону границы. Тогда мы их первыми встретим.

– Нет, Виктор, так не годится. Мы должны быть вместе со всеми.. Ведь решено – встречаем на мосту.

Но Виктор не успокаивается, нервничает, ходит из угла в угол теребя свою густую шевелюру. Внезапно он останавливается посреди комнаты.

– Имант! Имант! – кричит он во весь голос. – Дай слово, что ты согласишься!

Опять что-то надумал, неугомонный!

– Как же я могу дать слово, если не знаю, что потребуешь.

– Нет, ты согласишься, обязательно согласишься. Честное слово, я здорово придумал.

Он открывает ящик стола и вытаскивает оттуда тетрадку. Затем пишет в ней что-то карандашом.

– На вот. Смотри.

Громко читаю вслух:

– «Да здравствует Красная Армия!» Ну и что же?

– Не понимаешь?

– Не понимаю.

– Как ты считаешь, хорошо будет, если такая надпись появится на мосту? Представляешь, подходит Красная Армия и вдруг эта надпись. – Вон куда он клонит!

– Будет просто замечательно.

– Вот мы с тобой это и сделаем, – торжествует Виктор. Разрабатываем план действий. Разведённой красной краски у Виктора чуть ли не целая банка. Кисть тоже есть. Таким образом мы выходим из дома во всеоружии.

До моста отсюда всего лишь несколько кварталов. Быстро проходим по пустынным улицам. Во многих домах не спят. Освещены окна. Доносятся звуки голосов. Где-то во всю мощь пущен радиоприёмник:

Широка страна моя родная.

Много в ней лесов, полей и рек…

– Москву включили, – радуется Виктор. – Уже знают, не боятся больше!

Тихонько подпеваю музыке. Какое счастье!

Неподалёку вдруг раздаётся громкий выстрел. Мы останавливаемся.

– Радио выключить! – слышится грубый окрик. – Стрелять буду!

Тотчас же гремят подряд три выстрела. Звон бьющегося стекла. Радио смолкает. До нас доносятся взволнованные голоса и громкий заливистый детский плач.

Виктор схватывает меня за руку.

– Слышишь, – шепчет он, прерывисто дыша. – Стреляют, негодяи!

Да, оружие ульманисовцам выдали не для парада. Они сейчас мечутся в ярости. Они опасны, как обезумевшие звери Эта ночь ещё принадлежит им. Но утром, утром…

Мы идём быстрее. Вот и мост. Ярко горят электрические огни. У въезда размеренным шагом прохаживается полицейский с винтовкой в руке. Ну и чёрт с ним, пусть ходит! На той стороне он нас не увидит. Полицейский окидывает нас подозрительным взглядом, но не останавливает. Мы беспрепятственно проходим через мост.

На другом берегу реки начинается пригород. Здесь мост освещён не так ярко. Это нам на руку.

Первым на ферму лезет Виктор. Он встаёт на перила моста, подтягивается и оказывается на верхней перекладине.

– Давай скорей! – торопит он.

Но мне это не так просто сделать, как Виктору. Два года тюремного заключения не прошли даром. Я сильно ослаб и до сих пор не пришёл в себя. Кое-как взбираюсь до перекладины, но подтянуться у меня уже не хватает сил. Виктор приходит на помощь. И вот мы оба сидим верхом на стальной перекладине, шириной в полметра. Далеко внизу плещется Даугава.

– Начнём? – тихо спрашивает Виктор. Он уже вытащил из кармана банку с краской, откупорил её, приготовил кисть.

– Погоди, надо сначала подсчитать и разметить. Но ему не терпится поскорее приступить к работе.

– Вот ещё, бухгалтерией заниматься.

– Нет, Виктор, это не бухгалтерия. Надо сделать надпись аккуратно, красиво. «Долой Ульманиса» можно и кривыми буквами намалевать. А тут: «Да здравствует Красная Армия!» Понимаешь: Красная Армия? Эти слова, да ещё в такую минуту, нужно писать, как картину.

Отталкиваясь руками, ползу по перекладине с одного края до другого и считаю заклёпки. Затем снова возвращаюсь к Виктору.

– Ну вот, подсчитал. Между буквами два ряда заклёпок. С краёв по четыре ряда… Можно начинать.

Первым пишет Виктор. Он ложится на живот поперёк железной балки. Теперь его руки не заняты и он может свободно водить кистью по боковой стороне перекладины. Я поддерживаю Виктора за ремень. Увлёкшись работой, он может сорваться вниз.

Дело быстро продвигается вперёд. Мы уже добрались до середины балки. Наступает моя очередь. Виктор, кряхтя, снова садится верхом на перекладину и передаёт мне кисть.

И тут происходит неприятность. То ли он выпустил кисть из рук, то ли я сам так неловко взял её, но она вдруг летит вниз, гулко ударяется о стальную балку и падает на дощатый настил.

– Эй, кто там? – кричит полицейский с другого конца моста.- Кто там? – Он идёт в нашу сторону.

Ложимся плашмя на перекладину и затаиваем дыхание. Сейчас он подойдёт к тому месту, где лежит кисть.

К счастью, полицейский останавливается на середине моста. Постояв, он поворачивает обратно. Наверное решил, что ему послышалось.

Мы оба с облегчением вздыхаем. Но что же теперь делать? Чем писать? Виктор предлагает самый простой выход.

– Пальцами!

Это очень неудобно. Приходится страшно перегибаться и, повисая в самой неудобной позе, вырисовывать пальцами чуть ли не метровые буквы. Хорошо ещё, что у Виктора хватает сил, чтобы удерживать меня в таком положении. Теперь продвигаемся гораздо медленнее. То и дело останавливаюсь, чтобы передохнуть. Уже на востоке занимается заря, а до конца ещё далеко…

– Скорее, скорее, – торопит Виктор. – Нас увидят.

Тороплюсь изо всех сил. Лицо наливается кровью, в ушах стоит звон. Но время бежит ещё скорее. Когда заканчиваю последнюю букву, совсем уже светло. Удивительно, что нас ещё до сих пор не заметили.

– Ещё только восклицательный знак и всё!

Снова свешиваюсь с перекладины… и вижу прямо под собой запрокинутую кверху голову полицейского.

– Слазьте! Живо! – приказывает он. – А не то… Раздаётся сухой щелчок винтовочного затвора.

Нечего делать. Если не слезть, он будет стрелять. Спускаемся с перекладины на ферму, потом на перила. Слышу горячий шёпот Виктора:

– Я вырву у него винтовку, а ты беги…

– Не дури, – отвечаю ему. – Сейчас должны подойти ребята.

И вот мы стоим на мосту перед блюстителем порядка. Его маленькие, злые глазки впиваются в наши лица.

– Что вы от нас хотите? – говорю ему вызывающим тоном.- Почему угрожаете нам оружием?

Полицейский хлопает белесыми ресницами. Он не привык к такому тону. Я продолжаю наступать:

– Попробуйте только тронуть. Тогда вам не снести головы! Сейчас сюда придёт Красная Армия.

Ого! Я попал в самую точку. У полицейского широко раскрываются глаза и отвисает нижняя челюсть. Он опускает свой карабин.

– Что? Что такое? – заикаясь, спрашивает он. – Красная Армия? Какая Красная Армия?

Вот как! Значит, он ничего не знает.

– Нам сказали, что коммунисты готовят восстание к сегодняшнему утру, – совсем растерявшись, продолжает полицейский. – А Красная Армия… об этом я ничего не знаю.

– Да, да! Красная Армия! – торжествует Виктор. – Теперь народ вам покажет! Крышка вашему царству! За всё ответите!

– Да что вы, ребята… я… я… ничего плохого не сделал, – бормочет полицейский в полном замешательстве.

Теперь я с особой остротой ощущаю радость и гордость за Красную Армию, за нашу Красную Армию. Какая же у неё сила, если одна только весть о её приходе приводит в смятение врагов!

Со стороны города доносится многоголосый шум. Из прилегающих к мосту улиц выходит большая группа людей, за ней вторая. Ещё, ещё, ещё… Группы сливаются в одну мощную колонну демонстрантов. Впереди трое мужчин несут огромный флаг. Красный флаг!

Вот и дождались мы светлого часа. Вышел на улицу трудящийся люд, настоящий хозяин страны. Идут встречать армию-освободительницу рабочие предприятий города. Идут их жёны и дети. Идут крестьяне с пригородов. Идут мастеровые, ремесленники. Идёт молодёжь. Идут без конца. Мост гудит под ногами тысяч демонстрантов.

Вот и наши: Лия, Суровый… Счастливые, улыбающиеся лица. Мы с Виктором присоединяемся к колонне. Нас радостно приветствуют друзья.

– Где же это вы пропадаете? – спрашивает Суровый. – Шли бы с нами, видели бы, как улепётывали айзсарги.

Оказывается, вооружённые ульманисовцы пытались не пропустить демонстрацию к мосту. Но разве можно удержать поднявшийся народ! Получилось наоборот. Самим фашистам пришлось спасаться бегством.

В голове колонны кто-то оборачивается и замечает приветственную надпись. В золотых лучах утреннего солнца ярко сверкают буквы: «Да здравствует Красная Армия».

– Смотрите, смотрите! Вот молодцы!

– Славно встречает наш город Красную Армию.

– Это, наверное, комсомольцы! – несутся возгласы.

И вдруг всё смолкает. В наступившей тишине явственно слышится рокот моторов. Они!

Не чувствуя под собой ног, бросаюсь вперёд к повороту дороги. И вот передо мной могучие боевые машины. Как яркие костры пламенеют на их бортах красные звёзды. Танки! Советские танки!

Кончилась ночь. Над моей родиной встаёт утро свободы.