Рассказ Ф. Рихардсона Пирса

С английского пер. Анны Б.

— Скоро у нас будет маленький… Молодая женщина, произнесшая эти слова, робко взглянула на только что вошедшего в хижину мужчину. Но смысл ее слов, повидимому, не проник в сознание Блунта.

Он, — суровый, грубый человек, — пошатываясь, ввалился в комнату. Она, — черноглазое существо чуждой расы, — кротко ждало, когда он заговорит. Но он молча сбросил со своих широких плеч на пол тяжелую ношу. Что то звякнуло, из пакета потекла какая то жидкость и на неровном полу хижины образовалась лужица, издававшая резкий запах алкоголя. Мужчина был слишком пьян, чтобы сообразить, что случилось. Он тупо взглянул на пакет, высыпал на землю все содержимое, схватил разбитую бутылку и бессмысленно уставился на нее.

Клоох, — как звал Блунт девушку-индианку, — стала с детским любопытством разбираться в пакете. Она срывала обертки и, когда, наконец, нашла, что ей было нужно, тихонько вскрикнула от удовольствия. В руках у нее был мешочек с сахаром. Жадными руками засовывала она себе в рот лакомство.

Блунт следил за молодой женщиной со стула, на который упал всей тяжестью своего тела. Он не покупал для нее сахару. Торговец, верно, дал его в придачу.

— Эй! — крикнул он вдруг, — ты заболеешь, если съешь все это сразу. Дай сюда!

Она послушно отдала мешочек, и он швырнул его на верхнюю полку шкафа.

— Сахар будет лежать там до тех; пор, пока я тебе не позволю взять, его, — сказал он: — больная Клоох. мне не нужна.

Она робко произнесла несколько-слов, но не договорила и замолкла. Она поняла, что момент был неподходящим для обсуждений нового события в ее жизни.

Два года тому назад повстречалась, она на своем пути с Блунтом. Ранней весной пробивают себе рыболовные суда дорогу с севера через пролив. Унимак в Берингово море. Они бросают якоря в Бристольском заливе, покрытом еще маленькими ледяными-айсбергами. Тут в сезон собираются люди всех стран, образованные и необразованные, честные люди и преступники.

Они приезжают сюда работать. В свободное время они играют в карты, дерутся и так же случайно убивают друг друга. Некоторые сходят с ума, другие умирают, но работа всегда есть, для всех.

С озер и из рек сюда идет в огромных количествах лосось. Тела их серебрятся на солнце, когда их гонят в бухту. Тут их ловят, бьют, сейчас же-приготовляют и укладывают для консервирования в большие жестяные банки. Краны поднимают эти банки и? переносят их по воздуху на пароходы. Пароходы погружаются все глубже и глубже в воду, а к осени волны почти омывают палубу. Тогда суда уходят так же бесшумно, как и приходили, и? оставляют за собой безжалостную полярную зиму.

Блунт обратил внимание на девушку-индианку, ловко работавшую у этикетной машины. Он стал нашептывать ей слова, которые ее сначала пугали. Потом она начала понемногу верить его словам. Блунт, не задумываясь, перешагнул границы, разделяющие расы, и заключил союз, не закрепив его законом.

Когда наступила осень, девушку стал томить страх. Уедет ли он с другими на юг или останется с ней? Он остался потому, что в хижине было тепло и провизии было запасено в большом количестве и еще потому, что дешево можно было доставать «white mule», как звали в том краю водку. Всю долгую зиму он просидел у огня и дремал. Когда он сердился за что-нибудь на молодую женщину, он ее бил, но она и не ждала другого. За то она чувствовала себя бесконечно счастливой, когда он изредка относился к ней дружелюбно…

Клоох вполне можно было назвать хорошенькой. У нее была грациозная, стройная фигурка и в темных глазах ее горел скрытый огонь. Только ноги у нее были большие и бесформенные. Но это было наследием ее предков, сидевших на корточках у огня или зажимавших ноги в байдарках. Блунт никогда не отдавал себе отчета в том, как безгранично его любит эта женщина. Сам он из ревности запер ее — в одинокую хижину, где ни один мужчина не мог ее видеть.

— Послушай-ка, Клоох, — как то раз сказал он ей. — мы в этом году должны заработать много денет. Я найму моторную лодку. Ты, как туземка, знаешь мели, где больше всего лосося. Ты покажешь их мне. Надо заработать много денег. Возьмем на подмогу одного или двух парней-индейцев, а?..

Она была счастлива, что может ему пригодиться. Он стал работать с рассвета и до глубокой ночи. Иногда им помогал молодой индеец, Кукулак. Его звали так потому, что он был родом из бухты Кукулак. Он любил Клоох задолго еще до появления Блунта и с покорностью относился к настоящему положению вещей. Он знал, что так долго не протянется. Охотно работал он для молодой женщины и для своего счастливого соперника. Блунт называл его «сивас» и обращался с ним пренебрежительно, как со всеми туземцами.

Молодая женщина внимательно следила за Блунтом, когда он с наступлением осени стал считать свои деньги и временами нерешительно поглядывал на рыболовные суда. Страх терзал ее сердце. Какое решение примет Блунт?.. Но Блунт швырнул все деньги в ящик, который был у него спрятан под полом хижины, и пробормотал:

— Заработок хороший, можно продержаться еще год!

Жатва этого года, если возможно, была еще обильнее, но молодая женщина уже не знала беспокойства. Теперь она крепко держит его на всю жизнь, — думала она. В глазах ее сияла радость материнства.

Но сегодня он был так пьян, что не мог понять ее радостных слов. Соображаясь с его состоянием, молодая женщина вышла в соседнее помещение, служившее кухней. Он посмотрел ей вслед мутным взглядом.

— Вот нагрузка судов почти и кончена, через две недели они уйдут в приличные для порядочного человека страны. Через две недели, а тогда… — он чуть не падал со стула, но снова выпрямился резким движением, — а тогда я тоже уеду.

Он встал, покачиваясь прошел по комнате, повалился на кровать и мгновение спустя крепко заснул.

Через несколько часов он проснулся в очень плохом настроении. Обед был давно уже готов.

— Эй, ты! — крикнул он, — я есть хочу! Что с тобой сегодня приключилось? Вечно шатаешься по комнате. Пусть лентяйничают индейцы!

Она торопливо принялась ухаживать за ним. Поев, он уселся в ногах кровати, потирая болевшую голову.

— Когда придет сивас, — сказал он, — скажи ему, что мы на ловлю завтра не поедем. Мне нужно пойти поговорить с начальником.

На мгновение молодая женщина почувствовала прежний страх. Потом тихонько улыбнулась. Теперь был как раз подходящий момент. Она опустилась к ногам Блунта, прижалась нежной щекой к его коленям и шепнула ему несколько слов…

Блунт медлил ответом. Он побледнел и грубым движением оттолкнул ее голову назад, чтобы лучше — видеть ее лицо.

— Что это значит? — произнес он со сдерживаемой злобой. — Ты лжешь, Клоох, как все индейцы, когда они имеют дело с белыми. Ты знаешь, зачем я иду к начальнику и хочешь меня удержать. Но я белый человек! Не воображаешь ли ты, что я проживу всю свою жизнь с женщиной вашего племени? Ври себе дальше, меня все равно не удержишь.

— Ты не хочешь ребенка? — спросила она дрожащими губами на своем ломаном английском языке.

— Ты лжешь! — повторил он, злобно тряся ее за плечи, — ты знаешь, что ты лжешь. Перестань, слышишь?

Она всхлипнула. Но он продолжал кричать на нее.

— Говори ты настоящим языком, слезы тебе не помогут. Я решил ехать и так и будет!

— О нет, — умоляла она, — подожди, пока родится ребенок… такой большой, хорошенький ребенок… он будет похож на тебя, на своего… на своего… — она искала нужное ей слово и, найдя, улыбнулась сквозь слезы и продолжала — большой, хорошенький ребенок, совсем, как его паппи! Ты останешься со мной и с ребеночком.

— Скоро у нас будет маленький… — робко сказала Клоох.

Блунт встал. Молодая женщина бормотала жалкие, бессвязные слова. Но он оттолкнул Клоох и полуиспуганно, полусердито смотрел на нее. Потом молча одел свои мокасины, шубу и исчез во мраке ночи…

На следующее утро Блунт причалил свою моторную лодку в бухте, где стояли рыболовные суда. Уоллес, начальник, сидел у своей конторки. Он работал ежедневно от пятнадцати до восемнадцати часов, чтобы справиться к концу сезона с кипучей работой. Проходя под дождем по гавани, Блунт слышал бряцание воротов, стук жестянок. Когда Блунт вошел, Уоллес поднял голову.

— Здравствуй, Блунт, — равнодушно произнес он.

— Доброе утро, мистер, — ответил Блунт. — Я хочу в этом году вернуться с пароходом. Место-то верно найдется?

— Вы хотите вернуться? — удивленно спросил Уоллес.

— Да, почему бы нет? Я, ведь, могу ехать, когда хочу. А разве нет?

— Пусть так. А как же будет с девушкой-индианкой?

— Ах, это Клоох-то!.. Ей все равно. Ведь, она чувствует иначе, чем мы. А если бы и не так… она скоро забудет.

— Я в этом не совсем уверен. Я хорошо знаю туземцев и ваш не первый случай. Прошли те времена, когда мужчина мог себе брать индианку и через несколько месяцев спокойно бросать ее на произвол судьбы. Вы можете сесть на обратный пароход, но я уверен, что не успеем мы дойти и до пролива Унимак, как получится радиотелеграмма, и вас задержат, пошлют обратно и заставят исправить то, что вы наделали.

Уоллес нетерпеливо барабанил по разделявшему их столу и убедительно продолжал.

— Если бы у вас осталось что-нибудь, похожее на честь, я прибег бы к ней. Но это не произведет на вас никакого впечатления. Вы заработали груду денег, возвращались с полной лодкой, когда другие не имели никакого улова. И кому вы обязаны? Этой девушке и ее замечательному знанию местности. Послушайтесь моего совета, узаконьте ваш союз. Для вас это будет только барышом. Но, во всяком случае, общество, представителем которого я состою, взяло на себя обязательство доставить вас обратно на родину и я должен выполнить это обязательство.

Лицо Блунта все сильнее и сильнее краснело от злости. Но он дослушал Уоллеса до конца.

— Я еду с судами, — сказал он. — Мне нет дела до радио и жандармов. У меня двадцать тысяч долларов и если меня накроют, я себе найму хорошего адвоката.

— Вы заработали вместе эти двадцать тысяч долларов, а берете их все себе? Меня это нисколько не удивляет.

Спокойствие сразу покинуло Уоллеса и он вскочил со злобой.

— Мы исполним наше обязательство и доставим на родину ваш несчастный труп, а теперь убирайтесь вон с моих глаз… трусливая собака!

— Убирайтесь вон с моих глаз, трусливая собака!..

Засунув руки в карманы, Блунт мрачно ходил взад и вперед по набережной, ища выхода из своих затруднений. Кукулак, спускавший в воду моторную лодку, прервал свою работу и стал наблюдать за взволнованным Блунтом. Кукулака удивляло, что Блунт не на ловле. Если он не в состоянии работать с похмелья, почему бы ему не выспаться хорошенько? Что делает он здесь в такой ранний час?

— Гм, — бормотал про себя туземец, — Блунт не рад ребеночку…

Вдруг Блунт резко повернул и ушел, делая большие шаги. Кукулак последовал за ним по набережной до маленькой хижины. Тут встречались самые отчаянные парни из рыболовов и рабочих консервной фабрики. Человек, по имени Култус Джим, отвергнутый обществом, открыл здесь трактирчик и поставлял желающим «white mule». Блунт громко постучался в дверь и его скоро впустили. Кукулак, прильнув к тонкой стене, прислушивался, что происходит внутри. Сначала он услышал, как раскупорили бутылки и розлили содержимое по стаканам. Со вздохом облегчения выпил Блунт ядовитый напиток. Потом последовало молчание.

— Култус, — произнес, наконец, Блунт, — ты парень бывалый, много лет шатаешься в этом краю. Что нужно сделать, когда хочешь уехать из этого проклятого места, а на шее у тебя какая-нибудь Клоох?

— Надо от нее отделаться! — ответил Култус. — Ничего другого не придумаешь. Туземцы ценят белых людей и не выпускают их. Послушайте меня, я их знаю. Надо от нее отделаться.

— И чтобы меня за это повесили?

— Если тебя поймают, — возразил? Култус. — А если тебя застигнет в открытом море буря и ее смоет за борт..

Это. ведь, не преступление, а всего только несчастный случай.

Блунт протянул ему банкнот.

— Ну, это все пустая болтовня, — сказал он, — возьми эти деньги и забудь, о чем мы говорили.

Култус знал людей.

— Спасибо, спасибо, — пробормотал он, пряча деньги, — я ничего нс слышу, я ничего не знаю и не вижу. Иначе я не был бы здесь сегодня.

Кукулак со всех ног бросился кратчайшим путем к хижине Блунта. Клоох открыла ему дверь и он увидел, что она плакала. Кукулак готов был убигь Блунта, причинявшего ей столько горя. Но в миссионерской школе его выучили уважать белых, как бы ни были непонятны их поступки.

— Он сделал тебе больно? — спросил он.

— Сердцу, а не телу — глухо ответила она.

— Это еще больнее. Но потерпи, он уйдет с кораблями и все кончится.

— Нет! — крикнула она, — он не смеет уезжать. Он должен остаться со мной и с маленьким. Наш ребенок родится, когда выпадет январский снег. Пойди от меня к начальнику. Он справедливый и заступится за меня.

Кукулак медленно покачал головой.

— Это ни к чему. Он решил ехать. Лучше, чтобы начальник и полиция не вмешивались. Он из страха к ним хочет тебя убить, потому что ты можешь ему помешать. А мертвые молчат.

В глазах ее выражение удивления сменялось страхом и горем.

— Он-бы меня убил? — спросила она. задыхаясь. — Меня и маленького, который у нас будет?

Кукулак передал ей разговор Блунта с Култусом.

— Вот о чем они говорили, — сказал он. — но я буду тебя оберегать еще больше, чем прежде.

Она взглянула на него с благодарностью. потом на лице ее появилось выражение ненависти.

— Помни, — предупреждал ее Кукулак, — что ты не должна с ним выходить в море.

Потом Кукулак ушел. Она молча проводила его. В груди ее боролись любовь и ненависть. Сомнения терзали ее. Быть может Кукулак ошибся…

Блунт вернулся домой вскоре после двенадцати часов. Клоох ждала, что он будет злой и пьяный. Но взгляд его был ясен, он посмотрел на нее с улыбкой и бросил ей мешочек с сахаром. Она взяла сахар и окинула Блунта острым взглядом. Он поцеловал ее и шепнул:

— Ты славный зверек, Клоох. и я, верно, проживу здесь эту зиму.

Тогда она поняла, что Кукулак говорил правду. Он хотел неожиданной лаской усыпить ее недоверие, она поняла его цель…

Все следующие ночи Кукулак провел под лодкой возле хижины Блунта. Ему было ясно слышно все, что говорилось в хижине.

— Клоох, начальнику нужна еще рыба. Мы отправимся завтра.

Она возражала, но Блунт настаивал и, к ужасу Кукулака, она согласилась. Кукулак крепко заснул до утра. Но на восходе солнца он спустил свою моторную лодку, выехал в море, но скоро вернулся, точно с большой поездки.

— Эй, Блунт, — крикнул он, — поедем сегодня на ловлю. Поедем! Надо зарабатывать деньги.

— Мы едем сегодня вдвоем с Клоох. Ты нам, может быть, понадобишься в другой раз.

Кукулак взглянул на море. Дул резкий ветер.

— Что-ж, хорошо, — сказал он, — я зайду завтра.

Пока Блунт перетаскивал в лодку кое-какие снасти, Кукулак шепнул Клоох.

— Ты хочешь с ним ехать?

Она кивнула головой.

— Не надо, не надо, — умолял Кукулак, — он, ведь, только этого и ждет.

— Сегодня — мой день, — спокойно ответила она, — не беспокойся за меня и за ребеночка. Он будет здесь и тогда, когда наш маленький согнется от старости. Иди теперь!..

Кукулак нерешительно повиновался.

Морской отлив в Беринговом море уходил далеко за горизонт. Далеко, сколько охватывает глаз, тянутся песчаные низьменности и холмы в перемежку с тинистыми болотами и лужами воды. Потом медленно начинается прилив. Волна за волной заливает глубины, пока вся равнина не покроется волнующейся водой. Огромные, пенистые валы бьются о берег. Точно бурный поток мчатся они к берегу, наводя ужас на людей и животных. Громовой голос волн слышен уже издали. Бывает, что прилив задерживается в одном месте, точно поджидая большую силу природы — ветер.

Блунт часто наблюдал приливы, и их могучая сила удивляла и пугала его. Он знал, что при таком ветре сегодня можно ждать сильной волны. Ветер хлестал уже воду луж на песчаной равнине. Но сегодня он не боялся. Он выведет лодку далеко в море, где нет опасности от прилива. Он еще раз внимательно оглянулся в хижине, взял мешок с провизией и ведерко с водой и приказал Клоох следовать за собой. Она молча взяла теплую одежду и пошла с ним. Она хорошо знала все скрытые опасности мелкой воды и, по обыкновению, села за руль. Ее маленькие, сильные руки обхватили колесо, и лодка, движимая мощным мотором, помчалась в открытое море. Блунт обслуживал машину, помещавшуюся под декой. В холодные дни это было, по крайней мере, теплое место. Точно стрела мчались они вдаль. По временам Клоох меняла курс. Если бы Блунт видел это, он пришел бы в ужас, но услышав раз его шаги, она быстро изменила направление. Он бросил взгляд вокруг, не увидел других лодок и снова сошел вниз. Клоох оставила руль и спустилась к нему в машинное отделение. Быть может, ее погнала в море любовь и надежда на то, что судьба ее почему либо изменится, что в последнюю минуту явится спасение.

— Ты радуешься ребеночку? — шепнула она ему с блестящими глазами.

Он ласково погладил ее, но руки его дрогнули, коснувшись ее шеи.

— Конечно. Клоох. Беги к рулю, а то мы еще наскочим на мель.

Она сейчас же повиновалась с кажущейся покорностью.

— Никогда не была она так близка к смерти, как сейчас, — пробормотал Блунт, посматривая на свои руки. В душном машинном помещении пронеслось едва заметное дуновение воздуха. Открылось сверху маленькое окошко, и темные глаза индианки впились в Блунта. Потом окошко снова бесшумно закрылось. Тихонько прошмыгнула она в заднюю часть лодки и развязала веревки, привязывавшие шлюпку. Это была байдарка, легкая лодка из кожи с единственным отверстием посредине для гребца. Потом она вернулась к рулю. Всего в нескольких метрах впереди белелась вода над мелью. Опытным взглядом рассчитала она расстояние, силу течения и быстроту лодки. Она дала рулю еще поворот и остановила его. Потом вернулась к байдарке. Сильными руками подняла она лодочку и опустила се за борт.

С громким треском вонзилась моторная лодка в песок… Блунт упал на пол. Он с трудом поднялся, проклиная неловкость Клоох. Потом стал возиться с мотором. Лодка дрожала и качалась в бесплодных попутках освободиться. Блунт остановил мотор и бросился наверх. Лицо его стало пепельным, когда он понял, что произошло. С ловкостью, присущей только туземцам в управлении байдарками, мчалась молодая женщина по волнам. Крошечная байдарка почти исчезала под волнами, весла двигались с равномерностью машины. Блунт сложил руки рупором и заревел ей вслед. Он умолял, кричал, — ничего не помогало.

Он погиб, если на помощь не подоспеет какая нибудь лодка. У киля бурлила мутная вода. С ужасом видел он, что лодка все глубже зарывается в песок, а там, впереди, где только что была вода, обнажились мели.

— Что со мной будет? — стонал он. Для него было почти так же мало надежды на спасение, как и для лодки, если он не… его испуганные глаза искали берег. Он сбросил теплую одежду…

Блунт прыгнул через борт и выругался — вода была ледяная. Там, где он стоял, вода была ему по колено, но к берегу она становилась глубже. Он бросался на мели из стороны в сторону и проклинал свою участь. В его беспомощном положении ему приходили в голову страшные мысли. Час прошел в бесплодных душевных мучениях. Но когда ушла последняя вода, он в бешеном беге помчался к берегу.

Сначала он бежал, шлепая по мелким лужам, увязая в тине, напрягал силы до последней степени. Потом дорогу ему преградила полоса воды. Не задумываясь проплыл он ледяную воду, но за этой полосой ему стали встречаться такие илистые места, через которые ни пройти, ни проплыть нельзя было. Пришлось их обходить, и эти препятствия истощали его силы и терялись драгоценные минуты, оставшиеся до прилива.

Его ужас увеличивался при всяком новом препятствии. Он поплыл было по встретившемуся на его пути озеру, но вернулся обратно. Судороги свели ему ноги. Напряжение совершенно измучило его, он шатался, выбравшись снова на песок. Но страх перед приливом снова погнал его вперед, к берегу.

— Я добегу, я добегу! — кричал он; почти обезумев. — Только бы сил, чтобы добежать, чтобы задушить ее, проклятую… только бы отомстить ей, а там хоть умереть…

В ушах его загрохотали точно отдаленные раскаты грома. Он тяжело поднялся с земли, на которую упал, обессилев. Над дюнами, покрывая шум ветра, несся странный звук, похожий на глухой рев. Он несся, приближаясь и усиливаясь.

— Прилив, прилив! — крикнул Блунт. Песок под его ногами был сухой и твердый. Еще была возможность спасения. Громкий стук его сердца, порывистое дыхание легких почти заглушали рев приближавшихся волн.

Он пробежал еще километр, силы покидали его. Потом он вдруг остановился. Точно бездна ада, лежало перед ним широкое илистое поле.

Вой прилива слышался все ближе и ближе. Он обернулся и увидел с силой надвигавшиеся волны. Еще на расстоянии многих миль, на горизонте стального цвета резко выделялись сверкающие пеной гребни. Он увидел, как исчезали песчаные холмы и как все выше и выше становились волны.

Чувство самосохранения снова погнало его вперед. Ноги его увязали в песке все глубже и глубже. С криком отчаяния увяз он, наконец, по колени. Из его широко раскрытых глаз смотрело безумие. Губы, только что произносившие угрозы, бормотали бессвязные слова. И вдруг Блунт рассмеялся резким, страшным смехом, странно гармонировавшим с безумной гримасой на его измученном лице. Рев прилива заглушил яростным шумом этот безумный хохот. Из волн поднялась еще на мгновение белая, длинная рука. Потом волны помчались дальше, унося все в бурлящем водовороте…

* * *

Клоох беспокойно вертелась и вздрагивала. Потом она медленно открыла глаза. Земля под нею была вся мокрая от ее промокшего платья. Невдалеке лежала байдарка. Она провела рукой по глазам, чтобы смахнуть ужас пережитого. Впереди, насколько мог охватить глаз, была темная поверхность Берингова моря.

— Всегда, — прошептала она, — всегда останется он с нами, со мной и с маленьким, который родится с январским снегом…

С воды к ней донеслись равномерные звуки моторной лодки. Она остановилась и зашуршала по песку, Кукулак нашел молодую женщину на берегу. Он перенес ее в лодку, закутал в теплое одеяло и влил в рог горячего чаю.

Он утешал ее на ужаснейшем английском языке, ласково поглаживая:

— Завтра мы поженимся, правда?..

Но тут ему уже не хватило его познаний в английском языке. Он должен был нарисовать ей будущее в сверкающих красках, а для этого ему необходим был родной язык.