1

Ночи напролёт Марк сидел за компьютером, гуляя по Интернету. Лавина информации, обрушивающаяся на молодой, пытливый ум, проскальзывала и, как ему казалось, не оставляла следа. Но это меньше всего его беспокоило. Он считал: если всё стараться запомнить – а это всё равно невозможно, – то никогда не научишься самостоятельно мыслить, пока не постараешься выбросить из головы когда-то заученное.

Это рассуждения он также где-то вычитал и запомнил, не очень вдаваясь в смысл. Тем не менее Марк охотно следовал сему руководству, не требовавшему особых усилий. Интуиция не обманула. Девяносто, а то и все девяносто девять процентов из почерпнутой информации оказывалось ненужным, засоряющим голову хламом, но Марк продолжал рыскать по Интернету, как голодный волк, в поисках необходимых ему истин, откровений, умных назиданий, желая быстрее разобраться в механизмах общественных и личностных отношений, продолжая в буквальном смысле тонуть в огромных объёмах различных знаний, не умея выявить, отобрать для себя, своей натуры, своей индивидуальности спасательный круг, на котором он мог бы уверенно держаться. Вернее, ему нужно было построить плот, фундамент, чтобы потом отбирать для себя только необходимые ему знания.

Итогом его бесплодных попыток обнаружить достойные для своего ума ориентиры, явилась повышенная нервозность, усугубляющаяся недостатком сна, готовая в ближайшем будущем перерасти в невроз, а также полнейшая растерянность, непонимание смысла жизни и удивление перед этим миром, который, думал он, или настолько глуп, что не понимает, куда катится, или настолько эгоистичен, что ни до чего и ни до кого этому миру давно нет дела: пропади всё пропадом, чего Марк в равной степени не мог понять.

Нет, не надо себя обманывать. Его стремления сводились лишь к одному: желанию блеснуть перед Ханой умом, эрудицией, суметь высказать в её присутствии нечто оригинальное, обратить на себя внимание.

Хана, являясь предметом неотступных мыслей, придавала его существованию некий смысл, желание становиться лучше, стать достойным её.

Три месяца он сочинял к ней письмо. Всё приходящее ему в голову казалось недостойной чепухой, если не обычной глупостью, банальностью, и он, вычеркивая, оставлял: Хана, давай с тобой дружить.

Не мог же он написать ей, как каждый раз тайком провожает её до дома, да так ловко, что она ни разу ничего не заподозрила, ни разу не оглянулась, не встревожилась. Он даже готов был устроить постоянную слежку по причине непреодолимого желания знать о ней как можно больше. Нет! Знать о ней всё!

Нередко он приходил к дому Ханы и, скрываясь в кустарнике, терпеливо ждал её появления, чаще всего безрезультатно: Хана редко выходила погулять. Однажды он увидел, как она вышла из подъезда с несколько угловатой девушкой, которая несла большую сумку, и они, улыбаясь и оживлённо разговаривая, пошли по направлению к метро. Но ни разу он не видел её рядом с лицом мужского пола, что вселяло в него некоторую надежду.

Марк стал тщательно следить за своей внешностью, подолгу заниматься в спортивном зале и с ожесточением бороться с юношеской прыщеватостью, используя дорогие средства, навязываемые вездесущей рекламой. Если бы он смог найти в себе смелость подойти к ней и хоть изредка находиться рядом…

Наконец, неожиданно для себя, Марк решился заговорить с Ханой. Когда она торопливо вышла из колледжа, он её окликнул. Хана обернулась, с удивлением посмотрела на него.

Он не нашелся, что сказать, а только замер, как вкопанный, потрясенный своим поступком.

– Тебе что-то надо? – спросила девушка, не делая шага назад.

– Так… ничего. Хорошая погода, – неожиданно нашелся он.

– Но я тороплюсь, – она удивлённо смотрела прямо ему в глаза.

– Да-да, конечно, – хриплым голосом произнёс он.

– Будь здоров, – помахала Хана рукой.

– До завтра, – неуверенно бросил он ей вдогонку.

Она не ответила, лёгкой походкой удаляясь от него. А он стоял и смотрел вслед, пока она не смешалась с шумной толпой расходившихся студентов.

Этот короткий разговор всё же, как ему хотелось думать, чуточку изменил её отношение к нему. Хана как-то чаще стала смотреть в его сторону. И тогда Марк решился послать ей короткое письмо по электронной почте: Хана, я чувствую, что у нас есть нечто общее. Для меня твой тайный, далёкий мир так же заманчив, как путешествие к другим планетам. Я думаю о тебе.

И она ответила: Я не думаю о тебе, но почему бы нам не узнать друг друга поближе? Это может стать хорошим опытом для обоих. Но нам придётся быть предельно искренними. Ненавижу фальшь.

Переписка завязалась. Постепенно и незаметно друг для друга, они начали сближаться.

Случалось – они болтали по нескольку часов, ведя переписку по Интернету, но при встрече смотрели друг на друга несколько отчужденно, особенно Хана, а Марк по-прежнему вёл себя настолько скованно, что разговор в реалии никак не клеился.

Так бывает с влюблёнными, встречающимися после первой горячей ночи, начинающими исподволь и как бы заново вести любовную игру, приспосабливаясь друг к другу, проверяя, не охладели ли чувства партнёра.

Вот и Марк с Ханой разделяли духовное сближение с физическим, втайне зная: рано или поздно эта грань растворится и они смогут общаться, не только перебрасываясь электронными письмами. И вот такой день наступил.

После занятий Марк решительно подошёл к Хане, и, не сговариваясь, они пошли сами не зная куда. Просто пошли, куда придётся, куда ноги понесут.

День оказался солнечным. Небо радовало своей прозрачной голубизной. Деревья уверенно распускали изумрудную свежесть клейких ароматных листочков. Птицы выводили призывные рулады. На обочинах среди прошлогодней жухлости стайками выглядывали голубые подснежники.

Они гуляли по улицам, заходили в кафе, смотрели объёмные фильмы, отдыхали в роскошном, изобилующем всеми возможными цветами саду под высоким прозрачным куполом, смотрели на дрессированных дельфинов. Прощаясь, Хана сказала:

– Спасибо, Марк. Мне было хорошо. Мы отлично провели день, как с моей подругой.

– С той долговязой девушкой? – неожиданно для себя бросил Марк, глядя в сторону.

– С какой? – растерянно переспросила Хана, выигрывая время для обдумывания ответа.

– С твоей подругой. Я тебя с ней случайно видел. Она шла с дорожной сумкой. У неё обалденная улыбка.

– И ты сделал вывод, что мы подруги?

– Между вами был явный контакт, – взяв себя в руки, спокойно произнёс Марк и запнулся, зная о плохом отношении к ревнивцам.

– Да… Мы с ней иногда встречаемся. Вернее, в последнее время довольно часто. У меня не одна подруга. И как тебе это сказать… С тобой – другое. Ты мне друг. Мне с тобой интересно. А сегодня к тому же мне не хотелось оставаться одной.

– Не подумай, я увидел вас случайно. – Марку хотелось изменить тему разговора, но он засмущался от своей лжи, в которой не мог, не хотел признаваться. Ему показалось – у Ханы есть свои, недоступные для него, тайные мысли, о которых он никогда не узнает, сколько ни следи.

Вместо слов он взял её руку, положил на свою ладонь, нежно покрыл другой.

Если бы он смог вот так, как эту маленькую руку, спрятать, сохранить Хану от превратностей жизни, от ударов судьбы и просто от мелких неприятностей; сохранить её с такой чистой душой, душой, открытой миру, смотрящей на этот мир с любовью, с детским любопытством, с радостью и надеждой… Если бы он мог…

Марк открыто посмотрел в её глаза. Впервые не смущаясь. Так смотрит собака – преданно, с желанием выполнить любой приказ хозяина; уловил в её взгляде некоторую тревогу, даже трагичность, указывающую на предощущение роковых событий, и слегка сжал её ладонь в желании забрать на себя грядущие неприятности или по возможности отогнать их. Но он не знал, каким образом может это сделать, а потому дрогнувшим голосом произнёс:

– Ты не должна ничего бояться.

– А я и не боюсь ничего. С чего ты взял? – удивилась она.

– Не знаю. Так… Показалось.

– Нет, скажи мне. Почему ты это сказал? Мы же договорились быть максимально искренними.

– Договорились.

– Тогда объясни.

– В глазах у тебя промелькнуло.

– Ты умеешь читать в глазах? – Хана улыбнулась, тряхнула головой, и её волосы в свете фонаря на мгновение засветились волнующимися волнами. Она осторожно высвободила свою ладонь из его всё ещё бережно держащих рук.

Тревога в её глазах рассеялась. Но не тревога любящего сердца Марка, терзаемого с этой минуты тяжёлым предчувствием и постоянным страхом за неё.

Они продолжали переписку и начинали всё лучше и лучше понимать друг друга.

Марк, чувствующий всегда и везде свою обособленность из-за своей излишней увлечённости компьютером, который один и только один был путеводителем по жизни, полностью завладевшим им, отнявшим у него одного за другим немногочисленных друзей.

Теперь же компьютер, его друг номер один, начал неуклонно сдавать позиции перед Ханой, отодвигаясь на второй план без претензий и ненужных обид, не понимая ничего, хотя пользователь-хозяин считал прекрасное техническое устройство почти одушевлённым предметом.

Марк всё чаще и чаще находился в глубокой задумчивости, предпочитая оставаться наедине со своими мыслями, нежели «заправлять» голову чужими, пусть и умными изречениями. Он бы мог бесконечно благодарить Хану, если бы понял: она помогла ему начать познавать себя, открывать своё глубоко запрятанное «Я», разбираться в своих чувствах, формулировать свои мысли и даже записывать их.

И всё же у него возникало много вопросов, на которые он не мог найти адекватных ответов. Тогда он спускался к отцу, тихонечко, как в детстве, скребся в дверь его кабинета и, услышав тихое: «Входи», входил, молча оставаясь стоять у двери, не совсем понимая, зачем он, собственно, пришёл и что он хочет услышать от отца, внутренне безоговорочно веря, что ни отец, ни кто-то другой, даже самый что ни на есть знаменитый философ, не в состоянии ответить на вопросы, а если и попытались бы это сделать, то это было бы их взглядом, являющимся плодом их пытливых размышлений, но не его, Марка. Ему самому придется отвечать, а не переваривать чужую жвачку, которая к тому же не может быть усвоена, а только присвоена и впоследствии будет выдана за свои суждения без угрызения совести.

Сколько немыслимых раз он наблюдал подобное: соберутся три-четыре умника и перекидываются официально сложившимся мнением о чём бы то ни было, увлеченно, с запалом, прерывая друг друга.

Завидев Марка в дверях кабинета, отец смотрел на него растерянными, утомлёнными глазами. Марк читал в них душераздирающую задавленность пойманного в клетку зверя и некую присущую только взгляду человека безысходность; но, может быть, это только казалось Марку после его продолжительных блужданий по Интернету?

Отец делал слабую улыбку на своём тоскливо насупленном лице и повторял неизменную фразу: «Присаживайся. Ну… что там у тебя?».

Марк не хотел присаживаться и смотреть в глаза отцу вблизи, боясь прочитать в них ещё более ужасающее, и он, переминаясь с ноги на ногу, бубнил: «Да нет. Всё нормально, па. Я так. Сам не знаю».

– Ну-ну… бывает, – согласно кивал отец. – Но ты, если чего надо, не стесняйся.

– Да не… па, ты не волнуйся.

– Я-то не волнуюсь, а вот ты, вижу, чем-то озабочен.

– Да ты знаешь… Лезет в голову всякое. Разберусь… Я так, – поворачивался Марк уйти.

– Не сиди всю ночь за компьютером. Приду проверить, – бросал ему отец вслед. – Ты должен спать не меньше шести часов.

– Я постараюсь, па, – и стоял некоторое время в надежде на тот вопрос, спасительный для него, от которого откроется его сердце, и они, возможно, ночь напролёт будут говорить с отцом на равных. Вот тогда Марк задаст отцу наболевшие вопросы и отец на них ответит. Даже не ответы были важны для Марка, а разговор по душам, избавляющий от одиночества, от пустоты, не заполняемой обилием компьютерной информации. Но то ли отец не мог задать тот, единственно важный вопрос, то ли не хотел, боясь лавины проблем, могущей на него обрушиться, и потому молчал. И Марк, выждав время, уходил к себе наверх, по пути заглядывая в спальню к матери, которая, если не спала, с тревогой спрашивала: «Ты здоров?» – «Здоров, – отвечал Марк. – Спокойной ночи, ма». – «Спокойной ночи, сынок».

Но сон не приходил к Марку, и он снова нырял в Интернет за всё новой и новой информацией.

Марк теперь каждый день ждал Хану, и они после занятий гуляли. Хана даже позволяла иногда провожать её до дома. Но ни разу не предложила погулять вместе с её долговязой подругой. И Марк мог часами ходить взад-вперёд по улице, иногда присаживаясь на ступеньки или скамейку рядом с урной, дожидаясь её.

Проголодавшись, он быстро забегал в кафе напротив и, взяв бумажный стаканчик с обжигающим напитком, ватрушку или аппетитный пирожок, выскакивал наружу, присаживался на скамейку и, не ощущая вкуса, проглатывал свежую сдобу, запивая чёрным кофе, и когда она выходила из своего дома, радостно бежал ей навстречу.

Первое время Хана удивлялась, спрашивала, как он здесь оказался. Марк каждый раз что-нибудь придумывал, а потом признался, что ему необходимо её видеть, и она привыкла к его дежурствам у своего дома.

Это происходило во время отсутствия Антонины. Марк ревновал Хану к подруге. Ему казалось, что она плохо влияет на Хану, и втайне радовался её отсутствию. Замечая в глазах Ханы не свойственную ей раньше тоску, утверждался в своем предположении.

 

2

Хана и Антон стояли, взявшись за руки. Двери за их спиной так же бесшумно задвинулись. Помещение, казалось, утопало в зыбком свете зеленовато-голубых тонов. Хана посмотрела на Антона. Тот, прочитав в её глазах вопрос, пожал плечами. «Что-то мне захотелось домой», – произнесла Хана и села, скрестив ноги по-турецки. Антон сел рядом и тоже скрестил ноги по-турецки. «Мне хочется пить, – жалобно прошептала Хана. – И ещё есть». И тут же, словно из ниоткуда, появился столик с двумя бутылками воды, двумя яблоками и двумя булочками. «Чудеса в решете, – с нескрываемым удивлением посмотрела Хана на Антона и, вздохнув, добавила: – Да и только».

– Почему в решете? – спросил Антон, так как не слышал раньше подобного выражения.

– Сама не знаю. Это, как англичане говорят, идиома. Правда, в английском мне не приходилось встречать что-либо подобное.

– Ты хорошо знаешь английский? – Антон спросил, желая сделать ей комплимент и тем самым отвлечь Хану от грустных мыслей, начавших одолевать её.

– Так себе. Надо больше заниматься, не ограничиваясь тем, что дают в колледже. А чудеса в решете потому, что не могут вывалиться из него. Может, так? Но это моя трактовка.

– Может, чудеса в решете потому, что их оттуда не достать, не рассмотреть, потому они и чудесами кажутся? Но при…

– Тоже верно, – перебила Хана и тут же извинилась.

– Нормально. У меня больше не возникает мыслей по этому поводу.

– И правильно. Идиома, как правило, имеет одно значение. С английского переводить слово за словом – ничего не поймёшь. Надо заучить… Чудеса чудесами, но мне как-то не себе.

Хана с тоской посмотрела по сторонам. Помещение несколько изменилось. Стены приобрели более чёткие очертания – видимо, из-за густого синего цвета, значительно сузившего габариты комнаты, имеющей круглую форму, как в планетарии или приёмном зале дворца.

Словно ответ на жалобу Ханы, на стене появилась мигающая надпись: для транзитных пассажиров, а под ней обозначился длинный стол, сделанный из белого пластика. За столом сидело странное существо, вертящееся, как на шарнирах, то появляющееся над столом, снимающее длинную, зелёного цвета шляпу в приветствии, то исчезающее.

Хана решительно двинулась к этому существу, бросив на ходу Антону: «Пошли. Поговорим». Антон покорно последовал за ней, поддерживая правильность её действий. В их положении ничего другого не оставалось. Когда они подошли и встали напротив, плохо понимая, кто, собственно, находится перед ними, существо заговорило казенным, машинным голосом:

– Слушаю вас. Что желаете? – приветственно приподняв шляпу с вытянутой, ставшей совсем узкой головы и продемонстрировав ярко-рыжие волосы, торчащие в разные стороны, как у заправского клоуна.

Антон молчал. Он решил не вмешиваться до тех пор, пока в том не возникнет острая необходимость. Хана некоторое время смотрела на странное кибернетическое создание, которое несколько раз успело исчезнуть, появиться, потянуть руку за чем-то невидимым, сложиться, словно подзорная труба, и снова выпрямиться. Хана хотела сказать, что хочет вернуться обратно на Землю и как можно скорее, но неожиданно для себя спросила:

– А что вы можете предложить?

– Всё, что вы сможете пожелать, – произнесло непонятное существо, сильно увеличившись в размерах, и, приобретя большую плавность движений, добавило не без гордости: – Всё, что вы изволите захотеть.

Хана задумалась. Когда тебе предлагают всё, чего бы ты ни захотел, сразу становится невероятно сложно что-либо выбрать. Антон, в свою очередь, тоже молчал, так как решил во всём соглашаться с Ханой. Ведь это он подверг её такому невероятному, не лишённому опасности путешествию. И когда Хана посмотрела на него, ища ответа, он сказал, что согласен заранее на любое её решение. «Даже не знаю…» – растерялась Хана.

Существо на насколько секунд исчезло и, появившись в форме стюарда, вежливо вопросило:

– Может быть, вы пожелаете вернуться на Землю?

– Это похоже на сон, – в изумлении, раскрыв широко глаза, произнесла Хана.

– Это и будет сном, – существо предстало в форме одного из служителей порядка, совсем недавно подошедшего к ним перед их невероятным перемещением на МКС.

– В каком смысле? Это похоже на сон, но совсем даже не сон. Я могу отличить сон от не сна.

– О, что мы можем знать о сне? Сон и реальность меняются местами, как жизнь и смерть, и ангелы частенько путают одно с другим. Таким образом выразил мысль волшебный поэт Рильке: Ангелы часто не знают, блуждают ли они среди живых или мёртвых. «Вечный поток увлекает с собой обе области всех возрастов, в них обеих все голоса заглушая»; перевод Вячеслава Куприянова, – существо во время монолога представило себя в виде седовласого профессора в пенсне, с аккуратно подстриженной бородкой, в чёрном костюме с бабочкой под белоснежным воротником рубашки.

– И всё же сон менее реален, хотя и приближается к реальности настолько близко, что кажется ею, – продолжала упрямиться Хана.

– О, вы умная, начитанная девочка. Не решаюсь с вами спорить. У нас несколько иные понятия.

– Какие же?

– У нас так быстро всё меняется. Вот сейчас снова поменялось. Сон не есть реальность, и наоборот.

– Чудеса! Мне бы не хотелось оказаться на месте Алисы в её Стране чудес, хотя её сон действительно – сон и весьма забавен.

– Вот-вот… И я о том же: весьма забавен. Второй Алисы быть не может. Есть только первая. Алиса создана английским математиком, поэтом и писателем Чарлзом Латуиджем Доджсоном, издана под псевдонимом Льюис Кэрролл в 1865 году и застыла в форме своего сна в книге-сказке под названием «Алиса в Стране чудес», закончив дальнейшее развитие, так как сон застыл в ней.

– Что значит – застыла, закончив дальнейшее развитие? Вы считаете, если мысль изречена, она становится застывшим шаблоном и тем самым теряет пластичность развития?

– Ну да. Что-то в этом роде. В контексте данного высказывания. Развитие мысли или простой парафраз её возможен в следующих контекстах, контенте, но тогда этот принцип можно с уверенностью назвать некоторым заимствованием. Не правда ли, Гераклитом прекрасно сказано: «В одну реку нельзя войти дважды». В этом мы не можем сомневаться: река изменилась, и входящий, соответственно, тоже, и тогда, – существо неожиданно вытянулось и, приняв облик древнегреческого философа, продолжило, – такое изречение можно назвать… вернее, оно становится формулой, переживая века.

– Значит, пустые, житейские разговоры не застывают? – спросила Хана, увлекшись интересным разговором.

– Правильно заметили. Не застывают, а засоряют пространственно-смысловое поле, и этот словесный мусор чрезвычайно трудно убирать, но приходится, иначе в нем утонуть можно, как в вашем Интернете.

– Научились бы люди молчать. Из глубин свою мысль извлекать.

– Да, Хана. Хорошо бы.

– Спасибо за урок. Было очень интересно. А теперь нам пора возвращаться, если это возможно.

– На нашей станции ничего невозможного нет, – и существо мгновенно преобразилось в космического диспетчера.

– Что нам для этого нужно сделать?

– Вы можете вернуться, использовав тот же способ перемещения.

– Ты готов вернуться, Антон? – спохватилась Хана.

– Конечно, если ты этого желаешь.

– Антон! Мне ужасно хочется попутешествовать. Но пойми, меня, наверно, уже давно ищут и ужасно волнуются. Ну не могу я из-за своего эгоистического желания подвергать бабушку, дедушку, родителей, друзей такому стрессу.

– И я так же думаю.

– Вы приняли решение? Но мне придётся стереть из вашей памяти этот визит, – и существо приняло свой первоначальный вид.

– Почему? – удивилась Хана.

– Так положено. Если вы не отправляетесь на другие планеты, а решаете вернуться назад, необходимо стереть пребывание на МКС из вашей памяти во избежание непредвиденных последствий.

– А можно оставить воспоминание, как будто мы увидели сон?

– Сейчас посмотрю инструкцию, – существо исчезло на несколько мгновений и, появившись, объявило: – Можно.

– Отлично! – развеселилась Хана. – Сон можно рассказывать. Всё равно никто не поверит. Разве только дедушка.

– А сейчас вам предстоит выбрать место вашего приземления. Смотрите сюда.

Хана и Антон увидели, как на огромном расширяющемся экране возникла Солнечная система. Это было грандиозное, захватывающее зрелище. Перед их взорами замелькали звёзды, Млечный Путь с его сотнями миллиардов планет, затем Нептун, Уран, Сатурн, Юпитер, Марс и, наконец, Земля, которая начала быстро приближаться, поражая своей изумительной красотой. И вот на экране появились крыши домов огромного мегаполиса. Замелькали улицы, парки, серебристой лентой извивающаяся река, привокзальная площадь, сквер, скамейка. Около неё никого не было.

– Мы готовы. Вперед! – прокричал Антон, крепко схватив Хану за руку, одновременно подбрасывая шарик вверх и ловко его ловя, не давая проскользнуть мимо…

 

3

– Удивительно, просто удивительно. Мне приснился удивительный сон, – проговорила Хана, оглядываясь по сторонам. Высоко в небе продолжала мелькать реклама. Вместо втюхивания чудо-крема появилась картинка семейного аэроплана на четырёх пассажиров. Молодой мужчина с улыбкой весело уговаривал немедленно приобрести необходимую покупку, расхваливая на все лады новую супермодель.

– Мне кажется, я тоже уснула, но совершенно не помню своего сна, – вертя шарик между пальцами, задумчиво сказала Антонина.

– Нам пора. Начало темнеть, а мне предстоит ещё вернуться домой. Ты забыла, зачем мы здесь?

– Нисколечко. Да, Хана. Мы слишком задержались. Пора. Не будем терять ни минуты.

– Я думаю, нам надо назваться по-другому. Пошли. По дороге подумай о своём новом имени, – Хана решительно поднялась и с нежность в голосе, закончила: – Антониной ты останешься исключительно для меня.

Через полчаса девушки беседовали с хозяйкой, договариваясь о цене. Та, что была выше, представилась Сюзанной. «Можно просто Сью», – обворожительно улыбаясь, сказала она. Другая девушка назвалась Яной. Хозяйка, несколько потрёпанная, но скрывающая этот недостаток искусно сделанным макияжем, крашенная под блондинку, внимательно осматривала новых жильцов, намётанным глазам определяя их наклонности, и скучающим тоном, без интонации выговаривала: «Дом у нас образцового содержания. Проживающие ведут тихую, спокойную жизнь. Происшествия нам ни к чему. Дороже всего в нашем бизнесе репутация. Стиральная и сушильная машины на первом этаже. Бассейн – между вторым и третьим, комната для гостей – на третьем. Первый взнос – оплата за месяц – это возмещение за возможную поломку и другие непредвиденные ущербы плюс вперёд за месяц проживания. В договоре это указано. Электроэнергия, вода другие счета оплачивать помимо и без задолженностей».

– Не беспокойтесь, – улыбнулась Сью. – Мы девушки тихие.

– Все так говорят, – дама откашлялась и продолжала: – Извините. Друзей можно приглашать, но без шума. В особенности после двадцати двух.

– Простите, как вас зовут? Вы забыли представиться, – Яна улыбнулась как можно любезнее.

– Мэри, – произнесла управляющая виновато. – Неужели я забыла? Странно. Вот моя визитка. Мало ли, возникнут проблемы – звоните. А это ваши ключи. Два экземпляра. Это ключ от квартиры, этот – от парадной. У нас, как вы заметили, кодовый замок. Ваша квартира на двадцать первом этаже. Номер указан на ключе. Две спальни, гостиная, кухня. Меблировка полностью. Плата за аренду мебели указана в пункте восемь один два. Дополнительные услуги: уборщица, горничная, няня. Если ещё что-то будет нужно, звоните, приходите, обеспечим.

– Спасибо, Мэри! – поблагодарила Яна.

– Спасибо, Мэри! Мы немного устали и нам бы хотелось поскорее добраться до нашей квартиры, – извиняющимся тоном проговорила Сюзанна.

– Если вас всё устраивает, тогда всего хорошего, – лицо Мэри скрасилось приязненной улыбкой. Девушки ей понравились.

Квартирка оказалась маленькой, но очень уютной. Хана пожурила Антонину за то, что та водила её за нос, собираясь снять комнату. Антонина отшучивалась. Оставив вещи, они вышли на улицу и быстрым шагом пошли к подземке. Через сорок минут девушки были у подъезда дома, где жила Хана, и стали прощаться, договариваясь о завтрашней встрече.

Хана тонко намекнула на возможность приглашать друзей в только что снятую квартирку для общения и обсуждения актуальных тем. Антонина не возражала. Ей хотелось поближе узнать настроения и увлечения молодёжи. Хана поблагодарила подругу и поторопилась уйти. Завтра ей рано вставать. Занятия в колледже никто не отменил, и к тому же по договорённости с дедушкой она должна будет присутствовать на показательной операции. Дедушка не забыл о её желании стать врачом. Антонина широко улыбнулась своей необыкновенной улыбкой, помахав на прощание рукой.

Хана, войдя в дом, первым делом прошла на кухню. Родители спокойно спали, как ей показалось. Однако стоило ей открыть холодильник и, достав сыр, масло и хлеб, сесть за стол, как вошла мама и тихим голосом сказала, что ей лучше не бутербродом закусить, а поесть горяченького. «Хорошо, мамочка. Не волнуйся. Иди спать. Я разогрею суп», – и Хана снова открыла холодильник. Мама поинтересовалась, была ли она у бабушки, на что Хана ответила отрицательно и сказала, что задержалась по причине переезда подруги на новую квартиру. Пожелав спокойной ночи, мама покинула кухню.

Приняв душ и лёжа в постели, Хана старалась вспомнить со всеми подробностями сон, приснившийся ей, задремавшей на скамейке рядом с Антониной. Нет, Сюзанной. Антонина и Сюзанна слились для неё в одно лицо, и она увидела Хумова. Он улыбался и говорил о её сне во сне: «Это был не сон, это был не сон, это был не сон», – и вертел между пальцев шарик. А Хана улыбалась и кивала согласно головой, как китайский божок, которого она недавно видела в витрине магазинчика в Китайском городе, не понимая, спит она или всё ещё вспоминает странный сон, очень похожий на реальность.

 

4

– В мир этот мы приходим, имея задание, попросившись на Землю сами, по своему своеволию, своенравию, желанию получить опыт для поднятия вверх по эволюционной лестнице. Иногда стимулом является чьё-то возвращение и рассказ о чудесах, красоте, новых ощущениях. Это завораживает некоторые души, и те начинают отпрашиваться для очередного воплощения. Это так… фантазии на сон грядущий. Задача каждого человека – выполнить своё предназначение, но для этого необходимо много работать над осознанием, раскрытием своего «Я», что только и может помочь встать на верный путь, – Хумов отпил глоточек и продолжал объяснять сидевшей напротив Хане. – Выработав свой взгляд, а позже и путь – если его можно назвать своим, ибо знание зиждется на усвоенном материале прослушанного, прочитанного, приобретённого путем некоторых осознанных размышлений, в дискуссиях, спорах и, если повезёт, путем прямой передачи от учителя к ученику. Помнишь, Сократ говорил: единственное, что у нас есть, – это наша душа. Человек есть душа, – Хумов на слове «душа» несколько повысил голос, акцентируя внимание. – Для нас важнее ничего быть не может, как научиться понимать свою душу, слышать её, следовать ей. Это совсем не просто. Для этого даётся определённое время, срок, в который человек учится понимать себя, открывать в себе «царствие небесное», постигать космическое начало. Для этого нужна определённая обстановка: мирная, спокойная и, я бы добавил, благожелательная, что означает взаимопонимание, взаимопомощь и как идеал – любовь, связывающая всех и присущая человеку изначально от Творца, чем и отличает его – человека – от остального растительного и животного мира. Но в человеке также заложены инстинкты, не отличающие его от животных. Инстинкты помогают выживать в самых, казалось бы, невероятно жутких условиях. Мы, люди, в некотором роде раздвоены. Наш разум, душа, дух, если угодно, живут своей жизнью, стремясь постичь непостижимое, узреть Бога. Наше стремление к трансцендентному обусловлено грехопадением. Адам и Ева, будучи выгнаны из рая после познания добра и зла, обрели возможность размышлять, сопоставлять, сверять со своей совестью поведение, поступки, мысли. Отдаляясь от Бога, люди, переставая Его ощущать, сперва ещё не утрачивали чувства Его присутствия в окружающем мире, а потом…

– Понимаю, понимаю. В наше время всё труднее и труднее думать об этом. Жизненный ритм, лавина информации… – Хана тряхнула головой, и её волосы ярко загорелись от солнечных лучей заходящего солнца.

– Для того чтобы не терять связь с иерархами Света, необходимо много и ежедневно работать, прилагая недюжинные силы для попытки выйти на контакт, получить откровение. Для этого нужно время, а его так мало человеку отпущено. Мы не имеем права рисковать собой.

– Вот, вот. Не имеем. Правильно! Полностью поддерживаю. Тебе тоже нельзя рисковать. Нужно беречь себя. А ты… – глаза Ханы наполнились влагой, и она опустила голову.

– Пойми, я – ликвидатор! В группе мы говорили: Лик. Нашей задачей является найти и ликвидировать последствия любых аварий, а ещё лучше – предотвратить их. После короткой проверки здесь нас готовили отправить на межпланетные станции, где в экстремальных условиях мы обязаны обеспечивать безопасность и жизнедеятельность людей, ведущих научные и другие работы. Мой зелёный мигающий значок – пропуск везде и всюду. И вот я, сдавая последний экзамен, обнаружил радиоактивную зону. Смотри сюда. Вот это место, – Хумов ткнул в компьютерную карту тоненькой указкой. – Я эту зону обнаружил и обозначил как радиоактивную. Следующим моим действием было срочно доложить об опасности, что я и сделал. И я до сих пор не могу понять, где промахнулся. Что сделал не так? Я слышал, как меня приказали взять и отправить на перепрограммирование. Я знаю, что это такое, но я не робот и не хочу подвергаться никаким воздействиям на мозг, даже во благо спасения людей. Я достаточно подготовлен, и спасти человека – мой долг. Я им не робот. Я обычный человек. Ты вот как считаешь? Человек я?

– Человек. Конечно, человек. И никакой ты не робот, – Хана от возмущения снова тряхнула головой, но на этот раз волосы не загорелись золотистым светом. Солнце соскользнуло на другие окна, готовясь опуститься за горизонт.

– Вот видишь. А они – на программирование. А питаться брикетами нас приучали с детства. Это для длительного пребывания вне земных условий. И жили мы в совсем маленьких кубриках с единственным окном-иллюминатором над головой. Для меня это необычно много, – кивнул он на комнату, – тем более ещё два огромных окна. Ты мне веришь?

– Да. Иначе бы меня здесь не было.

– Спасибо за помощь. Не ожидал. Наша случайная встреча – как провидение свыше. Не представляю, что бы я делал без тебя.

– Твои портреты везде по городу. Будь предельно осторожен. Даже в этом виде не выходи. Твоя улыбка тебя может выдать.

– А я не буду улыбаться. Это ты здорово придумала с переодеванием. И маски мне очень нравятся, – Хумов несколько жеманно провёл по волосам, поджал губы, делая смешное выражение лица.

– Сью, ты всегда меня смешишь, – расхохоталась Хана, совсем по-детски закинув голову.

– Но я должен, извини, должна исследовать ещё две зоны. Я хорошо запомнила их местонахождение, случайно увидев карты моих сокурсников.

– Ни в коем случае! Это опасно! – Хана перестала смеяться и смотрела такими умоляющими глазами, что Хумову стало не по себе. Он отвёл взгляд в сторону, помолчал, снова взглянул на девушку.

– Да это опасно. Я знаю, но для ликвидатора никакая опасность не может стать препятствием для выполнения своего долга. А долг в нашем понимании равнозначен предназначению.

– Зачем тебе это? Ведь твои сообщения о радиоактивной зоне опровергнуты и продолжают опровергаться по каналам массовой информации, – пожала плечами Хана, встала, прошлась по комнате, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу.

– На земле большое количество зон, опасных для здоровья и жизни людей, популяция которых неуклонно растёт, и необходимо, чтобы эти участки были обезврежены, чтобы люди знали о них и случайным образом не оказывались в тех местах. Пока эти отклонения могут происходить незаметно. Позже – на генетическом уровне. Ещё позже – превратят людей в существ, от которых неизвестно чего ожидать.

Хана отошла от окна, села на диван, с улыбкой, но чуть дрогнувшим голосом спросила:

– Чего? Чего можно ожидать?

– Чего? Чего? Всего, чего угодно. Мы этого даже предположить не в состоянии. Я не склонна наводить на тебя страх, – Хумов снова начал говорить от лица Сью, – но то, о чём я тебе говорю, дело серьёзное. Уж поверь мне на слово, – и с улыбкой добавила: – Курс первый, лекция четвертая.

– Тогда почему те, кто вас готовили, этого не понимают?

– Понимают, я думаю, понимают не меньше, а больше, гораздо больше, а вот почему – не могу знать, – задумчиво проговорила Сью, делая ударение на слове «почему».

– Я думаю, чтобы не наделать паники, – Хана слабо улыбнулась, отпила глоточек воды, бесшумно поставив стакан на поверхность из прозрачного пластика, внутри которого плавали океанские рыбки чудной окраски и шевелились водоросли близ коралловых рифов.

– Да нет. Скорее всего из-за огромных затрат на работы по ликвидации. Сейчас, когда все свободные средства бросаются на освоение космоса, не до заботы о Земле. Те, кто хотят долго жить и сохранить здоровое потомство, давно проживают вне земли – в межпланетных городах, на Марсе.

– Да ну! – глаза Ханы округлились, и она снова встала, подошла к окну.

– Вот тебе и ну, – развела руками Сью.

– Откуда ты можешь знать?

– Кому, как не мне, знать.

– А мой дедушка? Он знаменитый на весь мир, а живёт здесь.

– Там места ограничены. Притом он нужен на Земле.

– Да. Согласна. Он и сам не хочет. Это я знаю точно. Неужели, неужели? Я потрясена. Что же это со всеми нами будет? Что будет? – Хана схватилась за голову, упала в мягкие подушки дивана.

– Успокойся, выпей воды, – заботливо произнесла Сью и, налив воды в стакан, подала его Хане. Подождав, пока та выпьет, продолжила: – Ничего не будет. Не бойся. Вернее, будет, но не так скоро. Хотя медицина работает над продолжительностью жизни, но нам не грозит увидеть последствия непростительных ошибок сегодняшнего дня. Ты ещё успеешь выйти замуж, нарожать детей и дождаться внуков.

– Ни за что! Ни за что! – топая ногой, заявила Хана. – никаких детей после того, что я узнала. Никаких детей!

– Человек запрограммирован на то, чтобы иметь детей, воспроизвести, так сказать, себя, остаться в потомках. Люди не задумываются над тем, как будут жить их дети, внуки, правнуки. Будут ли они счастливы, будут ли благодарны за своё рождение. История наша ничем так не гордится, как своими завоеваниями. Люди от появления до наших дней только и делают, что убивают, уничтожают разными способами друг друга. Я не обобщаю, но сама подумай.

– Люди устали, не хотят слышать и думать о трагедиях, не хотят говорить о тяжёлом, страшном, ужасном, – Хана подняла голову. По её лицу пошли красные пятна, глаза блестели лихорадочным блеском, пальцы рук слегка дрожали.

– Ещё бы! Компьютерные игры построены на погонях, убийствах, бесконечной стрельбе, а TV показывает сериалы о самых ужасных преступлениях. Говоришь, устали? И тем не менее я буду информировать людей о грозящей опасности.

– Но почему? Ты что, один должен за всех делать опасную работу? – Хана взяла стакан, налила воды. – Почему другие ликвидаторы молчат, те, которые одновременно с тобой сдавали экзамен? Их ведь тоже посылали определять опасные зоны.

– На это я бессильна что-либо ответить. Ребята отличные.

– И они все сдали экзамен?

– Надеюсь… скорее всего…

– Никого, кроме тебя, не ищут. Только твои портреты красуются, – Хана сделала несколько глотков, внимательным взглядом окинула Сью. – А тебе идёт быть девушкой. Ты симпатичнее многих наших девчонок. А улыбка… Нет слов. У робота в принципе не может быть такой улыбки. Всё же постарайся не улыбаться в местах скопления.

– Ты всё-таки сомневаешься? – Сью машинально поправила и без того удачно сидевший парик и, продолжая улыбаться, подошла к Хане. – Потрогай меня. Посмотри внимательно в мои глаза. Дай твою руку. Чувствуешь? Слышишь, как бьётся моё сердце? Стучит? Стучит, как у тебя? Я видела последние модели роботов. У них сердца нет. Их сердце никогда не будет биться. Правда, некоторых роботов выпустили на улицы, и они разгуливают, удачно маскируясь под людей, но при внимательном рассмотрении отличить их от человека не стоит большого труда.

– Да нет. Ты неправильно поняла. Извини, Сью! Про улыбку я сказала, чтобы как раз подтвердить, что ты не робот, а совсем не наоборот, – Хана смущенно опустила глаза, но не торопилась убирать свою руку из ладоней Сью.

– Хотя, – Сью снова заняла своё место напротив, – в некоторые моменты мне и самому, то есть, – спохватившись, исправился Хумов, – самой кажется, что я робот. Жёсткие условия воспитания с раннего детства, удалённость от людей, каждодневные изматывающие тренировки, день расписан буквально по минутам, строжайшая дисциплина… Ну чем не робот? Утром вскакиваешь и, как заведённый, на весь день.

– Да нет же! Нет! Ты человек со сложной судьбой. А для меня так просто – герой. Твоя жизнь – подвиг! Ты призван спасать людей.

– Только без громких слов. Это моя работа. У каждого своя работа. И каждый должен свою работу выполнять с максимальной отдачей. Должен уметь восстанавливать силы, когда они на исходе, и снова – в бой! «Покой нам только снится». Работа – это долг. Долг – это то, что реально может выполнить каждый здесь и сейчас, в каждую единицу проживания своего физического присутствия на земле. Коль уж так случилось, приходится нести свой крест, тоже громко сказано, выполнять своё предназначение, – Сью подошла к окну. – Посмотри какой закат. Червонным золотом горит и окнам раздаёт горящие карты. Маяковский так же увидел и отразил в знаменитом стихе в своё время.

Они стояли у окна и с восхищением смотрели на панораму заходящего солнца. Хана взволнованно говорила:

– Я бы тоже хотела, хотела так же, как ты: работа, долг и никакого компромисса. Ни на капельку! Отдавать свои знания, всю себя полностью на благо людей, человека, человечества…

Возможно, я стану врачом, пока не решила окончательно. Дедушка хочет. Врачом – это хорошо. Помогать людям, спасать их, как мой дедушка. Я начала посещать открытые операции, когда их проводит дедушка. Привыкаю понемногу. Надо пересилить себя и тогда пройдет боязнь навредить, ну… случайно сделать не то. Человек, как и всё живое, так хрупок, нежен, так беззащитен перед болезнями и перед другим человеком, более сильным, наглым, самоуверенным и, самое страшное, позволяющим себе совершать насилие над другим человеком. Хотя государство наконец взяло всерьёз под контроль защиту граждан от своих же сограждан – преступников разного рода, всё же слишком много пока остаётся нерешённых вопросов, недоделанных обещаний… Интернет взрывается от несправедливостей разного рода. Знаешь скольких людей мой дедушка спас от смерти? Я горжусь им.

Они ещё долго болтали, не касаясь больше серьёзных тем, наслаждаясь общением. Хана поняла: бессмысленно уговаривать Хумова-Сью не подвергать себя опасности. Он будет поступать так, как велит ему чувство долга, но её доброе, открытое для любви ко всему сердце болезненно сжималось при мысли, какой чудовищной опасности подвергает себя Хумов, ставший за короткое время близким и самым дорогим человеком.

 

5

Дни пролетали, насыщенные событиями до краев, держа нервы в сильном напряжении. Хана приходила к Хумову-Сью каждый день и надолго оставалась, а бедному Марку приходилось испытывать своё терпение, дожидаясь её на улице. Как-то, улучив момент, Хана попросила позволения прийти со своим однокурсником Марком, но, получив от Сью твёрдый и обоснованный отказ, больше не возобновляла свою просьбу.

Она обязательно приносила ту или иную еду и внимательно наблюдала, с каким видом Хумов-Сью употребляет яства, стараясь понять, что ему больше по вкусу. Но, похоже, ему ничего не нравилось. И Хана подумывала, как бы достать для него привычные брикеты, однако ни в одном продуктовом магазине о них слухом не слыхивали. Взамен же предлагали различные бульонные кубики, которые, впрочем, больше нравились Хумову, чем всё остальное.

Иногда они решались побродить по городу, выбирая ненастные дни, так как в такие дни встречалось меньше прохожих. Хана водила Сью по музеям, паркам, кафе, на новые супермодные фильмы, обеспечивающие наибольший эффект присутствия зрителей в изображаемых действиях. Хумов неизменно появлялся в образе Сью. На них никто не обращал внимания, и они всё больше и больше смелели.

Люди были углублены в себя, свои проблемы, и их интерес заканчивался беглым взглядом, дружеским приветствием. Такая манера общения сложилась из-за явной ежедневной перегрузки потоком информации, лавиной обрушивающейся со всех сторон. Психика людей находилась в состоянии напряжения и потому инстинктивно оберегала себя от всего, что требовало лишних эмоциональных затрат. Поэтому, встречаясь, прохожие, вежливо улыбнувшись и поприветствовав, едва сделав шаг, тут же забывали друг о друге. На портреты Хумова, разбросанные в разных местах, казалось, никто не обращал внимания, хотя и обещалось крупное вознаграждение.

Хумов же, не теряя зря времени, отправлял ежедневно информацию о зоне радиоактивного поражения, используя для этого многочисленные сайты, и добился наконец ответов от читателей, предлагавших свою помощь, задававших вопрос: что для этого нужно делать?

Но чаще поступали письма с угрозами, требованиями прекратить рассылать информацию, не подтверждённую официальными органами. Хана, читая подобные письма, отчаивалась, но Хумов её подбадривал, вселял надежду, объясняя всю сложность поставленной задачи.

– Капля камень точит, – не раз говорил он, улыбаясь своей неотразимой улыбкой. – Мне назад хода нет. Я пойду до конца, но я не хочу вмешивать тебя в это дело.

– Ты и не вмешиваешь. Мне самой интересно. Я тебе поверила. Мы не далее как сегодня говорили об этом с Марком. Он тоже обеспокоился, прочитав твоё сообщение на сайте: «Сохраним нашу Землю». Он сказал, что готов вступить в борьбу с рутиной серости безликой. Я призналась: моя подруга Сью тоже хочет оказать помощь, например рассылкой этой информации.

– У тебя достойный друг. Это меня радует, – улыбнулся Хумов, – и если со мной что-то случится…

– Нет! – вскрикнула Хана. – Ничего с тобой не случится! С тобой ничего не может случиться. Не говори так. Даже не думай!

– И всё же… Марк бы мог передавать мои сообщения. Дай мне, пожалуйста, его электронную почту. Я ему напишу.

После этого разговора Хана ещё больше стала тревожиться за Сью. Она искренне привязалась и полюбила несколько нескладную, умную, весёлую подругу, а сознание того, что это она создала столь прелестный образ, выступив в роли Пигмалиона, многократно усиливало эту любовь, тем более что за прелестной подругой скрывался обожаемый молодой человек.

Сью не раз говорила ей: «Я хочу, чтобы у тебя ничего не изменилось и ты оставалась такой же, как в нашу первую встречу. Когда наступит время и мы не сможем больше видеться с тобой, для меня очень важно будет знать: ты счастлива и продолжаешь жить согласно своему предназначению. Ты мне сама не раз говорила о своих планах на будущее. Выполнить своё предназначение и есть наша главная задача, с которой мы приходим в этот мир. Пойми, жизнь состоит не из одних праздников. Всё может случиться. Надо быть готовыми ко всему, как бы банально это ни звучало. Я давно поняла: жизнь трагична. Приходится принимать несовершенства мира, стараясь внести в него хоть чуточку доброго и светлого».

Хане совсем не нравились подобные разговоры. Она начинала отчаянно возражать, говоря: надо воспитывать в себе чувство оптимизма и не мыслить ничего плохого. Настроение у неё портилось. Сью приходилось тратить немало сил, чтобы к Хане вернулось её привычное спокойное, радостное состояние духа.

Однако Хана снова и снова возвращалась к разговору о безопасности, давала всяческие советы и, когда её любимая Сью возражала, начинала плакать, убеждая со свойственной ей страстностью действовать так, как она считает нужным, то есть Сью должна сидеть дома, а Хана будет её обеспечивать всем необходимым.

Сью, в свою очередь, протестовала против домашнего ареста, заявляя, что такое поведение не соответствует статусу спасателя. Хана продолжала яростно возражать: «Не говори, не говори мне такое! Не хочу слышать. Ты сейчас не других, а себя обязан спасти! Ведь никто тебе не сможет помочь. Никто».

Тогда Сью-Хумов изменил свою тактику. При встрече с ней он выражал скуку на своём лице, не вникал в её слова и старался побыстрее выпроводить её за дверь.

Хана, уходя, тихонько плакала. Потом долго в слабо освещённом коридоре приводила себя в порядок и выходила к ожидавшему её Марку улыбающаяся, красивая, без следов слёз на лице.

Она улавливала продуманную игру Хумова, её нарочитость и даже понимала причину, но ничего не могла с собой поделать и продолжала расстраиваться, думая: «Ну зачем он так? Я же его друг. Единственный друг. Не мог же он так резко изменить своё отношение ко мне? Нет! Он сознательно причиняет мне боль в надежде оттолкнуть от себя. А я страдаю, страдаю. Неужели он не может этого понять?»

В один из своих приходов после очередного обидного слова она не выдержала и, не попрощавшись, быстро пошла к двери, не в силах сдержать слёз. Сью-Хумов бросился к ней, загородил дорогу, взял её руку, пытаясь заглянуть в глаза. Хана опустила голову и сделала попытку вырвать руку. Другой рукой она вытирала щёки, крепко зажмурившись и приказывая себе прекратить плакать. «Что с тобой? Ты плачешь? Я не могу видеть твои слёзы. Я расстроила тебя? Ну прости, прости меня. Сама не знаю, зачем я это делаю», – беспомощно лепетала Сью.

– Пусти, пусти меня! – повторяла Хана, желая, как можно скорее юркнуть в полутёмный коридор.

– Нет, нет! Я не могу тебя отпустить в таком виде. Не могу, пока ты не успокоишься и не простишь меня. Прости. Я не догадывалась, что причиняю тебе такие страдания. Сядь. Успокойся. Из-за деликатности? Ты молчала из деликатности? Ведь так? Ты поняла, разгадала мой план, и тебе стало ещё обиднее? Но я больше не буду так вести себя. Ты ведь не окончательно меня возненавидела? Я тебе причинила столько страданий. Я была глупа. Глупая и тупая, ничего не соображающая. Да-да, самая что ни на есть идиотка. Потерять тебя навсегда? Как я могла об этом подумать даже. Ты – самое дорогое, что у меня есть на этом свете. У меня никого, кроме тебя, не было, нет и не будет. Ты мне веришь? Вот… можешь ударить меня. Смелее. Тебе станет легче. Бей. Я плохая. Бей, бей. Ну… пожалуйста, – и Сью начала бить Ханиной рукой по своей щеке. Хана улыбнулась сквозь слёзы, пробормотала:

– Не надо, не хочу. Не хочу тебя бить, – и через паузу, давясь слезами, жалостливо, врастяжку: – Сиротинушка ты моя.

Хумов и сам был готов разрыдаться, и только его тренированная воля да умение посмотреть на ситуацию со стороны помогли ему сдержаться и, не выходя из роли, продолжить успокаивать Хану.

– Понимаешь, я хочу видеть тебя счастливой. Счастливой даже после разлуки. Ведь ты не будешь тосковать и портить себе кровь, ломать свою судьбу, когда мы по тем или иным причинам не сможем больше видеться?

– А можно я тебя поцелую? – неожиданно произнесла Хана.

– Конечно, раз тебе хочется, – растерянно проговорил Хумов, испытывая странное напряжение во всём теле. Хана потянулась по-детски припухлыми губами, приподнялась на носочки и, крепко обхватив его руками за шею, поцеловала в щёку.

– Вот. Я так дедушку целую при встрече, – слегка отстранившись, закрыв лицо руками, сообщила она.

– И после этого прячешь лицо в ладошки? – говоря эти слова, Хумов нежно взял её за руки, отстранил от раскрасневшегося лица.

– Нет. От дедушки не прячу.

– Значит, мы договорились? Вот и хорошо. Приводи в следующий раз Марка.

– Правда? – просияла Хана. – Хорошо. Завтра приду с ним. И постараюсь… Постараюсь за тебя не беспокоиться, если смогу.

На этот раз она вышла к ожидающему её Марку весёлая, объявила о желании Сью познакомиться с ним. Тот обрадовался возможности не торчать часами на улице, а быть рядом с Ханой всё это время.

 

6

Хумов, давая согласие на личное знакомство с Марком, понимал о дополнительной опасности для себя, ведь Марк может при близком общении догадаться, кто скрывается под маской Сью. Он пошёл на риск исключительно ради Ханы и заранее предупредил: он для Марка – её подружка Сью, а про борца за экологию, ставшего для Марка героем, она знает не больше, чем сам Марк и Сью вместе взятые.

На следующий день Хана представила Марка. Сью, одарив гостя своей очаровательной улыбкой, произнесла:

– Мы с Ханой подруги, и я буду рада, если вы, Марк, сможете настолько же понимать и любить её, как я.

– И даже больше, – нашёлся с ответом тот, заметно покраснев, и все трое рассмеялись. На другой же день они перешли на ты.

В последующих довольно частых встречах Сью-Хумов тратил немало энергии, ума, энтузиазма на разжигание взаимной любви между Ханой и Марком, и это вскоре начало давать свои плоды.

Сью-Хумов умело выделял достоинства обоих, то и дело восхищаясь незаурядным умом Марка или необыкновенной интуицией и поэтическим даром Ханы, которая, купаясь в обильных флюидах двухсторонней любви, расцветала на глазах, светилась счастьем в буквальном смысле этого слова.

Им было хорошо вместе. Очарованные друг другом, они радовались общению, шутили, придумывали всевозможные игры, забавы, демонстрировали исключительное доверие и приязнь.

Казалось, трое молодых людей обрели ту степень счастливого состояния, определяющегося взаимной любовью, с которым никакое иное дружеское общение не может конкурировать, не имеет даже права на конкуренцию. Это было время расцвета, вершина их эмоционально-чувственного переживания, наполненного одной из самых животворящих ипостасей – любовью!

Ни тени превосходства, что частенько омрачает дружбу, не мелькало между ними. Они целиком и полностью приняли друг друга такими, какие есть. Не то что слово – взгляд, вздох, движение воспринимались каждым восторженно, поощрительно, радостно. Если и можно было представить себе выражение «не разлей вода», так это глядя на них, когда они находились вместе. Каждый хотел другому доставить как можно больше приятных минут, проявляя внимание и поистине великосветскую предупредительность.

Если же кто-то из троих отсутствовал, нарушалась некая невидимая гармония, как будто вынималась важная часть из целого.

Так могло показаться со стороны. Таким образом желали поддерживать свои отношения все трое, в равной степени заинтересованные друг в друге по разным причинам, о которых они вполне догадывались, но над которыми не хотели серьёзно задумываться.

Однако всё чаще и чаще Хана стала замечать: Сью то прихрамывает, то слегка морщится при резком повороте шеи или руки. Но она не решалась задавать вопросы, понимая, откуда ветер дует, и заранее предполагая некоторое недовольство со стороны подруги.

Среди проблем, волновавших их, едва ли не на первом месте стояла проблема экологии и выживания человечества в усложняющихся условиях жизни: ускоряющийся научно-технический прогресс вызывал последствия, с которыми было невозможно справляться, дабы не навлечь ещё более непредсказуемые последствия.

– Мы сами себя погубим. Я имею в виду цивилизацию землян, – задумчиво смотря в какую-то одной ей доступную даль, часто говорила Хана.

– Не стоит так грустно. Не одни же мы обеспокоены такими проблемами, как глобальное потепление, космический мусор, наши свалки, озоновые дыры, экологическое загрязнение, бионика, искусственный разум, инопланетная жизнь и тому подобное. Мне так же интересны, например, понятия «время», «вечность». Это захватывает меня целиком, когда я думаю об этом. Представьте только себе – вечность. Нам с нашими жалкими, мизерными проблемами, с жизнью, заканчивающейся настолько быстро, что не успеваем ничего понять – и… вечность, – Марк взволнованно зашагал по комнате, остановился, окинул друзей горящими глазами, продолжил:

– Помните у Бродского: «Взгляд во Время – это взгляд вверх, вглубь Вселенной, в смерть. Время есть мясо немой Вселенной». Время есть мясо. Не кажется ли вам, что звучит достаточно странновато?

– Он выразил не менее глубокую мысль, и притом в поэтической форме:

Получается: время – мысль о пространстве, – вступила в диалог Сью.

– Ну да! Конечно. Человек задумался об изменениях, происходящих вокруг него, и затем назвал это временем. Благодаря времени и происходят изменения, а наблюдать эти изменения возможно только в пространстве, то есть мысля о пространстве, – подхватила рассуждения Сью Хана.

– Опять же, наши рассуждения – суть наших прежних занятий философией.

– А высказывание Эйнштейна меня просто убило, – продолжила Хана: – «Для нас, убеждённых физиков, различие между прошлым, настоящим и будущим не более чем иллюзия, хотя и весьма навязчивая». Это означает не более и не менее того, что всё существует всегда и одномоментно. Выходит, всё уже есть, ничего нельзя изменить. Это как ледяная глыба, образно говоря?

– Да уж… Мозги выворачивает наизнанку. Я тоже над этим думал. Надо быть Эйнштейном, чтобы такое выразить. Я, девочки, теряюсь, просто теряюсь. Это даёт право считать возможным путешествовать во времени, – взволнованно проговорил Марк, протирая бумажной салфеткой очки.

– А мы успели совершить путешествие. Или это было не во времени? А, Сью?

– Совсем не понимаю, о чём ты, Хана, говоришь.

– Но как же? Разве не помнишь?

– Нет. Это твои фантазии, – нахмурилась Сью.

– Меня больше волнуют опасения Стивена Хокинга, заявившего в начале ХХI века, что человечество неминуемо ожидает гибель в результате ядерной войны, глобального потепления или генетически спроектированных вирусов, – и Сью вывела на экран компьютера информацию, представляющую картины удручающего будущего, вызванного заявлением Хокинга.

– Ну да. Я знаю, Хокинг заявил в начале двадцать первого века о необходимости переселения на другие планеты, иначе цивилизация землян прекратит своё существование.

– Миром движет жажда наживы, – кивал согласно Марк, – ни супермощные пылесосы-уборщики, шныряющие по улицам городов и якобы очищающие воздух от сверхдопустимых вредоносных примесей, ни ежегодные высаживания лесных плантаций, ни запрет на пользование химическими удобрениями, заменяя их натуральными, не в состоянии спаси положение вещей…

– Да, да! Мы это знаем. Растёт число людей с нервно-психическими заболеваниями. Моего дедушку очень это беспокоит, – нахмурила брови Хана.

– Да уж. Растёт… Дальше некуда… А также число уродов от употребления наркотиков, – авторитетно заявил Марк, продолжая ходить, размахивая рукой в такт словам, как бы подчеркивая весомость высказывания. – Я не призываю обратно к сохе, я говорю: пора нам опомниться и серьёзно задуматься, к чему наша цивилизация движется. Но люди не хотят думать о своем будущем, будущем детей, внуков, – он раскраснелся, глаза его оживлённо блестели. Сейчас он был красив красотою юности, энергией, истекающей из его тела. Марку нравилось внимание двух очаровательных девушек, нравилось, что он может блеснуть перед ними знаниями, почерпнутыми в результате неустанных ночных бдений за компьютером.

– Но созданы ведь партии, например «Береги природу», «Слеза воды» и другие, – страстно вступила в разговор Хана. Не все люди утратили бойцовые качества, перестали протестовать против загрязнения окружающей среды.

– Да нет! Никак нет. Инициативы партий по оздоровлению природы проводятся и находят поддержку, но остаются каплей в океане. Представь себе цивилизацию как огромную машину. И вот эта махина разогналась, и её ничем не остановить. Шарики, винтики, колёсики выскакивают, открываются многочисленные дверцы – огромные и совсем малюсенькие; вылетают стекла. Махина гремит, пыхтит, тарахтит, но продолжает двигаться, так как пущена по наклонной плоскости, – Марк раскраснелся, победоносно взглянул на очаровательных девушек.

– По наклонной? – неуверенно протянула Хана.

– Ну хорошо, если хочешь, представь: махина поднимается со скрипом, грохотом, скрежетом в гору и в это время у неё что-то ломается. На ходу идёт активный ремонт, делается всё возможное и невозможное для продвижения вверх этой махины, а она норовит скатиться вниз и скатывается время от времени и так далее. Получается, как в античных мифах, Сизифов труд.

– Меня не устраивает ни первая, ни вторая картинка. Цивилизация – не бездушная машина, а сообщество мыслящих, талантливых, развивающихся людей.

– Чем богаты, – развёл Марк руками.

Сью, как правило, не вступала в подобные разговоры, а только улыбалась, изредка кивая головой в знак согласия.

– Ничего не поделаешь. Ни место, ни время мы не в силах выбирать. Нам ничего иного не остаётся, как принимать действительность такой, какая она есть, и по мере сил стремиться хоть на чуточку её улучшить. Если каждый будет так думать – улучшить! Не сломать, разбить, уничтожить, а сделать лучше, сохранить, вырастить дерево, цветок, украсить вокруг, очистить и так далее, чтоб было тепло и уютно жить…

– Марк, но ведь ты только что сказал, что махина, то есть цивилизация, запущена, движется и её уже невозможно остановить, – произнесла недовольным тоном Хана. Её вовсе не воодушевляла перспектива движущейся к неизбежному концу цивилизации, и ей хотелось всеми силами добиться от Марка опровержения его концепции.

– Бесчисленные, успешно налаженные связи как в экономическом, так и в политическом плане не дают тем не менее возможности уверенно смотреть в завтрашний день. Я думаю, всё началось очень и очень давно, и началось из-за денег, соблазна деньгами, что и стало мощным порабощением человека человеком. Созданная инфраструктура в широком смысле является средой обитания, удовлетворяющей всё возрастающие потребности человека, причем эти самые потребности навязываются человеку с помощью известных средств массового воздействия; скрытых, невидимых, проникающих в подсознание. Манипуляция сознанием приобрела невидимые и невиданные ранее формы, так бы я выразился. Поневоле начинаешь всерьёз верить в Высший разум, или Бога. Только непонятно какой замысел у этих высших сил…

– Как бы человек ни стремился постичь Бога, ему невозможно это сделать, ибо процесс восхождения происходит настолько замедленно, что уловить изменения за одну жизнь пока никому не удавалось. Ведь мы не можем понять даже собаку, кошку, цветок, минерал, воду, камень, землю, наконец. А есть ещё много чего. Ну там вирус, микроб, бозон и так далее. Конечно же, многообразие и бездонность окружающего мира бесконечно изумляют. Про Вселенную и говорить не приходится. Развитие науки и техники нельзя затормозить. А ты, Марк, как мне кажется, усугубляешь положение нашей цивилизации, сводя всё к денежному потоку.

– Тормозить или затормозить? – перебил рассуждения Ханы Марк.

– Не цепляйся, пожалуйста, к словам. Ты отлично понимаешь, о чём я говорю. Вследствие развития науки и техники человечество победило многие болезни, тем самым продлевая жизнь, научилось латать озоновые дыры, осуществляет полёты и переселение на Марс. Робототехника стала доступна каждому желающему, наши машины и средства воздушного передвижения используют экологически чистую энергию, увеличивается продолжительность жизни человека…

– Всё, всё… Это всем известно. Но ты подумай: сначала человечество создаёт проблему, потом с огромным трудом её пытается решить. Я уже не говорю, какими огромными усилиями, какими денежными средствами. Не наше же поколение эти проблемы создало.

– Не волнуйся, наше поколение сумеет создать не меньше проблем для последующих. Скажи мне, к примеру: остался ли хоть один квадратный километр, куда не ступала нога человека? Изрыли, загрязнили, извели всё, что можно. Земля стонет, предостерегает, ждёт от человека разумного поведения.

– Согласна, совершенно согласна с Ханой, – неожиданно вступила в разговор Сью.

– Подождите, подождите, девочки. Вы чересчур эмоциональны. Я не высказываю своего, так сказать, мнения в чистом виде. Информацию получил из проблемных статей, только и всего. Об этом пишут, проблемы вызывают беспокойство многих, но каким образом их решать, не имея средств? Получается звон пустой.

– Но почему? Рано или поздно можно же достучаться до сильных мира сего.

– Спасибо, Марк. Твой горячий отклик на насущные проблемы возвышает тебя в моих глазах и, думаю, в глазах Ханы. Ведь правда? – Сью переглянулась с погрустневшей девушкой, и та улыбнулась. – Не стоит, Хана, портить нервы и расстраиваться из-за того, что ты не в силах изменить в данный момент. И потом, не кажется ли вам, что с годами мы всё меньше и меньше времени будем уделять проблемам, не касающимся нас в данное время? Мы с ними примиримся, как, впрочем, и со многими другими.

Теперь Марк с Ханой переглянулись, выражая удивление сказанным Сью.

– Возможно. Возможно, – смущённо пробормотал Марк, – но мне бы очень не хотелось, чтобы со мной такое произошло. И я попытаюсь этому сопротивляться. Возможно, у меня будет меньше времени, энергии, но желание, я думаю, должно сохраниться – помочь, сделать что-то полезное. В общем, думать об этом буду и постараюсь каким-то образом действовать. Ну хотя бы писать о возникающих проблемах. Нет. Желание сохранится. Желание сделать вклад в улучшение экологии окружающей среды.

– И у меня тоже. И я буду стараться действовать в этом направлении. Пока не знаю, каким образом, но обязательно буду, – тихим, торжественным голосом проговорила Хана, словно давая клятву себе и своим друзьям. И Сью, уловив тон Ханы, предложила всем троим пообещать друг другу, что они на всю жизнь запомнят этот разговор и будут в дальнейшем помогать людям и природе выживать в усложняющихся с каждым годом, месяцем, днём условиях. Они, словно в романе Дюма «Три мушкетёра», соединили руки и произнесли слова клятвы вслед за Сью, обещая содействовать продолжению жизни на Земле, вносить свой вклад в её сохранение.

С этого дня все трое начали активно собирать информацию об экологически неблагоприятных условиях и отмечать эти районы на карте. Они были поражены быстроте появления отметок и увеличению количества условных обозначений.

Марк, желая получить одобрение Ханы, часами просиживал за компьютером, вылавливая тревожную информацию. Трое друзей всё глубже погружались в проблему. Хана вызвалась анализировать полученную информацию и тоже часами не отрывалась от Интернета. Сью всё чаще и чаще исчезала по своим таинственным делам. Общее дело ещё больше привязало их друг к другу и теперь уже, как им начало казаться, соединило их на всю жизнь.

 

7

Смакову продолжало не везти с того самого дня, когда он так неосторожно приставил дуло пистолета к виску. И всё же после того рокового момента он стал более стойко выдерживать неприятности, умело отмахиваясь от них, как от надоедливых мух, не унывал и перестал бояться самого худшего: потерять работу. «Ну и пусть, – думал он, – надоело тянуться из последних сил, ходить по струнке, бояться высказать своё мнение. Даже если случится самое неприятное – увольнение, можно заложить дом, купить маленькую квартирку, найти любую другую работу, ну хотя бы возвращать роботов в строй. Он сможет это делать. Обычный ремонт. Ничего сложного. В молодые годы он увлекался, имел большой успех».

Как-то за ужином он высказал свои соображения по этому поводу, и Лира согласилась с ним. Вяло жуя ананас, она тихо сказала: «Конечно, дорогой, главное – здоровье. Проживём как-нибудь. Да и Марк уже, можно сказать, вырос». И Виктор Арнольдович на некоторое время успокоился, думая: «Как всё же хорошо иметь верную, любящую спутницу жизни – это самое большое счастье. Вот и Марк в последнее время изменился в лучшую сторону. Заходит по вечерам сказать спокойной ночи, рассказывает о делах в колледже. Надо бы найти время и поговорить с ним. Может быть, у него возникли проблемы. Да нет, какие могут быть проблемы в таком возрасте? Разве что влюбился. Вот это проблема. Первая любовь переживается в юном возрасте остро, и как бы сын не получил психологическую травму. Мало ли что».

Мысль о том, что его сын влюбился, странным образом взволновала Виктора Арнольдовича, живо напомнив ему первую любовь и связанные с ней чувства. И вот в один из вечеров Смаков окликнул вернувшегося домой Марка, сказав, что им надо поговорить. На что Марк согласно кивнул и последовал за ним в кабинет, а следом за Марком устремился и Чарли, радостно виляя хвостом.

Виктор Арнольдович потрепал любимца за ухом, и тот, довольный, вытянулся у двери. Отец с сыном уселись на кожаный диван.

После небольшой паузы, во время которой Чарли успел переместиться и улечься у ног хозяев, положив большую голову на передние лапы, Виктор Арнольдович начал говорить, подбирая слова:

– Давай потолкуем, как мужчина с мужчиной. Ты уже стал совсем взрослым, хотя я продолжаю видеть тебя маленьким мальчиком и мне, как и раньше, хочется тебя оберегать. В последнее время ты сильно изменился. Занимаешься фитнесом, начал бегать, меньше проводишь времени за компьютером, куда-то надолго исчезаешь. всё говорит за то… как бы это сказать? Извини, но не влюбился ли ты? Нет, нет! Можешь не отвечать. Прости, я не хотел тебя поставить в неловкое положение. Я, между прочим, в твоём возрасте тоже влюбился и довольно сильно переживал. Даже очень. Это был жуткий период. Ну ты понимаешь… бессонные ночи, слежка, постоянное сомнение: любит, не любит. В таком возрасте чувства обострены. Находишься на грани срыва. Да… вот так вот, сын. Но, как ты догадываешься, она не стала моей женой и твоей матерью. Первая любовь редко, крайне редко заканчивается благополучно. Ты же не собираешься жениться?

– Я об этом как-то не думал, – покраснел Марк.

– И хорошо. И хорошо. Думать надо, прежде чем решиться на такой ответственный шаг.

На самом деле Смаков не ожидал слишком лёгкого разговора. Мальчик не повторяет его. Он более рассудителен, выдержан, сдержан. Приободрившись, Виктор Арнольдович задал вопрос напрямую:

– А кто она? Конечно, конечно… ты можешь не говорить. И всё же… Она учится с тобой?

– Как ты угадал? Она самая красивая, самая веселая, самая умная, – Марк преобразился. Глаза его излучали тепло и нежность, плечи расправились, весь он вытянулся, улыбка расползлась по его лицу и не собиралась исчезать.

– Я рад, рад за тебя. Только не сильно переживай, когда это кончится, – растрогался Виктор Арнольдович.

– Что кончится? – нахмурился Марк.

– Не переживай, когда вы расстанетесь по какой-то причине.

– О чём ты? Мы никогда не расстанемся.

– Не говори этого слова – никогда. Я тоже когда-то так думал и страстно верил в это. Но, как видишь… – Смаков поджал губы и многозначительно закивал головой, выражая тем самым сомнение и в то же время сожаление.

– Я уверен. Мне больше повезёт, – холодно проговорил Марк, вставая.

– Нет, нет. Подожди, не уходи, я тоже думаю так. Тебе обязательно больше повезёт. Мне, опираясь на личный опыт, хотелось тебя предупредить: надо быть готовым ко всему, тогда не так больно будет.

– С нами ничего такого не произойдёт, – крепко сжатые губы говорили о желании скрыть нахлынувшие чувства, не дать им вылиться наружу и тем самым ненароком обидеть отца. «Я не желаю, чтобы кто-нибудь вмешивался в мою жизнь», – прочёл Смаков в глазах сына. Он было хотел погладить его по голове, но не сделал этого, предвидя реакцию Марка. Возникшая пауза росла и росла, заполняла пространство комнаты.

– Погуляем с собакой, – предложил неожиданно Виктор Арнольдович.

– С удовольствием, – согласно кивнул Марк.

Чарли тут же вскочила, завиляла хвостом и, взвизгивая, начала совать влажную морду в руки то сыну, то отцу.

Прихватив зонтики, они вышли из дома. Чарли, хорошо выдрессированная, шла рядом. Воздух наливался душным маревом. Тучи быстро темнели, предвещая грозу. Шли молча. Привыкшие к поверхностному общению, оба чувствовали некоторую неловкость, так как дистанция между ними не успела сократиться настолько, чтобы стать дружбой. Причиной не была возрастная разница. По всей видимости, был упущен момент установки доверительных отношений, Смаков это понял слишком поздно, скорее всего сейчас, когда у него начало болеть сердце за будущее сына. Проглядел, проспал, прошляпил из-за своей всегдашней занятости работой, заботой, волнениями по службе, борьбой с подсиживанием… И только теперь, освободившись от своего извечного страха перед будущим, Смаков, обратив внимание на происшедшие в Марке изменения, увидев влюблённого, взрослого, сформировавшегося человека, представшего перед ним иным, в некотором роде посторонним, имеющим знакомую внешность, но с недоступным и непонятным внутренним миром, серьёзно посмотрел на ситуацию, неожиданно оставляющую его, отца, в стороне.

Порывы ветра усиливались, сметали песок и мелкий мусор с тротуара, швыряя его в лицо. Марк поднял воротник куртки, пригнул голову. По асфальту застучали первые крупные капли. Раскрыли зонты. Сначала издали, затем совсем рядом загромыхал гром, блеснула молния.

– Гроза. Сейчас хлынет, – крикнул отец.

– Возвращаемся. А то промокнем, – отозвался Марк.

– Быстрее! – скомандовал Смаков.

Они повернулись и быстро пошли обратно. На углу при повороте к дому откуда-то взявшийся листок кинулся, как щенок, под ноги Марку, прилепился к его штанине. Тот нагнулся, отлепил, встав спиной к ветру, развернул. На него смотрел молодой человек с голубыми глазами и широкой, необыкновенно подкупающей улыбкой.

– Что это? – спросил Смаков.

– Да так. Чей-то портрет. Развесили по всему городу.

– А, этот, – хмыкнул Смаков и побежал, не оглядываясь, к дому. За ним – Чарли с громким лаем. Марк последовал их примеру, предварительно аккуратно сложив плакат и сунув его в карман. Подбегая к дому, они всё же попали под ливень и изрядно вымокли.

– Спасибо за прогулку, – улыбнулся Марк, складывая зонт и вешая мокрую куртку.

Сверху спустилась встревоженная Лира.

– Тебя не затруднит, дорогая, приготовить нам чай, – обратился к ней муж.

– В такую погоду собаку из дома не выгоняют, а вы вздумали прогуляться. Не простудились бы. Скорее переодевайтесь в сухое, а я пойду чайник поставлю, – встревожилась Лира, направляясь в кухню.

– Когда мы вышли, было ещё ничего. Чарли надо было выгулять, – оправдывался Смаков, спеша следом за женой.

Марк поднялся к себе и первым делом достал влажное, изрядно помятое изображение молодого человека, тщательно расправил, клейкой лентой прилепил над своим столом. Глаза, улыбка… наваждение какое-то. Ему казалось, что он не только встречался, но хорошо знает этого человека. Но откуда он может его знать? Неужели этот портрет настолько намозолил ему глаза? Да нет, нет! Не может быть. Марк чуть не вскрикнул от пронзившей его мысли. Это же брат Сью. Сюзанна – любимая подруга Ханы смотрела на него с портрета, улыбаясь необыкновенно притягательной, запоминающейся улыбкой. Могут ли быть настолько похожи люди, если их одиннадцать с лишним миллиардов? Его сестра? Они близнецы? Да. Они близнецы, решил он для себя. Но почему Сью ни слова не сказала о том, что её брата разыскивают? Не доверяет? Боится за брата? Боится оказаться кончиком ниточки, за которую можно потянуть и размотать весь моток? А что Хана? Знает ли она об этом? Не может же она не придавать значения портретам, мелькающим повсюду. Неужели она не обратила внимания на поразительное сходство? А почему бы и нет? Ведь и он не обращал никакого внимания, пока этот портрет не прилепился к его брюкам. Марку захотелось тут же встретиться с Ханой и задать ей мучащие его вопросы. Нет, нет, не сейчас. Надо самому разобраться. Хане не понравится, если он навалит на неё свою головную боль. Марк взял себя в руки и со спокойным лицом спустился к родителям, которые сидели за столом, пили чай с клубничным вареньем, мёдом и овсяным печеньем.

На улице продолжало громыхать. Отец встал, подошёл к окну, констатировал: «Ну и льёт. Вы только посмотрите. Такого я давненько не видел. Как из ведра».

Молнии разрезали небо ослеплявшими вспышками, освещая на мгновения панораму за окном, тянувшимся от стены до стены. Чарли лежала под столом и при каждом раскате грома вздрагивала слегка поскуливая. Непогода ярким контрастом подчёркивала тепло, уютную обстановку дома. Это ощутили все трое и даже собака, с благодарной преданностью смотревшая на хозяев. Марк присел на корточки, погладил Чарли по мокрой шерсти. В этот момент он вдруг ощутил общность кровных связей, единство троих, и впервые от него отхлынуло постоянно сосущее чувство одиночества, затерянности в огромном враждебном мире, наполнявшее его существо непонятным страхом. Как он мог подпустить к своей душе это изматывающее чувство, когда его отец и мать с ним рядом и частица каждого из родителей – в нём, а он – другое, но объединённое с ними на уровне молекул, генов и всего комплекса таинства зарождения жизни.

Родители опекали, баловали, иногда журили, сердились, выговаривали, мучили молчанием, осыпали подарками. Ему казалось, что он существует отдельно от них, представляет собой нечто ценное, и они благодаря этой ценности, которую так же осознают, как и он сам, возятся с ним, оберегают, беспокоятся за него, а он воспринимает это как само собой разумеющееся; приписывая своим необычайным свойствам, своей уникальности. «Боже мой! Да я же по сравнению с ними ничего не значу. Обычный оболтус. Родители меня вырастили, выкормили и даже только за это заслуживают большого уважения. Им я обязан появлением на свет, счастливым детством. Для меня была куплена собака по первой моей просьбе. У родителей всё более-менее определено. А каким образом сложится моё будущее? Не думаю, что им было легче. Нам только кажется, что мы можем воздействовать на обстоятельства. Напротив, обстоятельства заставляют нас действовать тем или иным образом. Оказываясь в ловушке, мы вынуждены принимать решение, от которого будет зависеть многое в будущем».

Новые обстоятельства поджидают, захватывая в цепкие, душные объятия. Вот сейчас: он связан стечением обстоятельств через Хану с её подругой Сью.

– Марк, Марк, – ласково склонилась над ним мать. – Ты что, заснул? Налить тебе ещё чаю?

– Да, спасибо, – очнулся Марк от размышлений и повернулся к отцу. – Пап, ты знаешь что-нибудь о человеке, которого разыскивают?

Отец отодвинул чашку, с любопытством посмотрел на сына.

– Под фотографией написано.

– Да, я читал. И вознаграждение. За него предлагают слишком большие деньги.

– Ты что, хочешь заработать?

– А почему бы и нет? – неожиданно для себя произнёс Марк.

– Так шансы твои равны нулю, можешь очень-то не беспокоиться.

– Да нет, пап. Я серьёзно. Мне интересно.

– Ну если серьёзно, то, как ты понимаешь, только для тебя одного и без права передачи третьим лицам. Этот молодой человек сбежал при выполнении задания, вернее, при сдаче последнего экзамена.

– Только и всего? А причина?

– Причина? Неадекватная реакция при обследовании важного объекта. Нервы подкачали.

– Сбежал после провала экзамена. Очень странно. Но почему?

– Я же тебе сказал: у него нервы не выдержали. В результате возникла неадекватная реакция. Больше я тебе ничего не могу сказать. Не имею права.

– Ну сбежал. Ну ищут. Он что, так уж опасен? – продолжал недоумевать Марк.

– Был бы не опасен – не искали бы, – отец нервно забарабанил пальцами по столу.

– Неужели тебе так интересен какой-то там преступник? – Лира удивлённо подняла брови.

– У него лицо – располагающее… улыбка необыкновенная, – задумчиво произнёс Марк, представив себе Сью.

– Улыбка, не скрою, восхитительная. Но ведь и очаровательные женщины могут быть преступницами, – пожала плечами мать. – Не заморачивай себе голову. У нас своих проблем хватает.

– Да какие там у нас проблемы! Вымышленные. Мы одеты, обуты, сыты, в своём доме, никто нас не разыскивает.

– Марк, – внушительно проговорил Смаков, – не нарушай спокойствия мамы. Не расстраивай её. Ты же знаешь: она очень чувствительна. Понимаешь, на самом деле у каждого человека свои проблемы, или ему так кажется, но это неважно. Все проблемы в голове, будь они вымышленными или действительно носят объективный характер. Можно и незначительную проблему раздуть до глобальных масштабов. И что тогда получится? Всё дело в том, насколько серьёзно мы относимся к проблеме, – продолжал развивать тему Виктор Арнольдович больше для жены, в порядке психотерапии. – Нам ошибочно кажется: наши проблемы самые важные, насущные, мы забываем, что такие же проблемы испытывают люди, живущие с нами в одно время, и будут иметь люди, которым суждено жить после нас. Одна из самых трепещущих на сегодня проблем – стремительное развитие робототехники. Тысячи и тысячи людей ежедневно теряют работу, садятся на пособие и не знают, что их ждёт завтра. Если это представить себе в красках, то твоя проблема покажется тебе до смешного мизерной, если не ничтожной. И вот с этой-то точки зрения к ней и надо подходить.

Лира, восхищённая красноречием мужа, улыбалась, согласно кивая головой. Марк же сидел, нахохлившись, словно воробей на ветке во время дождя, и хмурился. Ему было не по душе подобное обобщение, сравнение его проблемы с проблемами других людей, до которых ему не было дела. Ведь сколько ни думай, что другим ещё хуже, легче самому не становится.

– Меня одно удивляет, – не успокаивался Марк, – почему его не могут найти? Ведь чипы пока никто не отменял.

– Ты прав, сынок. Но специалистам такого ранга чип ставится наружно. В определённых условиях им требуется быстро скрыться из поля зрения. К тому же таким лицам запрещено вводить наночастицы. Их данные не вносятся в единую информационную систему. Они – люди-невидимки. Мы с тобой тоже не имеем ни чипов, ни наночастиц в нашем организме, но только благодаря моему служебному положению.

– Тогда понятно. Самое трудное было для этого парня принять решение. Когда сомневаешься, делается невозможным быстро действовать.

– Сомневаешься? Это хорошо. Намного хуже, когда наперёд всё ясно. Сомневаешься – значит, боишься наломать дров, заботишься о последствиях, анализируешь, то есть прибегаешь к помощи ума, – Смаков почувствовал сосание под ложечкой. Он-то знал: когда тебе приказывают, нужно выполнять, отбросив все сомнения, не размышляя и как можно быстрее. – Исключение составляет, если ты получаешь приказ. Тут не до сомнений, – со вздохом закончил он.

– В этом случае, раз ты выполняешь чужую волю, с тебя и взятки гладки. Правильно?

– В некотором роде, в некотором роде, – задумчиво произнёс Виктор Арнольдович, не желая дискутировать на эту тему.

Тем временем Лира начала убирать посуду со стола, бесшумно ставя чашечки на поднос. Неожиданно, как из-под земли, появилась весьма приятная женщина с голубыми глазами лет двадцати пяти, одетая в голубое, чуть ниже колен платье. Белоснежный с кружевами фартук и такой же белоснежный головной убор с расписными розами красного цвета прекрасно дополняли ансамбль, внося в него неотразимую привлекательность. Женщина тихим мелодичным голосом с почтительным поклоном произнесла: «Разрешите, пожалуйста, помочь вам? Меня зовут Вика. Я робот третьего поколения». После чего, приняв поднос с посудой у хозяйки, ушла на кухню.

– Не смотрите на меня такими удивлёнными глазами. Я думаю, дорогой, ты не будешь очень огорчён, узнав, почему я взяла напрокат эту прелестную помощницу недели на две, пока я не почувствую себя несколько лучше. Это оказалось совсем недорого. Если нам понравится модель, будет большая скидка. Вика отлично может общаться и помогать по хозяйству. Она снабжена эмоциональной сферой, поэтому ею нельзя командовать, давать нелепые задания, грубо общаться и прочее. Вика тут же выйдет из строя, а починка обойдётся в копеечку. Прошу относиться к ней, – Лира посмотрела на мужа и сына умоляющими глазами, – с должным уважением и быть предельно вежливыми. Противопоказано не только кричать, но и повышать голос в её присутствии. Дорогой, всего на две недели.

Бесшумно вошла Вика и, обведя присутствующих своими голубыми глазами, обратилась к Лире:

– Лира, что мне следует сделать в первую очередь? Посуду я составила в моечную машину.

– Вика, сначала приготовьте, пожалуйста, постель в нашей спальне. Ты же не будешь сегодня всю ночь работать? – тёплым, полным нежности голосом спросила Лира мужа.

Смаков замешкался с ответом, поражённый неожиданным новшеством, а больше всего женой, которая впервые приняла решение, не поставив его в известность.

– Виктор Арнольдович, – посмотрела на хозяина Вика, – мне очень понравилась ваша семья и ваш замечательный дом. Разрешите, пожалуйста, остаться и разгрузить вас и вашу семью от излишних хлопот по дому. Ваша жена в последнее время стала очень уставать, и ей нужен длительный полноценный отдых.

– Длительный? – только и успел пробормотать шокированный Смаков.

– Пока на две недели, Виктор Арнольдович. Всего на две недели. Лира, разрешите мне выполнить вашу просьбу. Потом, как я понимаю, мне нужно приготовить постель для Марка. Всего доброго. Извините, я вынуждена вас оставить для выполнения моих служебных обязанностей, – и домработница удалилась с чувством собственного достоинства.

Марк, пожелав доброй ночи родителям, поднялся к себе. Прежде чем лечь, он смотрел и смотрел на портрет, видя перед собой Сью. «Двойняшки они, что ли?» – думал он, засыпая.

Смаков далеко за полночь оставался сидеть в своем кабинете. Он и в эту ночь остался спать на своем диване рядом со своей счастливой собакой, замиравшей в чуткой, преданной дрёме.

Лира одиноко спала на огромной кровати, изредка всхлипывая во сне.

 

8

Родители Ханы, обеспокоенные частыми отсутствиями и поздними возвращениями дочери, начали осторожно расспрашивать её, где и с кем она проводит время. Хана охотно объяснила, что у неё появилась новая подруга Сью и ей с ней ужасно интересно. Николай, отец Ханы, банковский служащий, и мать Клара, руководитель компании «Новый стиль», находились в состоянии хронического переутомления, но, посоветовавшись, пришли к выводу: им необходимо познакомиться и посмотреть на эту Сью для определения качества и степени её влияния на дочь. И Клара передала через дочь приглашение Сью на воскресный обед. Хана разволновалась не на шутку.

В назначенный день она поднялась ни свет ни заря, попросила у матери разрешения воспользоваться аэромашиной, сказав, что таким образом ей удастся вовремя доставить подругу к обеду.

Хумова она застала совершенно спокойным, чисто выбритым, в отличном расположении духа и тут же взялась активно готовить его к визиту. Она заставила его переодеваться бесконечное количество раз, пока не остановила свой выбор на оранжевом костюме, блестящей жёлтой кофточке с глухим воротом, отделанным рюшками. Аксессуары – жёлтые сапожки на среднем каблучке, мягкий замшевый пояс цвета спелого каштана с узорчатой пряжкой, перламутровые пуговицы, огромные клипсы, закрывающие чуть ли не всё ухо, удачно гармонировали друг с другом, демонстрируя хороший вкус и чувство стиля. В довершение ко всему Хана водрузила на голову Хумова ярко-зелёный парик с прядями, окрашенными в белый, розовый и ярко-жёлтый цвет, – последний писк моды, наклеила ресницы, подвела глаза, сделала отменный макияж и осталась довольна своей работой. Даже самый наблюдательный глаз вряд ли бы заподозрил в долговязой молодой девушке мужские признаки, и если бы даже очень захотел это сделать, то поневоле списал её несколько широкие плечи на усиленные тренировки в спортзале. Маленькая сумочка в виде сердца, пронзённого стрелой, удачно завершала ансамбль.

– Сью, ты так мила, супермодна, что я перед тобой испытываю комплекс замарашки.

– О, не стоит, дорогая! Ты самая красивая, самая необыкновенная, самая чудесная девушка на свете из всех, кого я знаю. Боюсь только, как отреагируют твои родители.

– Не беспокойся, Сью. Мои родители тебе понравятся. Они славные, простые и добрые, хотя и с заморочками: слишком серьёзно относятся к работе и от этого, как мне кажется, много упускают в жизни.

– Но только не свою дочь, – заметила Сью.

– Насчёт меня им надо успокоиться, и всё. Ты должна произвести на моих родителей хорошее впечатление.

– Как же? Как же? – забеспокоилась Сью. – Я не знаю, каким образом это сделать. Как себя вести? О чём говорить?

– Меньше говори и больше улыбайся.

– Только и всего?

– Только и всего. Дай возможность им поговорить. И запомни: папу зовут Николай, а маму – Клара. Папу интересуют акции, путешествия. Он отличный фотограф. Даже в конкурсах участвовал. Маму – искусство. Отдаёт предпочтение импрессионистам: Сера, Ренуар, Клод Моне, Эдгар Дега. Ну и конечно, эпоха Возрождения.

– У тебя не возникла мысль пригласить Марка?

– Зачем? – удивилась Хана.

– Рассредоточить внимание.

– Да нет же. Поздно уже, – отмахнулась Хана.

– Нет. Лучше в этот раз. Его присутствие исключит возможность слишком пристального рассмотрения моей особы.

– Боишься разоблачения? – Хана поднялась и нервно зашагала по комнате.

– Хочу хоть как-то прикрыть ложь, на которую мы сознательно идём. Тем более мои портреты всем примелькались.

– Да, ты права. Как я раньше не подумала, – и Хана тут же связалась с мамой и попросила разрешения пригласить ещё и Марка, объяснив, что они часто проводят время втроём. Затем связалась с Марком, пригласила и его. Таким образом, к обеду они явились втроём, что значительно улучшило положение Сью, не склонной к фальсификации по природе своей правдивости, умноженной на длительное воспитание в себе лучших качеств человека.

– Вы учитесь в одном колледже? – спросила Клара, протягивая Сью охлаждённые креветки.

Едва Сью открыла рот, соображая, как ответить, как Хана, не задумываясь, выпалила:

– Сью закончила один из престижных колледжей и сейчас готовится к поступлению в университет.

– Это хорошо. А что вас интересует? Какое направление вы хотите избрать?

– Сначала она хочет присмотреться, прослушать общий курс, а потом решить. Её интересуют философия, математика, физика, – затараторила Хана.

Отец удивлённо поднял брови, посмотрел на жену.

– Думаю, правильно. Если есть сомнения, а они всегда есть при выборе профессии, – нерешительно произнесла Клара, после паузы добавив с мягкой улыбкой: – Значит, вы пока не определились?

– По правде говоря, не совсем, – Сью опустила глаза.

– Я вот тоже пока не решил. Самое – трудное понять, чем хочется заниматься целыми днями и даже после работы, – пришёл на выручку Марк. – Вот вы, извините, довольны своим выбором? – обратился он к Николаю.

– Я? Как вам сказать? В некотором роде не жалею. Достаточно надёжно, банки пока никто не собирается отменять, относительно престижно. Мм… В общем, да.

– Вы сумели сделать правильный выбор. А я до сих пор маюсь, думая, чем бы заняться, чтобы не умереть от скуки.

– Ну, скука, молодой человек, дело преходящее. Она в той же мере посещает людей, увлечённых своим делом, как и охладевших к нему. Как говорится, до скуки, как до седин, доживёшь. Только не стоит так уж её пугаться. Она, как дождь, приходит, уходит, снова возвращается.

– Понимаю, но мне бы всё равно хотелось бы заниматься таким делом, которое бы меня полностью захватывало. По крайней мере, чтобы не винить себя позже в неправильном выборе профессии. В наше время необходимо в первую очередь позаботиться о том, чтобы не оказаться заменённым роботом, – не унимался Марк.

– Молодости свойственен максимализм. Жизнь, однако, в большой степени состоит из нюансов, – вмешалась в разговор Клара. – Об этом прекрасно говорит живопись. Посмотрите, к примеру, на произведения импрессионистов. Какие там переливы цвета, какое изобилие полутонов, яркость и в то же время нежность, мягкость, частное подчинено целому, и всё плывёт, перетекает, плавится. Ощущается знойное дрожание воздуха полуденного солнца. Так и в жизни: чем больше красок, тем насыщеннее, разнообразнее жизнь. Дело важно, но всё же не стоит за ним терять аромат и колорит своего проживания, отдаваясь с максимальным пылом работе. Извините, пожалуйста, за столь длинное высказывание, – улыбнулась Клара, играя серебряной ложечкой холёными тонкими пальцами. – Мы имеем разные интересы, – кивнула она в сторону мужа, – но это не мешает нам жить дружно, понимая и разделяя увлечения друг друга.

– Из последних моделей аэромобилей я отдаю предпочтение фирме «Ждек». Компактная, весьма удобная машина с прекрасной отделкой в салоне. Компьютеризованное управление. Взлёт мягкий, почти бесшумный, плавный набор скорости и такое же плавное, точное снижение, заканчивающееся посадкой без единого толчка. Притом, заметьте, летит по верхнему уровню. Защищена автоматически раскрывающимся парашютом, аварийными подвесками, выдвижным тамбуром и надувными полозьями при посадке на воду в случае необходимости. Высший класс! Вот моё хобби.

– Я передам отцу, чтобы он обратил внимание на эту модель, – вежливо улыбаясь, произнёс Марк.

– Могу отправить рекламный проспект, – охотно отозвался Николай, – Ваш отец не пожалеет о своей покупке.

– Я скажу отцу. Думаю, ему будет интересно, – кивнул головой Марк с почтительной улыбкой.

Обед подошёл к концу. Гости поблагодарили хозяйку, и Хана отвела их в свою комнату, предложив посмотреть фильм, снятый ею. Марк и Сью сели на мягкие пуфики по разным концам комнаты, приготовившись к просмотру. Хана прикоснулась к экрану компьютера, перевела изображение на центр комнаты.

– Больше, меньше? – оглянулась она на друзей.

– Так хорошо, – в один голос согласились гости.

На экране появилось смеющееся лицо Ханы.

– Это я, Хана. Мне сегодня исполнилось двенадцать. Много? Мало? По-моему, достаточно. Пора начать понимать, что к чему, зачем я появилась в этом странном, непростом, заманчивом мире. Если честно, мне совсем не хотелось здесь появляться. Я об этом подумала в первый раз, когда сильно заболела и мне было очень плохо ночью. Как я теперь понимаю, это был кризис. Я открыла глаза. Моё тело горело огнём. Во рту пересохло. Мне не хотелось тревожить маму. У неё в это время возникли проблемы с поясницей, и она, приняв лекарство, крепко спала. Неожиданно я увидела себя со стороны. Непонятно, чьими глазами. Моё сознание, отделяясь, медленно поплыло вверх. Оно, по всей видимости, раздвоилось, одновременно наблюдая, оставаясь в теле, за удаляющейся частью, а удаляющаяся часть, в свою очередь, – за телом. Это был мой первый опыт понимания, что тело и моё сознание – не одно и тоже. Сознание может обходиться без тела. Вопрос: как долго?

Хана остановила видео, сказав, что ей надо спуститься вниз, чтобы помочь маме. Выходя из комнаты, бросила на ходу: «Развлекайтесь. Я скоро вернусь».

Марк, недолго думая, приблизился к Сью и рывком стянул парик с её головы. Сью замерла, посмотрела в глаза Марку и тихо, без раздражения произнесла:

– Я предполагал, что ты рано или поздно сделаешь это, но лучше бы не здесь и не сейчас.

– Хана знает про тебя? – глухо проговорил Марк, протягивая парик.

– Да. С самого начала.

Хумов взял парик из руки Марка, повертел в руках, словно раздумывая, нужен ли он, затем подкинул вверх и, поймав, нахлобучил на голову.

– Не считаю себя преступником, – проговорил он, в упор глядя в глаза Марку. Тот, не выдержав взгляда, отвёл глаза.

– Мне тоже не совсем понятно, – не отводя взгляда от окна, задумчиво проговорил Марк.

– Как ты догадался?

– Совсем случайно. Два дня назад. Твой портрет сорвало ветром. Я принёс его домой, повесил над столом в моей комнате и неожиданно обнаружил сходство. Но я подумал – ты его сестра, а сегодня за столом засомневался и решил проверить.

– Положено солидное вознаграждение, – скупо улыбнулся Хумов.

Марк встал, потёр руки, провёл ими по волосам, снова сел. Произнёс не своим голосом:

– Да как ты такое могла подумать. Извини, мог?

– Констатировал факт. Не думаю, что между нами всё может оставаться по-прежнему. Сегодня ночью я должен исчезнуть. Позаботься, пожалуйста, о Хане. Ей будет тяжело перенести моё исчезновение.

– А зачем тебе, собственно, исчезать? Ты боишься чего-то?

– Нет. Вовсе нет… но если ты меня рассекретил, где гарантия? Другой тоже сможет это сделать. За вознаграждение. Затея с переодеванием перестаёт работать.

– Не стоит волноваться. У меня это произошло совершенно случайно и только потому, что мы долго общались.

– Понимаю, понимаю. И всё же не хочется испытывать судьбу. Не будем говорить Хане о твоём разоблачении. Идея с переодеванием принадлежит ей.

– Я думаю, ты прав. Я же и говорю – пусть всё останется по-старому.

– Хорошо, – согласился Хумов, – пусть пока всё останется по-старому. Надо осторожно подготовить Хану, пока есть время. И всё же прости меня, Марк, мне придётся в скором времени исчезнуть, и боюсь, навсегда.

– Что ты собираешься делать?

– Пока ума не приложу. Чувствую одно: время отдыха и приятного времяпрепровождения на исходе.

Когда Хана вернулась, она ничего, кроме некоторого, едва заметного отчуждения между друзьями, не заметила, но сочла это естественным, так как лишний раз показывало их отношение к ней. Она хорошо понимала: она и только она является скрепляющим стержнем их любви и дружбы.

 

9

Молчание. Надо отдать должную дань этому замечательному, мудрому свойству, которому следует обучаться всю свою жизнь. Молчание гасит вспышку внезапного раздражения, гнева, позволяя говорящему выплеснуть накопившийся отрицательный заряд энергии, не давая возможности затаить обиду по причине потухшего костра, в который не подбрасывают поленья.

Антонина Михайловна набрала номер Милы. На экране появилось несколько растерянное, милое лицо.

– Здравствуйте, Мила. Вы меня помните? Извините за беспокойство. Я обещала помочь вашей подруге…

– А, это вы. Я уже перестала ждать. Нине чуть лучше, и всё же я за неё продолжаю беспокоиться. Вы как в воду глядели. Сегодня как раз собираюсь её навестить. Рассказала ей о вас. Она горит нетерпением встретиться с вами.

– Отлично! И я сегодня свободна. Вернее, у меня продолжительный отпуск. Мне бы хотелось его провести где-нибудь в тихом месте.

– Княжеское и есть то самое тихое место.

– Тогда собираю сумку и в путь?

– Я за вами заеду. Куда прикажете?

– Стелу напротив главного вокзала знаете? Ой, что это я? Кто её не знает. Во сколько вы можете там быть?

– Через три часа устроит?

– Вполне. До встречи, Мила!

– До встречи, Антонина Михайловна.

– Договорились. Буду ждать. И зовите меня просто Антонина.

– Ах да. Вы же просили об этом. Хорошо. Антонина, постарайтесь не опаздывать.

– Что вы, дорогая, ни в коем случае!

Антонина Михайловна надела шляпку, взяла большую сумку, даже слишком большую, вышла из квартиры. Спустившись на лифте вниз, она подошла к консьержке, передала ей пластиковую карту и два конверта, сказав, что один следует передать хозяйке Мэри, а другой – девушке по имени Хана.

– Вы съезжаете? – безразличным тоном проговорила женщина, не отрывая глаз от компьютера.

– Да. Но возможно, ещё вернусь. В конверте для Мэри оплаченные счета.

– Счастливого пути, – оторвалась наконец женщина от экрана. Антонина увидела на её лице вежливую профессиональную улыбку. Во взгляде мелькнул весёлый огонёк и тут же угас. Глаза с тёмной радужной оболочкой снова стали холодными, невидящими, погружёнными в свой мир. Мир иллюзий очередной игры? Скорее всего, так как особо срочных дел не предполагалось.

Антонина подошла к стеле. Неподалёку стоял совсем юный парнишка, пряча за спиной скромный букет и нервно вертя головой в разные стороны. Та, которой предназначались цветы, изрядно опаздывала. Антонина, услышав сигнал, поднесла к уху видеофон. Мила просила её подойти к машине, стоящей на восьмом уровне в секции № 1557.

Антонина поблагодарила, сказала, что уже идёт к машине. Перейдя улицу, Антонина обратила внимание на мальчишку. Тот запихивал букет в мусорный бак. Из его глаз лились слёзы. «Слабый пошел человек, нервный, нетерпеливый…» – подумал Хумов, почему-то испытывая жалость к этому подросткового вида пареньку. Ему и себя захотелось пожалеть. Решив срочно уехать, Хумов понимал, насколько тяжело ему будет без Ханы. На сердце впервые было неспокойно, несмотря на применение методики по переключению сознания на новый вид деятельности, направленной на помощь подруге Милы.

Антонина, запретив себе думать о Хане, поднималась на восьмой уровень платной стоянки. Определив направление номеров, она пошла мимо стоящих ровными рядами машин разного цвета, разной стоимости, разного размера. Мила уже махала ей рукой, крикнув: «Антонина! Сюда, сюда!» Антонина ещё издали заметила происшедшие в ней перемены.

Сегодня это была совсем молоденькая девочка, почти подросток, без грамма косметики. Распущенные волосы волной бело-синих прядей ложились на хрупкие плечики. Голубая юбка чуть ниже колен и белая кофточка очень ей шли. На ногах были мягкие тапочки голубого цвета с белой отделкой. Мила, радостно поприветствовав Антонину, предложила ей занять место рядом с собой, на что та мягко отказалась, сославшись на желание немного расслабиться перед встречей с Ниной. Между тем машина покидала гараж, и механический голос пожелал им доброго пути. Путь их лежал за город. Послеобеденное время благоприятствовало быстрому передвижению по односторонней полосе. Прохожих на улицах было мало. Попадались редкие велосипедисты в красочной, яркой экипировке. День разгулялся и обещал голубое небо, солнце. Мила, едва они выехали на хайвэй, переключила машину на автоматическое движение и, повернувшись к Антонине, желая поболтать, с удивлением обнаружила её спящей. Несколько разочаровавшись от невозможности скоротать время в беседе, она прибегла к простому, часто употребляемому способу саморазвлечься: использовала наушники и поискала занятное видео, время от времени поглядывая в зеркало в ожидании пробуждения пассажирки.

Антонина не спала. Ей требовалось время для накопления энергии, медитации и размышления о резко изменившейся ситуации, которую, несомненно, вызвал он, Хумов, ставший на время Антониной. Этот маскарад ему начал надоедать. Его бессознательное «Я» уже не первый раз выталкивало в сознание зыбкую гибельность его кажущегося устойчивым хотя бы на некоторое время положения. Марк вычислил его и признался в этом. Мог бы просто донести, получить деньги, но он почему-то осуществил проверку, сдёрнув парик с его головы. Он влюблён в Хану, а теперь, когда у него появился соперник в лице Антонины-Хумова, полагаться на душевные и моральные качества Марка было бы по меньшей мере глупо. Свои чувства по отношению к Хане следует закрыть на замок, спрятать глубоко в подсознание, а из, прямо скажем, тупикового положения выбираться самому и полагаться единственно на себя. Хана бы его никогда не предала, он в этом уверен на все сто процентов, чего нельзя сказать о Марке, ставшем отличным помощником, можно сказать, даже искренним, преданным другом, если бы… Нами играет случай. Раньше говорили – провидение, сейчас другой подход: мы сами играем своей судьбой и судьбами других, нас окружающих. Каждый встроен в игру, или ему приходится встраиваться поневоле, одновременно участвуя в своих играх. Он встроился в игру Ханы. Она дала ему номер для связи, она смеялась, болтала чепуху, а за этим он прочитал её призыв к дружбе, любви. Он тоже захотел любви. С этого начался провал. Не будь этой роковой встречи, сейчас он подлетал бы к Марсу и всё шло бы так, как и должно было пойти. Он с детства себя готовил к трудной и опасной профессии – профессии спасателя. Благородная профессия, благородные мысли, благородные, реальные действия: помогать, спасать людей, приходить на помощь в трудную минуту. У Ханы наступят трудные дни. Он это предвидел и поэтому согласился на визиты Марка, заранее зная, чем это может кончиться. Поэтому-то всеми силами стремился привлечь её внимание к Марку, старался влюбить в него Хану, страдая при этом. Ведь она стала для него дороже жизни. Дороже жизни. Дороже жизни. Да, это так, иначе бы он не ехал сейчас, вернее, не убегал бы с одной целью – отвести от Ханы малейшее подозрение, отвести от неё связанные с ним серьёзные неприятности.

– Вот мы и прибыли, – улыбаясь, открыла дверцу Мила.

– Уже? – сделала удивлённые глаза Антонина, выбираясь из машины.

– Нина ждёт нас. Я с ней связывалась по дороге. Она живёт одна, после несчастья с мужем. Это она так говорит. На самом деле его завербовали, ну… это… как сказать? Уговорили… нет, скорее воздействовали внушением, а может, и гипнозом, лететь на Марс. И вот от него ни слуху, ни духу уже более пяти лет. Она всё ждёт, надеется. Главное – вестей нет. Куда делся человек, никому не известно. Посредническая фирма, это сотворившая, исчезла бесследно. Запросы на Марс ни к чему не привели, кроме сообщения – такой человек не значится. Почему я вам это говорю, понимаете? Для Нины это болезненная тема, и лучше её не затрагивать при разговоре.

– Спасибо. Мила. Я понимаю, – проговорила Антонина, устремляя взгляд на дом, к которому они неторопливо подходили. Дом оказался двухэтажным, окрашенным в розовый цвет. Вокруг него по краям дорожки высились две ели, стоящие подобно охранным великанам. Под окнами красовались кусты роз, цветущие красными, розовыми, жёлтыми и белыми цветами. Антураж вместе с домом странным образом производил кукольное впечатление, если представить вид сверху, но и без этого картина вызывала ощущение детской незащищённости. Остановившись перед дверьми, Мила произнесла, устремив взгляд в видеокамеру:

– Рол, мы пришли навестить хозяйку.

– Приветствую уважаемых гостей. Нина вас ждёт в спортивном зале. Проходите, пожалуйся.

– Спасибо, Рол! – поблагодарила Мила, и они вошли в небольшую прихожую, освещаемую окном, расположенным над входной дверью. На стенке слева красовались планета Марс и летящий к ней космический корабль под названием «Смелый». Мила улыбнулась, пригласила следовать за ней. Они спустились по пластиковым ступенькам в полуподвальное помещение, где располагался спортивный зал, и увидели Нину, которая тут же отошла от тренажёра и поспешила к ним. В лёгкой розовой кофточке, коротких белых шортах, с распущенными до плеч белокурыми волосами, голубыми глазами, серьёзными, с тенью трагичности и туманной глубины, она казалась девочкой неожиданно быстро повзрослевшей, и от этого несоответствия детскости и взрослости вызывала, если не жалость, то щемящее сердце сочувствие у человека, обладающего эмпатией.

– Спасибо, Мила! Рада видеть. Я вас ждала.

– Это Антонина Михайловна, – представила Мила гостью.

– Очень приятно. Нина, – голос у неё оказался грудным, неожиданно мягким, глубоким.

Нина пригласила гостей обедать, и они прошли в просторное помещение с белыми стенами, полом, потолком, мебелью. В центре на круглом столе стояла приготовленная еда. Робот, придирчиво осматривающий сервировку, приветливо поздоровался, пригласил занять места. Перед Антониной оказалась пиала со слегка желтоватой маслянистой жидкостью, в которой плавали мелкие кусочки овощей. Нина подняла удивлённые глаза на робота Верону. Та невозмутимо сообщила о вкусовых предпочтениях гостьи, о которых узнала, обратившись за советом к большому компьютеру Ролу, обслуживающему дом. Ничего не поделаешь, искусственный интеллект работал согласно заложенной программе.

Девушки предпочли не вдаваться в подробности, разъясняющие столь странное пристрастие к еде, сочтя подобные расспросы выходящими за рамки хорошего тона. Антонина, в свою очередь, тоже не стала ничего объяснять, ограничившись лишь коротким замечанием о своём желании подготовиться к полёту на Марс. Подготовку она начала, пусть это не покажется странным, с самого сложного на её взгляд: переходу к другому виду питания. Девушкам Верона подала лёгкий фруктовый суп с зеленью и лосося, запечённого с овощами в сметанном соусе. Ели молча, скорее всего по причине резко испортившегося настроения хозяйки при упоминании о Марсе. После поданного десерта, состоявшего из манго и двух совсем крошечных кусочков шоколадного торта, от которого Антонина заранее отказалась, настроение Нины несколько улучшилось. Она промокнула бумажной салфеткой влажные глаза и с улыбкой, явно стоящей ей немалых усилий, предложила пройти в оранжерею. Все трое, любезно стараясь своей предусмотрительностью сделать как можно больше приятного друг другу, спустились по той же лестнице и, пройдя нижней галереей, вышли в небольшой садик, часть которого находилась под затемнённым навесом, в то время как вторая его половина была предоставлена открытому пространству. Небольшой фонтанчик, выполненный в традиции эпохи Возрождения, с милыми амурчиками и обнажёнными богинями, успокаивающе журчал прозрачными струями, стекающими в маленький пруд с золотыми рыбками. Розы разных сортов и разного цвета благоухали и радовали глаз, восхищая, умиротворяя, настраивая на созерцательное размышление.

Усевшись за круглым столиком, они некоторое время молча отдавались отдыху, наслаждаясь тишиной, ароматом роз, бабочками, порхающими над цветами. Антонина, прервав молчание, заговорила о своём желании снять комнату в этом милом местечке. На что Нина тут же предложила сделать это у неё, сказав, что ей нужно будет вскоре уехать, чтобы навестить своих родителей, которые живут в пяти часах езды отсюда, и что ей бы не хотелось оставлять дом пустым. Антонина тут же с радостью согласилась, спросив о цене. На что Нина ответила, что денег не собирается брать, но вот если бы Антонина смогла за время её отсутствия позаботиться о Тони, она была бы безмерно благодарна.

– А кто такой Тони? – несколько озадаченно спросила Антонина.

– О, не подумайте ничего такого. Тони всего лишь собака, карликовый бульдог. Его Майкл приобрёл перед отъездом… отлётом, – Нина замолчала, перевела взгляд на кружащую над ней бабочку.

– Какая красавица! Это Kallima Paralekta, – воскликнула Мила, широко улыбаясь.

– По поверьям, бабочка сообщает об исполнении желания, – наблюдая за порхающей бабочкой, проговорила Антонина.

– Спасибо, – улыбнулась в ответ Нина и, откинувшись на спинку кресла, добавила тихо и, как показалось со стороны, несколько умоляюще: – Так вы согласны? Согласны остаться с Тони?

– С детства обожаю собак. Но ведь я решила воспользоваться вашим любезным предложением не только из-за моего предпочтения и особой симпатии к карликовому бульдогу, но скорее всего потому, что по просьбе Милы обещала помочь вам справиться с депрессией, посетившей вас с некоторого времени и сильно досаждающей вам.

– Да, Мила про вас рассказывала. Мне не очень понятно, каким образом можно это сделать, и всё же я склонна попробовать.

– Должна вас предупредить о необходимости полного доверия и возможно большей информации с вашей стороны о проблемах, жизненной позиции, целях и тому подобное. Мне придётся узнать о вас как можно больше, если это возможно, хотя и претит вашей внутренней установке оставаться закрытой от взгляда другого. Я понимаю ваше нежелание, чтобы кто-либо внедрялся в ваше сознание даже, по его утверждению, с благой целью.

Наступила напряжённая тишина, в которой и шелест листьев от лёгких порывов тёплого ветерка казался помехой, вызывал, по крайней мере у Нины, раздражение. Мила под столиком незаметно приблизила туфельку, слегка надавила на туфлю Антонины. Та понимающе кивнула. По лицу Нины потекли крупные слёзы. Она достала из кармана носовой платок, вытерла их, отсморкалась, слова залилась слезами. Вопрос оставался открытым. Нерешительный голос Милы несколько разрядил обстановку, снял ощущение неловкости.

– Правильно ли я поняла вас, Антонина, – начала она, скрестив пальцы рук, – это что-то вроде психоанализа, практикуемого Зигмундом Фрейдом? Мне кажется, Нина в него перестала верить.

– Методика Зигмунда Фрейда позволяет в кратчайшее время установить душевную, если хотите, духовную связь, нащупать болевые точки, определиться с последующей программой воздействия, – уверенным голосом, не дающим повода для сомнения, проговорила Антонина, глядя куда-то вдаль, всем своим видом выражая полную уверенность в своей возможности избавить кого угодно от изматывающей депрессии.

– А где вы учились? – неожиданно бодрым голосом задала вопрос Нина.

– Как вам сказать? В колледже широкого профиля со свободным выбором интересующих предметов. Меня с детства интересовали как медицина, так и психология, не исключая, конечно, философию. Также я занималась различными восточными практиками и боевыми искусствами.

– Очень интересно, – глаза Милы округлились.

– Ничего особенного. Училась понемногу чему-нибудь, как и большинство из нас, – засмеялась Антонина.

Мила поддержала её звонким смехом. Нина тоже невольно издала соответствующие звуки, после чего сообщила:

– Хорошо. Я согласна. Считайте меня своей ученицей. А теперь, когда мы обо всём договорились, пойдёмте, я покажу вашу комнату. Мила, ты ведь тоже хотела остаться на пару дней? Я этому очень рада. Одиночество не всегда доставляет удовольствие, хотя и даёт возможность познакомиться с собой поближе. Однако человек остаётся существом социальным и, даже уединяясь для решения своих задач, стремится к общению. Даже вопреки сформированному в последнее десятилетие стереотипу, гласящему об энергетической целостности субъекта, пребывающего в одиночестве, целостности его тонких тел. А вы как на это смотрите, Антонина?

– В этом есть своя доля, как говорится, сермяжной правды. Но только доля. Взаимообмен энергиями необходим для полноты жизненных процессов, в случае же с чистыми энергиями незаменим для поддержания тонуса организма. В противном случае люди просто перестали бы понимать друг друга, не говоря о совместной работе.

– Согласна. И всё же побыть в одиночестве полезно.

– В особенности когда занимаешься серьёзными практиками. Мне придётся оставаться в уединении довольно продолжительное время для решения накопившихся и представляющих для меня особую важность вопросов, – улыбнулась Антонина.

В это время они подошли к комнате на втором этаже, перед дверью которой на мягком коврике лежал карликовый бульдог чёрно-буро-белого цвета. Бульдог сразу поднялся, показывая белую полоску на груди, приветственно заскулил.

– Это и есть Тони. Верона заботится о нём, кормит два раза в день, меняет воду и даже выводит гулять, когда я расклеиваюсь. Так что у вас с ним не будет никаких хлопот. Его почти невозможно уговорить поехать, например, к моим родителям. После того как Майкл улетел, он лежит у его комнаты, ждёт и ужасно тоскует.

Тони, поприветствовав хозяйку, уткнулся мордой в подставленную Милой ладошку и вопросительно уставился на Антонину, не решаясь к ней приблизиться. Та наклонилась, потрепала собаку за ухом, проговорив: «Мы с тобой, Тони, подружимся, не правда ли?»

Тони заскулил, подпрыгнул и, желая лизнуть, больно ударил тупой мордой по нижней губе Антонины. Из маленькой ранки выступила кровь. Антонина не стала её вытирать, тут же подав команду: «Сидеть». Тони послушно уселся, не сводя с неё своих круглых глаз. Нина удивлённо перевела взгляд на Антонину. По глазам её было видно: встреча произошла на высоте. Тони улёгся на коврик, тяжело задышал.

– Мой дом в вашем распоряжении так долго, как пожелаете, – продолжила Нина, открывая комнату. – Комната полностью изолирована. Душевая, туалет, балкон. Вот ключ. Здесь вам будет хорошо и спокойно. Ужин в семь часов. Ждём вас.

Каблучки девушек застучали по лестнице. Антонина шагнула в комнату.

 

10

Оглядевшись, Антонина бросила сумку справа от двери и только собралась её закрыть, как Тони с достоинством прошёл в комнату, лёг рядом с кроватью, положил голову на передние лапы. Антонина попыталась выставить собаку за дверь, но та смотрела на неё такими грустными глазами, что она сдалась. Вернее, он, Хумов, сдался, решив подружиться с Тони. Что-то в этой собаке было особенное, отличное от других, и Хумову захотелось понять, не подвела ли его интуиция, подсказавшая внимательнее присмотреться к бульдожке. Так про себя он начал думать о собаке, вызвавшей у него необычную симпатию.

Хумов осмотрел своё новое жилище. Слева от входа стояла кровать, покрытая пледом в синюю с белым клетку. Жалюзи на окне приспущены. Напротив кровати стоял письменный стол, имеющий по четыре ящичка с каждой стороны и отливающую глянцем утолщённую столешницу, выполненную из непонятного материала. Рядом находился небольшой круглый столик с точно такой же столешницей, как у письменного. Дальше шёл встроенный шкафчик для одежды. Хумов его открыл. Шкафчик оказался пустым, если не считать белого халата для душа. Хумов забросил в шкаф свою сумку, прошёл в ванную. Там оказалось то, что он и ожидал увидеть: душевая кабинка, раковина, туалет, зеркало над раковиной. Осмотрев своё временное жилище, Хумов сел в кресло. Тони тут же заскулил, просясь на руки.

До ужина оставалось чуть меньше часа. Подхватив Тони на колени, он начал внимательно рассматривать стол. Его лицо отразилось в нём, как в зеркале. Увидев себя в образе Антонины, он присвистнул, покачал головой. Маскарад начал надоедать и, что самое нежелательное в его ситуации, раздражать. Заметив проступающие линии, точки, надписи, он наклонился и прикоснулся пальцем к одной из линий, пытаясь разобраться в изображённой схеме. Столешница осветилась изнутри приглушённым светом. Линии окрасились в разные цвета, зазвучал кодовый сигнал, и он услышал мужской голос: «Приветствую вас, спасатель № 232 Хумов. Я ждал вас. Не пугайтесь. Постепенно вы всё поймёте. Вам не грозит никакая опасность. Продолжайте вести себя так, как и планировали».

Хумов отдёрнул палец. Свет погас. Голос замолчал. Что это? Его мысли крутились с невероятной скоростью, опережая одна другую. Как могло случиться такое? Он сам себе не верил. Ведь это невероятно. Невероятно до такой степени, что легко может съехать крыша. Он, скрывающийся от преследования, меняющий маски, переодевшийся в женщину, попадает в дом, где его какой-то там компьютер легко распознаёт, обращается по имени и даже называет его номерной знак спасателя. Как ему на это реагировать? Что делать? Куда бежать? Возвращаться к Хане? Невозможно даже подумать об этом. Улететь в Африку? На Аляску? Курильские острова? Блуждать по тайге? Не выход. Он спасатель. Его предназначение – спасать людей. Это его смысл жизни, его призвание. Он должен распутать загадку, связанную с его опознаванием обыкновенным домашним компьютером.

Размышления Хумова прервал голос Вероны, сообщивший о начале ужина через пятнадцать минут. Хумов быстро привёл себя в порядок. Сменил белую блузку на голубую. Посмотрел в зеркало, улыбнулся. Выглядел он неплохо, только глаза наполняла тревожность. Подруги не заподозрили его. Он отлично вошёл в роль. А вдруг они знают про него – компьютер им сообщил, – но не признаются и подыгрывают? От этой мысли ему стало нехорошо, он её решительно отогнал и, поправив парик, пошёл к двери. Тони, наблюдавший за ним, тут же поднялся и выскользнул следом. Выйдя из комнаты, Хумов окончательно перевоплотился в Антонину.

Ровно в девятнадцать ноль-ноль они с Тони появились в столовой, где их ждали подруги. Верона поставила перед Антониной пиалу с марсианской едой и двумя хрустящими хлебцами на отдельной тарелочке. Нина очень удивилась присутствию Тони. Ведь его с трудом можно было уговорить выйти погулять. Карликовый бульдог, попив воды и съев свой ужин, поданный ему Вероной, предусмотрительно поставленный для удобства на подставку, соответствующую расстоянию от пола до его морды, засеменил к Антонине и, лизнув её в щиколотку, устроился у ног, довольно посапывая, время от времени приподнимая морду проверить, не грозит ли его новой хозяйке опасность. Нина в глубине души обиделась на собаку, приревновав её к гостье, но, поразмыслив, решила не выказывать своих чувств. После ужина она пригласила Антонину и Милу в гостиную поболтать. На сей раз завязался живой разговор. Антонина была в ударе. Она демонстрировала фокусы с нахождением спрятанных предметов. Происходило это так: Антонина выходила из гостиной под присмотром Вероны. За ней увязывался Тони. Нина с Милой прятали какую-нибудь вещь, звали Антонину, та появлялась вместе с Тони и Вероной, и через минуту вещь была найдена. И так повторялось несколько раз подряд с неизменным успехом. Девушки возбуждённо аплодировали, Тони крутился между ног, повизгивая, стараясь каждый раз оказываться поближе к Антонине. Верона стояла в сторонке в ожидании новых приказов. Но больше всего поразило подруг умение Антонины рассказывать о прошлом, взяв за запястье руку и глядя в глаза. Миле она поведала, как та в детстве упала с велосипеда и сильно ушибла ногу. При падении под её коленку попал камешек. Из углубления полилась кровь. Мама была сильно напугана и тут же повезла дочь к врачу. Тот обработал рану и наложил шов. С тех пор никакие силы не могли заставить девочку сесть на велосипед. Мила смотрела расширенными глазами, кивала головой, соглашаясь с каждым словом, и даже продемонстрировала свою коленку с белым пятном под ней, оставшимся с того злопамятного дня.

Дошла очередь до Нины, сидевшей с горящими глазами и полностью забывшей о своей депрессии. Антонина взяла её левую руку в свою, нежно сжала запястье и стала внимательно смотреть ей в глаза. Та сжалась, затаила дыхание, напряглась всем телом.

Рассказ оказался длинным. Время от времени Нина выпрямлялась, дыхание её производило беззвучные всхлипы, по лицу шли красные пятна.

С Майклом они дружили с детства. Дома родителей стояли рядом. Дети появились на свет в один день. Ближайшие родственники сочли это знаком судьбы.

Их называли братом и сестрой. Вместе росли, играли, вместе пошли в школу, потом в колледж. Они так привыкли друг к другу и так понимали друг друга, что обоим не очень-то нужны были друзья. Отдалять их стало сильное увлечение Майкла программными разработками. Сначала это было его хобби, но со временем он понял: в будущем это его профессия. На него обратил своё внимание профессор, друг отца, Николай Тимофеевич Оскольский, и взял его в свою лабораторию, где Майкл начал делать одно открытие за другим. С Ниной они виделись всё реже и реже, и она решила проявить инициативу: в одну из встреч предложила Майклу оформить их отношения. Тот сразу согласился. Нина была счастлива. Майкл к бракосочетанию взялся за строительство их будущего дома по своим чертежам. Денег у него было достаточно, и он, увлечённый новой идеей, с вдохновением воплощал в жизнь задуманный план. Дом был готов к их свадьбе. Майкл дал ему имя Рол. Дом оказался комфортным, а робот Верона полностью освободила молодожёнов от бытовых проблем. Медовый месяц они провели в своём уникальном доме и были безмерно счастливы. Их согревала дружба, переросшая в любовь – любовь, как тогда казалась Нине, незыблемую, вечную. Известие об удивительном доме быстро распространилось, и у Майкла появились крупные заказчики, предлагающие любые деньги для реализации их мечты о новом доме, оборудованном компьютерной техникой и программным обеспечением, выполненным гениальным Майклом. Слава Майкла росла с каждым днём. Ему пришлось набирать программистов, связываться со строительными фирмами, компаниями по производству строительных материалов и делать многое, многое другое. Компания Майкла быстро разрасталась и вскоре начала приносить миллиардные доходы. Через пять лет Майкл отошёл от дел, передав управление фирмой «Унии-дом» своему помощнику, а сам засел за никому не известные новые проекты. Нина ждала ребенка и сначала была очень рада постоянному присутствию мужа дома. Тогда-то и появился в их доме карликовый бульдог, который сразу не понравился Нине, понявшей, что собака ещё больше отдалит её от мужа. Майкл спускался к завтраку, обеду и ужину, находясь в очень странном состоянии. Глаза его выглядели отсутствующими, он улыбался, кивал головой на рассказы Нины о новостях, на вопросы отвечал невпопад. Складывалось впечатление, что он полностью сосредоточен на какой-то идее и всё окружающее стало для него неинтересным, несущественным, мешающим решить жизненно важную проблему. Вскоре Майкл совсем перестал выходить из своей комнаты, вернее, однооконной квартиры. Верона приносила ему и Тони еду, выводила собаку сделать свои собачьи дела в отведённом для этого месте. Почти каждый день в дом доставлялись заказы, сделанные Майклом. Потом появились двое парней, помогающих ему производить какие-то работы вне дома. Нина всё чаще и чаще уезжала к своим родителям. Ей необходимо было общение и моральная поддержка. Она не могла привыкнуть к одиночеству, оставаясь по сути дела при муже и без него, хотя и понимала его желание и необходимость отдаться полностью работе. Понимала и чувствовала: в голове Майкла рождается новая гениальная идея и, пока он её не воплотит, он так и будет сидеть в своей комнате. Бывали и проблески в их однообразной жизни. Неожиданно Майкл утром выходил к завтраку весёлый и сообщал об отпуске на целую неделю Билеты на самолёт были заказаны, и на следующее утро они оказывались у берега океана в самом дорогом отеле. Майкл словно снова становился ребенком. Бегал с Тони по пляжу, смеялся, рассказывал интересные истории, всё время обнимал и целовал Нину, носил её на руках в полном смысле этого слова. Нина была необыкновенно счастлива, и ей хотелось поделиться своей любовью и своим счастьем со всем миром. Потом Майкл начал уезжать на несколько часов, сообщая, что решил поработать над усовершенствованием космических кораблей и сейчас один из таких кораблей строится с учетом его программного обеспечения и по его чертежам, обеспечивающим более комфортные условия для полёта на Марс.

И вот однажды утром, Верона передала Нине запечатанный конверт без обратного адреса. Нина сразу ощутила тревогу. В письме Марк писал о своей любви, любви на всю жизнь. Умолял его понять, просил прощения и сообщал о своём полёте на Марс, объясняя это желанием самолично испытать созданный им корабль, так как не желает брать на себя ответственность, если испытывать будет кто-то другой. Слезы застилали глаза, и она не могла читать дальше. В висках стучало, сердце гулко колотилось, готовясь выпрыгнуть наружу. Неожиданно возникла тянущая боль внизу живота, она почувствовала резкую слабость во всём теле, ноги подкосились, в глазах потемнело, прервалась связь с окружающим миром. Очнувшись через несколько часов, Нина поняла: она – в госпитале, ребенка в ней больше нет. С этого времени у неё началось нервное расстройство, постепенно переросшее в депрессию.

Рассказ Антонины настолько потряс Нину, что она не могла вымолвить ни слова, сидела истуканом. Мила, низко наклонив голову, утирала слёзы, шмыгала носом. Вечер грозил своим тяжёлым окончанием перейти в бессонную ночь, чего не хотелось Антонине. Она пыталась шутками развеселить подруг, говорила о простоте подобной техники видения прошлого и даже будущего, что, правда, значительно сложнее и не рекомендовано по причине изменения предписанной судьбы; принималась тут же обучать подруг. Минут через двадцать ей удалось привести дам в более-менее нормальное состояние. Расходились далеко за полночь, пожелав друг другу спокойной ночи. «Увы, покой нам только снится», – думала Антонина, открывая дверь отведённого ей помещения. Тони с уверенным спокойствием первым прошёл в комнату, занял своё охранное место у кровати.

 

10

Консьержка протянула Хане конверт. В её тёмных глазах скользнуло удивление при виде навернувшихся на глаза Ханы слёз, но тут же погасло. Хана поблагодарила, подошла к Марку, прошептала едва слышно: «Пошли». Они вышли на улицу. Шли молча, погружённые в свои мысли. Хана положила письмо в боковой карман голубого рюкзака. Ей не хотелось читать его при Марке. Она заранее знала о его содержании. Письмо было прощальным. Слёзы всё ещё катились по её щекам, застилали глаза. Марк, чувствуя состояние Ханы, не решался с ней заговорить, не решался успокаивать, понимая невозможность словами изменить состояние, охватившее девушку. Не сговариваясь, они свернули в скверик. Мимо прошла молодая женщина в длинной чёрной юбке с девочкой в коляске, одетой в ярко-бирюзовое платьице с оранжевой отделкой. Девочка походила на красочный экзотический цветок. Рядом шла другая девочка лет десяти, ростом чуть пониже матери. Хана подумала, что скоро девочка перерастёт свою маму. Интересно, как будут строиться их взаимоотношения? Дочь на две головы выше, смотрящая сверху вниз, давящая массой на маленькую, хрупкую фигурку матери? Присев на скамейку, Хана промокнула бумажной салфеткой глаза. Марк стоял возле, переминаясь с ноги на ногу. Она повернула к нему заплаканное лицо, кивком предложила сесть, высморкалась, спрятав лицо в ладошки, спросила:

– Как ты думаешь, почему она так сделала?

– Не знаю. Сам не могу понять. Когда консьержка сказала, я был очень удивлён. Не ожидал. И почему не предупредила нас о своём желании сменить место жительство? Нет, – запнулся Марк, – до сих пор не могу поверить. Твоя лучшая подруга и… Не расстраивайся. Уверен – она скоро даст о себе знать. Вот увидишь. Позвонит, напишет сообщение, появится на своём сайте.

– А если нет? – задала Хана вопрос, всё ещё пряча лицо.

– Ну такого не может быть. От кого ей скрываться? От нас? Для чего? Какая цель?

– Ни для чего. Она любит резкие перемены. Любит начинать жить заново, с чистого листа, как говорится. Она смелая, решительная, ненавидит рутину, любит путешествовать, знакомиться с новыми людьми, оставаясь при этом независимой. И ещё… она не хочет ни к кому привязываться и не желает привязывать к себе. Её девиз – свобода.

– Тогда я понимаю. Так птица вырывается из клетки, забывая о хозяине, её любившем.

– Вот-вот. Хорошее сравнение. Антонина разорвала путы отношений ради свободы, своей свободы, не заботясь о тех страданиях, которые доставит другим.

– Понятно. Только при таком поведении можно обрести свободу. Разве нет? Отрубить разом! – Марк резким движением руки проиллюстрировал своё высказывание. Хана посмотрела на него, пожала плечами.

– Сложно. Для меня это сложно. Я могу поставить себя на её место и тем самым оправдать. Боль, боль разлуки. Как залечить рану? Как избавиться от навязчивых мыслей? Для меня это удар, хотя я всегда знала: рано или поздно этому суждено случиться, – раскрасневшись от волнения, она стала обмахивать рукой лицо.

– Ты же сильная. У тебя есть воля. И потом, не всё потеряно. Я уверен на сто процентов, она даст о себе знать. Вот увидишь.

– Угу! Марк, ты стал моим другом, – глаза Ханы снова увлажнились, – спасибо, спасибо тебе! Моя задача: быстрее подготовиться к полёту на Марс. Думаю, там мы с Антониной сможем встретиться.

– Не знаю, не знаю. Марс – не прогулка, скажем, до Луны, ставшая привычным развлечением, – Марк отвёл в сторону глаза.

Хане показалось: он что-то скрывает от неё, но вот что? Над этим стоит подумать. Вроде бы она не замечала его особых чувств к Антонине. Скорее всего, он старательно изображал дружелюбие к ней, конечно, не подозревая, кто кроется за маской, искусно выполненной ею. А если догадался? Такое тоже могло случиться. И тогда… Хану бросило в жар. Она прямо посмотрела в глаза Майклу. Тот на этот раз не отвёл свой взгляд. Хана поднялась со скамейки и предложила пойти куда-нибудь перекусить. Майкл сразу согласился. Пройдя через сквер, они свернули налево. Улица не была людной по причине своей древности. Невысокие дома, окрашенные в разные гармонирующие друг с другом цвета, булыжная мостовая, пешеходная зона, спокойный, неторопливый поток гуляющих людей, заходящих то в кафе, то в ресторан, то в магазинчик с гостеприимно открытыми дверями. Хана любила эту улочку, сохранённую как памятник девятнадцатого века.

– Может, зайдём в китайский ресторан «Жёлтая жемчужина»? – предложил Марк. – У китайцев, как тебе известно, кухня с традицией, испытанная тысячелетиями.

– А ты там раньше был?

– Нет. Я редко питаюсь вне дома.

– И я тоже, но после стресса необходимо плотно поесть, говорит мой дедушка. Мозг получает питание, поднимается настроение, стресс отступает. Нельзя находиться длительное время под стрессом. Наживёшь тысячу болезней. Переключение на другой вид деятельности – также отличный способ, – Хана несколько оживилась, решив следовать рекомендациям любимого дедушки.

– Тогда вперёд! Здесь совсем близко. Поэтому я и предложил тебе этот вариант. Сейчас свернём, немного пройдём и выйдем к China Town. Ты же заходила туда?

– Нет. Ни разу. В двух остановках от нашего дома есть китайская еда. Достаточно вкусно и сравнительно дёшево. Там недалеко и китайский магазин. Мы покупаем зелёный чай. Моя мама его очень любит. А как ты думаешь, Антонина даст о себе знать?

– Не беспокойся об этом. Ты же сама сказала: надо переключиться.

– Да. И всё же? Человек живёт верой и надеждой. Любовью, верой и надеждой, – поспешила поправить себя Хана. – Любовь в этой триаде – основное.

– Сначала хорошенько поедим, подкрепим уставшие силы, а потом вернёмся к этой теме. Согласна?

– Как я могу быть не согласной, если дедушка вложил эту мысль в мою голову, внушил, можно сказать, с детства?

– Ну не все дети послушны. Скорее, наоборот.

– Наоборот, потому как не могут отличить хорошее от дурного.

– Это точно. Прямо про меня. Кто-кто, а я совсем не могу отличать. Особенно после попытки разобраться немного в философских учениях. Мне раньше хотелось поступить на философский.

– А сейчас? Ты изменил своё решение?

– Изменил в противоположную, совсем противоположную сторону.

– Это в какую же? – почти игривым тоном произнесла Хана.

– В такую, в какую и ты.

– Неужели? – глаза Ханы сверкнули антрацитовым блеском.

– А что, нельзя? Я, между прочим, тоже не прочь побывать на Марсе.

– Отлично! Вот там мы и встретимся с Антониной, – захлопала в ладоши Хана, не умеющая находиться долго в подавленном состоянии.

За разговорами они не заметили, как оказались в China Town, начинавшемся высокими воротами, украшенными драконами. Сверху на разной высоте располагались четыре прямоугольные чаши с задранными вверх концами, украшенные китайскими символами. Преимущественно красный и жёлтый цвета создавали праздничную атмосферу. Навстречу попадались по большей части люди китайского происхождения. По обеим сторонам возвышались дома, построенные в соответствии с китайскими архитектурными предпочтениями. Создавалось полное впечатление неожиданного перенесения в Китай, настолько умело была создана атмосфера. Марк спрашивал, как пройти к «Жёлтой жемчужине», его не понимали, отвечая на китайском. Пришлось применить английский. Результат оказался более приемлемым и всё же недостаточным для объяснений. Тогда Марк прибегнул к Интернету, вызвав по Google навигатор, и, пользуясь схемой, сопровождаемой приятным голосовым сопровождением, быстро нашел искомое место.

Ресторанчик выглядел маленьким, совсем непрезентабельным. По центру просматривалось три ниши, закрываемые при необходимости расписными ширмами, сейчас раскрытые. Молодые люди уселись за столик при входе. К ним тут же подошёл официант, подал электронное меню. Хана, бегло взглянув, остановила свой выбор на яичном супе с лапшой и креветках в чесночном соусе. Марк заказал то же самое, не желая своим выбором отличиться от её предпочтений. Официант принёс большую пиалу супа и две пиалы поменьше. Хана разлила суп по пиалам. Суп оказался очень горячим и вкусным.

– Мне бы хватило одного супа, – бросив взгляд по сторонам, сказала Хана.

В помещении других посетителей не оказалось.

– Ресторанчик, однако, не пользуется успехом, – спокойно прокомментировал Марк, согласно кивнув головой, подтверждая, что и ему бы хватило одного супа.

В это время появились три китайца. Пройдя в центральную нишу, они уселись напротив входа. Тот, что сидел в центре, по-хозяйски махнул рукой, громко сказав что-то по-китайски. Официант вырос, как из-под земли, согнувшись, учтиво протянул меню, торопливо заговорил. По его подобострастному виду было понятно – пришёл важный человек. Хане не понравилась обстановка, и она сказала об этом Марку. Тот, увлечённый поеданием креветок под чесночным соусом с рисом, усердно используя пластиковые палочки, не обратил внимания на её слова, к тому же он не мог видеть трёх молодых парней, поскольку сидел к ним спиной.

Китаец, сидящий в центре, с раздражением несколько раз показал рукой в их сторону, продолжая говорить уже на повышенных тонах, явно заводя себя для активных действий. Хана снова сказала, что им пора уходить, показав глазами в сторону китайцев. Марк повернулся, встретился с пристальным взглядом и замер, осознав положение. Сказать он ничего не успел. Главарь, отодвинув, вернее, почти отбросив в сторону официанта, решительно направился к ним. Хозяин за стойкой громко что-то сказал, пытаясь его утихомирить, но безуспешно. Главарь уже стоял рядом с их столиком. Двое других – на шаг сзади по бокам. Марк поднялся, заговорил на английском, потом на немецком, итальянском, русском и ещё каких-то неведомых языках. Его никто не собирался понимать. Китаец оказался на две головы ниже ростом, но его коренастая фигура, накачанные бицепсы, широкое, крепкое, перекошенное злостью лицо говорили не в пользу хлипкого интеллектуала. Общего языка найти оказалось невозможно. Противник ждал униженных, извиняющихся жестов, сопровождающихся наклонами ниже пояса, заискивающей улыбки. Ему страстно хотелось повысить самооценку, показать окружению силу, запугать и подчинить ещё больше. Если бы Марк понял его психологию, подыграл ему, возможно, на том дело и кончилось бы. Хана поняла это, а также то, что не способна оказать ни помощь Марку, ни сопротивление китайцам. В груди у неё клокотало. Она пыталась вступить в разговор, но главарь даже не посмотрел в её сторону. Марк, выдав запасы своих познаний иностранных языков, замолчал. Главарь, нагло улыбаясь, глумился, показывая своим видом: ну, и это всё, на что ты способен? Марк еле сдерживал себя. Ему хотелось дать обидчику по его наглому лицу. Пальцы невольно сжались в кулаки, губы дрожали, он тяжело дышал. Главарь подставил свою щеку, хохоча, явно провоцируя на первый удар для большего разогрева. Марк спрятал руки за спину. Показал Хане глазами на выход. Хана послушно попятилась к двери. Не успел Марк повернуться, как получил мощный удар в скулу. Он не сумел удержаться на ногах и упал, больно ударившись головой. Двое пособников подхватили Марка, поставили на ноги. На щеке кровоточила ссадина. Марк приложил ладонь, посмотрел на кровь, неуклюже ударил обидчика кулаком в живот. Тот даже не ойкнул. Последовал второй, ещё более сильный удар. «Не смейте! Какое вы имеете право? Он же вам ничего не сделал!» – закричала Хана. И в эту трагическую минуту неожиданно появилась Антонина с карликовым бульдогом на руках. Оценив ситуацию, она без разговоров молниеносным движением вырубила главаря. Двое сподвижников тут же вступили в драку. По стремительной атаке сразу можно было составить представление об отличной подготовке занимающихся не один год боевыми искусствами парней. Завязалась драка. Хулиганы пустили в ход ножи. Марк, придя в себя, пытался помочь Антонине, но его снова ударом откинуло в сторону. Вскочил главарь и тут же ринулся в бой. Антонина крикнула Марку: «Уходите!» Тони забился в угол и отчаянно лаял. Драка длилась минуты две. Все трое лежали поверженными. Антонина приказала: «Пошли быстро отсюда». Все трое спокойно вышли на улицу. За ними на своих кривых лапах устремился и карликовый бульдог, успевший каждого из лежащих противников тяпнуть за некоторые мягкие места.

Солнце блеснуло по глазам. Оказавшись в людном месте, они пошли быстро, не оборачиваясь.

Хана не могла поверить своим глазам. Она с обожанием смотрела на Антонину, не находя слов для выражения своих чувств. Марк находился в подобном же состоянии, понимая: ещё немного – и ему не скоро пришлось бы увидеть небо над головой, если бы вообще пришлось.

– Это чудо! Чудо! – наконец опомнившись, заговорила Хана.

– Как это ты? – запинаясь, проговорил Марк.

– Сейчас не время для разглагольствований. У них наверняка есть сообщники. Надо быстрее уходить, пока они не пришли в себя. Недалеко отсюда я оставила машину. С удовольствием вывезу вас отсюда, куда скажете. А пока, пожалуйста, больше ни слова. Не хватало ещё и на улице устроить драку, – не сбавляя шага, быстро говорила Антонина, увлекая за собой друзей.

Машина находилась на верхней стоянке, где парковались новейшие образцы моделей, снабжённых устройством для передвижения по воздуху. Машина впечатлила Марка. Он даже несколько успокоился после недавнего инцидента и, когда они взлетели, издал радостный клич, победно помахав рукой удаляющимся постройкам китайского города.

Через четверть часа Антонина высадила друзей в безопасном месте вблизи от дома Ханы и, сказав, что очень торопится, взмыла в небо, оставив их в изумлённом состоянии, растерянных и абсолютно счастливых.

 

11

Антонина вернулась точно к обеду, припарковалась на площадке справа от дома. Нина с Милой встретили её радостными улыбками. Хозяйка поинтересовалась, понравилась ли ей в действии новая машина.

– О, конечно! Машина замечательная. Спасибо за разрешение пользоваться ею, – поблагодарила Антонина с очаровательной улыбкой. – Мне также нравится ваш дом и ваше удивительное гостеприимство. Когда я подлетала, дом, как мне показалось, изменил свой цвет на ярко-оранжевый. Что бы это могло значить?

– Дом полюбил вас, только и всего. Поэтому я могу вас оставлять надолго без опасений какого-либо характера. Тони также признал вас. Это меня очень радует.

– Я вижу, и в вашем настроении произошли заметные изменения. Практики, рекомендованные мною, начали приносить результат, хотя прошло чуть больше одной недели. Однако процесс преобразования достаточно медленный. Не торопитесь. Практикуйтесь ежедневно, не делая перерывов.

– Спасибо, Антонина! Вы меня возвращаете к жизни в буквальном смысле этого слова. – Нина отпила глоток фруктового сока, с благодарностью посмотрела на Милу. Та улыбнулась в ответ. Тони, с аппетитом покончив со своей порцией сухого корма, занял место у ног Антонины. Верона попросила разрешения убрать посуду и, получив подтверждение, начала складывать на поднос тарелки.

– Мы с Милой хотим ненадолго уехать. Возможно, к ужину не успеем вернуться. Надеюсь, вас не очень обременит одиночество. Мне бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя вполне независимо, наслаждались полной свободой. Это так необходимо для полноценного отдыха, ради которого вы приехали в нашу глухомань. Ой, простите! Не желаете ли поехать с нами? Мне рекомендовали недавно открывшийся ночной клуб «Крик ястреба». Название, правда, не очень. Сразу вспоминается Иосиф Бродский с его знаменитым стихом «Последний крик ястреба». Выбирая название, учредители вряд ли догадывались о значении поэзии в наше время и возникновении возможной ассоциации, – продолжила Нина, вставая из-за стола.

– Благодарю за приглашение. Как-нибудь в другой раз. Право, я пока не готова к проведению времени в столь оглушающих, если не сказать, отупляющих местах, дающих в то же время возможность сбросить накопившееся напряжение. Завтра, с вашего позволения, я продемонстрирую новые упражнения для глубокого внутреннего расслабления. Вы правы, мне хотелось найти место отдыха с минимальным кругом общения. В нашем мире с его грандиозными информационными потоками необходимо уметь полностью отключаться, освобождать мозг от навязчивых повторений, а ещё того лучше – от любых мыслей. В этом может оказать неоценимую помощь медитативная практика. Вы, конечно, слышали о ней. Я же собираюсь открыть вам несколько секретов, помогающих быстрому овладению выхода из тела. Вам не потребуется добиваться этого феноменального состояния годами упорных тренировок.

– Отлично! Но без вас мы с Милой не в состоянии осуществить мало-мальски значительного продвижения.

– Это и понятно. Как говорится: учитель приходит, когда ученик готов. А у меня появились две ученицы. Сразу две. Передавать знания – святая необходимость. Я счастлива исполнить свой долг.

– А мы, – Нина посмотрела на подругу, желая приобщить её к своим словам, – счастливы стать вашими послушными ученицами.

Обменявшись ещё несколькими столь же приятными любезностями, подруги, изобразив бурное сожаление по поводу отказа Антонины разделить с ними увлекательную поездку, попрощавшись и пожелав ей доброго вечера, удалились.

Антонина, помахав им рукой, отдала приказ Вероне не беспокоить её; ужин оставить возле дверей комнаты и поднялась к себе. Едва переступив порог, она прошла в ванную, разделась, сняла маску, аккуратно уложила её в полиэтиленовый мешочек и встала под струи душа. «Наконец я могу стать самим собой», – думал Хумов, отдаваясь крепким струям воды, смывающим образ женщины. Неделю и три дня он мучительно думал о случае, занесшем его в дом гениального программиста Майкла, понимая волшебную закономерность встреч с людьми для развития интуитивных способностей, для умения развязывать узел судьбы, дарующей опыт принятия единственно правильного решения в той или иной ситуации, дабы не терять в хаосе событий своего пути.

Сегодня после завтрака Нина показала ему недавно приобретённую машину «Селена-33», передав её в пользование гостье в любое время дня и ночи, после чего он пошёл выгуливать Тони. По возвращении у него неожиданно возникло непреодолимое желание опробовать новую модель. Он посмотрел вопросительно на Тони и, получив согласное урчание, совмещенное с радостным подскоком, решительно пошёл к машине. Тони, как и следовало ожидать, первым забрался на переднее сиденье. Хумов пристегнул пса ремнём, нажал на ручку управления, а услышав голос, спрашивающий о направлении следования, неожиданно для себя сказал: в China Town. И машина взмыла в небо.

Вскоре они уже пролетали над китайским городом. Селена-33, запросив место для парковки, пошла на снижение. Хумов, взяв Тони на руки, спустился по внутреннему лифту, вышел на улицу. Он шёл, скорее следуя интуиции, чем из желания познакомиться с китайскими обычаями, атмосферой, архитектурой. Вдруг Хумов начал испытывать странное беспокойство, пошёл быстро, а вскоре побежал. Тони едва успевал за ним, семеня своими кривыми лапами. Люди останавливались, улыбались, уступали дорогу. Некоторые смотрели с любопытством вслед, другие – качали головами, переговаривались, пожимали плечами.

У ресторана под названием «Жёлтая жемчужина» он остановился, не переводя дух, вошёл. Так вот почему он так спешил! Опасность угрожала Хане, и он это почувствовал задолго до того, как это могло случиться. Что ж, можно себя поздравить: у него открылась новая способность.

Прервав яркие воспоминания, Хумов подошёл к письменному столу, сел в удобное кресло, в который раз изучая странную схему, похожую на карту, хотя в его мозгу она давно отпечаталась, как доски у мастера по шахматам, дающего сеанс одновременной игры на двадцати досках. При надобности – Хумов в этом не сомневался – он бы запомнил все ходы и на большем количестве досок. А с этими разноцветными линиями у него почему-то не складывалось. Красные, синие, зелёные, белые, жёлтые, оранжевые линии переплеталась, разбегались в стороны, снова соединялись. Понять закономерность, найти код для раскрытия загадки не представлялось возможным. Для какого послания, кому и зачем гениальный программист Майкл предназначал свою мысль, поместив её в столешнице для расшифровки? Наверняка это очень важная информация. Но как её извлечь? «Сезам, открой дверь, – невольно прошептал он и вдруг ощутил тёплый бок Тони у правой ноги. – Что, друг? Скучаешь? Ну иди ко мне», – он поднял собаку, усадил на колени. Тот начал радостно тыкать мордой в шею, лизать подбородок, щёки, норовя попасть в губы. В приливе собачьей нежности Тони по руке взобрался на стол, загородив обзор, повизгивая, подрагивая тельцем. Хумов передвинул пса на край стола. Тони тут же бросился к нему. Столешница под лапами собаки засветилась. Хумов, схватив в охапку карликового бульдога и посадив его снова на колени, замер от удивления. На него смотрели умные, проницательные глаза Майкла. Что это был Майкл, он не сомневался. Майкл смотрел на него и ничего не говорил. Тогда заговорил Хумов:

– Майкл! Я знаю – это ты. Знаю, что ты меня ждал. Меня или кого-то другого, способного понять тебя, равного тебе по интеллекту. Я не очень хороший программист. На уровне выпускника рядового колледжа. Увы! Поэтому не могу тягаться с тобой и заранее склоняю голову перед твоей гениальностью. И всё же я буду стараться разгадать твоё послание, чего бы мне это ни стоило, так как чувствую: тебе нужна помощь. Чувствую всем своим нутром – нутром профессионального спасателя, натренированного с раннего детства для спасения человека в земных и внеземных условиях существования. И без ложной скромности скажу тебе, что волей судьбы, обстоятельств и моих титанических усилий я стал лучшим, вернее, самым лучшим специалистом, когда-либо выпущенным из учебного заведения на Земле. Меня готовили для работы на Марсе. Тебе покажется странным, невероятным, зачеркивающим моё предыдущее бахвальство, но я с позором провалил последний экзамен. С позором для моих товарищей по учёбе, но не для себя. Я отказался говорить таким образом, каким от меня требовалось. Это произошло неожиданно, под влиянием девушки. Её зовут Хана. Она – самая замечательная девушка во всём мире. И всё же я благодаря моим установкам и ежедневным тренировкам смог избавить её от опасности общения со мной. Майкл! Ты слышишь меня? Я не менее одинок, чем ты, отдавший всего себя на сотворение умных машин, превосходящих человека в тысячи и тысячи раз. Для этого надо иметь сильную волю, равную уму, иметь гениальное мышление. Кстати, о гениальности мышления. Ты знаешь, насколько важно правильно мыслить. Не по шаблонам, навязываемым нам социумом, домашним и не домашним воспитанием, всей этой тухлятиной, от которой тошнит. Стоит огромного труда очищать свой мозг от навязчивых стереотипов – усреднённой модели поведения в обществе, отупляющей, лишающей думать. Да! Правильно думать и правильно оценивать ситуацию. Думать вообще-то тяжело, даже очень. Пребывать в расслабленно-спокойном состоянии, ловя, как говорится, кайф, – самое простое и лёгкое занятие. Вернее, это состояние даже нельзя назвать занятием. Оно подобно отдыхающей кошке, собаке, змее, наконец. К чему это я? Хотя тебе понятно. Нас, отдающих себя познанию, нас, желающих превзойти саму человеческую природу, вступив с ней в схватку не на жизнь, а на смерть, остаётся всё меньше и меньше. Люди, привыкшие к комфорту, к тому, что машины за них решают проблемы, избавляют от физического и умственного труда, постепенно превращаются в некотором роде в недоразвившихся детей, как это ни печально, перестают решать насущные задачи, прогнозировать будущее, заботиться о сохранности Земли. И в этих условиях спасатели обязаны всеми силами предохранять их от гибели. Мне иногда кажется, что цивилизация стоит на пороге самоуничтожения. В эти минуты я думаю о вреде гениев-одиночек, делающих открытия, будь то открытие атомной энергии, теория относительности, генетические манипуляции, нанотехнологии, всеобщая компьютеризация и так далее. Мои мысли приходят в противоречие с законами развития. Но есть же высший суд. Вселенная рождается и умирает, вновь рождается и снова умирает, если этому верить на все сто процентов. Нас же учили не верить на все сто процентов. Я и сейчас нахожусь в поиске. Время от времени на меня накатывает тоска, знаешь, такая невыносимая тоска, и все краски меркнут. И жизнь мне тогда кажется мелкой, глупой шуткой. Понимаю твоё удивление и вижу твою улыбку. Ты скажешь, что это проблема роста. Хм. Читал об этом. Люди так много говорят и так много пишут, с ума сойти! Найти сочувствие, понимание своей проблемы в Интернете практически невозможно. Иногда разве набредёшь… Чуть легче становится. Вот послушай.

Смысл жизни, по уверению философов, в том, чтобы духовно возвыситься, воспарить над самим собой. Существуют различные практики для достижения этой цели. Наполняемость любовью – одна из них. Конкретизация из общего в единичное, наделяемое своими представлениями о божественности, иными словами, обожествляя объект. Фактически, перенося свойства своих достоинств и своих представлений об оных на предмет, вызывающий любовь, мы возносимся, вознося другого, стирая грани различения, оставляя захватывающее чувство единения себя с другим, преодолевая таким образом не только чувство заброшенности в мир материи, но и находя взаимный выход развоплощения в любовных токах надмирности, освежая и напитывая своё высшее «Я» силами для выполнения предназначения.

Ты знаешь, что такое испытывать душевную пустоту? Конечно, знаешь. Раскрывается бездна. Бездна под ногами. Пока ты над ней. Пока тебя держит невидимый поток воздуха. Пока… Зацепиться же не за что. Ни одна мысль не даёт опоры. Ты словно, проваливаешься, падаешь, скатываешься в хаос неразберихи. Такое случается от перенапряжения, сильнейшей усталости после изнурительных тренировок. С тобой такое должно тоже происходить. Уверен. Ты будешь удивлён, услышав, что я тебя хорошо знаю. Даже лучше понимаю, чем себя. Удивлён? Мне Нина о тебе много рассказала. Я смотрел в её глаза, держал её за левое запястье и постепенно всё отчётливее и отчётливее начинал ощущать твоё присутствие. Тогда я понял, почувствовал нашу близость, близость наших душ. Если бы у меня был брат, то он должен был быть таким, как ты. Родство душ бывает и не по крови. Даже чаще не по крови. Я уверен: мои слова до тебя обязательно дойдут, избавят тебя от тотального одиночества, в которое ты погрузил себя сознательно, стремясь построить из себя сверхчеловека. Я не оговорился. Именно построить. Ницше этого не понял. Ему хотелось превзойти себя, превзойти человеческие слабости. Думая о себе таким образом, он становился увереннее, сильнее. Ему не удалось победить свои чувства, победить своё тело, не желающее подчиняться его перегруженному знаниями, размышлениями уму. Чувства и разум хотели не одного и того же, жили каждый по своим законам. Скорее, тело – вместилище чувств – жило по своим законам, отказываясь подчиняться уму – вместилищу словесного самовыражения, рабу словесных конструкций. Вопрос состоит в том, насколько правдиво, истинно словесное выражение чувств и желаний, представлений о правде и лжи, о добре и зле, о совести, морали, о своём предназначении, угаданном или внушённом, о вере в высшие силы или неверии в них. Само мышление вызывает почтение, удивление, восхищение. Каким образом наш мозг сотворяет мысли? Древние философы задавались подобными вопросами, и многому мы продолжаем у них учиться. И всё же функции нашего мозга остаются непонятыми и по сей день, хотя компьютерные программы стремятся техническим путём воспроизвести работу мозга. Тебе это известно, как никому другому. Человек настолько силён, насколько и слаб. Прости, вспомнилось моё первое детское стихотворение:

Знаешь, мне уже тогда казалось: я – мал, но я велик, как сама Вселенная. Не знаю почему. Уверен – с тобой тоже такое было. Ты тоже рано почувствовал связь всего со всем. Такое не у каждого бывает? Мне всегда казалось – над этим каждый человек рано или поздно задумывается. Майкл, ты молчишь? Знаю, уверен: мой разговор с тобой – не в одну сторону. Ты мне ответишь! Рано или поздно до тебя дойдут мои слова. Сейчас, находясь за миллионы километров, ты слышишь меня. Начала работать твоя уникальная программа. Мне так легко тебе говорить о себе. Ни перед кем за всю свою жизнь я не открывался, всегда чувствовал себя человеком в футляре. Помнишь у Чехова? Когда читал рассказ, улыбался, думал – про меня написано. Нам предписано держать себя, словно в броне: чувства – на завязочку, тело – не чувствует боли. Нас специально тренировали на устойчивость к болевым ощущениям, учили перевоплощаться, развивая одновременно такое чувство, как сочувствие, обучали перенесению эмоционального состояния другого человека на себя, тем самым становясь другим, начиная мыслить с позиции другого.

Видишь сколько сложных и разных вещей мне пришлось освоить пред тем, как волей случая мне было предписано встретиться с твоей проблемой. Ты даже Тони, любимую собаку, с собой не взял. Отправился в одиночестве в космическое путешествие. Почему? Испытать себя? В тиши длительного полёта совершить новые открытия? Зачем? Человечеству эти открытия не нужны. Оно прекрасно обходится и без них и обошлось бы, оставаясь жить в пещерах, что однозначно лучше для природы и будущих поколений. Ты не согласен? Не лучше? Ты прав. Не лучше. Да и о чём говорить, когда всегда находились и будут находиться те, кто движет прогресс не из корыстных побуждений, не из желания отхватить лакомый кусок, а из-за огромной потребности делать открытия. Такой человек жаждет этого по причине самоудовлетворения своей деятельностью, от которой зависит его счастье – счастье человека, обладающего сокровищем – развитым, охочим до учёбы, до познания мозгом, алчущим открывать неизведанное. Таких не много, жалкие единицы. Они всегда были гонимы, не поняты, имели тяжёлые судьбы, если не сказать – трагические.

Майкл, ты меня восхищаешь! Решиться на такое мог только сильный человек, я бы даже сказал – сверхчеловек. Ну или человек, утративший чувство реальности, чего я не могу даже на мгновение предположить по отношению к тебе.

В детстве мне очень хотелось встретить такого человека, как ты. Может, потому, что я ничего не знаю о своих родителях, никогда не видел отца. Мне всегда хотелось иметь настоящего друга. Ты скажешь, что в наше время, время тотальной индивидуализации, замкнутости на личное «Я», моё желание можно отнести к немыслимой роскоши. Пусть будет так. Однако поверь мне на слово. Для тебя я смог бы стать твоим вторым «Я». Не пугайся. Ты бы даже не догадывался об этом. Знаю, как тяготит чувство невозможности ответить тем же в силу нехватки энергии, постоянно расходуемой на сложнейшие мыслительные процессы. Мне и самому, возможно, приходилось бы испытывать дефицит энергии, но это не означало бы моего отказа от дружбы. Ты знаешь, если бы не Хана, я в данное время, получив распределение, находился бы в межпланетном полёте. Мне этого так хотелось с детства, с тех пор, когда нам начали показывать фильмы про освоение космоса. Ещё тогда я страстно загорелся желанием отправиться в космический полёт. Мы с ребятами только об этом и говорили. Зациклив на этой мечте, нас начали готовить по специальности – спасатель… Тренировки оказались изнуряющими. Использовались отработанные и новейшие методики. Развитие предполагалось разностороннее. Я старался, как никто, боясь оказаться непригодным. И вот из-за девушки с небесного цвета глазами и золотистыми волосами цвета спелой ржи моя мечта оказалась невыполнимой, и, как это ни покажется странным, я нисколько не жалею об этом. Единственное отягчающее душу обстоятельство – это моё беспокойство за неё. Мне необходимо защищать Хану от опасностей. Не подумай чего, Майкл. Чувство ответственности нам прививали с детства. Мне хочется оберегать эту девушку от возможных неприятностей, хочется сохранить её чистую, светлую душу. И я не могу этого делать. Контакт со мной принесёт ей много проблем, от которых я не в силах буду её оградить. Вот почему я оказался в твоём доме, в твоей комнате, вернее, однокомнатном блоке, удачно спланированном тобой. Меня ищут, Майкл. Хана сделала мне несколько масок. И теперь я предстаю перед твоей женой в образе Антонины, обучаю её и её подругу Милу технике овладения чувствами. Нина после твоего неожиданного отлёта на Марс заболела. Она всю себя сконцентрировала на любви к тебе, Майкл. Ты же знаешь, как тяжело перенести разлуку с любимым человеком. Твоя жена очень страдает. Я пытаюсь ей помочь. Она ждёт тебя. Ждёт, как Пенелопа Одиссея.

Майкл! Слышишь меня? Откликнись! Ты нуждаешься в помощи. Поверь: никто, кроме меня, тебе не сможет помочь. Никто так не подготовлен, никто так не желает тебе помочь, как я. Ты нужен здесь, на Земле. Твоя гениальность необходима землянам. Я смогу помочь тебе. Ты же понимаешь: не могу я выразить словами неуловимое, относящееся к сущему. Мои слова – жалкий оттиск мыслей, дающих возможность хоть каким-то образом упорядочить отношение моего сознания к моменту, в каковом оно пребывает. А это отношение теснейшим образом связано с объёмом знаний, полученных от мыслительных восприятий с оценочной чувственной наклонностью к тому предмету, который наиболее востребован в данный момент времени. Мыслечувственная сфера неустойчива, стирается, видоизменяется постоянно и неуклонно, не давая предметно оформиться, стать знаком, символом. Впрочем, символы нам достались даром, и мы ими так и не научены пользоваться в должной мере. Наша же тяга к познанию есть не что иное, как стремление узреть истину, дорасти до неё, предполагая, что истина и есть сущее, его некоторая проявленность в бытии, через неё нам хочется приобщиться к предполагаемой, предчувственной, сокрытой тайне. Для компьютера любой сложности не возникнет подобной потребности, хотя я не исключаю возможности нахождения в умной машине друга, не менее преданного, чем собака.

И долго ещё Хумов разговаривал с Майклом в надежде получить ответ. Ответа так и не последовало.

 

12

В ожидании приёма своего непосредственного начальника Александра Евгеньевича Галунова Виктор Арнольдович бездумно читал выплывающие тексты, скользя глазами по строчкам, перескакивая с одного абзаца на другой в произвольном порядке.

«Эхо космических глубин из сердцевины знания зазвучало тремором женского начала в проявленной и избранной судьбе, проникнутой дальностью возгоревшейся звездой ярчайшей наперекор немому постоянству – НИЧТО».

«Отринут всякий путь, как память о возврате, внутренний кристалл в алмаз не превращён, и снова в этот мир – гранить отвагой опыт, чтоб превратить в алмаз пылающий кристалл».

«Выше восторга – покой понимания обречённости полной, и всё же творение нового, равного духу прозрения для умаленья земного в осознании нужности слово творения в зыбкости маревой – след оставляя, для радостной пользы прочтенья другим в пространстве далёких времён».

И тому подобную философско-поэтическую заумь. Приёмная представляла собой небольшую комнату без единого окна. Совершенно пустые стены мерцали приглушённым светом. Вокруг располагались мягкие кресла. Используя кнопки на подлокотниках, ожидающий мог принять более удобную позу, а то и вытянуться во весь рост, отдохнуть, слушая расслабляющую музыку. Мерцающие стенки могли служить экранами для просмотра видеозаписей, прямого обращения к начальнику, последних новостей и многого другого, необходимого в той или иной ситуации.

Виктор Арнольдович приехал за полчаса до назначенного времени и теперь нервничал в ожидании, как предполагал, неприятного разговора. Время от времени он сильно сжимал пальцы рук. Лёгкое покалывание предупреждало о недостаточном поступлении крови. Тогда Смаков начинал потирать руки, не отрывая глаз от экрана, на котором продолжали мелькать строки:

«В минуты безрадостного настроения, когда посещает мысль о смерти, наползает пустота, поглощая тайну бытия, вызывая чувство одиночества. Такие минуты, часы, дни случаются у каждого. Надо всегда помнить: ты не одинок – ты каждый миг в единстве с целым, Богом данным. Вспоминайте строки: кто мы? Откуда ветер? Откуда звон колоколов? Зов вечности, возможно, вечен. Его понять можно без слов».

Виктор Арнольдович, усмехнулся, пролистал дальше, стараясь сосредоточиться на тексте.

«Когда человек теряет доверие к другу, что-то с ним не в порядке, даже если вокруг слишком много непорядочных людей.

Если друг оставляет тебя в болезни, беде или когда тебе нужна срочная помощь, ты напрасно думал, что у тебя есть друг.

Настоящий друг никогда не поставит свои интересы выше твоих.

Для каждого в жизни наступает момент проверить дружбу на прочность.

В спорной ситуации мы скорее готовы винить друга, чем себя.

Потерять друга – всё равно что потерять часть своего сердца.

Потеря друга ввергает в одиночество, из которого уже не выбраться.

Приятелей – много, но друг – один.

Не на пустом месте зарождается недоверие к другу, но в голове твоей.

Один друг всегда более зависит от другого, ибо более ценит дружбу.

Совместный бизнес часто разрушает самую крепкую дружбу.

Настоящая дружба с годами только крепнет».

Вошел Малкин, молча кивнул, сел поодаль, уставился в своё электронное устройство. По тому, как тот время от времени двигал ногами, Виктор Арнольдович определил: нервничает; ему стало несколько спокойнее.

Ровно в назначенное время включилась видеосвязь. На противоположной стенке появился начальник. Смаков с Малкиным вскочили, вытянулись по стойке смирно. Некоторое время Галунов переводил взгляд с одного подчинённого на другого, затем кивком предложил сесть, после чего начал длинный монолог. Сначала Александр Евгеньевич их долго распекал за неумение оперативно действовать, наконец перешёл к делу, заговорив жёстким тоном:

– В то время, когда численность населения растёт в прогрессивном темпе и нам необходимо транспортировать большое количество людей на Марс, осваивать другие планеты, здесь, на родной Земле, теряется лучший спасатель и вы не можете его обнаружить, а ведь это выглядит не больше не меньше как сознательным уклонением от своих прямых обязанностей. Я внимательно рассмотрел ваши докладные и нашёл, что вы недостаточно серьёзно подошли к делу. Есть ли у вас какие-то новые сведения о спасателе № 232? – задал, глядя в упор, вопрос Галунов.

Малкин растерянно посмотрел на Виктора Арнольдовича. Оба, снова вскочив, отрицательно покачали головами.

– Сидите, сидите, – подтвердил жестом руки приказ Галунов, продолжая: – Не удалось ли найти того героя, который обезвредил двух террористов и скрылся в неизвестном направлении?

Смаков с Малкиным, и на этот раз вскочив, отрицательно замотали головами. Не давая им произнести ни слова, Александр Евгеньевич продолжал:

– Сидите, сидите! Так проще воспринять моё сообщение. Пусть оно не покажется странным. Вы и сами знаете или догадываетесь, какие действия вам следовало бы предпринять, без моих распоряжений. Мне даже неловко высказывать их вслух. И всё же придётся озвучить: приказываю приложить все возможные и невозможные усилия, все возможные и невозможные средства для возвращения в строй лучшего спасателя. Повторяю: для возвращения в строй! Вы свободны.

Подчинённые поднялись, щёлкнули каблуками. Экран погас. Оба, не оглядываясь, торопливо вышли, молча проследовали по нескончаемо длинному коридору, освещённому тусклыми лампами, вделанными в стены с обеих сторон. Каждый озадачился, понимая серьёзность их вызова к самому Галунову.

 

13

Всё свободное время Хана теперь проводила с Марком. Они гуляли в парке, бродили по улицам, подолгу засиживались в кафе. Так или иначе, разговоры всегда сводились к Антонине. Хане казалось, что это она переводит разговор, но на самом деле это незаметно делал Марк, наблюдая, как оживлялась Хана при этом. Часто их тянуло за город. Им хотелось в уединении на природе расслабиться, заняться практическими упражнениями по телепатии, преподанными Антониной в то счастливое, славное время, когда они наслаждались совместным общением.

Однажды они приехали в Княжеское. Отдалённый посёлок, со всех сторон окружённый лесным массивом, чистый воздух, полупустые улицы сделали это место одним из любимых, и они стали навещать Княжеское ежедневно.

И вот в один из таких приездов они неожиданно увидели молодую девушку, прогуливающуюся с собакой. Они не решились подойти, увидев, что та торопливо свернула в переулок. Хана и Марк последовали за ней, но никого не увидели. Улочка оказалась пустой. Возможно, девушка успела войти в ближайший дом. Хана с Марком переглянулись, но не проронили ни слова…

Возвращаясь в город, оба думали об одном: девушка очень похожа на Антонину. Однако они не решались заговорить о потрясающем сходстве. Марк не желал травмировать Хану, понимая её тоску из-за исчезновения Антонины, а Хана молчала, боясь разочарования. Вдруг ей показалось?

И всё же на следующей день, когда они снова встретились с девушкой, на этот раз ещё быстрее исчезнувшей, Хана предложила купить телескоп для наблюдения за улицей и поискать комнатку в домах напротив за разумные деньги. Марк тут же согласился, взяв расходы на себя. Купив небольшой телескоп, они устремились в Княжеское и, облюбовав приемлемые для наблюдения дома, начали вести переговоры по снятию комнаты с выходом окон на нужную для наблюдения улицу. В первом, самом удобном для наблюдения доме они получили отказ. С ними разговаривал мужчина весьма почтенного возраста, седой, как лунь, худой, высокий, интеллигентного вида. Он сказал с извиняющейся улыбкой, что ему необходим покой. Хана сразу огорчилась и пала духом. Марк её поддержал дружеской улыбкой, заверив, что удача впереди. Второй дом выглядел ещё солидней первого. Надежда таяла облаком в небе. Дверь открыл робот. На просьбу сдать комнату ответа не последовало. Программа не предусматривала подобный случай, и робот продолжал любезно улыбаться, повторяя одну и ту же фразу: «Извините, я не могу вести с вами длительные разговоры. Дом находится под охраной, снабжён круговым наблюдением. Желаю вам хорошего дня».

– Мог бы дверь не открывать, – с разочарованием в голосе проговорила Хана, когда они отошли на значительное расстояние.

– И то верно. Хиленький робот. Устаревшая система. Хозяева не очень-то большой достаток имеют. Этого робота давно пора заменить.

– Возможно, они привязались к нему. Вот и не хотят заменять.

– Думаю, ты права. Большинству людей привычка мешает улучшить качество жизни.

Хана согласно кивнула, поправила на плече рюкзак, устало улыбнулась. Она явно начинала нервничать, что не укрылось от влюблённого Марка, и он попробовал приободрить её.

– Впереди у нас ещё дом, последний. Из других домов бессмысленно вести наблюдение. Правда, у нас есть и запасной вариант.

– Интересно узнать какой? – приободрилась Хана.

– Пока не скажу.

– Ну пожалуйста! Я умираю от любопытства.

– Вариант, прямо скажу, не совсем, но как и всё в нашей жизни. Главное – каждый раз придумывать выход, создавать маячок впереди, маленькую надежду. Тогда легче сохранить бесценное здоровье. Ведь всегда есть шаг вперёд, выход, возможно, и вход в неизвестную систему, созданную нашими вымыслами.

– Да. Ты прав. Будем терпеливы, – согласилась Хана.

В это время они подошли к последнему удобному для наблюдения дому, выглядевшему вовсе непрезентабельно: двухэтажный, с мансардой, вытянутый вверх, стиснутый с двух сторон другими домами, он казался странной ошибкой среди других, помпезных домов и всё же держался с достоинством благодаря ухоженности и какой-то подкупающей изысканности. Вид из его окон открывал незначительную часть улицы, и всё же наблюдение было возможным, давало шанс.

Марк нажал на кнопку переговорного устройства. Хана услышала гулкие удары сердца. Лёгкая краска залила её лицо. Неожиданно появилась маленькая сухонькая женщина неопределённого возраста в роскошном пеньюаре. «Всё пропало. Слуги в виде робота не существует. Отказ» – мелькнула мысль, и Хана даже отступила за спину Марка, безнадёжно махнув рукой.

Женщина выслушала просьбу, кивая головой, улыбнулась и приятным голосом спросила, смогут ли они заплатить вперёд за трое суток. Хана тут же, сделав решительный шаг из-за спины, поспешно сказала: «Не беспокойтесь. Заплатим!» На что хозяйка, всё так же улыбаясь, дала согласие. Хана внесла уточнение, сказав, что им нужна комната с окнами, выходящими на улицу. Женщина пожала плечами, кивнула головой, приглашая следовать за ней.

– Вот, – проговорила она, вводя их в огромную гостиную, – все окна выходят на улицу. Второй этаж сдать не могу. Там моя спальня, кабинет, кабинет моего мужа. Он в отъезде, но скоро должен вернуться. Как вы видите, комната огромная. Здесь три дивана. Все три раскладываются. Постельное бельё принесёт мой слуга. Зовите его Овен. Робот старенький, но я к нему привыкла. Правда, он очень надоедлив, поэтому я предпочитаю его отключать. Теперь об оплате. Только наличкой. Я не признаю карточную систему. Не потому, что избегаю налогов, просто реальные бумажки надёжнее. Это моя слабость. Вернее, привычка далёких юных дней. Деньги вперёд. Утренний кофе с булочкой входят в сумму оплаты. Меня устраивает ваш короткий срок пребывания. Если вернётся муж, мне придётся вам сразу отказать. Кроме того, он не должен догадаться о вашем присутствии. Поэтому, как только я узнаю о его возвращении, днём ли, ночью, вы должны будете сразу покинуть помещение и никогда больше здесь не появляться. Считаю, вам сильно повезло. Если бы мой муж не уехал, я не смогла бы вам помочь.

– Да, да! Нам очень сильно повезло. Мы изучаем некоторые явления разложения спектра солнечного излучения, меняющегося в течение дня. Телескоп – наш помощник. Пусть это вас и вашего робота не смущает. Надеюсь, нас не будут беспокоить? – произнёс внушительным тоном Марк, доставая деньги.

– Ни в коем случае! – увидев внушительную сумму заверила хозяйка, наконец представившись: – Эльза.

– Меня зовут Хана, а это мой друг Марк, – быстро проговорила Хана, которой начала надоедать излишняя многословность Эльзы. – Нам нужно как можно быстрее начать изучение трансфокусирования среды в усиленном потоке электромагнитных излучений в аспекте влияния переходящих волнозвуковых сигналов и их влияния на чёткость изобразительных объектов в период светового перепада в зависимости от силы солнечного излучения.

Марк с удивлением посмотрел на Хану, но ничего не сказал. Эльза во время высказывания абракадабры вежливо улыбалась, кивая головой. Поняла ли она, о чём речь, трудно сказать, но, приняв деньги, протянутые Марком, быстро удалилась, не произнеся больше ни слова.

– Уф, наконец-то. Даже не ожидала. Вот повезло. Не могу поверить, – Хана плюхнулась на диван, захлопала в ладоши.

– Я тоже отчаялся. Но не стоит терять драгоценное время, – весело бросил Марк, доставая из рюкзака прибор для наблюдения. Хана подошла к окну.

– А ты знаешь, вполне удачный обзор. Как раз сюда свернул объект наблюдения. Мы шли достаточно быстро, так что она не могла успеть перейти на другую сторону, а значит, под нашим наблюдением оказалась именно интересующая нас сторона улицы. Я сомневаюсь, что это Антонина, но это у нас пока единственная ниточка, дающая возможность найти её.

За дверью послышался голос Овена с просьбой разрешить войти.

– Да, да, пожалуйста, входи, – проговорила Хана, всё ещё не отходя от окна.

Вошёл Овен, толкая перед собой тележку.

– Дорогие гости Марк и Хана, – проговорил он электронным голосом с некоторыми оттенками имитации приязни, – куда прикажете положить постельное бельё?

Хана оглянулась и, выбрав диваны на самом отдалённом расстоянии друг от друга, отдала распоряжение. Робот аккуратно разложил бельё на указанные места, монотонно продолжил:

– Кухня, снабжена системой заказов, душевые и ванные комнаты – программированием температуры, напора воды. Там же стоит аппарат для определения ваших психофизических показателей с последующей рекомендацией уровня нагрузки, рациона питания, необходимых биодобавок. Пользование аппаратом за дополнительную плату. Заказ на питание вы можете произвести через меня. Эльза останется на время вашего пребывания на втором этаже, так что чувствуйте себя совершенно свободно. У неё там своя кухня, всё необходимое. Пока вы здесь, Эльза не будет пользоваться главным входом. Спасибо за ваше желание стать гостями этого дома. Если я буду нужен, пользуйтесь, пожалуйста, пультом, который найдёте справа от двери, – робот на всякий случай показал нахождение пульта, попросил разрешения удалиться и, получив его, покинул комнату.

Хана огляделась. Комната ей понравилась своим простором, домашним уютом, чистотой. Она подошла к двери, прикоснулась к пульту, висевшему над ажурной пластиковой полочкой, покрашенной под красное дерево, вздохнула. Тревога, поселившаяся в сердце, не покидала её.

 

14

Хумов, конечно же, сразу узнал своих друзей, когда, как обычно, вывел Тони на прогулку. Его обеспокоила незапланированная встреча. Во-первых, он ещё раз удостоверился в своих чувствах к Хане, поняв, что любит эту девушку и готов всем пожертвовать ради неё. Во-вторых, Марк, влюблённый в Хану, в любую минуту может удалить его как соперника, выдав место пребывания. И он прекратил свои прогулки по улице, заменив их прогулками с заднего двора по тропинке, уводящей прямо в лес. Кроме того, он начал серьёзно подумывать о смене своего местонахождения, несмотря на гостеприимство очаровательной Нины и длительные беседы, уходящие далеко за полночь, с Майклом, вернее, с его компьютерной копией, которые доставляли ему большое удовольствие ввиду некой общности взглядов, интересов, увлечённости техническими возможностями. Найдя в Майкле надёжного, понимающего друга, он очень не хотел с ним расставаться. Что касается Милы и Нины, то за них он перестал беспокоиться. Информация, переданная во время практик, делала обеих весьма и весьма защищёнными от различных неблагоприятных влияний как со стороны окружающих, так вследствие улучшения понимания своих внутренних процессов, изменений психики, умения путём преподанных методик приводить себя в адекватное состояние, характеризующееся трезвым взглядом на окружающую действительность. Да и вообще Хумов начал чувствовать необходимость перемен. Вернее, сами перемены начинали, витая в пространстве, активно сообщать о себе всевозможными предостережениями внешнего и внутреннего характера.

Как всегда, после ужина, он провёл очередное занятие с хозяйкой дома и её подругой, которая с радостью поселилась в доме Нины под предлогом необходимости получать ценные знания от Антонины.

Вернувшись с Тони после прогулки, Хумов, первым делом проверил, есть ли в миске вода для собаки, после чего сразу же вошёл в контакт с Майклом. На этот раз тот оказался весьма серьёзно настроенным и с тревогой сообщил, что на него началась «охота».

– Спасибо, друг! Два дня назад я увидел своих знакомых, – проговорил Хумов, несколько встревоженным голосом.

– Знакомых? – перебил его голос Майкла.

– Вернее будет сказать, девушку, которая спасла мне жизнь, и парня, – он замялся, подбирая слова.

– И Марка. В нём ты не очень уверен. Ведь так?

Хумова давно перестала удивлять крайняя осведомлённость Майкла во всём, что бы то ни было, и он тут же согласился, даже кивнул головой, не предполагая ответной реакции на своё непроизвольное движение и снова ошибся. Голос Майкла потеплел, приобретая почти ласковую окраску.

– Вижу, вижу. Тебе не надо объяснять, насколько опасен этот парень, по уши влюблённый в твою девушку.

– Что ты этим хочешь сказать? – голос Хумова сорвался на хрип от перехвата дыхания.

– Хана тебя любит. Только и всего.

– Откуда тебе это известно? – чуть не вскрикнул Хумов, но вовремя сдержался. Несмотря на это, Тони для порядка несколько раз тявкнул, заскулил и для большего выражения своих чувств завилял хвостиком.

– Похоже, я тебе недостаточно ясно объяснил про свою уникальную систему, созданную мной в результате многолетней работы с внедрением компьютерных молекулярных систем совместно с нанотехнологией. Это меня и погубило. Информация каким-то образом проникла к некоторой, не буду называть, организации. Они начали меня преследовать. Я отлично понимал свою ответственность за цивилизацию и планету в целом и решил самоустраниться. О тебе я тогда уже знал, просканировав тысячи молодых людей на гениальность.

– Какая гениальность? Это невозможно! Даже при моих способностях я не в состоянии сделать и тысячной доли того, что сделал ты.

– Это хорошо. Очень хорошо! Твоё искреннее удивление говорит больше, чем ты бы мог выразить словами. Обострённая чувствительность – это ещё не всё. Многое, но не всё. Я тоже не обольщаюсь. Мои успехи – малая толика того возможного, невероятного, глобального доступного в будущем нашей цивилизации. Математика, кибернетика, нанотехнологии и как основа – этика. Пока люди не станут достойны, не изживут своих дурных наклонностей, нельзя им давать в руки мои открытия. Я в этом уверен и виню себя за слишком великие усилия, предпринятые мной. Ну да ладно. Это лирика. А теперь серьёзно. Марк уже сделал своё дело. Ранним утром тебя собираются взять. Вертолёты готовы взлететь, ждут приказа. У тебя не осталось выхода.

– Выход есть всегда! – громко сказал Хумов.

– Да, конечно. Ты прав. Тебе предстоит решиться, – голос Майкла стал тише.

– Про Марка я не догадывался – знал.

– Не предпринимал мер из-за Ханы? Тебе хотелось её увидеть. Мне это понятно. И всё же тебе стоит задать важный для тебя вопрос.

– Майкл, считай, я его уже задал.

– Отлично. Через двадцать две минуты тебе придётся покинуть дом.

– Я это и без тебя понимаю. Но куда? Куда мне держать путь? Они, как я понимаю, перекрыли все возможные и не возможные выходы. Мышь не проскочит.

– У меня есть предложение.

– Слушаю.

– Быстро собираешься, берёшь в охапку Тони, следуешь его указаниям.

– Указаниям Тони? – Хумов невольно хмыкнул.

– Да. Под ошейником у собаки микрокомпьютерная система, имеющая прямую связь со мной. Вы идёте по тропинке, ведущей от заднего двора. По ней вы в последнее время гуляли, дальше всё очень просто. В тридцати минутах ходьбы укрыт космический корабль на четыре места, плюс для Тони.

– Майкл, ты предполагаешь возможность… – Хумов замялся, – Ханы?

– С чего ты взял?

– Количество мест в корабле…

– Почему бы нет? Она как раз гуляет совсем недалеко. Марк ещё вчера уехал. Хана обладает некоторыми телепатическими способностями. Она чувствует, что тебе грозит опасность, страдает, желает быть рядом. Ты согласен лететь?

– Если всё так, как ты говоришь.

– Хана подозревает Марка и хочет тебя предупредить. Вернее, она думает предложить тебе вместе покинуть Землю с помощью магического шарика, подаренного тебе Синелой за освобождение её и её народа.

– Ты и об этом знаешь? Невероятно. Волшебник! Майкл, ты – волшебник.

– Никакой не волшебник. Просто учусь. Поторопись. Мне нужна твоя помощь. Ты же спасатель. Вы доберётесь быстрее, чем ты думаешь. Система корабля снабжена самой мощной компьютерной системой, благодаря которой есть возможность пользоваться как гравитоспиревидными энергетическими потоками, проще говоря, спиральными, так и потоками планерного вращения, но об этом не сейчас. Тебе решать. Прости, Хумов-Антонина-Антон, но решение исключительно за тобой. У тебя есть ещё один выход: воспользоваться магическим шариком.

Тони завертелся, прислушался, едва слышно заскулил, спрыгнул с рук, побежал к выходу.

– Иди. Тебя ждёт Хана.

– Хана? – задохнулся Хумов. Его щёки залила краска, губы растянулись в улыбке, делая лицо неотразимо обаятельным.

– Да, да. Хана в сильном волнении.

– Ты думаешь возможным взять её?

– Ты уже решил.

– Думаю, решил ты. А Нина?

– Нина должна дождаться меня.

– Я не уверен, что это будет хорошо для Ханы. Космическое путешествие не для девушки такого возраста.

– Да нет, она вполне готова выдержать. Поторопись. Скоро затарахтят вертолёты, кольцо сужается.

– Хорошо! Ты прав. Я готов. Только оставлю сообщение Нине.

– Жду тебя. Спасибо, друг, за решение.

– Неужели ты мог сомневаться? Я же спасатель! Моё предназначение – приходить на помощь, не заботясь о последствиях.

Тони заскулил и снова чуть слышно тявкнул. Заскрёб лапой в дверь.

Хумов отправил электронное письмо Нине с благодарностью, взгромоздил на плечи рюкзак, подхватил Тони на руки, оглядел прощальным взглядом комнату, бодрым голосом проговорил: «До свидания, Майкл» и вышел из дома.

Едва он проделал несколько шагов, Тони заелозил, соскочил с рук на землю. Хумов вдруг услышал: «Иди за мной. Я покажу тебе ближний путь к кораблю».

После беседы с Майклом молодой человек не удивился как неожиданно заговорившей собаке, так и появившейся из-за кустов Хане.

Вид у неё бы взволнованный. Она срывающимся голосом заговорила:

– Антон! Прости. Я во всём виновата. Вывела их на тебя. Мы с Марком хотели быть снова с тобой. Они за нами следили. Тебе надо срочно уходить.

– Успокойся. Я знаю. Подозревал. Уже улетаю, то есть ухожу.

– Улетаешь? Куда?

– Прости, оговорился.

– В любом случае, улетаешь ты или уходишь, я с тобой. Готова с тобой. Собралась. Видишь – рюкзак за плечами?

– Нет. Это невозможно. Опасно. Я не могу подвергать тебя опасности.

Хана сделала шаг вперёд, положила на плечи Хумова руки, посмотрела внимательно, с нежностью и какой-то детской доверчивостью прижалась губами к его губам, замерла. Хумов услышал гулкие удары сердца. Свои? Девушкины? В голову ударила горячая волна. Хана смущённо отстранилась, едва слышно прошептала:

– А я, если тебе грозит опасность, должна находиться рядом. Понимаешь? Изведусь в неизвестности. Мне лучше находиться с тобой. Легче для моей психики. Понимаешь?

– А как же дедушка? Родители, бабушка?

– Дедушка дал добро! Он меня понял. Понял, что для меня так лучше. Обещал поговорить, успокоить бабушку и родителей. Дедушка же у меня психолог. Гениальный психолог!

– Ребята, хватит болтать. Ещё немного – и будет поздно. Пошли быстро к кораблю, – проговорил с лёгкой хрипотцой Тони, недовольно тявкнув.

– Боже! У тебя ещё и говорящая собака? – залилась тихим смехом Хана. Им вдруг стало легко и весело.

– А что такого? Дело обычное! Идём? Ты готова на самые невероятные приключения? Шутка ли, летим по направлению к Марсу.

– На Марс? Это же моя мечта!

Послышался приближающийся гул вертолётов.

– Да, да. Пошли скорее, ребята. Нас окружают. Каждая минута дорога, – проговорил ворчливо Тони, тявкнул на этот раз совсем тихо и засеменил по тропинке.

Ребята переглянулись, улыбнулись, взялись за руки. Впереди их ждали горизонты нового.