Амалия брела за Неизвестным, пытаясь не подавать виду своего страха.

Тепловые линии перемыкались под ногами от чего пол был неровным и скользким.

Уверенности добавляла спокойно шедшая впереди с ярким факелом в руке фигура в плаще, сливающимся с темнотой. Лицо частично скрывала маска.

Она сильно напугалась, когда он ее снимал.

Обугленная кожа вокруг глаз, поверх нее пульсируют прозрачные вены.

Она бы ни при каких условиях не согласилась на подобное увечье, а он по словам ее матери еще недавно был без клейма, и уже будто забыл о нем, и о наверняка не утихающей жгучей боли.

А может и не обращал на нее внимания.

Каждый раз, когда Неизвестный оборачивался назад, посмотреть: идет ли она, не потерялась, не упала ли, Амалия встречала холодный изучающий взгляд и вены… Он пугал ее, и заставлял сжаться еще сильнее.

Она не знала куда они идут. Все ответвления бункера казались ей одинаково опасными.

Вот факел неизвестного дал разглядеть узкую каменную лестницу без перил. Подобные лестницы строили в башнях.

Очень узкие.

А вверху, двумя лестничными пролетами выше еще более узкий лаз.

В него едва протиснется худощавый человек.

— Иди вперед. Он увидел взгляд девушки и тут же добавил: «Я пойду следом, не отстану от тебя ни на шаг». «Иди», — и мягко подтолкнул в спину. Она нерешительно встала на первую ступеньку, затем на вторую, и начала подниматься, стараясь прижаться к стене как можно ближе. Руки попали во что — то скользкое и она отдернув их покачнулась.

Почти упала, Неизвестный едва успел схватить ее кисть.

— Тут не высоко — попыталась она скрыть замешательство, упав ему на руки.

— Под нами пробоина в обшивке бункера. Я не увидел дна. Не смотри вниз, иди выше.

Он поддерживал ее за талию, когда только мог, и сам поднимался следом. Его ноги едва касались ступеней.

И несмотря на свой вес и сапоги, он издавал меньше шума, чем хрупкая девушка в мягкой обуви, напоминавшей высокие ботинки. Они добрались до лаза. Слишком узкий. Даже для нее.

— Спрячь лицо — сказал он, кладя руку на ее затылок и киркой, прицепленной к заплечному мешку сбивал бетон. Волосы Неизвестного обсыпало известкой и осколками, он сплевывал налет с языка и долбил по наросшим уплотнениям из окаменевших растений. Расколотив лаз, он воткнул кирку в камень, и, опробовал его на прочность.

— Сможешь? — спросил Неизвестый после.

— Смогу.

— Вперед.

Стоило ей только пролезть, и он изогнувшись кошкой, грациозно забрался вслед за ней.

«Просто невозможно!» — подумала она.

У него еле входили плечи, а он залез, не испытывая неудобств.

— Обождем — сказал Неизвестный. «Зараза, они уже должны были явиться!».

«Сектор B» — прочитала Амалия написанное на стене черным выгравированным шрифтом. Неизвестный пошел прямо и остановился между покрытыми грязью колоннами, уносящимися высоко в темноту. Он раскрыл мешок и бросил на пол пару дровишек.

Поднёс к ним факел, и зажег огонь. Костер отпугнул назойливые тени, заставив темноту отступить.

Но она упорно вернулась назад, обволакивая желтый цветок, устремляя все усилия, чтобы сделать его меньше, погасить.

— Сейчас приду, только найду что — то способное гореть. Не бойся, я рядом, и услышу любое движение. Не отходи далеко.

И не договорив моментально скрылся в темноте.

Она и не собиралась никуда уходить. Ей было слишком страшно.

Тускло горел костер, источая слабое тепло, застревающее под деревяшками. Больше всего она боялась, что он погаснет и оставит ее одну.

Наедине с тьмой и ужасами, рисуемыми воображением. Она чувствовала себя такой одинокой.

Еще вчера у нее был самый дорогой в мире человек — ее мама, а сегодня она одна.

Мама сказала, что этот незнакомец хороший, и он в целости и сохранности доставит ее в более прекрасный мир.

Но одну, без нее.

Теперь больше никто не прижмет к своей груди, расслабит своим размеренным теплым дыханием. Никто не скажет слова милости, не успокоит.

Она не сможет поделиться своими страхами, и переживанием. Она останется одна, до конца своих дней.

Больше не будет теплой и нежной материнской руки, трепетно гладящей и расчесывающей волосы. Она больше не увидит усталый взгляд, и глубоко спрятанную улыбку, едва мелькающую в уголках губ, когда она делала вид что спит, чтобы растянуть этот момент блаженства и душевного покоя. А еще она ободрала ногти. Уж чего они не ожидала — так это ползанья по заброшенным туннелям. Она подтянула ноги к себе, обхватила руками свои плечи, и прижавшись как можно ближе спиной к костру села, и опустив голову молча заплакала.

«Он хороший человек — говорила мать. Он намного лучше, чем ты думаешь, я знаю, поверь».

— Я знаю мама…

Но такого она не видела никогда. Эмоции Неизвестного находились под контролем. Безразличная маска на лице, изредка изменяющая внешний вид. Она пару раз замечала мечтательное выражение, когда он слишком высоко поднимал факел, и ускорял шаг.

Ей сразу же приходилось переходить на бег, иначе она рискнула бы потерять его среди бесконечных дорог.

Она боялась его окрикнуть.

Иногда на маске запечатлевалась радость от воспоминаний. Но эти эмоции быстро сменялись спокойным безразличием. Они шли вдвоем, но она чувствовала себя одной.

Немой как рыба, тихий как тень — так окрестили его поселенцы.

Он, наверняка, без особых проблем убьет десяток навалившихся на него разом людей. И невероятно быстрые и одновременно бесшумные движения подтверждали ее мысли.

Домой… Она вновь брела за мамой к вертящемуся бочонку, и с восхищением смотрела на то, как тот, тарахтя переваривает вещи в своем нутре, выпуская их наружу практически чистыми.

Сколько времени он экономил! Потом они с мамой сидели на крыше здания, и мать рассказывала ей о былых временах.

Кроме города ее мать ничего не видала. Но воображение и умелый рассказчик делали картину почти реальной. Она долго сидела там одна, после того как мать укладывала ее спать, и ложилась сама. Ей не нужен другой, ей хватит и того, что у нее есть. Она не хочет расставаться.

Сидеть на крыше, доделывала материнскую работу, которую она не успела делать днем, и мечтала… мечтала… Вернуться в этот милый теплый уголок.

Ее вспугнула рука, легонько коснувшееся шеи.

Она втянула ее в себя, и подняла широко открытые глаза. В глазах неизвестного промелькнуло сочувствие, и он заметив ее взгляд, быстро переключился на распаковку спальных мешков.

— Любой человек нуждается в отдыхе.

Он бросил в ее сторону один из спальных мешков.

Амалия решилась наконец спросить.

— Почему вы не взяли мою маму с собой? Почему?

Грустные глаза поднялись и встретились с ее взглядом.

— Она бы не дошла.

— Что? — тихо, едва слышно переспросила она.

Неизвестный пододвинулся ближе.

— Думаю ты тоже понимала, что ей не долго осталось.

Амалия распахнула глаза.

— Путь не близок. Она поступила разумно, отпустив тебя. Я долго думал соглашаться или нет.

— Я хочу домой…

— Обучение в ордене сказалось на моей тактичности — извинился Неизвестный.

Он подошел к ней в плотную и начал расстилать постель. Аккуратно отодвинул край, позволив ей залезть внутрь, а сам лег по другую сторону огня.

Амалия долго пыталась заснуть лежа на боку. Трещали плавящиеся щепки, по колоннам скакали тени, не способные за них зацепиться и метаемые произволом огня. Они то задерживались у капителей, то поглощались темнотой. Неприятно пахла плесень, хотя сам мешок отдавал чистотой и хрустел, вероятно, от избытка впитавшегося моющего порошка. Под полом периодически что-то просвистывало.

Костер догорал, а Неизвестный как спал, так и спит.

Не хватало только отсутствующего храпа.

Она закрывала глаза и старалась не думать об окружении, представляя себя дома — так учила делать ее мама.

«Поверь, что ты там, почувствуй запах, тепло, и тебе станет легче».

Ей и вправду стало легче. Она почти заснула. Сновидения проникали в маленькую головку. Она расслабленно задремала, но сон разогнала резко появившаяся перед ее лицом здоровенная крыса. Она издала утробный звук, похожий на шипение. Амалия так и застыла, прикусив язык. Холодный пот заструился по спине, челюсти зажевали перину, и она укрылась с головой в одеяло. Затем писк повторился. «Да их тут целая стая!».

Больше заснуть она не могла. От холода, или от страха, она слабо стучала зубами, и то пытаясь делать это тише: не хотела разбудить его, испортить ему сон. «Он и так сильно устал» — пыталась она себя утешить, но челюсть непроизвольно подергивалась.

Проходила ночь, а она так и не смогла заставить сомкнуться глаза.

То один, то другой шорох моментально разгонял уже казавшийся так близко сон.

Все вертясь с боку на бок, пытаясь измором заставить свой организм заснуть, она надеялась, что он проснется. Ничего не выходило.

Снова что — то ходит этажом выше, постукивают капли, стекающие с оборванной трубы. Это мог просто дуть ветер.

Поднявшись, она боязливо, пытаясь не производить шума, подползла к Неизвестному вместе со спальным мешком, и сквозь одеяло прижалась к его спине.

Она уже не думала о том, как будет завтра оправдываться за подобное вторжение на личную территорию.

«Мне просто страшно, и я устала», — с такой мыслью она опустила голову на мягкий комок одеяла.

Под спокойное равномерное дыхание, теперь казавшееся ей музыкой, она быстро согрелась и заснула.

Неизвестный смотрел в стену через приоткрытые веки и думал.

Утром Амалия потянулась, и сразу заставила себя одернуть руки, но его рядом не оказалось.

Сидя напротив выхода, он варил еду на ново разведенном огне.

Писк. Амалия вскрикнула, Неизвестный швырнул головешкой в собравшихся у трещины мышей.

Она только сейчас разглядела жестяную дверь, приоткрытую, и пропускающую в помещение холодный воздух вперемешку с утренним туманом и первыми лучами солнца, безуспешно бьющимися с дымчатым небом за право соединиться с землей.

— Я уж думал ты никогда не встанешь — сказал он не оборачиваясь.

Когда котелок закипел, он спросил ее.

— Проводить до умывальников и туалета?

Она горячо закивала.

После утренних умываний и полного прохождения санузла, они быстро перекусили слегка переваренными консервами и отправились следуя стрелкам и опознавательным знакам убежища.

Но, перед этим, Неизвестный высыпал из заплечного мешка крохи хлеба, испорченный орех и протухшее сало в мешочке.

— Ты их подкармливаешь?

— Грызунам тоже нечем питаться, а отходы нам — лишний груз.

Регулярно винты размером с Неивзестного, нагоняли в реакторные помещения морской воздух. За винтами в бункер проскальзывало аварийное освещение.

Он передал ей пару обуви на магнитной подошве.

Она надела их поверх своих сапожек.

Ее ступни болтались в огромных и жестких ботинках. Каждый шаг отдавался грохотом.

— Тут безопасно?

— Из реакторов давненько извлекли радиоактивные стержни, а котлы перенесли в жилые кварталы. Винты легки. Околоморская атмосфера сама заводит их. По отдушинам и трубам насосными станциями проталкивается свежий воздух. Иногда хватает шквального ветра, чтобы запустить вентиляторы, которые сами довершат процесс. Таким путем токсины временно прогоняются с улиц.

Из — за ускорившегося вращения винтов она не расслышала половины сказанного им.

— Придержи одежду, не то, когда они наберут обороты, то сорвут с тебя все, что плохо держится. Не отпускай мою руку.

Он вспомнил, как Тень нарядилась в платье, которое сорвало с нее, и ему не оставалось ничего, кроме как возвращаться где она встала, и закрывая собой, ощущая ее тепло, проводить до перехода.

«Глупая выходка» — сказал он ей, но она рассмеялась, заметив его смущение.

Вопреки буйной погоде, они благополучно миновали проветриваемые помещения и Неизвестный облегченно вздохнул.

— Я рад, что мы прошли его сегодня, Иллен не применет устроить беспорядки и хаос, если заметит, что я еще не ушел. Пережидай мы пока устаканится погода и пошли бы жертвы.

— Разве мы чем — то рисковали?

Неизвестный улыбнулся.

Он рад, что она не заметила кровяные разводы у противоположных винтам стен. Немало людей расплюснуло или поломало резким порывом. После клеймения следовало отдыхать, а он поперся с острова. Половину дня и ночи они отсиживались на «резервуарах», пока не сошло наводнение. Резервуары на Безымянном — «канистры» из полуразобранных корпусов танкеров, раскиданные под всем «островом» в туннелях. В них накапливалась вода, которая затем другими насосами сливалась обратно в море. «Орден работал над укреплением резервуаров, пока городское управление финансировало наши мероприятия», — сказал Неизвестный и больше не обмолвился. Она заметила, как он погрустнел.

На пути им встретился старик с тростью, он брел по пустым коридорам с болтающимся едва полным — едва пустым вещевым мешком на перевес, перекинутым через плечо, и туго затянутым в поясе.

Он шел опустив голову, медленно, не обращая внимания на их присутствие.

— Видишь метку на его плече — Парусник под ветром? Это Вестник, не мешай его странствию.

Минуя жесты Неизвестного, Амалия подбежала к нему и спросила хочет ли он есть.

Старик шел и молчал.

— Оставь его. Он ничего не скажет тебе.

— Но почему? Может он стесняется? Мы не хотим обидеть, мы хорошие люди, дедушка пожалуйста остановитесь, хоть возьмите баночку еды.

Старик остановился, посмотрел на нее.

— Совсем еще юная, угораздило же твою мать родить тебя. Чем она думала? Чем она думала… Он оттолкнул ее и намеривался пройти дальше.

— Стойте! — Схватила она его за руку. «Там же напряжение и вода, вас убить может! Стойте!» — кричала она пытаясь удержать его, но он упрямо шел вперед.

— Прошу помоги мне! — обратилась она к Неизвестному, но он лишь сокрушенно покачал головой.

Тогда она упала на колени и обхватила ноги старика своими руками.

Черты лица смягчились, и он аккуратно отняв руки девушки, сел рядом на корточки.

— Дитя, ты знаешь какой сейчас год?

— Нет.

— Ты знаешь какое время года?

— Зима… Вроде, заканчивается.

— Значит зима… а мой календарь показывает лето, вот только лета не видно, тебе так не кажется? Стоишь и смотришь в черное небо, и ждешь чего — то. Ждешь летнего слепого дождя, моросящего по спине, и стекающего по шортам к ногам, отчищающего душу. Ждешь теплых светлых дней и белых ночей. Ждешь прогулок под луной. Ждешь чего — то нового, прекрасного. Может любви? — спросил словно сам себя.

— Да — просто ответила она.

— И что из этого ты видишь в этом мире? Ты не можешь дать мне ответ, потому что ответа нет. В этом мире ничего нет, запомни мои слова. Он пуст и мертв. Его время пришло еще тогда, когда люди только подумали о слове с названием власть. Она развращает хуже райского плода. Опаснее ядовитого плюща. Сорняк прорастает быстрее, чем его успеют скосить и спасти благородные растения. Он выест из сада всю плоть и кровь, перекроет свет, и растения погибнут. Самое живучее растение проиграет сорняку. Этот сорняк — все наши грехи.

— Не думал, что проповедник мог выжить — перебил его жеманные слова Неизвестный.

— Ты еще особо и не думал — ответил проповедник, доставая из мешка желтый опавший лист.

— Но он — показал слепыми белыми глазами старик на неизвестного — знает этот мир, и понимает в каком мире ему жить дальше. А ты нет, ты не готова для жизни в нем. Вначале к тебе придет разочарование, потом боль, а самой последней в гости наведается смерть. Она всегда стучится внезапно в запертые двери и ставни, но не в этот раз.

В этом мире ты почувствуешь ее приближение за долгие годы до конца, и уже будешь знать каков твой последний день. Мой ответ: Он такой — же, как и все предыдущие, как и все другие. Этот человек взял тебя с собой? Он согласился нести и твою ношу?

— Я сама несу свои вещи, включая то, что лежит на душе. И он сильно болеет последние дни.

Неизвестный поразился.

Он скрывал свою болезнь как мог, она не должна была заметить. А Амалия увидела, что сказав наугад оказалась права, и тут-же пожалела о содеянном.

Неизвестный выглядел растерянно, и от того ее сердце защемило.

Он не хотел ее беспокоить.

— Ты видишь, что ему осталось недолго, он не будет с тобой вечно, и ты теперь понимаешь суть. Начинаешь понимать правила нового мира. Мира, в котором нет правил. Мир, в котором все умирают внезапно. Никогда не узнаешь раньше времени: проживешь ли ты завтрашний день, или он будет для тебя последним? И ты умрешь от очередной неопознанной болезни.

Везунчики живут, да еще как. Порой десятками лет, но их мало. Я вижу, что он говорил тебе тоже самое. Он не глуп, но и не особо умен. В самом укромном уголке еще горит надежда, и пока она горит тускнеющий мир для него не умрет. Он не перерастет в стабильное и яркое пламя. Он будет угасать, медленно и беспристрастно. Он угаснет, и ты снова останешься одна, либо угаснешь ты, и один останется он.

— Недолго? Кто ты? — спросил склонившись над головой старика, почти касаясь волос, Неизвестный. Его сердце, казалось, коснулась ледяная ладонь.

— Мир угасает, мир обреченный, таков он, наш мертвый мир — жидко сказал старик, и пошел вперед, настукивая себе дорогу тросточкой.

— Амалия вскрикнула. Яркая вспышка света, и тело старика упало замертво. На голову отвалился с потолка разорванный лист стали.

Оно еще пару минут содрогалось в конвульсиях. Мышцы от тока сводило судорогой, пока кожа не начала плавиться, и не слезла, оголив обугленное мясо и кости.

— Почему ты его не остановил? — сказала она в слезах.

— Я пытался… — развел руками Неизвестный, и она поняла, что он не врал. Их словно сковало, и они стали наблюдателями какой-то посторонней сцены. «У этого мира свои законы», — добавил Неизвестный после. «Некоторые непонятны мне и по сей день».

Амалия часто оглядывалась на обуглившуюся массу. А Неизвестный задавался вопросом. Он где — то слышал эту фразу… Мир обреченный…