В отличии от всех прошлых разов, теперь шишморская топь подверглась основательному вторжению пушнины: стоило только слегка зацокнуться о теме, как в одном только дворе учгнезда набралось выше ушей грызей, готовых трясти. Тем более если учесть, что Щенковский цокСовет и учгнездо выделяли единицы бобра для оплаты тряски, так что можно было совместить приятное с ещё более приятным.

Что касается Макузя, Ситрик, Ратыша и Речки, так они мордозрели Керовку, уже утопавшую в летней зелени, и кроме того, в воздухе имелась жара и насекомые. На песчаном же пустыре, на берегу пруда, возвышались кучи стройматериала и оборудование, притащенное мышами в зимнюю пору. Этот пустырь был единственным местом на острове, где не колосилась трава и не росли деревья; Макузь быстро дошёл до причины, ковырнув песок — на глубине в пол-ладони там лежал слой почти настоящего мазута, что не способствует вегетации, сухо цокая.

— Послушай-ка, — показала в ямку Речка, — Тут и в песке погрызени допущища! Вот бы, а?

— В нулевых сначала Ы, потом Ъ. Во-первых же, йа думаю, что когда упадёт уровень тара в воде, эта погрызень тоже постепенно отфильтруется.

— Послушаем, — кивнула грызуниха, но при этом провела по шее лапкой, потому как Жаба придушивала.

Пока же они не то чтобы слушали, а начали городить. Платформе предстояло стоять на восьми сваях по двадцать шагов длины, скреплённых из нескольких брёвен каждая. Вдобавок, к нижней части сваи приходилосиха крепить большие ящики и набивать их песком, чтобы опора утонула, а не всплывала. Воткнувшись в эту возню, грызи вскоре обнаружили очевидное — а именно то, что в одной керовской избе не хватает места не все хвосты, каковых намордствовало уже около двух десятков. Набиться чисто сурка ради было возможно, но приготовить корм или сделать что-то ещё — уже никак.

Собравшись кругом и потряся ушами, белки изобрели не особо хитрый план — на время бросить всё и нарыть норупел для размещения строителей. Как известно, норупло, или нора-дупло, представляло из себя землянку верхнего залегания. На остов из брёвен и жердей наваливалась грунтовая насыпь, создававшая стены и потолок; эта немудрёная техника позволяла дёшево получить вполне пригодное жильё, особенно если цоканье о тёплом времени года. Собственно, большое количество грызей и не заморачивались на постройку изб из дерева, а обитали именно в таких постройках, так что норуплом тут можно было испугать никого.

Ранее нарыть на острове норупел было сложно из-за дальности до источника дерева, но теперь через болота пролегала новенькая прочная гать, так что только успевай таскать. Грызи с двух и четырёхколёсными тележками постоянно таскались туда-сюда, подвозя материал, в то время как другие рыли песок. Рытьё осложнялосиха тем, что на глубине в пол-шага стояла болотная вода, которую никуда не денешь. Вслуху этого рыли, вычерпывая песок ведром со дна ямы, и вываливали жижу сохнуть, потому как нельзя сделать насыпь из жижи. Тем не менее, это никого не могло остановить, и за десять дней на острове в разных местах появились восемь отдельных норупел рассчётной вместимостью до полусотни хвостов, что было признано попавшим в пух.

Макузю и Ситрик пришлось устраивать себе отдельное норупло, потому как грызуниха размещала там пучки сохнущих трав и зарисовки на бумаге, натянутой на рамки из реек, а грызь раскладывал схемы площадью с огород — для этого нужно место и отсутствие помех. Грызи гнездились по острову неравномерно, потому как ставили норпула только там, где находилсь пустырьки, дабы не пилить ни единого дерева и не топтать кустов. Сдесь это чувствовалось особенно остро, потому как деревьев было не как всегда — море, а вполне небольшое ограниченное количество, ибо остров. Чего было море, так это болота вокруг.

Макузь основательно втыкался в работу, так что зачастую не замечал, как пролетал день, и сетовал на то, что удалосиха так мало наворотить. Что уж там цокать, если каждый столб устанавливали несколько дней, а потом поверх этих столбов ещё и платформу… на самом деле именно опоры больше всего тормозили возню, потом поехало пошустрее, так как освободился простор для присоединения к делу практически всех пушей. Стук топоров и молотков стоял над прудом с раннего утра и до заката, а ночью не стоял только потому, чтобы не мешать сурковать — некоторые возились и по ночам, естественно при этом компенсируя это дневным сном.

Вслуху того, что Макузь был воткнут, как вилы в сено, трёпке часто стали подвергаться ушки Ситрик, в плане того, как оно, почём перья и всё такое. Речка например, хоть и была грызуниха на сто пухов, терпеть не могла таких вещей и сразу цокала «на! пух!», а Ситрик без труда отвечала, прочищала и уточняла. От этого она сама не заметила, как именно у неё оказалась папка со списками всех трясущих, кто сколько натряс и тому подобное; белка сама удивилась, как так получилось, но особо не возмущалась.

— Йа не особо возмущаюсь, — цокнула она, качая ухом, — Это вон Речи орехами не корми а дай бревно обтесать, а йа всё как-то больше по теме пуха.

— Что крайне в пух! — вполне честно цокнул Макузь, — Если бы не ты, мне бы предмозжие вынесли начисто. Только если будут слишком уж грузить — сразу цокни, ладно?

— Нет впух, буду молчать, — покатилась со смеху Ситрик, представив это, — Ну и раз ко мне попали хузяйственные книги, то цокну — почему лежит без дела паровой насос, которым накачивали воду на зимник? Может, что-нибудь того?

— Не забыли. Просто если этот паровик трепать, он быстро выйдёт из строя, а он вполне вероятно будет нужен для прокладки следующих зимников, когда раскачаемся. Но если уж понадобится — то да, можно взять.

— Тогда — кло.

Как это обычно и бывало, грызи не придерживались практически никакого распорядка работы — тоесть вообще. Количество незаменимых специалистов сдесь стремилось к абсолютному нулю, как и надобность собирать именно столько-то пушей на такую-то работу; как брались, так и брались. Вслуху этого рассчёт количества вытрясенного происходил никак не по времени, а по факту сделанного, благо тут можно было недвусмысленно посчитать количество уложенных брёвен и прибитых досок. Это было в пух, потому как у разных белокъ периоды наплыва Дури и её же понижения не совпадали — кто-то пухячил вообще непрерывно, а кто-то делал перерывы каждые три-четыре дня, воизбежание тупака и накопления усталости в организме. Ситрик, которая и стала заниматься учётом, люто гоняла особо упёртых, чтобы они, замылившись, не гнали брак — для этого грызуниха начинала выискивать, к чему придраться, даже когда придираться ещё было не к чему, и само собой находила, потому как кто ищет — тот всегда найдёт.

Накрутившись на этой возне и почувствовав замыливание ушей, Макузь и Ситрик бросали дела и зачастую просто прогуливались по лесам возле Понино, собирая подлапный корм — благо, опять-таки цокнуть, теперь дойти туда было совсем несложно, не то что раньше, прыгать по скользским брёвнышкам. Настил гати совершенно не колыхался от ходьбы — да собственно, не колыхался и под тяжёлыми телегами с брёвнами, ибо был годно уложен и закреплён сваями. Единственное, что волновало Макузя при взгляде на гать — так это то, сколько всё-таки она протянет без замены в данных конкретных условиях.

Пока суть да другая суть, Ратышу подвалило мешков нестроительного образца, о чём он потом и сообщил с изрядной порцией бугогашечек. Соль состояла в том, что часть оборудования, особенно всякие лёгкие предметы, которые потом просто перевезти на тележках, складировали в Понино — тупо подложили брёвнышек, накрыли плотным клохом, и кло. Местные пуши само собой были осведомлены, почём перья, и кучи не трогали. Однако, когда пришло время кучи пускать в дело — оказалосиха, что там изрядная недостача, что вызвало, и в том числе негодование. В ходе учинённого следствия Ратышу удалось выяснить, что клапаны с паровой машины повыкручивали скворки, ошивавшиеся в посёлке за какой-то надобностью, и утащили с собой.

Грызь организовал поход на поиски пропавших предметов, и следует заметить, что вполне удачно вернул всё стыбренное — потому как скворки тырили не по злому умыслу, какого не могло быть вслуху его абсурдности, а по незнанию. Та элементарная факта, что круглые цилиндры с отверстиями — часть клапанного механизма, вызвала у них искреннее удивление и почёсывание реп. Так что потрачено оказалосиха только время, но не лишний металл, каковой по прежнему проходил по категории дефицитных товаров.

Одновременно с возведением платформы грызи неспеша распланировали и стали готовить большую избу на острове — для зимнего размещения трясущих, когда в норуплах будет явно холодно. Соль также состояла в том, что избы ставили на мощную подушку глины, перемежаемой слоями обожжёных брёвен — для изоляции от постоянно сырой болотной земли, что давало сухость и экономию дров. Чтоже касаемо платформы, то на ней стали корячиться паровой котёл, приводы, черпак в виде колеса с вёдрами, и большая бадья диаметром четыре шага, предназначенная для отстаивания вычерпанного и отфильтрованного через лотки.

Помимо всей этой погрызени и выпушеня, грызи сочли, что пруд в Понино маловат для скопления тушек, вслуху чего вырыли рядом ещё один побольше — шагов сорок в длину и десять в ширину, не сразу конечно, потому как такой объём требовал времени. Зато к осени пуши могли основательно прополоскать хвосты и прочие части тушки, а учитывая опилки и песок, это было востребовано.

Не менее было востребовано рациональное напряжение мозгов, которого никогда не бывало много. Повелось так, что Макузь тряс ушами и втыкался в технические вопросы, а Ситрик трясла ушами — только не макузьевыми, а своими — и втыкалась в вопросы организации. Что уж там поцокивать, если приходилосиха регулярно отправлять партии за снабжением в шишморское цокалище, добывать недостающие инструменты, материалы, да и просто годных орехов и сухарей, разбавить подлапность. К тому же, строители не имели времени собирать столько подлапности, чтобы полностью сесть на неё, а местные не могли продать столько лишнего корма, чтобы прокормить два десятка грызей. В итоге собирались и шли с большими тележками, набивая их припасами, насколько возможно. Благо, по летним тропам тележки шли как по укатанному, и грызь без особого труда увозил большой мешок клубней — а осенью его и с трудом не утащишь, хоть весь пух выдерни.

Ситрик не только составляла отчётность, но и постоянно проводила цоканье о том, что в сдешних лесах шляются зуды… тоесть, тигры. Кроме того, к осени в околотке опять объявлялись камульфы, которые как слышно совершали миграции длиной в год. Вслуху этого пушам крайне рекомендовалосиха ходить достаточно плотными группами, не отходить далеко от костра при привалах, а также постоянно иметь в готовности средства обороны — шипованные налапники и ошейники дополнялись завёрнутым в плотный платок крайне жгучим перцем, который достаточно тряхнуть в нос животному — и у того сразу пропадёт вообще всякое желание, не то что кусать. Вдобавок у каждой группы как правило имелся хотя бы один огнестрел, дабы стая не загнала на дерево. Благодаря этим мерам, или вопреки оным, но никаких серьёзных происшествий, связанных с животными, зафикисровано не было; как правило, хищные звери сразу чуяли, что не стоит и пробовать, и обходили стороной.

В Керовке образовался целый склад всевозможной дребузни, так что Ситрик, как знакомая с этим, волевым решением разграничила всё это на корм, стройматериалы и некормовые товары для самих строителей — и как показала практика, спасла от полной неразберихи в кучах барахла. По вечерам же, даром что гнус не собирался успокаиваться до первых заморозков, белка и Макузь прогуливались по дорожкам, протоптанным по острову, таращились ушами на топь, зелень кустов и закатное солнце, валящееся под горизонт. Правда, приходилосиха-с-пятью-лосятами постоянно таскать на ушах шляпу с сеткой, воизбежание задалбывания от этого самого гнуса.

— Макки, это выносит мне предмозжие! — цокала Ситрик, — Ты знаешь, что только за последний привоз было восемь десятков наименований всякой погрызени?

— Теперь знаю, — кивнул грызь, — Если тебе не в пух этим заниматься, брось.

— Как брось? — скосилась белка.

— Вот так, — Макузь поднял шишку и бросил в болото, — Или как-нибудь ещё.

Он цокал совершенно серьёзно, потому как никому не пришло бы под уши заставлять грызя трясти, а уж тем более — собственную согрызунью, в которую он люто обожал.

— На самом деле, йа просто о том, что не сижу на хвосте, — пояснила Ситрик, — А так оно вполне себе в пух. Мне нравится, когда удаётся достичь идеально чистого цоканья.

— И главное, ты это умеешь, — добавил грызь, — Всем тоже нравится, только далеко не все умеют.

— Ну, а как сегодня прудовой песок? — задала грызуниха стандартный на протяжении всего лета вопрос.

— Вполне себе. Поставили сваи для избушки, завтра начнём собирать на берегу сруб, потом перетащим. Перегонная колонна тое почти готова, черпак, ну и котёл, осталось там кое-что доклепать. Думаю, трясём с опережением собственного плана.

— Обгоняем собственные уши! — засмеялась Ситрик.

Макузь был доволен, что грызуниха довольна. К тому же она действительно подходила к тому, чтобы вести организационную работу среди трясов — даже её необычный выслух, с фиолетово-чёрными ушками и тёмно-красными волосами, был кстати, потому что одно дело цокнуть «спроси у Ситрик», а другое «спроси у серо-фиолетовой грызунихи», какую легко определить за тысячу шагов. Поверх шёлковой пушнины она чаще всего одевала чёрную кофточку и юбку, что тоже не особенно часто услышишь — чаще всего грызунихи были в одежде различных оттенков зелёного, а зимой — серого, чтоб не маячить.

Неслушая на то, что никто не удосужился отменить гнус, сырость, туманы и болотную вонь, грызи возились в полный пух, с интересом и весело, потому как даже тряс, не делавший ничего сложнее чем поднос дров, собственными ушами слышал результаты общей возни, а это очень сильно внушает. Сперва может показаться, что внушает, но не особо — а на самом деле, ещё как. Хотя пуши зачастейшую засиживались у костра до глубокой ночи, с утра вскакивали с самым рассветом без никакой специальной побудки — правда, потом обычно досурковывали днём, после сытного отяжеляющего обеда, когда вдобавок к этому стояла самая жара, не располагавшая таскать брёвна.

— Выслушай-ка, — цокнула Ситрик, глядючи из-под лапы на платформу, чтобы закатное солнце не било в глаза, — А зачем такая здоровенная изба на сваях? Может, обошлись бы поменьше?

— Это в порядке проверки, — пояснил Макузь, — Этот пруд находится вплотную к острову, но остальные, как мы знаем, далеко от. Поэтому там придётся размещать весь пух на полную смену, а для этого и потребна такая изба, как мы прикинули. Надо проверить, как она будет стоять на платформе.

— Хитро, — согласилась грызуниха, — Чувствую, когда по стенам полезет хмель, будет вообще в пух.

Рядом с избой на платформе находился большой навес — дровяной склад и помещение для паровой машины, а между ним и бочкой для отстоя находилось черпаковое колесо диаметром двадцать шагов, наполовину уходящее в воду, и высокая перегонная колонна, выше коей торчала только жестяная труба. На шесте, который торчал над крышей избы, полоскался по ветерку ярко-алый флажок: такой грызи обычно вывешивали над особо вспушёнными объектами вроде центроизб в цокалищах, промдвора Треожисхултов в Щенкове, и тому подобное. Кусок красного клоха не означал собственно ничего, кроме куска красного клоха, но при вслухе на оный повышалось чувство хрурности, и довольно тряслись уши с кистями.

К середине лета сменилась почти половина состава трясов — одни умотали, другие примотали, причём более стремились вторые, а не первые, но держать на стройке слишком много пушей было совершенно незачем, потому как работа и так шла чуть не круглосуточно, а к одному бревну вдесятером не подойдёшь. Вместе с пересменками приехали Руфыс и Рилла, выслушать как оно и всё такое, а также потесать древесину топорами. Услышанным они остались вполне довольны, главное заметив, что гать легла в болото как и была, не нарушая целостности картины — да и платформа в луже мазута скорее украшала пруд, чем наоборот.

— Ну, дорога уже используется, — цокала Рилла у вечернего костра, — В течении Чёрной речки начали городить запруды для грунтовой фабрики…

— Начали это да, — фыркнул Ратыш, — Только там копать на несколько лет, и потом ещё столько же ждать первых плодов.

— Не всё сразу, — улыбнулась грызуниха, — Представь себе, что когда-то пуши не знали всего того, что знают сейчас. Потребовались сотни лет, чтобы дождаться плодов, как ты выцокнулся.

— Да это чисто, — цокнул тот, — Ты вот цокни, с камульфами как оно?

— В порядке нормы, — заверила Рилла, — А вот с погодой не совсем.

— А что с погодой? — насторожился Макузь, — Вроде всё как обычно.

— По предварительным данным, наблюдается сушь, — цокнула Рилла, — Севернее и восточнее, уже к Щенкову, сушь не наблюдается, а сдесь — да. Грызи свидетельствуют, что лес сильно высох, а это чревато сами знаете чем.

— Да как так? — фыркнула Речка, — Даже не повяло ничего!

— Ты ещё цокни, в болоте полно воды. Если бы повяло, так это вообще туши свет… тут немного достаточно, и кло.

— И что в связи с? — цокнула основное Ситрик, поводя ушками.

— Как предполагаю йа, — показала на себя Рилла, — Нужно организовывать трясины на случай сухих гроз, потому что это самый вероятный источник пожара. При малейшем обнаружении возгорания — немедленно бежать и душить в зародыше.

— Да в общем никто и так не будет ждать, пока разгорится! — заметил Макузь.

— Когда вобщем, вероятность возгорания близка к нулю, от попадания молнии в сырое дерево ничего не бывает. А когда сушь — каждая гроза может закончится пожаром немыслимых размеров. Кстати, — добавила Рилла, — Шишморские, которые собирались для рытья дамбы, сейчас ставят дополнительные обзорные вышки.

— Тогда есть предложение поставить в Сушнячихе, — цокнул Ратыш, — Она на самой горе, и там постоянно будет кто-нибудь из наших, чтобы забраться и послушать. Как оно?

Расслушав, грызи сошлись, что оно сойдёт — тем более что планировалась не колокольня, а всего-то высокий столб из скрученных вместе брёвен, с «гнездом» наверху для слушателей. Такая вышка торчала над лесом от силы шагов на десять, но позволяла заметить дым на вполне достаточном расстоянии — собственно, дальше уже не разглядишь из-за дымки и рельефа. Ходившие за дровами бригады трясов заодно зашли в посёлок и быстро вкорячили уцокнутое сооружение — как показал обзор оттуда, действительно намордствует значительная гора, возвышающаяся над окрестностями.

Макузь и Ситрик сами испытали, что такое сидеть в гнезде, когда шквальный ветер раскачивает вышку туда-сюда, и кажется, что вот-вот произойдёт событие. Проходивши в Сушнячиху принимать очередную партию груза, пуши попали в сильную грозу, и поскольку вышка была рядом — воспользовались оной. При этом, само собой, хвосты находились в гнезде наверху только до и после активной фазы грозы с молниями, потому как удар оной в высокую мачту был более чем вероятен. Верхушки елей и берёз склонялись под мощным ветром, летела листва и семечки, а потом в воздух выбросило целые тучи пыльцы, отчего облака окрасились насыщено зелёным. Грызи, следившие за этим с площадки возле водяной башни, зачихали от того, что в нос попала эта самая пыльца.

— Как завернуло! — цокнула Ситрик сквозь шум ветра, — Как бы деревья не попадали.

— Да он не особо сильный! — проорал в ответ Макузь, — Просто пыль подняло, вот и кажется.

Вслед за зелёными тучами поднятой пыльцы на лес обрушился летний ливень — кусками, настолько резко очерченными, что грызи слышали, как лупит струями дождя в сорока шагах от них, в то время как на уши только слегка капало! Пуши спрятались под навес, и вовремя — пачка ливня грохнула по Сушнячихе, как будто выплеснули таз с водой — вымокло всё и враз, с деревьев лило потоками капель, а с крыши вообще хлестало, как из трубы. С истошным визгом между грызями забился кабанчик, оказавшийся на открытом месте; пушные хвосты успокоили его, так что животное хрюкнуло и задремало.

Ситрик и Макузь сидели вокруг кабана и пырились на светлеющее после дождя небо. Бывшие тяжело синими тучи всё более истончались, летели белые и золотые облачка, подсвеченные солнцем, что выслушило как минимум идеально. Оба грызя подумали о том, что для счастья нужно исчезающе мало чего. По лужам падали остаточные капли, настолько большие, что при падении они издавали не «бульк», а «бултых». Вдобавок ко всему этому великолепию тучи совсем разошлись, и лес озарился ярким солнечным светом. Эту штуку грызи тоже хорошо знали: стоит подумать, что в Мире идеально, как становится ещё лучше. На основную дорогу, залитую теперь почти по колено, с гоготанием приводнились два гуся, потрясли гузками и стали вальяжно плавать, полоща жирные бока.

— В пушнину, — заметил Макузь, наподдавая ногой прозрачную воду в луже.

— Ну ты ещё поваляйся, как грызунёнок, — засмеялась Ситрик.

— Это мысль, — согласился грызь, — Только почему как грызунёнок? Те по своему, а йа по своему!

Разбежавшись, Макузь проскользил по мокрой траве и въехал в лужу, подняв фонтаны брызг. Само собой он вымок по уши, но при имевшейся погоде это было делом трёх килоцоков, высохнет как миленькое. Ситрик сначала только хохотала и фыркала, но наслушавшись, сама пробежалась по лужам на дороге и завершила забег в канаве, нынче полной до краёв, так что туда можно было сигать.

— В Щенкове есть дождевой канал, — цокнула белка, выжимая воду из ушных раковин, — Только он старый и потому по большей части зарос, а кое-где и зарыли.

— Дождевой канал? — повёл ухом Макузь.

— Угу. Такая же канава, выложенная по дну прессоваными плитками глины. После сильных дождей её наполняло водой, и можно было таскать по ней баржи с грузом, чем-нибудь тяжёлым, брёвна для строительства, камни, и тому подобное. Потом, когда появились паровики, это уже стало не так нужно.

— А почему после дождей? — не вгрыз грызь.

— Потому что канал значительно выше уровня реки, да и далеко от неё, — пояснила Ситрик, — Так что вода там может взяться только от стока со склонов холмов, и через десять-пятнадцать дней неизбежно уходит в грунт, неслушая на глиняную изоляцию.

— Мда… Но всё-таки грызи докумекали, как перевозить много груза, не вылезая из шкуры.

По крайней мере, ослушавшись вокруг и удостоверившись, что всё — мокрое, пуши пришли к мнению о том, что пожара нынче не будет ни разу, хоть двадцать молний ударь. Шлёндая босыми лапами по оставшимся тёплым лужам, они пошли куда и собирались — забирать предметы для стройки.

— Подгрызает вот что, — бубнил Макузь, — Ну, услышать-то дым можно издалека, килошагов за пять — так весь лес покрыт вышками, что в пух. Но добежать-то дотудова — это несколько килоцоков, а при суши за килоцок разгорится уже в полный рост.

— Да, это мимо пуха, — задумалась Ситрик, — Но вообще мне кажется это редко, чтобы молнии без дождя?

— Редко не редко, но если примерно в такой обстановке случится огненная буря, выгорит весь околоток.

Ситрик вспушилась, потому как понимала, что это не шутки — выгорит и не поморщится. Сама она никогда не слыхала даже небольшого лесного пожара, ибо пуши ликвидировали их в зародыше, но знала из рассказов, что огненная буря — это закатай гусь вату и помилуй хвост. Когда высушенный жарой лес вспыхивает, как хворост, а вдобавок пламя раздувается сильным ветром — огонь распространяется с огромной скоростью и переходит даже широкие реки, не то что просеки. В областях на востоке были известны громадные гари, откуда сейчас возили уголь и большое количество чая, который лучше всего и растёт на гарях.

— Мне кажется, тут ничего не сделать, — цокнула грызуниха, — С нашими силами.

— Пожалуй что да, — почесал уши Макузь, — Но это повод не успокаиваться, а искать пути для.

Грызи так делали всю дорогу, и это постоянно попадало в пух — в частности, не успокоившись вытапливанием смолы из поленьев, они сейчас лезли в болото выковыривать тар.

Сушь в околотке продолжалась до самой осени, если не цокнуть что до зимы, и грызи не слезали с усиленного противопожарного режима. Как цокалось по ушам, возле самого цокалища затушили очаг, возникший от попадания молнии, а на краю болот прорыли канаву, отрезая от леса залежи торфа, каковые при высушивании могли загораться изнутри самопроизвольно; в остальном всё прошло хрурополучно, что вызвало возвратно-поступательные движения ушных раковин, свидетельствовавшие о годовании.

Макузю же, как одному из основных кашеваров, стоило задуматься над пробными запусками основного оборудования платформы, потому как там всё было почти готово, забивали последние заклёпки и закручивали гайки. И после оставалось ещё выше ушей чего сделать по мелочам, но главное, что оборудование стояло на месте и могло чуть ли не начинать качать тар. Это было важно, потому как напилить досок или тем более брёвен для навесов и настилов можно прямо тут, а вот достать второй паровой котёл без вопросов точно не удастся. Грызи собрались возле означенного агрегата, ослушали его и убедились, что это котёл — после чего перешли к более сложным вопросам.

— С моей стороны цокну следующее, — цокнул со своей стороны Макузь, — Чтобы с котлом никак ничего не случилосиха, тут три резервных клапана, все проверены на сто пухов. Сейчас на всякий случай сушим теплоизоляцию, чтобы выделение пара при нагреве не рвало её. Вроде, всё.

— Ну так и чего ещё! — фыркнул Ратыш, — Завтра подтащим дров, и кло!

— Посидите на хвостах, — усмехнулась Ситрик, — Мак цокнул о том, чтобы котёл не взорвался, кпримеру, и никого бы не покалечил.

— Так это главнее главного! — хмыкнула Речка.

— Сто пухов. Но есть ещё сторона, — показала на пальцах Ситрик, — Среди трясов половина не совсем представляет себе, как работает паровой двигатель, а вторая половина не может его разобрать, йа в том числе.

— И что? — удивился Макузь, — Это конечно не добавляет точности попадания в пух, но мы тут цокаем о пробном запуске.

— Йа о том же. Имеется вслуху, что наверняка не всё пойдёт гладко?

— Гадко? — заржал Макузь, — Кхм. Нет, конечно, косяков наверняка допуха. А при чём?

— При том, — поясняла Ситрик, — Что учитывая вышецокнутое, трясы подсознательно поймут поломку двигателя как провал, а это мимо пуха.

— Тем более что это никакой не провал, — добавил Ратыш, — А вполне рабочий момент.

— Кажется понимаю, о чём цоцо Ситти, — цокнула Речка, — О том, что мы чуть не выставили событие как запуск платформы, который непременно должен пройти без сучка без задоринки.

— Так очевидные вещички, — развёл лапами Макузь.

— Для тебя очевидные, а Олыш и Светёлка недавно научились на языке цокать, — прочистила грызуниха.

— Тогда поняяятно, — почесал за ухом тот, — Это ты точно подметила, белушко.

Как показала дальнейшая разъяснительная работка среди пушей, подметила более чем точно — большинство трясов так и поняли, что паровик на сто пухов должен начать качать тар, и действительно испытали бы разочарование. Теперь же они только потёрли лапы и приготовились к выслушиванию.

Ещё до рассвета Макузь и Ратыш вскочили и напихали полную топку дров, так что когда над топью стал развеиваться утренний туман, котёл уже почти кипел. Слышалосиха утробное гудение пламени в топке, а из довольно высокой трубы валил серо-белый дым, кружась клубами и растворяясь в тумане. Покормившиеся грызи стали собираться, на этот раз чисто позырить — после долгого втыкания в стройку тоже приятного много, просто позырить. Причём если сначала собирались они на платформе, как всегда перейдя туда с острова по настилу, то когда пришло время дать пару — Макузь настоял, чтобы основная толпа убралась на сушу, потому как бережёного… ну и так далее. Здоровенная стрелка, показывавшая давление, висела на отметке «И» — что означало «изрядное», и пока это был максимум, всё что выше стравливалось через клапаны.

— Так, от поршня отходим… — цокнул Макузь, — Давайте вон за поленницу.

— Впух, давай уж в Сушнячиху отбежим! — фыркнула Ситрик, — И окопаемся, для надёжности.

— Да, не тяни гуся за перо! — подтвердил Ратыш.

Макузь не стал тянуть гуся и повернул рычаг, открывавший клапан подачи пара на поршень. Раздалось почти оглушительное шипение, и грызь не сразу заметил, что выходной вал вращается! Он честно цокнуть ожидал куда большего скрежета и вибрации, но оказалось что всё собрано пух в пух — раздалось характерное паровозное «чух-чух», ну или «фых-фых», как слышали другие, и вал раскрутился. Грызи ослушивали паропроводы, там где могло бить через неплотности, и ничего особо плохого не заметили, что тоже порадовало. Макузь остановил поршень, взялся за другой рычаг и вкорячил в зацепление шестерни, так чтобы двигатель работал не вхолостую, а крутил черпачное колесо.

— Ыть! — цокнул грызь, снова пуская пар.

Внушительных размеров колесо — оно торчало наверх почти на десять шагов, надо цокнуть, медленно начало вращаться, забултыхалась встревоженная вода. Затем раздался скрежет, треск дерева и колесо крутанулось обратно, а Макузь тут же убрал тягу. Всё-таки он не зря цокнул уйти от механической части — с креплений сорвало редуктор, через который усилие передавалось от поршня на колесо, и массивная железка перевернулась набок, выщербив брёвна платформы — будь кто слишком близко, лапы отдавит только так.

— Нормально, живой! — цокнул Ратыш, ослушав редуктор на предмет повреждений, — Косяк, мало закрепили.

— Ну в общем-то вот и оно, — засмеялся Макузь, — Начало большого песка.

Тут он попал в запятую. Всмысле, словами про начало песка, а не сам. Трясы, приглашённые лично убедиться в произошедшем, поглазели на редуктор, почесали ухи и решили, что надо закрепить более годно, раз уж не хватает. Честно цокнуть, это был косяк Макузя — он-то должен был сообразить, что костыли с ладонь не удержат агрегат, который испытывает такие механические нагрузки, а с трясов по уцокнутым причинам спроса мало — цокнули забить костыли, они забили костыли. И кстати цокнуть, вполне годно забили. В ознаменование этого Макузь прицепил на куртку высушенный цветок лопуха — чтобы помнить, что лопухнулся. Через некоторое время таких декораций там набралось столько, что грызь прицеплял только в нерабочее время, на всякие собрания и тому подобное.

Процесс длительной отладки был известен всем, кто был знаком с механизмами большого размаха, каковым являлась черпачная платформа — от этого никуда не денешься, но и оно никуда не денется, а заработает, если всё сделать как следует. Сложность состояла в том, что паровой котёл на плтаформе был не паровозный, а раза в три больше, как всегда и делали для стационарных машин. Кипятить такую прорву воды каждый раз, чтобы выявить очередной косяк, оказалосиха крайне накладно по дровам! А косяк выпрыгивал просто тут же — когда закрепили редуктор, вырвало паропровод. К удаче, грызи прекрасно знали, что его может вырвать, и труба закрывалась досками, так что никого не пропарило и не ударило отлетевшими деталями.

После того как паропровод поставили на место и укрепили, паровая машина задумалась и крутила колесо в течении двух килоцоков, после чего опять остановилась. Ослушивание выявило, что лопнул кривошип — та железяка, которую крутит поршень через шатун. Это был серъёзный косяк, потому как тут уже ничего не сделаешь, кроме как ехать в Щенков за новой деталью.

— Пуховы олуши! — фыркала Речка, — Закалили через хвост, вот и всё!

— Ну, да, — согласился Макузь, поправляя батарею лопуховых цветов, — Но с кем не бывает.

— Не бывает с тем, кто ничего не делает, — согласилась с соглашённым белка.

Пуши быстро пересмотрели планы в связи с событием и выяснили, что сойдёт — на стройке было ещё очень много чего сделать, а поставить кривошип можно и после всего этого. Платформа приобретала, и в том числе — законченный видок: с одной стороны крыша навеса и избы, которая была поднята на сваи примерно в свою высоту, от сырости; с другой стороны колесо, бочки и перегонная колонна. При этом всё это великолепие находилосиха посреди пруда, и соединя-вторая-лосиха с островом настилом на сваях, воткнутых в дно. Единственное, что не особо понравилось грызям, так это то что гать от Керовки к лесу и дровам была узкая, рассчитанная на узкоколейку, и паровой грузовик по ней не проходил. Таскать дрова предстояло на лапных тележках, что не вызывало особого одобрения.

— Ну, это только на один сезон, — пояснял Макузь для Ситрик, дабы потом она пояснила всем, — Он будет пробным, кло? Послушаем, как пойдёт. А если пойдёт по шерсти — проложим колею.

— Это ты рановато цокнул, про колею, — заметила грызуниха, — А что по ней будет кататься, без целого мехсарая с паровозами и прочей погрызенью?

— Ты слушаешь в корень, — кивнул грызь без тени удивления, — Йа и имел вслуху, что с самого начала там будет кататься просто вагонетка, толкаемая влапную — всё равно лучше, чем без колеи. Заодно проверим, как колея.

— Хитро, — хмыкнула Ситрик.

Пока же они хитро поехали в Щенков, сдав дела другим пушам. Грызунихе следовало отдохнуть от расставания со всем согрызунячеством, а Макузю — чётко пробить вопросы о замене кривошипа и все прочие, какие следовало. Собственно грызь втихорька надеялся, что доцокиваться опять возьмётся Ситрик, а ему останется разбрыльнуть мыслями и погрузить предметы. По большей части так и случилось, потому как ей это было не в тягость. На самом деле грызи зачастую составляли такие оперативные группы, и также часто получалось, что белка с чистым цоканьем доцокивалась, а грызь разбрыливал и работал лапами — это было ни разу не ново, такая технология использовалась с того времени, как белки научились связывать цоцо в осмысленные предложения.

Ситрик была рада возвращению не меньше, чем отбытию в походы, что нельзя не признать попадающим в пух. Грызуниха с большим интересом обегала всех знакомых пушей, причём не только белок, но и прочих животных, обитавших в цокалище, а также растения на огороде и в земъящиках в собственной родной избушке. Это вызывало чувство хрурности размером с шишморскую топь, о чём Ситрик и не умалчивала. А те кто это слышал, как правило интересовались, что за топь такая — на что у грызунихи имелся развёрнутый ответ. Короче цокнуть, не прошло и нескольких дней, как Макузь и Ситрик уселись на завалинке её избушки, готовясь к походу на огород, собирать урожай — согрызуны там кое-что делали летом, так что заброшено не было ни разу. В воздухе витала осень — жёлтые листья, прохладный ветерок и некоторая сырость, а также особый запах не оставляли сомнений в витании осени.

— Послушай Макки, — цокнула серенькая, — Походы в болотню это здорово, но всё равно хотелосиха бы окопаться основательно, понимаешь? Чтобы огород, гнездо, ещё огород, кло?

— А, ну если ты про это, — хрюкнул Макузь, — Йа думаю, окапываться мы можем и прямо тут, если ты не против?

— Йа против? — покатилась по смеху белка.

— Ну и в пух. А походам на болотню это раньше не помешало, и позже не помешает.

— Нну как цокнуть, — почесала за ушком Ситрик.

Хотя она цокнула только междометия, Макузю не потребовалось напрягать ум, чтобы допереть, что именно она имеет вслуху.

— Ты хочешь цокнуть, не завести ли нам грызунят? — уточнил грызь.

— Вообще-то да, — вспушилась грызуниха и добавила, — Ну, не сию секунду, а вообще.

— Это в пушнину, Ситти, — обнял её Макузь и погладил шёлковые ушки, — Мне казалось, ты не очень рвёшься бельчиться.

— Мне раньше тоже так казалось, — хихикнула та, — А теперь есть уверенность в хрурном исходе мероприятия.

— Тогда цокну вот что: кло! Кхм, — проржался Макузь, — Если ты имела вслуху окапываться прямо на болотах, то мне кажется это лишнее. Там никто не окапывается, только набегами и трясут, как в Понине.

— Но не могу же йа оставить грызунят, — цокнула Ситрик, — И тебя оставлять тоже совершенно не хочется. Да и к тару уже привыкла, хехе…

— Песок таков… Пока там только одна опытная платформа, а если будет подтверждение рассчётов по производительности — будет все десять. Тогда потребуется построить целый новый посёлок, чтобы размещать там общаги, склады, мастерские и всё такое.

— Новый? А Сушнячиха?

— Сушнячиха такому погрызищу будет не рада, там всё сделано под высушивание болотных трав, да и гора там маленькая, а вокруг опять болота, — пояснил Макузь, — Поэтому скорее всего, именно новый. Вот там, если всё будет в пух, можно и окопаться. И к болотне близко, и до Щенкова по хорошей дороге тоже не особо далеко.

— Хм, надо будет послушать, как оно, — цокнула Ситрик, — Но звучит хрурненько.

— Хрурненько звучит «моя согрызунья Ситрик Треожисхулт» — засмеялся грызь.

В то время как некотрое количество белокъ тряслось по цокалищу, другое количество также белокъ, только других, тряслось в Керовке. Возле Понина, на дороге до Сушнячихи, работал паровой «бобр», вытаскивая брёвна из бурелома и сушняк, так что добыча дров происходила быстрее, чем влапную. Само собой, дожидаться прокладки рельс никто не стал, гнать начали сразу же, как только устаканилась работа черпака, а случилосиха это к середине осени. Теперь по гати на Керовку регулярно шли гружёные дровами телеги, а колесо вращалось круглые сутки, днём и ночью, уточняем.

Возле того хранилища, которое в своё время сделали испытатели, поставили ещё два, побольше, и отстояный и очищеный тар лили туда, потому как бочек не напасёшься. Старожилы, в составе трёх хвостов, окончательно бросили свой лапный черпак и сами разобрали его на стройматериал и дрова, потому как слышали своими ушами, что паровой работает куда как быстрее. Быстрее было цокнуто настолько мягко, что просто никак — если раньше за день тяжёлого труда получалось от силы пол-бочки, то теперь грызи только накидывали дров в топку и смотрели за процессом, а к вечеру наблюдали до десяти бочек продукта. Черпак мог сделать и больше, но тут уже упирался сам пруд, потому как не успевало натечь. Вслуху этого грызи перешли на вычерпывание только днём, а ночью вода отстаивалась — так оказалось эффективнее, да и сурковать не мешало.

— Вот такой песок, — цокнул Фрел, зачитав доклады, — Если учесть…

— Если учесть, что душит, — подсказала Рилла, показав по шее.

— И это тоже. Если учесть ещё разведку другой группы, которая прошла по вашим следам и уточнила наличие до десятка прудов такого же размера, как нулевой, — продолжил грызь, — То самое время разворачивать полное погрызище. Во весь рост!

— Во весь рост, во весь рост! — мелко затряс ушами Макузь.

— Да. А для этого в нулевую очередь нужно место для базы операций. Кто представляет себе, что такое «база операций»?

— Ну, да! — цокнула Рилла.

— Тогда извольте прочесать лес, — заключил Фрел.

Прочёсывание леса не могло нагрузить белокъ, да и вообще на этот раз дело было попроще, чем разведка топи. Как они всегда это и делали, грызи сперва сели за карты, прежде чем прочёсывать лес-то.

— Вот прослушайте ушами, — показала Рилла, — От Сушнячихи тропа идёт не только к шишморскому цокалищу, но и к посёлку Чихов. А оттуда лапой подать до реки и лемминговой дороги зимой.

— И?

— И, будет в него, — показала в пух белка, — Если то самое место окажется близко к этой тропе, дабы потом расширить оную до дороги, и кло.

— Чисто, — подумавши, согласился Макузь, — Тогда давайте пройдёмся вдоль этой самой тропы, цокнем вы с Руфом с одной стороны, а йа и Ситти с другой.

— А может, наоборот? — скатилась по смеху Ситрик.

— Да. А вот кстати цокнуть, — заметил Руфыс, — А где мы собирались ставить перегонку? Там, или ещё где?

— Скорее всего где ещё, — просветил Макузь, — Возле топи лес не особо продуктивен на дрова, хватило бы на топку платформ. Так что лучше, как мы прикидывали, вывозить тар туда, где много лишнего топлива, и перегонять там.

— То есть получается что? — задумалась Ситрик, — Тар за весь тёплый год придётся хранить на базе?

— Получается что да. Ну, бочка будет нехилая, спору нет.

— Бочка будет на редкость нехилая, — дальнослышно поправила Речка.

Пока же грызи собрались да и пошли, в очередной раз — то есть, пошли конечо не раз, а в лес, но тем не менее. Пароходы, наделанные сотнями штук из просмолённого клоха, пыхтели по всем рекам, так что добираться проблем не имелосиха, к тому же учгнездо выделяло единицы бобра для оплаты этой процедуры, и искать самим не требовалось. За два очень неспешных дня грызи добрались до Чихова и ослушали его: это был небольшой посёлок без особого уклона в какую-либо деятельность — имелись собственные огороды, небольшая грунтовая фабрика в запрудах у речки, ремесленные мастерские и всё такое. Досюдова проходила лемминговая дорога, и слышимо именно по ней вывозили излишек дров и угля с топливной базы для получения внешнего дохода.

Вокруг несильного возвышения, где находился посёлок, простирались несколько обширных полей и рощи лиственных деревьев навроде ивы, только больших — когда всё это цвело, от пыльцы и пуха грызи чихали, что и стало причиной наречения посёлка. Четверо пушей завалились в центральную избу, но там сидели только грызунята и вычёсывали овцу, а ответственные уши по посёлку ковырялись на огородах, собирая Урожай в Закрома — так и цокнули, Урожай в Закрома. Поскольку все знали, что без Урожая в Закромах будет довольно не в пух, отвлекать не стали, а цокали прямо через изгородь. По результатам цоканья через изгородь пуши составили мнение, что местные не будут против вкорячить куда-нибудь на отшиб перегонку для тара, потому как им требуется чем-то занимать лапы, а дрова слишком особым спросом не пользуются.

После такой разведки приступили к другой разведке, уже на местности. Как они и грозили, грызи пошли парами с обеих сторон от тропы — от Чихова в сторону Сушнячихи. Поскольку орать вдаль было глупо, разделилсь и доцокались встретиться уже на месте назначения — вслуху чего Макузь и Ситрик в очередной раз остались в Лесу на две пуши, с дорогой впереди, и это их порадовало — цокнуть бы что неслыханно порадовало, но на самом деле слыханно, и притом постоянно слыхано. Сидела осень, но особой грязи не наблюдалосиха, так что идти можно вполне свободно и преодолевать за день значительные расстояния, что и в пух. Конечно, грызи часто пользовались непромокаемыми плащами от дождя, но всё-таки шлось спокойно. В носу тусовался запах сырой земли, дерева и листьев, так что оба наличных грызя припомнили первый раз, когда они ходили в разведку на две пуши.

— Ситрёна, йа так люто счастлив, что ты таскаешься со мной по всем лесам! — прямо цокнул Макузь, — Если бы кто цокнул мне, что так может быть, йа бы наверно не поверил.

— Ну конечно, — засмеялась белочка, — А по ту сторону дороги идёт кто?

— Ну да, хватил лишнего…

— А йа люто счастлива, что ты вытаскиваешь меня из цокалища, — цокнула Ситрик, — Сама йа бы пух так пробежалась.

Грызи почесали друг другу за раковинами, которые ушные, и продолжили хождение и глазение по сторонам. На следующий день погода разгулялась, небо было чистое, так что стало ещё веселее — грызи шли, размахивая хвостами и горланя песни:

За этим занятием они не сразу просекли, что идут не по лесу, а по совершенно чистому полю! Непонятно каким образом не заросшее деревьями, покатое поле было длиной не менее килошага и примерно такой же ширины; по бокам имелись поросли ивовых кустов и ёлочек, а посередине в сырой ложбинке росли дикие тыблони и опять-таки ивы. Ослушивание выявило, что тропа проходит по краю поля, а вскоре из леса с другой стороны вышли Руфыс с Риллой, так что появилась возможность, и в том числе — обцокать услышанное полным составом.

— Поле просто самое в пух! — цокнула Ситрик, — На мой слух, тут и надо ставить. Как с расстоянием?

— С расстоянием впринципе сойдёт, — прикинула по карте Рилла, которая в основном и картографировала.

— Макки, тогда грохнем тут? — спросила грызуниха.

— Честно цокнуть, мне очень жалко занимать такое поле, — прямо цокнул Макузь, — Сама же цокнула, в пух. А мы тут такое погрызище разведём.

— Хм… — подумала Ситрик, — А ведь и верно, если занимать хрурные места — их не будет. Но что тогда?

— Мы ещё не прошли и половины пути, — напомнила Рилла, — Думаю, надо дослушать, там и разбрыльнём.

— Айда!

Способ такой выборки места под какое-либо погрызище был давно известен и продолжался с самого начала — если место и так в пух, зачем его занимать и разводить там галимаж? Собственно, и Щенков был основан отнюдь не в цветущей долине, а на склонах крутых холмов, разрезаных глубокими оврагами; вся эта местность изначально была покрыта зарослями колючего кустарника вперемешку с пустырями. Грызи постепенно зарыли овраги или укреплили их стены, расчистили кустарник, проложили каналы для снабжения водой, так что теперь ничто не напомиинало о том, что место под цокалищем было довольно неудобное.

Помимо общих рассуждений о пользе для Мира, которые впрочем имели прямую связь с лапами, устроение тряски в неудобных местах имело чисто хузяйственный смысл. Когда собрание пуха становилось большим, зачастейшую трясы оказывались временно без всякого дела, а это грозило сходом с режима «хохол дыбом, пухячить до заката» — тут и помогали овраги, кусты и бурелом, на переработку коих требовалось астрономическое количество белко-килоцоков работы. Как это ни странно, но именно нагруженность упрощала деятельность коллектива — цокнуть, навроде как тренировка для лап.

Чтоже до местности, то впереди по направлению ушей у грызей были леса, поля и снова леса, перемежаемые речками, слегка заболоченными низинками и прочей прелестью. Собственно, теперь ни у кого не поворачивался язык назвать лужу с осокой «болотом», потому как все слышали настоящее, махровое болото, не похожее на лужу с осокой. Макузь и Ситрик слушали почти внимательно, но никак не улавливали подходящего места — леса были достаточно свежие, с малым содержанием сушняка и бурелома, так что выпиливать такой участок никакое грызо не будет.

— Сдаётся мне, так и дойдём до Сушнячихи, — цокнула Ситрик.

— А что делать, дойдём, — кивнул Макузь, — Послушаем, что цокнут сотрапы.

Когда пух выходил на открытые пространства, можно было услышать другой пух — диких овец, косуль, и даже классических серых волков, тусовавшихся мелкими группами по одной-две единицы. Серые отнюдь не бегали с выпученными глазами, а просто ходили, неспеша и даже лениво, и на грызей обратили внимание, эквивалентное кусту картохли. Грызи в свою очередь вспушились и бочком проследовали мимо.

Проследовав мимо, они уткнулись ушами в чернолесье — участок с худосочными ёлками, где не имелосиха никакого подлеска, а почти голую землю покрывал только слой чёрных старых иголок и коры. Любое грызо знало, что такой лес — не в пух, потому как мешающие друг другу от чрезмерной плотности деревья постепенно засохнут, а на куче сушняка вероятно возгорание и расплодятся короеды и пилящие жуки, что тоже мимо пуха. Участки чернолесья, если таковые обнаруживались, чаще всего пускались под пилу и превращались в стройматериал и топливо, а на освобождённом месте резко пёрла новая растительность.

— Так, это не кло ли? — поинтересовалась Ситрик, вращая ушами.

— Да, имеет признаки, — согласился грызь.

Пожалуй первый раз в жизни они оба с таким удовольствием обшарили участок чёрного леса, кое-как зафиксировав его границы и расположение относительно тропы. По результатам выходило, что есть где размахнуться ушами — площадь килошага три на полтора повзволяла вкорячить всё, что собирались, и даже больше. Закрыв круг обхода по периметру участка, грызи цокнули.

— Значит куда? — почесал уши Макузь, — Предварительное кло есть. Теперь встретить сотрапов, вернуться сюда, если они не нашли ничего лучше, и ослушать подробно.

— На предмет?

— На предмет намордия всяких редких объектов, типа медвежьих берлог, — дал справку грызь.

Собственно, так и они и сотворили. Рилла и Руфыс по своей стороне тропы нашли всё тоже самое, но их участок чернолесья был раза в два меньше, что и внушало мысль проверять макузье-ситрячий. Впрочем, второй кусок тоже закартировали, потому как он понадобится для усиленной добычи строительного дерева. Тут уже пуши именно прочесали лес, ходя туда-сюда от края до края, но не нашли на удивление практически ничего! Мыши, обычные в любом лесу, тут отсутствовали, как и птицы, которым не хватало подлеска. Без птиц в кронах плодились вредители, объедавшие и без того скудную хвою, так что участок выслушил на редкость уныло.

— Слушайте, что-то и птиц совсем нет, — заметила Ситрик, — Может, тут что-то с самим местом не так?

— Вообще, подозрения закрадываются, — подтвердил Макузь.

— Проверить не помешает, — кивнула Рилла, — Но в общем никаких особых признаков и нет, обычное чернолесье. Птиц там обычно и не бывает почти, как и всякой живности… И кстати да, что мне писать на карте?

— Буквы! — точно цокнули все трое.

— Хруродарствую. Йа имела вслуху, как назвать посёлок?

Грызи озадачились этим, но не особо сильно, потому как это было глубоко второстепенное. Тем не менее, Макузь возвращался к разбрыливанию и скоро придумал, над чем можно посмеяться. Пуши любили такие названия, чтоб вызывало ржач, но самые очевидные типа «посёлок Наземный», «Избяной» и тому подобное уже давно заняли.

— А если назвать Ситрячий? — засмеялся Макузь.

Пуши покатились по смеху, как горох по крыше.

— Не, в категорию нет! — отрезала Ситрик, — Йа ещё может в этом посёлке пожить хочу, а эт-самое в посёлке собственного имени — мимо пуха.

— Вообще да, по грызоназваниям не особо в пух, — согласился Макузь, — Тогда пока что, тупо «Таров».

— Записала, — кивнула Рилла.

С тех пор в схемах и документах посёлок значился как Таровъ, с «ъ» третьей величины — в конце концов ему таки надо как-то значиться, чтобы не путать. Разведчики же окончательно закартографировали участок и вернулись в цокалище, предварительно зайдя и на топь, докуда было ближе. На платформе вполне в рабочем режиме возились, хотя и начал ощущаться дефицит дров: возле Понино лес был прочёсан от сушняка килошагов на пять, вокруг Сушнячихи тоже, так что таскали издали, а это замедляло процесс. Однако огромное, десять шагов в диаметре корыто с таром внушало достаточно, чтобы поднять хохол на полную.

В Щенкове состоялся сход ЦокСовета, на котором пуши перетёрли сложившуюся ситуацию. Поначалу хотели, чтобы доклад об обстановке зачитал Фрел, который по большому счёту его и писал, но пожилой грызь мямлил, и вовремя вспомнили, что в цокалище есть Ситрик — а уж эта не мямлила, цокала чётко и чисто. Произвести процедуру следовало воимя того, чтобы у всех грызей имелось информирование в том плане, куда будут вбуханы ресурсы — а они должны были быть вбуханы, и в нехилейшем количестве. На ЦокСовет собирались почти как на Первомай, только без белочи, собак и куриц, и вообще, покомпактнее — по пуше с одного двора или семьи. Такой пухосбор умещался в просторном дворе учгнезда, откуда убрали ворота спортивных площадок и испытуемые машины.

— Ох впух, — зажмурилась Ситрик, — В ушах рябит от ушей!

Это было точно, целое море ушей вызывало чувство нереальности, потому как больше такого никогдища не услышишь.

— Но ты цокнешь? — уточнил Макузь, — Если не в пух, йа и сам…

— Ну да ну да, — хмыкнула Ситрик, — Цокнет он, знаем…

Грызуниха забралась на штабель бочек, откуда было удобно цокать, и осмотрела площадь — таки допуха белок, никуда не денешься. Несколько тысяч ушей повернулись на выслух серо-фиолетовой белки с красными волосами, раздалось обобрительное мотание раковинами.

— Пуух! — громко цокнул ЦокСоветчик, — Теперь собственно о соли насчёт этого тара, ну, почём там перья, поведает Ситрик Треожисхулт.

— Пуух! — не менее громко цокнула Ситрик, слегка покатилась по смеху, но взяла себя в лапы, — Рада всех вас слышать, мягкие комки пуха!

— Аналогично!

— Задаю вопрос про вообщи… тар — это в пух?

— В пух, в пух!! — зацокало по всей площади.

— Отлично, — кивнула грызуниха, — Тогда сейчас разуйте раковины, прочищу, что имеется вслуху под таром в данном случае…

Она и прочистила. В нулевых требовалосиха несколько сотен трясов, готовых воткнуться в работу, а также откровенная трата общих ресурсов цокалища. ЦокСовет ведал единицами бобра, заработанными в ходе хузяйственной деятельности, и для подобных операций этот общак был незаменим, ибо для осуществления всех проектов понадобятся десятки единиц техники, материалы, оборудование и инструменты — то есть, это ни разу не шутки. Одних рельс для узкоколейки в самом минимальном варианте нужно килошагов пятнадцать, а это тянет на допуха единиц. Кроме того, в случае успешного развёртывания производства придётся построить в Щенкове новый склад масляных продуктов для обеспечения их транспортировки к местам назначения.

Все эти заявления вызывали зацоки среди грызей, и Ситрик тут же отвечала на них, не пользуясь ни единым междометием, как это зачастую делали другие пуши, так что процесс проходил в ключах, и в тм числе в конструктивном, сухо цокая. Да и вообще Ситрик куда проще могла цокнуть чисто, чем кто-то ещё, чем и пользовались. Несколько грызей немедленно предложили рацуху — не гнать сразу десять черпачных платформ, а поставить хотя бы одну или две, так что для них потребуется мыслимое количество чугунных рельс — а мыслимое количество можно взять и в долг, отдав после того, как будет тар. Ситрик, да и все остальные особо причастные, только успевали записывать. А записывать стоило, ибо грызи цокали как обычно дельные вещи! Потому как никто не цокнул, что запрошенное количество единиц бобра будет жирно, а цокнул с пояснениями, что столько и не потребуется. Нашлись и те, кто мог лично пробить мысль о том, что дать рельсы в долг — в пух, так что Макузь потёр лапы в предвкушении.

Потирал он отнюдь не зря. Как только ЦокСоветчики собрали в кучу результаты обцокивания, началось обсуждение непосредственных планов начала стройки. Настолько как только, что к вечеру уже начали готовить первые пять «бобров» к отправке в Чихов. Как прикидывал сам Макузь, пробивание дороги следовало начать аккурат со стороны Чихова, дабы довести дорогу до Сушнячихи и самой топи, а потом резать площадь под чернолесьем под постройки. Кроме того, предуслышивались объезды вокруг посёлков, дабы не вести проездную дорогу прямо через них — но и совсем отрезать было бы не в пух.

Передвигать тяжёлую паровую технику на дальние расстояния было не так просто — грузить на пароходы долго, да и малые судёнышки не подняли бы «бобров», а большие не влезут вверх по мелким притокам. Гнать приходилосиха своим ходом по просекам, так что скорость получалась примерно как лапного шага. Тем не более, грызи заверяли, что это всё пухня — наклёвывалась зима, а в это время резко увеличивалось количество трясов. Если летом большая часть пуха лениво полоскалась в лесах и копалась потихоньку на огородах, то зимой он же хватался за промышленную тряску, и хватался крепко.

— Да это ладно, они там разберутся, — отмахнулся Ратыш, — Вот послушать, что с паровозами.

— Ох впух, — схватился за уши Макузь.

С паровозами предстояло слушать основательно, потому как пока что их не было вообще. Главной надеждой на то, что они появятся, был щенковский мышеремонтный завод, где ремонтировали агрегаты зимних «мышей» и их же собирали из завезённых комплектов. Там не занимались этим постоянно, но была практика сборки на месте паровых котлов с последующим присобачиванием готовых поршневых блоков — так и получалась полная силовая установка. Именно этим намеревался воспользоваться Макузь — сделать немного другие котлы и вкорячить прочие переделки, и вот оно. Грызь было цокнул Ситрик, чтобы она не загружала себе голову выше меры, но грызуниха только цявкала и ходила по цехам завода вместе с группой пушей, ослушивавших и разбрыливающих.

Завод как таковой представлял из себя никакие не огромные корпуса, а несколько промдворов, стоящих примерно рядом — в одном была кузница с паровым молотом, в другом слесарка, в десятом ещё что-то. И собственно, именно тут можно было услышать узкоколейку, по которой каталась мышь, поставленная на колеса, и перетаскивала тяжёлые грузы между промдворами завода — всё те же паровые машины и собранных мышей. Грызи в очередной раз подробно расслушали, как сделана колея.

— Впух, такая прорва шпал! — цокнула Речка, показывая на шпалы, — Нагрузка выпаса!

— А попуху, — цокнул Макузь, — У нас настил из брёвен, выпилим пазы прямо в нём. Но там где по грунту, придётся класть шпалы, поперёк не цокнешь.

— Да не, шпалы как раз поперёк, — покатилась по смеху Ситрик.

После этого грызи вспушились, выстроились свиньёй и нагрянули в цех, дабы истрепать уши тем, кому следовало. Согласно ранней разведке, уши там имелись, так что пошло по шерсти. Те самые специалисты по металлу, что занимались сборкой котлов, просветили, что увеличить диаметр и изменить конструкцию паровоза — впринципе можно, но потребует. Ситрик же с интересом глазела на работу парового молота, который плющил раскалённую докрасна заготовку — тяжеленная тупь поднималась силой паровой машины и падала вниз с двух шагов высоты. Раздавался громогласный удар, слышимый далеко по земле; многие слышали эти удары издали, но не все видали воочию, что это такое. Хотя резкие удары заставляли прижимать уши, разлёт искр красного металла выслушил привлекательно, так что Ситрик попросила разок дёрнуть за рычаг, спускавший молот вниз, и осталась жутко довольна результатом.

— Не, ну слуханите ушами, — цокал Макузь, ходя туда-сюда по двору цеха, — Склепать-то они склепают, а собрать окончательно и подогнать у них уже песка не хватит.

— Почему не хватит?

— Потому что если они оставят наш паровоз в цеху, он застопорит всю работу, а им ещё мышей собирать.

— Кстати, сколько всего надо паровозов? — уточнил Ратыш, — Штук десять, думается.

— У вас в проекте что? — напомнила Ситрик, — Механический сарай для паровозов в Тарове. Там бы и собрали.

— Во! — показал на ситрячьи уши Макузь, — Точнёхонько!

Вслуху этой рацухи, городить ничего в Щенкове пока не пришлосиха. Мышиный завод начал изготовление так цокнуть машинокомплектов, которые пока ложили на склад, а зимой собирались перебрасывать ближе к месту. Само собой, цокая об изготовлении, имеется вслуху то, что начали думать об этом, потому как спешить было некуда — для паровозов ещё не было ни колеи, ни даже рельс как таковых.

Что же до серо-фиолетовой грызунихи, так она порхала по цокалищу, но не просто так — или, точнее, не только просто так. Возвращаясь к избушке, Ситрик дорисовывала по памяти целую серию рисунков, изображавших болотные организмы, как растительные, так и змеевидные — чтобы отрисовать пух в пух, требовалосиха изряднейше сколько времени! Однако это давало результат, потому как многие из ситрячьих иллюстраций попали в книжку-инструкцию про шишморскую топь, которую не перерисовывали, а отпечатывали. Интерес в этом издании был не только в том, чтобы покататься по смеху, но и в прямой практической пользе — книжку крайне рекомендовали к ознакомлению всем трясам, прибывавшим издалека, воизбежание утоплений, отравлений и покусов.

Кроме того, Ситрик нашла нужные уши и слегка оттрепала их по вопросам организации, потому как привыкла этим заниматься, а хотелось чтобы всё было точно в пух. Если на стройке всё делалосиха в основном чисто по наитию, на ухо, то работа целого посёлка требовала как можно более чёткого учёта, воизбежание косяков. Грызуниха посетила как ЦокСовет, так и центральную избу Треожисхултов, встроенную в промдвор, где получила требуемое цоканье. После этого она поправила подскошенный мозг, вспушилась, и продолжила трясти — в частности, решила что пора обновить окраску пушнины, и собственно так и сделала. Помогало то, что у Чейни теперь имелся целый склад всяких красок, кистей, валиков и всего сопутствующего, вплоть до гусиных таки перьев.

— Ну как, лисей больше на остров не набивалосиха? — спросила Ситрик.

— Хм? — уставилась на неё ушами Чейни.

— Ах да, йа ещё ни одной зимы не пропускала, — припомнила грызуниха, — Значит, как следует тогда их разрулили.

— Да, запилили лисоналичие. Выслушай ушами, — цокнула белка, — Как думаешь, два грызунёнка это достаточно, или нет?

— Слушая для чего. Уравновесить на коромысле бочонок капусты — достаточно, а два бочонка — нет, — резонно ответила та, покатившись по смеху.

— Действительно, — почесала ухи Че, — Ну, йа имела вслуху, достаточно для того, чтобы количество грызей оставалось в пределах пуха. Раньше йа бы цокнула, что два грызунёнка это вполне сколько надо, а обычно так и получается…

— Почему — сколько надо?

— Ну как, грызей-родителей сколько? Две штуки. Две штуки и две штуки — как раз на замену.

— Не-а, — улыбнулась Ситрик, которую такими схемами уже нельзя было подловить, — Если каждая пара грызей вырастит двух грызунят, будет примерно двукратный рост численности, и это если учесть потери.

— Как так? — не вгрызла Чейни, которая куда меньше чем подруга интересовалась математикой.

— А вот, слухни, — Ситрик прочертила когтем по песку линии, — Вот отрезок, изображающий длительность жизни пары грызей. Вот отрезок, изображающий длительность жизни их детей. А этот, как понимаешь, следующего поколения.

Отрезки накладывались друг на друга, создавая ту самую лестницу, о которой и было цокнуто.

— А, чисто! — фыркнула Чейни, — Соль в том, что грызунята успеют вырасти и сами обельчиться, прежде чем закончат жить их родители. Как-то йа упустила это из слуха. Просто за последний год у нас немало кто жить прекратил, ну ничего особенного, потому как и годов грызям было не по пуху, чтоб мне так грызть. Но всё-таки это заставило подумать, а будет ли достаточно две белочи?

— Две. Белочи, — задумчиво цокнула Ситрик, кусая соломинку.

— А вы с Макузём не собираетесь?

— Собираемся, — улыбнулась грызуниха, — Но сначала мы собираемся построить новый посёлок возле шишморской топи, ты знаешь.

— Построить на две пуши?

— Почему на две, на три!.. Кхм. Йа имела вслуху, на триста три, — пояснила Ситрик, — Теперь волна поднята такая, что уже пуха с два остановишь грызей.

Белки с удовольствием смотрели в осеннее небо, по которому летели сероватые тучки — сероватые, как лисий пух, как кое-кто выцокивался. В кустах невдалеке возилось некое животное, а в сарае поквохтывали курицы; из-за ёлок поднимался столб серого дыма от движущегося по дороге паровика. Высоко в небе, тряся жирными хвостами, пролетали на юга утки.

Как и грозились ЦокСоветчики, операция была развёрнута на всю катушку и даже больше. Выпилочные команды быстро продвигались вдоль дороги Чихов-Понино, расширяя её до леммингового состояния, а когда добралсь до выбранного участка чернолесья — принялись пилить и его, уже площадью. По всей Щенковской области имелосиха немало кочевых бригад, которые так и искали, где можно чего выпилить — и тут они слетелись, как пчёлы на мёд. Едва лёг снежный покров и температуры упали под ноль, на место стройки пошли составы с оборудованием для древообработки — распиливания брёвен на доски и брус, а также механического цилиндрования брёвен, когда делалась стандартная спичка с выемками, из которых складывали сруб.

Ради такого дела привлекли тех грызей, что уже вляпывались в масштабное строительство, и как минимум потрепали их за уши, а как максимум — пообещали большой профит и припахали к работе. Целая группа пушей, собиравшаяся всё в том же учгнезде — потому что там удобнее всего — расчерчивала схему посёлка, чтобы не напортачить. Фира, которая до сих пор зашивала варежки и прочие изделия, с интересом слушала и подсказывала, когда кто-нибудь начинал конкретно тупить.

Ближе к середине не чего-то там, а зимы, к доставке оборудования подключились тяжёлые зимние локомотивы типа С — что означало не иначе как Соболь. Откровенно цокнуть, громадный трёхкотловый паровоз с тремя же трубами не особенно походил на пушное животное, но и «мыши» тоже на оригинал ни-ни. Если зимоходы типа Л брали до сотни тонн груза в состав, то Соби — раза в три больше, что впрочем неудивительно, так как тип С это по сути утроенный Л. Макузь и Ситрик выходили собственными ушами заценить отправление этих лыжных кораблей со станции в Щенкове, и не пожалели что выходили — паровоз выслушил более чем внушительно. Если меньшие машины, как правило, имели только номер, то Соболя — собственное название каждый. В данном случае на большой рубке из досок, стянутых железными полосами, значилось: «Шебутной».

Паровоз был утроен из соображений экономии, потому как три котла могли обходиться одним набором дополнительного оборудования, перекачивать воду из одного в другой, и многое другое; не в последнюю очередь экономилось и грызо-время, потому как кидать в топку уголь — веселит только первый день, а дальше, если без перерыва, то не очень. К тому же, на Л-ках не имелосиха механической подачи топлива, а сдесь это позволялось размерами и тем, что один транспортёр работал на три котла сразу.

Собственно этот транспортёр вызывал у впервые услышавших большое удивление, потому как представлял из себя вагонетку, катавшуюся по рельсам, проложенным поверх котлов паровоза! Получался натуральный поезд, ездящий по поезду. Вагонетка, приводимая в движение кручением педалей всеми четырьмя лапами, могла заезжать в тендерный вагон, где уголь или дрова накидывались в кузов, и затем ехала наверх, к загрузочным бункерам. Сзади основной рубки локомотива находился подъёмник, доставлявший, и в том числе — доставлявший вагонетку снизу вверх. Таким образом у команды этого паровоза была возможность, какой нет ни у какой другой — возить топливо тележками и сваливать в бункер, а не носить влапную.

Из-за того, что посередине торчали дымовые трубы топок, колея тележки была проложена сбоку, и паровоз имел слегка кривой выслух. К тому же у него была не только рубка сзади, как у всех, но и маленькая спереди, на самом носу, потому как иначе за тремя котлами машинист ничего бы не услышал. Грызи из команды прохаживались по верхним площадкам локомотива, как по палубе парохода, и поцокивали — хотя это уже в полной независимости от. Поцокивание находилось в зависимости от того, сколько пушей в каждый конкретный раз прибегали попыриться на Соболя: как мелкие грызунята, так и крупные грызи лазали по огромному паровозу и радовались тому, какой он огромный. Макузь и Ситрик не были исключением и порадовались, пройдясь вдоль всего локомотива и заценив, что действительно здоровая тушка.

Вдобавок к здоровости, тушка нынче занималась непосредственно доставками полезняшки. Неслушая на то, что рельсы для узкоколейки усиливались деревом и требовали меньше металла, каждый метр полотна весил, в пересчёте на надобность доставки, около полутора вёдер воды по металлу и ещё пять вёдер по дереву, потому как в настил и на шпалы пускали только осину, а не то что пилили рядом. Вслуху того, что металлопрокат доставлялся издалека, тяжёлые поезда тут были самое в пух. Основную массу рельс везли из цокалища Краснозорьское, почти за полторы тысячи килошагов — там имелись месторождения железных руд, на которых и сидели тамошние грызи. А щенковские грызи, ясное дело, собирались точно также сесть на тар.

Следует прицокнуть, что им мало что могло помешать. Организованная в том числе при участии Ситрик кампания по прочищению привела к отсутствию недопонимания среди местных, в том числе столь дубово местных, как скворки. Без прочищения некоторые из них могли бы и вознегодовать от расширения дорог и обилия паровых тракторов, впёршихся в лес, а так подходили, пырились и мотнув ухом, успокаивались. Ну а поскольку просто так подходить было лень, многие оставались и потрясти, расколбасу ради и для получения некоторых единиц бобра.

Чтобы начать вылезать из долгов, ещё толком не влезши в оные, грызи отмели идею пропитывать шпалы таром, потому как оно успеется потом, а немедленно начали вывозить добытое на первой платформе — а добыто там было примерно на десять порций того, что обычно вычерпывали влапную. Как только лёг снег, на гать наморозили ледяную колею, и на Керовку пошли мышиные составы, таская стройматериалы и топливо, а обратно бочки с таром. Этот вывоз происходил через Шишморское цокалище, докуда уже шла лемминговая дорога — там перегружали и отправляли в Щенков; намордие двух дорог к топи сильно облегчало транспортные задачи, потому как была возможность перекрыть одну из них для проведения каких-либо работ, да и вообще.

Согласно заранее уцокнутому, тар нигде не задерживаясь, шёл на отгрузочные склады Щенкова — дабы он быстрее добрался до конечной цели, и грызи там услышали бы своими ушами, что тар — да. Если бы не надобность такого прочистительного хода, можно было бы затеяться с перегонкой, потому как такие количества немудрено перегнать и на кострах, используя подлапные средства. Немало пушей негодовали по этому поводу, но так как это был далеко не последний, а таки первый тар — забывали о.

Ближе к весне Макузю пришлосиха собираться и тащить хвост на место стройки Тарова, потому как нужны были уши; Ситрик ничуть не смущаясь, отправилась следом; собственно никак нельзя цокнуть, что ей это трудно далось. Зимним поездом дорога одолевалась за день, и севши затемно в вагон, ещё засветло пуши вываливали на конечной станции, каковая представляла из себя петлю ледяной колеи и поле рядом, куда и сгружались. Первое что услышали грызи, было именно поле — как им показалось, просто невгрызенных размеров, и по большей части усеянное пеньками от спиленых сухих и чахлых ёлок чернолесья.

Широкой дугой изгибался фронт работ, наступавший на пеньки — его было чётко слыхать среди снега. Тяжёлые паровые трактора с «зубьями» — длинными упорами — корчевали пни и пихали их в измельчительную машину, дабы переработать в топливо для самих себя. Огрызки от дерева выворачивались из мёрзлой земли с хрустом, ставя стоймя большие стенки льда и грунта, нанизанного на корни. Все знали, что пень лапами практически не возьмёшь, а механизм крошил их, как песчаные комки, превращая в полезняшку. Чуть поотдаль от станции шла длинная вереница норупел, где пока что размещались трясущие хвосты, а в разные стороны было слышно разное — начало сооружения срубов, навесы, кучи завезённых поездами осиновых брёвен, и всё такое.

Ситрик помотала ушами, но грызи всё-таки пошли занимать норупло, потому как в чистом поле можно и подморозить хвосты — морозцы ещё вполне могли заглянуть в район. Походные условия никогда не смущали даже Ситрик…

— Что значит «даже»? — фыркнула грызуниха, уставившись на Макузя.

— Ну, ты понимаешь, что йа хотел цокнуть, — почесал он за ушком белочке.

— В этом и соль, что понимаю! — скривилась та, — Ты что хочешь цокнуть, йа горшочный овощ, который никак не может без полива и тёплого воздуха?

— Нет, не это йа хочу цокнуть, — цокнул не это Макузь, — Не овощ, фрукт… Кхм. Йа цокаю, не до такой степени, но всё-таки ты явно привыкла к цокалищу, и как минимум к тёплой избе.

— Вот это и косяк! — пояснила Ситрик, — Конечно, когда есть такая возможность, почему бы не усадить хвост в тёплую избу? Но раз уж тряска требует эт-самого, при чём тут?

— Ситти, йа ни разу не имел вслуху, что ты меньшая белочь, чем любое другое грызо.

— И всё-таки цокнул «даже», — хмыкнула грызуниха.

— Зря цокнул, — согласился Макузь, — Цокаю обратно.

— В пух.

Кое в чём, а именно в том чтобы вскочить с утра и носиться, как белочь в колесе, до самого вечера, Ситрик превышала средние показатели по пушам, причём значительно. Макузь же оказался настолько загружен мыслями о строительном песке, что казалось, что он постоянно сонный — а на самом деле он был не только сонный, но ещё и. В частности ему пришлосиха доцокиваться с пушами, которые вовсю возводили центральную избу; по этой части сдесь присутствовала Ольша Треожисхулт, каковая давнище занималась проектированием построек, так что ей доверяли это дело.

— Вот послушайте ухом, — цокала она, на время бросив топор, — Тут ставим основную квадратную башню на три этажа, на первое время — сойдёт.

— На первое, — кивнул Макузь.

— Да. А поскольку, то сзади этой башни оставляем свободное место, — грызуниха показала лапкой, — Вон дотудова, где телега стоит. Меряли, правда, такой рулеткой, что…

Макузь слегка отвлёкся на саму белку — неслушая на лёгкий морозец, она работала в майке и шортах, только слегка скрывавших шёлковую пушнину и собственно тушку. Под пушниной, естественно… Вдобавок ко всему, грызь никак не мог избавиться от мысли, что треожисхултовские белки — родственницы его согрызуньи, отчего они казались ещё более в пух, чем остальные. Впрочем, стоило ему вспомнить про Ситрик, растечение мыслей заканчивалось.

— …и песка, — закончила междометие из ста слов Ольша, — Так вот, по мере расширения там будут появляться пристройки, увеличивающие как рабочую площадь, так и подсобки, без которых никудища. Кло?

— Более чем кло, — кивнул Макузь, — Так сэкономим ресурсы. Йа помню, там предуслышан даже канал?

— Впоследствии да, — созналась грызуниха, — Когда было обцокивание, йа честно цокнула, что полной надобности в этом никакой нет, но очень хочется попробовать.

— Выслушайте-ка ушами, — цокнул один из грызей, — А почему вообще столько песка об этой избе? Не однопухственно ли, где размещать эт-самое?

— Ни разу! — уверенно ответил Макузь, — Центральная изба — это управление хузяйства, а без годного управления ничего толком не работает. Мы вот тут прикинули, для нашей возни придётся чуть не завтра посадить дюжину грызей в конторы, причём по отдельным вопросам каждая. А туда ведь ходить будут, кло?

— Ну, вам слышнее, — хихикнул тот.

— Да, конечно, — мило улыбнулась Ольша, но тут же схватила грызя за ухо — просто в прямом смысле, лапой, — Ну-ка выслушай всё ушами, раз не удосужился ранее…

У Ольши были все задатки чистого цоканья, и хотя до уровня Ситрик она не дотягивала, сразу было понятно, что грызуниха из Треожисхултов. Ситрик же натурально оказалась с потрёпанными ушами, потому как заметность фиолетовым окрасом выливалась в то, что грызи чаще всего цокали именно ей. К удаче, у белки была шапка с опушкой из лопухового пуха, крашенная точно также, как уши — в серо-фиолетовое с чёрным; эту шапку одевали по очереди разные пуши, Макузь в том числе, чтобы спасти Ситрик от окончательного выноса мозга, но при этом не затормаживать процесс.

Не заторможенный процесс развивался в четыре раза быстрее расписанного плана; это было вызвано в нулевую очередь обилием трясов, а также подкреплениями в виде передвижных бригад лесозаготовки, которые помогли быстро выпилить чернолесье и расширить дороги. В топях повторили раннюю операцию с наморозкой дороги и набросали материала по маршруту пролегания гати далее Керовки, до островов, и соответственно прудов с искомым. Решение было логичное — класть столько настила, сколько есть осины, а рельсы проложить позже.

Основные заварщики компота также просчитали, как наиболее выгодно проложить дорогу, и выяснили, что проще всего будет сделать петлю, поочерёдно захватывающую все станции, так чтобы поезд проезжал всё время в одну сторону — чуть дольше по расстоянию, но получится быстрее. У этого решения однако была и ружа: пока петлю не замкнут, поезда будут вынуждены ездить только туда-сюда в тупик, и возвращаться задним ходом, что было не в пух. Макузь разбрыльнул, прикинув, что для полной постройки всей дюжины платформ может потребоваться несколько лет, и забраковал собственную идею. Дорогу переделали — благо на бумаге, а не в болоте! — так что теперь ветка шла к самой дальней станции, а к остальным имелись ответвления на стрелках. На самой станции предполагалосиха сделать разворотный круг, дабы поезд не ехал гузлом вперёд, благо для узкоколейки его диаметр не превышал полусотни шагов.

— Минимум одинадцать стрелок, — цокнула Ситрик, показывая на схему, — Это жирно.

— По старому варианту было в два раза больше, — зевнул Макузь.

— Как так?

— Вот так. Вокруг каждой станции пришлось бы делать объездной путь, чтобы не закупоривать всю линию, а это по две стрелки на каждой станции.

— Тогда чисто.

— Не совсем, — покачал ухом грызь, — Когда йа думал о стрелках на станции, то учитывал что их смогут переключать трясущие с самой станции. А так у нас стрелки оказываются пух знает где, точнее на островах, так что переключать придётся, слезая с паровоза.

— А когда двое поедут навстречу, вот так? — показала Ситрик.

— Упрутся, — покатился по смеху Макузь, — На этот случай что-нибудь надо изобрести, например сигнализацию или расписание, чтобы по времени.

Потом так и сделали, но до этого ещё требовалосиха доцокать. Пока грызуниха разбирала организационные вопросы и прочищала, Макузь хватался за инструмент и лопатил металлические предметы в большом количестве и ассортименте, потому как уже был возведён большой сарай для сборки подвижного состава, и следовало собирать то, что успели привезти Соболя и прочие лыжные животные. Вдобавок грызи сообразили, что нужны не только паровозы и вагоны, но и путеукладчик, не вслух будет цокнуто. Собственно, чтобы не цокать вслух, один из грызей написал на бумажке, и показал всем. Мысль была трезвее некуда, потому как класть влапную около двадцати килошагов рельс, пусть и узкоколейки — не самое в пух; вдобавок, больше половины пути приходилось на деревянные настилы, в которых нужно выпиливать пазы для укладки опорных брёвен — не шпал, а брёвен вдоль рельса, внутрь которых и забивался сам рельс, выполненный в виде желобка. Сделать такой объём топорами быстро не получится, а если приспособить фрезы, приводимые в движуху от паровика — совсем другое кудахтанье.

С этим укладчиком возни получилось столько же, сколько со всеми остальными изделиями вместе взятыми. Щенковские заводчане хорошо знали своё дело, и ихние машинокомплекты для паровозов изменённой конструкции собирались без проблем, а вот с собственными изысками приходилось биться много дней, пока не начинало работать, или не бросали за полной бесперспективностью. От сарая-депо уже уходила ветка с рельсами, так что на ней и испытывали первые паровозы типа «ящерица», названные так за сидящее на земле брюхо. Кстати цокнуть, пуск паровозиков по узкоколейке пришёлся как нельзя вовремя, как раз к весеннему половодью, когда всё вокруг развезло в кашу. Причём к полю, где возились пуши, это относилось более, чем к любому другому месту — тяжёлая техника разворотила землю, и оттаяв, она превратилась в болото; к тому же сдесь не было дёрна и кустов, чтобы как-то связать грязь.

Всё обширное поле на месте выпилки было практически непроходимо — с трудом удавалосиха карабкаться по грязи в сапогах, а паровики на колёсах просто сразу садились на оси; с гусеничными было не особо лучше, потому как чтобы добраться от одной стороны поля до другой, требовалось по пол-дня, что мимо пуха. Вслуху этого грызи тут же схапали все имевшиеся вагонетки — а было их три — и катали груз на них, потому как вагонеткам на рельсовой колее было глубоко попуху на грязь. На этом примере даже самые скептически настроенные пуши услышали, что желдорога — это очень серьёзно.

Переделаный под узкую колею паровоз «ящерица» был тем ещё чудищем конструкторского произвола, фантазии и недомыслия — что впрочем отличало и все остальные изделия такого рода. Как уже уцокивалосиха, увеличенный котёл висел между колёсными тележками на малом расстоянии от рельс, чтобы не повышать центр тяжести; его центральная часть была даже ниже рельс! Прикинув, чем это чревато, Макузь проследил за тем, чтобы на паровозе был годный передний щиток, сметающий с дороги всё, что может попасть под брюхо. Кроме того, пуши поставили одну стандартную тележку с колёсами малого размера, а вторую — со своими, раза в три больше. Это объяснялосиха тем, что на большие колёса проще передать тягу, и они лучше цепляются за рельсы.

Как раз над большущими колёсами торчала будка машиниста, сделанная как обычно — деревянный ящик, усиленный полосами железа. Будку можно было отсоединить от рычагов и тяг и откинуть на петлях набок, чтобы добраться до поршневой группы, находившейся под ней. Загрузку же топки пришлось делать с другой стороны, где к паровозу — если «паровоз» тут не слишком громко цокнуто — цеплялся тендер — ну, если и «тендер», понятно что. Таким образом машину должны были гонять либо два грызя, либо один, бегая туда-сюда от места кочегара до места машиниста.

Макузь собственно сам попробовал и нашёл, что это сойдёт, хотя и хлопотно. Как это обычно делалось, паровоз переводился на самый малый вперёд, грызь убеждался, что дорога на ближайшие шагов двести-триста свободна, и лез из кабины в кочегарку, бросал дрова и обратно — машина за это время успевала проползти шагов сто — сто пятьдесят; её не останавливали окончательно вслуху того, что тронуть с места гружёный поезд, да собственно и пустой тоже — самое сложное во всём процессе вождения. Стоило слегка зевнуть, и колёса начинали буксовать, тут же отшлифовывали рельсы и дальше даже песок помогал плохо — к тому же, люто истирал полотно пути. Опытные железнодорожники ухитрялись раскачивать стоящий состав, так что некоторое натяжение, создававшееся между вагонами, помогало сдвинуть поезд с места — и местным пушам предстояло выучиться, как это делать, воизбежание. Пуши, собственно, не возражали, а даже напротив — цокали и трясли ушами.

Что касается Ситрик, так она и цявкала, глядючи на строящийся посёлок с движущегося паровозика. Ящерица без вагонов разгонялась, по прикидкам, до десяти килошагов в килоцок, хотя куда больший интерес представляло, насколько она разгонится с вагонами.

Тем не более, на испытательные пробеги сбегались многие пуши, потому как если цокать о массивной машине, то паровоз двигался быстрее всего остального, причём значительно — колёсные паровики и плавсредства обычно так не разгонялись. Когда фонтанирующий дымом паровоз пролетал мимо, часто слышался звук трясущихся ушей. Правда, у этого ореха, как и у всякого другого, была ружа.

— Грызаный стыд! — цокнул Макузь, послушав назад по пути.

— А что? — уточнила Ситрик.

— Да слухни, сколько эта калоша тормозила с полного разгона!

Калоша, судя по замерам, тормозила шагов сто, что не попадало в пух. Правда, трудно было ожидать другого, тормозя прижимаемым к колесу башмаком из деревяшки — как на телегах. Пришлось потом разбрыльнуть и сделать мощный тормоз — этот уже останавливал весь поезд с грузом от силы за сорок шагов, правда от торможения на всю Дурь следовало по возможности воздерживаться, чтобы чего не отлетело.

— Вообще, мне нравится, — цявкнула Ситрик и вспушилась, — Особенно когда эта линия одна. Если бы их было слишком много, это мимо пуха, а так в.

— Это точно замечено, Ситти, — кивнул грызь, — Поэтому линия и досюдова, а не до Щенкова.

— До Щенкова? — белочка покатилась по смеху, — Жаба удушит вусмерть и сразу!

— Это потому что никто так не делает, — пояснил Макузь, — Краснозоринские нам бы рельсы и не продали для такого идиотизма ни за каких бобров, а для того что в пух — и в должок дали.

— Ну, это понятно. Кстати, Бобрыш цокал, что скоро возможно нам с тобой отдадут комнатушку в избе, пока что два на полтора.

— Ммм, — подёрнул ухом грызь, — Ты знаешь, что йа бы сначала разместил залётных трясов, чтобы не разбежались.

— И как ты думаешь, кто-то меньшая белочь, чем ты? — фыркнула Ситрик, — Трясы все размещены, и залётные, и заплывные.

— А, тогда совсем другое кудахтанье!

Это было совсем другое кудахтанье. Благодаря тому, что брёвна удавалось подвозить на поезде, грызи закончили первые избы для общаг не летом, когда они уже не особо нужны, а весной, когда нужны они особо. На первое время каждую комнату разделили перегородками из клоха на три части, чтобы всем влезть — и влезли, надо заметить. Центральную избу тоже строили, но пока там не было крыши, и её роль выполнял навес опять-таки из брезента, чтобы не лило. Ситрик и прочие пуши, причастные к ведению Учёта, радовались, что пока у них мало бумаг — потому как их просто некуда было положить, так чтобы не размокли.

Как это не выслушило странно, к лету стройка почти не утухла — сказывался режим хохолков, приобретённый в начале всей возни. Как только половодье сошло на нет, по дороге от Чихова пошли колёсные паровики, добивая доставку тех грузов, что не успели перебросить зимой. Более того, доставка работала в два хвоста — как со стороны Чихова, так и со стороны топи, через Шишмор и Сушнячиху, и далее по уже проложенной узкоколейке. Незадолго после Первомая путь дотянулся до Керовки, что было встречено, и в том числе обобрительным мотанием раковинами. Вывозить тар в Таров не начали только потому, что были не готовы хранилища — по ходу шерсти, они только намечались.

— Вот тута! — ткнул пальцем Макузь, — Вот от этого кола — полсотни шагов радиуса, кло? Роем котлован, к его стенкам и насыпи прислоняем брёвна, и получается стенка. Потом городим над всей этой дребузнёй крышу…

— Посиди-ка, если это котлован, то тар будет ниже мха, — цокнула Ситрик, — Как потом загружать в поезда?

— Путём таропровода. На загрузочной станции, которую сделаем вон там, подкопаем грунт так, чтобы поезд стоял ниже уровня котлована.

— Мда, вознички тууут… — почесал уши Бобрыш, заведовавший строительством объектов, — Это надо дно плотно уложить, чтобы в песок не просачивалось, а это урлюлю.

— Поперёк не цокнешь, но таков песок, — пожал плечами Макузь, — А вообще пока хотели сделать поменьше бочку, но такого же типа, потому как большую до зимы не успеем.

— В пух, в пух.

— Слушай, а как Понинские? — усмехнулась Ситрик, — Не опушнели, что через них железку проложили?

— Да нет, — цокнул Макузь, — Там же только захожие на делянки, а не то чтобы эт-самое, им попуху.

— Тогда в, — сэкономила на слове «пух» грызуниха.

Даже летом, когда всё вокруг цвело и колосилось зелёным ковром, поле под стройкой оставалось почти таким же пустым — в чернолесье не было никаких трав, а чтобы проросли занесённые ветром семена, нужен как минимум ещё один год, потому как зимой семена не летают. Вслуху этого часто можно было услышать грызей, выбиравшихся к границе поле, посидеть просто-напросто в траве, чтобы не забывать, как она выслушит — ну и заодно схрумать щавеля, конечно.

— Ты крутишься, как белочь в колесе! — цокала Ситрик, гладя Макузя по ушам.

— На себя послушай, — резонно ответил тот.

— Да и нечего слушать. Трясы ковыряются каждый со своим, и получают единицы бобра, — прочистила грызуниха, — А ты вроде как кто? Специалист по тару, кло? Только как не слухнёшь, всё или топором машешь, или лопатой, или ключом в мехсарае. Ты вгрызаешь, сколько перековырял?

— Да понятия не имею, сколько перековырял! — фыркнул Макузь, — Какая разница? Оно в пух? Так чего ещё.

— Каждый труд должен оплачиваться, — упёрлась белка, — Кло?

— Нет не кло. Это чужой труд должен оплачиваться, а не свой, — усмехнулся Макузь, — Тебе было бы приятно, если бы за тобой ходил счётчик и считал, сколько воды ты принесла на общую кухню?

— Не особо, — прикинула Ситрик, — Если не цокнуть, что особо не. Вопросов больше не имею.

Зато у неё находилось достаточно ответов, чтобы прочистить обстановку для всех грызей, которым она могла бы показаться не совсем чистой. Грызуниха даже припомнила практику в Щенкове и стала регулярно выпускать стенгазету «За кристально чистое цоканье!» с собственными иллюстрациями; выходило это издание в количестве один экземпляр и вешалось на стенку центризбы, при входе слева. И практически всякое грызо, заходившее в избу второй раз, поворачивало уши туда.

В процессе крупномасштабной тряски, конечно, случались не только приятности, но и наоборот. По большей части они не были связаны с вознёй напрямую, потому как у белок присутствовала крысиная острожность — крысторожность — и случаи, чтобы кому-нибудь отдавило хвост упавшим предметом или тому подобное, были исчезающе редки. Что уж там цокать и цявкать, если на болотах произошли только единичные случаи покусов змеями, и все они обошлись легко, потому как грызи были осведомлены, что делать в таком случае. Ровным счётом ни единая пуша не подхватила насморка, чреватого в постоянной сырости, и не накололась на ядовитые шипы растений. Тут уж можно было точно цокнуть, что ни единая, потому как грызи учитывались, и недостача была бы слышна сразу.

— Ну а что тогда? — пожал плечами Макузь.

— Соль в том, что грызи это не гайки, — пояснила Ситрик.

— А что, болты? — покатился по смеху грызь.

— Йа имею вслуху, что они далеко не одинаковые. Ну и как частность этого, зачастую встречаются откровенные лентяи и распухяи.

— Ну и что? — хмыкнул Макузь, — Чтобы встретить ленивую тушку, это надо ещё сначала её долго искать в лесу! При чём тут?

— При том, что йа не про этих, а про тех кто вдобавок не понимает своего распухяйства, — цокнула грызуниха, — Сам не трясёт и другим толком не даёт, понимаешь?

— Нууу… Ну редко, но бывает, — припомнил грызь, — Так на то есть волшебная фраза «туда иди».

— Вот именно, — хмыкнула Ситрик, — Это выгонять надо напух, а это не так-то просто. Ко мне часто обращаются грызи, которые хотели бы выгнать конкретного хвоста, но не получается.

— Гммм… — задумался Макузь, — Это цокает о том, что надо начинать проводить профилактику. Правда, пух йа сам этим буду заниматься.

— Ну, ещё ты бы и этим занимался! — фыркнула белка.

Профилактика была давно известна и была сколь примитивна, столь и действенна. В частности делали очень просто — по трясине объявляли, что по таким-то причинам — а их нетрудно выдумать — выдачу единиц бобра сокращают втрое. Или вообще прекращают на неопределённый срок. Самый бронебойный вариант — цокнуть, что единиц больше не будет вообще никогда, из соображений ненужности. Соразмерно реакции пушей на эти заявления делались очень далеко идущие выводы — причём делал их не кто-то специальный, а все пуши вместе взятые. Если реакция хвоста была не в пух грызям, то трудно рассчитывать на то, что они забудут об этом и согласятся назначить этого хвоста на любую лаповодящую должность.

Хотя на стройке по прежнему было как на стройке, постоянная возня, скатывавшаяся по смеху, не давала отвлекаться, и время пролетало незаметно. Грызи за уши хватались, услышав первые жёлтые листья — больше полугода как в песок ушло, опушнеть и не встать! Многие успели отвалиться от тряски, прополоскать пух в своих родных местах и снова воткнуться. Макузь как белочь в колесе носился по мехсараю с паровозами и по стройке столь стратегического объекта, как тарохранилище — копали, как и задумывалосиха. Если даже маленькая бочка была очень внушительна, то большая просто приводила в ступор своими размерами — пожалуй никто вообще не слыхал столь больших сооружений. Некоторый косяк с хранилищем состоял в том, что его пришлось покрывать крышей, грохнув на это черепицы, которой хватило бы примерно на сто сорок обычных изб — впоследствии завозили полными поездами всю зиму. Но сделать это было необходимо, потому как хранить тар в открытой посуде — глупо.

Некоторые пуши, и Ситрик в частности, выцокивали обеспокоенность тем, что посёлок будет стоять возле целого озера тара, но знатоки дали на отрыв уши, что ничегошеньки с ним не будет. Сырой тар не горел даже в костре, так что поджечь хранилище было не проще, чем само болото. Испарения из большого объёма вызвали опасения, но и тут имелись чистые решения типа вентиляции с выводом в топку с высокой дымовой трубой. Чтоже до надёжности стен хранилища, то тут вопросов не возникало — поплыть оно не могло ни при каких обстоятельствах. Кроме того, хранилище наполнялось максимально к осени, когда грунт начинал замерзать, а в самое половодье стояло вообще пустое.

— Пустое, пухостое, — фыркнула Рилла, прохаживаясь по гребню насыпи, — Неубедительно!

— Как ещё убедительнее-то? — пожал ушами Бобрыш.

— Это для чего угодно сойдёт, но не для целого озера тара, — цокнула грызуниха, — Вы соображаете что будет, если насыпь поползёт? Несколько квадратных килошагов будут залиты таром. И оторванные уши никак не помогут их очистить. Ты сумеешь очистить столько?

— Нет, очистить будет невозможно, — согласился грызь, — Но такой вариант фантастичен.

— Но теоретически не исключён, — гнула Рилла.

— Рилла-пуш, теоретически не исключено и нашествие червей, которые разроют насыпь.

— Посидите, — отмахнулся Макузь, — Бобр, думаешь рассчёты пух в пух?

— Должны быть! — вполне уверенно цокнул тот.

— Должны быть или есть? Короче цокнуть, — цокнул короче Макузь, — Хотя рассчёты это наше всё, насыпь лично у меня стопухового доверия не вызывает.

— И что вслуху этого? — спокойно осведомился Бобрыш.

— Вслуху этого предлагаю сделать как всегда, когда что-то не вызывает доверия.

— Хм… Налить воды? — удивился столь простой мысли грызь.

— Воды налить? — почесала уши Рилла.

— Да впух, за неимением ничего другого, — хмыкнул Макузь, — Воды.

— Это да! — просиял Бобрыш, — Воды можно налить больше, чем предуслышивалось тара, и поскольку она плотнее, то веса будет раза в полтора больше. Рил, если бочка не поползёт под напором воды, будет в пух?

— Ну не знааю, — почесала ухи грызуниха, — Если в самую сыромятность, и в полтора раза, то думаю что да.

— Фуф, — выдохнул строитель.

Забегая вперёд следует цокнуть, что это оказалосиха крайне дальнослышно и крысторожность была возблагодарена в очередной раз. Когда хранилище было достроено, его натурально накачали водой по самую крышу — тара там никогда столько не подразумевалось, и вода, как было цокнуто, ещё тяжелее. Со стенкой ничего не случилось, а вот с дном — случилось; под огромной массой в несколько тысяч тонн песчаный склон, даром что этот склон было очень трудно услышать невооружённым ухом, пополз. Грызи бросились стравливать воду, но это не помогло — масса продавила себе путь по хитрой траектории, песок прямо в чистом поле вспучился, и оттуда попёрла вода. Небольшое наводнение никаких последствий не имело, кроме того, что грызи убедились в крайней чреватости строительства столь крупных хранилищ. Тарное озеро было переделано на такое же в пять раз меньше по нагрузке, а на некотором отдалении ставили другие такие же, воизбежание.

Пока же, выйдя вечерком из избы, Макузь и Ситрик в очередной раз окидывали ушами громоздящиеся постройки — кустов всё ещё не выросло, и было слыхать все постройки как на ладони. В воздухе пахло землёй, как на огороде, потому как и трава только начинала покрывать перекопанный пустырь; то с одной, то с другой стороны доносились свистки паровиков, и стучал колёсами по стыкам поездок. Такая открытость была чрезмерной, но пуши понимали, что через несколько лет сдесь будет совсем другое кудахтанье, когда вырастет подлесок и кусты. На фоне закатного неба громоздились длинные крыши сараев-пакгаузов: в посёлке ставили отдельно склад стройматериала, топлива и всего остального.

— Ну что Ситти, мне кажется, или ты довольна, что вляпалась в тарную лужу? — цокнул Макузь, ласково почёсывая ушки грызунихи.

— Сто пухов!

— Сто пухов довольна, или сто пухов — кажется?

— Первое! — пихнула его лапкой белка, — У меня такое ощущение, что всё это поле попало точно в пух.

— Ну, поле оно да, такое, — сумничал грызь, — А вообще почему бы?

— Это хрурное осознание того, что мы с тобой в возне с самого начала, — цокнула Ситрик, покачивая ухом, — Ну не с самого, когда только услышали про тар, но ведь до тебя кажется никто и не думал его выковыривать тоннами.

— Это Фрел-пуш сначала подумал. Головой подумал, да. Вот ведь как вышло — сидел себе грызь в учгнезде, всё книжки читал да трепался с пушами, а потом бабах! и кло.

— Так оно так и бывает постоянно, — хихикнула белка, — Учгнездо оно на то и, чтобы.

— Надо непременно его пригласить съездить сюды, — цокнул Макузь, — Чтоб внушило.

— Чтоб внушило, это надо когда бочки с таром будут, — добавила Ситрик, — И будет в пух.

Грызуниха задумчиво оглядывала расплывчатые перистые облака, протянувшиеся через пол-неба и подсвеченные снизу солнцем. В воздухе висел приятнейший свежачок после дождя, никак не переходящий в промозглость, так что можно цокнуть, что погода идеальная.

— А про грызунят подумывала? — цокнул Макузь.

— Угу, — призналась та, — Сейчас возня слегка поуляжется, тогда и. А то или мне уши оторвут с корнем, или придётся убегать в другую область! А ни того, ни другого не хочется ни разу.

— Но ты вгрызаешь, что грызунята довольно привязаны к месту, и если уж бельчиться сдесь, то перебираться потом в Щенков будет довольно сложно, по крайней мере лет десять.

— Эт надо разбрыльнуть, — согласилась Ситрик, — Но зато приятно, даже разбрыливать.

Разбрыльнуть было над чем: стройка далеко не самое лучшее место для бельчения, если не цокнуть что самое нелучшее, но в то же время пуши собирались окапываться сдесь, и в то же время таки бельчиться, а если бельчиться в Щенкове — это, как цокнул Макузь, надолго. Кроме того, при прочих равных условиях белки всегда выбирали не цокалище, где и так пуха — выше ушей, а новые, более свободные места.

— Ну, с каких-то сторон в цокалище оно и неплохо, — растеклась мыслью Ситрик, — Да собственно со всех, да. Но если грызи будут сплошь селиться в цокалище, понятно что будет — оно лопнет, а в других местах будет обезгрызивание.

— Это да, — кивнул ушами Макузь, — Йа думаю вот что, надо будет доцокаться с пушами, как они насчёт бельчения. Всмысле, задумывается ли сделать школу и всё такое, или мы тут двое такие оригиналы.

— Не двое, — точно цокнула белка и покатилась по смеху, — А трое, бхехехе… Кхм! Йа цокаю, знакома с обстановкой, и точно знаю что подобные намерения отцокивали примерно сто пушей. Следовательно, подгонка посёлка под грызунят будет, в полной независимости от нас.

— О, это точно по центру пуха, — квохтнул грызь, — Тогда предполагаю, пол-дела сделано.

— Опушнел до беспредела — вот и сделано пол-дела, — кивнула белка, — А ещё можно подумать, что в Щенкове есть больше чем заняться, нежели тут. Там в одном химучгнезде оягрызу сколько всего… Ну всмысле, это о том, чем заняться грызунятам, когда они увеличатся.

— Пока белочь мала, все эти штуки ей без надобности, — цокнул Макузь, — А дичь и кой-какое вцокивание соли мы обеспечим, это уж будь спокойней. А когда белочь увеличится, то сможет и преребраться в Щенков, раз есть Дурь — кто помешает?

— Тебе не помешало, — припомнила грызуниха, — Тогда да, в пух.

Макузь потискал бельчону, отчего по сквозняку полетели ворсины серого пуха, который постоянно и упоминался. Неслушая на то, что вокруг по прежнему простирался огромный пустырь, грызи потирали лапы, потому как пустырь просто на ушах наполнялся — и превращался в полнырь, судя по всему. Пуши уже начинали расчерчивать огороды и сажать кусты в изгородь, а также закапывать саженцы деревьев и плодовых кустов вдоль дорог и возле построек; результат был хрурен вообще со всех сторон, но он будет только через несколько лет, когда всё это вырастет.

— Пока всё вырастет! — вспушилась Ситрик, — У меня такое чувство, что йа попала в степь!

— Во что?

— Степь, это когда поле, поле, поле… — пояснила белка, — Довольно далеко на юге такое бывает.

— А, ну да. А ещё у нас уже шарятся чайники, — хихикнул Макузь, — На следующий год можно давать уши на отрыв, что большая часть пустыря будет покрыта кыпреем, а это первейшее чайное растение.

— А чего они сейчас-то шарятся?

— Разведывают, дабы потом не, и окапываются.

Пуши окинули ушами поле и представив себе заросли кыпрея, довольно прицокнули.