Было жарка, так жарко, что мы с Иринкой валялись на полу и лениво побрызгивали друг друга водой из мисочки.
— Хочу на Северный полюс, — вдохнула Иринка.
— А я на Южный, там холоднее.
— Ты думаешь, он приедет в такую жару? — спросила Иринка.
— Кто?
— Мышастый, конечно.
— Честно говоря, я бы не приехала.
Пока мы прикидывали и гадали, из ящика выполз Мышенький, весь взмокший до усов, и шлёпнулся рядом с нами.
— Ой, ой, ой! Я сейчас взорвусь, — простонал он. — Нет ли чего-нибудь холодненького?
— Сейчас посмотрю в холодильнике — сказала я и поплелась на кухню.
— Лимонад! — Я поставила перед Мышеньким запотевшую бутылку.
— Вы душка!
Мышенький обхватил лапками холодное стекло, прижался к нему лбом и замер. Потом он повернулся и прижался к бутылке спиной.
— Большое спасибо, очень освежает.
— А как ваш дядя? — с сочувствием спросила я.
— Представляете, он не может выйти на улицу, — ответил Мышенький.
— Ещё бы, такая жара, — кивнула Иринка.
— Да не жара, это Пугва…
— Пугва?
— Гвади Пугва, соседка Мышастого. Позавчера Мышастый лежал на своём топчанчике… Кстати, он спит исключительно на топчанчике, чтобы сохранить осанку, — Мышенький метнул взгляд на подушку для иголок и варежку, которые всё ещё лежали на видном месте. — Ну, вот, он лежал и придумывал вопросы без ответов:
«Для чего в макаронине дырка? Некоторые говорят, чтобы сварилось. Но в лапше нет дырки, а она прекрасно варится. Так для чего же в макаронине дырка? — думал дядя. — А почему у сороконожки сорок ножек? Почему не тридцать девять, понятно — ножки должны быть парными, иначе она хромала бы. Но почему именно сорок, а не тридцать две или пятьдесят? И почему на сорок ножек нет ни одной ручки? А если бы у неё были ручки, как бы она называлась?… Или почему…»
Дядя не успел додумать вопрос, потому что в комнату влетела Пугва.
— Безобразие, просто безобразие! — воскликнула она. — Малыши остались без праздничного спектакля…
(Пугва работает в детском саду, — объяснил нам Мышенький).
— Новый год на носу! А у нас нет пьесы, — всхлипнула Пугва.
— Что на носу? — растерялся Мышенький.
— Новый год!
— Не может быть! — подскочил дядя. — Я думал, мы по эту сторону экватора.
— Причём тут экватор? — надулась Пугва.
— Как причём? Новый год же зимой, а зима сейчас по ту сторону экватора — в Австралии, Новой Зеландии, на Мадагаскаре.
Дядя покосился на глобус.
— Да нет, мы, конечно, живём по эту сторону экватора. Так что вы зря беспокоитесь, у нас ещё лето.
— Ах! — зарыдала Пугва. — Вы забыли про стрекозу: «Лето красное пропела, оглянуться не успела, как зима катит в глаза». Когда я думаю, что детки могут попасть в такое же положение, я обливаюсь слезами.
— Что же делать? — окончательно смешался дядя.
— Да напиши ты ей пьесу! — выглянула из кармашка Сестра Мышастого.
— Но, я никогда не писал для детей.
— У вас получится, вы такой талантливый! — Пугва смотрела на него глазами, полными слёз.
Дядя не смог отказать. Слёзы — единственное, что его ставит в тупик. И теперь он мучается, сочиняя для Пугвы пьесу. Представляете, в такую жару писать снежную пьесу.
— Ужас! — сказала Иринка.
— Мышастый очень надеется, что вы его извините. И как только он закончит писать, в тот же день выедет.