Руины, смешанные с обветшалыми домами. Небо «в цепях», вонь и грязь, крики, едва различимые под гулом системы водоснабжения соответствовали названию острова. Между остатками стен вылезали куски камня, наточенного водой и готового развалиться от одного лишь ветерка.

Бывшие подобия улиц извивались между трещинами в сетчатом асфальте, если крестовую сетку можно было назвать асфальтом. Там, где решетка цела — можно не пользоваться фонариком, но в местах поломки, устраненной на скорую руку — тьма тьмущая. Улицы преимущественно освещались от слепящих вывесок бесчисленных таверн, нежели дневного света. Неизвестный не удивился: «Где еще коротать время за решеткой?».

С опущенной головой ходили люди, то ли от тяжких мыслей, то ли чтобы отслаивавшаяся с обуви грязь не попадала в глаза. Они тащили свои вещи в тележках и сумках. Неизвестный не зря прикупил зонт, вот и воспользовался.

Мест на всех не хватало, поэтому они жили на улицах в трущобах и подобиях болот — это там, где в результате движения подземных загаженных вод происходили прорывы стен, и образовывались земляные провалы, быстро накрывшиеся скоплениями грязи на не обслуживаемых частях стен.

Люди строили на болотах дома из гнилых досок последних доживающих свое деревьев.

Здесь Неизвестный и Амалия впервые увидели в живую могучие ветвистые столбы. Они были изъедены язвами, как и люди, живущие вокруг них. Деревья покрывались струпьями, и люди проходили мимо с такими — же струпьями на лицах. Они с молчаливым стоном падали под непосильной для слабых стволов тяжестью, и люди падали подобно им.

На болотах росли какие — то травянистые растения, едва ли съедобные, но люди набрасывались на них словно звери, готовые убить за кусочек, за листик.

Раз в день выходил вооруженный наряд стражей, и они раздавали из мешков какое — то жуткое месиво, излучавшее зловонный запах, но люди кидались к ногам, и просили еще. Судя по физиономиям, сами стражи, не считая некоторых офицеров, питались не лучше.

В одно время они утешали людей, не говоря о подходящих к исходу запасах и о том, что дирижабли и корабли давно бросили этот остров, и он скорее всего стерт движением ластика с карты империи, но вскоре им это надоело.

Слушать постоянное нытье и жалобы на судьбу, когда ты и сам не в лучшем положении угнетает, поэтому они, имея власть и силу в виде оружия в руках, начали снимать напряжение отыгрываясь на других.

Ничего удивительного не происходило, все обыденные действия — это череда идущих событий, неизменных, как сам остров.

Неизвестный подумал, что это явно не то, на что рассчитывал орден. Как и Амалия: «Тут ужасно». «Мягко сказано». «Союз с Цепями провалился, не успев и родиться на бумаге». Он уже предвкушал, как прогреет комнату «драгоценными» свитками и соглашениями. На большее они вряд ли тут пригодятся. Осталось полюбоваться на Остров Скал. Возможно, там ситуация обстоит иначе, и они найдут желаемый ордену контракт, который облегчит существование окольных островов.

Они шли вместе с тесно двигающейся толпой, успешно миновав вход прямо перед носом стражи. Плащ теней мастеров обладал полезным свойством, обозначаемым орденом, как рассеивание внимания. Говорят, его «добыли» у некоего Вестника, прежде, чем тот погиб. Альфредо «срезал» метку, и она «прижилась» в ткани шести плащей. «Работает, конечно, через раз, но иного после трансплантации ожидать не приходится» — говорил он с улыбкой. Сия операция не влияла на «меченых», поэтому как глазоотводы использовались плащи крайне редко.

От местного святилища протекторов остался обрушенный купол и серебряные двери с большими замкоподобными печатями, нанесенными расплавленным металлом, и изображавшими не изогнутый щит, как обычно было принято у них, а прямые словно стрелы стены города.

Ближе к башне — маяку учащались встречающиеся на стенах крытые переходы из бледно — красного камня, переоборудованные казармы без крыш и втискивающиеся меж них дома.

Все окна, из которых едва виднелось что — то белое выходили на переулки и единственное свободное место: бывшую посадочную площадку для дирижаблей, ныне переоснащенную под искусственный цветочный сад. Здесь же «разрывалась» сетка над головой.

Цветы были вялыми и в них едва теплилась жизнь.

Низко склонив головы красные, синие, зеленые, мрачные, как и мимо проходившие люди — казалось, что они не имеют на нее права, а только показывают мелочность любых стараний.

Но как ни странно, даже в нынешнем своем виде, они умудрялись чудесным образом радовать глаз.

И когда под искусственными фонарями багровели прилегающие к «саду» крыши, создавалось ощущение его оживления, былой жизни, цветущих клумб и солнечного света.

Амалия восторженно смотрела на цветы, вместе с ней останавливались прохожие и любовались. И несчастье имело пределы на Острове Цепей. Лестничная клетка и спуск на «этаж» ниже.

Они приближались к островному рынку. Неизвестный вновь раскрыл зонт. Рынок скорее напоминал цирк. Каждый отдел состоял из широкой разноцветной палатки, заходя в которую можно посмотреть ее ассортимент. Зазывалы в зеленых комбинезонах то и прикрикивали, подманивая к тентам, или единичным «шатрам» из раскинутой по столбам ткани. Людские ручьи разделились, обтекая палатки, но общая масса двигалась к пищевому кварталу. Ноздри содрогнулись под запахом горелого мяса и паленой травы. Вдоль стен, в проделанных окошках торговали Мореем — местным никотином, оказывающим также снотворный эффект. У Амалии закружилась голова от его терпкого и настойчивого «удара». Она стукнулась об прилавок, обрушив тазики, набитые овощами. Неизвестный сразу отреагировал и пресек попытку торговца и пары «молодчиков» «наказать» девушку, уложив их на землю. Примечательно то, что обыватели просто проследили за происшествием и продолжили свои дела.

— Ты как? — спросил Неизвестный у Амалии.

— Хочу есть, но, кажется, меня сейчас стошнит.

— Потерпи, — погладил он ее по голове. — Немножко осталось.

Эта неловкая ласка успокоила ее, и придала некую уверенность. Он взял Амалию за руку и потянул меж смыкающихся торговых рядов. Всюду что-то булькало, варилось, выплескивалось. Торговцы в поношенных дождевиках и обмотанные тряпками толкали под нос покупателям черпаки с «отменным варевом» — как выразился забредший на рынок протектор. Неизвестный молниеносно включил «маскировку», привлекая Амалию под плащ, но в этом не было нужды. Распоротые зеленые одежды, клочьями свисавший плащ, перебинтованные руки, окровавленная лысина и помутневший взор. Дополнял облик ржавый меч, висящий на бинтах, приделанных к рукояти.

— Его нехило потрепало — прошептал Неизвестный. Ему даже стало жаль бедолагу, как бы негативно не относился его орден и «островитяне» Безымянного к защитникам. Едва Неизвестный заговорил, протектор сразу впялился в него. Но, ухмыльнувшись сквозь густую растительность на лице, «заказал» миску похлебки, «и чтобы покрепче». Старики протискивали тележки, расталкивая покупателей. Так они кормились, получая право на капустный лист или тушеную траву за каждую доставленную телегу. То и дело кто-то падал от бессилия или злобы.

Но самым диким Неизвестному показалась травля. Напротив, мясной лавки, где жарилось невесть откуда взявшееся мясо, стояли закованные в цепи голодные исхудалые люди. Как на собаках на них были надеты ошейники, на которых стояли номера. Неизвестный невольно подошел к ним. Он с тревогой отметил, что протектор также «заинтересовался» наметившейся сделкой. Затерявшись в сборище людей, они внезапно столкнулись, и как выяснилось, не случайно:

— Остерегись, наемник. В этом городе множество ловушек, и все они от людей.

— Чем обязан вашему присутствию? — прошептал Неизвестный, но протектор проигнорировал его вопрос:

— И девчонку прибереги. Молодых на Цепях нередко утаскивают в подвалы.

Неизвестный не рисковал приблизиться к говорившим, дабы не вызывать подозрений. Протектор предусмотрительно отдалился к перекрестку, чтобы сбежать при возникновении непредвиденных обстоятельств. Люди только и делали, что шушукались, обсуждая цены, однако острый слух позволил Неизвестному уловить диалог торговцев в центре. Выяснилось, что монополией на торговлю рабами обладала купцовая гильдия, а нелегально — и островные лорды без посредников. Работорговля велась по всему океану, преимущественно через Пресное Море, омывавшее Утренние Острова и Сухое Море. Пограничные острова страдали от войн и разорительных набегов, росла потребность в удовлетворении бытовых нужд придворных вельмож. Плантации простаивали без дела, поскольку в результате набегов рабов перегоняли с острова на остров на самодельных платформах, тонущих от малейших волн, враждующие кланы на Утренних Островах устраивали погромы, после чего скрывались в горной местности, где городской страже их не достать. А на севере лорды Севергарда в тишухку воевали за земли.

Обсуждали и качество рабов. Представитель лорда Медварда был весьма обеспокоен процентом брака в предыдущей партии. «Так не годится!» — Сказал он. «Один придурок умудрился сдохнуть, едва мы спустили трап! А он был обещан на праздник земли! Кровь мертвых туда не годится! Не годится!» — он пригрозил кулаком замахиваясь на работорговцев, а те послушно кланялись, соблюдая этикет.

Побуйствует — и все равно купит. Аналогов то нет. Так, побледневшая Амалия взглянула ужасу в глаза. «Они обсуждают жертвоприношения этих несчастных?!». Неизвестный закрыл ей глаза: «Не шуми».

«Медвард закупает крупными партиями». «Поговаривают о зарождающемся восстании, которое он намеривается подавить». «Выгодная торговля с достопочтенным господином». «Его язык смердит как моя задница» — посторонний голос. «Господин Медвард сделает вам скидку, если вы явитесь ко двору». На том и порешили, оставив у мясных лавок «менее щедрых» покупателей. Толпа рассосалась.

— Что хотите, светлейший? Купить себе слуг, владыка? — слащаво — угодливый голос и опустившаяся рука, нежно коснувшаяся запястья Неизвестного, заставила его оторопеть. — Сегодня мы предоставляем скидки и приятные условия.

Неизвестный нахмурился, ощущая жар. Метка работала.

— Вероятно, вас интересуют женщины — жеманно говорил торговец. — эй вы! — он прикрикнул на носильщиков, завалившихся от усталости в телегу, — тащите бабу! Наемники приволокли девушку, с подозрением относясь к Неизвестному. Походу, метка действовала только на одного человека. Платье растрепано, при этом — башмаки, кожа натерта маслом, придавая ей оттенок загара, заметно, как ей недавно зачесали засаленные волосы. Неизвестный глянул на лицо. Близняшка Амалии. Когда наемники отпустили девушку, та рухнула на колени, что привело торговца в ярость, но он быстро умерил пыл, сообразив, что злоба ни к месту. Он подошел к ней, обхватывая мясистой ручищей подбородок. Пара слуг немедленно преподнесла ларец. Торговец открыл склянку и попудрил ей носик: «Как новенькая!» — он улыбаясь представил ее Неизвестному. А у Амалии возникло страстное желание, чтоб тот расквасил ему морду. Но Неизвестный лишь сдернул с плеча мешок и потянулся за кошелем.

— Нет, мы не отдадимся этому монстру! Чтобы тонуть в собственной крови лежа на полу, чтобы черепа глядели на нас со стен, а этот мрачный вестник смерти смотрел сверху!

— Заткните его — вяло сказал работорговец, но его остановил другой голос:

— Я знаю кто он! Я был там, в Остермоле! Он проходил с каменным лицом, с безмолвием в глазах по залу, в тот день, когда нас всех — беженцев Острова Слез, схватили на улицах города и выволокли наружу, чтобы отдать под вольный суд свободных жителей. Нас раздели, пинали, а люди смотрели и бесились, говоря, что мы могли принести к ним чуму. Они сами страшнее чумы!

— Заткнуть грязь! — рявкнул работорговец.

— Это известно всем! — третий голос перекричал все остальные.

— Он самый страшный человек из всех! Когда нас зажали, мы с вилами, с палками, кто с чем мог стояли до последнего, чтобы спасти бежавшие наши семьи, а его «защитники» заполняли зал, и он стоял как изваяние. Ждал.

Вот и подошли укротители рабов, но те сорвались с заготовленных заранее цепей, и бросились на укротителей. Чернокожий схватил за горло работорговца, и начал его душить. Развязалась давка.

Сторожевые башни тревожно зажгли огни, на стенах забегали люди, быстро хватая оружие, и спускаясь вниз.

Все они выполняли организованно и буднично.

Для них восстания — привычное дело.

Рабы уже прикончили укротителей, задушили работорговца и подкрались к Неизвестному, окружив его с Амалией плотным кольцом.

— Лучше не стоит — холодно проговорил он, заставив некоторых дрогнуть.

— Ты можешь быть лучшим мечом империи, но со всеми нами тебе не справиться — бесстрастно повернулся невысокий раб с трезубцем в руках.

— У вас мало времени. Нападете — задержитесь и прибежит стража, а это не сыграет вам на руку.

— Я пробью им тебе твое сердце, и ты почувствуешь, что чувствовали мы, когда Когти Вейти впивались в грудь нашим детям.

— Ближе, ко мне — тихо шепнул на ухо Амалии Неизвестный. И когда она практически к нему прижалась они прямо на глазах окруживших их рабов исчезли. «Колдовство!» — ахнули они. «Колдовство!» — сошло с языка раба. Расплакавшись, он бросил трезубец и сел на решетку. «Он слуга князя тьмы!» — с ужасом сказал чернокожий.

Когда свет не попадал на материал плаща теней, то человек вначале отображался как дымка, затем как едва различимые линии профиля, потом как призрак, пока маскировка не спадала. Однако, это происходило достаточно быстро. Как ни старались «кинжалы» замедлить процесс «проявления», им удалось растянуть его на пару минут. Их как раз хватало, чтобы скрыться.

Перед входом в приземистую гостиницу Неизвестный утонченным слухом услышал ругань, затонувшую в стуке прошедшей повозки. Амалия, к счастью, криков не уловила.

— Зайдем сюда.

«Этажом» ниже, чрез сетку Неизвестный заметил схваченных рабов, подпинываемых наемниками. А взгляды, которые его провожали говорили больше тысячи слов.

Гостиница была слишком полна — решил он. Налево — лестница с пьяницами, направо — зал с посетителями. Медленно подойдя к стойке, зашел за нее, оставив Амалию одну.

Едва неизвестный скрылся из виду, как на нее навалилась отдаваемая потом и спиртом волосатая «морда». «Кого-то ждешь киска?» Амалия хотела крикнуть. «Только мявкни», — прорычал он, и растянулся на полу. Кто-то «опрокинул» ему на затылок бокал.

Амалия спешно вышла из гостиницы, и натолкнулась на горсти нищих детей. Она оглядела содержимое своего рюкзачка, затем снова взглянула на них. Их не впускали в таверны и гостиницы, поэтому бездомные детишки вынуждены были ночевать под открытым небом на сырых сетках. Несуразные, пропитанные вонью, окутывающей нижние этажи, днем они выкарабкивались наверх, откуда их гнали в ночь. Изрезанные ладошки, сложенные лепестком просили милостыню, бросая отчаянный взор на мимохожих, но нередко их взгляд не тормозил, а, наоборот, прибавлял тем шагу, чтобы побыстрее выпустить из головы облики маленьких и голодных теней.

Глаза ее затуманились от слез. «Найдут ли они прибежище в этом диком мире?» — подумала она, и решила сказать об этом Неизвестному. Он что-нибудь да придумает.

То, что она расценила как излишки, перекочевало из мигом полегчавшего рюкзачка в страждущие руки детей. После ей довелось убедиться, что «щедрость» стоит немало, однако голодные худющие тельца не шли ни в какое сравнение с предстоящей однодневной голодовкой. Она обязала себя кормить их каждый день. Вот, присаживается на ступеньку под забитым окном, и они уже облепили ее чумазыми ладошками, а она легонько смеялась с блестящими от «влаги» глазами.

Немногим позже вернулся Неизвестный. Амалия распрощалась с детьми, сказав, что «обязательно придет к ним снова», и он завел ее обратно.

Перешагнув через сидящих у лестницы полупьяных оборванцев они поднялись на четвертый этаж. «Иногда надо уметь красиво говорить и быть обаятельным», — сказал он довольным голосом, но Амалия заметила, как лицо его покрыло омерзение.

На этаже по обе стороны двери с прорезями, куда вкладывалась одноразовая карточка. Неизвестный опустил туда желтую картонку и над порогом на миг зажегся таймер. Присутствовала и обыкновенная ручка с замком.

Дверь медленно уехала в сторону, и он пустил девушку вперед. Пальцем на ощупь нащупал выключатель. У потолка загорелись лампы в форме свеч. Пол бы устлан металлом с отделкой под белое дерево. Вся мебель из красного дерева, роскошные слегка прозрачные белые шторы и занавесы. И Две застеленных белоснежных пастели. В соседней комнате стоял высокий стол под цвет кедра, два мягких дивана с подушками, а около диванов еще два маленьких столика с вазами, в которых стояли душистые цветы. Настоящие.

— Просто сказка… — только и сказала Амалия. А где они взяли цветы?

— Не знаю, как и хозяйка «гостиницы».

— Ты бывал на Острове Цепей?

— Бывал… Поутру к нам пожалуют мои друзья.

— Из парящих кинжалов?

— Числятся там.

Они легли по кроватям, но сон не шел, медленно подкрадываясь издалека и не желая наступить раньше начала утра.

— Неизвестный? Можно я буду называть тебя Лени?

— Лени?

— Прошу прости меня — виновато сказала Амалия. Однажды ты ушел и два дня не возвращался. Я сидела без дела и. залезла к тебе в вещи, хотела узнать что-то о тебе и нашла книгу. Мне так стыдно, правда.

Она думала, что Неизвестный рассердится, или просто промолчит — что еще хуже.

— Все хорошо, продолжай.

— Такая красивая легенда… Я сидела потом и плакала как дура. Амалия задержала дыхание — тебе смешно?

— Это хорошо, когда ты умеешь чувствовать.

— Как вы сохранили надежду? — Вдруг спросила она. После смерти отца, после того как увидели внешний мир? Мир обреченный… Вы тогда ее потеряли?

— Нет — Неизвестный пристально посмотрел ей в глаза, — Ты ошибаешься, Амалия. Только тогда я ее приобрел.

После долгой паузы он продолжил:

— Я увидел величайшее чудо: счастье. Да, его остается все меньше и меньше, но оно по — прежнему преображает лица людей подобно траве, покрытой утренней росой, и ждущей первых лучей рассвета. Тогда я понял. Не на словах понял, а на самом себе: это только мой мир исчез, а другие еще нет. Они держатся за лепестки засыхающего растения как держится из последних сил альпинист, готовый с минуты на минуту сорваться вниз, и унестись в пропасть. И еще… Мы нужны только себе самим, больше никому! Запомни это. Никому не будет дела до тебя, меня, или наших проблем.

Люди могут пожалеть, поплакаться рядом в обнимку, но каждый раз тебе будет холодно и одиноко в тот момент, когда ты увидишь, что уходя они лишь грустно улыбнутся, пожелают удачи. И внутри будут восхваливать небеса, что все беды, упавшие на твою голову, случились не с ними, а с тобой.

Вслух они тебе такого не скажут, но это единственная правда. Ходит поверье: «У каждого своя правда». Так вот здесь оно, к несчастью, не применимо. Ты будешь глядеть им вслед и рыдать. Видеть их улыбку, восторг. Тебе будет казаться, что они ведут себя кощунственно и эгоцентрично — это не так. Эгоизм будет бушевать только внутри тебя. Один твой мир разрушен, а их мир цел и невредим. И тут самое главное смириться, и заставить себя порадоваться за других. Порой все кажется невозможным, ведь для тебя это конец дороги, обрывающейся в никуда… Но, когда ты поймешь, что безразличие — отличительная черта нашего мира — тогда перестанешь требовать от него невозможного.

— И я для вас тоже чужая?

— Я взял тебя под свою опеку, теперь ты часть меня, моя новая семья. Знаешь, что дальше?

— Что?

— А дальше мой отчим, после подобного рода расспросов, говорил: А теперь закрой глаза, представь небо и спи, улетая на свободу подобно птице. Тоже самое я скажу и тебе: успокойся дитя, я всегда буду рядом, твоим хранителем.

— Я слышу то о неизбежности, то о надежде.

— Чем больше человек живет, тем сильнее устает от жизни, и, обычно, на откровенность он способен лишь в моменты душевного подъема или упадка. Я тоже порой устаю и таким образом высказываю свою усталость. Не слушай меня, слушай себя. Обещаю, ты увидишь и лес, и Последний Предел, и детей.

В жизни есть надежда, и есть любовь, и есть верность, и есть преданность. По большей части — все обозначенное — вопросы веры. Верь — и оно будет.

Неизвестный дотронулся до ее волос, чтобы погладить, но одернул руку. Тусклые лунные пятна усеяли пол и облепили одеяло. Таймер над входной дверью щелкнул, отсчитав сутки. Отфильтрованный воздух вгонялся через подергивающиеся медные шторы. «Давненько они не надевали противогазы» — подумала Амалия. Передохнуть после недельной «трепки» и «морского воздуха», отдающего ржавчиной, гнилью и выцветшей водой. Легкие насыщались чем-то чистым, по запаху — как хлорка, а веки тяжелели, накатываясь на глаза. «Какой тихий город» — подумала она. «Будто и необитаемый вовсе».

Амалия долго не могла заснуть, но в этот раз не от страха и одиночества. Теперь она не одна. Она не могла заснуть от непомерной благодарности, чувства привязанности к столь далекому, и одновременно ставшему самым близким на всем белом свете человеку. «Мама ты была права. Он — маленький лучик надежды. Для меня, для всех нас».

Неизвестный не спал. Он думал о ней. Ему довелось быть свидетелем жертвенности и ее последствий. Он вспомнил о своей подруге на Безымянном, до Тени. «Она отдаст последний кусок нищему, подарит своего плюшевого мишку ребенку, отдаст сердце бездушному, и может быть будет жить. А если нет? Что тогда?» — Неизвестному стало страшно за Амалию. Она будет помогать всем на своем жизненном пути.

Ей нельзя было являться в здешнем мире. Она родилась на тысячу лет раньше, чем ей стоило бы родиться. Чистая душа, не знающая и желавшая знать боли, страданий и насилия, несущая один лишь свет. Обычный ребенок, который еще не видел ужасов мира, которому мать помогла сохранить свой прообраз, дабы хоть на пару лет оградить девичье сознание от грубой и жестокой реальности. В тот день… Она лишь оттягивала момент, но это единственный подарок, который мать могла преподнести дочери — свою улыбку и воспоминание о жизни.

И от этого Неизвестному становилось больно. Он не приметил за ней прозорливости или должной меры ненависти и хладнокровия, необходимых в Севергарде как воздух. Потому он решил для себя, что ничья «грязная» рука не прикоснётся к ней. Никакой демон в облике человека не достигнет ее волос, не коснётся кожи.

Он задремал, а мозг рисовал красивую картину, как потом они вместе встанут на берега Последнего Предела, в начале нового света.

Во сне он видел отблески факелов в глазах, и ему казалось, что кого — то невероятно знакомого вели на сожжение. Люди кричали, что хотят отчистить душу неверного, но Неизвестный в ужасе проснулся.

Ему никогда не было так страшно, он весь истекал кровью? Нет, это пот. Его бил озноб. Поднял руку: лоб горел, сердце стучало в груди, он задыхаясь упал с кровати и стянул за собой одеяло. Немного придя в себя, он прислонил разгоряченную голову к заледенелому стеклу. С другой стороны окна люди зажигали свечи, ставили светильники, и верили, что таким образом смогут сохранить огонь и тепло внутри дома. И внутри себя.

Все эти ритуалы казались бы смешной причудой, будь это в былые времена, но сейчас, глядя на серьезные лица, с которыми взрослые люди смотрели на «свой огонь», становилось ясно — для них самое важное хранится в нем. Ведь тошные беспросветные вечера всегда угнетают, и нет предела угнетению, с которым постоянно стоит бороться.

В этот раз он ничего не видел, и на утро уже не вспомнил.

Настойчивый стук в дверь согнал с Неизвестного сон, и пока Амалия еще ворочалась в кровати, он уже соскочил, быстро накинул плащ и открыл дверь уводя ее в сторону и оставаясь вне зоны видимости гостя.

Человек растерявшись зашел в комнату, и тут Неизвестный резко задвинув дверь, приставил к горлу нож.

— Стой! — едва он успел сказать.

— Кто тебя послал? Я просил не тревожить нас сегодня.

— Спокойно, спокойно…

— Ты ответишь на вопрос?

— Мы из подполья и узнали об вашем прибытии. Один из ваших людей, Йом, сказал, что вы из мастеров ордена парящих кинжалов. Меня зовут Оливер, и нам бы пригодилась ваша помощь, как и свобода — моей шее.

— Как я узнаю можно ли вам верить, и что это не обычная уловка выманить меня? Что вы не один из просветителей или протекторов?

Неизвестный отнял нож, дверь в спальню была закрыта, значит посетитель не заметил Амалию.

— Хватит одной причины. Оливер развернувшись начал снимать с себя одежду. Вся его спина составляла сгусток спаленной кожи. Клеймо наносили безжалостно и хладнокровно.

— Скрижаль?

— Она самая, но что вы знаете об Рассветной Скрижали? Это чудовищная машина подавления, бесконтрольная и разросшиеся как язва, лечение против которой запоздало. Ходят слухи, что сам император утратил над ней власть, и что она будет выполнять его поручения пока ей это выгодно. Весь процесс характеризуется полным своевластием.

Неизвестный знал, что обвиняемый на процессе бесправен. Проводник к «Пути Рассвета» игнорирует его и для отыскания истины не останавливается перед самыми крутыми мерами. Это безжизненное устройство. Хотя сами Проводники утверждают, что он приводится в действие только по словам закона. Проводники имеют в одном лице обвинителя, судью и защитника. Если ты каким — то образом попал на их суд, или метался под рукой, то шансы, что вернешься домой не выше, чем у мухи перелететь через океан.

Пытки всегда заканчивались смертью. Даже если обвиняемого отпускали на волю, то он чаще всего в скором времени умирал от невыносимой боли и внутренних повреждений. А если выживал и бежал из островной империи на окраины, то совет скрижали собирал розыскную комиссию, и устраивал гонение по следу. Все доказательства имели определенный вес, и самым эффективным было признание, но под пытками согласишься на что угодно…

— А протекторы?

— Протекторы сторожат императора как верные собачки, я сочувствую им. Слегка.

Неизвестный скрыл острие ножа.

— Уходи как вошел.

— Жду вас в трапезной у гостиницы.

«Как вы его разговорили?» — спросила Амалия после, когда Неизвестный проследил за тем, куда пошел Оливер. «Метка. Когда меня клеймили, я ощутил, что могу влиять на даваемые мне ответы и как-то выуживать информацию. Так было и прежде, за это меня побаивались… Схожу проведать этого Оливера… Ты пока переоденься».

Минуя квартал, Неизвестный нашел искомую вывеску. «У гостиницы — надо же» — подумал он. Здешние обитатели не отличались дружелюбием. Его выталкивали из очереди, пока он не протиснулся в земляной погреб, откуда подпольные лавочники сплавляли вино и водку. «Интересно, а где стража?»

Вооружившись Плащом Теней, он пересек по подвалу улицу, зайдя в трапезную с тыла. Удачно — не сглазили. Покрой плаща задубел. Остаточная маскировка сползала. Понадобится немало погреться на свету, чтобы он вновь заработал.

Разместившись за столиком Оливер гаркнул что — то и толстая повариха суетливо поднесла два подноса. Неизвестный еще раз отметил плюс отвода глаз у плаща — тебя замечают ровно тогда, когда это необходимо.

— Хороша сегодня еда, горяченькая.

Неизвестный сел напротив него с подозрением принюхиваясь к похлебке.

— Никакого мяса — высказал жалобно Оливер. Ты! — окрикнул он повариху. — На тебе одно сало, а не можешь отрезать нам кусочек. На его веское замечание она не отреагировала совсем. — Считает меня дураком и пьяницей, вот такие дела. — Ты ешь, ешь — переключился он на Неизвестного. Когда еще раз представится подобный случай? — он вынул из мешочка красную повязку и толкнул ее к Неизвестному. — Так ты узнаешь нас.

— Где Йом? — Неизвестный ощутил, как «закипает» лоб, пот заскользил по шее и в ворот. Выяснилось, что метка может не хило болеть, когда она применялась.

— Подкрепись, сперва — сказал Оливер и прикусивши губу, договорил— он сказал, что найдет по следам.

Сила метки ему явно не понравилась. Оливер принялся за варево, морщась от жгучей похлебки. Когда он отошел от головокружения, к нему вернулась легкость в общении.

— Ты, буду говорить с тобой на ты. Ты прибыл один?

— Да.

— Прекрасно! Ведь сейчас в твой номер направляется стража для обыска. Надеюсь, у тебя все вещи при себе.

Неизвестный едва слышал его. Смахнув приближающуюся к плечу руку он рванулся на улицу резко захлопнув дверь. Оливер самодовольно развалился на стуле, закинув ноги на стол: «Вот она! Выдержка! Хорошо сыграла старуха! И на том польза». Женщина недоуменно воззрилась на Оливера, вызвав полуулыбку.

Неизвестный пробежал по клумбам, растоптав часть цветов и через минуту уже был в месте своей ночевки. С лестницы согнали всех пьяниц, остались только следы сапог и грязи, ведущие выше. Перепрыгивая через ступеньки от с отчаянием торопил непослушное тело.

Двое стражников ковырялись в дверном замке, неподалеку от окна. Коридоры проветривались.

Он успел.

Не долго думая, он окрикнул их: «Доброе утро дурни, не я вам нужен?» — и выпрыгнул в окно. Стражники рванулись за ним попутно доставая ружья.

— Барни спустись-ка вниз, я посторожу здесь, может вернется — сказал его напарник, высовывая голову в окно.

— Пузо свое бережешь? — пробежав к пролетам бросил Барни.

Сдирая ногти о вдавливающиеся под его весом сухие перегородки Неизвестный перелезал по заколоченным балконам. Если его заметят… «Проще было их убить», — провертелось у него в голове.

Пешеходов с улиц завлек человек в красной повязке на лице. Этот голос… «Оливер с товарищами? Он же подставит его!» Плащ Теней кое как «растворял» его фигуру.

Меж тем, повязанный запустил бутылку в выбежавшего стражника и сбросив повязку лихо зашустрил по текучим потокам людей.

Пролезая в окно снимаемого им номера, Неизвестный увидел Амалию, стоявшую под дверью с ножом. Блеклые облака не пропускали свет.

— Если не собираешься убивать лучше не пробовать.

— Вы опять читаете нотации — облегченно сказала она.

— Собери вещи — бесцеремонно ответил он и направился к умывальнику, где открыв бутылку смывал кровь. «Раздобыть бы где спирт и бинты».

— Можно и не так грубо. Я испереживалась.

Неизвестный хотел сказать «прости», но не мог. Пора выдерживать дистанцию. Пока он бежал его легкие сковал приступ удушья. Он чувствовал, что его берет та же самая болезнь, которая, когда — то сломила отчима, которого он считал и будет считать отцом.

Он видел, что смог разжечь в ней искру, подарить надежду, но от этого он чувствовал себя еще фальшивее, чем не существовавший ангел, кой он таким бы назвался явившись в этот мир.

Он вспомнил отца. Вспомнил, когда в судорогах билось его бесконтрольное тело и когда тот выйдя из беспамятства слезливо улыбался. Мальчик не осознавал, что он страдает и прижимался к его груди.

Неизвестный достал за ее спиной пару наполненных целебным бальзамом шприцов и долго смотрел на переливающиеся пузырьки внутри них, пока не почувствовал, что она двинулась к умывальнику, после чего спрятал их на дно мешка, и надеялся, что у него хватит смелости не потратить прикосновения жизни на себя.

Скоро придет боль, и ему придётся симулировать спокойствие, сможет ли он? Ведь это все будет ложью. Он будет лгать ей о том, что все закончится хорошо, обо всем обещанном накануне. О том, чему не суждено воплотиться. Но сам он знал, что конец окажется совсем другим. Ложь… Она всегда попутно гуляет вместе с человеческим языком. Мать защищает ребенка ложью от горькой правды, ложь во спасение… Ложь во благо… «К черту такое благо» — подумалось ему. Неизвестный заметил, что отстранился от своих проблем.

Амалия поглядывала то на дверь, то на него.

В номер постучали.

У его пути нет ни начала ни конца, и единственный подарок, который он может ей подарить — это оставить ее в покое. Со временем она забудет.

Он надеялся, что забудет, так как если нет, то простить себя уже не получится. Амалия отворила дверь.

Ну и назойливые у вас соседи — проговорил Оливер.