Люди глядели им в спину. Солнце бежало с востока, но по необъяснимой причине, лишь Неизвестный уследил, как оно слилось с серым облаком. Показалось?

— Не оборачивайся. Не надо.

— Почему эмм… Неизвестный?

— Плохая примета.

— И только?

— Так тяжелее отпускать прошлое. Лучше и вовсе не прощаться.

— Но вы не увели меня так? Стало быть, есть причина?

— Была.

— И какая?

— Ты сама ее знаешь, либо догадываешься. И вообще — добавил он сделав возмущенный вид — хватит вопросов!

Амалия слегка хихикнула.

— Я смотрю на тебя и вижу свое прошлое… Ты так и не ответила: Откуда твоя мать знает меня? Я ее не знал. Не отрицаю, возможно и видел, но не помогал. Такое мягкое и доброе лицо, глядящее на меня с неимоверным доверием я бы точно запомнил. Скажешь?

Амалия сосредоточено терла край куртки, пытаясь убрать следы грязных рук Иллена. Грязных от его прикосновений.

— Амалия…

«Он назвал мое имя? Ему так важно знать?» Она бдительными глазами посмотрела на него косо. Он походил на обнадеявшегося маленького мальчика, которому мама раздумывала: стоит ли покупать его любимого солдатика или лучше научить уму разуму, что естественно бросит того в слезы. Или ей так казалось.

— Позже — ответила она, но слова прозвучали вяло и неубедительно.

— Хорошо — легко согласился Неизвестный. — Я не тороплю с ответом.

«И все?» — Он не будет выпытывать ответ, не станет кричать, грозно смотреть?

— И не беспокойся, у тебя все будет хорошо, вот увидишь. Мы найдем наиболее благоприятный остров, и возможно останемся там. Может быть даже доберемся до имперской границы. Я пытаюсь тебя понять, но для меня ты — загадка.

Вероятно, он вновь о матери — подумала Амалия.

— Вы тоже ничего не говорите о себе, совсем ничего. Одни лишь, извиняюсь за грубость, чтения советов по выживанию, но я ничего не слышала о вас самом. Ни кем вы были в детстве, ни как вы выжили, когда тонуло убежище.

— Убежище? — Неизвестный всполошился. — Ты знаешь об убежище? У него в голове начали оживать картины, он пытался найти логическую связь между ними, и когда уже получалось, все оказывалось фикцией, наваждением помутненного от эмоций рассудка. Откуда ей известно?! Ему следовало сосредоточиться, но он не мог. Сердце глубоко ухало, отдавая звоном в ушах и голове. Область клейма нагрелась, и заболел лоб. Он, уже забывши своего отца, вдруг так ярко вспомнил тот день, когда получил первый подарок на день своего рожденья. Отец по всему убежищу избегался. Заранее, за месяц, начал искать, и упорно, усердно что — то предпринимал.

Мальчик спрашивал, но отец только лишь загадочно улыбался и умолкая уходил все время куда — то, оставляя ребенка наедине со своими мыслями.

День тек за днем, отец оставался загадочным. Строил смешные рожи по утрам, быстро отнекиваясь от подробностей, и этим делая грядущий день еще желаннее.

И вот тот день наступил: девятое число…месяца?.. Рано утром отец разбудил мальчика, потянув в сторону одеяло и заставив его съёжиться в комок.

— Просыпайся соня! Сегодня твой день! Он принадлежит тебе! И схватив не понимающего в состоянии полудремы ребенка за руку, поволок за собой. Они проскальзывали коридоры, спустились в знакомый лифт, и отец нажал на отсек с продовольствием.

Мальчик выставил удивленные глаза.

— Туда ведь никого не пускают! Нам нельзя!

— Тише, тише, сейчас будешь рыдать от счастья!

— Это как?

— Это когда ты улыбаешься, а из глаз текут слезы.

— А почему текут слезы, когда человек счастлив?

— Не знаю… Возможно потому что он понимает, что счастье недолго — задумчиво проговорил отец, и тот же дал мальчику оплеуху — Ах ты негодник! Не сегодня, понял? Не сегодня! Сейчас мы будем веселиться!

— Только за ухо не надо — застонал мальчик.

— За уши буду не я тянуть, а все твои друзья.

— Но у меня нет друзей.

— Будут, поверь, будут. Сегодня начнешь же знакомиться, иначе… Иначе не увидишь тортика!

— А что такое тортик?

— Сладкое и вкусное зрелище.

— Если это только зрелище, то как оно может быть вкусным и сладким?

— Когда ты влюбишься, то поймешь, что любовь тоже может быть сладкой и горькой одновременно, хоть и покажется тебе недостижимой.

— Я не хочу влюбляться! Привязанность убивает!

— Убивает не привязанность, а чрез лишние эмоции, сопоставимые с эгоизмом. Ну все закончили философствовать, открываем новый год!

Двери лифта широко распахнулись и в глаза ребенка ударил ярчайший чисто белый свет, он закрылся рукой вскрикнув, и услышал голоса:

— Дорогой наш! Поздравляем! Поздравляем с днем рожденья! — кричали тысячи лиц. Поздравляем!

Мальчик убрал руку от глаз, и его заволокло тепло. Он поборол свое стеснение и вышел вперед. В тот день они ели торт, запивали его вкусным коктейлем, сделанным из мороженного и молока, и все время шутили и смеялись. Он был счастлив как никогда в жизни.

А потом, когда веселье закончилось, и все уставшие, но веселые, начали расходиться, мальчик лег в свою кровать, укрывшись в одеяло с головой.

— Мой дорогой друг — сказал отец. Открой лицо, у меня подарок.

— Пап я благодарен тебе за все, ты не представляешь, как благодарен.

— Представляю, уж поверь — усмехнулся он. Ты раз двадцать весился ко мне на шею, и это за один только день. Ты сам праздник мне, я снова почувствовал себя живым. И еще мы оживили сердца других. Завтра погляди в их глаза: Они будут светиться, мы подарили им самый ценный подарок: Надежду.

Отец ушел на ночную смену, и мальчик хотел помечтать. Настроение было отличным, он скинул одеяло.

Перед его глазами лежал хрустальный шарик, а в нем на казавшиеся живыми и покачивающимися елями падал снег. Играла тихая музыка, и мальчик смотрел восхищенно и повторял: «Мы подарили надежду, мы подарили надежду…»

— Я не знала… Твой отец? Он… Прости что так получилось.

Но Неизвестный лишь улыбнулся воспоминаниям, и отдавшись минутному порыву обнял ее прижав крепко крепко. Потом, видимо смутившись, отстранился и стал напевать под нос незнакомую песню.

Он выглядел счастливым:

— Мы уходим.

— Я знаю.

— И все?

— И все. Вы правы, точнее ты прав, лучше быстрей уйти. Чем дольше мы задержимся, тем сильнее я буду жалеть о своем выборе.

— Ты согласилась? Или этого хотела твоя мать?

— Разве теперь имеет какое — либо значение?

— Для меня — да. Но и эту тему мы оставим на потом.

Море встретило их пенистыми волнами, обволакивающими каменистый берег. Поодаль караулил Рыболов — невысокий, похожий на плавник с носа катер, а у берега с сигнальной лампой около высоченного столба, скрученного буквой Г, на камне присел старик-Мор в дождевике:

— Не затягивайте с купанием. У моря снова весеннее обострение — без мужика негодует, как хлещет!

Амалия прикрыла пальцами рот.

— Чего ты, девица! Беда коль сухо! А так…

— Давай поторопимся — прервал его Неизвестный.

Мор натянул перекинутую веревку и вздернул светильник.

Приметив «гостей», Рыболов сверкнул прожектором и причалил к берегу, развернувшись широким бортом. «Рискует!» — подумал Неизвестный, но отчитывать его бесполезно.

Они быстро побросали свои пожитки в причаливший катер, и залезли в крытую кабинку. Турбины, привороченные к днищу, выглядывали по бокам. Их запускали парные двигатели, работающие от нагрева элементов в машинном отсеке. Из катера механики парящих кинжалов сотворили гибрид имперского Охотника. Разве что этот Рыболов не умел нырять в воду как последний. Хотя пиратские варианты Рыболова вполне соответствовали названию, и были во многом аналогичны Охотнику.

— Йом, спасибо — поздоровался он с мужчиной. Йом обратил внимание на Амалию.

— Она с нами?

— Подброшу до уютного очага. Оповести остальных, впрочем, как я вижу, ты последний еще не отплыл.

— Приказ мастеров парящих кинжалов.

— А я кто?

— Я участвую в… — медлил Йом. Неизвестный понял, что он не желал бы распространяться о их деятельности при Амалии.

— Присоединяйся к нам, как освободишься.

Йом пожал ему руку и неожиданно для всех вынул из кармана плаща статуэтку.

— Это тебе.

Амалия с краской на щеках приняла подарок. Вырезанная из дерева пирамидка, вращающаяся на оси.

— Не знал, куда девать ее — вот и пригодилась.

Девушка сбивчиво пробормотала «спасибо», и захотела сбежать. «У него глаза как море!»

— Гийом и Тень шли порознь? — спросил Неизвестный.

— Любовные повести — не моя стихия. Фернир уже там. Обследует таверны и прихожие дома на удобство.

— Тогда бывай.

— Мы отплываем не одни? — спросила Амалия, когда Йом объяснив Неизвестному как управлять судном, поспешил за исполнением поручения братства.

— С ними хоть земли сворачивать. Забирайся поудобнее. Как заведу мотор, может тряхнуть.

— Мы на нем совершим дальнее плавание? Как первооткрыватели?

— Надеюсь, что нам повезет больше — угрюмо сказал Неизвестный.

— Но ведь они обязательно должны были вернутся домой, раз открыли что — то новое, и об этом узнали другие.

— Они и вернулись, но притащили с собой пауков, змей, тараканов, и других тропических жуков с окостенелых барьерных рифов.

— Рифы? Это которые состоят из останков морских жителей?

— И из останков гигантских китов. Странно, что они под конец своей жизни плыли к ним. Из костей и отложений там сформировались настоящие плодородные земли, за исключением пары неприятных моментов.

— Они были непригодны для жизни?

— Скорее непригодны для человеческой жизни в современном понимании, если можно сейчас так выразиться, этого слова. Аборигенам дискомфорта местная фауна не доставляла.

— А как называются эти рифы? Я никогда не слышала о них.

— Какой смысл в том, что я тебе скажу? Назвать можно как угодно, и их и назвали, как угодно. Охотничьи угодья.

— Это лесостепь?

— Нет это так назвали рифы, хотя там отродясь никто кроме аборигенов не охотился, да и они, походу, питались в основном морскими дарами.

— Бред.

Она почувствовала его раздражение, но в чем причина?

— Я читал интересную историю, может она и не покажется тебе интересной — сменил тему Неизвестный.

— Вы уходите от ответов.

— Будешь слушать? Она небольшая, а заняться нам пока нечем, течение еще не разыгралось, и плыть полагаясь на хлипкий мотор неразумно.

— Тогда я вся в внимании.

— Ты знаешь о протекторах?

— Это те, которые защищают слабых и поддерживают сильных?

— Они самые. Я нашел порванную записку одного из них. Вероятно, он сейчас жив.

— Можно услышать?

— Конечно, на, читай.

— Нет, нет! Вы обещали рассказать.

— Начнем?

— Там его диалог с женой, он говорит о том, что не хочет занимать пост защитника.

— А дальше?

— В смысле дальше?

— Вы обещали историю.

— Будет история.

Вот письмо, в нем говориться следующее:

«Моя дорогая Жослин, я так сожалею о своем долгом отсутствии, но вынуждают дела. Каждый день с рассвета до заката мы патрулируем полузаброшенные острова в поисках выживших. Их немало, но состояние людей оставляет желать лучшего. Многочисленные хвори забирают с собой народ, а врачи неспособны с ними совладать.

От великой империи остается только пепел и одно слово. Знаю, что если это письмо попадет не в те руки — мне конец. Орден Скрижиатели объявит меня отступником, и мне грозит ужасная смерть в Консинвеле на арене, лишенным прав, или трещина под библиотекой Скрижиатели, куда сбрасывают мертвецов, но я доверяю своему посыльному, он отправлял тебе письма на протяжении десяти лет, и ни разу не подвел меня.

Я хочу быстрее вернуться домой, но нет отбоя от нуждающихся. Когда я вступал в двери ордена протекторов, я не думал, что хочу им быть. И сейчас тоже понимаю, что не хочу, но убегать поздно. Мои руки скованы обязательствами и вечной клятвой, я стал слугой ордена, и по всей видимости буду им до скончания дней.

Мой брат куда более способный чем я. Я никогда не просил, чтобы эта чаша досталась мне, и именно поэтому она попала в мои руки. Я решился: на днях я покину орден, уйду тайно, и залягу на дно на пару лет, а потом вернусь, ты только дождись меня».

(Дальше текст не разборчив).

— Он явно не успел дописать последних строк, и тут я нашел другое письмо:

Меня предали, предали. Все обманули меня, я пытался бежать, и смог. Сейчас я прячусь в канаве рядом со стоком из старых очистных сооружений. Они еще не включились после ночной смены. Здесь тихо и холодно, я не понимаю, как тут оказался.

— Что здесь хорошего? — непонимающе посмотрела Амалия на Неизвестного.

— А то что дальше. Он жив, я поискал документы в той библиотеке, из которой Альфредо еще много лет назад утащил бумаги, и нашел это:

«Дом для душевнобольных № 41, пациент Энотиан. Диагноз: видит демонов и непонятые символы. Говорит, что он Бог-Символ, пытался нанести себе увечья дабы доказать психиатрам бессмертие. Лечение не показательно. Необходимы меры строгой изоляции».

— Он жив, и обладает важной информацией, иначе так скрупулёзно искать беглого протектора никто бы не стал. Значит он будет нам полезен.

— Бог-символ? Кто это еще такой?

— Похоже на мифологию о сотворении мира, большего мне не известно.

— Можно карту?

Неизвестный подложил под вещевой мешок карту, медленно растянул края, и отошел в сторону, закрыв за собой дверь в кабинку, и включив желтоватую лампу.

— Мы не истратим запас энергии?

— Эта лампочка ест мало, что ты хотела показать?

— Лечебница — она ведь находится за пол мира от нас. Мы туда и за год не доберемся.

Неизвестный нахмурил брови.

— Я этого не учел… Даже не подумал проверить ее местонахождение.

Лицо слегка потемнело. Он снова взял конверт и проверил.

— Его распечатывали не один раз, значит могли и подменить содержимое. Глупо я повелся на находку, это может быть банальная ловушка, но проверить стоит.

— Но ведь если подумать, то Скрижиатель не имеет права убивать протекторов, он может быть жив. Я нашла как — то раз старый сборник законов, там так и говорилось.

— Тебе известна эта лечебница? — спросил ее Неизвестный. Ты уверена, что она столь далеко?

— Дом Милосердия — туда пытались забрать мою мать, когда она родила меня. Мой папа, ее муж, не вернулся домой. Он умер от неправильного лечения язв. Сестра торопилась на обед и всунула папе попавшуюся ей колбу. Мама так говорила — он принял лекарство, и направился домой. Сама я не помню его, мама набросилась на Сестру, когда та проходила вечером по площади. Ей сказали, что он — мой отец, представляет памятный отпечаток в истории! Они назвали человека памятным отпечатком! — смахнула слезинку Амалия.

Вечер нисходил к острову. Крылатые тела чаек пронеслись по заштрихованному серой небу.

— Она просидела в ней шесть месяцев. Тогда мне было четыре.

Неизвестный отвернулся от окна, лицо разом сделалось усталым.

— Однажды я покинул отчима, и больше его не увидел, и так же случится с тобой.

— Но ведь мы идем вместе?

— Это пока. Наступит момент, когда дороги наши разойдутся. Я не смогу слишком долго оставаться на одном месте, я дал клятву.

Неизвестный напрягся. Его тяготило обещание.

— Разве клятвы имеют силу? Сейчас другие времена, совсем другие — попыталась она его расслабить.

— Но люди одни.

Он удрученно пустил глаза к Острову Цепей на карте. — Суровая жертва.

— О чем ты?

— Просто влезло в голову. Спать пора, потребуется много сил, чтобы преодолеть барьер, отделяющий от других островов.

— Какой барьер?

— Психический, волевой, физический — ты и не заметишь, а мне придется туго.

— Почему именно тебе? — сказала Амалия, делая попытку переключится от вспыхнувшем под самым носом воспоминании об объятьях матери на Неизвестного.

— Он притягивает это клеймо, вышитое на моем лице.

— Иные пути еще есть? Он единственный, да? — сопереживающе сказала Амалия. Ты мог бы удалить клеймо?

— К сожалению. Но я справлюсь, мне не впервой — сказал он усмехнувшись, и лицо начало снова заливаться румянцем. А клеймо… Оно словно чернила, впитывающиеся в махровый свитер, удалишь слой — они останутся.

— У вас всегда так сильно меняется цвет кожи, когда вы волнуетесь?

— Я… Я даже не знаю. Не считая пары раз, никогда не смотрел на себя.

— А как тогда стриглись, умывались?

— Я могу все это выполнять и с закрытыми глазами, поэтому и не утруждаю себя подобными мыслями.

Неизвестный вытащил проржавевший ящик в трех футах от пола, и начал выкладывать из него вещи. Там лежали сшитые гладкими стежками куртки и самодельные сапоги.

— Думаю нам хватит, для начала.

Раздался стук, и кварцевые часы над дверью пробили полночь.

— По кроватям.

Амалия застелила себе койку и легла, отвернувшись лицом к стене.

Когда Неизвестный услышал спокойное дыхание, он медленно захватил с собой карту, и тихо вышел за пределы кабинки, прикрыв за собой дверь. Они мало знакомы, а она уже льнет к нему, словно он — ее опора.

Катер медленно покачивался с бока на бок под приливом волн. Две луны: Одна светила с облачного и беззвездного неба, а вторая отражением от воды.

Он развернул карту, и стал рассматривать ее.

На ней часть меток вели в пустоту. Он пометил их для себя.

Там, согласно письму протектора, еще остались люди, на которых по — просту не хватило еды, и поэтому дирижабли не стали добираться до них.

Что касается морских судов… Волны так и бушуют, стоит на приличное расстояние удалиться от окружных островов, и одна за другой они будут способны расколоть даже самый массивный танкер в течение пары минут.

Он заметил гребца на обычной лодке, ее корма рассекала морскую гладь, а поднятый парус вяло висел из — за затянувшегося штиля.

Он вышел у берегового домика, единственного в своем роде, стоящего так близко к воде, и начал вываливать на землю рыбу из сетей.

Не шевелясь, она падала мертвым грузом.

Неизвестный и представить не мог себе вид этой рыбы, так как своим зрением едва углядел поморщившееся от противного запаха лицо рыбака.

— Ну и вонища! — выругался он громко, и только тут он увидел, как у него на поясе висел прицепленный противогаз.

Мужчина все ругался и ругался, а водная поверхность далеко разносила его слова.

Слегка пенящиеся зеленым цветом волны накатывали к нему под ноги, и доставали один из краев дома.

В таком опасном месте никто кроме него не решился возвести себе жилище. Неизвестный пометил островок на карте. «Надо заглянуть туда, как-нибудь».

Он перестал обращать на рыбака внимание, подошел к корме, открыл люк, соединил провода, и запустил мотор.

Катер забурчал, затарахтел и завелся, прогнав воду рванувшимися винтами.

Он медленно поднялся к штурвалу и развернув судно, отправился в путь.

Под его рукой лежала карта мира, на ней десятки помеченных островов.

Вот Остров Цепей, к которому они направляются, за ним, севернее Остров Скал, еще выше — Остров Закрытых ворот — затопленный обледенелый замок, за ним, в легкой отдаленности могли виднеться заброшенные ушедшие на дно Острова Слез.

Почему слез? Они имели форму вытянутых капелек.

Дороги от Острова Скал, Цепей, и острова Порядка Хаоса — Логова Скрижиатели, вели к Темплстеру.

О Рассветной коллегии скрижиателей Неизвестный слышал лишь мельком, сознание слабо отозвалось на запрос вспомнить, о чем оно, и он бросил эту затею.

Где — то на Северо — Востоке, за Штормовым заливом стоял форпост надежды — Последний Предел.

Неизвестный хотел бы на него поглядеть, и обязательно сделает это, если появится возможность.

Ближе к восточному краю мирового океана находился Рокмейнселл — крупнейший город Севергарда и личный дворец императора, с выбитыми проходами в самой скале.

До него на пароме месяцы пути, а паромы сейчас не ходят, дирижабли — и то редкость, бушующие ветры кладут их один за другим.

Более доступным местом, которое он и считал своей конечной целью была столица империи — Остермол.

Но и туда путь преграждали Водоворот Алчный и заледеневшая волна, возвышающаяся на сотню метров выше уровня мирового океана.

Что самое удивительное, так это то, что воды вокруг волны не обратились в лед, и вечно стоящее солнце, которое можно было четко разглядеть только рядом с этой волной, ни капли не подтачивало ее силы, и она мирно возвышалась уже два десятка лет. Застывая гребнем, готовым обрушиться на западные земли, они, как заколдованная змея в трансе, колыхалась, скидывая мелкие капли в океан.

Ходили слухи, что место этой стены — это стык двух противоборствующих сил — Запада, который до катаклизма выступал против личных целей, и Востока, который все — таки это сделал. Но сама мысль об этом казалась бредовой.

Больше никаких обозначений его рисованная от руки карта не содержала.

Он хотел познакомиться с более детальной, ведь только на бумаге все так просто, в жизни ему еще стоит преодолеть не одну сотню километров, на своих двоих или любыми другими подручными средствами.

— Все не так просто, все не так просто — он немного сожалел, что когда — то согласился на эту затею. Но он так — же и знал свой характер: Пока для него покой недосягаем, но он надеялся, что это пройдет. Со временем.

Неизвестный подозревал, что все его воспоминания об отце были порождены каким — то детским, наивным суеверием в возможность его воскрешения. Он часто думал о нем, и от осознания этого ему становилось еще больней. Воспоминания кровоточили как ранки.

Альфредо сказал, что стоило захоронить в отдаленном уголке своей маленькой вселенной все причиняющие боль воспоминания и настроиться приятие хорошего, радуясь мгновению.

Но он не мог… Предавать прошлое забвению — Неизвестный считал это признаком черствости.

Он достал чашку, налил в нее чай из термоса, и под размеренный гул работающих под водой моторов, пил его маленькими глотками, смакуя. Как бы не угодить в водовороты…

Он вспомнил о том, что у него есть радио. Но сколько раз он его не включал — не слышалось с приемника хороших вестей.

Долго раздумывал: стоит ли рискнуть снова, чтобы услышать очередную историю чужой боли, и злобный смех за кулисами.

Передачи, где каждое утро приходит один и тот — же любитель развлечься, публично оповещает о своем прибытии, и начинает следственный досмотр.

Нет, он не хотел, но уже было поздно.

Рука нашарила под скамейкой маленький металлический кирпичик с антенной, и он потянул на себя регулятор громкости.

В эфире слышалось только шипение подобное голосу змеи, но его оно не пугало.

Он встал, подошел к штурвалу, и медленно под размеренное шипение с полуприкрытыми глазами под лунным небом направлял свое маленькое суденышко вперед, как выразилась Амалия: мореплаватель и первооткрыватель.

Кем легко стать в брошенном богами мире.