Они петляли по лабиринту коридоров и труб, перемежавшихся с затопленными помещениями, по которым им приходилось лезть ползком.

Паутина липла к лицу, от чего Неизвестный полз с закрытыми глазами и когда открыл их, то едва не упал.

Обрыв?

— Прыгай! — сказал Альфредо и последовал своим словам.

Неизвестный не был столь горяч, поэтому он зацепил трос за боковую решётку и сполз, ступив на обзорный мостик.

— Вот и долгожданный трюм — раскидывая руки прокричал Альфредо.

Набитый иридиумом по отвяз — столько разом Неизвестный еще не видел. Минерал растекся вдоль стен и затвердел в форме лавины. «Как? Откуда?» — только и выдавил он из себя.

— Я сам случайно нашел этот корабль — сказал Мастер, облизнув губы. Грибной сок стекал по его подбородку, когда он клал в рот новую порцию грибов. «Знаешь, здесь было настоящее кладбище. Горы трупов, оголённые кости и мясо, мне пришлось всех их скидывать с мостиков, торчащих по бокам корабля. Тогда он не был в таком состоянии, но видать, что — то внизу случилось. Корпус настолько размыло водой и этой едкой дрянью в ней, что он завалился на бок».

— Вижу.

Неизвестный спрыгнул с мостика: «В самом конце вроде виднеется вода».

— Значит и сюда добралась — с досадой сказал Альфредо. Тем не менее, новость не испортила ему аппетит.

— Почему ты не позовешь братство? Вы бы достаточно перетаскали на берег.

— Я только сейчас подумал, что пропадет добро. Я не жадный, ты ведь знаешь меня, но иридиум… Лишь из такого и делаются уколы.

— Ты спас бы немало…

— Что и делал. Таскал инъекции, вкалывал, маскировал надписи под другие препараты, но тебе же известно — не более двух раз в жизни. Больше то нельзя. Эх — вздохнул Альфредо. «Ты мне не веришь, столько лет вместе, и не веришь, опять. Тяжело, однако, добиться твоего расположения. Даже капризную барышню я бы давно завоевал, а тебя… ни в какую».

— Верю, просто не понимаю. Сколько надо на печать?

— Клеймо, делается именно клеймо на лице, иначе оно не заимеет должной силы.

— Я не против, можно взять еще иридиума для уколов?

— Бери сколько влезет.

Неизвестный наполнил три колбы сияющей массой. Она осядет, уплотнится и сойдет на инъекции.

— Смотри чтоб не подмочило. Маловато укольчиков.

— Не стоит искушать себя. Как пожелаю разбогатеть и получить власть за счет бедных — тогда я пропащий человек.

— Ты? — не поверю.

— Кто угодно.

Меж тем, барахливший генератор запустился, и откачивал излишнюю воду.

«Почему иридиум не разъел стены танкера? — сказал Неизвестный, и ахнул. Они были состояли целиком из иридиума. — Мы же отравились… Словили смертельную дозу паров, когда разожгли костер». Альфредо выглядел не менее пораженным.

— Ты не видел?

— Н — е — а.

— Ты пребывал неделями в трюме и не видел?! — шок глубоко проник в Неизвестного. «Мы покойники!».

— Позже проклянешь меня, закатывай рукав.

Достав шприц, Альфредо зацепил иглой маслянистую жидкость. Та нехотя втекала за поршнем. «На, встряхни, иначе затвердеет», — сказал он, передавая шприц.

— Я пробирался на борт только ночью. И свет не попадает через иллюминаторы. Один укол этого же яда, и ты здоров. Целиком и полностью. Извиняй…

— Всё нормально.

— Тогда на счет три?

Неизвестный вколол в вену шприц. Чудовищный жар накрыл тело, и сознание отключилось. Очнулся он от лунного света. Альфредо не врал. Стены ночью выглядели, да и на ощупь казались металлом.

— Я бы не вскакивал так резво — проговорил учитель, и Неизвестный лег затылком на мешок.

— Что за безумец построил такое?

— Я нашел бортовой журнал — сказал Альфредо. «Экипаж танкера жаловался на недомогание, сыпь, а потом начал умирать от облучения. Капитан всё списал на бушующие в то время эпидемии, переносчиками которых были крысы, и как не удивительно — морскую болезнь».

— Сволочь…

— Так один за другим и погибли. Километра два не доплыли до берега. Последняя страница кровью измазана. Капитан вскрыл себе вены и писал ей. Сказал, что они везут проклятый груз, и добавил, что танкер изначально назывался — Чистилище.

— Бред?

— Капитан ясно мыслил. Я посмотрел на внешнюю обшивку сверху. Часть нового названия осталось, но под водостойкой краской было именно «Чистилище». Пошарив по архивам, я обнаружил, что танкер был не допущен союзом защиты путешественников на воду. Император согласился, и тут-же тайком его перекрасили в другой цвет, и корабль направился за иридиумом к Острову Цепей. Нагрузить до краёв, и обратно, с добычей.

— Совсем рядом…

— Точно. Рядом.

— И когда тебе удалось узнать об этом? — усомнился Неизвестный.

— Для иноземцев это общеизвестно. Меня крайне заинтересовала сия посудина. Не каждый день встретишь махину, набитую золотом нового мира.

— Благодарю за подсказку, вначале наведаюсь туда.

— Эта записка написана смертником на борту, он мог и лгать.

— Своими глазами увижу ложь это или истина. Давай уберемся отсюда.

Альфредо не понадобилось упрашивать.

— В бездну эту помойку!

Принарядившись балахоном, учитель привычно проглотил желтую капсулу, и они оставили танкер на лодке, найденной в грузовом отсеке.

Вернулись по заброшенным улицам к развилке, мимо старой квартиры, где еще мальчиком, Неизвестный листал географию. Они ступили на бетонированную землю и пошли к подвалам. Красноватые лучи, падающие с безликого неба, заливали видневшиеся вдалеке гребни волн. Явственно выделялся запах дыма. В канавах черная вода перемешалась с грязью. Побитые морозом оконные рамы, скулили как собаки. Со всех сторон раздавался грустный вой, смешивающийся в песнопение. А с высот грохотавших дисков безучастно глядели на раскинувшийся в руинах город тени.

— За нами следят — предупредил Альфредо.

— И пусть.

Они поднялись на ухабистую дорогу, где меж расползшихся плит подземного завода, вырабатывающего тепло, была протянута лента, за которую цеплялся лифт. Он уносил пассажиров по осушенной канализации к жилым кварталам. Город необходимо было прогревать, иначе в сырости запросто размножались ядовитые споры. Поэтому всякие туннели или трубы годились под пар. Чувствительные к перепадам тепла и холода споры сдувались, не нанося ущерба.

Где-то прорвало трубу. Площадка покрылась солоноватым слоем влаги. Альфредо неторопливо сошел по откидной лестнице, подзывая Неизвестного. Из провисавшей трубы слышался шум моря. Ноги расходились на полированном граните.

— Без резкостей, немало тут шей посворачивало.

— Куда едем? — спросил Неизвестный, рассматривая площадку и висевшую на крюке кабину, больше походившую на клетку, чем на лифт. Крепеж выглядел неприлично хлипким, а транспортная лента — истертой.

— Подождем гостей.

Но гости не объявились, поэтому отсидевшись с час, Неизвестный растормошил посапывающего учителя.

— Не люблю, когда дышат в спину — произнес Альфредо, подвязывая к плащу часы. «Опробуем их?» — сказал он, и не дожидаясь ответа активировал плащ.

— Считаешь, они прознали об обители ордена?

— О ней неизвестно только слепому.

— Я про клейма и подпольную лабораторию.

— А! Мы о разном.

— И где твоя стариковская вежливость?

— Там же, где и мы — ответил тот, и, возвратившись на дорогу, они двинули к скоплениям несуразных громадин, обступавших подозрительное квадратное сооружение из стальных листов и перекрытий, делившееся на более мелкие квадраты, соединенные подвесными мостами. Как кубик из подвижных деталей. Неизвестно, где и как он явился на свет. Его привезли на запад континента на грузовом корабле. Износостойкий и прочный, он должен был прослужить сотни лет. Но потоп ощутимо потрепал стены. Кое-где проглядывали проржавелые сваи, отслаивались элементы корпусов у кубов. Всюду просачивалась плесень. Бывший переносной сборный корпус обзавелся новыми жильцами. Он просел в грунт, от чего рельсы засыпало, и некогда перемещавшиеся по ним, как у игрушки-кубика квадратные комнаты потухли и закаменели.

— Полагаю, тут посторонних лиц мы не повидаем? — сказал Неизвестный, задрав голову к прячущимся в кубах нищих, одетых в тряпье. На отогнутых листах сушилась рыба. В баках горели костры, разнося по окрестностям непомерное «благоухание».

— Не паясничай. В коробушке все свои.

— Как и тогда, на площади? Как с Морсом, Аланом?

Альфредо вздохнул. Его потянуло закурить, он запалил было палочку, но Неизвестный ухватил за нее перчаткой.

— Какого?!

— Не выдавай нас. Кроме тебя в ордене никто не курит имперскую песню. Ты пропах ей, за милю чувствуется.

За сооружением разветвления, делившиеся на проулки. Они уходили к причалам, но Альфредо отклонился от маршрута, уводя Неизвестного в дебри из завалов и покосившихся домов.

— Мы на верном пути?

Учитель промолчал. Местами они протискивались в проломы. Неизвестный терял выдержку, они забирались в глубь руин, где сам воздух пропитался машинным маслом, известкой и бетоном. Почва осыпалась, образуя расщелины и неровности. Кругом зависали частицы пыли. Маскировка слетела. Город выстраивался на высокогорье, потому и уцелел. Неизвестный задыхался от сухости, драло горло. Альфредо же приспособился к переходам по труднодоступным тропам.

— Альф, далеко еще? — выдохся Неизвестный.

— Черт подери! — обернулся он сурово и рассмеялся: «Ты наконец-то избавился от этого зудящего Альфредо!»

Неизвестный вглядывался в прорехи стен, выискивая ориентир, но невзирая на отменное зрение, он натыкался лишь на слоистый камень и выкопанную руду. Когда небольшой подъем завершился, они ступили на плоскогорье, засеянное известняковыми отвалами и перекошенными четырехэтажками. Именно из-за невысоких домов на нем, безымянный остров и казался совершенно плоским с моря. Тесные проемы вырисовывались в ходы. Неизвестный обливался потом, Альфредо выглядел не лучше, но бодро двигал ногами. Где-то подул ветерок, и он с облегчением вздохнул. «Неужто! Свежесть моря». Закопченные потолки из съехавших опор святилища протекторов были заполнены письменами и непонятными символами. Вот чаша, где купаются люди, вот закрытый глаз с ореолом света. Вот кирпичная кладка, сформированная в узор из ступеней, ведущих к склонившейся башне. Даже в знойные дни руины святилища источали холод. После подъема в душных и непроветриваемых разломах — то что надо!

Едва он порадовался свежей струе, как жар перешел в мороз по спине. Альф с хрипом закашлял, отплевывая мокроту. «Оно!» — проговорил он, указывая на ограду. Неизвестный последовал за ним. Ограда состояла из зубчатого забора, втиснутого меж складок местности и рельс под ним. Сползшие шпили башен крестообразно сошлись над оградой. Неизвестный присмотрелся к ней. В узоре недоставало фрагмента. Альфредо усмехнулся на манер Алана, выворачивая карман с не хватавшей деталью. «Только не говори, что оно открывается этим».

Но, вместо того, чтобы вложить ее в паз, он отшвырнул железку в сторонку: «Пусть поиграются наши преследователи». Он выждал, пока сумеречное свечение, исходящее с неба плавно легло параллельно разлому, и, включив подзарядившиеся плащи теней, они прошли обратно, к руинам святилища, где Альфредо завел его в водосток, ведущий к подтопленному угольному карьеру. Чернеющая масса обволакивала воду. Альфредо бросил пригоршню кубиков-размягчителей.

— Чтобы не застыла, пока мы в ней — пояснил он. «Держись по центру, а то зацепишься за какую-нибудь гадость».

Он протянул Неизвестному маску, и они по очереди, с небольшим промежутком, занырнули в грязь. Цепкая, как бетон, она сковывала движения, маску облепила темнота. Хотя он и уцепился за вынырнувшую петлю веревки, чтобы продвигаться по трубе, но руки соскальзывали, стоило ему переключиться на протирание маски, и Неизвестный беспомощно завис в болоте. Он чувствовал, как подергивается веревка. Вероятно, Альфредо силился вытащить его отсюда, но безуспешно. Густеющая смесь задвигалась из-за химической реакции, и попала под скошенную маску. Неизвестный тут же поправил ее, но на язык угодила обжигающая и вонючая взвесь. Он подумал было обождать учителя снаружи, но водная пленка сомкнулась над ним, и пальцы натолкнулись на стенку, перебирая камни. Куда подевалось место, где он занырнул?! Раствор застывал как бетон и оседал. «Надо поднапрячься!» Ноги пригвоздились ко дну. Неизвестный запаниковал, но веревка зашевелилась, и Альфредо вытянул его из крепкой хватки. Неизвестного аж подбросило, выдрав из затвердевшей грязи. А веревка вернулась в лебедочный механизм. Вслед за этим, пропускная камера трубы запечаталась.

— Фух, ну и мерзость — проговорил он, поднимаясь на ноги и сплевывая горькую смесь. Обтянувшая плащ, она сползала на плоские плиты и в сапоги.

— Отвык я от грязевых ванн — сказал Альф и закурил, присев на ступени. «Иди, просушись» — указал он на вентилятор в косом потолке около желобов, поставляющих воду для размягчения обратившегося в камень раствора. Пол из панелей проминался, словно он ступал по земле.

— Не думал, что протекторы питают любовь к подземельям — сказал Неизвестный, встав под струю. К его удивлению, воздух без затруднений «смыл», или, вернее, сдул массу в решетки снизу. Он прочистил и обувь с плащом.

— Предполагаю, что они не были осведомлены о нем. Защитники ставят метку, где проживают или наносят хромные знаки, чтобы собратья не терялись в незнакомой обстановке. Часто под ними прячут тайники. До того, как иридиумовые клейма распространились по континенту, они являлись монополистами тайнописи, разве что маски древних охотников видели их. А тут их нет.

— Почему я узнаю об этом в последнюю очередь?

— Ты и не интересовался.

Альфредо прогулялся до терявшегося в темноте коридора, вернувшись с одеждами на плечах. Подсохнув, они надели балахоны.

— Идем же! — сказал Альфредо. Пламя на факелах неуверенно подрагивало. Миновав обширную платформу, Неизвестный обратил внимание на ступени, уходящие к потолку, от чего казалось, словно он на блюдце с загнутыми каймами.

— Когда двери убежищ открылись, мы обнаружили, что аборигены устраивали здесь побоища. Стравливали слизней, микор и людей. Неясно, как туземцы пережили потоп, укрыться то негде. «Еще сомнительнее, как они пробрались сюда» — подумал Неизвестный. Они восходили наверх, пока Альфредо не приостановился на пролете, где ступени круто шли вниз. Протиснувшись в зазор, они переползли внушительное пространство, слыша, как под ними протекала вода. Наконец, лаз расширился до пятачка, и Неизвестный помог Альфредо подняться на ноги.

Вот и сердце ордена.

Альфредо вставил меч в прорезь и повернул. Гарда и эфес выполняли роль выступов и углублений.

— Ты дал мечу имя? — заметил Неизвестный глифы на навершии.

— Дерниарил. Я нашел его при визите Острова Закрытых Врат. Откованный в Акифе, не имеет равных в прочности.

Неизвестный засмеялся.

— Говоришь, словно поверил в это, или пытаешься его кому — то втюхать.

— Он из легенды. Можешь пощупать.

Дверь поползла вверх, и Неизвестный настороженно притронулся к острию. Затуплено.

— Почти как настоящий.

Альфредо ухмыльнулся.

— На что тебе декоративное оружие?

— Как думаешь, иной меч отопрет проход?

Неизвестный отцепил ножны.

— Не пробуй, сломаешь еще. Я о мече. Приложи ухо. Слышишь? Механизмы прессуют его и сканируют.

— Ты так уверен в нём?

— Знаешь, как парящие кинжалы натолкнулись на обитель? В результате проседания земли, оголились вентиляционные шахты. Когда мы вечерними проверками прощупывали твердость почвы, я приметил, что грызуны сторонились их. Когда я выполз в зал, то не доверял своим глазам. Она не постройка империи. Её не открывали до нас, понимаешь? Мои обвязки пачкали мрамор, я ощупывал его в поисках резьбы, но пол, стены, своды и то, что их венчало составляло одну деталь!

— Кому еще ты говорил о проходе?

— Тебе, и только тебе.

— В связи с тем, что я не вернусь?

— Неизвестный, я не намерен тебя высылать.

— Я не о том. Проверял механизм?

— Этим ходом проникнуть в крепость может только его владелец — любовался Альфредо Дерниарилом.

Казалось, меч источал лунный свет.

— И ты лез на Остров Закрытых Ворот за ним?

— Меня заинтересовало это место. Я побродил по островам, послушал старух, выиграл в карты маршруты и…

— Прямо как Лейм.

— Не говори о нём так. Он любит тебя.

— Знаю.

— Нашёл его завернутым в полотняную ткань, вымоченную в крови. Она запеклась, и я едва читал слова, а когда развесил над кроватью и попробовал размочить, то они и смылись. Тогда я уложил ткань на стекло, а под стекло расставил свечи.

Ткань с одной стороны была картой, а с другой — писанием, или сказанием о Ключе.

«Ты отопрешь им любые двери, никакой замок, гора или пространство не будет тебе преградой, ты отопрешь ворота душ, встречающихся тебе людей, но никогда, с тех пор, как ты коснулся его ты не найдешь замка, чтобы ослабить узы твоего сердца».

— Скверная история.

— И одиннадцать пометок.

— Сохрани их для себя.

— Тебе не интересно?

— Пошли по ним Лейма. Он наверняка обрадуется.

Обитель находилась в самой гуще городских катакомб, ранее служивших бомбоубежищами и секретными хранилищами.

Глубинные тропы уходили на сотни метров, а затем так же внезапно вздымались вверх, как тайные обходные дороги в пирамидах. Иридиумовая метка давала сопротивление к испарениям иридиума, поэтому мало кто полезет сюда, а если что-то случалось, то круг подозреваемых был резко ограничен. Лишь «меченые» продержались бы достаточно долго в подземелье. Сама обитель и напоминала такую пирамиду под городом, кончик которой — возвышался золотым столбом недалеко от развилки наземной площади и тропы в Темплстер.

«Золото не имело цены в здешних районах, поэтому любой человек мог со спокойной душой класть на дорогу золотое кольцо, усеянное аметистами. В ту сторону никто бы не глянул. А вот уколы с дозой иридиума… Ради них могли и убить. Новорожденного, мать с дитём, стариков и старушек. Кого угодно, лишь бы получить долгожданную дозу» — подумал Неизвестный, перескакивая осыпавшийся камень.

Раньше иридиумовое клеймо ставили ворам, убийцам, клятвопреступникам и прочим нарушителям закона, так как иридиум невозможно было смыть, и скрыть «печать тьмы» на своем лице считалось невозможным. Она блистала при солнце, грозя загореться и переливалась северным сиянием ночью. Помеченным некуда было прятаться, только бежать.

И тут оказалось, что иридиумовые печати каким-то поразительным образом открывали в каждом человеке дремлющий дар, особый и индивидуальный.

Орден парящих кинжалов подпал под влияние императора, и после обоюдного соглашения превратился в наёмных убийц.

Каждый член сразу получал по две, а то и три печати, и с набором нечеловеческих способностей, шёл «останавливать ржавую хворь», вылавливая и отнимая жизни у бывших заключенных, освобожденных, калек и невинно осужденных.

Начались массовые убийства.

Под край вырезали острова.

Оправданные в залах суда, как и до пришествия катастрофы, сплотились и использовали свои способности, дабы выжить. «Невиновные» — говорили про себя с усмешкой просветители.

Считается, что тогда и был разработан яд — чёрное серебро. Доказательств его существования не обнаружено, однако среди народа бытовало мнение, что «опыление цветочков», как они выражались осуществлялось с Поднебесий — городов, построенных над островами на стержнях, где и обитали просветители и прочие сомнительные субъекты. Так и думал Неизвестный, выискивая источник «загрязнения», и повсеместно натыкаясь на дезинформацию об обратном.

Летучий смертельный газ, основанный на благородном металле, точно символ того, как благородные побуждения вырождаются в неблагородные средства. Было ли то массовой истерией или внушительной пропагандой, но «с парализованной волей», люди были легко внушаемы, не обладали инициативой и сами шли в цепкие лапы готовой захлопнуться ловушки.

Полуживые — полумёртвые, голые, голодные, тысячами умирающие от жажды и болезней, остатки человечества строили концлагеря, получая удовольствие от своего труда, как мышонок, к чьим нервным окончаниям подключены проводки, стимулирующие мозг, и он жал на кнопку с пометкой — наслаждение.

Жал, пока удовольствие не убивало.

Сеть лагерей объединилась сетью маяков, с которых «сбрасывались пары чёрного серебра, застревающего из-за своей тяжести немногим выше городских стен», — так сообщали в местных газетах, если эти переписываемые еженедельно лоскуты можно было таковыми обозвать.

Возобновилась добыча иридиума. Машины без топлива простаивали у рудников.

Экономили на всем. Экономия на воздухе и кислороде не считалась жестокой.

Самой жесткой была экономия в еде, когда голодные шахтеры варили полусгнившие трупы в черных от копоти и сажи, коридорах подземного мира.

Сверху стояли укрепленные посты охраны, готовые по первому сигналу подорвать заминированные туннели, вместе со всеми работающими там людьми.

Дезертиров не было.

Желающих умереть, и остановить мучения, убивали сотоварищи, и сразу бросали в печь, вместе с иридиумом. Чтобы насытить растущее огненное желание плоти. Восстания подавлялись «собратьями по несчастью», и так до сих пор продолжалось, и продолжается.

Только чистого иридума не стало, а грязная иридиумовая руда являлась переносчиком болезни не хуже крыс, разносящих чуму.

Новости Последнего Предела кишели зверствами.

Альфредо медлительнее обычного ориентировался при свете факелов.

— По этой причине ты хочешь навестить Остров Цепей и Остров Скал?

— Что?

— Ты рассуждал в слух.

— Это правда, а не рассуждение.

— Слишком страшная, чтобы её постоянно вспоминать?

— Слишком страшная, чтобы её забыть.

Пробравшись через новый лаз, они слезли по лебедке, выпускаемой с магнитного диска. Аккурат напротив отпертых ворот. Благо, наружные ныне не охранялись. Парочка поворотов, и они вступили на территорию ордена. По краям входа стояли закрытые масками, «братья» в униформе.

На их приход они не отреагировали, как и все остальные, расположенные на первый взгляд в хаотичном порядке, исорийцы, которых несложно перепутать с многочисленными статуями.

Не знающий числа бойцов, мог предположить, что подземелья сторожит целая армия. Этому видению потакал полумрак с искусно направленными лучами, подсвечивающими спины статуй в одежде.

Исорийцы же называли их вешалками, и втихомолку смеялись над шокированными посетителями, да так, что эхо еще долго преследовало шпионов островных лордов. После тренировок или ванн, они снимали костюм и клали бирку.

Угловатая конструкция помещений позволяла просматриваться каждому уголку. Неизвестный знал, что в этом месте не принято бросаться в ноги со словами «Мастер».

Они миновали треугольный зал с остроконечным потолком, на котором висело ни больше, ни меньше: двести светильников, ярче лучей солнца, и прошли в маленькие ворота, покрытые рунами, и украшенные мрамором.

Мерцающий свет то светил, то покрывал мраком старую усыпальницу исорийцев.

Это место, как и сама обитель, не нравились Неизвестному.

Он не любил убийц, не желал обучаться вместе с ними, и постоянно находил предлоги остаться одному.

Однажды, один паренёк, только принятый в орден, и показавший невероятные результаты получил клеймо. Краем уха услышав его историю, которую Неизвестный шептал лежа на железной кровати, дразнил сыном рыбака поскольку он отказался от перины из — за блох. Но подметив, что это мало его задевает, он стал насмехаться над его «отцом». «Сын трактирщика», «воровское отродье», «собачник чахоточный — от псин заразился, и подох как псина. Весь в протекторов».

Неизвестный не выдержал и напал. Его противник не ожидал такого натиска, и даже способности растворяться в тени вкупе с телекинезом, не спасли его от пылающих гневом глаз. Неизвестный загнал темные сгустки в угол, где расплавил их световым камнем. А когда тот вышел из теневой формы, вопя от ожогов, то избил.

«Набросился как дикий зверь, практически убил, удара не хватило» — порицал его Альфредо, а у двери брат шептал пареньку: «Такие как этот выскочка без имени лажают, крупно лажают».

Но Неизвестный не налажал, и когда его прорекли мастером, Малену (брату) пришлось с ним считаться.

Неизвестный не винил его, и старался не уязвлять. Он его брат — говорил себе Неизвестный, да и в храмах встречались подонки — говорил ему отец. Место еще не делает человека святым. По пути они натолкнулись на Олафа, судорожно перебиравшего в заплечной сумке документы. Он входил в Совет кинжалов. Грузный, с массивными ручищами, но добродушным лицом. Олаф слыл добросердечным человеком, хотя и занимался торговлей. Что, по меркам обывателей, было несопоставимо. Кривя шеей, он пререкался с постовым, желая от него избавиться.

— Неизвестный! На пару слов — затараторил Олаф. И когда он развернулся к нему, Олаф перешел на шепот: «А я искал вас, я искал…» — он осекся, увидев, как из-за его спины вышел «брат» и Альфредо.

— Что-то не так? — спросил Неизвестный. Ему почудилось, что неспроста он ждал его тут, если так торопился. Олаф переглянулся с Альфредо. Отослав члена «кинжалов», тот кивнул Олафу.

— Как шея, Олаф? — спросил Неизвестный.

— Цела, целехонька. Я по делу. Как насчет услуги ордену?

— Альф? — повернулся Неизвестный.

— Да, хотели тебя попросить об этом.

— Так чего не сказал?

— Мы же друзья.

— И в чем она выражается?

— Нам нужны союзники, о твоей персоне известно широкому кругу… — заспешил Олаф. И хотя Неизвестного забавляло, когда Олаф принимался скороговоркой за речь, словно постоянно куда-то опаздывал, он был предельно серьезным.

— На, выпей — сказал Альфредо, отливая из фляги в крышку воды. «Продышись».

«И кто бы подумал, что настолько боязливый человек возглавляет хозяйственные дела?» — пришло в голову Неизвестному, но он согласился, что заключение соглашений с Островом Цепей и Островом Скал — взаимовыгодно. У «Цепей» имелись драгоценные, а необходимым объемом поставок провианта могли обеспечить только баржи, курсирующие по Китовому Пути, от Сонтейва до Утренних Островов. Они периодически заглядывали на остров Скал, поделиться хабаром. Разумеется, за плату. Орден рассчитывался информацией и оказанием услуг по «замешиванию меток». Отношения с имперскими островами нынче и без того натянуты. Отказываться от предложения, которое упростило бы жизнь всему острову — ровно что подписаться под виселицей на участие. Неизвестный прикидывал чем задержка обернется для его миссии. Задания, коего источника он не знал.

— Спасибо, Неизвестный — пожал ему руку Олаф, прервав размышления и не предоставляя случая возразить, не оскорбляя бывшего учителя. «Бумаги найдешь на столе там же. Мы в затруднительном положении: сверху давят просветители, снизу нас выталкивает земля. Сам понимаешь».

— Предельно ясно.

— Окажи милость, будь нашим послом — прибавил Альфредо.

Олаф потянул Неизвестного за рукав, но затем, озираясь, выпустил и сказал недоумевающему Альфредо, что его ждут на пароме, и вернется он не скоро.

— Странновато, не находишь? — прикурив, сказал Альф.

— Он чем-то обеспокоен.

— По ходу дела разберемся.

«А они — молодцы», — подумал Неизвестный. Втянули в предприятие, кое он не планировал. Впрочем, по дороге выполнит, заодно и насобирает необходимой информации о структуре столицы, устройстве, и как туда попасть. Однако Альфредо не даром поймал его на слове. Неизвестный не говорил заранее никому, что уходит сегодня. Он полагал, что ему нанесут метку, и он отправится вслед за Йомом и Ферниром. Потому, план изменился. Ему потребуется корабль, а не какой-то билет на паром с койкой.

— И кто меня сдал? — задал вопрос Неизвестный, и тут же ощутил, как бы вакуум, стягивающий в одну точку свои мысли и учителя. Кровь вскипела в месте укола. Он, как и Альфредо не мог устоять. Голова пошла кругом.

— Прекрати свои штучки — проговорил тот, поморщившись, и наваждение сошло. «Гийом сказал, что он с тобой. Верни мне его в целости, слышишь? И на кой черт тебе сдался Остермол! Послал бы в бездну послание, отчитываться то не перед кем. Это абсурдно, Неизвестный, ты же знаешь. Вообще, я рассчитывал, что мы обсудим это иначе».

Его смутила реакция учителя. Он недопонял как произошло такое воздействие. И все же ему было в новинку участвовать в делах ордена. Можно было бы отбрехнутся, но он многим обязан им и благодарен Парящим Кинжалам. Они приняли его. Без денег, без таланта и с угрюмой упертостью. Его мысли оборвал пристальный взгляд в спину.

Он глянул в мраморное изваяние в стене, и в зеркальном отражении увидел маску, которую рисовал много раз.

Испуг на миг взял верх, но он пересилив продолжил шаги.

Та маска. Она была испачкана кровью.

По ступням прогулялся холодок. Где-то не установили подпорки, и Альфредо намеревался выяснить, где.

— Я зайду вечером — сказал Неизвестный. И… Альф. Не перегни с иридиумом или парящие кинжалы лишатся сильного лидера.

— Обсудим это за кружкой Солхеймского пива — чокнулся он флягой с воздухом.

Солхеймские пивоварни… — Неизвестный ощутил на губах мед и хмелевую горечь с привкусом вина.

По его посвящении в мастера они на пару с Альфредо откупорили бочку и испробовали напитка, доселе не завозимого на Безымянный.

Его друг не знал меры. Выдув полный черпак, он завалился на матрасы. «Ты к нам заходи еще, не пожалеешь» — говорил он бочке.

Неизвестный зарекся боле не употреблять напитки сомнительного качества. Благо, он осушил только стакан.

— Неизвестный, ты в норме? — поторопил его учитель.

— Вспомнилось тут…

— Нам всем есть о чём вспомнить.

Они обнялись.

— Не забывай, откуда ты родом — прибавил Альфредо.

Простившись с ним, Неизвестный решил не затягивать. Он подошел к канатной дороге и потянул за шелковистую веревочку. Скоро лифт спустится. Лифтовую шахту прорубили в кристальной пещере, от чего факел позолачивал бледные стены. Они были расписаны фреской и обклеены историческими справками. Он поглядел на обложенную аметистами фигуру императора — Шешшена. Сожжение Красного Идола — самый масштабный и кровавый день за историю Ста Царств. Староверов пустили в Библиотеку Отцов, сохранившуюся после Потопа, и заперли вместе со всеми упоминаниями и книгами. Преданные Клятве — почтенные кавалеристы императора — проследили за тем, чтобы староверы не выбрались. Подозревая о вероятности мятежа, император поручил арбалетчикам дать залп по ним. Мало ли — жалость проснется. Шешшен приказал, чтобы ни один старовер-отверженец или книга-лжеучение не оказалась за пределами стен. Библиотека Отцов — ступенчатый зиккурат с нишами, в которых хранились учения, заполыхал. Лучшие артиллеристы по его приказу зарядили баллисты смолистыми стрелами и пустили снаряды с катапульт в ножки многочисленных ваз с жидким огнем. Шеренги пикинеров построились, ожидая выбегающих горящих людей, а с фронта, у лазов, беженцев поджидали на баржах наемники с гарпунами. Они делали ставки — кто больше переловит «рыбки». Когда огонь добрался до надвинутого к вершине зиккурата Солнца, поддерживаемого статуями Дня (человека без рук с горами вместо ног и головой — вытянутой поляной) и Ночи (Дымчатому туману, доходившему до торса, с головой Филина и перевернутой пирамидой вместо поднятых рук) Шешшен вытянул из рукава посох с ссохшейся головой кролика и затрясся, будто призывал молнии.

И тут небо возмутилось, и поднялся чудовищной силы вихрь, сметающий людей. Он перебросил огонь на соседние острова, и под шумок Барданор сверг Императора. Со второго раза. Преданные Клятве были перебиты, пикинеры сложили оружие и помогали ему с Просветителями наладить порядок, и после неуспешных попыток, бросились к Островами Слез, переждать буйствующий гнев небес. В период разгара междоусобиц император Шешшен упокоил более семидесяти династий, вырвав богатства и имена с деревьев наследия. Древа наследия, или древа веков — одно из верований Севергарда, по которому считалось, что нарисованные имена членов династий или обывателей отображали линию жизни. И дерево имело столько веток, сколько было людей, и когда одна из веточек засыхала, то это означало, что выбитое имя скоро постигнет смерть или разорение. Потому люди и с невыразимой заботой ухаживали за природой, ведь всякая порча «могла» отразиться и на их судьбе. Возникла даже наука, специализирующаяся на толковании «рисунков» из зазубрин, корешков и веточек, по которой якобы считывались жизненные циклы, как-то: женитьба, пополнение в семье, приближение перемен, опасности, достатка и так далее. По нему же сокращение посевов вело к смертности людей. И лишь добропорядочный уход за безымянным деревом мог продлить или оборвать, в случае сруба или сожжения — чью-то жизнь. Была замечена закономерность между войнами и порчей посевов с насаждениями. Кора Белоствола отражала все знаменательные события в жизни ее «владельца». Таким образом, избавляясь от суеверий, император приказал строить в рощах с родословными лесопилки. Незадолго до утраты короны, он возвел гигантскую гильотину на острове, вблизи от библиотеки отцов, куда привезли обгорелые, но устоявшие памятники бога Дня и Ночи. А затем она отрубила богам головы. За то его прозвали Островом Голов. Остальные же гильотины, построенные рядком, коих насчиталось более четырех сотен Шешшену применить не удалось. Он желал казнить и Отступников, продолжавших проповедовать Закат, но Преданные Клятве решили иначе. На заседании он один выступил за массовое наказание — как говорил Шешшен, и был ошеломлен. Власть его пошатнулась. Он согласился действовать переубеждением, однако позже у Острова Голов начали курсировать облака воронов, коршунов и стервятников. О статуях Богов Шешшен отзывался следующим образом: «Не примите за оскорбление, но ведь это просто камень — проговорил Шешшен повертев глаз Ночи. А ему неплохо бы найти применение. К примеру, в императорской приемной не хватает плитки, а камень подойдет в качестве мозаики или покрытия, и я бы каждый раз вспоминал о его происхождении, поднимаясь по ступенькам к своему трону». Легенды о Дне, больше всего ненавистные Шешшену, Барданор сохранил, придав им значение небылиц. Он продолжил Эпоху Машин, но с одним различием — Солнце, пусть и искусственное, но встанет на горизонте империи. Сотворенное руками человека — оно безопасно — успокоил страх граждан избранный император. Поэтому, когда стерлись старые нравы, люди падали в ноги проводникам рассветной скрижали, чтобы после первой смерти, второй раз родится в вместилище без «мирового света». И действительно, про Барданора говорили: «Если к политике пришел диктатор, то он не допустит другого зверя». Хотя для многих островных лордов Барданор так и остался самозванцем из ямы, потерпевший поражение в первой войне с Шешшеном, когда он прятался, собирая силы в жерле угасшего вулкана. Неизвестный был наслышан про Эпоху Машин. Впрочем, чего слушать, когда все открытия по господству над природой с поражением в конце относились к ней?

— Не терпится получить фингал под глазом?

Неизвестный так отвлекся, что не услышал, как проскрипела «корзина» с пассажиром. Им оказался его давний товарищ.

— Я тоже рад тебя видеть, Лейм!

Хотя он был несколько грубоват и порывист, в янтарных глазах прослеживался тонкий ум и умение разбираться в людях. Из-за особенностей глаз, он плохо переносил ясную погоду и обычно отсиживался до темноты. Поэтому кожа его была довольно бледной. Даже по меркам сумеречных островов.

— Отложим объятия на потом — усмехнулся он и поглядел за Неизвестным на фреску. «Славный малый». — сказал он скривившись.

— Империя не знала большего безумца. На острове, как и договорились?

Лейм перебросил на плечо мешок с письмами: «Ага. Смотри мне, не испорти мордашку. Чертог прямо под тобой».

— А ты, как всегда, держишь меня за идиота — улыбнулся Неизвестный, и зашел в корзину.

Чертог.

Корзина качнулась, застопорившись над козырьком туннеля. Видимо, протекший иридиум повредил проводку. Наконец, она сдвинулась, и он ступил на пол. На уровне головы к стенам были приделаны фитили и канальцы с маслом, подпитывающие лампы. Неизвестный зажег фитиль и свет мигом растекся по удаляющимся аркам, озарив всплывающие из мрака таблички. «День за ночью кинжалы хранят судьбу». — как и от чьих покушений? — сколько не раздумывал он о значении фразы, ставшей в ордене молитвой, ему не довелось постичь её. Может они следят за вмешательством в естественный ход вещей посторонних? И тут же ему проникло в мысли — «посторонних вроде него».

Альфредо неодобрительно отозвался о его решении, хоть и прятал это за дружескими чувствами. Неизвестный давно заметил, что обладает врожденной способностью «развязывать язык». Она далеко выходила за рамки привычной интуиции, даже имперские гвардейцы, высадившиеся на острове были сговорчивее с ним, чем с Альфредо, чей авторитет признавали все. И как клеймение повлияет на его восприимчивость других людей?

Нащупав стеллажи он наощупь передвигался к церемониальному нефу. Туннель остался позади. Здесь и сейчас он испытает самую дикую боль за всю свою жизнь.

Ходит слух, что душевные страдания угасают пред муками отравления иридиумом, пока кровь пытается выветрить его из организма и мозг отказывается принимать пропитавший клетки яд. В это время тело настраивается против самого себя, на какой — то момент начинается всеобщее отторжение и расщепление рассудка. Главное — выдержать, иначе потерянный рассудок не вернуть. Распад необратим. Так кончили многие из желавших получить дар. Но без метки ему не одолеть и доли замыслов.

Базилика внутри пирамиды освещалась через окна — линзы на втором ярусе, где Смотрители обслуживали газовые фонари. Сами окна были расстановлены пирамидкой за место крыши. Как бы дублируя уменьшенную модельку обители. Неизвестный укрыл глаза ладонью. Как ярко!

Янтарные отблески скакали по полированным залам. Наряду с этим сгущалась тьма, противоборствуя им, от чего в базилике воцарилась необычайная, контрастирующая атмосфера.

Попривыкнув к брызжущему свету, он обошел секции. Сложенные рядами маски поблёскивали новизной.

Их полировали к «коронации» — так именовали мальчишки, работающие уборщиками клеймение.

С оборотной стороны к ним крепили листок из отпечатанного экземпляра Книги Клейм, где содержались рекомендации к приобретенной силе. Сборник прорицаний, которым якобы следует носитель маски.

Тихо. Непривычно тихо, словно сама тишина умолкала в пористых стенах. Книги, уложенные под масками перевезли с наземных библиотек.

Он полистал поеденные плесенью обложки, вчитываясь в блеклый текст.

Как же поступать?

Ни вопросов, ни советов — берешь любую и бросаешь в фонтан.

Над фонтаном висела маска миндалевого цвета, которая как наклоненная над клеткой голова приглядывала за вошедшими.

Vialorosa — «все предопределено» — было начертано на её губах. Гравированная золотыми рунами, она отбрасывала внушительную тень, покрывавшую большую часть зала.

Под ней статуя обнаженной женщины без головы с множеством чаш разной высоты на блюдцах в руках. С блюдец попеременно капала вода, оседая в нижней из чаш, которая, наполнившись, сливала её в фонтан. Чаши же были устроены как поворотная деталь. И так, по очереди, от верха до низа они наполнялись и опорожнялись. «И да хранят тебя боги.» — выщерблено на выступающих ободках чаш.

Неизвестный обхватил приглянувшуюся ему маску.

В этаже над ним зашевелился механизм.

Она подалась с отчетливым щелчком и трубка, удерживающая её, заволоклась в утопленные пазы.

Он изъял сверточек с рекомендациями и погрузил маску в раствор, концентрирующийся в фонтане.

Затем он подставил её под газовую трубку.

Обрызгав распылителем, вытягивающим метку, он положил маску на полотенце сушиться. Предосторожность от прорастания клейма в мозг.

Подошли слуги ордена.

— Мы свяжем вас, мастер, чтобы вы не дернулись в неподходящий момент.

— Это необходимая мера — добавил второй.

— Тогда зачем спрашиваете? Просто могли взять и скрутить — с неоткуда взявшимся чувством агрессии, произнес Неизвестный. Что — то шевельнулось в нем при виде скрывающих подбородки масок. Но он не ведал откуда взялось мутное воспоминание.

— Могли. Но приказ иной — невозмутимо сказали они.

Его вывели из масочной через раскладывающийся из двери лестничный пролет, в восточное крыло Чертога. Пол, на случай пожара, был покрыт тонкой пленкой то ли воды, то ли какого-то масла. Ему сразу вспомнились рассказы о морских коврах Торговой Империи от дорожной пыли и песка. Из прорезей покатых стен красовались рукояти орудий для нанесений всевозможных клейм и врачевания. Чтобы они не проржавели, в лунку предварительно вливали масло, после чего погружали приборы. Помимо ужасающего кресла с зажимами, каркасом как скелет и кабелями, утекающими к отдушинам, в комнате располагались подвесные столы. Перегородка из сетчатого волокна отделяла плавильную печь от операционной. Неизвестного усадили в кресло.

— Будьте добры — указали они на.

Привязали руки и ноги, затянув путы до посинения, и включили печь.

Неизвестный ощущал отток крови от конечностей, как не шевелил ими.

— Все не можете простить совету, избравшему меня мастером? — разрабатывая кисти рук, спросил он их.

— Когда чужака предпочитают братьям… — наступила опасная пауза.

— Раньше, при существовании религии, клеймо делали только еретикам, и богохульникам, после — тяжким преступникам. Теперь его ставят за заслуги.

— Не хотите? — сказал безразличный голос, преломленный через респираторы. «Отказывайтесь, но в таком… потрепанном временем виде я бы не рискнул плыть в одиночку». — сказал держащий штемпель.

Неизвестный не отреагировал на колкость, но она его задела, ведь он был куда в более подходящей форме для «путешествия» в никуда, чем «Брат».

— Благоразумно — сказал член братства. — Уолен — подготавливай масло.

Клеймение производилось в два этапа. На первом, привязанному человеку маслами растирали место, куда прикладывался штемпель с иглами, затем, по надрезикам вливали разжиженный от жара иридиум и прикладывали каленое железо, а когда иридиум в клейме подсыхал, вновь применяли штемпель и он, впитавшись в человека выползал из ранок и как разумный — соединялся в узор, который через день высыхал и отпадал, оставляя неизгладимый след. Уолен подкрутил зажимы на кресле, от чего у Неизвестного немного прояснилось сознание. «Они раскуривали какую-то дрянь! Готовя его к клеймению!»

Воздух в помещении нагревался.

Душно дышать, но расстегнуть воротник со связанными руками он не мог.

Глаза заслезились, он зачихал.

Дым из печи заволакивал всю комнату, и он поздно заметил приближающуюся черную точку.

После того, как она коснулась его лба он погрузился в забвение.

Одинокий испуганный мальчик бродил по коридорам и пытался найти выход, при этом, когда он спотыкался об ссохшиеся кости, выползающие из мрака, лоб пронзала боль. Ему словно всаживали кинжал в глаз. Методично, раз за разом он втыкался, и он хватался за лицо, но не обнаружив раны, вставал. Его потрясывало, в сердце впились колючки, будто по груди проволокли колючую проволоку. Он упрямо перебивался по помещениям и напирался на лужу крови в подвале дома. Поднимался на последний этаж, открывал дверь и снова оказывался в подвале, откуда вела тропа к крыше.

Дом не имел очертаний. Сотканный из сумрака, как уплотненное покрывало наброшенное на голову. Нарисованные мелом окна гасли, когда он пробовал взглянуть на них. Он слышал шорохи. Перекошенный потолок съезжал к углу ковром и лестничные пролеты сузились до треугольников, сдавливающих с треском рассыпавшиеся кости. И так до бесконечности, пока лестница не поплыла под его ногами киселем, и он начал падать в темную пучину болот.

Залились краской окна, обретая форму. И он побежал, чуя кожей, что за ним гонятся. А стекла трескались и влетали в стены, наполняя сумрак кровавыми лучами. Осколки врезались в плечо и щеку, но он знал — нельзя останавливаться!

— Тише, не кричи так громко — ответил стоящий рядом человек в медицинском халате, с холодным взглядом сквозь линзы стекл, закрепленных на сетчатой как морда мухи маске. К губам приложили палец, пахнущий едковатым аммиаком.

— Где я? — хриплое дыхание вырвалось из его груди.

— Тебя перенесли в госпиталь.

— Какой госпиталь?

— Рана на ноге, не помнишь? Загноилась. Ты полез на дрезину, разъезжавшую по границе Севергарда, отвлекая огонь на себя. Такую глупость… — цокнул человек языком.

— Какая граница? Какого Севергарда?

— Проблем с памятью нет, как и провалов — проконстатировал голос за палаткой.

Неизвестный приподнял голову. Его перекосило. От затылка до копчика разошлась острая как кинжал боль.

— Не шевелитесь! — стаскивая перчатки проговорил человек. В глазах двоилось, от чего Неизвестный не мог определить его внешность. Тот бросил перчатки на перевернутый таз по левую руку от него. С перчаток стекала белесая жидкость вперемешку с чешуйками затвердевшей кожи. Под потолком блуждали мухи. Запах спирта едва перебивал смрад. Его запястье обхватил подошедший медбрат, поглядывая на подвесные часы у стойки.

— Назовите свое имя — вежливо спросил он, но Неизвестный уставился на вторую руку, которую тот усердно прятал за спиной. Она была покрыта кровью.

— Наверное он делал операцию. В поле все не так, как в оборудованной хирургии — подсказала ему морда в маске. И он отметил его сходство с летающими паразитами.

— У меня нет имени.

— Запиши-ка сестра посттравматическую амнезию — заглянул он за занавеску. В ноздри метнулся горелый порох. Вдали ухали взрывы, и глухой вой сирен заполонял округу. «Еще запроси анализ на инфицирование скверной. И да, направьте сюда кого — ни будь действительно нуждающегося в помощи. Я пациентами с маниакальным бредом не занимаюсь». На сем он потерял интерес к Неизвестному.

— Что тут творится?!

— Вы уже час вопите что — то бессвязное. Здесь двадцать тысяч раненых, и многие из них находятся при смерти. Вас мы из её рук вытащили, поэтому позвольте заняться работой — сердито сказал доктор, затягивая крепежи на маске. Сестра приподняла голову: «Тут имя. Разобрать не могу, кровью испачкано». «Сейчас промоем», — уже выходя сказал доктор. «Это он мне», — ответил злобным голосом молодой человек, приподняв занавеску.

Сестра одна осталась в палате.

Образы выпадали из его головы, и он терялся, когда люди появлялись над ним.

— Скажите мне! Что сейчас происходит?!

Необъяснимое волнение охватило его. Неизвестный оперся на кушетку. Палатка и ответвление, ведущее к соседним койкам пустовало. Виски холодило. Ощупал голову — прожженная лысина. Постепенно он дотянулся до «спицы» у изголовья кушетки, являющейся основой палатки. Его качало, но, собравшись, он одолел разделявшие его метры до выхода.

— Вам нельзя подниматься! — с ужасом завопила Сестра, и оттянула его от света, укладывая обратно на кушетку.

— В каком я месте?! — взмолился Неизвестный.

— Вы в полевом госпитале рядом с границей империи Севергарда — прошептала она, точно боялась кого-то ослушаться. Вас нашли под минным полем, с многочисленными ожогами и повреждениями. Сейчас гражданская война. Я… Мы намерены отстоять свои права. Увы, недавний штурм гарнизона не увенчался успехом. Наши партизаны перебежали к Барданору. Разведчики давно мертвы, либо в тюрьмах. Представить себе не могу, если бы мы и преодолели границу, разве есть надежда взять укрепленный город — крепость? Чем мы думали!

Она замялась, но уже увереннее добавила:

— Это лучше, чем медленно умирать в выжженных пустошах.

Кружилась голова. Неизвестный хотел прилечь, но слова лезли на язык:

— Вы пробовали договориться, прежде чем применить грубую силу?

— Вас и правда так сильно тряхнуло? Договариваться с ним?! На мирные демонстрации, на просьбы, на мольбы о помощи нас либо выпинывали, либо расстреливали. Знаете, тир такой… устраивали. На обычных людей такие же люди. Почему они так озверели? — притихла медсестра, прислушиваясь к шагам. — Я не понимаю — сказала она смутившись своих резких слов.

В палатку возвращался доктор.

— Быть не может, подойди — ка — поманил он её. Ты не поверишь кого нам привела судьба.