Альфредо
«Он не испорчен, невинный, повидавший слишком много. Чей это ребенок?» — рассуждал Альфредо, поднимаясь по тросу наверх одного из крутящихся колец.
Ловко минуя стекла, он с удовольствием отцепил лебедку — практичная штучка, и цепляется за любую сталь магнитом.
Ему надлежит обыскать кучи папок, исследовать персонал восьмого убежища, если о таковом найдутся бумаги, и сверить схожие медицинские карты.
Альфредо не покидала мысль, что парень неспроста затесался на остров.
Вчера он под предлогом проверки здоровья, провел полное, возможное в их условиях обследование мальчика, и сейчас восстанавливал в голове отложенную на полку информацию.
Поднявшись по крутому скату на самый верх, он молниеносно переметнул тело за край перил и сбил охранника с ног, резко развернулся и ударил в сонную артерию ребром ладони.
Прощупал — живой.
«Полчаса у меня есть, не больше».
Металлическая маска скрывала часть лица. Ту часть, где стояло клеймо, нанесенное им очень давно.
В те времена никто еще не подозревал о чудодейственной силе иридиума в ограниченных количествах.
Ему не шибко повезло со способностями.
Посредственность или крайность — вот приговор иридиума, но они компенсировали его недостатки, в связи с чем он превзошёл братьев ордена. Не имея слабых мест, опережал соперников и выходил победителем.
Он прикрыл глаза, и сквозь закрытые веки увидел мир в другом свете, словно датчик, чувствительный к вибрации и отзывающийся на дуновения энергии.
Протекторов в здании не было, и слава на то богам.
Шупомодавляющие плащи протекторов дополнялись фурнитурой из металлических вставок и аппликаций, стимулирующих силу действия «клейма».
Они не носили тяжелой брони, как ликвидаторы.
А справиться даже с обделенным способностями протектором не так уж и просто. Тем более если учесть, что они являются носителями таких же клейм.
Новичков в гильдию протекторов не берут, его вмешательство с применением клейма сразу бы почувствовали.
Значит у него больше тридцати минут.
Подкравшись к стеклу в потолке здания, аккуратно приложил руку. Температура слегка повышена, в этой комнате кто — то есть.
Он чувствовал пар, наслаивающийся от дыхания внутри.
Человек затревожился и бросил взгляд наверх.
Альфредо едва успел подтянуть плащ теней, обретая невидимость, и с замиранием сидел и глядел в глаза стражнику, шепча про себя: «Здесь никого нет, уйди».
Человек оказался на удивление чувствительным к инородным силам, и слишком долго разглядывал края стекла, пытаясь выискать причину беспокойства.
Альфредо смерил взглядом высоту. Часы щелкнули — миновало деление.
Больше терять времени он не мог, поэтому, направив силы в ноги, прыгнул, четким движением в полете прорубил круг в окне клинком, и, падая вниз, подхватил летящее стекло в воздухе. Приземлившись метнул нож из рукава в охранника.
Тот только и успел повернуться боком, собираясь кричать от боли, как Альфредо уже был рядом и могильным голосом шептал на ухо:
— Либо ты не разглядел жертву и порезался, либо ты мертвый охранник.
Быстрое кивание головой вверх и вниз немного успокоило.
Альфредо машинально приложил руку к шее:
Не соврет…
— Прости.
Кровь, не успев вылиться, была остановлена впрыском азота из баллончика под ладонью, а охранник с немым криком и зажатым со спины ртом корчился в судорогах.
«Встанут еще жертвы на моем пути?»
Тело он подвесил в самом темном углу, за полкой книг.
Со стороны выглядело будто он повесился. Благо протекторы не скоро проведают о «диверсии».
Альфредо сожалел о содеянном, что — то случилось с его головой в тот момент.
Эмоции… они нахлынули слишком резко, прогрессировала болезнь, о которой он не распространялся в братстве дабы не подорвать свое влияние.
Она вводила в ярость и безумие.
Аптекарь сказал, что лечение отсрочило конец.
«Сколько лет мне осталось?» — на этот вопрос аптекарь сказал, что природа её не изучена, и что воздействие ослабляется, как ни странно, принятием повышенной дозы иридиума.
У него уже начались проблемы с печенью, и он решил быть спокойным и рассудительным всегда.
Пытался последние три года жить спокойно, не участвовал в играх со смертью, но она неотступно шла след в след.
Доза приносила ужасающую боль, но ярость отходила на второй план.
Подпитка метки иридиумом превращала ее в ночной фонарь, кой он скрывал под маской, а когда свет одолевал и сталь, и щетину, он вырезал плоть, нараставшую обратно.
Так он жил, и проживет, возможно, еще с дюжину лет, если не умрет раньше от облучения, передоза иридиума, или пока не откажет что — то в организме.
Он уже перенес операцию, и ему сказали, что будут следующие припадки, когда он пытаясь подавить необузданный гнев, хватал пузырьки концентрированного иридиума и вливал внутрь.
Завершение коридора, глухая гермодверь.
Снова закрыл глаза и «прощупал» на тепло примыкающий за дверью ход.
Живых там нет.
Он отсоединил от браслета на запястье прибор и вытащил его из рукава. Похожий на круглый счетчик, который крестом пересекали две линейки. Приложил к механическому замку. Отвибрировав, тот зафиксировался на щели. Тогда Альфредо нажал на кнопку в центре, и метнулся к стене.
Прибор издал скрип, и из маленьких отверстий, находящихся по его краям пошел пар. Скрип усилился и так — же быстро прекратился, не успев порезать тонкий слух. Дверь бесшумно приоткрылась.
Вернув «открывашку» на браслет, он закрыл за собой дверь.
«Только детальный осмотр покажет им следы взлома и царапины на замке» — так рекомендовал ему «открывашку» торговец с Фернара.
В огромном зале было светло, и освещение играло на руку Альфредо.
Плащ теней становился невидимым только под ярким солнцем и перекрестным освещением.
«День и площадь — идеальные условия для убийц» — сказал, как — то Корнилион, мастер над связями и секретарь Вольных Островов.
Альфредо прогулочным шагом прошел мимо рядов стражи, тихо напевая музыку, и улыбаясь недоумению на их лицах.
Один даже арбалет вскинул наизготовку и выстрелил на шум, вызвав неодобрение товарищей:
— Недоумок, тут никого нет.
— Слабонервный толстяк.
Охранник и вправду обладал довольно полной фигурой.
Альфредо подождал пока все отвернутся и открыл дверь.
Та успела скрипнуть.
Все взгляды в тот — же момент обратились к ней, но она была закрыта.
— Впрочем, как и все время — сказал один из них.
Вот и архив.
Когда он влез сюда впервые, его изумила продуманность.
Архив делился на сектора, а от пола до потолка стеллажи пронизывали трубы, по которым они перемещались вверх и вниз. Конструкция архива представляла собой шахматную доску в разрезе.
С помощью регуляторов, встроенных в полки сортировалась информация, и соответственно, стеллажи с нужной опускались к полу, хотя передвижение некоторых секторов было ограничено, поэтому чтобы добраться до необходимой записи, к стеллажам прилагались лестницы, а сами они выдерживали вес пятерых взрослых людей.
Здесь имелся компромат на каждого, проживающего до и после катастрофы.
Маскировка спадала в полумраке. Висячие секции загораживали свет ламп.
Пробираясь сквозь кучи пыльных бумаг, он искал ранние экземпляры, не помеченные датами.
Просветители частенько наведывались в архив — заметил он оставленные на стойках подле раскрытых каталогов поросшие плесенью стаканы с вином. Кто — то засек их за пьяным чтением и спугнул, что подтверждалось тщательно затертыми пятнами на полу и разводами на зеркалах. Значит уборщик небольшого роста и к тому же ленив.
Он прихватил тележку, стоящую в углу и начал складывать в нее стопки книг, мимоходом расфасовывая валявшиеся по полкам.
Густой воздух еле проталкивался и оседал в легких. Альфредо отвык от таскания тяжестей. «И кто бы подумал, что сборники памфлетов и статеек столь увесистые?»
Когда он свернул к последующей секции, его дернуло током, он качнулся и прищемил ногу.
— В бездну её!
Тележка была зафиксирована в канальцах, да так, что не отклонишься от их хода и не поднимешь.
Защитный механизм отпустил голень.
— Понаставят капканов… — проворчал он, ощупывая конечность. Цело. Стальные вставки изрядно помяло. Он посгибал ногу — потребуется замена.
Система блокировки, обхватывала колесики клещами и зацепила штанину.
«Неужели кто — то утаскивал из архива тележки?»
Альфредо приподнялся, оперившись на стеллаж. Топот раздавался за архивом.
Полосатые индикаторы на стенах прогревались после вечерней стужи. Они отреагировали на шаги.
«У нас гости». Как знал Альфредо, датчики размещались у поперечных окон и входов. Он запахнул плащ, тая среди секций.
Проволочив тележку с карточками, списками и досье он затолкал их в сортировочный шкаф, который по вбитым на панели инициалам выводил на отпечатанную бумагу отрывки, где встречались искомые слова.
Повторив операцию раз с пять, он не добился успеха.
Вот и все — упав на пол, и глубоко вздыхая затхлый воздух подумалось ему.
Заряд плаща стремительно падал. Пора действовать осторожнее.
Он обострил чувства, в первую очередь чувство опасности и наблюдающего взгляда.
Стражники переминались с ноги на ногу, он ощущал тревожную атмосферу в их сердцах. Смерть нависла над архивом, но Альфредо свыкся с её присутствием за годы на острове и не придал ей значения.
Он мог расходовать энергию в огромных количествах, болезнь сжигала не только иридиум, но и оставленные им токсины. «Единственный ее плюс» — подумалось ему.
Спешно пролистав том, он отодвинул ненужную книгу на подставку, выпирающую под стеллажом.
— Так не пойдет.
Он забрался по передвижной лестнице на стеллаж.
С помощью регуляторов у боковых стенок полки, подвесные стеллажи передвигались вдоль удерживающих их трубок. «Придется засветиться».
Перешёл на лебедочный лифт и повернул полусферу контролера.
Секции зашевелились, но крепежи открытой кабинки держали её неподвижно.
Альфредо ждал, пока архив завершит сортировку и не поднесёт к кабинке стеллаж с готовым материалом.
Он работал на удивление бесшумно, процесс был отлажен, и не загляни в сектор сортировки постороннее лицо, стража и не догадается, что он тут рылся.
Альфредо заинтересованно глазел на то, как слаженно действовала машина. Притягивала магнитом стеллажи, и документы по прорезям сами переезжали на новое место.
Альфредо погрузил пальцы в пепельницу на поручне, вытаскивая недокуренную сигару.
— Омерзительно — сказал он и запалил её.
Фимиам разнесся облачком над парапетом. «Толковые ребята, не крутят дурь, а сбирают в имперских садах. То ли нам всовывают объедки».
Кончив её докуривать, он надавил на полусферу, и та, пыхнув, подала ток в кабинку. Его взнесло к потолку. Стопки книг уже выстроились напротив лица.
Отсортировал по собранным сведениям о вакцинах — без эффекта.
Вспомогательный двигатель заглох, представив глазам Альфредо разбитую на куски карту.
Стеллаж раскрылся как обертка от конфеты. Он дотронулся водянистой поверхности карты и его иридиумовая метка вспыхнула. Горные вершины преобразились.
«Видимо, архив запрограммирован на контактирование с помеченными. Что тут у нас?» — Альфредо раздирало любопытство.
Он инстинктивно огляделся, поскольку его уже ловили «увлеченным работой».
Обертка тут же свернулась.
— Ты и на окружение реагируешь?
«Такие тайны и без охраны?» — почесал он подбородок.
— Я могу за себя постоять — донесся отзвук.
Альфредо схватился за меч, но метка не подводила — архив пустовал.
Он с подозрением прислушивался к свистящим трубкам. Напряженный слух улавливал… птичье пение? Исходившее с карты.
Пение всё отчётливее проскальзывало в уши.
Его заманил захватывающий вид, и он впился в карту с охватившим душу чувством ностальгии.
— В бездну остров… — прошептал он пьянея.
На окружающий мир, отдающий серостью, наползли висячие сады. «Солхеймские колонны!».
Вспомнилось, как гуляли с женой меж террас, по настилам из циновника — объемной одуванчикоподобной травы, греющей босые ступни как махровый ковер. Пух ниспадал с деревьев, а раскинувшееся озеро заполонили алые лепестки. И он, неотесанный, небритый, в паре с изящной и очаровательной незнакомкой. Возвращение с войны и трофей в виде хрупкой талии и сладкого голоска. Что еще нужно мужчине?
Из головы выветрилось, где он находится.
Альфредо судорожно трогал жидкую пленку, отделявшую его от цветущего мира, будто это сближало с многоцветным отражением. Но он не отличал явь ото сна. Краски слились, и пред ним распахнулись долины, поля, безвестные берега и тропические джунгли. Он соскучился по пёстрым тонам, и, вдыхая пышный аромат виноградников, оживлялся, а со скул сходили глубокие морщины. Невиданная резвость прибавилась в дряхлом и ссохшимся теле.
Карта откликалась на малейший жест, импульс, обгоняя полет мысли.
Его дыхание стало прерывистым.
Суетливо погрузившись в неё он примечал города, разъездные дороги, лесные насаждения, пальмы, озера, реки, разводные мосты.
Паромы, снующие на восток, кочевники, отслеживающие стадо.
Альфредо вгляделся сильнее и уже различал голоса. Казалось, еще немного, и он поймёт о чём они говорят.
— Альф? — тихий женский голос отвлёк его. Он понесся за ним.
«Вот! Вот! — Сонмир! А за перевалом, над пурпурной долиной — Башня Благоденствия, обрушающаяся на искаженное от ужаса лицо жены».
Он ощутил, как намокли щеки. Верно, он плакал.
— Это ты! — он целовал смазанное краской лицо. Нарисованное, а какое теплое! Родное! — Мы уйдём отсюда, уйдём вместе — дай мне руку!
Но ведомый непонятной силой, он перенесся к колокольне, вырвав кусочек её платья. «Ради всех богов, вернись!»
Его оторвали от неё! — Альфредо цеплялся из последних сил за незримую полосу, за шпиль Башни, но ветер сорвал тело и нещадно понес на север.
В ушах звенело, но он рвался, рвался дотянуться до фигурок людей, заглянуть им в лица. «Секунду! Не уходи! Вернись!»
Его встряхнуло, и цвета поблекли, стушёвываясь в однотонное месиво.
Одежда, разорванная на груди, следы царапин, а в погнутой пластине — застрявшие ногти.
Кровоточили пальцы, ломило шею. Альфредо простонал.
Механизм стеллажа зажевал плащ — это и спасло.
Он прорычал, выплевывая воду и водоросли. «Оно» едва не поглотило его.
— Пыточная машина…
Порвав воротник, Альф освободился от зажима. Шкаф махом проглотил материю. Удушье спадало, но на шее остался отчетливый след.
— Так ты целуешься, стерва? — он схаркнул в нее скатившуюся в горло слизь.
Пленка скрылась за слоями дерева, замуровывая угодившую в неё крысу. Она тоже купилась на какой — то мираж. Лишь ручка ящика призывно блестела у рычага.
Альфредо хрипел от ярости. Шкаф убедил, что он может всё исправить, а потом, воодушевив, швырнул хрупкие надежды о стену! Ох и страдал бы создатель чертовой обманки, окажись здесь! «Уж мастер Альф бы проучил мерзавца. Гаденыш отплатил бы за каждую секунду, растянувшуюся в вечность!»
Потихоньку он протрезвел. Но злоба не покидала. «Никакие дела, никакое долбаное человечество не возместит потери».
— Всего лишь видение… Уф.
Переключившись на судьбу Неизвестного, он усердно поработал, раскурочив ящик ножом.
— Бумаги, мишура… Хлам.
Убежища словно не существовало. При этом, на картах «периода света» и представленных в архиве, значительно расходились пометки. «Кто-то намеренно спутал следы».
Мимолетно он глянул на створки, оберегающие плёнку.
Заглянуть бы сюда попозже. И… уничтожить её.
От интоксикации вдарило в голову, он потер висок. Перенапрягся с меткой.
Вырванные ящики валялись. Швы документов расползались у ног. Это он учинил? Альфредо сощурился и побрызгал из фляги на лицо водой. Припадки учащались, никто не должен прознать об этом. Он вёл серьезную игру, но беспечность проглядывала в его характере даже в кризисные моменты.
— Какой бардак. Прибрать не помешает… — он наклонился, чтобы поднять ящик, но тренированный глаз зацепился за неравномерный фон подстилки. Ёе приклеили. Он извернулся и залез в полость с головой.
А вот и тайничок. Если бы не свет, то он бы проглядел его.
— Что хранишь, дружок? — обратился он к блеснувшей за выдранными ящиками стенке. Вскрытие замков было его страстью.
Он расстегнул браслет и придавил разомкнутыми концами блокирующее устройство. Браслет клацнул, замок скукожило в лепешку. Ту же операцию провел с прочими защелками, и протолкнув меж размягченных решеточек пальцы разорвал шланг. Сжатый газ со свистом взлетел к вентиляционной сетке. Альфредо выдохнул. Без защиты.
Сейф открылся самостоятельно.
В отсеках складировали списки пропавших без вести.
В нижнем валялась лишь стопка бумаг — подозрительно для запрятанного в уголке сундука.
Альфредо выполз под свет.
Заглавие: «Исследователь в области такой — то — Говерман».
«Террорист, руководитель террористической группы чужих».
Обвиняется в государственной измене, приговорен к смертной казни за сокрытие возможных последствий от попыток использования экспериментального устройства № 243 — контролера погоды.
За попытку использования на живых людях экспериментального препарата от выдуманной лучевой болезни/от отравления иридиумом № 267, статьи, мотивирующие казнь разместились так обширно, что заползли и на корку. «Кто — то угрохал уйму времени, чтобы собрать воедино никому не нужные факты.»
Он читал историю, газеты, и знал, что повстанцы проиграли, так почему тогда Говерман был жив до сих пор, и его не тронули? Ответ напрашивался сам.
Он провел в кабинете день, но тревогу никто так и не поднял. Волнение нарастало в груди.
Что — то не так, давно должен прийти в себя караульный. Не убил же он и первого?
Или… Кто — то другой?
Не только ему могли потребоваться документы, среди которых он раскапывал архивы лист за листом.
«Ага — Альфредо Алано — серийный убийца. Интересно… что мне они приписали?»
На его совести оказалось не более, не менее — тысяча жертв с хвостиком.
«Да я, получается, чертов маньяк» — ухмыльнулся он.
Ему даже вменили в вину создание контроля погоды, и проникновение императорский дворец во время нашествия цунами, где «он» открыл часть люков, и по его вине в Рокмейнселл залилась вода, а он, скрылся, не оставив следов.
Позывной — тень.
«Полезного мало. К чему так прятать макулатуру?»
Он держал план убежища, перерисовывая на ладонь координаты, как вдруг прогремел взрыв.
В комнату ворвалась вооруженная братия в униформе.
У Альфредо от изумления выпала находка из рук, но никто не обратил на висевшую в воздухе бумагу, медленно опускающуюся на пол.
Сообразив, что некие или некий, решил/решили штурмовать архивы, он прибрал за собой балаган, соблюдая тишину. Уж он умел.
Выждав, Альфредо взобрался на стеллаж и за считанные секунды проскочил по висячим секциям до парапета над люстрами. Браслет тревожно сжал запястье — взломщики использовали клейма.
Он следил за тем, как вбежавших и набрасывающих баррикаду караульных вырезают убийцы, то появляясь, то исчезая в тени. Стража беспомощно раскидывала руками, а точные клинки находили жертв. «Не взломщики!»
За его спиной материализовался один из них:
— И ты здесь.
— Я по приглашению, — ухмыльнулся Альфредо.
— Поэтому прячешься за люстрой?
— Вы устроили резню, не ждать же мне своей очереди?
— Нам не приказано тебя убить, иди с миром, что бы ты тут не делал.
— Уже — он дипломатично сложил руки и скрылся в ночи.
Прогуливаясь по улице рядом с канавой, куда стекала радиоактивная река, Альфредо думал.
Личного дела мальчика, отца — Лени, и схожих он не нашел ни в базе данных, ни среди документов.
«Я расправился бы с просветителями», но внутренний голос говорил, что импульсивное решение ни к чему бы не привело, кроме беды. Нашли бы причину выследить и отомстить, а оправдаться перед мастерами за «своеволие» всегда можно, да и он был солидарен с их лидерами и не простил бы потерь в гильдии.
«Как они уживаются вместе? Протекторы и просветители. Совершенно разные люди входят в две совершенно разного предназначения гильдии. Одна следит за порядком и безопасностью, взирая на землю оком справедливости, а другая сеет смерть и смуту».
Залез на дом по стене, хватаясь за уступы, и поднялся к мальчику.
Тот не спал, тогда Альфредо сделав сонное лицо, снял капюшон, тихо положил маску, и зевая, развалисто подошёл к ребенку.
— Утро.
— Это вы участвовали в нападении на архивы?
— Я только проснулся — с такой убедительностью сказал Альфредо, что даже сам подивился.
— Вы ведь не спали.
«Откуда он черт возьми знает».
— Как ты догадался? — Альфредо играл мастерски, но мальчик и не следил за мимикой с речью.
— Наугад спросил, скучно. Вы искали что — то обо мне, да?
— Опять наугад?
— Угу.
— И?
— Меня прервали.
— Просветители?
— Хитрые гадюки. И я думаю, архив не ведает о тебе. Ты проторчал жизнь по сводкам переписной комиссии в затонувшем восьмом убежище.
— Вот даже как…
— Пойду, приму душ, пока вода чистая.
— Она грязная.
— Мне можно, давно не принимал я иридиума, легкая доза не помешает.
— Мой отец… — остановил его голос мальчика в двери.
— Никого с таким или схожим именем… прозвищем… кличкой — нет.
— Грустно.
— Грустно, но никто не отменял твоих тренировок. Согласился — изволь выполнять.
— Все равно грустно.
— Ну что ты. Вернулся Альфредо и потрепал его по голове, взъерошив волосы.
— Я временами так хочу назад, днями мыть полы, убираться, ругаться из — за грязной обуви, влажного воздуха, слушать тяжелое дыхание того, кого считал своим отцом, а здесь… здесь так спокойно и одновременно страшно.
— Чего ты боишься?
— Одиночества.
— Но ты не один.
— Пока, ведь вы старше меня.
— Еще тебя переживу, вот увидишь. Не унывай, я скоро вернусь.
Услышав шум в душевой, и довольный стон Альфредо, мальчик собрал вещи, выключил радио и быстрыми шагами покинул дом, спустившись на первый этаж.
Маску одевать не стал, все равно инфицирован, да и не поможет она теперь. Мальчик не считал себя обязанным перед учителем сообщать о своих похождениях. «И как мастер проглядел его волнение? Или он был встревожен чем — то сам?»
Шмыгнул в темный переулок и обходным путем, лишенным лишних глаз направился к площади.
«Что я сделаю? Перепилю веревку, если его собрались вешать? А если не вешать, а просто расстрел? Что тогда? Стоять и смотреть как все?»
Нет, стоять и смотреть он не собирался.
Девиз хлеба и зрелищ его не прельщал. Радиоэфир, ломаная комедия… Мероприятие намечалось под носом братства — и учитель не сказал ему!
Переулок за переулком, кварталы — один за другим проплывали мимо сосредоточенного на предстоящем, ребенка.
Вот слева сидят местные отбросы, а справа «стражи правопорядка» прижали к стенке пожилого человека, и вытряхивают из его карманов последние гроши. Монотонно ворочались шестерни под небом. Брошенные пункты аванпостов блокировали проезды, и он пересекал ограды по развалинам жилых строений. Периодически коробило от возгласов из Башен Смотрителей. Сплетенные в спираль, трубки играли с отражениями домов, перетекающих вдоль их стержней. «Смотрители… Как в тюрьме» — подумалось ему, когда он окинул взором переливающийся оттенками мрачно-золотистой стали низ Поднебесья.
Поднялся сильный ветер, предвещавший грозу. Закутавшись по — плотнее в комбинезон, мальчик семенил быстрым шагом.
Вот и она — площадь Высокий Сквер. Волнистые кровли здания Сената украшали правительственные гербы.
Сколько народу, подумать только…
Но где же сама станция вещания?
Его голова уткнулась в спины взрослых людей. Он встал на цыпочки, дабы разглядеть подмостки.
— Не высовывайся — порекомендовал приглушенный голос. Мальчик спрятал руки в карманы.
— Ты ничейный. Где мамка с папкой? Не видал ранее тебя, а я детишек на перечет знаю. Ничейных они не любят — шепнули ему, — проверочку запустят.
Мальчик протолкнулся, выпячивая локоть.
Всюду горели жадные и голодные глаза.
Несчастные люди хотели на миг облегчить свое несчастье за счет других, утопить свои беды в чужих лужах крови и страданий. На время это их успокоит.
Но только на время… и чем чаще будут проводиться подобные «жертвоприношения» по первому велению эгоизма, тем сильнее вырастет желание в сердцах сотворить что — то более великое, повторить глобальную ошибку, которая едва ли не стоила половине материка жизни.
«Время проходит, люди забывают о былых страданиях, и стремятся к новым. Хотят большего. Постоянно растущие потребности независимо от обстановки. Человек может возвеличить себя до полубога, захочет стать единственным и неповторимым, и такое желание горит внутри всех стоящих здесь и на других островах. На их век хватит… видимо так думает каждый, но вслух скажут совсем другое, солгут», — так он мыслил, угловато и споря с логикой.
На постамент вывели виновного.
Он выглядел измотанным и… равнодушным.
«Ему уже все равно, он все потерял».
Люди заметив безразличие подсудимого слегка приуныли, но продолжали голосить на весь район, кричали, толкали оскорбления, выкрикивали насмешки. «А, ведь, приговор вынесли имперцы, неужели они — посторонние, чувствуют свою сопричастность к…» — его мысли затормозились, — за участие в мероприятии на проходной раздавали пол буханки травянистого хлеба.
«Как в книге по истории, пятьсот лет назад, когда не было технологий, не было иридиума, а народ гиб от простуды. Когда ночью закрывались огнем и со страхом смотрели сквозь пламя на входы жилищ, выжидая неприятеля, такого — же, как и они сами. И неприятель стерег людей, с другой стороны. И вот все возобновилось, словно не прекращалось. Короткий перерыв на пол десятка лет, и все вернулось на пути своя».
Судья — совсем седой человек с миловидной сладко — горькой улыбкой начал зачитывать решение.
Палач стоял рядом.
«Его собираются казнить, отрубить голову… Как тут помочь? Выбегу вперед и буду схвачен охраной? Или хуже — лягу рядом с ним, не успев пожить на этом свете… Видимо так и придется поступить».
Он не мог глядеть на этот мир со стороны зла.
Горькое вино жизни уже разливалось по душе, но он верил в справедливость. Световой Камень грел сердце и предавал мужества. Правдивы легенды — воин, завладевший им, лишался страха.
Он протискивался сквозь толпу, ловко лавируя между одними и уступая дорогу другим. В рядах проглядывали зеленые плащи. Стража? Не похоже. Его мягко потянули за локоть, но он ускользнул, сравнявшись с группой трубочистов.
По свистку перемещение плахи закончилось.
Люди сместили глаза в одну точку.
Он быстро добрался до самой границы, образованной заградительным отрядом вооруженных ружьями стражей.
Полоса отцепления была непрерывной, а расстояние между одним охранником до другого составляло метров восемь.
«Если действовать решительно, могу успеть».
Как действовать — понятия он не имел.
Он замер под несникаемым взором мужчины.
Тот смотрел прямо ему в глаза, с молитвой шепча на устах.
«Нет…» — прочел он по губам.
И Неизвестный увидел показавшуюся ему знакомой картину, которая произошла, когда — то с ним, только каким-то образом успела стереться из памяти.
Он чувствовал на своем месте знакомую душу, и эта душа смотрела со слезами на приговоренного к смерти, и, не выдержав, отвернулась.
Почти реальное представление, он даже сумел почувствовать чистое дуновение ветра, и запечатлеть этот момент в своей голове.
Такой дурманящий и овевающий, мягкий и теплый, прямиком с Юга, с обратной стороны земли.
И он точно знал, что не может поступить так же.
Просто взять и отвернуться — слишком легко поступить подобным образом.
Нет, мужчина его не видел, он отчаянно бегал глазами, и мальчик опять призрачно почувствовал, что мужчина одинок.
Он искал своего сына глазами, хотел встретиться с ним в последние секунды своей пустой жизни.
Если и получится проскочить к «заключенному», то что потом?
У него даже нет оружия, чтобы пригрозить, один лишь медальон и пистолет, в котором деревянные, вырезанные ножом пули.
И еще… найденная в подсобке здания, в котором он очнулся, маска.
Как у Альфредо, только на ее изголовье стояла еще одна печать, похожая на ту, которую он видел на картинках, на которых изображались почтовые станции.
Он одел маску на лицо, но никто не обратил на его действие внимания.
Левый глаз видел, как и раньше, а правый, закрытый маской, вместе с верхней частью лица, смотрел сквозь желтое стекло.
Стекло начало искажаться, и мальчик понял — оно из расплавленного иридиума.
В Легендариуме он читал, что изготовление иридиумовых элементов сложно, требует отточенного мастерства, и существует всего десять экземпляров подобных вещей, увы давно утерянных.
Он снял маску — снаружи черное тонированное стекло, вставленное на место прорези для глаз.
Снова одел — стекло приняло желтоватый цвет.
Судья зачитывал приговор, а мальчик разглядывал людей. Желтоватое подобие стекла, напротив правого глаза начало обводить людей разными оттенками одного и того — же желтого цвета.
Температура тела — понял мальчик, так как поглядев на пар, выплывающий клубами из трубы соседнего здания левым глазом, правым заметил ярко красные пятна.
Вот рябь — это легкий бриз, направление ветра, и… Стекло дорисовывало будущие движения людей!
Раскладывало их на замыленные оттенки, точно предначертанные судьбой.
От обилия тонов, он впал в транс.
Мальчик обвел всех людей аккуратным взглядом из-под слегка опущенной головы и продохнул. Окуляры создавали эффект выдержки, как на фотографии. Будто откопировали несколько снимков в разные промежутки времени и наложили друг на друга. И на каждое его движение нитки, отображающие контуры предметов реагировали, и их пересечения менялись. Он мог предугадывать людское поведение, направления взглядов, перемещение предметов. «Невероятно!» Но местами были участки, что-то вроде теневых провалов, куда пучки не пробивались, как черные дыры. Ум подсказал ему, что их следует сторониться.
Теперь у него преимущество, небольшое, но есть.
Глядя на судью, закончившего чтение статьи закона, мальчик испытал режущую боль в глазу.
Судья выглядел слишком ярким на фоне, и ребенку пришлось снять маску. Расслабив уставшие глаза, он надел её обратно.
«Пора…»
Люди подошли поближе, началась давка — ведь сейчас произойдет то самое, ради чего они стойко и тихо теряли свое свободное и не совсем свободное время.
Охрана зевнула — привыкла к подобным зрелищам, попросила отойти, и, как обычно, обнажила алебарды. Он проследил пересечения их взглядов и неторопливым шагом, следуя «подсказкам» из маски. Первый полукруг стражи обойден. Вдруг картина усложнилась, он понял, что запутался. Большое количество людей проецировало слишком много событий, весь взор застилали линии поведения, он не мог разглядеть даже земли.
Мальчик растолкал людей, двумя быстрыми прыжками миновал отцепление в бреши, и запрыгнул на постамент.
Палач в удивлении на него воззрился, и ребенок выкинув руку с револьвером выстрелил.
Деревянная пуля вошла в плечо.
Взвизгнув, палач отшатнулся, и мальчик совершив два выстрела в судью подбежал к мужчине.
Охрана ошалело разворачивалась назад.
Слишком медленно.
Он прорвался!
Его сбил с ног мощнейший удар.
Перед ним стоял судья.
Капли пота, спадая с его лица заливали мальчику глаза. Из груди текла одинокая струйка крови.
— Древний Охотник — оторопело выговорил он, и мальчик вырвавшись из захвата, пока судья в замешательстве что — то додумывал, разрезал путы. Смертник слепо повернулся на шум. Неизвестный хотел было помочь встать. Охрана дала залп.
Пули летели. Маска предопределяла их траектории, взвивающиеся подобно спиралькам к телу.
«Кончена моя жизнь, так глупо…» — гирей дернуло сердце, но в последний момент буравчики замерли перед лицом и… растворились.
Судья ловко перехватил его руки, завернул за спину, заставив зашипеть от боли, и сдернул маску.
Удивлению его не было предела, как и удивлению мальчика.
Перед ним стоял лорд — протектор.
— Ребенок… Где! Говори, где ты достал эту вещь?!
Мальчик молчал, думая, что последует удар, но протектор махнул рукой страже, двое подошли и повели его по направлению к тюрьме.
Маски больше он не видел, она пропала прямо из рук тупо уставившегося в пол Защитника.
Послышался обрывающийся крик, душа покинула тело человека.
Его все равно казнили…
Мальчик обернулся назад, он встретился в последнюю толику времени с глазами мужчины.
Он принял его за своего сына, и мальчик в голове мысленно проговорил сам себе: ты не один, я рядом.
Зачем он это сказал? Он и сам не понял, но знал, что так будет правильно.
«А еще протектор называется, защитник… нашелся».
Его провели под сводами цитадели.
— Выше голову — рявкнул стражник, следующим будешь. Не стоило тебя жалеть. Был бы на его месте наш смотритель — лежать тебе в соседней канаве вместе с тухлыми отходами.
Они вновь прошли через тот злополучный переулок.
Старик, избитый до крови, лежал на земле, бродяжки так и играли в карты.
С балкона третьего этажа свисал сгнивший труп, который никто не решался сбросить вниз.
А из четвертого, прямо из окна доносился жалобный детский плач. «Быть может этот мертвец был его отцом, таким — же, как и мой, или лучше».
— К — а — а — к уставился! Но тебя, видимо, пощадят. Год — другой отработки дадут в шахтах. Надышишься кислороду — знать будешь как устраивать погромы. Ну диву даюсь, давно бы пора пристрелить, а нет — ребенок, шелудивый пес! Пожалел! Доброе сердце, с такими скотами нельзя опускаться до милосердия.
— Он не переживёт эти два года — добавил второй охранник, — думаю, лорд — протектор решил не пачкать руки.
На этом они и согласились.
Его бросили в камеру. Тесная комнатушка.
По крайней мере он здесь один.
Мальчик лег и забылся беспокойным сном. Ему все снова и снова, как на повторе виделась взмывшая в воздух откуда — то взявшаяся птица, и обрывающийся крик.
Жизнь продолжается… Но не для казнённого.
Он проснулся с рассветом и поднялся с кровати, поскрипывающей от его телодвижений. Морозило и шмыгал нос.
Куртка распорота.
Он спохватился. «Где Камень?!» Он потерял его! Мальчик помнил, что пронёс «грелку» под аркой. Стража обобрала? Ужас поверг ребёнка, решимость утекла как вода из дырявой бочки.
Еды так и не принесли. Они хотят заморить его голодом?
Он встал на спинку кровати, и подтянувшись, выглянул сквозь решетку.
— Высоковато…
Город был полностью парализован снежным покровом, доходящим до балконов.
Солнце не могло пробиться сквозь пелену облаков, и лишь изредка давало о себе знать белесым пятном.
Белый, чистый снег — чудо, преобразившее пост апокалиптический мир.
Он украсил всё: от изувеченной постройки до новеньких подобий домов.
Оборванные столбы и линии электропередач под белой «кожей» походили на сосновые леса. Засыпанные порошковатым налетом с примесью хрустальной стружки, они растекались по порченной выбросами земле. Алан, как сказал Альфредо, бывал в Империи Солнца. Там они называли хрусталеподобные высыпания Солевым Дождем. Он выпадал в теплые сезоны и придавал пустыне блеск, за что в каньонах прозвался бриллиантовой жилой.
Всё блестело чистотой и новизной, словно ничего вчера и не случилось.
«Уж не простила ли земля грех?» Он верил, что Солнце — око мира, чрез которое мир смотрит на изменения в себе и, что она, земля — союзник добрых сил.
Но вот подул ветер, и смыл наваждение.
Снег внизу был грязным и черным.
Грянул гром, резко стемнело, будто миновал день, и с неба полился дождь вперемешку с градом, снова оголяя сокрытые раны.
Небо, куда не глянь, исполосовано красными капиллярами молний, мельтешащими всюду над мокнущими улица. А с краев острова, со стороны бескрайнего моря, шел пар.
Он поднимался из недр, где иридиум вытекал на дно океана. Попадая в воздух, он вызывал легкое головокружение, словно прием наркотика, убийственного удовольствия, куда опаснее всех существующих.
Мальчик неотрывно следил за всплесками диких явлений, пока улица не слилась в черноту.
Он отцепился потирая локти с шеей и присел.
— Громыхает, будь здоров — услышал он голос из соседской камеры.
Было скучно глядеть в проём. И страшновато. Опрокинутая лучина куда — то закатилась, и на решетку отбрасывались крысиные тени размером с рослого мужчину. Пища, они сцеплялись за разграбленные остатки обеда.
Мальчик подполз к затвору.
Серая крыса отвлеклась на его приближение, и вторая отбросила её к решётке камеры.
Не успела она опомниться, как шею её обхватила тощая рука, а в попискивающую головку вошла ножка от стула.
Мальчик вздрогнул.
Тем временем показалась голова заключённого, и его едва не вырвало от увиденного. Он вцепился в тушку зубами и упираясь руками, разорвал еще дышащего зверька на части.
— Суфье отротье! Мой зуп! — прошепелявил тот.
Мальчик заплакал, страх и отвращение овладели им. Он всегда кормил и жалел пушистых обитателей туннелей и брошенных труб.
Узник смачно чавкал, восхваляя небеса «за чудесный подарок».
Наконец, мальчик переборол трепет и глянул на арестанта.
Тот бросил ему кусок. От рассеянности, он не среагировал, и мясо отскочило от груди, замазав её кровью.
— Растяпа, кто учил тебя выживанию?
Неизвестный робко дотронулся шара. Это была её голова, обмотанная хвостом.
— Хочешь есть? Ешь. Или я зря перевожу добро?
Ребенок сглотнул слюну и отопнул подачку ногой.
— Ни себе ни людям. Пинать научись! Хорошо, что след от твоей конуры. Вернется тюремщик, хулиганство то выбьет!
Вскоре зубы застучали от холода, пронизывающего до самых костей.
Мальчик завернулся в единственную вещь, присутствующую в комнате — одеяло. Задубелое, оно сгибалось с хрустом, но приложившись спиной к решетке он заснул.
Ему приснился день, когда распечатали люк бункера, и прохладистый солоноватый воздух взбудоражил ноздри.
Они поднялись на крышу торчащего из воды убежища, окруженного синевой, и отец сел рядом:
— Будем учиться рыбачить.
— Что такое — рыбачить?
— Ловить рыбу, я покажу как это делается, а ты смотри, и наберись терпения — одного из самых ценных качеств, помогающих сохранить свой мир, и мир других.
Холод возвращал к реальности, он просыпался и засыпал снова, чтобы увидеть тот мир, где солнце мило светит свысока, синее море выносит отражения, дублируя светило, и вода мягко колышется о ноги в резиновых сапогах. И они с «отцом» закинув удочки, ждут.
Проснувшись в очередной раз, он заметил настенные часы — стрелка тикала, как и тикала жизнь.
Превращая секунды в годы, минуты в тысячелетия.
Хвойный лес… «отец» однажды упомянул это название с заметной грустью. Почему ты такой печальный? — на этот вопрос он услышал ответ:
— Одно и самых прекрасных творений в Севергарде, таких лесов всего пять или шесть, земля слишком неплодотворная, и суровый климат сломает даже такие живучие деревья, как сосны, ели и Сонмирские лиственницы.
— А какой там климат?
— О — о, разнообразный! Например, в понедельник, ближе к экватору, можно разгуливать в подрезанных брюках и майке, а во вторник ночью забушует метель, и температура упадет до треска в окнах. Трубы прорвутся, и группа ремонтников с нудным ворчанием поднимется со своих мест, включит сирену, зажжет паровой мотор и направит машину в сторону аварии, зная, что теплый недопитый чай не будет их ждать на морозе. Остынет, прольется от землетрясений, или его выпьет кто — то другой.
Его сон развеял голос Альфредо.
— Ты можешь навечно зависнуть в грезах. Люди мечтают об совершенстве. Придумывают его для себя, но в конечном итоге, когда счастье порой соизволит появится, оказывается, что им страшно взять кусочек. Пирог, к которому они стремились, отведать его, взять ответственность. Они выбирают другое: закрыться, бросить всё, и оставить счастье мечтой. Мечты хороши… но они и приносят ту боль и ту погибель, куда страшнее эпидемий, убийств и самого апокалипсиса. Из — за несбывшихся миллионов желаний, не сбывшейся мечты, порождается всё гадкое.
— Как вы сюда попали? — Неизвестный сонно протер веки. Он не отличал, вся ли фраза принадлежала Альфу или ему довещивал сон?
— Тюремщик пустил, выползай из-под одеяла, или тебе по душе застрять здесь на годы?
— Никто вас не пускал, и вы сами постоянно витаете где — то там.
— Мы не идеальны. И ты прав: меня не пускали. Я просто зашел через парадный вход.
Мальчик слегка улыбнулся.
— Вот и молодец, скажу тебе второй раз. Возьми одежду и собирайся, пора тебе предоставить здание с оседающими стенами более подходящим его клиентам. Они уже заждались свободной камеры.
Он понуро глянул на нетронутую еду.
— Переживаешь из — за крыс? Они — чумной рассадник. Наши их сжигают, дабы не плодились.
Неизвестный подумал, что лучше промолчать о том, как он прикормил в Башне грызуна. И даже дал ему имя… Которого сам был лишён.
— Давай, застегну, пальцы небось отмерзли — присел на корточки мастер.
— Чья кровь? Тебя ранили?!
— Крысиная.
— Покажи руки, живот и спину. Ребенок послушно разделся. Удовлетворившись в правдивости слов, Альфредо похлопал его по плечу.
— Прости. Я думал, ты солгал.
— Мой камешек — прослезился ребёнок.
— От него один вред, — Альф с заботой проследил, чтобы он застегнулся на все пуговицы и замки.
Кутаясь в кожаное пальто, но сшитое уже рукой мастера своего дела, мальчик перебарывал пронизывающий утренний холод. Он ощутил, как меховая прокладка ласкала кожу.
Они вышли через главные ворота включив плащи теней.
— Почему тюрьма не охраняется?
— Может потому что из неё никто не сбегает?
— Почему никто не сбегает? Тюрьма — далеко не лучшее место жизни.
— Для нас с тобой, а для тех, кто ничего не имеет — курортный район. В неё бегут… а не наоборот, как это было принято раньше. Оглянись вокруг. Одни осколки величия былой цивилизации.
— Я не вижу величия, тут руины, поверх которых построено огромное количество заводов, выхлопы которых больше пролетающих облаков.
Альфредо не понял его и мальчик, чтобы загладить неловкость спросил.
— Лорд — протектор спас меня. Как он это сделал?
— Дематерилизация — ответил знающим голосом Альфредо и напряг лоб. Он обращает неодушевленные предметы в собственное воспоминание. Говорят, он обратил в него смертельно больную жену.
— Здорово! — сказал мальчик, попытавшись представить каково это — обладать всеми необходимыми знаниями под рукой… Не расставаться с отцом.
Он споткнулся.
— Не спеши, Протектор поплатился за клеймо равновесием. Он разговаривает с картинами, часами кружит у берега или топчет песок. За ним страшно наблюдать. Он перегрузил себя. Человеческий мозг не рассчитан на постоянство.
На их пути встал Защитник. На вид ему было под пятьдесят, в густых волосах серебрились седые нити. Черный фрак и черная шляпа — все черное, на лице маска, и из-под нее виднелось клеймо.
— Лорд — протектор отпускает тебя — прочитал он грамоту, и, когда, скрутил её — она рассыпалась в пепел.
— Тогда зачем вы здесь? — спросил Альфредо отодвигая мальчика за спину.
— Предупреждение. Такие поступки не проходят бесследно.
И пока Альфредо искал, что сказать протектор опередил его.
— А теперь буду вынужден вас покинуть, — Защитник обнажил запястье, перевел стрелку часов с разбитым циферблатом, — Извиняюсь за оторванное время — прибавил он, и просто исчез.
— Что это было?
— Телепортация. Это посыльный. Доставил отчет, и ушел. С ним бы я справился, но уверен, он был не один.
— Я никого не почувствовал.
— Твои чувства еще притуплены, и откроются с годами. Знаешь, тебе придется сделать клеймо. Оно формирует иммунитет и снижает заражаемость. Если пожелаешь конечно — быстро добавил Альфредо.
— Я подумаю. Риск ведь присутствует?
— Возможна моментальная смерть, так же, как и крохотная вероятность получить что — то особенное, не имеющееся у других.
— Например?
— У меня воображения не хватит. Что угодно. Вплоть до ходячей чумы.
— Не надо…
Они вернулись назад, домой.
Мастер ушёл, а мальчик уселся за чтение, а когда оно наскучило занялся уборкой.
Альфредо чересчур заботился о нем.
У него возникала порой догадка, что блеск в его глазах — это прячущиеся слезы, а забота — вина.
Ведь он не рассказывал о своих детях, хотя у него была жена.
Альфредо побаивался оговориться при нем не менее его наводящих вопросов, хотя и скрывал это.
Ночь Неизвестный провёл в раздумьях. Неужели и он скатится до выживания убийством?
Погода поутру стояла теплая. Отсыревшие доски, обшивающие стены, пузырились и он прогревал их, используя факел. Со временем, его переселят в башню мастера. Когда он докончил с работой, ему довелось познакомиться с «партнёром» учителя.
Безапелляционный, он толкнул дверь, когда мальчик голый собравшись избавиться от вшей грел в тазике воду, и сев напротив, ждал, занимая единственное в комнате кресло, точно ему оно и принадлежало.
Мальчик укутался в простынь, но гость и не собирался выходить или отворачиваться.
Он не расценивал его как человека — озарило Неизвестного.
Мужчину характеризовало безразличие и оценивающий взгляд.
Если встать и переодеться при нём, то чужак заметил бы, что он держит в слоистом матрасе память об отце.
Нет, этого он показать ему не мог.
Когда подоспел Альфредо и их забрала лифтовая кабина, передвигаемая краном, он трижды пропотел и чесался он укусов.
— Крепись, парень — бросил Альфредо мимоходом, кланяясь гостю и отлучился на переговоры.
Убедившись, что он один, Неизвестный достал из-под матраса фотографию, где мальчик в противогазе и одежде совершенно нелепого вида, смотрит в глаза отцу…
Он шмыгнул носом, прижимая её к себе.