Следующие годы шло обучение Неизвестного, но не как предполагалось ранее.

К концу практики моторчик часов простучал полночь — ему исполнилось тридцать, а мир… изменился, чего нельзя было сказать о нём.

Последствия катаклизма сказались существеннее, нежели на то рассчитывали имперские колонии.

Воздушные пути дирижаблей были разорваны, морское судоходство страдало от цепных реакций волн, торговля стопорилась и Торговая Империя, терпящая убытки позабыв от контрактах, отказала в протекторате Остермолу.

Повторный удар гигантской волны попал в этот раз по «нетронутой земле обетованной», и люди, раньше называвшие потерпевших крушение — чужими, сами стали ими.

Нет, в мире остались еще не тронутые рукой человека девственные места природы, но их численность редела как трава, объятая огнем.

Мир угасал, теряя силы.

Он не справлялся с эпидемией, называемой человек, грызущей и сокращающей шлейфы живого. Земная кора хрустела как корочка под зубами, раскалываясь и погружаясь в океан, а островки суши на северо — востоке высыхали от палящих лучей, обращаясь в пустыни. Обглоданные водой и песком камни, где в обустроенных оазисах и каменоломнях из союза ремесленников и купцов вырастала могущественная страна, или как ее звали в Остермоле — Империя Солнца.

Островная империя — Севергард пошатнулась, развивалась коррупция, проедавшая её насквозь как моль, но рука императора, ослабевшего от затяжных и мучительных болезней всё ещё была тверда.

После катастроф выжил лишь один из приближенных к императору лорд — протектор.

Первый из хранителей затонул под волной с третью ордена, когда пересекал Залив Бушующих Вод, второго убили неизвестные ассасины, когда тот помогал людям бежать, наплевав на приказы.

Только третий, опекающий императора, как малыша, выжил. Ходил слух о кровном родстве меж защитниками государства и Барданором, который устранил непокорных братьев прибегнув к услугам Просвещенных, или как они себя звали — просветителей.

Лорд — протектор защитил императорский дворец от вновь образовавшихся сил повстанцев, с разрозненными группами протекторов отразил наступление с моря, подавил восстания и установил шаткий мир, на коленях перед захватчиками с солнечной империи, запомнившийся в истории как Позорный.

— Умеют же люди измываться над миротворцами — проговорил тогда Верховный Канцлер.

Торговцы привели защитнику в пример правителя Утренней Дали — старой восточной части материка, земель Демвира — длинных рослых лесов. Правителя, сдавшегося перед кучкой фанатиков с тринадцатилетним узурпатором — садистом, который пригласил в свой замок на горе к празднику Длинного Дня государя с семьей, отмечаемого раз в десять лет, в честь круглосуточной ясной погоды, и вырезал там высших чинов, оставив его в живых без языка и глаз, и дав ему имя Гордый, когда тот, зажимая рану, отказался ползти на животе и лазая по камням искал перо и бумагу для подписания мира.

Иридиум более не лился в первозданном виде, а был смешан с каким — то неизвестным веществом.

Он исчез с рынка и под его видом развилась торговля «пустышками».

Иридиумовые прививки стали недоступны, дальнейшее их производство прекратилось, за унцию переливчатой отфильтрованной материи торговцы брали единственный полезный товар — живую силу.

Порой один укол стоил поселения на отшибе.

Испарения со дна земли усилились, отравления участились, как и в первые дни после катастрофы.

Люди гибли.

Разрослась очередная эпидемия, лекарства от которой не было.

В качестве противоядия совместимым веществом был элемент чистого иридиума, прекратившего существование в таковом виде.

За неимением запасов, имперские солдаты с распоряжения командующего флотом подрывали острова, дабы выжать из них его крохи и ими расплатиться с долгами.

По заминированным и тонущим островам курсировали танкеры с насосами, проглатывающими и отфильтровывающими иридиумовые сгустки, всплывавшие после взрывов.

Лорд — протектор, получив уведомление о деятельности командующего собрался приговорить исполнителей к смерти, но Барданор сказал ему.

— Трудные времена, накажи всех преступников — империя лишится слуг. И защитник прогнулся.

Не легче жилось и в сердцевине страны.

Неисчислимое количество заводов трудились в круглосуточном режиме, и если из строя выходил один котел, аварию часто упускали из виду.

На тесные кварталы обрушивался пожар и пламя поглощало районы.

Правительственные организации и войска были спешно отозваны в более — менее уцелевшие земли, а протекторы, вместе с лордом — защитником отныне день и ночь сторожили императора, чья психика серьезно пострадала от нахлынувших бед.

Промышленная держава нефти и угля сыпалась, когда источились рудники и залежи нефти. Утопая в долгах, империя расплачивалась единственным еще имевшим цену в глазах других государств ресурсом — землей.

Со счетов списывались многие корабли, ныне простаивающие в Хэнгтерволе. Их нечем было заправить.

От удара оправилась Империя Солнца (Торговая Империя) — бывшее связующее звено меж Хольдоном и Рокмейнселлом.

От Хольдона — крупнейшего региона, остался лишь шпиль храма на утонувшей горе, едва заметный при волнах.

На местах, и на островах, лишенных прямой связи с империей появлялись центры самоуправления.

Научный институт личного императорского величества выдал в массовое пользование разработку газа, подавляющего эмоции.

Последний шаг, последний предел — Последним Пределом назвали это событие свободные люди, они убежали на самый край Островной Империи, бывшего Севергарда, и основали в потемках ушедшего мира крепость, способную выстоять даже самый великий прилив.

Они так считали, и считают до сих пор.

Верят до конца, что в этом месте, названным Последним Пределом — настоящей живой скале, стены которой сформировались под слиянием гранита и заледенелого феарора, найденного ранее, до катастрофы во льдах можно затаиться и не бояться напастей.

Феарором звался теплый лед, не плавящийся под дикими солнечными лучами и будто оберегающий гостей от внешних бед.

Издали город переливался в зависимости от положения солнца, как самоцветы под искрой.

Последний оплот надежды всего человечества отмежевался от мертвецкой бездны и укоризненно сиял, когда имперцы прятались по домам при шуме волн.

Путь к нему был настолько тяжким, что правительство после тройки неудачных «экспедиций» и захватнических операций, после того как вокруг Предела появились острова погибших кораблей, бросили эту затею.

Просто построили со стороны Последнего Предела кучу маяков, снаряженных дальнобойными орудиями. На том и успокоились.

Неизвестный слышал, что в подвластных императору территориях, в колоссальных масштабах применялся «воздушный яд» — в народе получил название — Черное серебро, так как убивал не только микробы и бактерии, но и все живые микроорганизмы.

Парализующий волю и сознание, развивающий центр наслаждения. Человек, ничего не имея, был доволен всем. Медленно умирал от этого «яда», и был счастлив. По крайней мере таковым себя считал. Люди забыли, что такое настоящее счастье. Черное серебро возвращало общество к первобытным инстинктам, где главное — победа или смерть. Победа за счет других, иди по головам врагов, братьев, товарищей, любимых, стремись к вершине любой ценой. Мораль и нравственность — пустые слова. Любовь — не существует. Желание и страсть их пределы.

Туннель в пустоту, в ничто — так ознаменовался исход горном с Последнего Предела.

Признаться, парящие кинжалы безоговорочно доверяли вестям с него.

Неизвестный стоял и разглядывал карту изуродованного мира. К нему, потирая руки, бесшумно подошёл пожилой мужчина.

— Альфредо, я тебя слышу.

— Меня нельзя слышать — это мой дар. Ты решил?

— Вечером. Я получу клеймо, вы запаслись чистым иридиумом?

— Для личных нужд… У меня его достаточно.

— Что — то не так? Вы побледнели.

— Все мы бледнеем, мне идет пятый десяток, спроси в тот день, когда тебя нашли, я бы рассмеялся, но сейчас не до смеха. Ты точно решил уйти?

— Я направлюсь в Темплстер. Отец говорил мне найти Даффи, наверное, его друга. Сомневаюсь, что он еще живой и здравствует, но надо попытаться, надо с чего — то начать.

— А затем?

— Затем я направлюсь в сердце островной империи, в самый центр.

— Это глупая затея…

Неизвестный задумчиво почесал затылок. Каменная маска на его лице не выдавала ничего, но Альфредо знал его слишком хорошо:

«За пятнадцать лет он так и не доверился мне полностью».

— Тогда, в туннеле, я нашел тело. Ваш мастер…

— Эрнстард — скупо ответил Альфредо. Тебя никогда особо не интересовала история, но ты все равно её изучал. Хотел найти что — то из прошлого своего отца?

— И не нашел. Словно его не существовало.

— Но ты здесь.

— Я даже не уверен, может я выращен? А Лени — придуманное случайное имя, созданное, чтобы успокоить, дать что — то человеку, не имеющему ничего. Но теперь у меня есть жизнь, и эта жизнь будет менять жизни других.

— Ты хотел, чем — то поделиться…

— Хотел. Вам интересно, почему я не сказал сразу? Прошло столько времени, и вы узнаете только сейчас? В нагрудном кармане у Эрнстарда лежала записка, а на груди медальон. Похоже его ударили в спину и убежали, рана была старее, чем разложившийся труп, поэтому я сделал вывод, что он ушёл достаточно далеко от места нападения.

В записке было упомянуто его сожаление о содеянном.

Он раскаивался и призывал случайного путника, встретившего его, закончить поручение, остановить кризис, появившийся из — за его ошибок.

Я думал о том, что это бред полоумного, сбрендившего человека, но перечитывая письмо на ночь, как молитву ко мне приходила ясность — он точно знал кому в руки оно может попасть.

Вы говорили, что он имел своеобразный дар. Дар предвидеть отдельные ветви судьбы.

— Хочешь сказать, что ты являешься частью его судьбы? Способен изменить устои, формировавшиеся практически пол века в одиночку?

— Я не вижу другого объяснения. Стоит попытаться, чего я потеряю? Максимум — это свою жизнь. Одна в обмен на острова — справедливо?

— Ты не верил в надежду, а теперь она горит в твоих глазах?

— Я вырос.

— Но ни капли не изменился.

— Может это к лучшему? Вы не высыпаетесь.

— Позволь, забыл фонарь. Я догоню.

— Тогда и я успею отлучиться.

— Всё скрытничаешь?

— На месте обсудим. Катакомбы?

— У пирса.

Альфредо застукали, когда тот глотал водку, тогда мастер сослался на недосыпание, но если он станет неконтролируем? Неизвестный распознавал его деланное бодрствование, и искренне сожалел о его болезни, не ведая, что учитель спился. Лам, Лам… Как мало ласки он выказал ему! Перед глазами ожили картины. Лам непрерывно бесился и смеялся, Неизвестный его недолюбливал, а он же души в нем не чаял. Паренек выволок его из тьмы на свет, оторвав жизнелюбием от того, что он сотворил с семьей. Лам обогнал в росте Неизвестного, хотя и был младше, а тело уже представляло взрослого мужчину, хоть и с сохранившимися чертами детского лица. Это так умиляло. Когда он стоял спиной можно было предположить, что перед вами зрелый муж, пока Лам не оборачивался, дабы показать язык. Они и разговаривали на равных, и Лам вовсе не чувствовал себя неловко в присутствии старших. Парнишка приглянулся Алану, и он обещал его свозить в Солхейм, чем вызвал у того бурный восторг. Неизвестный же осторожничал, не желая отрываться от родного острова. Вернуться бы на пару лет, наблюдать как он вычудит… Альфредо вытер рукавом глаза. Нашарив в Башне водку, он глотнул разок и облегчённый, поторопился к Неизвестному. Он частенько поглощал её, когда очнувшись от ночного кошмара, выкрикивал Лама. Бесенок въелся ему в сердце, и оно ныло от невосполнимой утраты.

Они пересекали бесконечные лабиринты библиотек в туннелях под городом. Катакомбы хорошо сохраняли тепло. Крысы стаями разбегались от шума шагов, но не отступали, зная — там, где огонь есть еда.

Следовали за тенью двух огней, пылающих от вершин факелов. Неизвестный думал о нескончаемом потоке споров, которые они вели все годы, пока он находился в обучении.

Разделял страсти, веления, желания, мечты.

Последние пять лет он обучался сам.

На Совете сказали, что Неизвестный стал одним из них не только по званию, но и по умению.

Как и положено мастеру — он отобрал себе учеников.

Йом, Гийом, Фернир и девушка — Тень.

Они отзывались положительно о его мотиве и были в курсе дела задолго до того, как орден узнал об его уходе. Жили раздельно. Неизвестный не любил делить кров, хотя и всячески нахваливал учеников за старания и прилежность.

Он обосновал собственный дом, который был на единственном цветущем по какому — то велению чуда, дубе, не завядающем уже пятое столетие.

Ни потоп, ни радиация, ни облучение, ни эпидемии и инфекции — ничто не сломило могучее дерево.

Когда спасенные от бандитов или полицаев, от чумы или эпидемии, от голода или холода, люди спрашивали, где он живет, то Неизвестный просто отвечал: «Дом на дереве.» И все понимали.

Как — то его назвали серым защитником.

Он попросил учителя подождать его у выхода из катакомб, рядом с затонувшим кораблем, на борт которого они поднимутся, чтобы достать раствор из запасов иридиума Альфредо.

Неизвестный оперся на камень и считал волны. Альфредо вознегодует, когда его оповестят о том, что с ним «отходят» глаза парящих кинжалов — вышколенные следопыты, и… Лейм. Но о Лейме потом.

Сточные каналы выводились к океану и свисали обрубками. Прорытые при империи, они не учитывали расхождений земной коры и красовались, выплескивая редкую влагу на гальку.

По набережной зашаркала пара сапог.

— Гийом!

В широкополой шляпе и плаще как у Неизвестного, с подвязками на штанах для метательных ножей, он пошел на крик.

Короткостриженый блондин с длинным узким носом и плотно сжатые губы, из которых доносился мелодичный голос.

Тот поклонился ему.

— Неизвестный, мы последуем за тобой, куда бы не вели тропы.

— Кто?

— Я, Йом, Фернир и Тень.

Тень…

Неизвестный знал, что она влюблена в него.

— Передать, что не желаете ее видеть?

— Постой — резко сказал Неизвестный. Ты сам знаешь, что между мной и… ничего не выйдет — сказал он Гийому. Плыви с ней, когда доделаешь работу. Она разлюбит меня без взаимности, а тут будешь и ты. Гийом, ты терпеть не можешь одиночества, ее харизма очаровывает, вполне естественно влюбиться. У тебя ведь не было отношений, хотя ты не моложе меня. И пригласи ко мне Йома и Фернира. Пусть ожидают меня на Острове Цепей.

— Она страдает от своих чувств.

— Береги ее.

Гийом кивнул.

«И все…» — подумал Неизвестный. Он проделал долгий спуск, дабы передать ему, что Тень не забыла его. Надо сблизить их. Гийом хороший мужчина.

Неизвестный дождался, когда море утихнет, и пошёл проведать свой дом.

Опечатывать ли его или запустить поселенцев? Он боялся, что когда вернется, то не узнает его, а так… Он простоит нетронутый и Неизвестный проведет скромную старость на насиженном гнезде.

Обувь скользила по выпавшему летом снегу. Во впадинах проростала трава. На навесных мостах кучковались рабочие. Ему помахали с обзорной башни, Неизвестный помахал в ответ.

Водоподъемники исправно функционировали. Благодаря вмешательству Неизвестного удалось предотвратить диверсию, едва не сорвавшую переговоры с орденом просветителей. О них у Неизвестного сохранилось двоякое впечатление, но орден признал за ним право на свободное передвижение и разрешение дел. Не обошлось и без влиятельности Альфредо, когда тот, окрепший, наведался в диско — город с армией парящих кинжалов. С тех пор между кинжалами и мышами установился нейтралитет и обоюдное уважение. По крайней мере, правила тактичности они соблюдали.

Застава с надзорными вышками, он поздоровался со стражником.

— Документы в пункт и проходите.

Формальность, он имел право войти и без отметки о пропуске, но встал в очередь.

— Неизвестный! Как там старик? — спросил из окошка гвардеец в отставке, когда очередь продвинулась.

— Справляется, дел вот навалилось. Как семья, Фромм?

— Жена безвылазно болеет. Скучает по Солхейму. Прости за откровенность, но я бы рад увезти её отсюда. Чахоточные не переносят сырость.

— Я поговорю с Альфом, дом на дереве — пойдёт? А когда причалит торговое судно, он оплатит вам переезд.

— А ты куда? Она не помешает, клянусь!

— Я…

— Очередь! — высунулся из пункта начальник.

Неизвестный всунул гвардейцу ключи.

Он будет скучать по острову, по семьям, знавшим его в лицо. По учителю, и по убежищу…

Пройдя уйму улиц, не имевших названия, с пылающими огнем вывесками, он одел маску и поспешил в строну драки.

«Ни дня без неё!»

Троицу полицаев уложили на землю разъярённые горожане и избивали гнилыми досками.

— Остановитесь. Не они виноваты в ваших бедах. Пятеро отошли, но остальные не обратили внимания на предупреждение. На лицах и оголенных спинах, по которым скатывались снежинки, виднелись следы кочерг. Стоящего слева он знал. «Убил стражей и был оправдан». Горестно вздохнув он вынул меч.

— Забирайте деньги, что нашли и идите.

Он решил, что отплатит удары и краденое своим кошельком. К чему организовывать судилище?

Еще двое отошли, но троица дико заржала.

— Слышишь, они тут гуляют по нашему району, без пропусков. Засунули в карманы ножи, напялили кофточки, шапочки, арбалеты на перевес, и ходят там и там. Считают им все можно. Продались за жакеты крысам!

— В чём они провинились?

— В том, что родились на белый свет. Чем думала их шлюха мать, когда отдавалась за бокал в борделе.

Повторный смех, но бездушная маска на части лица поумерила их пыл. Смех стал слегка нервным.

Неизвестный понимал, что тех, кого можно было отговорить уже ушли, и проталкивать воспитательную беседу бес толку, но того требовал регламент. И его сердце.

— Кончай пялиться кретин, вали.

— Это последнее, что я мог для вас сделать. Очнетесь в тюрьме.

Они похватали украденное у стражников оружие, а Неизвестный… исчез. По среди улицы взял и пропал.

— Что за дела?! Слышь ты где!

Недоуменно оглядываясь они начали осматривать стены.

— Мы в этом участия не принимаем — сказали остальные и забежали в первый подъезд.

— Трусы, тут никого нет — сказал бритоголовый, пятясь к проулку.

— Увы, есть — раздался сзади голос. Бритоголовый обернулся и упал, парализованный точным ударом.

Двое вскинули пистолеты и выстрелили. Промахнулись. Неизвестный высоко подпрыгнул и ногами приземлился на грудь первого, второй выстрелил, и пуля отрикошетила об выставленный металлический нарукавник. Он пронырнул под бандитом, и с силой рванул вперед. Бандит упал. Последний замахнулся для удара, попал в блок. И начал задыхаться.

— Отпустиии — прохрипел он.

Люди выглядывали из окон и видели, как Неизвестный в маске поднял за горло над землей человека вдвое тяжелее и крепче его.

— Ты свяжешь своих собутыльников, и сам пойдешь к офицеру, расскажешь ситуацию и прихватишь в каменоломню друзей, на год. Понял?

Спокойный голос поверг в ужас бандита и тот дико закивал, пытаясь последними силами вырваться из стальной хватки.

Неизвестный разжал руку, бритоголовый упал на колени и пытался отдышаться.

— Кто вы? — поднял он взгляд. Но улица была пуста, а следы исчезли. Он глянул на наручные часы, которые украл у одного из полицаев: прошло две минуты, а ему показалось — вечность.

Неизвестный поднимался по заброшенной веревке на дерево. Перебирался с ветки на ветку, и скатился по стволу дерева. «Вот я и дома…»

На террасе размещались приспособления для обработки ран и койки, а сквозь пол проходили толстые ветви.

Особняком крепилась конструкция, предназначенная для подъема к дому на дереве раненых или тех, кто не в состоянии забраться по веткам.

На ось колеса была намотана веревочная лестница. Он приподнял Г — образный зажим, и веревочная лестница съехала к земле.

Он толкнул никогда не запираемую дверь.

Островитяне знали его, и никто не заходил без приглашения. Сняв маску он прошёл в самодельную ванну. Перегородки из дощатых скреп и матрацев кишели клопами, но он обрабатывал помещение специализированным газом из лабораторий просветителей. Ненависть — ненавистью, но сделки — сделками.

Над кроватью красовалась карта острова на холсте. Ее нарисовал знакомый художник, отблагодаривший Неизвестного за помощь.

Парящие кинжалы делили остров на зоны, которые патрулировали от грабежей и снабжали продовольствием с медикаментами. И, если, иные, периодически отлынивали от разбора завалов и рискования жизнью, то Неизвестный не позволял себе и часу безделья.

Он подошел к умывальнику, вытащенному из подвала торговых рядов. По бирке и не поймешь — здешний или имперский. Налил воды в руки из бутылки и умылся. Поглядел в зеркало: белые волосы просвечивались сквозь темные.

«Рано я старею» — погладил он шельф махровой простыни и истертую кожу кистей.

Впалые глаза были свидетелями недавней болезни, когда он слег с лихорадкой — Солнечным Жаром.

Люди окрестностей боялись что их единственный спаситель, который без страха спускается вниз, раздает найденные лекарства и еду, может умереть. Они выстраивались в очередь и отдавали самое ценное. Он никогда не видел такой заботы. Особенно его поразила женщина, смотревшая на него с постоянной благодарностью, хотя он и не понимал за что. Ведь прежде он ее не видел.

И вот он здоров, а кому — то могло не хватить антисептиков или чего — то еще, из того, что влили ему в нутро, сквозь негодования.

Порошок застревал в бороде и меж зубов. Он пригладил щетину, промыв бороду от кислой посыпки и ощутил зацветший запах — опять забыл поменять позеленевшую воду.

Прошёл в обставленную по — старинному стилю комнату. Старинным стилем он называл наборы рухляди: пошарпанный стол, стул без ножек, кресло с отломанными подлокотниками и кровать, состоящую из матраца и сетки. Спинка у ее изножья пошла на ставни, а у изголовья — на подпорки для шкафа. Некоторые вещи, такие как диван, люстра и светильники он привел в надлежащее состояние, но по большей части наполнение комнат выглядело жалко.

Некогда они имели довольно торжественный вид. Кинжалы вынесли фурнитуру и мебель из рухнувшего здания городского правительства, когда Неизвестный получил титул мастера. Ему полагалась треть находки.

Стены были увешаны картинами, всюду свисали полотна, крепившиеся за что только можно. Но одна картина повторялась.

Он пытался нарисовать отчима, но не мог вспомнить каков он.

Каждый раз, начиная новое творение и вырисовывая знакомые черты, Неизвестный вскрикивал, так как они невольной рукой превращались в маску убийцы. В его маску — полумесяц. И таких масок им нарисовано пять. Приняться за шестую он не решился. Боялся эффекта, захватывающего душу, от чего и запрятал краску с рисунками за досками и шкафами.

Неизвестный сел за столик и поставив на него локти, обнял голову.

Альфредо корил его за то, что он не позаботился об окнах, а уделял время перевязкам и медпомощи. Заколоченные наспех, они едва пропускали свет, но щели превосходно впитывали сырой, болотистый воздух.

Он долго просидел, сглатывая терпкий отвар из переработанного мха и топара — выдержки из свиного мяса в фабричной настойке. Мяса то и не видать, лишь запах, разбавляли как могли: протертыми щепками, досками, древесной корой и землей. Так же кормились крепостные стражники, когда торговцы задерживались с товаром. Обычно, Неизвестный ограничивался пробой «иностранного деликатеса», предпочитая проверенную пищу, но ему предстояло долго странствие, где скоропортящиеся продукты придут в негодность. «Долго такой не протерпишь…» — подумал он, сплевывая плесень. Но, на удивление она получилась питательной. «И чем пичкают животных?» Загонов или свинарников он не видал. Привозных хрюшек перегоняли в дисковой город, где велись торги, и уже оттуда, при выигрыше, братство кинжалов получало котлы с похлебкой. «Проваляются кошки в канавах, а они нам везут под видом свинины — нате! Заплатите!» — говорил Алан. Населению тоже полагалась еда. Из того, что не раскупят.

Кружка обжигала руки.

Думал о своём, пытался вспомнить ускользающее прошлое, но на ум шли лишь осенние листья. Только некоторые моменты застенчиво промелькивали в голове, а детство в убежище и остальное исчезало день ото дня.

Он посмотрел на медальон, висевший на груди, медальон, который впитал частичку его истории.

«И ничего от отца… Кроме этого металла, снятого с прославленного убийцы, больше ничего я не имею. Единственное воспоминание о былом.»

Но он помнил дни здесь.

«Этот день, мой последний день в новом доме. Я покину и его, и он затеряется в воспоминаниях. Как больно терять привычное, и как трудно принять новое.»

Не ради себя, ради себя он остался бы там, в убежище, чтобы заживо похоронило рядом с единственным по — настоящему близким человеком.

«Сейчас, приняв решение, у меня нет права на отчаяние.»

Щелк — включилась вентиляция над головой. Заработала вытяжка. Учитель с членами братства раздобыли его в одном из цехов по производству корабельных винтов. По сути, это и был гребной винт с переделанными лопастями.

Он открыл шкафчик в столе и вытащил служебный журнал. Проглядел его.

Смена караула у тюрьмы в девять.

Надо сказать, Альфу, чтобы он проверил: выполнил ли просьбу отморозок, или нет. Если нет, то он ничего ему уже не сможет сделать. «Завтра этот клочок земли попрощается со мной, а через полгода забудет о моем существовании.»

Неизвестный вытащил из-под стекла, прикрывающего стол карту.

Отметил маршрут. Остров Цепей и Остров Скал. Потом Темплстер, а еще Последний Предел.

Ему нужны единомышленники, в одиночку он не справится с огромной махиной. Теперь бы только знать: правильный он принял путь? Или это дорога, стелящееся в бездну?

Взял край карты и поднёс к нему зажигалку. Огонь медленно поднимался по шероховатым нитям, сплетенным во едино. Остался лишь пепел. «Прощай.»

Он вышел, повесив громоздкий замок на дверь своего экзотического дома и запалил газовый фонарь, чтобы Фромм с женой не затерялся в сумерках.

Перебираясь по «воздушным мостам», растянутым на верхних этажах, проползая сквозь завалы и минуя Башни Смотрителей, он вернулся к выходу из катакомб.

Могучие волны лизали бок корабля, пена и брызги попадали внутрь великана, через пробоину.

Присев на теплопровод неспешно докуривал сигарету Альфредо.

— Не бережёте себя — сказал Неизвестный.

— Смысл беречься?

— Смысл есть, но вы его не хотите видеть.

— А ты хочешь? Пойдем, брошу.

— Вы это говорите в сотый раз.

— Восемьдесят шестой — отчеканил Альфредо.

— Вы считали?!

— Конечно. Неприлично позволять обвинять себя в том, чего не совершал. И тем более, выдавать выговоры и наказания сверх меры. К счастью ты не моя жена, и я не твой муж — сказал Альфредо хихикая.

— Давно пора, а то всё один.

— Ты тоже не думал об этом? Видно по лицу — думал. Может ты и прав, и в этом мире лучше не жить нашим детям, вот только представь свое сожаление об потерянном времени, если мир вдруг расцветет?

— Как розы?

— Никогда не видел роз, только на фотографиях. Я жил в северных широтах, где цветы заменяли неразлучные холод и голод.

Но суровые земли не повлияли на жизнерадостность учителя.

Постукивая пальцами, Неизвестный облокотился на перила разрушенного морского порта.

— Вода холодная — сказал Альфредо. И кости ноют, дождичек будет.

— Кто — то еще из ордена знает об этом тайнике?

— Кроме тебя — никто. И тебе сказано лишь в обмен на секрет. Если бы я ничего важного не получил, то побродили бы мы по кругу, я бы сказал: заблудились, катакомбы старинные, путей пересечения не сосчитать, а старость не радость, поэтому, давай завтра. И завтра бы уже не было.

— Словно мы торгаши на рынке?

— Шучу. Да ты и не поверил, так? Раньше обводился вокруг пальца как карандашиком, а сейчас, с твоей особенностью… можешь сделать тоже и со мной. Не пользуешься чужой слабостью — признак сильного.

— Признаки присущи предмету, но никак не живому.

— Хорошо, ты победил — саркастически произнес Альфредо.

— Прекрати дурачиться.

— Правительству Остермола это скажи.

Раздевшись, они прыгнули в ледяную воду. Острые иголки пронизывали тело, впивались в мышцы, заставляя их сводиться в судорогах, но Неизвестный упорно плыл, а за ним, не отставая, махал руками разводя волны, Альфредо.

Вот поток воды накрывает, закроет небо, лицо погружается в пучину, и выныривает. Он хватается за борт, подтягивается и соскальзывает с мокрой поверхности назад.

— Не выйдет — сквозь шум волн выдал Альф.

— Мы не пытались!

— Не трать силы, лучше понизу, через трещину в трюме.

Глубоко вздохнув они погрузились в бездну мирового океана.

Преодолевая встречное подводное течение разгребал руками, разводил воду в стороны, ослабляя хватку смерти, приблизившейся к горлу.

Вот и трещина, приличная, метра два.

Подтянулся внутрь, прошмыгнул в кают компанию, в уголке увидел край воды, всплыл. Вместе с ним всплыл Альфредо. Они долго и часто дышали, молотя по воде руками. Дрожа от холода, он заставил себя нырнуть снова, и сквозь стекленеющие от холода глаза плыл по длинному шлюзу, по пути разгребая руками и отталкивая столы с мелкую утварью, плавающей по самому центру. Гермозатвор. Приоткрыт, но не достаточно. Оглянулся назад, Альфредо только подплывал. Неизвестный напряг мышцы и потянул затвор на себя — не получилось. Воздуха не хватало. Темные круги расширяясь, заволакивая взгляд. Альфредо приблизился, и они вместе налегли на вентиль. Приглушенный стон, и дверь поддалась. Быстро проникнув внутрь, они поплыли вверх, перехватывая руками ступени лестниц. Вынырнув в рубке, Неизвестный помог учителю вылезти из люка, и они на пару закрыли отверстие лежащим рядом матрацем.

Прижавшись спинами, они отдыхали. Холодный ветер не проникал внутрь, и разбивался о прочные стекла, медленно запотевающие от дыхания людей.

— Воду не остановит, но на нём можно отлежаться!

Рядом со стеной висела трубка. Огонек горел зеленым светом.

— Она не работает, это я лампочку поменял, чтобы создать хоть какой — то уют.

— Соорудил себе курорт?

— Как видишь и еда на подносе — рассмеялся Альф.

На блюдце, под панелями управления, обжился Змеелов — коричневая ящерка с продолговатой шеей, выступающей продолжением челюсти. Детёныш, помещавшийся на ладони, в процессе поглощения зверьков вырастал до двух — двух с половиной саженей в длину, и имел метр в холке.

— Прикармливаешь зверюгу?

— Из неё выйдет отличный сторож. К тому же, она не оставит старика одного.

— Альфредо, не сегодня — застонал Неизвестный.

— Естественно, нет! Завтра то тебя не будет.

Поднимались нешуточные волны, раскачивая опрокинутый корабль.

— Хватит разлеживаться. Если ударит посильнее — окажемся в ловушке.

Но сам Альф заставить себя подняться не смог. Неизвестному пришлось упереться в пол и помочь.

— Встаём — сказал он ученику, скрывая неловкость.

Он кряхтя отёр грязные ноги и кивнул на опрокинутый шкаф.

— Там должны быть одеяла.

— Страшно подумать из чего ты их сделал — сказал Неизвестный, открыв створки. Воняют как…

— Знаю, но теплые.

Завернувшись в два пуховика, как монахи, они побрели по мрачным коридорам судна. Альфредо разогрелся ходьбой. Похрустывание костей вытиснилось теплом, и он припевал. Из Неизвестного же корабль тянул силы, он осунулся, а коридоры становились напоминанием тех ночей страха, когда убежище могло уйти на дно океана, и остаться там навеки.

— Остановимся здесь — предложил Неизвестный. Я умею готовить, тут есть еда?

— Есть, есть, пошли за мной. Как хорошо, что ты поваром нарисовался.

Альф потряс пакетик с высушенными листьями и задумался.

— Сдаюсь — сказал он после молчания. Не умею заваривать чай, зато хорошо готовлю рыбу и мясо, которое давно в помине. Неизвестный, ты где?

— Выращиваешь грибы? — донеслось до него из параллельной каюты.

— Вполне съедобная вещь, и без галлюциногена.

Пол каюты был усеян маленькими сморщившимися грибочками. Слегка сухие.

— Давно они не получали влаги, и еще живенькие — сказал Неизвестный в заключение понюхав, и откусил кусочек. Съедобно. Вроде.

— А я, о чем — наслаждался Альф ароматом сигары. Готовь давай, пока я развожу костер.

— В замкнутом помещении?

— Нет в открытом, дыру проделать поможешь?

— Что в твоих сигаретах?

— Чего ты взъелся, я же слабенький пущу, если что — потушим.

Учитель заусердствовал в разжигании и костра, но огонь быстро иссякал.

— Кислорода маловато.

Довершилось тем, что они подключили дыхательные маски к галлону.

Альфредо ушел, Неизвестный начал срезать грибы, оставляя корень, и складывая их в мешок.

Вернулся Альфредо минут через пять. На плече газовая горелка.

— На ней и будешь, а я посмотрю. Может научусь чему под старость.

— До старости тебе еще надо хотя бы два десятка протянуть.

— Протяну, я обещал, что переживу тебя, значит переживу.

— Слишком самонадеянно звучит, не так ли?

— Хорошо звучит, сам же хотел, чтобы моя жизнь не прерывалась раньше времени.

— И сейчас хочу. Пора делом заниматься. Как там вентиляция?

Неизвестный снял маску.

— Дышиться.

— Работает, гадина.

Выковыряли грибы, отмыли от земли в котелке.

— Ты её, случаем, не из каски смастерил?

— Она и есть.

Неизвестный располосовал мешок и расстелил его на железном столе, а Альфредо нарезал грибы ломтиками. Бросили ингредиенты в котелок, добавили масла, принесенного Альфом и подвесили над горелкой, заодно пропарив в котелке землю, чтобы обеззаразить ее.

Потом Неизвестный заварил чай. Делался он из сушеных водорослей и бурой приправы — перетертой Хладтравы.

Температура медленно поднималась, и холод перестал докучать.

Дремота брала своё. Сказывался резкий перепад температуры и приятная усталость. Внутренности корабля не казались уже такими страшными и мрачными, а тени, отбрасываемые от костра, играли на влажных стенах, напоминая о спокойствии.

Поборов сонливость, Неизвестный поднялся.

Альфредо крепко спал.

Потормошив его за плечо, он снял грибы с огня и передал ему порцию в бумажном кульке.

— Очень даже ничего — высказал свое мнение Альф.

— Без тебя знаю.

— Ну чего ты опять огрызаешься? Я же похвалил.

— Усталость в последние дни. Надеюсь, обойдётся.

Доев грибы, они погасили газовую горелку и пошли дальше, отдавая ритмичным стуком ног по металлическому полу.

— Вот и первые посетители этого райского уголка — проговорил Альфредо загробным голосом.

В очередной каюте сидели два скелета.

Прижавшись друг к другу, они пустыми глазницами глядели в пол. Неизвестный разглядел, что один из скелетов принадлежал женщине.

«Пара искала спасения на краю пропасти, не найдя, прыгнула в море, и отдалась течению, которое принесло их сюда. Они думали, что найдут здесь спасение, а нашли лишь смерть, точнее смерть нашла их.»

Он даже не мог себе представить той боли.

И не пытался. Он не знал — каково это, любить и быть любимым. Его никто не любил с тех давних пор, и он никого не любил, хотя бескорыстно помогал встречным.

Его сердце было холодным, наверное, он не способен на чувства.

— А этот газ? Черное серебро, оно могло дойти до нас?

— Мы живем на отшибе вселенной. Сюда ничто не дойдет. Даже Темплстер, наверное, полузаброшен теперь.

— Просто я ничего не чувствую… совсем…

— Это нормально для такого мира.

— Это не нормально.

Он еще раз обернулся на скелеты, попытался заглянуть в свое сердце, но там была лишь пустота.