Глава 14
Двое арабов торговались настойчиво и упрямо: или все, или ничего. Без ракетных установок они отказывались покупать пятьдесят автоматов и пятьсот гранат. Тем самым они загоняли Леклерка в угол.
Как и многие другие торговцы оружием, он имел полуофициальное прикрытие. Его обеспечивали структуры, курировавшие национальную оборонную промышленность. Человек, с которым Леклерк был связан в министерстве, откровенно сказал, что этим арабам продавать ракетные установки нельзя. Это условие чисто политического характера. Хотя специальный сертификат удостоверял, что конечным пользователем установок будет небольшое государство Персидского залива, в соответствии с условиями отгрузки товар должен быть доставлен в Бейрут. А это означало, что грузополучателем мог оказаться кто угодно – левые или правые экстремисты, фалангисты. Организация освобождения Палестины или четвертый отряд ливанских бойскаутов.
Леклерк вздохнул: предстоял еще один неприятный разговор с его человеком из министерства.
– Возможно, пару установок я смог бы вам достать, – сказал он арабу с лицом хищной птицы, который выглядел постарше.
– Но нам нужно как минимум шесть, мсье Леклерк, – сказал он на прекрасном французском языке. – В противном случае мы передадим наш заказ в другую фирму, возможно, в Монте-Карло.
Леклерк снова вздохнул и мысленно выругался. Этот проклятый американец из Монте-Карло хотел весь бизнес под себя подмять. Уж он-то точно продаст им ракетные установки, причем в таком количестве, что хоть третью мировую войну развязывай.
– Хорошо, я выясню, что можно сделать. – Он встал из-за стола. – Позвоните мне завтра в одиннадцать утра.
Они обменялись рукопожатиями, и Леклерк проводил их до дверей кабинета.
Кризи сидел в приемной и листал какой-то журнал.
– Проходи, – сказал Леклерк. – Я сейчас приду.
Когда хозяин кабинета вернулся, Кризи рассматривал фотографии различных видов оружия, которыми были увешаны все стены. Француз указал ему на стул, а сам сел на свое место за письменным столом. Они долго и пристально смотрели друг на друга. Первым нарушил неловкое молчание Леклерк.
– Выглядишь ты отлично. Не сравнить с нашей последней встречей.
– Тогда я был просто опустившимся алкашом, – коротко ответил Кризи.
Леклерк первым решил выяснить отношения.
– Зря ты сказал Гвидо, чтобы он на меня надавил и припугнул.
Леклерк был высоким, цветущим мужчиной, постриженным по последней моде, с ухоженными руками. Он начал немного полнеть, и этого уже не мог скрыть даже прекрасно сшитый темно-серый костюм. Теперь Леклерк был похож на удачливого биржевого дельца, но Кризи знал его еще в те годы, когда он был безжалостным наемником. Торговец оружием вздохнул и пожал плечами.
– Кризи, друзьями мы не были никогда. Но так сложилось не по моей вине. К тому же я – твой должник, и с меня причитается по двум счетам: ты спас мне жизнь в Катанге, и одного этого уже вполне достаточно. Но я тебе обязан еще и за Родезию, где ты помог мне получить очень выгодный заказ – я на нем тогда прилично подзаработал. Так что я тебе с радостью помогу и без разговоров Гвидо о похоронах, как в цветном кино.
– За Родезию ты мне ничего не должен, – ответил Кризи. – Мне платили там как советнику. Просто так случилось, что ты смог предложить моему руководству то, в чем у него была тогда нужда.
– Хорошо, – согласился Леклерк, – но Катанга – совсем другое дело. Попытайся наконец смириться с тем фактом, что кроме Гвидо есть и другие люди, считающие тебя своим другом, вне зависимости от того, что ты сам по этому поводу думаешь.
В наступившей тишине Леклерк вдруг испытал чувство, близкое к потрясению: Кризи улыбнулся, улыбнулся широко и открыто.
– Ладно. Спасибо тебе, – сказал он. – Считай, что я твой намек понял.
Леклерк медленно приходил в себя, осознавая, что сидевший перед ним человек действительно сильно изменился. И дело было не только в его физической форме – француз знал Кризи в те годы, когда его тело было настолько отлаженным и совершенным механизмом, насколько это вообще можно себе представить. От него все еще исходила скрытая угроза, но такой искренней и открытой улыбки Леклерк никогда раньше на его лице не видел.
– Из того, о чем я тебя просил, у тебя есть все? – спросил Кризи.
– Да. Учитывая, что ты дал мне некоторую свободу действий, а оружие и оснащение тебе нужно самое разное, я подготовил несколько вариантов. Сам выберешь, что тебе больше подойдет. – Он взглянул на часы. – Давай сейчас пообедаем, а потом пойдем ко мне на склад. Мои люди тем временем все подготовят.
Кризи кивнул, но со стула не поднялся. Казалось, он о чем-то размышляет. Потом он принял решение.
– Скажи, Леклерк, у тебя есть связи, через которые можно достать липовые документы – паспорт, водительское удостоверение и тому подобное?
– Да, я могу это устроить. Какой страны?
– Французские, бельгийские, канадские, американские. В принципе, значения не имеет, важен только язык. Я сносно говорю по-французски, а по-английски – с сильным американским акцентом. Проблема в том, что мне эти документы понадобятся очень скоро – через четыре-пять дней, не позже.
Загибая пальцы, Леклерк стал считать.
– Самое простое – французские документы, – в конце концов ответил он, – но только при том условии, что во Франции ты ими пользоваться не будешь.
– Не буду, как и оружием. Даю тебе слово.
Леклерк кивнул.
– Гвидо уже говорил мне об этом. Фотографии у тебя с собой есть?
Кризи сунул руку во внутренний карман пиджака, вынул конверт и положил его на стол.
– Здесь двенадцать карточек. Мне нужны все документы, которые есть у любого француза в зарубежной поездке.
Леклерк взял конверт и, не раскрывая, бросил в ящик стола.
– Хорошо, сегодня вечером я узнаю, что и когда можно будет придумать. – Он слегка засмущался. – Это будет недешево, Кризи. Дело не во мне, пойми меня правильно. Я с тебя никаких комиссионных брать не собираюсь. Но придется платить еще и за срочность.
Кризи снова улыбнулся.
– Ладно, пойдем обедать.
Пока они шли к двери, Леклерк подумал, что, если Кризи ему еще раз улыбнется, он либо напьется до потери пульса, либо просто концы отдаст.
* * *
«Толетела» причалила в марсельской гавани прошлой ночью. Сойдя на берег, Кризи взял такси до железнодорожного вокзала, где в камере хранения забрал черный кожаный портфель. В привокзальном ресторане он нашел свободный столик, заказал кофе и вынул из кармана письмо Гвидо. Нашел там цифры кода числового замка и открыл портфель. Сверху в нем лежал большой конверт из толстой вощеной бумаги. В пакете был ключ, подробная карта Марселя и документы – паспорт и другие бумаги на имя Луиджи Ракки, импортера овощей из Амальфи, а также документы на фургончик «тойоту».
Кризи разложил перед собой карту Марселя, нашел на ней небольшой кружок, обведенный чернилами, и прочел инструкции, написанные на полях. После этого убрал все обратно в портфель и закрыл замок. Потягивая ароматный кофе, он внимательно оглядывал ресторанчик и перрон вокзала, который был хорошо виден сквозь стеклянные стены.
Но думал он в это время о Гвидо. Без помощи друга провести операцию было бы несравнимо труднее. Кризи знал, что Луиджи Ракка действительно существует и импортирует овощи, хотя и не подозревал о том, что имя его на время позаимствовали. Известно ему было и то, что фальшивый паспорт и другие документы изготовил самый известный неаполитанский специалист по подделкам, а такого рода мастерами Неаполь всегда славился. Кризи знал, что, когда окажется в Италии, все уже будет полностью подготовлено к проведению операции. Через неделю он начнет убивать своих врагов.
Должно быть, подумал Кризи, фургончик перегнал в Марсель Пьетро. Они с Гвидо, скорее всего, уже обсудили вопросы, связанные с их личной безопасностью, и все предусмотрели на то время, когда начнут разворачиваться события.
Он допил кофе и взял такси до центрального телеграфа. Там он получил две посылки, присланные из Парижа и Брюсселя. После этого нашел небольшую гостиницу и поселился там под именем Луиджи Ракки.
* * *
Их шаги по каменному полу гулким эхом отдавались в огромном помещении склада. Вдоль стен, опутанных лабиринтом труб, проводов, противопожарных приспособлений и устройств охранной сигнализации, стояли упакованные ящики разной величины. Кризи вдыхал знакомые запахи арсенала с медным привкусом смазки оружия. Вход в ту секцию, куда они направлялись, был закрыт тяжелыми металлическими шторами и стальными дверями на висячем замке.
Леклерк отпер ее и щелкнул выключателем. Замигали трубки люминесцентных лампочек над головой, осветив два длинных металлических стола – один пустой, а другой заваленный самым разным оружием и боевым снаряжением.
Леклерк остался стоять у двери, а Кризи прошел ко второму столу, разглядывая разложенное по типам и моделям оружие. Потом вернулся назад и остановился перед первой группой образцов – это были пистолеты. Леклерк тоже подошел к столу.
– Ты просил один сорок пятого калибра, а второй – поменьше и полегче. – Он сделал рукой широкий жест. – Выбирай, все перед тобой.
На столе лежало с дюжину моделей производства разных стран. Некоторые были с глушителями. Кризи выбрал «Кольт-1911» и английский «веблей» тридцать второго калибра. Леклерк с недоумением посмотрел на Кризи, когда тот остановил свой выбор на «веблее».
– Я тебя понимаю, – ответил на немой вопрос француза Кризи. – Он, конечно, немного устарел, зато надежный. Кроме того, я к нему привык. – Кризи повернулся и переложил оба пистолета на пустой стол, потом взял к ним два навинчивающихся глушителя и положил рядом. – Мне нужно по пятьсот патронов к каждому.
Леклерк сделал соответствующие пометки в блокноте. Они пошли дальше – к автоматам. Их было четыре образца – израильский «узи», английский «стерлинг», датский «мадсен» и тот, к которому у Кризи сразу же сама собой потянулась рука, – «ингрэм» десятой модели. Его металлический приклад находился в сложенном состоянии. Длина самого автомата составляла всего десять с половиной дюймов, он выглядел скорее как большого размера пистолет, а не как автомат, при том что скорострельность его превышала тысячу выстрелов в минуту.
– Ты им раньше когда-нибудь пользовался? – спросил Леклерк.
– Да, во Вьетнаме. Самое его главное преимущество – размер. Скорострельность у него великовата, но эта игрушка – именно то, что сейчас мне нужно. У тебя нет к нему глушителя?
– Через пару дней смогу достать.
– Отлично, – сказал Кризи и переложил автомат на второй стол. – К нему мне нужно восемь обойм и две тысячи патронов.
Дальше лежали снайперские винтовки – модифицированная М-14 с виверовским прицелом и английская Л-4 А-1 со стандартным прицелом тридцать второго номера. Кризи выбрал М-14.
– У нее двойная подача, – заметил он. – Я возьму к ней пару магазинов и обычную упаковку патронов.
Они перешли к ручным ракетным установкам.
– Здесь думать не о чем, – сказал Кризи. – Я могу взять только РПГ-7.
Леклерк усмехнулся и поднял со стола толстый цилиндр.
– Я бы миллион их мог продать, если б только смог столько достать.
Он взял цилиндр за оба конца и согнул – крепление посредине было отвинчено. Взглянув на устройство, Кризи удовлетворенно кивнул.
– Поражение «Д», – сказал он. – Тем лучше. Какая у ракет стандартная упаковка?
– Ящики по восемь или двенадцать штук, – ответил Леклерк, свинтив обе половины установки и положив ее рядом с «ингрэмом».
– Тогда – ящик с восемью ракетами, – проговорил Кризи, переходя к гранатам.
Он выбрал английские осколочные гранаты тридцать шестого номера и фосфорные восемьдесят седьмого.
– Твои ребята смогут смастерить упаковки по пятнадцать штук в каждой?
– За этим дело не станет, – ответил Леклерк.
Потом Кризи взял со стола двуствольное ружье, походившее на обрез, потому что стволы и приклад у него были укорочены. Он сломал его, заглянул в стволы на просвет, потом закрыл и положил вместе с гранатами.
– Мне надо к ней пару коробок патронов с дробью, – сказал он Леклерку, который тут же сделал в блокноте еще одну пометку.
После этого Кризи отобрал прибор ночного видения «трилукс», кинжал военного образца в ножнах и десантный жилет с массой карманов и креплений.
В самом конце стола на небольшом металлическом подносе лежало несколько странных небольших предметов.
– Самые последние модели, – сказал Леклерк. – Тебе, наверное, раньше с такого рода устройствами сталкиваться не доводилось.
Кризи вертел в руке небольшой продолговатый металлический цилиндр. С одного его конца на полдюйма выступала тоненькая иголочка.
– С таким типом детонатора я уже имел дело, только без таймера.
Леклерк взял с подноса металлический цилиндрик несколько другой конфигурации. Сбоку на нем выступали два зубчика, чем-то напоминавшие электрический штепсель. Развинтив цилиндрик, он показал Кризи кадмиевую сотовую батарейку и два небольших циферблата с делениями. Потом подключил таймер к детонатору. Длина устройства в собранном виде составляла меньше двух дюймов, а диаметр не превышал трех четвертей дюйма. На лице француза мелькнула легкая усмешка.
– Электроника очень все упростила. Гвидо просил меня достать килограмм пластиковой взрывчатки. Она уже тебя ждет, только хранится в другом месте.
– Хорошо, – сказал Кризи, внимательно оглядывая стол. – Это, пожалуй, все, что мне нужно.
Леклерк тоже смотрел на отобранное Кризи оружие. Снаряжать Кризи доставляло ему чисто профессиональное удовольствие. Он не знал, зачем старому знакомому понадобился весь этот арсенал, и не собирался расспрашивать его, ни минуты не сомневаясь, что узнает обо всем из итальянских газет в ближайшее время.
– Ты сможешь достать мне хорошую легкую наплечную кобуру для «веблея» и поясную – для «кольта»?
Леклерк кивнул.
– К «кольту» будет прилагаться обычная брезентовая.
– Прекрасно. – Кризи вынул сантиметр и блокнот. – У тебя здесь нет, случайно, под рукой складного метра? – спросил он.
– Конечно, есть.
Леклерк прошел в основное помещение хранилища за складной линейкой, а Кризи, пока он не вернулся, стал действовать с помощью гибкой полоски сантиметра.
* * *
– Куда тебя подбросить?
– Куда-нибудь поближе к бухте, где ловят рыбу.
Называть гостиницу Кризи не хотел. Хотя он и решил, что на Леклерка можно положиться, но старые привычки оказались сильнее.
Француз спросил:
– Чем-нибудь еще я могу тебе помочь в Марселе? Может быть, ты по женской ласке истосковался?
Кризи усмехнулся и покачал головой.
– Мне казалось, что ты оружием больше привык торговать.
– Брось, ты же сам прекрасно знаешь, как это бывает, – ответил Леклерк. – Когда тебе нужно что-то продать, ты из кожи вон вылезешь, чтобы заманить клиента и ублажить его. Хуже всего иметь дело с арабами – у них дома такая скука!
– Зато, думаю, они лучшие твои покупатели, – заметил Кризи. – Арабы столько воюют, что могут обеспечить заказами половину европейских военных заводов.
– Так оно и есть, – пробурчал Леклерк. – А дальше будет еще лучше – или хуже, это зависит от точки зрения. Исламское возрождение означает не что иное, как новые войны. Это вера неистовая, призывающая к насилию. – Он взглянул на Кризи. – Там кроме торговцев оружием могут пригодиться люди твоего склада. Для воинов вроде тебя работы там – непочатый край.
Кризи пожал плечами.
– Может быть.
Они затормозили у причала, и Кризи распахнул дверцу автомобиля.
– Значит, до десяти вечера в четверг, – сказал он на прощанье.
Леклерк кивнул.
– Я буду ждать.
* * *
Взглянув на карту Марселя, Кризи попросил водителя такси подбросить его до угла улицы Сент-Оноре. В гостинице он переоделся и теперь – в джинсах и джинсовой рубашке – больше походил на рабочего человека. Американец смотрел по сторонам, пока машина везла его на восток. Марсель ему нравился. В этом городе было легко затеряться. Каждый здесь занимался только своими делами. Город был настоящим раем для торговцев наркотиками и оружием и просто для тех, кому хотелось, чтобы по той или иной причине их оставили в покое.
Машина остановилась, Кризи расплатился с водителем и минут десять шел до перекрестка с улицей Катина. Там он несколько минут стоял, наблюдая за прохожими.
Это была самая окраина города, где жили в основном рабочие. Обшарпанные жилые дома, небольшие мастерские и фабрики. Неподалеку в ряд стояло несколько запертых гаражей. Он подошел к гаражу под номером 11, не оглядываясь, сунул ключ в замочную скважину, отпер дверь и вошел внутрь. Потом включил свет и закрыл дверь.
Почти все пространство гаража занимал темно-серый микроавтобус «тойота». С одного бока шла надпись, сделанная черными буквами: «Луиджи Ракка – торговля овощами».
Фургончик выглядел изрядно потрепанным, но Кризи знал, что его двигатель и подвеска в идеальном состоянии. Он отворил заднюю дверцу. На полу лежал смотанный электрический провод с штепсельной вилкой на конце. Он чуть улыбнулся предусмотрительности Гвидо, взял вилку и воткнул ее в розетку, вмонтированную в стену гаража. В машине ярко вспыхнула лампочка, осветив все, что там лежало: длинные доски, несколько мешков с обрезками ситца, большой рулон толстого войлока, деревянная скамья с прикрученными к ней тисками и большой набор инструментов. Кризи вынул все это из кузова и сложил позади машины, потом внимательно осмотрел переборку, отделявшую кузов от кабины. Достав из ящика с инструментами отвертку, он осторожно, чтобы не поцарапать краску, отвинтил шурупы, которыми крепилась фальшивая панель. Она легко отошла, открыв пустое пространство. По ширине и высоте оно соответствовало габаритам кузова. Кризи довольно хмыкнул, аккуратно снял ложную переборку и прислонил к стене гаража. После этого он вынул из кармана сантиметр и блокнот и измерил точный объем секретного отсека.
Сравнив полученные результаты с записями, сделанными на складе Леклерка, Кризи набросал приблизительный план размещения своего груза в отсеке и приклеил листок к внутренней стороне двери гаража.
Следующие два часа он измерял доски и распиливал их небольшой ручной пилой.
Время от времени он делал перерыв, и так как уже стемнело, он минут по десять прогуливался около гаража, чтобы подышать прохладным ночным воздухом и слегка проветрить мозги. Закончив все дела в гараже, он поужинал в небольшом уютном бистро.
В восемь утра на следующий день Кризи снова был в гараже. Там он проработал до полудня, потом пошел обедать в то же самое бистро. Блюда в нем были незамысловатые, но приготовленные из свежих продуктов. Его рабочая одежда и разговорный французский язык оказались очень к месту, делая Кризи похожим на большинство обычных завсегдатаев бистро.
К середине дня он закончил возиться с досками и стал устанавливать распиленные куски в секретном отсеке. Сначала он вставил тяжелую раму, потом принялся за перегородки, точно их укрепляя в намеченных местах. После этого он отошел на пару шагов назад и критическим взглядом окинул результаты своего труда. Отсек напоминал гигантскую детскую головоломку. В четверг Кризи должен заполнить все образовавшиеся ячейки.
Вернувшись в гостиницу, он нашел в адресной книге телефон агентства по аренде автомобилей и договорился о найме на сутки грузового фургончика «фиат» на имя Луиджи Ракки.
* * *
Леклерк ждал его вместе с одним из своих людей. Больше на улице никого не было. В самом начале одиннадцатого из-за угла выехал темно-синий «фиат» и остановился в сотне метров от них. Кризи дважды мигнул фарами и выключил ближний свет.
– Иди к другому углу и жди там, – сказал Леклерк своему малому. – Обратно не возвращайся, пока «фиат» не уедет.
Когда часовой исчез в сгущавшихся сумерках, фургончик подъехал ближе.
– Как дела? – спросил Кризи, вылезая из кабины.
– Все в порядке, – ответил Леклерк и стал отпирать склад.
Сразу же за дверью, на автопогрузчике стояли три деревянных ящика, каждый из которых был, соответственно, помечен буквами «А», «Б» и «В». Леклерк пояснил:
– Здесь – амуниция, здесь – оружие, а здесь – остальное снаряжение.
Через пару минут все три ящика были погружены в фургончик, и Кризи снова сел за руль. Леклерк сказал:
– Завтра днем приезжай ко мне в контору. Все твои бумаги будут готовы.
Минут сорок Кризи петлял по городу. Потом, убедившись, что за ним никто не следит, он доехал до улицы Катина и припарковался метрах в пятидесяти от гаража. Заглушив двигатель и выключив подфарники, он сидел в машине минут тридцать, прислушиваясь и наблюдая за тем, что происходит вокруг. Потом снова завел машину и поставил ее так, что дверца фургончика уперлась в ворота гаража. Он быстро перенес три ящика из грузового отсека «фиата» в гараж. Потом запер ворота и поехал к себе в гостиницу, не забывая все время поглядывать в зеркальце заднего обзора.
Рано утром на следующий день он вернул арендованный фургончик и к девяти часам снова был в гараже. Сняв крышки со всех трех ящиков, Кризи по очереди положил оружие, коробки с амуницией, боеприпасами и гранатами на заранее подготовленные места в секретном отсеке. Потом лоскутными обрезками заложил все оставшиеся пустоты между грузом и стенками переборок и укрыл весь отсек толстым слоем войлока. Аккуратно прислонил к нему фальшивую металлическую панель и осторожно, чтобы не повредить краску, завинтил все винты так, что перегородка встала на прежнее место. Кризи постучал по ней. Звук всюду был одинаково глухим. После этого он, перемещая вес тела, стал раскачивать фургончик на подвеске, проверяя, не сместился ли у него центр тяжести.
Все в порядке, решил он: оружие тщательно запаковано и готово к транспортировке.
* * *
Леклерк перебросил через стол конверт. Кризи взял его документы и пристально их осмотрел.
– Неплохо сделано, – сказал он. – Лучше, чем я ожидал. Сколько с меня?
– Фирма веников не вяжет, – как бы оправдываясь, сказал он. – Одиннадцать тысяч франков.
– Документы того стоят, – заметил Кризи и вынул из кармана толстую пачку денег. – Ты уже договорился с Гвидо о форме и сроках оплаты за весь остальной товар?
Леклерк кивнул.
– Он переведет деньги на мой счет в Брюсселе. – После небольшой паузы он добавил: – Я тебе все по себестоимости отдал – мне с тебя гроша лишнего не надо.
– Спасибо, – сказал Кризи и слегка улыбнулся. – Теперь мы квиты.
Леклерк тоже улыбнулся в ответ и встал.
– Неужели ты так дешево ценишь мою жизнь? Я бы за нее дал дороже.
Кризи поднял руку.
– Когда речь идет о том, чтобы добром расплатиться за добро, дело в жесте, а не в цене. Я, кстати, в курсе того, что ты сотрудничаешь с правительством. Мне бы не хотелось, чтобы о нашей сделке стало кому-нибудь известно. Если все-таки кто-нибудь на тебя надавит, придумай что-нибудь о моей работе на родезийцев. Что касается документов, о них не говори никому, даже Гвидо.
Леклерк усмехнулся.
– Понял. Когда надо, я могу выглядеть невинно, как агнец Божий. Удачи тебе, Кризи.
В дверях американец сказал:
– У тебя со мной было много хлопот. Я тебе за это очень признателен. Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, дай мне знать через Гвидо.
Леклерк собрался было сесть в свое кресло, но, выслушав Кризи, так и застыл, чуть согнув ноги и открыв рот. Потом медленно сел, откинулся на спинку и осенил себя крестным знамением. Все-таки случаются иногда на свете чудеса.
Глава 15
Гвидо стоял на террасе и смотрел в бинокль, как бело-голубой паром входит в гавань. Он нисколько не сомневался в том, что с документами все будет в порядке, но таможенники всегда осматривают автомобили, прибывающие на пароме из Марселя, самым тщательным образом.
С парома спустили сходни. На пристань хлынул поток частных машин, выстроенных полицией в три ряда. За ними съехало несколько грузовиков и трейлеров. Последним на пристани появился серый фургончик. Гвидо заметил, как Кризи вышел из кабины и со скучающим видом прислонился к микроавтобусу. Одет он был в джинсовый комбинезон, в руке держал большой конверт из плотной коричневатой бумаги, время от времени равнодушно похлопывая им себя по коленке.
Таможенник подошел к Кризи только минут через двадцать. К этому времени на террасу пансиона вышел Пьетро.
– Он приехал?
– Да, – буркнул Гвидо, не отрывая пристального взгляда от причала.
Таможенник внимательно просмотрел бумаги Кризи, потом обошел фургончик и остановился у его задней дверцы. Кризи открыл ее, чиновник вернул ему конверт с документами и влез в кузов. Казалось, прошла целая вечность, пока он не вынырнул из машины, держа что-то в руках. Гвидо напрягся и подался вперед, регулируя бинокль, чтобы четче видеть происходившее. В конце концов ему удалось разглядеть, что прихватил таможенник. Кризи с безразличным видом кивнул блюстителю закона, и Гвидо перевел дух.
– Что это у него? – спросил Пьетро.
– Арбуз! – ответил Гвидо. – Этот мерзавец выклянчил у Кризи арбуз.
Пьетро рассмеялся.
– Да, цену он запросил небольшую.
Серый фургончик медленно двинулся в направлении ворот. Там ждать пришлось недолго, через пару минут он выехал за территорию порта и влился в поток движения. Гвидо отнял бинокль от глаз и взглянул на часы.
– Он позвонит сюда в течение часа, и мы где-нибудь с ним пообедаем. Ты сам сможешь здесь по хозяйству управиться?
– Конечно, – ответил Пьетро. – Пожелай ему от меня удачи.
– Обязательно. Скоро она ему очень понадобится.
* * *
Гвидо вошел в ресторан, держа в руках брезентовую сумку. В дверях он на минуту остановился, чтобы глаза привыкли к полумраку. Был полдень, и кроме Кризи, сидевшего за угловым столиком, и скучающего официанта, в зале никого не было. Кризи встал, Гвидо подошел к нему, и они тепло обнялись.
– Пребывание на Гоцо пошло тебе на пользу, – сказал Гвидо, критически оглядев друга. – Ты лет десять там скинул.
Кризи улыбнулся.
– Тебе все приветы передают.
Они сели за столик и заказали легкий обед – салат и витые спагетти с рубленым мясом.
– В Марселе все прошло нормально? – спросил Гвидо, как только официант отошел.
– Все отлично, – ответил Кризи. – Леклерк очень мне помог. Сказал, что не надо было ему угрожать.
Гвидо ухмыльнулся.
– Ничего страшного, особого вреда это не принесло. Как там Надя?
Вопрос немного смутил Кризи.
– С ней все в порядке. А откуда ты знаешь?
– Птичка на хвосте принесла.
Гвидо рассказал другу о Надином телефонном звонке, о том, как он напрасно пытался убедить ее оставить свои замыслы и намерения.
– Да, это ее не остановило.
– Как она восприняла твой отъезд?
Кризи пожал плечами – реакция Нади озадачивала его самого.
– Как самое обычное дело. Никаких слез, никаких эмоций – странная она.
Подошел официант, поставил перед ними тарелки с едой и бутылку вина, потом вернулся в свой закуток.
– В Марсель я посылал Пьетро, – сказал Гвидо. – В основном это он по твоим делам бегал – и здесь, и в Риме, и в Милане.
– Хороший он парнишка, – с благодарностью заметил Кризи.
Какое-то время они ели в молчании. Кризи не надо было спрашивать Гвидо о том, насколько можно полагаться на Пьетро, но что-то сказать было необходимо.
– Ему, возможно, будет угрожать опасность.
Гвидо кивнул.
– Когда все начнется, я отошлю его на Гоцо, он там побудет, пока эта заваруха не кончится. Как-никак, отпуск свой он давно уже заработал.
– Да, ты прав, – согласился Кризи и повторил: – Он – очень неплохой паренек. Ты без него сможешь один управиться?
– На это время я закрою пансион, буду готовить только обеды и ужины для постоянных посетителей. Это легко.
Гвидо расстегнул сумку и вынул из нее пять связок ключей, две карты и тоненькую папку с бумагами. К каждой связке был прикреплен аккуратный ярлычок.
– Это – ключи от квартиры в Милане, – сказал он, – от коттеджа в Виджентино, расположенного сразу же за городом, от «Альфетты-ЖТ», от квартиры в Риме и «Рено-20», которое там для тебя арендовано.
Кризи взял ключи.
– Я теперь себя чувствую прямо как владелец недвижимости!
– Нет, ты всего лишь арендатор, – улыбнулся ему Гвидо. – Все это снято на три месяца. Срок действия договоров начался десять дней тому назад.
– Остались какие-нибудь концы, по которым можно было бы выйти на тебя?
Гвидо покачал головой.
– Это практически невозможно. Квартиры и коттедж снял Ремарк из Брюсселя. Действовал он под другим именем, причем между мною и им стоял еще один человек. Машины я арендовал от имени Луиджи Ракки. Он, кстати говоря, вдовец и сейчас гостит у дочери в Австралии. Раньше, чем через несколько месяцев, в Италию он не вернется.
Гвидо развернул карту и показал на ней обведенные кружочками квартиру в Милане и загородный коттедж.
– Дом стоит на отшибе, гараж запирается, «альфетта» – в гараже.
Потом он раскрыл карту Рима и показал Кризи, где находились квартира и гараж, расположенный в двух кварталах от нее. Там для Кризи был снят «рено».
– И в квартирах, и в загородном доме есть запасы консервов и все необходимое, чтобы прожить там какое-то время, а в случае нужды и спокойно отсидеться. – Он щелкнул пальцем по папке. – Все адреса ты найдешь здесь.
– Хорошо, – удовлетворенно сказал Кризи. – О зарядах не забыл?
Гвидо улыбнулся, сунул руку в сумку и вынул два небольших блестящих цилиндра. Кризи взял у него один и внимательно осмотрел.
Сделан он был из анодированного алюминия, длина его составляла около трех с половиной дюймов, диаметр – три четверти дюйма, концы скруглены. Кризи чуть надавил на концы, и цилиндр раскрылся посредине. Внутренняя его поверхность была такой же гладкой, как внешняя.
– Мне их здесь в одной мастерской выточили, – сказал Гвидо, взял цилиндрики у Кризи и положил их обратно в сумку. – Они чуть больше обычных, думаю, это будет не очень удобно.
Кризи едва заметно усмехнулся.
– Если он станет жаловаться, я ему искренне посочувствую.
Гвидо отложил в сторону ключи и карты, оставив перед собой лишь тонкую папку.
– Ты помнишь Верруа? – спросил он. – Из Легиона.
– Да, – сказал Кризи, – из Второго воздушно-десантного полка. Он участвовал в двух стычках, а потом ушел. Староват стал.
– Точно, – сказал Гвидо. – Так вот, он теперь здесь живет в Неаполе. После Легиона Верруа оказался на Сицилии и десять лет протрубил там на Кантареллу. Был одним из его мордоворотов. Пару лет назад его вышвырнули вон, он приехал сюда и стал жить в Неаполе со своей замужней дочерью. Он частенько заходит ко мне в пансион поесть. Любит вспоминать о прошлом. Я его поначалу с трудом узнал – он ушел вскоре после того, как я начал там службу. А тебя он помнит отлично. Мы часто о тебе говорили, он много рассказывал о войне во Вьетнаме.
Кризи кивнул.
– Он всегда был болтлив, даже в те годы. Надеюсь, о предстоящей операции ты ему ничего не сказал?
– Ничего. Но он сильно обижен на Кантареллу. Считает, что тот обошелся с ним по-свински. Хотя, откровенно говоря, мне кажется, что он вообще нытик. Когда я его слегка раскрутил, он мне много чего понарассказывал о вилле Колаччи и о том, как там все устроено. – Гвидо подвинул бумаги к Кризи. – Здесь все, что мне удалось узнать от него и из других источников.
Кризи раскрыл папку. Там была схема виллы, прилегавшей к ней территории и пояснения к плану.
Кризи взглянул на друга и сказал:
– Спасибо, Гвидо, ты мне этим очень помог.
Гвидо пожал плечами, подозвал официанта и велел принести им кофе.
– Я знаю, ты собираешься получать информацию по ходу дела, – сказал он. – Но, думаю, это тебе сэкономит немного времени.
– Ты прав, – не мог не признать Кризи, разглядывая схему виллы. – Вилла Колаччи – крепкий орешек, а выбирается Кантарелла из нее редко.
Гвидо усмехнулся.
– Когда он узнает, что ты начал на него охоту, он вообще носа наружу не высунет. У тебя есть уже какие-нибудь соображения о том, как его там взять?
– Кое-какие наметки есть, – уклончиво сказал Кризи, – но окончательно я все решу, только когда у меня будет достаточно информации.
На самом деле он уже точно знал, как проникнет на виллу. Он принял это решение после поездки в Палермо три месяца назад. Ему, конечно, надо было обсудить бы свой план с Гвидо, но у Кризи имелись основания для того, чтобы этого не делать.
– После того как я разделаюсь в Риме с Конти, действовать мне придется целиком на свой страх и риск. У меня не будет ни постоянной базы, ни каких бы то ни было контактов. Я не буду пользоваться ни легковушками, ни микроавтобусом. Тебе понятно почему?
– Вполне. Скорее всего, к тому времени и полиция, и Кантарелла уже будут знать, кто стоит за всеми убийствами. Они легко вычислят твои связи со мной и тогда, вполне вероятно, захотят задать мне несколько вполне конкретных вопросов. А рассказать им о том, что мне не известно, я не смогу никак.
Кризи кивнул.
– Если ты ничего не будешь знать, они это поймут. В таких ситуациях это всегда очень скоро становится ясно – у нас обоих достаточно опыта по части такого рода допросов. Так что, меньше будешь знать, спокойней будешь жить.
– Но себе этим ты жизнь очень осложнишь, – заметил Гвидо. – Господь свидетель – тебе и без того туго придется.
Американец усмехнулся.
– Ничего не поделаешь – надо будет импровизировать, мне это не впервой. Кстати, как мы с тобой сможем в случае чего связываться? Телефоном пользоваться мне бы не хотелось.
Гвидо указал на папку.
– Посмотришь на первой странице. Там я написал тебе номер почтового отделения в Неаполе, где я буду регулярно справляться о письмах до востребования. Пошли мне телеграмму с номером телефона и укажи время – я тебе перезвоню из города.
Кризи раскрыл папку и взглянул на указанный на обороте номер.
– Хорошо. Но если все пойдет гладко, я с тобой вообще связываться не буду, пока все не завершится.
Наступила долгая пауза.
– Ты настроен все так же решительно?
– Да. Ничего не изменилось. Мне так хочется их достать – аж руки чешутся.
– Мне казалось, Надя что-нибудь изменит, может быть, хоть ненависть твою сможет слегка притупить.
Кризи долго думал над словами Гвидо и над тем, как лучше ему ответить.
– Я люблю ее, Гвидо, а она – меня. Но это ровным счетом ничего не изменило. Все стало возможным только благодаря этому ребенку. Девочка как-то сумела мне показать, какими глазами нужно смотреть на жизнь. – Голос его звучал глухо. – Я обо всем рассказал Наде, и, как ни странно, она возненавидела этих людей так же сильно, как ненавижу их я. Никак не могу понять, что произошло – как будто мы вместе с ней должны это сделать, как будто я должен это сделать ради нее… – Кризи откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул, пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами. – Я прекрасно понимаю, что это – какое-то противоречие. Сейчас я вообще стараюсь о Наде не думать. – Он усмехнулся уголками губ. – Ты мне можешь поверить, Гвидо? Это же надо, как меня угораздило! Полтинник разменял, а влюбился, как мальчишка.
Гвидо лишь слегка покачал головой – ему стало очень грустно.
– Когда ты собираешься начинать?
– Сегодня я еду в Милан. Думаю, завтра рано утром доберусь до коттеджа. Прежде всего, мне надо разделаться с Раббиа и Сандри, но перед этим с одним из них надо будет немного потолковать, скорее всего с Раббиа. Он берет в основном физической силой, а соображает медленно. Расколется он скорее, чем Сандри. – Он слегка пожал плечами. – Несколько дней я за ним понаблюдаю, а потом возьму.
Кризи положил папку в сумку и застегнул «молнию». Оба мужчины встали.
– Иди первым, – сказал Гвидо.
– Ладно. Пожелай от меня Пьетро весело провести отпуск и за все его поблагодари.
– Обязательно, – ответил Гвидо. – Он просил пожелать тебе удачи.
Они обнялись. Кризи взял сумку и вышел из ресторана.
Глава 16
Джорджио Раббиа занимался своим делом. Работа у него была не пыльная. За последние два часа он обошел несколько баров в восточной части Милана. Вечерами по четвергам Раббиа всегда приходил за деньгами – у его хозяина четверг был днем сбора платежей.
Когда Раббиа начинал злиться, движения его становились быстрыми и точными. В такие моменты ему доставляло большое удовольствие задирать людей и потом избивать их. Он вполне годился для той работы, которую ему поручили, выполнял ее добросовестно и неторопливо, всегда следуя одним и тем же маршрутом.
Было уже за полночь. Он закончил обирать бары и теперь намеревался заняться клубами. Одет Раббиа был в кургузый пиджак, который придавал его и без того массивной фигуре еще большую внушительность. Под пиджаком с левого бока у него в заплечной кобуре болтался пистолет «беретта». С правой стороны была прикреплена мягкая замшевая сумка с клапаном, застегнутым специальным ремешком. Она была уже наполовину полной.
Раббиа припарковал свою «ланчию» перед ночным клубом «Папагайо» в том месте, где стоянка запрещена, и вышел из машины.
«Ланчия» составляла предмет его особой гордости – она была покрашена в серебристый металлик, оборудована стереосистемой фирмы «Браун» и музыкальным клаксоном. За задним сиденьем, прямо под стеклом была укреплена игрушечная такса – ее голова покачивалась в такт движению автомобиля. Это был подарок его любимой подружки.
Несмотря на то что в машине были дорогие и милые его сердцу вещи, он и не думал запирать дверцу или хотя бы вынимать ключ из замка зажигания – каждый автомобильный воришка в Милане отлично знал, кому принадлежит эта машина, и прекрасно представлял себе, что его ждет, если он на нее посягнет.
Бандит неспешно вошел в клуб, хотя и ощущал легкое нетерпение, поскольку всегда в соответствии с давно заведенным распорядком он именно здесь пропускал вечером первую рюмку.
Хозяин заметил Раббиа и немедленно подал знак бармену. К тому моменту, когда Раббиа подошел к стойке, его уже ожидала двойная порция виски. Он, смакуя, выпил напиток, внимательно оглядывая зал.
Несколько пар танцевали под аккомпанемент тапера, сидевшего за роялем. Мужчины в основном среднего возраста, до жути деловые. Их партнерши – молоденькие девушки из клуба. Хоть заведение это было не из дешевых, но пользовалось успехом. Взгляд его следил за девушкой, которая вышла из дамской комнаты и направлялась к столику. Высокая блондинка с пышной грудью. Раньше он ее не видел, значит, девушка работает здесь совсем недавно. Он завязал узелок на память – надо будет сказать хозяину клуба, чтобы тот как-нибудь днем прислал девушку к нему.
Раббиа допил виски, хозяин подошел к нему и передал внушительную пачку банкнот. Раббиа пересчитал деньги, засунул левую руку под пиджак, расстегнул ремешок и убрал их в замшевую сумку. Потом кивнул улыбавшемуся хозяину и указал подбородком в сторону девушки.
– Вот эта, новенькая. Пришлешь ее ко мне домой в понедельник к трем.
– Конечно, синьор Раббиа.
Выйдя на улицу, он полной грудью вдохнул свежий, прохладный воздух и пошел к «ланчии». Будь немного светлее, и будь он человеком более осмотрительным, он заметил бы, что такса под задним стеклом чуть кивала головой.
Он сел в машину и уже собрался повернуть ключ в замке зажигания, когда почувствовал на шее холодок металла и услышал ледяной голос:
– Замри и не двигайся.
Он опешил от удивления.
– Да ты знаешь, кто я такой?
– Ты – Джорджио Раббиа, и если еще вякнешь хоть слово, оно в твоей жизни станет последним.
Человек запустил левую руку ему под пиджак. Раббиа почувствовал, как он вынул его пистолет, но даже не пошевелился – его сковал страх. Сидевший на заднем сиденье человек хотя и знает, кто он такой, его деньгами не интересуется. Значит, грабить его не собирается. Наверное, опять начались разборки с группировкой Абраты.
Его сумбурные размышления были прерваны раздавшимся сзади голосом.
– Заводи мотор. Езжай медленно, не привлекая к себе внимания. Начнешь финтить – сразу сдохнешь.
Раббиа вел машину аккуратно, он чувствовал, что человек на заднем сиденье зря слов на ветер не бросает.
Они ехали из города на юг. Когда машина миновала окраины, Раббиа стал судорожнее соображать. Если начались военные действия с группировкой Абраты, он был бы уже мертв, его убили бы либо когда он выходил из клуба, либо возле с какого-нибудь глухого склада, мимо которых они проезжали. Голос незнакомца его озадачил. В нем явно звучал неаполитанский выговор, но, кроме этого, в его словах была еще какая-то странность, которую Раббиа никак не мог четко определить. Решив, что этот человек иностранец, Раббиа кое-что вспомнил. Несколько месяцев тому назад у его босса – Фосселлы, произошло столкновение с марсельской бандой «Юнион Корс» по поводу перевозки наркотиков. Может быть, их разногласия оказались серьезнее, чем он думал? Но откуда же тогда у незнакомца неаполитанский выговор?
Уже почти у Виджентино ему было велено свернуть на боковую дорогу. Оттуда он еще раз повернул на узкий и пыльный боковой проезд. Раббиа подумал, что, когда машина остановится и им надо будет выходить, у него может появиться шанс спастись – так или иначе, человек, сидевший сзади, на какое-то время должен будет убрать пистолет от его шеи. Несмотря на грузность и кажущуюся неловкость, в случае опасности Раббиа мог действовать быстро.
Фары осветили небольшой коттедж. Как правило, такого типа загородные дома покупали себе богатые миланцы, чтобы в конце недели отдохнуть на природе. Человек, сидевший сзади, приказал ему обогнуть дом и остановиться с другой его стороны. Под шинами автомобиля зашуршал гравий.
– Тормози здесь, поставь машину на ручник и вынь ключ из зажигания.
Раббиа наклонился чуть вперед, холодный металл все так же прижимался к его шее. Он медленно откинулся обратно на сиденье. Внезапно дуло пистолета перестало упираться в шею. Он весь напрягся и тут же ощутил удар в голову, от которого потерял сознание.
* * *
Он приходил в себя постепенно – сначала почувствовал сильнейшую боль в затылке. Раббиа попытался ощупать голову, но не смог пошевелить рукой. Подбородок его упирался в грудь. Оказалось, что запястье его левой руки примотано липкой лентой к деревянному подлокотнику кресла. Преодолевая сильную боль, он слегка повернул голову – с правой рукой было проделано то же самое.
Память вернулась к нему резким ударом, мысль лихорадочно заработала. Раббиа увидел перед собой деревянный стол. На нем разложены разные предметы: молоток и два острых стальных гвоздя с большими шляпками, большой тяжелый нож, металлический прут длиной около фута. Один конец прута был присоединен к электрическому проводу. Напротив за столом сидел человек с широким, обезображенным шрамами лицом и в упор смотрел на него из-под тяжелых полуопущенных век. Где-то, мельком, он уже, кажется, видел эту физиономию. Точно – лицо это явно было ему знакомо.
Перед человеком на столе лежали раскрытый блокнот, ручка и большой рулон клейкой ленты.
– Ты меня слышишь?
Скривившись от боли, Раббиа кивнул.
– Кем бы ты ни был, тебе дорого придется заплатить за эту выходку.
Человек не обратил на его слова никакого внимания.
– Внимательно посмотри на то, что перед тобой лежит, и хорошенько меня выслушай. Я тебе буду задавать вопросы – меня интересует многое из того, что тебе известно. Если ты не будешь мне отвечать полно и правдиво, я развяжу твою левую руку, положу ее на стол и прибью к нему этим вот гвоздем. – Холодный, бесстрастный голос продолжал: – Потом я возьму этот нож и начну отрезать тебе пальцы – один за другим.
Бандит уставился на нож.
– Но от потери крови я тебе умереть не дам. – Говоривший указал на металлический прут. – Вот это – электрический паяльник. Я им буду прижигать твои раны, чтобы остановить кровотечение.
На мертвенно-бледном лице Раббиа проступили капли пота. Во взгляде его похитителя сквозило полнейшее безразличие к его судьбе.
– Если ты все-таки будешь молчать, то же самое я сделаю с твоей правой рукой, а уже потом – с обеими ногами.
Как многие жестокие люди, Раббиа был трусом. Глядя в глаза, бесстрастно смотревшие на него из-за стола, он понимал: этот человек сделает именно то, о чем говорит. Но почему? Кто он такой? Где Раббиа мог его видеть?
Он попытался вызвать в себе ярость – чтобы забыть о сковывавшем его страхе.
– Пошел бы ты к черту! – зарычал он.
За этой фразой последовала витиеватая непристойная тирада, которая оборвалась, как только мужчина поднялся со стула. Он взял со стола рулон клейкой ленты, отмотал кусок, оторвал его и обошел вокруг стола.
Раббиа попытался еще что-то сказать, но лента быстро и крепко заклеила ему рот, не дав словам вырваться наружу. Потом он только успел заметить молниеносное движение и согнулся пополам от страшного удара в живот. В следующее мгновение голова его отлетела обратно от тяжелого удара в висок.
Он был почти без сознания, тело парализовано, нервы ничего не чувствовали. Раббиа не увидел, что его левая рука отвязана от кресла и вытянута вперед. Через секунду он завопил от нестерпимой боли и потерял сознание.
Когда он пришел в себя во второй раз, боли в голове не чувствовалось, но левая рука, распластанная на столе, горела как в огне. Из нее торчала шляпка гвоздя. По растопыренным пальцам на стол медленно стекала кровь.
Мозг напрочь отказывался верить глазам, но слабое движение рукой послало ему новые волны непереносимой боли. Бандит издал слабый стон, в глазах застыл ужас. Самое страшное, что человек, сделавший с ним такое, вогнал в его руку гвоздь с таким безразличием, словно прибивал к стене книжную полку.
Раббиа снова взглянул в эти глаза – в них вообще ничего не отражалось. Потом, когда человек снова встал со стула и обошел вокруг стола, бандит застыл, сжался в комок, стал качать головой и стонать. Мужчина схватил его за волосы и крепко держал, пока отдирал ему с губ липкую ленту. После этого он сел на свое место, спокойно наблюдая за тем, как Раббиа трясется от страха и боли.
Повидавшему на своем веку немало мерзостей итальянцу потребовалось немало времени, чтобы совладать со своими чувствами. Глаза его бегали от пригвожденной к столу руки к ножу, паяльнику, потом обратно. Он поднял глаза и сломленным, едва слышным голосом проговорил:
– Что тебе надо?
Мужчина подвинул к себе блокнот и снял с ручки колпачок.
– Начнем с похищения дочери Балетто.
В тот же момент Раббиа вспомнил, где и при каких обстоятельствах он уже видел этого человека.
* * *
Кризи задавал ему вопросы немногим больше часа. Лишь однажды, когда речь зашла о Фосселле, Раббиа почувствовал некоторую нерешительность, но, как только человек напротив снова начал было подниматься из-за стола, его сомнения как рукой сняло, и исчерпывающие ответы снова последовали один за другим.
Начали они с похищения. За рулем машины сидел тогда сам Раббиа. Он с готовностью сообщил, что в телохранителя девочки стрелял Сандри. Остальных двоих, тех, кого он убил, звали Дориго и Кремаско.
О том, что стало с выкупом, он ничего не знает. Им только приказали схватить девочку, а потом держать ее в доме в Нигуаде.
Все это дело с самого начала пошло наперекосяк. Фосселла сказал им, что при девочке будет телохранитель, с которым особых проблем не возникнет. Дориго было приказано пару раз выстрелить в воздух, чтобы его припугнуть. Все они действовали крайне небрежно.
– Кто насиловал девочку?
– Сандри, – раздался немедленный ответ. – Он очень разозлился, потому что Дориго был его близким другом. Он вообще большой любитель молоденьких девочек, а та, которую мы взяли, дралась и расцарапала ему рожу.
Раббиа нервно облизнул пересохшие губы.
– А ты? – последовал бесстрастный вопрос. – Ты ее тоже насиловал?
После продолжительной паузы Раббиа чуть заметно кивнул. Когда он заговорил, голос его дрожал.
– Да… но уже после Сандри.
Он бросил взгляд через стол. Человек сидел совершенно неподвижно, думал он, казалось, совсем о другом. Последовали новые вопросы.
– Кто-нибудь еще вам в этом помогал?
Раббиа покачал головой.
– С ней только мы вдвоем оставались. От скуки мы готовы были на стену лезть. По нашим прикидкам все должно было продлиться несколько дней, но из-за проволочек с выкупом нам пришлось проторчать в том доме больше двух недель.
– Значит, ты насиловал ее несколько раз?
Раббиа уперся в грудь подбородком. На лбу его выступили крупные капли пота. Запинаясь, он ответил хриплым шепотом:
– Да… делать там все равно было нечего… она была очень красива…
Он смолк, поднял глаза и увидел, что через стол на него смотрит смерть.
– И как на это отреагировал Фосселла?
– Он был в бешенстве. Девочка умерла случайно. Фосселла страшно психанул. Он обещал по десять миллионов лир каждому, но ничего не заплатил ни мне, ни Сандри.
Человек по другую сторону стола вкрадчиво спросил:
– Значит, не заплатив вам за работу, он решил вас этим наказать?
Раббиа кивнул, капли пота стекали по его лицу и капали с подбородка.
– Нам еще очень повезло: ведь Сандри – племянник Фосселлы, сын его сестры.
Мужчина взял ручку.
– Хорошо, – мягко сказал он. – Вам тогда действительно здорово повезло. Теперь давай-ка потолкуем о Сандри.
Он вытащил из Раббиа каждую мелочь: с кем Сандри общается, где проводит время, какие у него привычки. После этого разговор перешел на Фосселлу, и Раббиа так же подробно рассказал все, что знал о боссе.
В какой-то момент он пожаловался на боль в руке.
– Не переживай, – сказал человек. – Долго тебя эта боль мучить не будет. Расскажи мне теперь о Конти и Кантарелле.
Но об этих мафиозных авторитетах первой величины Раббиа знал немного. Кантарелла, насколько ему было известно, вообще редко покидал виллу Колаччи, он сам никогда с ним лично не встречался.
– А вот Фосселла часто туда ездит, – сказал он, – и с Конти в Риме встречается не реже раза в месяц.
Больше вопросов не было. Человек закрыл блокнот, надел на перо авторучки колпачок.
Раббиа охватил панический ужас. Он снова начал что-то бормотать о Сандри и Фосселле, но человека за столом это уже не интересовало. Он медленно поднялся со стула и засунул руку под пиджак. Раббиа увидел пистолет, и поток его красноречия иссяк. Больше он боли не чувствовал. Словно загипнотизированный, бандит смотрел, как человек привинчивает к дулу пистолета глушитель. Он не отводил взгляд от оружия, видел, как пистолет поднялся до уровня его лица и приблизился к нему. Чуть ниже левого глаза он ощутил холод стали и услышал негромкий голос мужчины в последний раз:
– Теперь, Раббиа, я отправлю тебя в ад. Скучать ты там долго не будешь – скоро встретишься с остальными.
* * *
У Гранелли, как всегда в пятницу вечером, было полно народа.
В глубине ресторана за уютно расположенным в небольшой нише столиком в одиночестве обедал Марио Сатта. Он целиком и полностью разделял известное мнение о том, что обедать в ресторане лучше всего вдвоем – вместе с официантом.
Сатта принадлежал к тому типу мужчин, которые привлекают к себе внимание. Вот и теперь, когда он разделывался с великолепно приготовленной курицей, несколько эффектных дам, сидевших за разными столиками, время от времени бросали в его сторону весьма откровенные взгляды. Даже в стране, диктующей моду на мужскую одежду, он выглядел необычайно элегантно: на нем был прекрасно сшитый темно-серый костюм и небесно-голубая сорочка с широким шелковым галстуком коричневатых оттенков. Свет, искрясь и играя, отражался от браслета его плоских часов марки «Патек Филипп».
У Сатты было удлиненное, загорелое лицо, орлиный – с небольшой горбинкой – нос.
Сатту можно было принять за удачливого актера, известного кутюрье или пилота сверхзвукового реактивного лайнера.
На самом деле он был полицейским, хотя его мать, уже далеко не молодая светская дама из древнего аристократического рода, услышав такое определение, сморщилась бы и обязательно поправила бы того, кто так его назвал.
– Полковник карабинеров, – ледяным тоном сказала бы она.
Так оно и было в действительности. Несмотря на свою относительную молодость – тридцать восемь лет, – Марио Сатта уже имел этот высокий чин. Злые языки поговаривали, что быстрому повышению по службе он обязан необычайно широким связям матери, хотя нередко даже враги – а их у него было немало – признавали его высокие профессиональные качества.
Но что ни говори, он был полицейским, и мать его не переставала удивляться, почему он выбрал такую странную профессию, когда она могла распахнуть перед ним все двери – как в политику, так и в бизнес.
Старший сын в свое время поразил ее тем, что стал хирургом, уважаемым коллегами и пациентами. В принципе, ее мнение о профессии врача было высоким, но синьора Сатта считала это ремесло удручающе скучным. И тем не менее оно стояло в ее табеле о рангах неизмеримо выше, чем работа полицейского. Марио сам часто думал о том, что определило его выбор. Может быть, изрядная доля цинизма, составлявшего одну из главных черт его характера. Действительно, откуда, как не из кабинета полицейского так хорошо видны недостатки, глупость и чванство коррумпированного общества его страны?
Тем не менее, несмотря на его цинизм – а может быть, именно благодаря ему, – Сатта был хорошим полицейским. Честным, порядочным, неподкупным, чему, конечно, способствовало и его крупное состояние. Кроме того, он обладал аналитическим умом и неуемной энергией, поэтому всегда успешно расследовал те дела, за которые брался.
Работа составляла одну из четырех ведомых ему страстей. Остальными тремя были изысканные блюда, молодые женщины и игра в триктрак. Марио Сатта был искренне доволен прожитым днем, если выполнялось несколько условий: ему удавалось удачно поработать утром, пообедать в одном из лучших миланских ресторанов; днем повозиться с обширной картотекой на преступников, которую он вел уже несколько лет; после службы в элегантно обставленной квартире приготовить потрясающий ужин для себя и очаровательной дамы, умной настолько, чтобы после еды сыграть с ним в триктрак и не поддаться. Однако позже она обязательно должна была ему уступить в постели, где от нее требовалось существенно меньше умственного напряжения, чем от игры в триктрак.
Последние четыре года службы – после того, как он обратился с прошением о переводе в отдел по борьбе с организованной преступностью, и просьба его была удовлетворена – доставили полковнику глубокое удовлетворение. Сатте всегда хотелось проникнуть под покров тайны, окутывающей преступный мир, и он нередко ночами просиживал долгие часы, пытаясь вникнуть в его секреты и взаимосвязи.
Первые три года полковник собирал информацию, сравнивал, оценивал, взвешивал, из разрозненных имен и событий пытался создать истинную картину того, что в действительности происходило в этом скрытом от посторонних взоров мире. Он отслеживал связи между городами севера и юга Италии, между организацией проституции в Милане, изготовлением и незаконной торговлей спиртным в Калабрии и транзитом наркотиков через Неаполь.
Через три года он знал о мафии больше, чем любой другой посторонний, равно как и подавляющая масса тех, кто имел к ней непосредственное отношение. Его помощник Беллу часто шутил, что, если бы Сатта решил переметнуться на противоположную сторону, он мог бы сразу же включаться в новую работу – в предварительной стажировке не было никакой необходимости.
В течение последнего года Сатта стремился применить свои теоретические знания на практике. Именно он стал инициатором расследования о широко нашумевшем скандале вокруг огромного сталелитейного комплекса в Реджо и даже смог засадить за решетку одного из заправил мафии – самого дона Моммо. Жаль только, что всего на пару лет.
Последнее время его внимание было сосредоточено на двух основных кланах – Абраты и Фосселлы, которые орудовали в Милане. Сатта терпеливо собирал доказательства их причастности к проституции, коррупции и торговле наркотиками.
Для этой цели полковник организовал специальную, тщательно отлаженную и продуманную структуру, в которую стекались сведения от прослушивания телефонных разговоров, службы внешнего наблюдения и осведомителей, как внедренных в преступный мир, так и принадлежавших к нему, но тайно сотрудничавших с карабинерами. Он очень надеялся на то, что вскоре ему удастся собрать достаточно улик, чтобы разделаться с некоторыми главарями миланской мафии, а если очень повезет, даже с самими Фосселлой и Абратой.
За последний год работу его в определенной степени облегчала все более усиливавшаяся неприязнь к преступникам со стороны общественного мнения. Людям наконец надоели наглость и безнаказанность бандитов. Как ни странно, немалую роль в этом сыграли коммунисты. Участвуя в правительстве, им удалось ужесточить некоторые законы, хотя и недостаточно. Сроки тюремного заключения за отдельные преступления никак не соответствовали степени их тяжести, найти свидетелей было очень непросто, а защитить их – еще сложнее. Тем не менее мало-помалу ситуация изменялась в лучшую сторону. Каждый раз, когда мафия совершала особенно дерзкие и жестокие преступления, общественное мнение все сильнее и напористее выступало против засилья бандитов.
После обеда Сатта договорился о встрече с одной молодой актрисой – миниатюрной, хрупкой, деликатной, невероятно красивой, которая к тому же обожала играть в триктрак. Она пригласила его к себе – наверное, чтобы сыграть несколько партий. По этому поводу полковник решил заказать на десерт свое любимое фруктовое мороженое.
Сатта вообще был неравнодушен к сладостям, особенно к мороженому с цукатами, но позволял себе это удовольствие лишь раз в неделю – по выходным. Поэтому, если быть до конца честным, он слегка передергивал – сегодня была пятница. Однако, предвкушая удовольствие от игры в триктрак, он не хотел портить себе настроение, отказываясь от фруктового мороженого. Подошел официант, но вместо десерта принес телефонный аппарат. Вставив шнур в розетку, он произнес:
– Вам с работы звонят, полковник.
Говорил Беллу. Сатта несколько минут слушал.
– Я там буду через полчаса, – сказал он и повесил трубку.
Подозвав официанта, полковник с досадой отменил фруктовое мороженое. Потом набрал номер молодой актрисы и перенес запланированную встречу на другое время. Ей это совсем не понравилось. Сатта утешил обворожительную женщину, пообещав, что вечером в воскресенье сам приготовит ей изысканный ужин у себя в квартире.
Расплатившись, он сказал официанту:
– Передай повару, что в курице было чуть больше розмарина, чем нужно.
Сатта был уверен, что мастерство повара растет пропорционально количеству жалоб и замечаний клиентов.
* * *
Тело Джорджио Раббиа лежало лицом вниз на решетке сточной канавы у дороги, прилегающей к автостраде между Миланом и Турином. На обочине припарковалась машина «скорой помощи» и несколько полицейских автомобилей. На стоявших рядом носилках валялся большой черный сложенный пластиковый мешок. Полицейский фотограф вертелся вокруг трупа, ослепляя светом вспышки официальных лиц.
Сатта стоял рядом со своим помощником Массимо Беллу и смотрел на труп.
– Похоже, что и на самого сборщика дани кто-то дань наложил, – суховато попытался пошутить он.
– Да, – согласился Беллу, – это произошло вчера ночью. Тело нашли час назад.
– Одна пуля в голову?
– Да, с очень близкого расстояния. – Он указал на лицо трупа. – Повсюду вокруг входного пулевого отверстия остались следы ожогов.
– Что случилось с его рукой?
Беллу покачал головой.
– Она была пробита насквозь. Чем – не знаю.
Фотограф свою работу закончил и отошел. К ним приблизился полицейский.
– Теперь нам можно его забрать, полковник?
– Да, – ответил Сатта. – И передайте патологоанатому, что мне его отчет нужен как можно скорее.
Сотрудники «скорой помощи» стали запихивать тело в пластиковый мешок. Сатта пошел к своей машине, за ним следовал Беллу.
– Думаешь, началась война? – спросил он.
Сатта облокотился на автомобиль и начал быстро анализировать ситуацию. Чтобы Беллу был понятен ход его рассуждений, он излагал их вслух.
– Этому происшествию можно придумать три объяснения. Первое: Абрата и Фосселла начали войну за передел Милана. Это маловероятно: город между ними разделен ровно пополам и они неплохо между собой ладят. Кроме того, Конти и, конечно же, Кантарелла должны были бы это санкционировать, а я уверен, что именно сейчас такая война им нужна меньше всего. Второе: Раббиа мог запустить коготки в копилку босса, а его на этом накрыли.
Какое-то время он молчал, потом отрицательно покачал головой.
– Это предположение вообще лишено всякого смысла. Раббиа занимался сбором денег пятнадцать лет и никогда не позволял себе такого, он всегда был туп, но по-своему честен. Третье: убил его кто-то со стороны.
Беллу перебил начальника.
– Но кто это мог быть и почему его убили?
Сатта пожал плечами, сел в машину и через открытое окно сказал:
– Мне срочно нужно досье на Раббиа и распечатки всех его телефонных разговоров за последние трое суток – все без исключения, ты меня понял?
Беллу взглянул на часы и вздохнул.
– Обо всех планах, которые у тебя были на сегодняшний вечер, можешь забыть, – сказал он. По лицу его пробежала тень раздражения. – Я и сам отменил одну очень важную и интересную встречу. – Он снова ненадолго задумался. – Кроме того, распорядись усилить надзор за всеми, кто проходит у нас по черному списку.
Полковник завел машину.
– Увидимся в конторе.
Беллу смотрел на удалявшийся автомобиль. Он работал помощником Сатты вот уже три года. Весь первый год Беллу искал подходящий предлог для подачи прошения о переводе в другое подразделение. Сатта ему не просто не нравился – он его ненавидел. На то было много причин. Он ненавидел и цинизм полковника, и его черный юмор, и экстравагантную манеру себя держать, привлекавшую к нему столь пристальное внимание окружающих, и многое другое. И дело было не в его аристократическом происхождении и пренебрежительном высокомерии: Сатта воплощал в себе все то, что, по мнению Беллу, совершенно недопустимо для старшего офицера, занимающего столь ответственный пост в войсках карабинеров. Хотя – кто знает? – может быть, он просто завидовал в глубине души блистательному аристократу.
Его отношение к начальнику изменили два обстоятельства. Во-первых, проработав с ним год, он по достоинству оценил упорство и гибкий ум Сатты. Во-вторых, он был глубоко тронут тем, как Сатта повел себя по отношению к его младшей сестре. Она подала документы на медицинское отделение университета Катансаро. Девушка была прекрасно подготовлена, но связями их семья не располагала, и поэтому приемная комиссия отклонила ее кандидатуру. Он, должно быть, как-то случайно обмолвился об этом в присутствии полковника – деталей Беллу уже не помнил, – но факт оставался фактом: неделю спустя сестра его получила из университета письмо, в котором говорилось, что решение приемной комиссии пересмотрено и девушка зачислена на первый курс. Позже сестра случайно узнала, что дело здесь не обошлось без вмешательства некоего профессора Сатты – главного хирурга больницы Кордарелли в Неаполе.
Беллу прямо спросил об этом шефа. Тот лишь слегка пожал плечами.
– Ты же со мной работаешь, – сказал он. – Естественно, я не мог сидеть сложа руки.
Больше о переводе Беллу не думал. Его не столько удивило участие Сатты в судьбе его сестры, сколько оброненная им фраза: полковник сказал, что Белла работает «с ним», а не «на него».
За последние два года из них получилась слаженная команда. Сатта нисколько не изменился – ни внешне, ни внутренне. Но теперь Беллу начал его гораздо лучше понимать и даже кое в чем подражать ему: больше интересовался хорошей кухней, покупал более дорогие костюмы, обращался с женщинами чуть более снисходительно, и им это почему-то нравилось. Но в триктрак с начальником играть не садился.
* * *
Сатта вслух читал отчет патологоанатома:
– «Смерть наступила между полуночью и шестью часами утра тринадцатого числа». – Он взглянул на Беллу и сказал: – Из «Папагайо» он вышел сразу после полуночи, так?
Беллу кивнул.
– Так нам сказали. А в «Блюноте», который был следующим его пунктом, он не объявился.
Сатта вернулся к тексту отчета:
– «Причиной смерти явились обширные повреждения в области мозга, вызванные, по всей вероятности, прохождением сквозь него на большой скорости продолговатого металлического снаряда». – Он мрачно хмыкнул. – Почему бы этому идиоту было просто не написать, что ему мозги пулей вышибло?
Беллу усмехнулся.
– Тогда бы он стал выражаться, как все остальные.
Сатта пробормотал что-то нечленораздельное и продолжил читать отчет.
– «Следы ожогов под правым глазом объекта вокруг входного отверстия снаряда свидетельствуют о том, что выстрел данным снарядом был произведен с очень небольшого расстояния». – Сатта закатил глаза, но тут же стал читать дальше. – «Большое выходное отверстие на задней стороне черепа, составляющее в диаметре около пятнадцати сантиметров, указывает на то, что данный снаряд представлял собой пулю крупного калибра с тупой конфигурацией передней части». – Полковник бросил на Беллу торжествующий взгляд. – Ура! Наконец-то снаряд превратился в пулю.
«На левой руке объекта имеется резаное отверстие. Форма данного отверстия, равно как и оставшиеся на коже рубцы, указывают на то, что это отверстие было образовано в результате прохождения сквозь ткани руки острого предмета, вошедшего с ее тыльной стороны и вышедшего со стороны ладони. Небольшие деревянные занозы в коже ладони дают основание предположить, что рука была прибита к деревянной поверхности (образцы заноз переданы в лабораторию на экспертизу). Исходя из скорости свертывания крови, можно сделать вывод о том, что рана была нанесена за два часа до смерти объекта».
Сатта откинулся на спинку стула, на его губах играла легкая улыбка.
– Складывается впечатление, – сказал он, – что наш друг Раббиа был наполовину распят.
Беллу улыбнулся в ответ.
– Я, правда, не уверен, что через три дня он воскреснет из мертвых.
Шеф покачал головой.
– После прохождения данного металлического снаряда через вышеупомянутый мозг на это особенно рассчитывать не приходится. «На запястьях, коленях и вокруг рта объекта были обнаружены следы клейкой ленты».
Сатта закрыл папку с документом и немного подался вперед, глубоко задумавшись. Беллу терпеливо ждал.
– Раббиа взяли, когда он вышел из «Папагайо», – через некоторое время сказал Сатта, – отвезли в какое-то укромное местечко и прикрутили ему клейкой лентой руки и ноги к креслу. Потом ему стали задавать вопросы. – Он снова чуть усмехнулся уголками губ. – Раббиа, видимо, не хотел на них отвечать, поэтому, чтобы как-то его стимулировать, ему в руку всадили нож. После того как у него выяснили все, что их интересовало, ему прострелили голову, вывезли на дорогу и выкинули на обочине. – Он снова взял в руки папку с отчетом и еще раз его просмотрел. – Машина Раббиа была обнаружена сегодня в два часа дня на небольшой боковой улочке, примыкающей к Центральному вокзалу. В ней не нашли ничего интересного, – он ухмыльнулся, – кроме пластмассовой таксы, кивающей головой.
Потом полковник углубился в распечатку телефонных переговоров. Он не ждал, что они прольют свет на происшедшее, поскольку те, кого прослушивали, как правило, были всегда об этом осведомлены.
Беллу заметил:
– Там нет ничего интересного, за исключением множества звонков ему в квартиру сегодня утром – многие пытались его найти.
Сатта положил папку на стол.
– Это – «Юнион Корс», – уверенно сказал он. – Я могу придумать только такое объяснение. Во время последней операции с переправой наркотиков там пролилась кровь. – Он задумчиво посмотрел на Беллу. – Если я прав, в ближайшее время нам надо ждать неприятностей. Дело может развиваться по известной схеме: сначала они хватают какую-нибудь пешку и вышибают из нее нужную им информацию, и уже потом планируют полномасштабную операцию.
– Да, здесь, пожалуй, все сходится, – согласился Беллу. – Служба внешнего наблюдения доложила, что сегодня с утра Фосселла и его парни предприняли дополнительные меры предосторожности – усилили охрану и без нужды носа из своих дыр не высовывают.
Сатта принял решение.
– Соедини меня с Монпелье в Марселе – он должен быть в курсе дела.
Главные силы «Юнион Корс» – французского аналога итальянской мафии, были сосредоточены в Марселе, а Монпелье, занимавший высокий пост в полиции, был партнером и коллегой Сатты по ту сторону французской границы. У них сложились прочные деловые отношения, несколько раз им доводилось встречаться на конференциях по борьбе с преступностью.
Однако француз ничем помочь не смог. Никакой информацией по интересовавшему итальянских полицейских вопросу он не располагал. Монпелье считал, что, если за этим убийством действительно стояла «Юнион Корс», ее заправилы, скорее всего, направили в Милан наемного убийцу с Корсики. Французский страж порядка пообещал незамедлительно извещать Сатту о новостях, если они у него появятся.
Полковник повесил трубку и убежденно сказал:
– И все-таки же это должна быть «Юнион Корс».
* * *
В Палермо Кантарелла пришел к тому же выводу.
– Скорее всего, это сделали парни из «Юнион Корс», – сказал он, обращаясь к троим мужчинам, сидевшим за столом в его кабинете.
Одного из них звали Флориано Конти. Он приехал из Рима. Двое других – Гравелли и Дикандиа уже много лет состояли при нем ближайшими советниками. Конти был слегка раздражен: Милан непосредственно подчинялся Риму.
– В последнее время Фосселла принял несколько неверных решений, – сказал он. – Я говорил ему, что глупо было обманывать французов в той сделке. Иногда он слишком начинает мудрить. Та отгрузка была последней перед переходом на поставки из Бангкока, вот он и решил урвать себе лишний кусок.
Дикандиа решил высказать свое мнение.
– Складывается впечатление, что у него нюх притупился. И то похищение было организовано из рук вон плохо. – Он оглядел присутствовавших. – Помните историю с дочкой Балетто? Ее сначала изнасиловали, а потом бросили помирать в машине. Людям такие вещи не нравятся, да и нас это выставляет в самом невыгодном свете. После таких проколов нас потом по нескольку недель, а то и месяцев травят.
Настала очередь Гравелли.
– Да, именно это дело следовало провести так, чтобы комар носа не подточил. А всех, кто им занимался непосредственно, надо было так наказать, чтобы другим впредь неповадно было самовольничать. Однако один из парней, которые уцелели, – племянник Фосселлы, поэтому оба они отделались легким испугом: Фосселла не заплатил им то, что обещал. – Он мрачно покачал головой. – В нашем деле дисциплина крайне важна, а в этом случае, на мой взгляд, Фосселла проявил непростительную мягкость.
Конти одобрительно кивнул.
– Раббиа как раз был вторым из тех, кто, кроме племянника Фосселлы, участвовал в похищении и остался в живых. Откровенно говоря, я всегда считал его настоящим дегенератом.
Все высказались и теперь смотрели на Кантареллу. Небольшой человечек, сидевший в кресле на подушке, какое-то время размышлял. Взвесив все «за» и «против», он принял решение. Когда Кантарелла повернул голову к Гравелли и заговорил, голос его был мягким и вежливым – именно так он всегда отдавал приказы.
– Чезаре, ты сделал бы мне большое одолжение, если бы съездил в Марсель и поговорил там с Делори. Если начали эту заваруху они, мне бы очень хотелось, чтобы ты прямо там, на месте, уладил все проблемы. Объясни им, что у нас совсем другие взгляды на то, как надо делать дела, и скажи, что Фосселла в тот раз был не прав. Пообещай от моего имени, что больше он так делать не будет. – Голос его стал немного более резким. – Только ни в чем перед ними не извиняйся – дай им понять, что мы приняли такое решение не из слабости, а потому, что считаем себя людьми чести и поступаем по совести.
– Я завтра же вылечу туда через Рим, – сказал Гравелли, но босс неодобрительно покачал головой.
– Подожди денька два-три. А то подумают, что, как только что-то случается, мы сразу начинаем бегать и суетиться. – Он обернулся к Дикандиа. – Маурицио, пожалуйста, отправляйся в Милан и переговори там с Фосселлой. Вырази ему наше недовольство и скажи, что мы рассчитываем, что в будущем он сможет лучше контролировать ситуацию. Кроме того, пусть он в самое ближайшее время урегулирует отношения с Делори. – Теперь Кантарелла обратился к Конти: – Я прекрасно помню, что Фосселла непосредственно подчиняется тебе, но думаю, лучше будет, если это внушение ему сделаю я сам.
Конти слегка склонил голову в знак согласия. Кантарелла обратился к Дикандиа:
– Поговори с Фосселлой без свидетелей, с глазу на глаз. Не нужно, чтобы Абрата узнал о том, что мы на Фосселлу имеем зуб. А то, чего доброго, ему еще взбредет в голову попытаться весь Милан прибрать к своим рукам.
Он взглянул на Конти.
– Они неплохо дополняют друг друга, – сказал Конти. – Самым мудрым решением было бы оставить в Милане все как есть.
Кантарелла остался доволен проведенной встречей. Он поднялся с кресла и прошел к бару – маленький и элегантный в своем темно-синем костюме.
Остальные последовали за ним. Босс всем налил в хрустальные стаканы «Чивас Ригэл», плеснув в виски немного содовой.
Конти бы, конечно, предпочел свой любимый «самбуко», но когда сам дон Кантарелла наливает вам виски – вы пьете виски.
* * *
Субботним утром в Неаполе Гвидо сидел на террасе своего пансиона и потягивал кофе – до обеда можно немного побездельничать, а там начнется работа. Он услышал, как сзади скрипнула дверь, обернулся и увидел Пьетро, вошедшего с газетой в руках. Паренек положил газету перед ним на стол и указал на небольшую заметку. В ней говорилось, что некий Джорджио Раббиа, подозреваемый в связях с организованной преступностью, был найден с простреленной головой на дороге недалеко от Милана. Этому событию было посвящено всего несколько строк. В Милане насилие было не в новинку, и заметка еще об одном убийстве особенно никого заинтересовать не могла. Гвидо оторвал взгляд от газеты и посмотрел на Пьетро.
– Маховик начал раскручиваться, теперь его ничего не остановит, – сказал он. – Складывай вещи. Завтра ты уезжаешь на Гоцо.
Глава 17
Джакомо Сандри встал с постели и с наслаждением потянулся, расслабляя нагруженные мышцы. С тумбочки, стоявшей около кровати, он взял часы, надел на руку и посмотрел, который час – было начало одиннадцатого. Как был нагишом, он подошел к окну, отдернул штору и выглянул на улицу. Начинало смеркаться. Его черная «альфа ромео» стояла прямо внизу, из окна водителя высовывался локоть Виоленте. Сандри задернул штору и вернулся к кровати. Из постели на него смотрела совсем молоденькая девчушка. Он ей улыбнулся.
– Ну как ты там, малышка? Мне удалось сделать тебя счастливой?
Девчушка кивнула, не отрывая от него глаз.
– Тебе что, снова уходить пора? – мрачно спросила она. – Ты только час со мной побыл, а одна я здесь со скуки помираю.
Сандри одновременно почувствовал удовольствие и раздражение. Ему было приятно, что в его возрасте он все еще мог удовлетворить пятнадцатилетнюю девочку, но совсем не понравилось, что она начала выдвигать какие-то претензии.
Однако, натянув брюки, он подумал о том, что если мужчине нравятся совсем молоденькие девочки, он должен мириться с их детскими капризами. Сандри подошел ближе к кровати, сел и протянул руку к ее груди, но девочка отстранилась в сторону, лишь усилив тем самым его раздражение.
– Значит, так, – сказал он, встав с постели и потянувшись за рубашкой. – Здесь ты живешь на всем готовом в отличной квартире и к тому же можешь тратить на себя столько, сколько захочешь. Тебе что, не терпится вернуться обратно в Беттолу?
Она ничего не ответила, и Сандри продолжал одеваться, любуясь своим отражением в огромном зеркале. Он решил, что пора ее заменить. Единственное, что его волновало в жизни, – это девочки. Дядя отдал ему контроль над проституцией. Когда молоденькие девушки приезжали в большой город из сельской глубинки в поисках денег и развлечений, Сандри и его молодцы их находили и начинали ими заниматься, готовя к тому, чтобы потом пополнить ими бары, клубы и публичные дома, контролируемые кланом Фосселлы. Если Сандри замечал какую-нибудь особенно молоденькую и привлекательную девчушку, он на какое-то время оставлял ее и использовал лично для себя, а натешившись, быстро заменял следующей.
Они никогда не возвращались обратно ни в Беттолу, ни в другие городки и деревушки, из которых пришли в Милан. Дальше их путь лежал только в публичный дом. Сандри решил, что завтра он передаст эту девочку Пецутто, который быстро посадит ее на иглу и полностью подчинит организации.
Он был очень доволен собой. Важно уметь принимать ответственные решения, не поддаваясь эмоциям. Сандри быстро найдет ей замену, может быть, подвернется еще более юное создание. Чем старше он становился, тем более молоденькие девочки ему нравились. Он вспомнил того ребенка, которого они похитили: девочка была просто восхитительна, тело ее лишь начинало обретать женские формы. Ему захотелось снова лечь в постель, но он тут же отогнал от себя эту мысль. Фосселла велел быть под рукой не позже одиннадцати: из Палермо приехал Гравелли, очевидно, чтобы обсудить убийство Раббиа и те осложнения, которые могут возникнуть из-за французов.
Теперь надо быть гораздо осмотрительнее и все время иметь рядом с собой надежного телохранителя. Это создавало некоторые дополнительные неудобства. Но ему и здесь повезло: Виоленте не был ему в тягость, и уже сам по себе тот факт, что в качестве телохранителя к нему приставили именно этого громилу, свидетельствовал о его авторитете в организации.
Он не мог не сделать себе комплимент, решив, что такое продвижение было обусловлено исключительно его сообразительностью. Сандри и в самом деле очень собою гордился, он схватывал все куда быстрее, чем тугодум Раббиа. При воспоминании о том, что ему пришлось провести в его обществе целых две недели, у Сандри перекосило физиономию. Лишь девочка помогла ему тогда справиться с безысходной скукой.
Он встал, надел наплечную кобуру, вставил в нее пистолет и накинул пиджак. Девочка сидела в постели и пристально за ним наблюдала.
– Когда я тебя снова увижу? – капризным тоном спросила она.
Сандри склонился к ней и чмокнул в губы.
– Завтра, – с улыбкой ответил он. – Я отвезу тебя куда-нибудь пообедать, чтобы доставить тебе особое удовольствие, а потом мы съездим к одному моему хорошему приятелю.
Он отпер дверь квартиры и вышел на лестничную клетку. Незнакомый голос произнес:
– Сандри.
Он обернулся, одновременно запуская руку под полу пиджака. Сандри действительно соображал быстро – он тут же смекнул, что на него в упор смотрит двойное черное дуло обреза. В тот же миг черный цвет сменился ослепительным желто-белым взрывом.
* * *
Сатта начинал терять терпение. Удача в этот вечер сопутствовала очаровательной актрисе. Исход каждой игры, конечно, решало не только везение, но также умение и опыт. Однако тот факт, что ей удалось его обставить в трех из пяти партий, не мог означать ничего другого, кроме исключительного везения. Он взял кубики и хорошенько потряс их в зеленом стаканчике – выпала двойка с единицей. Черт! Актриса улыбнулась ему чуть ли не с состраданием – она действительно неплохо играла. Миниатюрная красавица протянула руку к кубикам, вопросительно изогнув изящно очерченную бровь.
Сатта кивнул, обнажив в улыбке ослепительные зубы. И думать было нечего идти с ней в постель до тех пор, пока он по крайней мере не сравняет счет. На кону стояла его честь – полковник считал себя чуть ли не профессиональным игроком. Он посмотрел на часы и выругался про себя. Почти одиннадцать.
А ведь вечер начался так славно! Она приехала в ярко-красном платье с глубоким декольте. Красота ее была так нежна, так хрупка, она так нравилась Сатте. А грудь! Какая грудь – такая высокая и упругая. Это все из-за нее, из-за этой восхитительной груди – каждый раз, когда актриса наклонялась, он просто не мог отвести глаз от ее груди и именно поэтому сначала никак не мог взять себя в руки и сосредоточиться. Именно поэтому в первых партиях он неизменно проигрывал.
Ужин был похож на парад кулинарного искусства. Начали они с паштета, приготовленного по собственному рецепту Сатты. Его пикантность особенно усиливало шампанское. Потом был артишок, приготовленный с петрушкой и майораном, как обычно его делают в Риме. Она продолжала пить шампанское, а полковник перешел на сухое белое «колли альбани».
Главным украшением стола стало его коронное блюдо – телятина под яично-лимонным соусом. К ней удивительно подходило розовое «чекуба». Ужин завершился, естественно, фруктовым мороженым. Актриса была приятно удивлена, а Сатта уже предвкушал то удовольствие, которое ему доставят несколько удачных партий в триктрак и долгое совместное завершение приятно проведенного вечера в его со вкусом обставленной спальне.
Сердце его учащенно забилось – кубики у нее плохо легли. Ему достаточно было выкинуть одну шестерку, чтобы выиграть партию – тогда через десять минут они уже могли бы оказаться в постели. Сатта оторвал взгляд от ложбинки между ее грудей, помешал кубики и выкинул двойную шестерку!
Как раз в этот момент зазвонил телефон.
* * *
Беллу стоял рядом с «альфа ромео». Тут же был припаркован полицейский микроавтобус с мощным генератором, прожектор которого освещал место происшествия. Сатта вышел из машины. Вид у него был свирепый. Он выглядел сейчас точно так же, как пятнадцать минут назад, когда в его квартире раздался телефонный звонок.
Вместо приветствия Сатта буркнул Беллу что-то неразборчивое и заглянул в машину.
– Это Виоленте, – сказал Беллу. – Сандри наверху.
– Его так и нашли? – спросил Сатта.
– Нет, – ответил Беллу. – Он был зажат между рулевым колесом и спинкой кресла так, чтобы локоть высовывался из окна. Полицейский, первым прибывший на место преступления, окликнул его и сказал, чтоб он отсюда убирался. Виоленте даже не шевельнулся, тогда полицейский открыл дверцу машины. Тело вывалилось прямо на него, и он от потрясения инстинктивно попытался оттолкнуть его обратно.
Сатта снова заглянул в машину. Тело лежало на переднем сиденье, голова была уперта в противоположную дверцу. Кровью было забрызгано буквально все – панель управления, сиденье, пол. Она и теперь еще сочилась из глубокой раны на перерезанной глотке Виоленте.
Сатта засопел и отвернулся от ужасного зрелища.
– Помер он действительно насильственной смертью – под стать своему имени, – попытался сострить полковник. – Пойдем, поднимемся наверх.
Беллу жестом подозвал полицейского, который должен был снять с трупа отпечатки пальцев, и пошел вслед за начальником.
Сандри лежал на площадке третьего этажа. Некогда белое полотенце покрывало его голову и плечи. Полицейский фотограф укладывал видеокамеру в футляр.
Дверь в квартиру была распахнута, Сатта видел с порога спальню. На кровати, завернувшись в простыню, сидела девочка. Рядом с ней – молодой полицейский, что-то записывавший в блокноте и явно отводивший от девчушки взгляд.
Беллу указал на постель.
– Он как раз выходил из квартиры, навестив здесь свою маленькую подружку.
Сатта взглянул на тело и пробормотал:
– Значит, ему повезло больше, чем мне. – Он нагнулся и откинул красное от крови полотенце. – А может быть, и нет, – спокойно добавил он и вернул полотенце в прежнее положение. Несмотря на сильный загар, лицо полковника было очень бледным.
– Скорее всего, стреляли крупной дробью из охотничьего ружья с очень близкого расстояния, – сказал Беллу.
Сатта кивнул и еще раз взглянул на залитое кровью полотенце. Губы его перекосила легкая усмешка.
– Да, могу тебе прямо сейчас сказать, что на этот раз будет написано в отчете патологоанатома: «Значительные повреждения мозга в результате прохождения сквозь него большого числа небольших снарядов, предположительно круглой формы». – Он снова заглянул в квартиру. – Расскажи мне все, что об этом известно.
– Это любовное гнездышко Сандри, – ответил Беллу. – Он держал эту квартирку, чтобы регулярно менять в ней девочек. Сюда Сандри наведывался почти каждый вечер. В последнее время, после убийства Раббиа, у входа в здание его всегда ждал телохранитель. Убийца перерезал Виоленте горло от уха до уха и оставил его в машине, прижав креслом к рулю. Здесь внизу всегда мало света, и случайный прохожий не обратил бы на него никакого внимания. После этого убийца поднялся наверх и стал ждать. Вполне возможно, что на нем была широкая куртка или плащ, под которым он прятал ружье. Как только Сандри вышел из квартиры, он разрядил оба ствола ему прямо в лицо.
– Девочка что-нибудь видела? – спросил Сатта.
– Ничего, – ответил Беллу. – Хоть она и совсем молоденькая, дурочкой ее не назовешь. Услышав выстрелы, она тут же спрятала голову под подушку и лежала так, пока не пришла полиция. – Он показал большим пальцем наверх. – Женщина, которая живет этажом выше, услышав грохот, спустилась по лестнице на несколько ступенек. Увидев Сандри, у которого половина головы была отстрелена, женщина стала громко кричать. Смолкла она только несколько минут назад. С ней там есть кто-то, кто пытается ее привести в чувство и снять с нее показания.
– Любопытно, – заметил Сатта.
– Что именно?
– Ты сказал «убийца» в единственном числе. Откуда тебе известно, что он был один?
Беллу пожал плечами.
– Не знаю, это у меня само собой вырвалось. Мне почему-то кажется, что Раббиа и этих двоих прикончил один человек.
– Логично, – пробурчал Сатта и вошел в квартиру.
При виде полковника молодой полицейский тут же поднялся с кровати, подошел к нему и стал читать записи в блокноте:
– Амелия Самбон, пятнадцати лет, из Беттолы. Скорее всего, сбежала из дому. Кажется, месяца полтора назад на нее поступил запрос из отдела пропавших без вести. Почти все это время она жила с Сандри.
Сатта смотрел мимо него на девочку – маленькую, до смерти напуганную и совершенно беззащитную.
– Скажи ей, чтоб оделась и уложила свои вещи, а потом доставь ее в полицейский участок. Выясни все, что можно, о ее связи с Сандри, потом передай в отдел пропавших без вести. Пока она будет в Милане, ей необходимо обеспечить круглосуточную охрану.
Сатта вышел из спальни. Пройдя несколько шагов, он остановился, вернулся и распахнул дверь.
– Ты можешь и в коридоре подождать, пока она оденется, – сухо сказал полковник.
Подошел Беллу.
– Все это выглядит, как начало настоящей войны, – сказал он. – За три дня – три убийства.
Погруженный в глубокие раздумья, Сатта кивнул.
– Это – «Юнион Корс», – уверенно сказал он. – Они любят использовать ножи и охотничьи ружья. Мне все это совсем не нравится – очень уж они резво за дело взялись. Скоро в перестрелках начнут гибнуть невинные люди. – Он взглянул вниз, на тело Сандри. – Это наверняка Раббиа сказал им, где его можно найти. Очень мне интересно, что он еще понарассказывал.
– Я так полагаю, все, о чем они его спрашивали, – проговорил Беллу.
– Да, – согласился Сатта. – Но о чем именно его спрашивали, вот в чем вопрос.
Они стояли и смотрели, как сотрудники «скорой помощи» упаковывали то, что осталось от Сандри, в пластиковый мешок. Потом Сатта отвернулся и бросил через плечо:
– Поезжай за мной в управление. Нам предстоит нелегкая ночь и тяжелая неделя.
* * *
Теперь интерес проявили и газетчики: три убийства за три дня – это уже достаточно серьезное событие даже по миланским масштабам. Редакторы вытащили криминальных репортеров из баров и постелей и дали им задание срочно подготовить заметки с правдоподобным объяснением случившегося. Почти все журналисты пришли к тем же выводам, что Сатта и Кантарелла. На следующее утро газетные заголовки пестрели прогнозами о ходе военных действий с «Юнион Корс». Передовицы были полны назидательных фраз о разгуле международной преступности и требований о восстановлении порядка и соблюдении законности.
На Сатту стали давить сверху. Его начальник – генерал – заявил, что необходимо срочно предпринять какие-то шаги. Плохо, конечно, когда итальянские преступники убивают друг друга, сводя между собой счеты, но если итальянских бандитов начинают убивать французские, – это уже просто национальный позор.
На Гоцо Шрейк вошел в «Глиниглз» и положил на стойку бара экземпляр итальянской «Иль Темпо». Завсегдатаи собрались вокруг него и стали оживленно обсуждать последние новости. Они наперебой высказывали свои суждения о том, кончится ли все на этих трех убийствах или Кризи свою миссию выполнил еще не до конца.
Гвидо в Неаполе и Леклерк в Марселе тоже прочли передовицу «Иль Темпо». Они знали, что война только начинается.
* * *
Джино Фосселла был обеспокоен и зол. Причиной беспокойства стали убийства его людей, поводом для злости – внушение, которое ему сделал Кантарелла. Он был возмущен до глубины души. Кантарелла вообще никогда ему не нравился. Долгие годы этот щеголеватый арбитр-недомерок сиднем сидел на своей вилле под Палермо, носа из нее почти никогда не высовывал, никогда ни в чем рук не замарал, но получал жирный кусок с каждого дела. Прямо как политик какой-то занюханный, черт бы его побрал!
Фосселла сидел в машине и от ярости скрипел зубами, вспоминая текст краткого послания, переданного ему Дикандиа: «Мы вами недовольны».
Напыщенный маленький ублюдок! Если бы Кантарелла не был заодно с Конти, он ему доходчиво разъяснил бы, куда ему надо заткнуть свое недовольство. Но этот хорек хамоватый – от горшка два вершка – сумел снюхаться с каждым боссом по всей Италии и впрямь как заправский политикан.
Была среда, и, как каждую среду, вечером он ехал в небольшой городишко Бианко, чтобы поужинать там со своей матерью. Он был примерным сыном и старался никогда не пропускать эти визиты. Иначе он всегда чувствовал себя виноватым, мать начинала переживать и сердиться на него, а даже Кантарелла не смог бы унять его старушку, когда она выходила из себя.
Его машину спереди и сзади сопровождали два автомобиля с телохранителями.
Будь он неладен, этот треклятый «Юнион Корс»! Такую возню подняли из-за каких-то несчастных двадцати миллионов лир! Да и черт бы с ними – скоро его собственный человек отвезет им эти занюханные бабки в Марсель, и он тогда сможет наконец вздохнуть с облегчением.
Все три автомобиля проехали по зеленым улицам Бианко прямо к дому его матери. Высыпали охранники, державшие руки с левого бока под расстегнутыми пиджаками. Просто мелодрама какая-то, мелькнуло в голове у Фосселлы, – из-за этих животных из «Юнион Корс» он даже свои семейные дела должен в какой-то дурацкий спектакль превращать.
– Ждите меня здесь, – раздраженным тоном сказал он замершим телохранителям. – Я пробуду у матери не больше двух часов.
Он был невысоким, лысеющим, начавшим толстеть мужчиной. Поднявшись в небольшой дом по каменным ступеням, он сбил дыхание – вот уже несколько лет его мучила одышка.
Мать смотрела на сына сердито, но ничего не могла сказать, потому что рот ее был заклеен полоской белого пластыря. Ее запястья и колени были прикручены липкой лентой к подлокотникам и ножкам кресла. Позади нее стоял высокий, очень крупный мужчина, державший в руке двуствольный обрез. Оба его ствола, нацеленные в левое ухо пожилой женщины, лежали на ее плече.
– Если ты только пикнешь, – спокойно сказал мужчина, – тут же останешься сиротой.
Фосселле было велено повернуться лицом к стене, положить на нее руки и расставить ноги. Как мужчина к нему подошел, он не услышал, судорожно пытаясь понять, кто он такой и как смог здесь оказаться. Его безуспешные потуги сообразить, что к чему, были прерваны сильным ударом, от которого Фосселла потерял сознание.
Удар был рассчитан очень точно. Когда Фосселла стал приходить в себя, его лодыжки, колени и запястья были накрепко скручены клейкой лентой, которой был заклеен и рот. Потом его подняли и понесли в заднюю часть дома. Фосселла на все лады клял себя.
На небольшой улочке, проходившей с противоположной стороны здания, стоял серый фургончик с открытой боковой дверцей. Фосселлу быстро запихнули внутрь и заперли. Он почувствовал, как машина бесшумно покатилась вниз по дороге, и подумал о своих опереточных телохранителях, находившихся всего в каких-то тридцати метрах на параллельной улице.
Он снова выругался в сердцах, но теперь его злость сменилась страхом. Глаза ему не завязали – он успел прочесть надпись на боку фургончика: «Луиджи Ракка – торговля овощами». Сама по себе эта надпись ему ровным счетом ни о чем не говорила, однако то обстоятельство, что ему позволили ее прочесть, свидетельствовало лишь об одном – путешествие это только в одну сторону.
За два часа пути его руки и ноги затекли и онемели. Мысль его продолжала лихорадочно работать, но когда фургончик остановился и мотор заглох, ответы на мучившие Фосселлу вопросы так и не были найдены. Боковая дверца распахнулась, и его с необычайной легкостью вынули из машины. Уже совсем стемнело, но он смог различить контуры высоких деревьев и очертания белого коттеджа. Его похититель подошел к двери и открыл ее ударом ноги. Он не очень аккуратно положил Фосселлу на холодный каменный пол и включил свет.
Мафиози лежал спокойно, прислушиваясь к шагам мужчины. Через несколько минут незнакомец подошел к нему и перевернул его на спину. Глядя на человека из того положения, в котором он лежал на полу, Фосселла подумал, что он просто невероятных размеров – казалось, он головой упирается в потолок. Внезапно его похититель опустился на корточки и стал снимать с него ботинки. Потом он освободил от клейкой ленты его лодыжки и колени. Фосселла стал неторопливо сгибать и разгибать затекшие мышцы, стараясь не делать резких движений. Он понимал, что любая попытка оказать этому гиганту физическое сопротивление заранее обречена на неудачу – шансов у него не было никаких.
Он так и лежал на спине, выгибая тело на связанных руках, когда почувствовал дикий испуг, который тут же сменился сильным удивлением. Незнакомец расстегнул ему ремень и молнию на брюках, потом запустил ему руку за спину и слегка приподнял, стянув другой рукой сначала брюки, а потом – трусы. Когда его перевернули на живот и грубо раздвинули в стороны ноги, его удивление снова сменилось испугом, который перешел в панический ужас. Почувствовав, что руки незнакомца раздвигают ему ягодицы, Фосселла что было сил замычал и стал изо всех сил дергаться и вертеться. Ему совсем не хотелось, чтоб над ним свершили содомский грех.
Борьба была краткой. Руки перестали возиться с его задницей, Фосселла получил удар по голове и снова впал в беспамятство.
* * *
Придя в себя, резкой боли он не почувствовал, ощущалось лишь некоторое неудобство, и все тело ныло.
Прямо перед ним стоял грубый деревянный стол. Чуть левее центра на нем темнело пятно с небольшим отверстием посередине. Фосселла поднял глаза на сидевшего по другую сторону стола человека. Перед ним лежал раскрытый блокнот и несколько других предметов, в том числе старый будильник, повернутый циферблатом прямо к нему. Часы показывали 9:02.
– Ты меня слышишь?
Фосселла кивнул со страдальческим выражением на лице. Его запястья и колени были прикручены липкой лентой к креслу, но рот закрыт не был. Мафиози молчал – он был старше, чем Раббиа, и гораздо умнее.
Мужчина немного наклонился к столу и взял один из разложенных на нем предметов – небольшой металлический цилиндр, скругленный с концов. Развинтив его посредине, он показал Фосселле две пустые его половинки.
– Это – «тайник». Им, как правило, пользуются заключенные или преступники, чтобы переносить ценности – деньги, иногда наркотики. Его прячут внутри тела – в прямой кишке.
Фосселла заерзал на стуле, вспомнив о том, что с ним было сделано, и вновь ощутил некоторое неудобство. Человек напротив него взял со стола комок какого-то вещества, выглядевшего, как серый пластилин, и продолжил ему втолковывать свою информацию:
– Это – довольно мощная пластиковая взрывчатка.
Он заполнил серой массой половинку развинченного цилиндра и прижал ее большим пальцем, чтобы она плотнее заполнила его внутреннее пространство.
– Вот это – детонатор.
Незнакомец взял со стола маленький круглый металлический предмет с небольшим выступом с одной стороны. Этим выступом он аккуратно вставил детонатор в половинку цилиндра, заполненного взрывчаткой.
– А это – таймер.
В руке у него оказался другой круглый металлический предмет с двумя маленькими зубчиками. Он вставил их в два узеньких отверстия в детонаторе, после чего свинтил обе половинки цилиндра вместе и зажал его большим и указательным пальцами, поднеся чуть ближе к глазам Фосселлы.
– Вот так «тайник» превратился в бомбу. Она очень небольшая, но мощная. – Тон, которым он все это говорил, напоминал спокойную беседу двух приятелей за чашкой чая. – Вот каких высот достигла современная наука. Лет десять назад бомба такой мощности весила около килограмма.
Холодные глаза уставились прямо в лицо бандита, голос оставался совершенно бесстрастным.
– Точно такая же бомба торчит в твоей заднице. Взорвется она ровно в десять часов.
Фосселла быстро взглянул на стрелки будильника – они показывали 9:07.
Ситуация прояснилась. Фосселла должен был ответить на вопросы, которые интересовали этого человека. Если он откровенно, без утайки удовлетворит его любопытство до десяти часов, можно будет вынуть бомбу.
Фосселла колебался: нет, решил он, его убьют в любом случае.
Может быть, в отличие от остальных, Фосселла был ему нужен живым? Поверить в это трудно. Человек напротив молчал, лицо его оставалось бесстрастным.
Минуты уходили одна за другой, единственным звуком, раздававшимся в помещении, было громкое тиканье будильника, Фосселла дышал нервно и быстро. Он чувствовал только давление, распиравшее его прямую кишку. В 9:22 он начал говорить. Терять ему все равно уже было нечего.
– Что ты хочешь знать?
Мужчина взял в руки ручку и снял с нее колпачок.
– Меня интересует все о Конти и Кантарелле. Но сначала объясни мне, почему ты, при всем твоем уме, отдал приказ похитить девочку, заведомо зная, что ее отец в долгу, как в шелку.
В 9:53 допрос закончился. Мужчина надел на ручку колпачок, взял блокнот и встал со стула. Некоторое время он смотрел на Фосселлу, потом подошел к двери и вышел из помещения. Фосселла услышал, как заработал двигатель фургончика. Вскоре он затих вдали, и единственным раздававшимся в помещении звуком по-прежнему оставалось тиканье часов. Он не кричал, не пытался бороться за свою жизнь, просто напряженно сидел и смотрел на циферблат будильника. В 9:58 будильник внезапно резко зазвонил, и Фосселла лишился рассудка. Ровно через две минуты бомба, заложенная в его тело, взорвалась.
* * *
Сатта сверху вниз смотрел на актрису. Изгибы ее великолепного обнаженного тела слегка лоснились от пота; чуть раздвинутые красные губы были полны томительного желания.
Он ждал, пока она ему сама об этом скажет.
Полчаса Сатта мастерски вел ее к пику желания, искусно разжигая в ней пламя страсти. Каждый дюйм ее тела томительно трепетал от прикосновения его губ и пальцев. Теперь он ждал лишь того, чтобы она сама попросила его об этом.
Вечер удался на славу. Он снова приготовил изысканные яства, потом выиграл три решающие партии в триктрак. Правда, в какой-то момент у него закралось подозрение, что она специально ему подставилась, но на самом деле значения это не имело. Для полного блаженства оставалось только во всем блеске показать ей иные свои достоинства.
Наконец она взмолилась:
– Милый, прошу тебя! Ну давай же, пожалуйста!
Сердце его наполнилось счастьем. Он перекинул одну ногу через ее бедра, чуть приподнялся, взглянул в глядевшие на него с мольбой глаза и тоном, не допускавшим возражений, произнес:
– Введи его сама.
Точеная, изящная рука скользнула между ног, нетерпеливые пальчики искали – и нашли, настойчиво подталкивая его к влажным, зовущим, шелковистым волосам. Он застонал от восхитительно острого чувства и вошел на дюйм. Господи, до чего же она была хороша! Полковник склонился к очаровательному личику женщины и с игривой нежностью чмокнул ее в кончик носа, чуть выгнувшись для нанесения первого решительного удара – и в это сладостное мгновение зазвонил телефон.
Глава 18
– Это не «Юнион Корс».
Эту фразу Сатта произнес очень выразительно после того, как прочел очередной отчет патологоанатома. Напротив него, по другую сторону стола сидел Беллу.
– Почему ты так в этом уверен?
Сатта коснулся лежавшего на столе документа.
– На такое у них воображения не хватит, – с улыбкой ответил он. – Ножи – да, обрезы – пожалуйста, пистолеты – само собой разумеется. Бомбы – тоже, но только не в прямой кишке. – Он покачал головой. – Чтоб до такого додуматься, нужен совсем иной склад ума.
Со смерти Фосселлы прошло два дня. Начальство оказывало на полковника все более сильное давление, торопя его с ответами. Газеты пестрели заметками о последнем убийстве во всех его кровавых подробностях.
Консультации с Монпелье в Марселе лишь усиливали уверенность Сатты в правильности его выводов. Люди из «Юнион Корс» сделали все, чтобы убедить как Гравелли, так и марсельскую полицию в том, что они не только не причастны к этим убийствам, но – более того – сами основательно ими озабочены.
У боссов мафии развивалась маниакальная подозрительность. Озабоченный Кантарелла выходил из себя. Кто-то разрушал его тридцатилетние усилия по созданию монолитной организации, которые можно было сравнить разве что с гигантской работой выдающегося государственного деятеля.
Казалось бы, первым должен был разгадать эту загадку Сатта с его глубоким, гибким, аналитическим умом. Двое суток он почти не выходил из кабинета. Его роман с актрисой все равно уже закончился.
– Все хорошо в меру, – справедливо заявила она ему после последнего убийства.
Актриса была права – такие неожиданности любую женщину могли довести до нервного срыва. Сама ее карьера была поставлена под угрозу.
Так что теперь у Сатты было достаточно времени, чтобы заниматься только этим делом. Он бесконечно, во всех мыслимых и немыслимых сочетаниях и комбинациях перебирал в уме имена убитых: Раббиа, Виоленте, Сандри и Фосселла. Связь между ними ему удалось найти лишь тогда, когда он убрал из этого незамысловатого уравнения Виоленте. За собственную тупость полковник клял себя на все лады – ведь с самого начала было совершенно очевидно, что Виоленте перерезали горло по чистой случайности, лишь потому, что он был телохранителем Сандри.
– Похищение дочери Балетто!
Беллу вопросительно поднял бровь.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Вот ведь где собака зарыта! Раббиа и Сандри – оставшиеся в живых исполнители похищения, а Фосселла его организовал.
Следующий час полицейские были очень заняты. Они сразу же решили, что сам Балетто участия в этом деле не принимал, хотя мог финансировать тех, кто совершал возмездие. Телохранитель девочки тоже привлек их внимание, хотя поначалу к его кандидатуре они отнеслись весьма скептически. Им было известно, что этот человек был своего рода обманкой и много пил.
Однако звонок в больницу сильно разжег интерес Сатты к его телохранителю. Полковник переговорил с главным хирургом, который оказался приятелем его брата, и тот рассказал о чудесном исцелении телохранителя и его стремлении любой ценой восстановить силы. Следующий звонок полковник сделал в агентство, рекомендовавшее его на работу по охране девочки, и там узнал, что раньше телохранитель был наемником. Тут же в Париж послали запрос первой степени, и пока ждали ответ, проследили связь телохранителя с неким Гвидо Арелио, хозяином пансиона «Сплендид» в Неаполе.
Наведение справок много времени не заняло. Не последнюю роль в этом сыграли незапятнанная репутация Сатты, равно как его высокое служебное положение и обширные связи. Он лично позвонил директору иммиграционной службы в Риме, и тот, подключившись к центральному компьютеру, тут же узнал, что из Реджо-ди-Калабрия телохранитель отплыл паромом на Мальту шесть дней спустя после того, как выписался из больницы. О его возвращении в Италию никакой информации не поступало.
После этого Сатта сделал международный звонок на Мальту своему коллеге Джорджу Заммиту. Год назад они встречались в Риме на курсах повышения квалификации, и Заммит произвел на него приятное впечатление. После беседы полковник повесил трубку и, задумчиво глядя на Беллу, произнес:
– Очень любопытно, но совершенно непонятно.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Беллу.
– Он подтвердил мне, что интересующий нас человек прибыл на Мальту именно с тем паромом, но три недели назад отбыл морем в Марсель.
– И все?
Сатта кивнул.
– И все.
– Тогда мне совершенно неясно, что тебе кажется любопытным и непонятным.
Сатта слегка усмехнулся.
– Мальтийская полиция работает очень четко – эту манеру они унаследовали от англичан. Но все же, учитывая тот факт, что полицейское управление на Мальте еще не компьютеризировано, настолько оперативно они работать просто физически не могут. Заммит ответил на мои вопросы тут же, причем ни у кого ни о чем не спрашивал. Значит, у него в этом деле есть собственный интерес. Однако когда я спросил, располагает ли он об этом человеке какой-нибудь дополнительной информацией, он ответил мне, что на Мальту ежегодно приезжает до полумиллиона человек, а у него не хватает штатов и он загружен работой выше головы. У меня нет никаких сомнений в том, что он здесь что-то крутит. Интересно, почему ему надо от меня что-то скрывать.
Их беседу прервал ответ из Парижа. Машина стучала долго, и вышедший из нее рулон бумаги составил около трех футов в длину. Сатта просматривал информацию по мере того, как она выходила из чрева аппарата. Пока он молча читал, Беллу терпеливо ждал. Когда телекс смолк, Сатта скатал сообщение в трубочку, зажал ее двумя руками и откинулся на спинку кресла.
– Этот подставной телохранитель, – спокойно сказал он, – был и, скорее всего, продолжает оставаться одним из самых опасных людей на Земле.
Полковник резким движением поднялся с кресла.
– Собирайся, мы сейчас же едем в Комо. Нам предстоит побеседовать там с Балетто и его очаровательной супругой.
* * *
В доме на озере Балетто обедали, сидя напротив друг друга за большим полированным столом. Рика похудела, но красоты своей не утратила. Этторе совсем не изменился. Если она перенесла тяжелую утрату, у него все оставалось на своих местах.
Дверь распахнулась. Оба обернулись, ожидая увидеть Марию с десертом. В дверном проеме неподвижно, переводя глаза с мужчины на женщину и обратно, стоял Кризи. Супруги смотрели на него, как загипнотизированные.
Этторе оправился первым.
– Что вам здесь надо? – резко спросил он.
Кризи прошел в комнату, подвинул себе стул, поставил его спинкой вперед и сел, выложив руки на стол. После этого он взглянул на Этторе.
– Говорить я собираюсь только с вашей женой. Если вы двинетесь с места или скажете еще хоть одно слово, я вас не раздумывая убью. – Он сунул руку под пиджак, вынул внушительный пистолет и положил его перед собой. – Он заряжен.
Этторе взглянул на оружие, сразу весь обмяк и как-то сник на стуле. Кризи обернулся к Рике. Жесткие черты его лица смягчились, резкость в голосе пропала.
– Я сейчас расскажу вам одну историю.
Он поведал ей обо всем, что узнал от Фосселлы: о том, что Пинта была похищена только ради того, чтобы получить страховку. Этторе застраховал ее на два миллиарда лир у «Ллойда» в Лондоне. Смысл сделки заключался в том, что после уплаты выкупа Фосселла должен был вернуть Этторе половину всей суммы. Контакт между ними осуществлял Вико Мансутти. У него были связи в мире организованной преступности, и он получил за эту сделку свои комиссионные. Рика слушала Кризи, не сводя с него глаз. Лишь когда он закончил, она обернулась и посмотрела на мужа. Казалось, что над столом повисла физически ощутимая, невероятная ненависть. Этторе еще ниже поник на стуле, его рот раскрылся и снова закрылся, взгляд скользнул куда-то в сторону.
– А что с остальными? С теми, кто это сотворил? Вы их уже убили?
Кризи кивнул.
– Я собираюсь убить всех, кто хоть как-то нагрел на этом руки. Мне остались еще два главаря бандитов – один заправляет всем в Риме, второй руководит из Палермо.
В большой, элегантно обставленной комнате снова воцарилось молчание. Его нарушила Рика, говорившая как бы сама с собой.
– А ведь он еще пытался как-то меня утешать. Говорил, что мы остались друг у друга и поэтому жизнь должна продолжаться.
Она взглянула на Кризи, воспоминания, отражавшиеся в ее глазах, погасли, теперь она смотрела перед собой жестко и сурово.
– Вы сказали, что собираетесь разделаться со всеми участниками этого преступления?
Он взял со стола пистолет и кивнул.
– Я приехал сюда, чтобы убить вашего мужа.
Этторе взглянул не на Кризи, а на свою жену. Его красивое лицо утратило все свое обаяние, глаза глядели, как два окна в пустоту.
Кризи убрал пистолет и встал.
– Не знаю, может быть, лучше будет, если я его вам оставлю.
– Да! – почти прошипела она. – Оставьте его, пожалуйста, мне.
Кризи двинулся было к двери, но голос Рики остановил его.
– А что будет с Мансутти?
Он обернулся.
– О Мансутти я уже позаботился.
Дверь за Кризи закрылась.
* * *
Когда Сатта и Беллу ехали по живописной дороге вдоль озера, навстречу им пронеслась в противоположном направлении голубая «альфетта».
* * *
В своей роскошной квартире на последнем этаже престижного жилого дома Вико Мансутти говорил по телефону. Этторе бился в истерике, понять, что он говорил, было почти невозможно.
– Подожди меня, – резко сказал Вико. – Я буду у вас через час. Постарайся взять себя в руки.
Он надел пиджак и сказал немного взвинченной жене, что у Этторе снова неважное настроение – очередной психологический кризис. Вернется он сегодня, скорее всего, поздно.
Спустившись в подземный гараж под домом, он сел в свой «мерседес», включил зажигание, и в тот же момент раздался страшный грохот – взорвалось полкилограмма пластиковой взрывчатки.
* * *
Сатта был поражен. Откинувшись на спинку стула, он с искренним восхищением произнес:
– Никогда, повторяю – никогда в жизни я не пробовал лучшего жаркого.
Гвидо равнодушно пожал плечами.
– Мы здесь в Неаполе не все крестьяне.
– Это вполне очевидно, – согласился Сатта, вытирая губы салфеткой. – Для бывшего преступника, бывшего заключенного, отставного легионера и отошедшего от дел наемника, я бы сказал, вы обладаете поистине экзотическими талантами и дарованиями. Кстати говоря, вы в триктрак не играете?
Гвидо этот вопрос слегка озадачил.
– Вообще-то играю, только не понимаю, какое отношение это имеет к вашему визиту?
Сатта усмехнулся.
– Это просто замечательно. Значит, мое пребывание здесь будет еще более приятным.
– Я сказал вам уже, – хмуро проговорил Гвидо, – пансион сейчас закрыт. Вам лучше было бы остановиться в гостинице.
Сатта налил себе еще немного холодной «лакрима Кристи» и, смакуя, выпил. Когда он заговорил снова, в его словах не было и намека на вальяжность.
– Вы, как никто другой, понимаете всю сложность ситуации. Теперь Кантарелла знает, кто нагоняет страх на всю его организацию. Его источники информации не хуже моих, а кое в чем, может быть, даже лучше. Очень скоро мафия проследит связь Кризи с вами. Как только это произойдет, сюда завалятся ребятишки с покатыми плечами и узкими лбами, которым очень захочется с вами потолковать по душам. Вы сами прекрасно понимаете, что они будут гораздо менее вежливы, чем я.
Гвидо снова пожал плечами.
– Я сумею за себя постоять.
Однако на этот раз он отнесся к словам Сатты с большим вниманием. Только час назад ему из Милана позвонил Элио и сказал, что двое хорошо одетых, но явно подозрительных мужчин заходили в его контору и наводили справки о том, кто рекомендовал Кризи в охранное агентство. Действуя в полном соответствии с инструкциями, полученными от брата, Элио просто ответил им, что выполнял просьбу Гвидо. Ясно, что очень скоро в пансион наведаются местные бандиты. Однако, зная, что здесь находится полковник карабинеров, они, конечно, будут держаться подальше, откладывая свой визит до его отъезда.
– Хорошо, – лаконично ответил Гвидо, – я приготовлю для вас комнату. Только не рассчитывайте, что завтрак я буду носить вам в постель.
Сатта протестующе замахал руками.
– Не беспокойтесь, никаких хлопот я вам не причиню. И поверьте мне на слово, так будет лучше – нам с вами многое надо обсудить.
Сатта приехал вечером, весь день проведя за рулем – путь от Милана до Неаполя был не близким. Тем не менее он предпочел вести машину сам: в дороге было время подумать, еще раз осмыслить события последней недели, свыкнуться с мыслью о том, что один человек без чьей бы то ни было посторонней помощи смог расправиться с одним из самых могущественных бандитов страны.
Потом он вернулся к странному разговору с четой Балетто в их доме на берегу озера.
Сам Балетто, человек светский, всегда умевший держать себя в руках, был пепельно бледен, его в прямом смысле слова трясло, как в лихорадке. Его жена была пренебрежительно надменна, холодна, как лед, и необычайно красива. Сатта помнил, какой она была раньше. Теперь Рика стала еще привлекательнее – ее женственное очарование совершенно неотразимо, возможно, так на ней сказались потрясения и переживания последних месяцев.
Этторе сначала отказывался говорить – с минуты на минуту должен был приехать его адвокат. Но узнав о внезапной гибели Мансутти, он сломался и в отчаянии обратился к Сатте – как к священнику, к отцу, к единственному защитнику.
Этторе стал бессвязно рассказывать о том, что произошло, путая слова, перескакивая с пятого на десятое, умоляя Сатту понять его и войти в его положение. Полковник почти не прерывал его беспорядочный лепет, лишь изредка уточняя какие-то моменты, которые были совершенно непонятны. При этом он старался изобразить на лице симпатию и сострадание.
Беллу записывал эти отрывочные сведения в блокнот, а Рика сидела, излучая холод, не сводя взгляда с мужа. Она смотрела на него уже не столько с ненавистью, сколько с непередаваемым отвращением.
Особенно Сатту поразило то обстоятельство, что теперь Кризи начал охоту на Конти и Кантареллу. Он полагал, что после расправы над Фосселлой телохранитель удовлетворил свое стремление к мести и теперь попытается как можно скорее пересечь границу Италии и затаиться в какой-нибудь далекой стране.
Полковник оставил у Балетто Беллу, чтобы тот официально завел дело и приступил к формальному расследованию преступления, а сам отправился домой – ему надо было о многом подумать в спокойной обстановке.
Ситуация представлялась ему в высшей степени двойственной. С одной стороны, действия Кризи наносили удар в самое сердце мафии, задевая ее гордость. Подумать только – все это сделал лишь один человек! Если, паче чаяния, ему удастся выследить и прикончить еще и Конти, этот удар станет для мафии катастрофическим. А если случится невероятное и он убьет Кантареллу, эта рана сможет стать для организованной преступности просто смертельной.
Союз между Кантареллой и Конти был краеугольным камнем всей этой системы. Теперь мог воцариться хаос, в котором он, Сатта, сможет выступить против любого из оставшихся в живых боссов, и вся организация будет отброшена назад лет на десять, а то и больше. Однако он не тешил себя иллюзиями. Его служба в полиции могла способствовать лишь сдерживанию роста организованной преступности. Навсегда покончить с этим монстром не было никакой возможности, оставалось рассчитывать лишь на то, чтобы на какое-то время затормозить его развитие. Но какая теперь для этого представилась блестящая возможность!
С другой стороны, его работа заключалась в том, чтобы ловить убийц, вне зависимости от того, кого и почему они убивали. Хотя сказать, что Сатту мучили угрызения совести, было нельзя – полковник гордился тем, что совесть его была накрепко заперта в прочной шкатулочке. В один прекрасный день он, может быть, достанет эту шкатулочку из укромного местечка, отопрет ее и очень удивится тому, что в ней обнаружит.
Сатта, скорее, переживал нечто похожее на ревность – этот телохранитель посягнул на его права. По глубокому убеждению полковника, закон можно и нужно обходить. Однако неписаное право нарушать закон могли иметь лишь избранные. Именно поэтому история с Кризи вызывала в нем двойственные чувства, открывая удивительные возможности для деятельности Сатты, он в то же время присваивал себе те полномочия, которыми, по мнению полковника, мог обладать лишь он сам. Тем самым Кризи как бы покушался на права, принадлежавшие лишь избранным, к числу которых Сатта, естественно, в первую очередь относил себя самого.
До поздней ночи полковник напряженно размышлял над парадоксальностью сложившегося положения, взвешивал все «за» и «против», пока в конце концов не нашел достойный компромисс. Рано утром он доложил обо всем генералу – своему непосредственному начальнику. Генерал одобрил мнение полковника – он вообще ему доверял – и передал своему подчиненному полный контроль за ведением этого дела. С представителями прессы было решено не делиться никакой информацией – через пару дней репортеры сами все разнюхают.
Когда картина немного прояснилась, Беллу было поручено остаться в Милане, чтобы завершить все необходимые формальности по делу Балетто, а потом отправиться в Рим, поближе к Конти. Сам Сатта выехал на машине в Неаполь.
Он считал, что Гвидо как ближайший друг Кризи, который не мог ему не помогать, был своего рода ключом. Спецслужбам уже было отдано распоряжение прослушивать все телефонные разговоры в пансионе «Сплендид» и перлюстрировать почту Гвидо. Сатта хотел как можно больше узнать о Кризи – его характере, взглядах на жизнь.
В тот же день, когда Сатта ехал в Неаполь, офицер, работавший в канцелярии управления карабинеров в Милане, сделал копию документа, предназначенного исключительно для служебного пользования. Он сделал ее, самым внимательным образом изучив документ. Вечером того дня этот офицер ужинал в ресторане с одним из своих приятелей. После ужина уровень материального благосостояния карабинера существенно возрос. Как раз в тот момент, когда Сатта лакомился жарким в пансионе Гвидо, Конти говорил из Рима по телефону с Абратой, который теперь остался единственным и бесспорным боссом мафии во всем Милане.
Информация Абраты была полной, он знал все о прошлом Кризи. В голосе миланского капо звучало беспокойство, хотя сам он и не был в списке смертников.
Конти дал ему исчерпывающие инструкции, повесил трубку и несколько минут просидел в глубокой задумчивости. Потом набрал почти никому не известный номер персонального телефона Кантареллы в Палермо и какое-то время беседовал с боссом. Разговор шел не столько об опознанном убийце, сколько о том весьма странном факте, что полиция и карабинеры практически ничего не делают, чтобы как можно скорее с ним разделаться. Как сообщил Абрата, по этому поводу даже общей тревоги объявлено не было.
Все нити следствия по этому делу были в руках полковника Сатты, выехавшего в то утро из Милана в неизвестном направлении.
После разговора с Кантареллой Конти погрузился в еще более глубокую задумчивость, потому что в голосе босса явно звучал страх. Вместо того чтобы дать четкие и однозначные инструкции, арбитр говорил как-то неуверенно, даже спрашивал мнение Конти о том, как им следовало поступить.
Как это ни было смешно, ему самому пришлось успокаивать Кантареллу. Он заверил босса в том, что, даже если полиция не пошевелит пальцем, Кризи в самом скором времени все равно будет ликвидирован. Теперь, когда личность его установлена, он попадется в ближайшие часы. Соответствующие указания уже разосланы по всем звеньям организации.
И тем не менее реакция Кантареллы на это сообщение оставалась для Конти совершенно непонятной. Конечно, убийца с таким прошлым, к тому же имевший достаточно веские основания для того, чтобы им мстить, был серьезной угрозой. Однако если раньше он имел неоспоримые преимущества, поскольку его личность оставалась неизвестной, теперь он их лишился и стал гораздо уязвимее. Поэтому очень скоро этот смельчак поплатится жизнью за свое безрассудство.
Почему же все-таки Кантарелла был в таком гнетущем состоянии духа? Конти пришел к выводу, что такая реакция была типичной для политика. Сам он, в отличие от босса из Палермо, достиг своего нынешнего положения лишь за счет насилия. Ему часто доводилось видеть смерть.
Кантарелла же поднимался к тем высотам, которых достиг, с помощью дипломатии. Он нередко отдавал приказы о принятии насильственных мер, однако сам никогда не участвовал в их исполнении. Конти прошел большой боевой путь от солдата до генерала. Кантарелла же всегда оставался политиком. Кроме того, ему никогда не угрожала непосредственная физическая опасность. Это обстоятельство тоже объясняло то смятенное состояние духа, в котором теперь пребывал босс.
Прежде чем отправиться в постель, Конти велел своим людям усилить его охрану. Ему принадлежало одиннадцатиэтажное здание, последний этаж которого занимала его просторная квартира. От подземного гаража до крыши в дом или из дома и мышь не должна прошмыгнуть. То же самое касается здания, в котором располагается его контора. Оно, кстати, тоже ему принадлежало.
Проблема передвижения между двумя зданиями его не волновала. Несколько лет назад он сделал одолжение одному своему соотечественнику из Нью-Йорка. Тот в благодарность подарил ему «кадиллак». Автомобиль был не серийный, а сделанный на заказ – с корпусом из бронированной стали и пуленепробиваемыми толстыми стеклами. Конти очень гордился своей машиной. За то время, что она у него была, произошло два покушения на его жизнь, первый раз в него стреляли из крупнокалиберного пистолета, второй – из автомата. В обоих случаях его даже не поцарапало. Тем не менее он распорядился, чтобы до специального указания его «кадиллак» во всех поездках сопровождала машина с телохранителями. А еще он решил какое-то время питаться только дома. Конти знал, что чаще всего боссы мафии умирают в ресторанах, причем совсем не от пищевых отравлений.
* * *
Кантарелла и в самом деле был напуган. Чувство это было для него новым. Мысль о том, что он стал мишенью для профессионального убийцы высшей квалификации, просто сводила его с ума. Он уже прошел через те стадии, когда им поочередно владели гнев и возмущение, однако страх не покидал его ни на минуту.
Конти пытался успокоить его по телефону, говорил, что ликвидация убийцы – дело нескольких часов. Тем не менее Кантареллу, сидевшего за письменным столом в своем кабинете, не покидали тяжелые чувства. Он перекрестился, положил перед собой блокнот и задумался, как усовершенствовать систему безопасности виллы Колаччи. Ей предстояло превратиться в неприступную крепость.
Он еще не успел набросать мысли на бумагу, как зазвонил телефон. Босс из Неаполя докладывал ему, что допросить владельца пансиона «Сплендид» абсолютно невозможно. Оказалось, что он там не один, а с этим треклятым полковником Саттой из карабинеров. Кантарелла совсем упал духом.
* * *
Гвидо выкинул двойную четверку, убрал три остававшиеся фишки с поля и взглянул на кубики. Потом взял ручку, быстро подсчитал результат и объявил полковнику:
– С тебя восемьдесят пять тысяч лир.
Сатта улыбнулся. Этот проигрыш был не самым крупным.
– Надо мне было тебя послушаться и остановиться в гостинице.
Шел третий день его пребывания в пансионе. Питался он прекрасно и даже как-то помогал Гвидо на кухне. Завсегдатаи, обедавшие в пансионе, и представить себе не могли, что ели салат, который приготовил сам полковник карабинеров.
Если не считать трехсот тысяч лир, проигранных в триктрак, жизнь в пансионе была Сатте по душе. Даже финансовые потери в определенном смысле компенсировались удовольствием, которое ему доставляла игра со специалистом такого класса.
Однако дело было не только в уважении к мастерству Гвидо – с каждым днем между двумя мужчинами устанавливались все более дружеские отношения. Отчасти это определялось тем взаимным притяжением, которое часто возникает между очень непохожими людьми. Во многом, по крайней мере на первый взгляд, они казались прямыми противоположностями: молчаливый и коренастый Гвидо с перебитым носом и Сатта – высокий, элегантный, разговорчивый, лощеный. Тем не менее у полковника было много оснований восхищаться неаполитанцем. Когда он изредка расслаблялся и начинал говорить, оказывалось, что он глубоко понимает не только общество, в котором живет, но и процессы, происходящие в мире. Сатта очень ценил в нем тонкое чувство юмора. Он, естественно, многое знал о прошлом Гвидо. Однажды полковник спросил Гвидо, не тяготится ли он немного своим нынешним положением, не считает ли его слишком уж заурядным.
Гвидо улыбнулся и ответил, что, когда ему хочется острых ощущений, он возвращается в свое прошлое и находит там все, чего ему недостает. Нет, будничные дела он не считает скучными, наоборот, управлять пансионом доставляет ему радость. Он прекрасно знает проблемы своих постоянных клиентов, радуется с ними или горюет, когда есть повод. По вечерам в субботу ему нравится смотреть футбольные матчи. Изредка, бывая в городе, он находит себе на часок-другой случайную подружку. В общем, на жизнь ему грех жаловаться, потому что иногда она балует его такими удовольствиями, как, например, выигрыш в триктрак у высокообразованных полковников карабинеров.
Сатта, со своей стороны, поначалу немало озадачил Гвидо. Поначалу он смотрел на полковника как на случайно попавшего в полицию светского щеголя, который добился там высот благодаря семейным связям. Однако очень скоро под оболочкой циника он разглядел преданного своему делу честного человека. Во второй вечер пребывания Сатты в пансионе к ним зашел его брат, и после ужина они втроем допоздна засиделись на террасе, выпивая под дружескую беседу.
Братья были искренне привязаны друг к другу. Они впустили Гвидо в атмосферу семейных отношений так естественно и непринужденно, что он тут же ощутил и дружеское взаимопонимание, которое раньше находил только в компании Кризи.
О Кризи они говорили очень часто. Хоть Сатта и был уверен, что Гвидо имеет возможность связаться с Кризи, он на него не давил. Несколько раз в день полковник звонил в Рим и говорил с Беллу, который каждый раз докладывал, что ни прослушивание телефонных разговоров, ни просмотр почты ничего нового пока не дали.
– По телефону только мы с тобой разговариваем, – как-то раз заметил Беллу. – Зато какие это содержательные беседы!
Сатта настроился на долгое ожидание. Хотя к этому времени газетчики уже были очень близки к раскрытию подоплеки серии убийств, о Кризи пока нигде не упоминали. В основном на все лады обсасывались подробности скандальной истории похищения Пинты Балетто, устроенного ее же отцом, крупным промышленником, при поддержке известного адвоката, разорванного взрывом на куски, а также о зверских убийствах нескольких мафиози. Скоро какой-нибудь журналист должен был увязать одно с другим, и Сатта пытался себе представить реакцию общественного мнения на эту из ряда вон выходящую историю.
Сатта часто думал о Кризи. Со слов Гвидо он уже составил психологический портрет его друга. Он прекрасно понимал, какие чувства двигали им, ощущал глубокую симпатию к человеку, в одиночку вступившему в борьбу со страшной силой ради восстановления попранной справедливости и свершения возмездия.
Гвидо много говорил о прошлом, но никогда – о настоящем. В последний раз он видел Кризи, когда тот лежал в больнице. Сатта, как и раньше, не давил на Гвидо. Он ждал. Все тузы были у него на руках. Пусть беспокоятся Конти и Кантарелла.
Однако с Гвидо они играли не в карты, а в триктрак, и полковник постоянно проигрывал.
– Все, – сказал он как-то раз, когда Гвидо разложил доску и расставлял фишки, – я завязал. Я ведь в конце концов просто служащий и не могу каждый день проигрывать свою недельную зарплату.
Они сидели на террасе, вечернее солнце медленно опускалось в море, уходя за линию горизонта. Скоро Гвидо надо будет готовить ужин, но пока еще оставалось немного времени, они молча наблюдали за тем, как постепенно меняется цвет воды. Уже смеркалось, когда резко зазвонил телефон. Из Милана снова просили полковника Сатту.
Гвидо отправился на кухню резать овощи. После продолжительной беседы к нему пришел его непрошеный постоялец.
– Балетто покончил с собой, – сказал он.
– Ты уверен, что это было самоубийство? – спросил Гвидо.
Сатта кивнул.
– Сомнений никаких нет. Прежде чем отважиться, он полчаса сидел на подоконнике в своем кабинете на девятом этаже. – Он сделал руками выразительный жест. – Балетто никогда не был решительным человеком.
Гвидо продолжал свое занятие, Сатта стал ему помогать. Потом он спросил:
– Ты знаешь его жену?
– Видел однажды, – ответил Гвидо. – Встреча была не из приятных.
Когда он рассказал об обстоятельствах их встречи, Сатта печально кивнул.
– Ты выбрал не лучшее время для знакомства. Но я уверен, что теперь ее мнение изменилось, да и сама она тоже.
Какое-то время они работали молча, потом Сатта произнес:
– Пока Балетто сидел на подоконнике и решал, быть или не быть, ей позвонили из полиции и попросили приехать, чтобы отговорить его от этого шага. Знаешь, что она ему сказала, когда приехала?
– Что?
– Ничего, совсем ничего – она только рассмеялась. Странная женщина, и очень красивая…
Гвидо озадаченно посмотрел на него, хотел было что-то сказать, но лишь пожал плечами.
Глава 19
Во всех европейских столицах есть австралийские посольства. На боковых улочках, расположенных неподалеку от них, долгими летними днями стоят автомобили, оборудованные специальными прицепами, в которых помещается что-то вроде жилых комнат. Все эти машины – побольше и поменьше – выставлены на продажу. Хотя почему они стоят именно у австралийских посольств – не знает никто.
Рим не был исключением. Однако лето уже кончалось, поэтому около посольства стояла только одна большая грузовая машина – «мёбекс» на шасси «бедфорд».
Уолли Уайтмен и его подружка Пэдди Коллинз сидели на высоком бордюре тротуара и безнадежно ждали серьезного клиента.
Уолли было около тридцати, роста он был невысокого, но обращал на себя внимание густыми и длинными волосами. Сквозь немыслимую шевелюру на мир смотрели умные живые глаза. Одет он был в джинсовый комбинезон, который вполне мог получить первый приз на конкурсе самых старых и поношенных джинсовых комбинезонов, если бы, конечно, кому-нибудь пришло в голову провести такое состязание.
Пэдди уже разменяла четвертый десяток. Она была очень крупной, не то чтобы толстой, нет, просто все части ее тела были слишком большими – от пальцев на ногах до носа. Сказать, что она начисто лишена привлекательности, было бы несправедливо, однако ее габариты находились в вопиющем противоречии с общепринятыми представлениями о женской красоте. Крестьянское платье сидело на ней в высшей степени нелепо.
Оба они были уроженцами Австралии. История их пребывания в Европе была и типична, и необычна. Они, как и многие другие, путешествовали по Европе ради расширения своего кругозора, а необычность состояла в том, что они встретили друг друга. Уолли, вечный студент, еще давно нашедший временную работу в вечерней школе в Турине, где преподавал итальянцам английский язык, познакомился с Пэдди, которая двенадцать лет работала исполнительным секретарем в Брисбене. В один прекрасный день она послала свою работу к чертовой матери и решила покорить Европу.
Закончила она свои путешествия тоже в Турине, где тоже преподавала английский язык. В результате несколько поколений туринских итальянцев говорили по-английски с сильным австралийским выговором. Вместо того чтобы покорить Европу, Пэдди покорила Уолли. Хотя, если уж говорить начистоту, это она влюбилась в него, пораженная тем, с каким наплевательством смотрит Уолли на общепринятые стандарты женской красоты. Величина Пэдди совсем его не смущала. Ему нравился ход ее мысли, тонкое чувство юмора, некоторая грубоватость манер, стремление господствовать днем и полная покорность ночью. В постели господином был он; за ее пределами всем занималась она, заботясь о его удобствах. Союз этот, совсем нетипичный для австралийцев, оказался на удивление прочным и удачным.
Они провели вместе зиму, а к началу лета скопили денег и купили «мёбекс», чтобы добраться как можно дальше на восток, по крайней мере до Бомбея. Потом они собирались морем доплыть до Перта, а дальше самим проехать через Северный Квинсленд. Там правительство бесплатно раздавало землю и предоставляло льготные кредиты всем желающим осваивать невозделанные земли и засаживать их деревьями. Правительству почему-то нужны были эти деревья, и Уолли резонно рассудил, что деревья растут долго, поэтому, пока они вырастут, они с Пэдди заодно вырастят и своих детей, а получив субсидии, которые за это полагались от правительства, внесут тем самым свой вклад в проблему платежного баланса страны.
Но, к сожалению, этот прекрасный план остался неосуществленным. В связи с событиями в Иране о далеком путешествии на восток можно было забыть. К тому же Пэдди заболела желтухой, пришлось оплачивать больничные счета, и, в конце концов, им не осталось ничего другого, как продать «мёбекс» и возвращаться на родину самым дешевым способом. Именно поэтому они сидели на бордюре тротуара и ждали покупателя.
Они так сидели и ждали вот уже третий день, но единственным человеком, которого заинтересовало их предложение, оказался турок, у которого денег не было, зато был прекрасный план наладить нелегальную перевозку пакистанских эмигрантов в Англию. Они уже ни на что не надеялись, поэтому даже не посмотрели в сторону крупного мужчины со шрамами на лице, который не спеша подошел к их дому на колесах и внимательно стал осматривать его со всех сторон.
– Вы его продаете? – спросил он по-итальянски.
Уолли покачал головой и на том же языке ответил:
– Нет, мы его здесь исключительно для красоты поставили.
Пэдди встала, отряхивая сзади пыль с мощных бедер.
– Вас действительно интересует наша машина?
Человек обернулся и кивнул. На Уолли он больше не обращал внимания.
– Я могу посмотреть двигатель?
Уолли пошел за ними. Пэдди стала расписывать незнакомцу достоинства автомобиля, потом предложила зайти внутрь выпить холодного пива.
«Мёбекс» был почти новым, он проехал меньше десяти тысяч километров, и Пэдди отчаянно боролась за хорошую цену. Уолли помалкивал, потягивая пиво и восхищаясь ее настойчивостью.
В конце концов они сговорились на десяти миллионах лир, и мужчина спросил:
– Документы купли-продажи у вас готовы?
Пэдди кивнула.
– Осталось только вписать ваше имя и дату сделки, зарегистрировать это в полиции и поставить на бумаги печать.
Они вписали в документ имя покупателя, который назвался французским гражданином Патрисом Дювалье.
– Нашу сделку я бы хотел оформить через три дня, – сказал мужчина, проверив правильность заполнения документа и положив его на небольшой откидной столик.
Пэдди насторожилась.
– Вы оставите нам залог?
Незнакомец не стал отвечать на вопрос. Вместо этого, чем он потряс обоих, сунул руку во внутренний карман пиджака и вынул толстую пачку банкнот достоинством в сто тысяч лир. Отсчитав сто банковских билетов, мужчина положил их на стол.
– Но сделку мы зарегистрируем через три дня, – сказал этот странный человек.
Тут впервые в разговор вступил Уолли:
– Что-то, мужик, больно уж ты доверчивый! А если мы возьмем и свалим с твоими деньгами?
Кризи мягко сказал:
– Я бы себя доверчивым никак не назвал.
Уолли взглянул в щелочки его глаз, прикрытых тяжелыми веками. Потом, чтобы разрядить неловкость, он вынул из холодильника еще три бутылочки пива. Напряжение рассеялось, и Пэдди спросила:
– Вы хотите взять машину прямо сейчас?
Кризи отрицательно мотнул головой и вынул из кармана карту Рима с подробным планом автомобильных магистралей. Он указал на помеченную крестиком точку, расположенную сразу же за выездом из города около восточной автострады.
– Здесь, около Монте Антенне, есть лагерь для автотуристов. Я бы хотел взять машину там в первой половине дня, если, конечно, вас это устроит.
Пэдди кивнула.
– Нам так будет даже удобнее, потому что за это время мы успеем сдать свои вещи в камеру хранения на вокзале.
– Куда вы потом собираетесь ехать? – спросил Кризи.
– В Бриндизи, – ответила Пэдди. – Оттуда отходит паром в Грецию.
Кризи выпил глоток пива и задумчиво оглядел небольшое, но удобно обустроенное помещение. Потом внимательно посмотрел на австралийцев и сказал:
– Я сам собираюсь на юг. Если хотите, я бы мог вас подбросить – так было бы меньше лишних хлопот.
Обсудив это предложение, они сочли, что в нем есть свой смысл. Кризи сказал им, что особой спешки у него нет, он планирует растянуть эту поездку дня на три-четыре. После того как вопрос о совместном путешествии был решен положительно, Кризи предложил оформить сделку купли-продажи в Бриндизи.
Чтобы отпраздновать покупку машины и подкрепиться – уже подошло время обеда – Пэдди открыла несколько банок с консервами и приготовила еду, а Уолли откупорил еще три бутылочки пива.
Когда Кризи ушел, Пэдди заметила:
– Он не француз, а американец.
– Откуда ты знаешь? – спросил Уолли.
– Я поняла это по тому, как он ест. Так едят только американцы.
Уолли недоверчиво на нее посмотрел, но она твердо стояла на своем.
– Они держат нож и вилку, как все нормальные люди, но, разрезав мясо на куски, кладут нож на стол, а вилку берут в правую руку. Это очень неудобно. И тем не менее все они так поступают.
– Ну и что из этого?
– Ничего, просто он не француз.
– Думаешь, с ним все в порядке? Он нам совершенно ничего не оставил – ни адреса, ни телефона. Просто попрощался и ушел.
Пэдди пожала плечами.
– Но деньги ведь он оставил. – Она, задумавшись, замолчала. – Он, конечно, не тот, за кого себя выдает, но сейчас многие так делают.
– Крутой малый, – сказал Уолли с улыбкой. – Господи, да он даже больше тебя!
Пэдди усмехнулась в ответ и снова задумалась.
– А мне он ведь понравился, – сказала она после паузы. – Не суетится по-пустому, зря слов на ветер не бросает. Поживем – увидим.
* * *
Ковбой сел на твердую скамью. Когда он еще только начинал работу священника, ему нравилось исповедовать – конечно, ему рассказывали совсем не то, что епископу, но это тем не менее вносило некоторое разнообразие в монотонность его будней. Теперь он стал старше, и эта процедура все больше его утомляла. Может быть, в крупных городах грехи интереснее, но здесь, в селении Надур на острове Гоцо, он без труда мог предсказать любое прегрешение почти каждого прихожанина его церкви. Конечно, у старика Салву изобретательное и живое воображение, но со временем и его выдумки стали предсказуемыми.
Мягко прошуршала штора, и сквозь мелкое сито решетки исповедальни донесся голос Лауры Шкембри.
– Прости меня, отец, ибо я согрешила.
Ковбой подался вперед.
– В чем твой проступок?
Последовал список незначительных прегрешений, которые он, как обычно, отпустил и откинулся на спинку стула в ожидании следующего посетителя.
Однако женщина из исповедальни не вышла – шороха шторы он не услышал, вместо него донесся ее вздох.
– Ты еще в чем-то хотела покаяться?
– Прости ей, отец мой. Моя дочь согрешила.
– Тогда она должна прийти ко мне и исповедаться.
Заведенный порядок был нарушен.
Дочь Шкембри оставалась для Ковбоя загадкой. Она каждое утро приходила к ранней мессе, чего никогда раньше не делала, но ни разу не вошла в исповедальню. И тем не менее молилась она последнее время в храме каждый день.
– Ты не можешь получить отпущение чужих грехов.
По другую сторону решетки снова раздался тихий голос:
– Я не прошу тебя отпустить мне ее грехи – мне нужен твой совет.
Дело приняло совсем странный оборот.
За все годы, что он был священником приходской церкви Надура, Лаура Шкембри никогда не обращалась к нему за советом, наоборот, нередко сама подсказывала ему, как лучше поступить в деликатной или сложной ситуации, особенно когда он только начинал свою работу. Лаура была совсем не из тех людей, которые испытывают перед рясой священника благоговейный трепет. Вопрос ее озадачил Ковбоя: дать совет в отношении Нади, скорее всего, будет нелегко.
– Она беременна.
Опасения его оправдались. Теперь вздохнул священник. Вот уж поистине путь этой женщины по жизни усеян терниями!
– От американца?
– Больше не от кого. Легкомысленной и неразборчивой в связях ее никак не назовешь.
Он почувствовал в ответе Лауры вызов, хотя прозвучал он скорее как извинение. Уняв звучавшее в голосе раздражение, Ковбой спокойным тоном спросил:
– Какого же совета ты ждешь от меня?
Он почувствовал, что напряжение женщины спало.
– Надя ничего не сказала об этом Кризи и нам с Полом запретила ему говорить. В этом часть ее греха. Она хотела зачать от него дитя, но использовала его для этого лишь как производителя.
– Она его не любит?
– Не знаю, мне трудно об этом судить, – в голосе Лауры снова звучала неуверенность.
– Как же так – ты же ее мать?
– Я только знаю, что с самого начала, когда она с ним сошлась, она решила от него забеременеть. Как она теперь к нему относится, я не знаю. Надя мне только сказала, что у нее будет ребенок. Она теперь сама не своя.
– Так какой же все-таки совет ты хотела бы от меня получить?
– Говорить мне ему об этом или нет?
Ковбой снова откинулся на спинку стула и глубоко задумался. Как и многие другие на Гоцо, он знал, что Кризи сейчас занят делом, которое многим людям несет смерть. Дочка Шкембри никогда ничего просто сделать не могла – вечно впутывалась в какие-то истории, которые, как правило, приводили потом к тяжелым последствиям.
– Ты знаешь, что сейчас делает американец?
– Да.
– То, что он делает, – грех пред Господом.
– У него есть на то серьезные основания.
– Возмездие в руках Господа.
– Неисповедимы пути Господни.
Ковбой снова глубоко вздохнул. Из этой женщины мог бы получиться неплохой священник.
– Если даже ты и решишь сообщить ему об этом, ты сможешь это сделать?
– Думаю, да.
– С мужем своим ты говорила об этом?
– Нет, я знаю, что он мне ответит, и не хочу этого слышать.
Ковбой заерзал на жесткой деревянной скамье. Как всегда, его угораздило оказаться в самом центре событий. Очень неловкое получалось положение. Но как-никак он был священником, и положение его к этому обязывало. Святой отец напряженно и всесторонне обдумывал сложившуюся ситуацию, прекрасно осознавая ту ответственность, которая на нем лежала: ответ его должен быть обоснованным. Большинство жителей его прихода были земледельцами, закоренелыми прагматиками, мало чем отличавшимися от Лауры Шкембри. Ошибиться он просто не имел права.
Наконец Ковбой принял решение:
– Мужчина должен об этом знать.
– Благодарю тебя, святой отец.
* * *
Когда Гвидо вошел на террасу, Сатта почувствовал, что с ним что-то произошло. Неаполитанец подвинул себе стул и потянулся к кофейнику. На лице его выражалась нерешительность. Телефонный звонок раздался около часа назад, а с тех пор, как Гвидо повесил трубку, прошло уже больше сорока минут. Сатта был терпелив. Он знал, что, если произошло что-то важное, Беллу перезвонит ему в течение часа.
Выпив кофе, Гвидо, видимо, принял решение.
– Что будет, если Кризи сам добровольно сдастся – лично тебе?
У Сатты учащенно забилось сердце. Звонок и вправду оказался важным. Полковник сделал выразительный жест руками.
– Он, конечно, сядет в тюрьму. Однако, учитывая, каких людей он убивал, а также причину его поступков, судья, скорее всего, приговорит его к пяти годам заключения. Это, наверное, можно будет устроить, а если рассчитывать потом на амнистию, то всего он отсидит, должно быть, года три.
– А в тюрьме он сможет выжить?
Сатта многозначительно улыбнулся.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, но этого можешь не опасаться. Мы только что закончили в Риме строительство новой тюрьмы для особо опасных преступников. Всю охранную и административную службу там несут исключительно карабинеры. Там я смогу гарантировать его безопасность. Но когда он оттуда выйдет, спастись ему будет непросто.
Гвидо задумчиво посмотрел на полковника, как бы оценивая его возможную реакцию и то решение, которое он примет. Сатта сохранял спокойствие. Был не самый подходящий момент задавать вопросы.
– Хорошо, – наконец сказал Гвидо, – мы поедем в Рим, и там я с ним поговорю.
– Почему? Скажи мне, что случилось?
Гвидо встал.
– Поехали, я тебе в машине все расскажу, времени у нас в обрез.
Сатта поднял руку.
– В таком случае, дай мне позвонить Беллу. Он – хороший человек, я ему доверяю. Уже через десять минут мой помощник сможет связаться с Кризи.
Гвидо решительно покачал головой.
– Как ты думаешь, сколько лет ему припаяют, если он прикончит твоего друга Беллу, а к нему в придачу еще дюжину полицейских?
Сатта намек понял.
– А позвонить ты ему не можешь?
– У него там нет телефона. Поехали.
Когда они подошли к машине Сатты, к ним подъехал полицейский на мотоцикле и вручил полковнику запечатанный конверт.
– Примите телекс, полковник, – сказал он.
Сатта предложил Гвидо сесть за руль, и они через город направились к автостраде, которая вела в Рим. Через какое-то время Гвидо в двух словах объяснил Сатте, в чем было дело:
– Скоро он станет отцом.
Сатта был настолько поражен, что сначала даже не нашелся что ответить. Взглянув на его удивленное лицо, Гвидо широко улыбнулся, потом рассказал полковнику о Гоцо и о Наде. Рассказывал он подробно, ему хотелось, чтобы Сатта все понял.
– Ты думаешь, твое сообщение на него как-то подействует? Заставит изменить решение? – с сомнением спросил он.
Гвидо выразительно кивнул.
– Да. Если его вообще что-то может остановить, так это – новость, которую я ему везу. Я уверен в этом, хотя объяснить почему не сумею.
Сатта прокрутил в голове все, что знал об этом человеке. Он тоже склонялся к мысли, что новость могла как-то подействовать на Кризи. Вдруг он резко наклонился вперед и взял микрофон автомобильного радиопередатчика. Гвидо жестко на него посмотрел, но Сатта поднял руку, желая его успокоить. Через две минуты его соединили с Беллу в Риме. Полковник велел Беллу лично уничтожить магнитофонную ленту с записью последнего телефонного разговора из пансиона. То же самое надо было сделать с распечаткой той беседы, если таковая уже была готова. Он еще раз напомнил, что никто не должен касаться ни пленки, ни распечатки. Полковник просил Беллу ждать его в управлении, никуда не отлучаясь, – в Рим они должны приехать к обеду.
Гвидо его поблагодарил, но Сатта лишь безразлично пожал плечами.
– Ты же знаешь, как иногда случается. У этих людей повсюду есть стукачи и информаторы, а Беллу я доверяю полностью.
Вдруг полковник вспомнил о пакете, переданном мотоциклистом. Он вскрыл печать и долго читал текст телекса.
– Матерь Божья, пресвятая Богородица, Дева Мария! – произнес он, как в бреду, кончив читать донесение.
– В чем дело? – спросил Гвидо.
Сатта объяснил. Размышляя над тем, зачем Кризи ездил в Марсель, он пришел к выводу, что там было закуплено вооружение. Он попросил своего марсельского коллегу выяснить, кто мог бы продать Кризи это оружие и что именно он купил. Тот, не без труда и лишь после применения жесткого давления, получил требуемую информацию. В донесении, которое Сатта только что получил, содержался полный перечень вооружения, находящегося у Кризи.
– Что такое РПГ-7, поражение «Д»? – спросил он.
– Противотанковая ракетная установка, – ответил Гвидо с невеселой ухмылкой. – Наемники их называют «еврейскими базуками».
– Их что, в Израиле производят?
Гвидо покачал головой.
– Нет, в России. Но когда в них вставлен ракетный заряд, они выглядят, как обрезанный половой член.
Сатте было не до смеха.
– Кризи знает, как ими пользоваться? – поинтересовался полковник.
Видимо, Гвидо понравилось выражаться образным языком.
– Он с ними обращается так же, как ты со своим членом, когда идешь справлять малую нужду.
Теперь Сатта улыбнулся, однако выглядел он все так же озадаченно.
– Мафия много чем располагает, но танков у них нет наверняка.
Гвидо пояснил:
– Эти ракеты применяются и для других целей – с их помощью можно пробивать каменные стены, взрывать стальные ворота. Они могут пробить броню толщиной до двенадцати дюймов.
Сатта тщательно обдумывал полученную информацию. Когда он снова заговорил, в голосе его звучало искреннее сожаление.
– Получается, их пробойная сила чуть больше, чем у моего члена.
Гвидо, улыбнувшись, не смог с ним не согласиться.
* * *
В это время ракетная установка РПГ-7, поражение «Д», с двумя боевыми ракетами перемещалась по улицам вечного города в небольшой брезентовой сумке. Сама ракетная установка представляла собой цилиндр тридцати семи дюймов в длину, развинченный посередине и согнутый пополам. Весила она около пятнадцати фунтов, а одна ракета – меньше пяти фунтов.
* * *
Джузеппе и Тереза Бенетти заканчивали обед, когда раздался стук в дверь. Им обоим было уже под семьдесят. У Терезы болели ноги, поэтому открывать дверь пошел Джузеппе. Первое, что он увидел за дверью, был пистолет с глушителем. Это было так неожиданно, что Джузеппе даже не успел испугаться. Но взглянув в лицо мужчины, который держал пистолет, он почувствовал почти панический страх. Джузеппе застыл на месте. Голос мужчины был спокойным, внушавшим доверие.
– Никакая опасность вам не угрожает. Я не собираюсь причинять вам зла, я не вор.
Он прошел в комнату, легонько подталкивая перед собой старика.
Через несколько минут Джузеппе и Тереза были накрепко примотаны липкой лентой за запястья и лодыжки к креслам. Мужчина обращался с ними очень бережно, почти ласково, спокойно о чем-то болтая на неаполитанском наречии. Ему просто нужно было на некоторое время воспользоваться их домом. Им от этого не будет никакого вреда.
Страх их понемногу рассеялся, они с интересом наблюдали за тем, как мужчина вынул из сумки два цилиндра. Потом он привинтил их друг к другу и скрепил специальной защелкой, легко скользнувшей в пазу неглубокого желобка. В юности Джузеппе служил в армии и теперь угадал, что цилиндр – сложное современное оружие с приспособлением, похожим на оптический прицел. Догадка его подтвердилась, когда из той же сумки мужчина вынул конической формы снаряд со скругленной передней частью. Он отогнул стабилизаторы снаряда и аккуратно втолкнул его внутрь цилиндра, так что снаружи остался лишь тупой его конец.
После этого незнакомец вынул из сумки второй снаряд и пару темных очков, какими обыкновенно пользуются сварщики, и неторопливо вышел на задний дворик. Джузеппе видел, как он через невысокую стену дворика внимательно оглядывает расположенный за ней широкий проспект.
* * *
На последнем этаже здания напротив Конти тоже только что закончил обед.
Ровно в половине третьего в подземном гараже раскрылись дверцы лифта, и он вышел из кабины в сопровождении личного телохранителя. «Кадиллак» с прогревавшимся двигателем уже его ждал. Рядом стояла черная «ланчия» еще с четырьмя телохранителями. Конти влез на заднее сиденье «кадиллака», его телохранитель захлопнул дверцу и сел рядом с водителем. Обе машины по наклонному проезду двинулись к распахнутым воротам гаража. Выезжая на улицу, мужчины зажмурились от яркого солнечного света.
Тем не менее они успели заметить, как из-за невысокой ограды небольшого домика, стоявшего на противоположной стороне проспекта, показался крупный мужчина. Черты его лица нельзя было разглядеть из-за больших темных очков. На его правом плече лежал довольно длинный цилиндр. Прежде чем они успели понять, что происходит, из задней части цилиндра вырвался яркий столб пламени, а от передней отделился какой-то черный предмет, быстро увеличивавшийся по мере приближения. Конти вскрикнул, водитель ударил по тормозам. Тяжелый автомобиль, резко остановившись, припал на передние колеса, и тут же усиленные амортизаторы подбросили его вверх. В этот момент ракета попала точно посредине радиатора, до основания разворотила весь двигатель и мгновенно обратила в пепел все, что могло в машине гореть. На какой-то миг передняя часть «кадиллака» задралась вверх так, что он почти встал на задний бампер, и именно тогда в передний мост попала вторая ракета. Она отбросила остов пятитонной бронированной машины назад, прямо на черную «ланчию».
Мгновенной смерти удалось избежать лишь одному человеку. Когда «кадиллак», отлетев на крышу «ланчии», смял ее, одна из задних дверей машины распахнулась и телохранитель выпал из нее, приземлившись на четвереньки. Он отполз от скрежетавшей покореженной груды металла, поднялся на ноги и инстинктивным движением выхватил пистолет. Тот же инстинкт заставил его пригнуться и искать укрытие. Однако внезапно он остановился, выпрямился во весь рост и оглянулся. Рассудок возобладал над инстинктом: что бы ни было причиной этой кровавой бойни, оно попало в помещение гаража снаружи, а не изнутри.
Как сомнамбула, телохранитель шел вперед, пока не наткнулся на стену гаража. Там он медленно опустился на корточки. Пистолет выпал из его руки и стукнулся о бетонный пол. Когда приехала первая полицейская машина, он так и сидел у стены на корточках.
* * *
Сатта оставался ждать в машине. Когда Гвидо вернулся один, он почувствовал почему-то некоторое удовлетворение.
– Его здесь нет?
Гвидо покачал головой.
– Думаю, нам надо его подождать.
Ждать пришлось совсем недолго. Радиотелефон загудел уже через три минуты. Капитан Беллу срочно вызывал полковника Сатту.
* * *
Сатта и Беллу стояли около круто спускавшегося вниз выезда из гаража и смотрели на ужасающую картину разрушения. Такого в своей жизни они еще не видели никогда. В конце концов Сатта обернулся и взглянул на Гвидо. Тот стоял спиной к ним и внимательно смотрел на противоположную сторону проспекта. Сатта проследил за направлением его взгляда и на белой стене небольшого аккуратного одноэтажного домика увидел оставленную пламенем черную круглую отметину.
– РПГ-7, поражение «Д»?
Гвидо кивнул.
– Я же говорил тебе, эти установки применяются не только против танков.
Сатта, злорадно улыбнувшись, сказал Беллу:
– На этот раз Конти отмазаться не удалось.