1

Теперь не оставалось ничего другого, как только ждать.

Все собрались в «Логове пиратов», которое из-за заколоченных окон выглядело сумрачно и неуютно. Пространство освещало лишь слабое мерцание телеэкрана, на котором время от времени появлялся репортер Си-эн-эн, остановившийся со своей операторской бригадой в большой гостинице на другом конце Банки Дампиера. Он стоял на фоне обезлюдевшего бассейна, в одной руке сжимая микрофон, а другой прижимая к уху наушник. На нем был старомодный бежевый плащ, подпоясанный широким ремнем, назначение которого заключалось не столько в том, чтобы спасти репортера по имени Сет Воллаби от дождя, сколько в том, чтобы все понимали, что он журналист. К тому же трепыхание и отчетливое хлопанье пол и обшлагов этого одеяния давало представление о силе ветра. И каждый раз, когда на экране снова появлялся Сет Воллаби, это хлопанье становилось все более ожесточенным.

Хотя приближение «Клэр» не являлось самой большой новостью дня, Национальный океанический и атмосферный центр сообщал, что ураган минует несколько островов — Ямайка уже готовилась к его приближению — и обрушится на Центральную Америку. Метеорологи предполагали, что, столкнувшись с островами, он несколько ослабеет и, набрав силу над открытым водным пространством, повернет к северо-западу. Он мог угрожать Белизу, Юкатану и некоторым областям Мексики, однако явно не представлял никакой опасности для Соединенных Штатов, вследствие этого Си-эн-эн и уделяла ему соответствующее внимание. У журналистов хватало других, более оптимистических новостей. Например, они сообщали, что один конгрессмен спит с дочерью другого конгрессмена; и хотя девушка была совершеннолетней, тот факт, что один был республиканцем, а другой демократом, придавал этой истории пикантный оттенок.

Стоило Сету Воллаби появиться на телеэкране, как Полли раздраженно цыкала и произносила:

— Мог бы и здесь остановиться. Вместе со своими операторами, продюсерами и всеми остальными. Уж я бы их устроила. И номера у нас лучше.

Это утверждение было достаточно спорным, так как большая гостиница с элегантными коваными балконами выглядела поистине величественно, однако возражать никто не осмеливался. Мейвел только крякал после каждого такого заявления, но этот странный звук можно было принять за выражение какого угодно мнения.

— Ты помнишь, когда у Миллера Фулбрайта родилась дочь? — внезапно обратился он к Полли.

— Что?

— У Миллера Фулбрайта. Дочь. Несколько недель тому назад. Ее еще назвали Антуанеттой.

— Да, помню, только с чего ты…

— Он подарил мне сигару.

— Да.

— И я положил ее куда-то сюда, за стойку бара.

— Да. Она высохла и начала крошиться, поэтому я ее выбросила.

— Ух.

— Извини меня.

— И давно ты ее выбросила?

Гейл и Сорвиг установили в конце бара маленький динамик и с мрачной решимостью принялись танцевать.

Время от времени к ним присоединялся Лестер. Как ни странно, он оказался хорошим танцором, хотя и несколько своеобразным. Он наклонялся взад и вперед, вскидывал руки и проворно переступал ногами, временами поднимая то одну, то другую вверх. Он подпрыгивал, выпятив грудь к небесам, и опускался, вращая бедрами.

Ветер за стенами здания завывал уже настолько громко, что музыку было едва слышно. Казалось, Гейл, Сорвиг и Лестер танцуют под звуки бури, подлаживая свои самые выразительные движения под те моменты, когда ее рев достигал крещендо.

Колдвел сидел рядом с Беверли, положив свою руку поверх ее.

— Ты что-нибудь знаешь о Галвестоне? — улыбнувшись, спросила она.

— Да, — кивнул Колдвел.

— Это хорошо.

Через некоторое время ветер начал проникать внутрь здания.

Конечно, это был еще не сам ураган, а его ответвления и щупальца. Странички, прикрепленные к доске Полли, стали трепетать и переворачиваться. Цветы в горшках принялись раскачиваться из стороны в сторону, теряя листья и лепестки. Ветер взъерошил Беверли волосы, и они, упав на лицо, закрыли ей глаза.

Затем «Клэр», требуя, чтобы ее впустили внутрь, начала проверять крепость гвоздей, вбитых Мейвелом. Она отдирала доски, заставляя их скрипеть и стонать, как под пытками. И когда гвозди устояли после первого натиска, Полли заметила:

— Хорошая работа, Мей.

— Это еще не ураган, — напомнил ей Джимми Ньютон. — Он еще не приземлился.

Раздался треск радио, и в «Логово пиратов» ворвался голос:

— Это Берт Джилкрайст и его жена. Пожалуйста. Кто-нибудь.

Мейвел ухмыльнулся, потер физиономию, взял микрофон и переключил тумблер. Радиоприемник взвизгнул и заскулил.

— Привет, мистер Джилкрайст, — произнес Мейвел. — Как у вас дела?

— Я ей изменял, — ответил Берт Джилкрайст. — С Дорис Блембекер. Я признался в этом жене.

Мейвел окинул взглядом присутствующих в баре, пытаясь прикинуть, кто из них годится для того, чтобы справиться с этой ситуацией. После длинной паузы он снова нажал большим пальцем на тумблер и произнес:

— Это хорошо, что вы достигли мира с самим собой, мистер Джилкрайст.

— Но она сказала, что тоже мне изменяла.

— Ну что ж, вы теперь квиты.

— Что вы хотите этим сказать? — осведомился Берт Джилкрайст.

— Сейчас не время выяснять отношения, — ответил Мейвел. — Просто скажите жене, что вы ее любите.

— Потому что нам предстоит погибнуть?

— Это вполне возможно.

— А у вас… случайно, нет там священника?

— Нет, сэр, нету. А теперь, мистер Джилкрайст, вам придется отключиться. Мы должны держать линию связи свободной.

— С Питом Карни. Моим лучшим другом.

— Связь закончена, отбой, — ответил Мейвел Хоуп.

Раздался удар грома, всколыхнувший все вокруг. Гейл и Сорвиг упали в объятия друг друга. Лестер приземлился на свою костлявую задницу. Стакан с виски выскочил из рук Колдвела и, упав на пол, разбился.

Джимми Ньютон вцепился в свою тридцатипятимиллиметровую камеру и заорал:

— Свет, камера… мотор! Идем, Колдвел! — после чего бросился к выходу.

— Нет, я… — Но Колдвел не успел договорить.

— Мне нужны хорошие снимки для журналов, — рявкнул Джимми. — Надо, чтобы ты меня подержал.

Раздался еще один раскат грома, который, казалось, нарушил всю молекулярную структуру и изменил плотность воздуха.

— Идите, мистер Колдвел, — промолвила Беверли. — Время еще не настало.

И Колдвел слез со своего табурета.

Джимми Ньютон налег плечом на входную дверь и ощутил яростное сопротивление ветра, не желавшего выпускать его наружу.

— Помоги-ка мне, Колдвел.

— Отойди, — сказал Колдвел, и Джимми Ньютон отскочил в сторону. Колдвел отступил назад, разбежался и оттолкнулся обеими ногами, врезавшись правым плечом в дверь. Та хрустнула и распахнулась настежь, так что Колдвел рухнул на землю.

Он мгновенно промок до нитки, и волосы облепили его голову. Он ощутил странное желание раздеться донага и встать под этот освежающий душ, словно только что вышел с футбольного поля или хоккейной площадки.

Ньютон, полусогнувшись, выскочил следом, пытаясь прикрыть камеру верхней частью тела.

— Ура! — вне себя от восторга заорал он. — Молнии!

Воздух прорезал разряд молнии, и хотя он сопровождался оглушающим ударом грома, он показался Колдвелу столь же хрупким, как и потрясенный им мир. Он рассеял вокруг узкие шипящие искры и исчез. Перевернутое дерево бирюзового мерцания исчезло и тут же возникло вновь в другом месте. Это напомнило Колдвелу об изумительной красоты сеточке голубоватых кровеносных сосудов, которые покрывали грудь Джейм, когда она носила Энди.

Колдвел мечтал о том, чтобы в него попала молния, чтобы она наполнила его своей сверкающей энергией, хотя и знал, что этого не произойдет, ибо он уже объехал весь мир в надежде на это, но она ни разу не ударила даже рядом, за исключением того, первого, случая. И прежде всего, для этого существовало научное объяснение — молния редко ударяет в землю, несмотря на кажущуюся видимость. Обычно она просто разрезает небо, соединяясь с другими разрядами, и хотя один из них в конечном счете может угодить в дерево, он скорее напоминает нападающего с мячом, в то время как остальные члены команды разражаются громкими криками и исчезают.

К тому же разряды молний не всегда сопутствовали ураганам. Когда же происходила, по выражению Ньютона, «иллюминация», Колдвел, несмотря на отсутствие веры, преисполнялся оптимистическими предчувствиями. Он тут же бросался вперед выполнять какие-нибудь обязанности, что остальные охотники за ураганами принимали за отвагу. «Вон в той машине осталась женщина!» «Похоже, из того дома не все вышли!» Но чаще всего стоило ему выйти из гостиницы, и вся «иллюминация» заканчивалась.

Колдвел вынужден был признаться, что ему не хватало в этом деле целеустремленности. Хотя однажды он отправился в штат Вашингтон и заплатил лесному рейнджеру тысячу долларов за то, чтобы тот позволил ему на неделю занять его место на вышке. Но в то же время Колдвел прекрасно знал, что гроз в южном Онтарио бывает не меньше, если не больше, чем в любой другой точке земного шара, поэтому если бы он серьезно относился к данному вопросу, то с таким же успехом мог бы оставаться на месте. Рядом с домом. Но он, естественно, этого не хотел. Именно по этой причине он охотился за ураганами.

Торнадо Колдвела никогда не интересовали, хотя он с интересом читал газетные отчеты о произведенных ими разрушениях. Иногда они проносились один за другим, по тридцать-сорок штук, освещая землю сполохами. Одно такое нашествие 1985 года нанесло ущерб Пенсильвании, исчисляющийся в четыреста пятьдесят миллионов долларов. Тысячи людей оказались в больницах, семьдесят пять погибло. Родной город Колдвела Барри тоже был опустошен торнадо. Он промчался по шоссе, поднимая машины и расшвыривая их в разные стороны. Налетев на ипподром, он поднял в воздух лошадей. Несколько человек погибло, хотя тогда Колдвел не обратил на это никакого внимания, ибо лишился семьи. Хотя Джейм и Энди были дома на расстоянии нескольких миль от пути прохождения торнадо. После того как в жизни Колдвела образовалась дыра, он узнал об экспедициях в Аллею торнадо, хотя стремился не к этому. Он представлял себя защитником на синей линии, стоящим на фермерском поле и бросающимся налево и направо с тем, чтобы оказаться на пути движения смерча. Ураганы по своим размерам были гораздо больше, и стоило их засечь, как можно уже было больше не двигаться.

На полпути ветер сбил Джимми с ног. Не выпуская из рук камеры, он приземлился на зад и локти.

— Помоги мне встать, помоги мне встать, — залился он смехом.

Колдвел подхватил Джимми под мышки и поднял его. И тут же рядом полыхнула молния — это было настолько близко, что Ньютон вздрогнул, однако на Колдвела это не произвело никакого впечатления. Он обхватил Ньютона за плечи и принял устойчивое положение, выбросив одну ногу вперед, а вторую отставив назад.

— Чудненько. — Джимми поднял камеру, стер с крохотного видоискателя капли дождя и приник к объективу, нацелив его на судорожно раскачивающуюся обнаженную пальму. Внизу, сбивая деревянные сваи, как дикая лошадь в загоне, метался на швартовах катер Мейвела. Джимми нажал на затвор объектива и пробормотал: — Еще одна Пулитцеровская премия.

И это еще была подветренная сторона, со странным спокойствием отметил про себя Колдвел. На самом деле шторм обрушился на противоположный берег Банки Дампиера. Похоже, Джимми Ньютона посетила та же самая мысль, потому что он стряхнул с себя руки Колдвела, развернулся и двинулся через мощенный камнями дворик. Колдвел последовал за ним. Оба шли, нагнув головы и склонившись вперед, с трудом передвигая ноги. Несмотря на то что ширина дворика не превышала двадцати футов, они еле-еле его преодолели, и когда Колдвел достиг противоположного края, он чуть было не вскинул вверх руки в победном жесте.

Колдвел никогда не мечтал о том, чтобы стать профессиональным спортсменом, его даже в детстве не посещали подобные идеи. Хотя он играл в подростковой хоккейной команде «Барри Блейдз». Именно таким образом семья Колдвелов и оказалась в Барри, ибо за исключением хоккейной карьеры их пятнадцатилетнего сына им особенно не к чему было стремиться.

Колдвел схватил Джимми за плечи и уперся ногами в землю, пытаясь противостоять ветру. Ньютон поднял камеру и навел объектив на море. Длинный металлический протектор здесь был бессилен, и дождь все равно проникал по трубке на стекло линз. Однако, похоже, Джимми уже было все равно — он несколько раз щелкнул затвором, потом опустил камеру и просто принялся смотреть на приближающийся ураган.

— Эй, Колдвел, — повернув голову, крикнул он. — А если волна накроет эту скалу?

— Думаешь, это возможно? — откликнулся Колдвел, глядя через плечо Джимми.

— Вот это будет жуть.

И хотя Колдвел никогда не планировал стать профессиональным спортсменом, где-то глубоко в душе он всегда хотел быть учителем физкультуры. Даже в подростковом возрасте он носил серые спортивные брюки и белые рубашки для гольфа, в то время как все его друзья щеголяли в джинсах и футболках. Сверстники отращивали длинные волосы, которые зачастую выглядели неопрятно, а Колдвел носил короткие стрижки и инстинктивно стремился к максимальной простоте.

Джейм тоже хотела стать учительницей физкультуры.

Они познакомились в Университете Западного Онтарио на первой лекции по кинесиологии. Колдвел не очень понимал, зачем ему надо посещать эти занятия, поскольку в воображении уже представлял себя учителем физкультуры, и единственное, чего ему не хватало, так это висящего на шее серебряного свистка. И тем не менее он оказался в аудитории с круто уходящими вверх рядами столов. Стены были завешаны изображениями обнаженных тел, некоторые из которых были более чем обнажены, то есть представляли собой лишь пучки мышц и соединительных тканей. Профессор оказался маленьким человечком, что очень разочаровало Колдвела, так как он полагал, что весь преподавательский состав будет состоять из учителей физкультуры, суперучителей физкультуры в ослепительно белых рубашках для гольфа.

Колдвел начал погружаться в полудрему, так как накануне выпил слишком много пива, обсуждая с другими молодыми людьми, которым, как и ему, суждено было стать учителями физкультуры, учебную программу, когда дверь за спиной профессора открылась и в аудиторию вошла эта девушка. Остальные заходили через дверь в конце аудитории и осторожно спускались вниз по проходу. Она же, судя по всему, пробиралась какими-то неведомыми подземными ходами и теперь, войдя внутрь, оказалась прямо перед указкой преподавателя, когда он произнес: «…здоровое и сильное человеческое тело».

Студенты рассмеялись, поскольку экземпляр как нельзя лучше соответствовал этому определению. Девушка просто лучилась здоровьем, словно была каким-то подопытным субъектом, которого откармливали молоком и тренировали в лабораторных условиях где-то в недрах здания, а теперь предъявили в качестве экспоната.

— Хи-хи, спасибо, — промолвила она, что вызвало в аудитории новый взрыв хохота, а разозленный этим профессор заметил:

— Вы опоздали.

— Я заблудилась, — пояснила она.

Позднее Колдвел узнал, что это не совсем соответствовало действительности. Джейм всегда утверждала, что заблудилась; на самом деле это означало, что она не прилагала особых усилий для того, чтобы выяснить, где находится или куда идет. Она предпочитала определять свое местоположение в мире с наивной непосредственностью исследователя семнадцатого века. Поэтому, заглянув в тот день в расписание занятий, она запомнила лишь корпус и номер аудитории.

— Больше не опаздывайте, — предупредил профессор, и она кивнула, словно заключая с ним сделку, после чего, перепрыгивая через ступеньку, взлетела наверх и уселась рядом с Колдвелом.

— Ну и что мы уже узнали за это время? — шепотом поинтересовалась она, поспешно раскладывая на столе рабочие принадлежности — тетрадь, ручку, карандаш и резинку.

Стол Колдвела был абсолютно пуст, и, когда она задала этот вопрос, он с удивлением обнаружил, что не имеет ни малейшего представления о том, что рассказывал преподаватель. Похоже, ему ничего не удалось усвоить. Он судорожно попытался вспомнить. Речь шла о связках, лигатурах или чем-то таком. Он догадался, что этого будет недостаточно для такой девушки, когда она заправила короткие русые волосы за уши и приготовилась его слушать. «Да всякую чушь собачью», — без колебаний произнес бы он, если бы не сосед слева. Однако наверняка она и так уже сочла его идиотом, потому что он продолжал молчать. Поэтому он заявил, что, насколько он понимает, все это не более чем анекдоты для мужчин. И хотя Джейм любила возмущаться по поводу того, что первыми его словами, обращенными к ней, были «Может, встретимся?», она даже не подозревала, что они-то и отражали истинную сущность болвана Колдвела.

 

2

Дверь распахнулась, и Колдвел с Джимми Ньютоном влетели обратно в «Логово пиратов». Их одежда была помята и насквозь мокрая.

— Боже милостивый, — промолвил Джимми, размахивая своими маленькими ручками, — никогда в жизни не видел ничего подобного. И главное, ураган еще не подошел к нам.

— Как это не подошел? — огрызнулась Гейл. — Еще как подошел. Вы только послушайте.

Беверли прикрыла глаза и склонила голову, прислушиваясь к завываниям погибших душ.

— Эй, чему вы там улыбаетесь? — окликнула Беверли подошедшая Гейл, и Беверли открыла глаза. Та стояла перед ней, с суровым видом сложив на груди руки.

— Простите, я просто задумалась, — откликнулась Беверли.

— Я от вас просто балдею. — И Гейл обвела взглядом Джимми, Колдвела и Беверли.

— А в чем дело? — поинтересовалась Беверли.

— Потому что вы хотите умереть, — ответила Сорвиг.

Ньютон вытер голову полотенцем, висевшим в баре, и пригладил назад свои редкие волосы.

— Ко мне это не относится, — откликнулся он. — Конечно, доля опасности в этом есть, но не больше, чем в любом другом виде экстремальной деятельности. Неужели вы никогда не совершали рискованных поступков?

— Нет, — ответила Гейл.

— Ну вот, например, вы знаете, что такое цунами? — продолжил Джимми.

— Конечно, — ответила Сорвиг.

— Приливная волна, — поддакнула Гейл.

— Это — энергия. Цунами — это когда весь океан вздымается и движется на тебя. — Джимми сложил руки одну поверх другой и развел их в стороны, чтобы проиллюстрировать сжатие. — Если цунами возникает за сто миль от берега, ему требуется не больше семи волновых движений, чтобы достичь земли. Вы только вдумайтесь. А знаете, что происходит перед появлением приливной волны? Вся вода уходит. Гавани внезапно высыхают до самого дна. А потом появляется волна. Стена воды высотой в сотню футов. — Ньютон с мечтательным видом покачал головой. — И вот я иногда представляю себе этот момент за мгновение до того, как волна опускается на берег. Я думаю, что это, наверное, потрясающе — стоять и смотреть на нее снизу вверх. Но я знаю, что следующий момент уже не будет таким восхитительным. Поэтому я стараюсь как можно ближе подобраться к переживанию первого момента с тем, чтобы меня не накрыл второй.

— Лично меня интересует то, что происходит между этими двумя моментами, — заметила Беверли.

— Я же говорил, что у вас с головой не все в порядке, — ответил Джимми.

— Ну что ж, похоже, консенсус достигнут, — согласилась Беверли.

— А чего именно вы ждете от этих встреч? — осведомилась доктор Нот, поправляя папку на своих полных коленях и наклоняя вперед мощный торс, так как, судя по всему, они приближались к самому главному. Она имела в виду скрытные поступки, о которых ей рассказывала Беверли: ее страсть блуждать по улицам города в непогоду и заглядывать в гаражи, чтобы проверить, кто прячется в их сумраке.

Никто из психотерапевтов не раздражал Беверли так, как доктор Нот. Она источала странный запах и испытывала неутолимый голод к тому, что на ее языке называлось ответами. Беверли на мгновение сжала губы:

— Думаю, ничего, кроме самих встреч.

— А почему для вас так важна погода?

— Гм, интересный вопрос. — Беверли часто пользовалась этой фразой, общаясь с доктором Нот, и та никогда не замечала заключавшегося в ней сарказма. Беверли поднесла палец к лицу и сделала вид, что глубоко задумалась. — Наверное, все дело в биофизике. То есть в ионизации. Многие любят ураганы. Они дают энергию.

— А впитав в себя эту энергию, вы испытываете потребность вступать в сексуальные отношения с совершенно неизвестными вам людьми?

— Ну, у меня не так уж много знакомых.

Доктор Нот что-то записала, но Беверли даже не могла предположить, что именно. Беверли знала, что представляет собой исключительный случай для доктора Нот, о котором та хотела написать статью для какого-то медицинского журнала. В жизни Беверли было такое количество трагедий, что определить причину ее неадекватного поведения для психолога было равносильно тому, что для математика доказать теорему Ферма. Некоторые специалисты связывали ее неадекватность с убийством матери и самоубийством отца. Другие задавали бесконечные вопросы о ее деде в надежде на обнаружение признаков сексуального насилия. Но большинство, естественно, указывало на смерть Маргарет, маленькой прелестной Маргарет с длинными золотистыми волосами.

Однако поведение Беверли изумляло не только доктора Нот, но и всех остальных специалистов. Она вполне успешно справлялась с работой. И даже мистер Товел, который по большому счету не испытывал симпатии к Беверли, с готовностью признавал, что она является полезным работником. Их офис являлся филиалом большого международного концерна, и в обязанности Беверли входило ведение учета. На самом деле с этим занятием у нее возникали те же самые проблемы, что и с упаковкой бакалейных товаров; у нее в руках постоянно оставалась какая-то стопка бумаг, которой уже не было места в ящике. Поэтому Беверли запихивала их куда-нибудь наугад, хотя в этой случайности существовала своя логика и ей удавалось поддерживать репутацию квалифицированного работника, который всегда может найти необходимое. «Принесите мне папку „Донландс“», — рявкал мистер Товел, когда другим сотрудникам не удавалось отыскать ее в ящике с буквой Д. И Беверли отправлялась рыться в ящике под буквой М, потому что, когда она была маленькой, молоко им доставляла фирма «Донландс».

Вот так она обычно и справлялась со своими служебными обязанностями. После смерти Маргарет она переехала в квартиру, располагавшуюся над магазином форменной одежды, в котором продавались медицинские халаты и белые туфли на толстой подошве. Она поднималась в свое жилище, состоявшее из спальни и кухни — в спальне стояла кровать, шкаф и маленький комод, а на кухне старый холодильник с фруктами и коробками молока разной свежести. Здесь же на полке был маленький телевизор, а на кухонном столе стоял компьютер. Не успев войти в квартиру, Беверли включала компьютер и, пока он загружался, шла переодеваться. Она натягивала футболку и усаживалась перед монитором, после чего щелкала курсором по иконке, которая соединяла ее с Интернетом. Каждый вечер она обследовала целый ряд сайтов, содержащих сведения о погоде и охоте за ураганами. Она, прищурившись, разглядывала снимки, сделанные со спутников, и разыскивала крупные скопления белых масс.

Однажды она обратила внимание на легкое белое облачко, заслонявшее собой острова Кабо-Верде у западного побережья Африки. Это вызвало у нее страшное воодушевление, хотя она и понимала, что в этом нет ничего необычного. Однако все происходило в начале сентября, который открывал сезон ураганов, и ее энтузиазм был подобен оптимизму рыбака, который тот ощущает в день открытия путины вне зависимости от прошлых неудач. На следующий день это белое скопление чуть увеличилось в размерах и немного продвинулось по направлению к Америке. Беверли сверилась с сайтом Национального океанического и атмосферного центра и выяснила, что им отмечено незначительное понижение давления. Она щелкнула курсором по белому завихрению и провела им через экран, повинуясь какому-то внутреннему чувству, а когда тот наткнулся на крохотную черную полоску, увеличила изображение. С помощью следующего щелчка она наложила на изображение сетку, рядом с которой возникла надпись «Банка Дампиера».

И теперь, когда ураган был уже неподалеку, а Колдвел снова сел рядом с ней у стойки бара, Беверли вдруг все поняла и почувствовала острую потребность позвонить доктору Нот, вот только телефонов на Урезе Воды не было. Да и та связь, которая еще оставалась на Банке Дампиера, вскоре должна была выйти из строя. Но если бы у Беверли была возможность поговорить с психотерапевтом, она бы сказала: «Все очень просто. Я ищу человека, которому было бы нужно то же самое, что и мне».

После лекции по кинесиологии Колдвел отправился в бассейн спортивного центра колледжа. Он нашел свободную дорожку, нырнул и в течение получаса плавал туда и обратно по ее правой стороне. Он был не слишком хорошим пловцом, но умел преодолевать довольно большие расстояния. Порой он даже раздумывал, не принять ли ему участие в каком-нибудь марафонском заплыве через озеро Симко или что-нибудь в этом роде. Он мечтал об этом с самого детства, хотя тогда эти фантазии были связаны с тем, чтобы достичь нового и неизведанного берега.

И когда он в очередной раз доплыл до дальней стенки, до него донесся чей-то голос: «Простите». Колдвел даже не подумал о том, что это может быть обращено к нему, и продолжил заниматься своим делом. Он развернулся и еще дважды проплыл туда и обратно. В следующий раз голос прозвучал гораздо резче. «Простите». Колдвел прервал переворот, оттолкнулся от стенки и замахал руками, чтобы сбавить скорость. Затем он обернулся и увидел стоящую наверху женщину.

Эта картина сохранилась в памяти Колдвела навсегда. Он регулярно возвращался к ней до того, как в его жизни образовался провал. Он часто прибегал к ней, когда они с Джейм занимались любовью и она уже кончала, а он мог позволить себе все, что взбредет в голову огромному неуклюжему спортсмену, которым он и являлся. После того как он лишился памяти, эта картина начала возникать у него перед глазами самопроизвольно в самые неожиданные моменты, и всякий раз он был вынужден бросать свои занятия и выжидать, когда она исчезнет.

Снизу бедра Джейм казались еще более массивными, чем были на самом деле. Она была профессиональной пловчихой, и многочисленные часы, проведенные в бассейне, существенно видоизменили ее тело. Бедра раздались и налились мышцами. На ней был скромный черный купальник, с монашеским целомудрием закрывавший верхнюю часть ног и грудь. Однако по дороге к бассейну она уже успела зайти в душ, и теперь мокрая ткань облегала ее маленький округлый животик и грудь.

Колдвел снял очки, и этот образ навсегда отпечатался в его памяти.

— Дело в том, — начала Джейм, делая круговые движения рукой, — что на дорожке положено делать круги. Вперед вы плывете по правой стороне, а назад по левой. Тогда по одной и той же дорожке смогут плавать сразу три, а то и четыре человека.

— А я вот подумал, почему бы нам не встретиться, — откликнулся Колдвел.

Джейм, до этого смотревшая на воду и теоретически пытавшаяся организовать процесс тренировок, наконец сконцентрировала взгляд и поняла, с кем она разговаривает. Для этого потребовалось несколько мгновений, но в итоге она расплылась в улыбке.

— Почему бы и нет? — пробормотала она и нырнула. Ее тело колыхалось и переливалось под водой силой, как у дельфина. Она вынырнула посередине бассейна и тут же начала рассекать воду мощными гребками.

Колдвел внезапно спрыгнул со своего табурета. Он кинул взгляд на Беверли и улыбнулся.

— Мне надо кое-что сделать, — промолвил он, затем наклонился и легко поцеловал Беверли в губы, после чего поспешно вышел из «Логова пиратов».

Джимми Ньютон взял свою цифровую видеокамеру и направил объектив на присутствующих. Над объективом зажегся яркий осветительный прибор, луч от которого настолько слепил глаза, что людям приходилось щуриться. Особенно Мейвелу, который и так постоянно щурился без особых на то причин.

— Убери от меня эту хреновину! — воскликнул он.

— Нас сейчас увидят во всем мире, — откликнулся Джимми. — Не хочешь передать кому-нибудь привет?

— Нет, — ответил Мейвел, поскольку единственный человек, который для него что-то значил, находился рядом с ним.

— Сорвиг? — перевел взгляд Джимми.

Сорвиг на мгновение задумалась, потом махнула рукой в сторону камеры и заговорила на каком-то странном языке. Беверли прислушалась, пытаясь распознать знакомые слова. Иногда ей казалось, что она может понимать любой язык, так как на самом деле слова значат гораздо меньше, нежели принято считать. Они представлялись ей старыми ржавыми замками, которые можно открыть с помощью шпильки.

И действительно, Сорвиг употребляла кое-какие слова, которые были известны Беверли. Она говорила «загар» и «ураган». И Беверли задумалась о родине Сорвиг, в языке которой отсутствовали такие понятия, словно там никогда не было ни солнца, ни ветра.

— Ну, а как ты, Гейл? — Джимми перевел объектив на подругу Сорвиг.

— Ну, наверное… привет, Черил. Жаль, что тебя нет с нами. — И Гейл вместе с Сорвиг рассмеялась.

— Ну а наша безумная? Я имею в виду Беверли.

Был ли у нее кто-нибудь, кому она хотела бы передать привет? Уж точно не деду. Не то чтобы она его ненавидела, просто чаще всего он вызывал у нее раздражение и чувство обиды. Безусловно, он тоже был на нее обижен за то, что она пережила свою мать, ибо когда полиция наконец выломала дверь, они застали маленькую Беверли сидящей в своем стульчике и издающей радостное бульканье. Возможно, дед не мог ей простить именно этого радостного бульканья, хотя Беверли предполагала, что эта часть истории была специально им выдумана для оправдания его антипатии к ней.

А если не деду, то кому еще? И Беверли вдруг показалось забавным, что во всем мире у нее нет ни одного близкого человека Она никогда не была замкнутой и никогда не сторонилась людей, и тем не менее была одна-одинешенька.

Но Беверли чувствовала, что должна что-то сказать.

— Я шлю огромный привет всем тем, кому довелось потерять близких людей, — произнесла Беверли. — Не знаю, возможно, всем нам приходилось кого-то терять. По крайней мере, большинству. И я просто хочу сказать, что, возможно, они не умерли, то есть не исчезли. Потому что стоит задуматься… — Беверли подняла руку и принялась медленно вращать ею, воспроизводя движение циклона. — И начинаешь понимать, что ураган поглощает все — и людей, и время. Поэтому вам может показаться, что вы чего-то лишились, но на самом деле это не так. Подумайте об этом, и вы поймете, что вас засосал тот же самый ураган. Может, я говорю непонятно, но на самом деле никто не погибает, потому что мы все являемся частью единого целого, просто когда он налетает, все начинает идти кругом и… О господи, где мистер Колдвел?

Техника забрасывания лески очень проста, и любой человек, даже не занимающийся регулярно рыбной ловлей, знает, что удочку надо подвигать по поверхности воображаемого циферблата с часа на одиннадцать. Колдвел учился забрасывать удочку именно таким образом, однако теперь он представлял себе все иначе, ибо тот предыдущий способ включал в себя понятие времени. Теперь ему больше нравился образ, предложенный одним седым новозеландским проводником: «Представь себе, что стоишь в пустой комнате с кистью в руках. Теперь брызни краской на стену, которая находится перед тобой, а потом на стену, которая сзади». Этот образ привлекал его тем, что он придавал акту забрасывания удочки определенную разрушительную злонамеренность. Однако сам Колдвел всегда повторял свою любимую мантру: «Бросили топорик — проткнули небо». На самом деле он не удосуживался произносить первую часть и лишь повторял: «Проткни небо, проткни небо, проткни небо».

Естественно, все это было абсолютно бесполезно, когда вокруг бушевал ветер ураганной силы. Однако он не мог остановить Колдвела Всюду продолжали сверкать молнии. Удары грома раздавались реже, однако сила их возросла, и у Колдвела были все основания надеяться на то, чтобы оказаться на пути молнии. Он остановился на скалах, нависавших над океаном, и обратил лицо к приближавшейся «Клэр». Он нашел площадку, расположенную чуть ниже вершины на высоте двенадцати-тринадцати футов над уровнем моря. Океан ревел под его ногами, то и дело выбрасывая свои щупальца, пытавшиеся утянуть его за собой. Однако Колдвел твердо стоял на ногах, и, как ни странно, это не требовало от него особых усилий. Обратный прибойный поток, которого так боялась Беверли, был усмирен штормом, ибо, как известно, природа функционирует с помощью равновесия и противовесов. Обычно водные молекулы волн, набегающих на берег, тут же должны замещаться, именно таким образом и возникает обратный прибойный поток. Однако «Клэр» гнала всю воду на Банку Дампиера, самостоятельно компенсируя ее дефицит. Поэтому Колдвелу было относительно легко стоять на каменной площадке, хотя она и была скользкой.

Но забросить удочку было значительно труднее. Колдвел пытался держать ее как можно ровнее. Сухожилия на его руках надулись, вены налились кровью, и ему начало казаться, что правая рука вот-вот разорвется. Поднятая вверх леска замерла над его головой, образуя почти неподвижный перпендикуляр по отношению к земле. Однако гроза уже заканчивалась, по крайней мере та ее часть, которая разразилась над Банкой Дампиера. Теперь «Клэр» собиралась пустить в ход свои главные силы — ветер и, что гораздо страшнее, воду.

— Мистер Колдвел?

Колдвел оглянулся, и ветру хватило этого краткого мгновения, чтобы вырвать у него из рук удочку. Она как стрела пролетела около семидесяти футов и, врезавшись в одно из заколоченных окон главного здания, разлетелась в щепки.

В нескольких шагах от него стояла Беверли. Колдвел обернулся и внимательно посмотрел ей в глаза. Он понял, зачем она пришла.

— Пора, — сказала Беверли.

 

3

У Мистера Погоды все уже было готово.

Сумка с включенным ноутбуком висела через плечо. Видеокамера была подключена к цифровой камере и передатчику, транслирующему радиосигнал, и Ньютон очень надеялся на то, что странное металлическое сооружение, стоявшее посередине ресторанного зала, передаст этот сигнал по всему миру. И тогда охотники за ураганами смогут получить сведения о «Клэр» из первых рук. Хотя по большому счету ему было все равно, сработает техника или нет. Главное — он находился здесь.

Ньютон поковылял к двери, остановился и принялся поправлять на плече оборудование, чтобы не потерять равновесие. Все это выглядело чрезвычайно странно. Передатчик размером с книжку в мягкой обложке, который весил около двадцати фунтов. И из чего они его только делают? Из криптонита, что ли?

Джимми понял, что без помощника, подносящего оборудование, ему не обойтись. Если бы рядом был Колдвел, то Джимми попросил бы об этом его, но Колдвел был странным типом и теперь, перед самым ураганом, отправился ловить рыбу. Ньютон видел, как тот стоит перед ревущими волнами с поднятой вверх удочкой в надежде, что та заземлит какой-нибудь разряд молнии. Мужик явно был не в себе, но, с другой стороны, следовало признать, что никто из охотников за ураганами не отличался душевным здоровьем.

И, следовало отдать ему должное, Колдвел никогда не исчезал, когда возникали экстренные обстоятельства. Напротив, ему нравилось изображать из себя героя. Как-то раз — Ньютон пробежался по каталогу, хранившемуся у него в голове, и решил, что это был ураган «Фрэнсин», — все они собрались в большой гостинице… в каком-то богом забытом месте. Ньютон плохо запоминал географические названия. Единственное, что он знал точно, — это была какая-то страна третьего мира, так как гостиница, несмотря на размеры, располагалась посередине какой-то деревни, состоявшей из грубо сколоченных деревянных домишек. Большая часть жителей собралась около гостиницы, и руководство с неохотой пустило их в широкий вестибюль, что привело людей в неимоверный восторг. Они болтали и играли в карты, а несколько мужчин, встав в кружок, бросали камешки и обменивались монетами. Охотники собрались у высокого стеклянного окна, дребезжавшего от порывов ветра. Это обстоятельство очень нервировало менеджера, пытавшегося соблазнить их обещаниями вкусной трапезы и бесплатных напитков, но охотники за ураганами не сдавались. И не то чтобы ураган «Фрэнсин» был очень сильным — всего-то два балла.

Как бы там ни было, они стояли у окна, и Ньютон фиксировал производимые ветром разрушения, когда вдруг из одной хижины выскочила женщина. Они не могли ее слышать, но, судя по ее открытому рту, было понятно, что она кричит от страха. Колдвел тут же рванул с места и вылетел из гостиницы. Все видели, как он, преодолевая ветер, перешел через дорогу и добрался до женщины. Та принялась судорожно жестикулировать, указывая на хижину. Колдвел ринулся внутрь как раз в тот момент, когда ветер начал сдирать с жилища крышу. Доски и дранка разлетались в разные стороны, а когда строение рухнуло, все увидели Колдвела, который стоял, держа в руках ребенка. Нос у него был сломан, а лоб рассекала глубокая рана. Охотники разразились громкими приветственными возгласами. Колдвел выбрался из развалин, обхватил свободной рукой женщину за плечи и повел ее к гостинице.

Но сейчас Колдвела рядом не было, а Мистер Погода должен был отнести все на место, чтобы начать передавать прямые сообщения об урагане. И тогда Джимми пришла в голову мысль. Он поднял глаза и с некоторым удивлением увидел, что на него пристально смотрит Мейвел Хоуп. Взгляд его был холодным и тяжелым, а вокруг глаз собралась целая сеть морщинок.

— Нет, — промолвил он.

— Но я же ваш гость, — возразил Ньютон. — Вы несете за меня ответственность.

— Это верно, — согласился Мейвел. — Именно поэтому сидите здесь.

— Но я — фотограф! — взорвался Джимми. — Я должен заснять этот ураган. Для потомков. Для науки. Чтобы исследователи могли его изучать.

Больше всего на свете Хоупу хотелось курить.

Джимми Ньютон решил поподробнее остановиться на том обстоятельстве, что съемка урагана принесет пользу всему человечеству.

— Видите ли, — начал он, — многие считают, что ураган — это не шторм, то есть не шторм в обычном смысле этого слова. И никто не знает, как он образуется. Поэтому ученым, таким как мои друзья из Национального океанического и атмосферного центра, нужны для исследования кадры… — Ньютон развел руки в стороны, словно подтверждая очевидность своей точки зрения. — Пойдем, — снова обратился он к Мейвелу. — А то скоро стемнеет. Света и так уже недостаточно.

Мейвел не мог избавиться от мысли, что где-то здесь должна быть спрятана пачка сигарет. Он уже бросал курить несколько месяцев тому назад, по крайней мере, тогда он сказал Полли, что больше не будет курить никогда, и в течение этих четырех мучительных дней рассовывал сигареты повсюду.

— Ладно, пошли, — ответил он. — Снимайте свой ураган.

— Дело в том, Мейвел, что мне понадобится твоя помощь, — заметил Ньютон. — Ты не мог бы взять кое-что из оборудования?

Слово «помощь» попало в точку. В конце концов, во время предыдущих ураганов Мейвел отсутствовал на острове. И теперь настало время залезать на мачты вместе с остальными пиратами.

— Ладно, Ньютон, — ответил он. — Пойдем заниматься твоими делами. А потом вернемся обратно и встанем здесь на якорь. Договорились?

Джимми Ньютон протянул руку, но так и не дождался рукопожатия.

— Договорились, — ответил он.

 

4

Колдвел взял Беверли за руку, и они двинулись по направлению к коттеджам. Ветер дул им в спину, и не успели они сделать и несколько шагов, как были сбиты с ног. Беверли и Колдвел обнялись, и губы их соединились. Оба ощутили вкус крови.

Затем Колдвел поднялся, и Беверли, уцепившись за пояс его шорт, тоже начала подтягивать себя наверх. Царапая его кожу ногтями, она обхватила туловище Колдвела и, когда наконец ей удалось встать, прильнула к его телу, которое казалось огромным и мускулистым и не уступающим по силе самому урагану.

— К тебе или ко мне? — прокричала Беверли, пытаясь заглушить рев Клэр.

Колдвел бросил взгляд на бухту. Выброшенный волнами катер Мейвела лежал на сходнях и медленно погибал. Колдвел отметил, что вода уже затопила причал, и попытался определить, начался ли прилив. Они с Беверли и Мейвелом ездили рыбачить во время прилива, пригонявшего хрящевую рыбу на отмели, кишевшие моллюсками; Колдвел начал прибавлять часы — четыре часа прилива, четыре часа отлива и так дальше — и пришел к выводу, что прилив еще не начался. Он знал, что главная волна придет, когда они минуют око урагана, и то, что «Клэр» подняла воду уже настолько высоко, вызвало у него изумление. И даже тревогу. Если прилив совпадет с этой волной… В животе Колдвела сгустился комок страха — первое ощутимое чувство, испытанное им за много лет.

Колдвел внезапно осознал, что снова существует во времени. Он жил вне его координат начиная с того субботнего утра, когда смотрел на настенные часы и сверялся с наручными, пытаясь определить, где сейчас находится Джейм и когда может приехать Дарла Фезерстоун со своей бригадой. После того дня он стал жить вне времени. Он бродил по миру, лишь изредка наталкиваясь на время. То ему сообщал о нем бармен, то гостиничный служащий усаживал его в вестибюле и просил подождать, так как регистрация начиналась позже. И естественно, Колдвел постоянно забывал вовремя расплатиться, что давало администрации возможность добавить к счету стоимость еще одних суток проживания. Ни время, ни география не определяли тот мир, в котором Колдвел прожил последние несколько лет: он находился лишь во власти сил природы.

Беверли взяла Колдвела за руку, и они бегом бросились к своим спаренным коттеджам. Беверли остановилась у стеклянных раздвижных дверей коттеджа «К». Деревья вокруг тряслись как в лихорадке. Беверли налегла на дверную ручку и попыталась открыть дверь, но та не поддавалась. Поэтому Колдвелу пришлось положить свои руки поверх ее, и вместе им удалось сдвинуть дверь на фут в сторону. Первой в коттедж проскользнула Беверли, а за ней последовал Колдвел. Он закрыл дверь, обернулся, и Беверли упала в его объятия.

— Давай потанцуем, — прошептала она — по крайней мере, голос ее прозвучал как шепот.

Стены коттеджа были не особенно крепкими, и ветер проникал внутрь через дальнюю стену. И если снаружи он издавал вой, то внутри слышались лишь его слабые вздохи.

— Давай, — откликнулся Колдвел.

Они соединили левые руки, правыми обхватили друг друга за талию и принялись кружить по комнате. Колдвел двигался несколько неуклюже и постоянно натыкался на разные предметы. Беверли положила голову ему на плечо и нежно прикоснулась губами к его шее. Колдвел чуть повернулся и ощутил, что ее волосы пахнут морской пеной.

— Думаю, нам надо снять всю эту мокрую одежду, — произнесла Беверли, уже более решительно целуя его шею и с властностью рефери на ринге давая понять, что им пора выйти из клинча.

Она отошла в сторону и сбросила белые кроссовки, покрытые песком и грязью, потом расстегнула зеленые шорты, стянула нижнее белье и вытянулась. Колдвел увидел, что ее лоно покрывают светлые пушистые волосы. Ему всегда казалось, что нижняя часть женского тела выглядит гораздо более возбуждающе, поэтому, когда они занимались любовью, он иногда просил Джейм не снимать с себя верхнюю часть пижамы.

Беверли скрестила руки, опустила их вниз, ухватилась за край футболки и сняла ее. Грудь у нее была маленькой, гораздо меньше, чем у Джейм, зато изумительной формы, и соски были почти пунцовыми.

Колдвел закинул свои кожанке туфли в угол. За один присест он стащил с себя шорты и трусы. Как только они соскользнули на пол, Беверли сделала шаг вперед и положила свою мягкую ладонь на его член, который тут же шевельнулся от ее прикосновения. Беверли отступила и внимательно посмотрела на Колдвела. Тот снял футболку. Беверли кончиками пальцев прикоснулась к его груди и обвела ее по периметру. Ее руки замерли над его сосками, и она ущипнула их, понемногу увеличивая давление, пока ему не стало больно. Колдвел вздрогнул, улыбнулся и тоже положил руки ей на грудь, которая оказалась прохладной и гладкой. Особенно нежной ее кожа была с внешней стороны, и Колдвел провел по ней своими загрубевшими пальцами. Он нетерпеливо прикоснулся к ее тут же налившимся соскам, а когда сжал их, они приобрели еще более темный красный оттенок. Беверли издала приглушенный стон, а потом промолвила:

— А теперь скажи мне, о чем ты думаешь.

И Колдвел понял, что она знакомит его с правилами и дает общие ориентиры поведения.

— Когда-то я учил мальчиков естествознанию, — ответил Колдвел. — Я плохо разбирался в науке, а сейчас уже и подавно ничего не помню. В голове осталось лишь несколько разрозненных фактов.

— Каких? — Беверли погладила его по шее и, встав на цыпочки, поцеловала его грудь.

— Ну вот, например… ты знаешь, что такое магнетит?

Беверли высунула язык и облизнула сосок Колдвела, умудрившись одновременно отрицательно покачать головой.

— Люди начали находить эти камни, отличавшиеся от всех остальных, еще тысячи лет тому назад. Китайцы называли их влюбленными камнями, потому что они как будто целовались друг с другом. — Колдвел вспомнил, как фыркали его ученики, когда он им об этом рассказывал, те самые мальчишки, которые робко опускали глаза всякий раз, когда он демонстрировал им схему репродуктивных органов. — Моряки обнаружили, что стоит положить эти камни на кусок дерева и спустить его на воду, как камень точно укажет на Полярную, путеводную звезду. Магнетит — это то, что мы сегодня называем магнитом. Но не каждый кусок магнитного железняка обладает этими свойствами. У него должна быть определенная кристаллическая структура. — Эти подробности мистер Колдвел обычно пытался осторожно обойти. И хотя он знал, что имеется в виду микроскопическая структура, он всегда представлял себе отшлифованные камни с таким же количеством граней, как хрусталь в люстре бального зала. — И это еще не все, — добавил Колдвел. — Для того чтобы магнитный железняк стал магнитом, в него должна попасть молния.

Беверли опустилась на колени и рукой направила пенис Колдвела себе в рот. Колдвел тоже открыл рот, хотя еще не знал, что именно хочет сказать. Возможно, что-то по поводу тщетности подобных попыток. Возможно, он хотел процитировать тонкое наблюдение Хестер о том, что у него проблемы с гидравликой. Но прежде чем он успел что-либо произнести, его член начал набухать. Он прислушался к налетавшему порывами ветру и замер.

Беверли обхватила Колдвела за бедра и чуть привстала, следуя за его все более круто поднимавшимся членом. Она убрала язык и прикоснулась к нему зубами, после чего принялась двигать головой из стороны в сторону, балансируя на грани причинения боли, но не причиняя ее.

И в это мгновение у Колдвела возникла мысль, хотя ее и нельзя было назвать неожиданным откровением. Она сопровождала его все эти годы, усаживаясь напротив него за стойками баров и укладываясь на соседнюю постель в стерильных гостиничных номерах. Все это время Колдвел старался не обращать на нее внимания и лишь стыдливо опускал глаза при ее появлении. А всякий раз сталкиваясь с ураганом, он старался отстраниться от этой мысли как можно дальше. И чем сильнее был ураган, тем больше он увеличивал дистанцию в надежде, что когда-нибудь ему доведется столкнуться с ураганом такой силы, который разлучит его с этой мыслью навсегда.

Как нетрудно догадаться, это было просто осознание того, что он очень любил свою жену Джейм. И Энди был плодом этой любви.

И тут в коттедже «К» что-то произошло. Откуда-то раздался низкий гул почти на уровне инфразвука, и ярко-голубой свет пронизал стены, проникая внутрь через щели. Все стало лазурно-голубым — волосы Беверли, ее рука, сжимающая его член, и даже сам воздух. А затем коттедж содрогнулся, причем настолько сильно, что мебель сдвинулась со своих мест. Колдвел напряг слух и вдруг начал судорожно вдыхать воздух с ритмичным отчаянием рыбы, выброшенной на берег. Беверли отпустила его член и тоже сделала несколько глотков воздуха Похоже, она лишь в этот момент обратила внимание на голубоватое сияние, разлившееся по комнате. Постепенно оно распалось на легкие завихрения, и эти аквамариновые пряди начали просачиваться наружу.

— В нас попала молния, — промолвил Колдвел.

— Ты так считаешь? — Беверли подалась назад и опустилась на кровать. Она раздвинула ноги, откинулась и улыбнулась Колдвелу. — Тебе хорошо?

— Да, — кивнул Колдвел. — Это значит, что мы превратились в целующиеся камни.

 

5

Мейвел принес оборудование, размещавшееся в несообразно смехотворном зеленом пластиковом чемодане. Он снял бейсбольную кепку и натянул зюйдвестку, завязав ее под подбородком аккуратным узлом. Затем Джимми Ньютон вручил ему передатчик и компьютер, подсоединеные к видеокамере, что означало, что оба будут связаны и должны держаться друг от друга на расстоянии не более чем восемь футов.

Перед тем как выйти, Мейвел остановился перед Полли, как школьник, демонстрирующий себя матери.

— Я скоро, — произнес он.

— Мне тебя будет не хватать.

Мейвел открыл было рот, чтобы что-то добавить, но так и не придумал, что именно. Он кивнул, подмигнул Полли и повернулся к Джимми.

— Ну, пошли, Ньютон.

Джимми задержался около стола, за которым сидели Гейл и Сорвиг.

— Увидимся, ребята, — бросил он им.

Девушки кивнули и осторожно улыбнулись, потому что этот тип был законченным сумасшедшим. Во-первых, он одержим своими ураганами. А во-вторых, он здесь единственный подходящий парень (что доказывает, как они были не правы, решившись на эту поездку) и при этом не проявляет к ним ровным счетом никакого интереса. И не то чтобы у кого-либо из них была завышенная самооценка, но они вполне заслуженно угодили на это светопреставление.

Каждая считала, что инициатором поездки была другая, но обсуждать это уже не имело смысла. Они вместе ходили к агенту по туризму — довольно симпатичному молодому человеку, которого звали Шлемой — что страшно смешило и Гейл, и Сорвиг, ибо напоминало им сомнительный анекдот и они представляли себе его член с огромной головкой, напоминающей шлем. Как бы там ни было, они заявились к нему в обеденный перерыв и принялись перелистывать глянцевые буклеты, в которых рекламировались курорты с названиями типа «Солнце и чувственность». Именно к этому девушки и стремились. И расположены все эти курорты были на островах, названия которых были известны Гейл и Сорвиг. Буклеты изобиловали фотографиями отдыхающих на пляже, в бассейнах и на танцплощадках. Шлема объяснил, что и сам бывал во многих из этих мест и это было здорово. «Там все время что-то происходит», — повторял он, и подруги истолковали это как необузданное сексуальное буйство с такими же парнями, как он сам, обладающими огромными мясистыми членами. А потом одна из них (каждая считала, что это была не она) протянула руку и взяла грязноватую листовку, отпечатанную на мимеографе, на которой сообщалось о курорте Урез Воды на никому не известном острове под названием Банка Дампиера.

Все здание скрипело и стонало. Ветер рвал фанеру, которой были заколочены окна. Несмотря на отсутствие видимых расщелин, дождь заливал внутрь, и пол ресторанного зала уже был покрыт узором из луж. Гейл и Сорвиг могли видеть это со своих мест. Полли боролась с ними с помощью половой тряпки, но как только она вытирала одну, на ее месте тут же появлялась другая. Полли сама уже была мокрой насквозь, однако продолжала трудиться с немыслимым усердием.

— Идите сюда, присядьте, выпейте что-нибудь, — окликнула ее Гейл.

— Да, все равно от этого нет никакого толку, — поддержала ее Сорвиг.

— Надо поддерживать порядок! — откликнулась Полли. — Стоит опустить руки, и все выйдет из-под контроля.

Впрочем, все уже шло наперекосяк. Стены стонали так, что, казалось, громче уже невозможно, и тем не менее каждый следующий звук был еще сильнее. Гейл и Сорвиг уже пережили свой страх и оставили его далеко позади. Теперь все внутри у них словно онемело. Все чувства сжались в один бесформенный комок, затаившийся где-то внизу живота. Обеим оставалось только гадать, выдержат ли стены напор ветра, но выяснить это было не у кого. Но с другой стороны, какой смысл был бы строить это здание, если оно не могло выполнить своего непосредственного предназначения, а именно служить защитой от дождя и ветра? Дома и существуют для того, чтобы защищать людей от ненастья. И где это слыхано, чтобы непогода представляла собой смертельную угрозу для человека? Гейл и Сорвиг жили в Нью-Йорк-сити, где по вечерам на улицах появлялись целые орды садистов с самыми жуткими намерениями. Но и там им удалось остаться в живых, а теперь их жизни угрожал такой пустяк.

В бар вошел Лестер. Девушки не знали, где он был, но явно не на улице, так как его одежда была относительно сухой. В руках, как символ своей полезности, он держал молоток.

— Что будет, то будет, — опережая его, хором произнесли девушки.

— Аминь, — откликнулся Лестер. Он подошел к стойке бара и посмотрел на пустые полки, на которых прежде стройными рядами стояли бутылки с выпивкой.

— Полли все куда-то убрала, — пояснила Сорвиг.

— Только битых стаканов здесь не хватало, — добавила Гейл.

Им нравился Лестер. И действительно, несмотря на то что ему было сильно за пятьдесят, он сохранил отличную форму. Все парни, работавшие в «Планете долбоебов», постоянно качались — на тридцать пятом этаже офиса располагался фитнес-центр, — но ни у кого из них не было таких хорошо очерченных мускулов, как у Лестера. Кроме того, он умел танцевать — способность, которую высоко ценили как Гейл, так и Сорвиг. Все их знакомые, которых полоумные боги послали им для так называемых свиданий, страдали параличом.

— К тому же вы и так уже довольно выпили, — продолжила Гейл.

— Хотя лично я бы не отказалась от глотка спиртного, — добавила Сорвиг.

— Я тоже, — кивнула Гейл.

Лестер внезапно повернулся, словно пытаясь схватить бутылку и улизнуть. Однако Гейл и Сорвиг догадались, что на самом деле его привлек странный, почти музыкальный звук, напоминающий хриплый атональный йодль.

— Что это? — спросили они вместе.

Лестер задумался, поджав губы.

— Ветер, — помолчав, ответил он.

— Да, но кроме ветра что-то еще, — уточнила Гейл.

Лестер подозрительно прищурился, поднял молоток и, угрожающе им размахивая, двинулся прочь, словно намереваясь дать отпор непрошеному гостю. Гейл и Сорвиг рассмеялись, потому что это было действительно смешно, однако смех их тут же оборвался, ибо обеих одновременно посетила тревожная мысль. Гейл высказала ее первой:

— Даже не представляю себе, что мы будем делать, если здание не выдержит.

Сорвиг кивнула, в ужасе замотала головой и еще раз кивнула.

— Куда нам тогда бежать?

Вряд ли можно было рассчитывать на коттеджи. Хотя главное здание, стоявшее на вершине возвышенности, в наибольшей степени было подвержено ударам урагана. А их коттедж стоял чуть ниже на склоне, так что, возможно, ветер там был слабее.

Возле их стола возникла Полли с половой тряпкой в руках.

— Где Лестер?

— Послушайте, может, мы пойдем в какое-нибудь другое место? — промолвила Сорвиг.

— Зачем? — нахмурилась Полли.

— Потому что мы боимся, что это здание не выдержит напора ветра, — ответила Гейл, обводя взглядом пространство.

— Глупости, — ответила Полли. — Где Лестер?

— Пошел что-то прилаживать, — сказала Сорвиг.

— Приладить надо щит у того большого окна, — отрезала Полли. — Он уже болтается с одной стороны.

Гейл и Сорвиг кивнули.

— Мейвел еще не возвращался… — Полли произнесла это с интонацией с легким оптимистичным повышением в конце предложения, видимо надеясь получить какой-нибудь ответ типа «Нет, он вернулся, просто его не видно, потому что он…» — потому что он чем-то там занят. Но Гейл и Сорвиг лишь опустили глаза.

— У нас все в порядке, — заявила Полли. — Так что можете не волноваться.

— Ладно, — сказала Гейл.

— Ладно, — согласилась Сорвиг, однако стоило Полли вернуться к своему занятию, как обе закатили глаза:

— Ничего себе в порядке.

Дверь с грохтом распахнулась, и в «Логово пиратов» спиной вперед влетел Ньютон, который, прежде чем рухнуть на пол, преодолел по воздуху добрых десять футов. Гейл и Сорвиг в ужасе вскочили, опасаясь, что в открытую дверь ворвется ветер, однако в проеме тут же появился Мейвел. Рука все еще поднята, лицо искажено яростью — нетрудно было догадаться, что хотя Ньютона и внесло внутрь ветром, но ускорение ему придал последний пират.

— Но согласись, это был классный кадр, — не вставая с пола, промолвил Джимми.

— Нет, — ответил Мейвел, развязывая узел на зюйдвестке. Он стащил ее с головы и стряхнул с нее воду. Все его кудри под ней распрямились и лежали ровно, плотно облегая голову. Лоб был рассечен, и кровь, перемешиваясь с водой, окрашивала его лицо в розоватый оттенок, а по щеке струились пунцовые ручейки.

— Да что ты понимаешь! — раздраженно буркнул Ньютон и начал подниматься на ноги, разбрызгивая вокруг себя воду.

Хоуп и Джимми начали с того, что обошли здание по периметру, держась поближе к стенам. Ньютон отснял пальмы, склонявшиеся до земли и вздымавшие с мольбой ветви. Пальмы всегда поклонялись ураганам и при первых же порывах ветра принимались трепетать и бить поклоны.

Деревья к югу от Уреза Воды переносили его гораздо хуже. Дубы и бирманское розовое дерево были гораздо крепче и устойчивее, и ураган обрушил на них всю свою силу. Часть из них уже была повалена, остальные стояли без сучьев и листвы. Поваленные стволы накатывались на еще стоящие деревья и ускоряли их гибель.

— Мне надо подойти поближе, — заявил Ньютон Мейвелу.

Мейвел, прищурившись, смотрел на юг, прикрывая ладонью глаза, чтобы в них не попадал дождь. Он пытался разглядеть Уильямсвилль, но уже темнело, и дождь был слишком сильным.

— Для этого придется выйти на открытое пространство, — ответил он.

— В том-то все и дело. Чтобы устоять там.

Мейвел закряхтел, обдумывая эту перспективу.

— Пойдем, — сказал Джимми, и они вышли из-под ненадежного укрытия здания. Мейвел шел сзади, держа Джимми за плечи. Стоило им сделать несколько шагов, как ветер обрушился на них со всей своей силой. Джимми поднял видеокамеру.

— Думаю, скорость ветра где-то восемьдесят-девяносто миль в час, а порывы чуть больше сотни, — прокричал он. — Но фронт пока далеко, поэтому нас еще не то ждет, старик.

После этого они перебрались к противоположной стене здания, выходившей на восток и наветренную сторону. Они остановились, прижавшись к стене, и уставились на то, что происходило перед ними.

— Боже милостивый! — восхищенно произнес Джимми Ньютон. — Ты только посмотри на это!

Мейвел еще никогда не видел такого подъема воды. Окинув взглядом береговую линию, он понял, что волны уже наполовину затопили скалы и вода продолжала прибывать. В отличие от Колдвела Мейвелу не надо было заниматься расчетами, ритм его жизни полностью совпадал с ритмом океана, и он нутром ощущал приливы и отливы.

— Нет, это надо снять! — завопил Джимми Ньютон, прижимаемый ветром к стене. Он схватил Мейвела за руку, словно они были школьницами на прогулке, и ринулся вперед. Не успели они подойти к краю обрыва, как налетевший порыв ветра повалил их на землю. Ньютон, скрестив руки на груди и пытаясь защитить висевшую на шее камеру, упал на спину.

Мейвел с трудом поднялся на четвереньки и стукнул Джимми по плечу.

— Пойдем, — рявкнул он, уже не задумываясь над тем, что они делают, и, тупо следуя намеченному плану, двинулся вперед с видом, не допускавшим возражений. Добравшись до края, он уцепился за выступ скалы и лишь после этого оглянулся на Ньютона.

Как только тот подобрался ближе, Мейвел схватил его за шиворот и подтолкнул вперед. Брызги разбивавшихся внизу волн окатили их лица.

— Это тебе надо? — закричал Мейвел. — Тогда снимай.

Ньютон поднял камеру, стер с объектива воду, установил прибор перед собой и нажал на кнопку. Однако она не проработала и нескольких секунд, как Джимми снова отключил красную лампочку записи.

— В чем дело?

— Я хочу снять волну, которая идет прямо на меня, — закричал в ответ Ньютон. Он подполз к обрыву и заглянул вниз. — Надо спуститься, — заявил он. Пятью футами ниже располагался небольшой уступ, естественная V-образная расщелина. — Я спущусь туда, а ты будешь держать меня отсюда, это будет потрясающе.

— Это опасно, — ответил Мейвел, указывая кивком на океан. — Посмотри, что там творится.

— Да брось, парень, — пробасил Ньютон, не в силах сдержать возбуждения. Он перевернулся и свесил ноги вниз. Теперь его лицо находилось в паре дюймов от лица Мейвела. Мейвел протянул руку и ухватил Ньютона за плечо, крепко сжав ткань его рубашки. И Ньютон соскользнул вниз. Голова Джимми исчезла из виду, и Мейвел, царапая о камни живот, пополз к краю, однако не ослабил хватку.

Ньютон коснулся ногами выемки, образованной обнаженной породой, согнулся и уперся локтями и коленями в скалу. Волны с яростью разбивались о его ноги, а иногда доставали и до живота. Мейвел Хоуп сполз почти до самого края и спустил руку вниз, продолжая держать Ньютона за шиворот.

Джимми повозился с камерой и поднял ее вверх. Ему уже было наплевать на видоискатель, и он уже не утруждал себя тем, чтобы нацелить ее на что-то конкретное, он просто поднял ее как можно выше и нажал на кнопку записи. Он снимал темную воду и темное небо, а океан внизу бурлил и кипел.

Колдвел, как водится, опять сделал неправильные выводы. Обратный прибойный поток был не столько усмирен ураганом, сколько всего лишь ослаблен. Весь мир вышел из равновесия, и обратный поток просто не мог справиться с таким количеством воды в своем обычном рабочем режиме. Поэтому эта работа выпала на долю куда как более свирепого его родственника, называемого обратным течением. Оно вспахивало береговую линию, отгоняя огромные массы воды по узким невидимым протокам, и при малейшей возможности отхватывало куски суши. Что оно проделало и сейчас в том самом месте, где находился Джимми Ньютон. Внезапно его словно схватила за ноги огромная лапа и, вытащив из укрытия, поволокла на край света.

Мейвела она тоже захватила, и в мгновение ока он оказался в воде с раскроенным лбом. Однако он не отпустил Ньютона — не в его привычках было отпускать что-либо раз схваченное. Конечно, если бы его предупредили заранее, возможно, он предпочел бы отдать Джимми Ньютона урагану, но пока он и сам оказался в воде, ощущая, как его затягивает вглубь это огромное чудовище. Будь море поспокойнее, компьютер и передатчик наверняка утянули бы его на дно, но в данный момент вода кипела и бурлила с такой яростью, что вес не имел особого значения.

Мейвел выпростал свободную руку и принялся бешено колотить по воде, раздирая костяшки пальцев о камень, пока ему не удалось за что-то ухватиться. И тут же его растянуло, как на дыбе, так что плечи чуть не выскочили из суставных сумок. Одной рукой он ухватился за скалу, другой держал Джимми Ньютона, и его пронизывала такая нестерпимая боль, что он даже кричать не мог. Стоило ему открыть рот, и туда сразу бы хлынула вода, а Мейвел всегда боялся утонуть. Поэтому он молча переждал этот бесконечный момент, а потом боль отпустила, его снова сжало, как меха гармошки, он подтянул к себе Джимми Ньютона, и через мгновение волна вынесла обоих на скалы. Она швырнула их туда со всей силы, так что основной удар принял на себя Мейвел, смягчив его для Ньютона. Оба снова оказались в расщелине, и Мейвел с бешеной скоростью принялся искать, за что бы ухватиться. Ему удалось подтянуть Ньютона и вытолкнуть его наверх, и через некоторое время оба уже лежали наверху, прильнув к камням. Почувствовав себя в относительной безопасности, Ньютон рассмеялся и, подняв видеокамеру, издал победный клич: «Снято!»

_____

— Ну и как там? — спросила Сорвиг.

— Плохо, — ответил Мейвел Хоуп.

— Никогда в жизни не видел ничего подобного, — изрек Джимми. — Ураган небольшой, но очень плотный, как «Эндрю». И движется сюда со страшной скоростью.

— Движется сюда? — переспросила Гейл. — Да он уже и так здесь.

— Самый сильный ветер концентрируется вокруг ока, — ответил Джимми.

— Вокруг ока, — повторила Сорвиг.

— Внутри этой малышки.

Из зала с тряпкой в руках вышла Полли. Она прекрасно понимала всю бесплодность своих усилий, но ей надо было держать в руках что-то, что символизировало бы ее бдительность.

— Мей, — промолвила она, — надо забить еще несколько гвоздей в те щиты. А то они все время вылетают.

— Полли, а ты случайно не находила здесь где-нибудь сигарет? — оглядываясь по сторонам, поинтересовался Мейвел. — Может, их кто-нибудь запрятал или что-нибудь в этом роде…

— Эти дамы немного волнуются, — откликнулась Полли, указывая движением плеча на Гейл и Сорвиг. — Может, ты мог бы заняться этим прямо сейчас?

И тут погас свет.

Девушки вскрикнули, хотя между наступившей тьмой и царившим до этого сумраком разница была небольшая. Что касается Мейвела, то лично он был удивлен лишь тем, что электричество продержалось настолько долго. Он не сомневался в том, что все столбы уже повалены, — урагану стоило выдернуть один, чтобы остальные попадали как спичечный домик.

Снова раздался какой-то звук, напоминающий вопль умирающего животного, вернее, животного, которое отказывается умирать, несмотря на то что все лапы у него оторваны и кровь хлещет из разверзшихся ран.

Сорвиг со своего места могла наблюдать за происходящим в зале ресторана, где с усердием сердечной мышцы пульсировал какой-то странный свет.

— Что это? — спросила она.

Мейвел Хоуп задумался: может быть, это Святые огни? Он читал о них в книге Дампиера.

— «Святые огни — это маленькие мерцающие огоньки, — процитировал он по памяти. — Появление Святых огней на мачте обычно свидетельствует о том, что шторм идет на убыль». — Мейвел всегда мечтал увидеть это явление, сотканное из чистого света.

— Это просто щиты сейчас слетят с окон, — заметил Джимми Ньютон.

Мейвел сделал несколько шагов вперед, и остальные последовали за ним. Он заглянул в зал и увидел, что Ньютон, черт бы его побрал, был прав — ураган оторвал края фанерных щитов, и в зал начал просачиваться сумеречный свет.

И тут до них донесся новый звук — на фоне завывания ветра раздавался слабый стук.

— Что это? — прошептала Гейл, одной рукой обхватывая за плечи Сорвиг, а другой сжимая чью-то рыхлую липкую ладонь. Она подозревала, что это ладонь Джимми Ньютона, но это уже не имело никакого значения.

— Это Лестер, — ответил Мейвел. — Пытается все приладить на место.

Несмотря на то что рот Лестера был забит гвоздями, он продолжал декламировать сто пятьдесят второй псалом, сочиненный им вскоре после смерти сына. Псалом пришел ему в голову, когда он сидел на том месте, где когда-то стояла «Королевская таверна». Копаясь в развалинах, он нашел бутылку рома, и, когда начал пить, на него снизошли слова, которые он стал произносить вслух: «О Господи, иногда кажется, что Ты от нас очень далек. Ты отнимаешь у нас свой горький сосок и не даешь к нему прильнуть». Лестер чувствовал, что эти слова ниспосланы ему свыше, ибо некоторые из них ставили его в тупик. Раньше ему никогда не приходило в голову, что у Всемогущего могут быть соски, но в принципе это было вполне возможно.

Лестера швырнуло на щит, который представлял собой лист фанеры в шесть футов длиной и четыре шириной. В него было вколочено достаточное количество гвоздей, но ветер оторвал края и теперь выдергивал их один за другим. Они выскакивали и, проглоченные ураганом, тут же исчезали. Гвозди Лестера были длиннее, и два из них ему удалось загнать в нужные отверстия. Он вынул изо рта третий, но тот тут же был похищен ветром. Он достал следующий в надежде на то, что, если ему удастся как следует укрепить края фанеры, все будет в порядке.

Лестер, отодвинувшись в сторону, начал заколачивать гвоздь. Однако поскольку левая рука у него была занята гвоздем, а правая молотком, ветер тут же вжал его в стену, так что оторваться от нее было невозможно. Ему пришло в голову, что если повернуться к стене спиной, а гвоздь и молоток переложить из руки в руку, то, возможно, ему удастся изогнуться и попасть по шляпке.

Он пропихнул руку с молотком между животом и стеной и ощутил, как острие гвоздя сдирает кожу. И тем не менее, несмотря на текущую кровь, ему удалось ухватить гвоздь. Лестер выкрикнул слова из своего псалма, сделал глубокий вдох, закрыл глаза, поменял гвоздь и молоток местами и в то же мгновение резко дернулся назад. Ветер тут же прижал его к стене, но на этот раз он стоял к ней спиной, а ураган яростно хлестал его по лицу.

— Давай, сукин сын, давай, — пробормотал Лестер. — Посмотрим, на что ты способен. — И действительно, он настолько разозлился, что, перекинув левую руку через тело, принялся колотить по фанере и даже несколько раз попал по гвоздю. Однако «Клэр» продолжала просовывать свои щупальца под фанеру и выдирать гвозди — сначала снизу, а потом сверху. Затем она проскользнула внутрь, и Лестер ощутил давление на спину. Через мгновение последние гвозди вылетели, и щит оторвался полностью.

Лестер выронил молоток и, раскинув руки, изо всех сил налег спиной на щит. Было несколько мгновений, когда ветер помогал ему в этом, но они перемежались более длительными отрезками времени, когда вихрь пытался поднять его вверх или скинуть вниз. Однако Лестер устоял, поскольку он был зол и готов был послать этот ураган куда подальше.

— Однако Ты одарил нас зрением, — прокричал он, — дабы мы могли лицезреть Твое изобилие! В малейшем из цветов и величайшем из деревьев. В капле воды и в морском шторме. В легчайшем дуновении ветерка и дыхании урагана…

И в этот момент Лестер увидел незнакомца, внезапно появившегося в бушующей мгле. Он стоял на скале в пятидесяти футах от него. Лестер понял, что он всегда там был и лишь ждал прихода урагана, чтобы появиться на свет и заявить о своих притязаниях. Он возник из ничего и, сладострастно вращаясь, начал подниматься к небу, как поднимается змея, откликаясь на призывные звуки флейты факира. «Черный дух», — подумал Лестер, хотя Джимми Ньютон назвал бы этого незнакомца «вертуном», а Колдвел, пользуясь книжной терминологией, определил бы его как небольшое торнадо, образованное ураганом.

Именно это существо и приближалось теперь к главному зданию гостиницы, не то чтобы оно двигалось к нему целенаправленно — оно металось из стороны в сторону и даже иногда отступало, но намерения его были очевидны. Оно надвигалось на Лестера.

— Батюшки светы! — заорал тот и принялся повторять свой псалом: — Господи, иногда кажется, что Ты от нас очень далек…