Когда он вошел в гостиную, прижимая книгу к груди, отец с мамой молча сидели за столом. Перед ними лежала мамина книга домашних расходов. В нее мама записывала все покупки и сколько что стоило.

— Мне уже совсем пора идти готовить, — сказала она.

— Нет, — сказал отец. — Сначала доделаем. — Он снова стал просматривать книгу расходов, покупку за покупкой.

В руке у него был красный карандаш.

— Привет, Томас, — сказала мама. Она подставила ему щеку, но Томас сказал:

— Другую щеку, мам.

— Почему? — спросила она.

— Потому что, — сказал Томас.

Он заметил, что она покраснела. И повернула к нему правую щеку. Он поцеловал ее. Это была та щека, по которой ударили.

— Откуда у тебя эта книга? — спросил отец. Он писал цифры в столбик на листке бумаги.

— От госпожи ван Амерсфорт, — сказал Томас.

Отец поднял голову. Он снял очки и рассеянно посмотрел на Томаса. — Ты хочешь сказать, что встретил госпожу ван Амерсфорт, и она сказала: «Вот тебе книга»?

— Нет, это было не так, — сказал Томас.

— А как тогда?

— Я помог ей занести сумку в дом, — сказал Томас.

— Какой ты молодец! — воскликнула мама. — Бедная женщина так одинока...

Отец опять надел очки и продолжал считать цифры. — Мне бы не хотелось, чтобы ты туда ходил.

Повисла тишина. Часы на каминной полке пробили шесть. Томас посмотрел на медных гекконов, которые по каминной полке ползли к потолку.

— Почему? — тихо спросила мама.

— Эта женщина — коммунист, сама знаешь, — сказал отец. Если на нас нападут русские, она тут же выйдет на крыльцо их приветствовать. А нас, христиан, всех уведут в рабство.

Опять наступила тишина. Двери на веранду были открыты. Было слышно, как в своих садиках разговаривают и смеются соседи. В комнату залетели обрывки музыки.

— Красиво, прошептала мама. «Люди — братья меж собой».

— Покажи-ка свою книгу, — сказал отец.

Томас положил книгу на стол.

— «Эмиль и сыщики», — прочитал отец. — Эриха Кестнера. По-моему, он тоже коммунист.

— Это просто детская книга. Какой от нее может быть вред?

Отец сдвинул книгу по столу в сторону Томаса. — Как можно быстрее отнеси ее назад, — приказал он, — и больше никогда не ходи туда.

— Можно я уже пойду готовить? — спросила мама.

— Как же ты тогда собираешься в этом месяце свести концы с концами? — спросил отец.

— Я добавлю из своих денег на одежду, — сказала мама.

— Нет уж, жена, — сказал отец, — так тоже не надо. — Он со вздохом достал свой кошелек из заднего кармана и вытащил из него купюру в двадцать пять гульденов. — Вот, держи, — сказал он. — Но постарайся укладываться в сумму на домашнее хозяйство.

Томас с книжкой выскользнул из комнаты. Мама с купюрой в двадцать пять гульденов пошла на кухню.

«Милая Элиза, — писал Томас в "Книге всех вещей", — может быть, ты думаешь, что ты некрасивая, потому что у тебя кожаная нога, которая скрипит при ходьбе. Или потому что у тебя на одной руке только мизинец, а больше ничего. Но это не так. Ты самая красивая девочка на свете. Я думаю, потом ты будешь жить в замке с «роллс-ройсом» под дверью. Я это пишу не потому, что хочу с тобой встречаться, ведь тебе шестнадцать, а мне девять (почти десять), так что это невозможно. Я это пишу, потому что это правда».

Томас смотрел в окно и думал: «Как жалко, что у меня не хватит духу написать это Элизе».

Жалко, жалко, жалко, потому что письмо очень хорошее, особенно про замок и «роллс-ройс». «Никогда в жизни не хватит духу, это точно».

«Знаешь, когда начинается счастье? — сказала госпожа ван Амерсфорт у него в голове. — Когда перестаешь бояться».

Ей-то легко говорить, она ведьма. Стоп, минуточку. Может, ведьмой она стала как раз потому, что перестала бояться?

Томас взял отдельный лист бумаги и написал: «Милая Элиза, вообще-то у меня не хватает духу это писать, но я все-таки пишу...» Потом он точь-в-точь переписал письмо, с «роллс-ройсом», замком и всем остальным. Он сложил письмо вчетверо. И спрятал в конверт. «Элизе» — написал он на конверте красивыми буквами с завитками. И сунул конверт в карман штанов. Вряд ли конечно, но может быть, когда-нибудь он решится отдать письмо Элизе. Никогда ведь не знаешь наперед.

— Томас, Марго, идите ужинать, — раздался снизу мамин голос.

В коридоре он встретил Марго. — Ну и как там? — спросила она.

— Где? — спросил Томас.

— У ведьмы, — сказала Марго.

Томасу отчего-то показалось, что слово «ведьма» звучит противно. Он сглотнул, а потом ответил:

— Мне-то откуда знать?

Они спустились вниз.

— Ты у нее был, я точно знаю, — прошипела сестра.

У двери в гостиную она схватила Томаса за шиворот. — Рассказывай, как там?

Томас посмотрел на сестру. Ну что ей ответить? Как можно рассказать луковице, как было у госпожи ван Амерсфорт?

— Там было... ээ... не так, — сказал он. Марго потрясла его за шиворот.

— Не так, как где?

— Не так, как у нас, — ответил Томас.

Марго его отпустила.

— Я с тобой еще поговорю, — бросила она.

Они вошли в комнату. Отец с мамой уже сидели за столом. Под лампой, дымясь, стояли кастрюли. По запаху Томас сразу понял: картошка, цветная капуста и мясо. Цветную капусту он не любил.

Все сели за стол.

— Помолимся, — сказал отец.

Все сложили ладони и закрыли глаза.

— Господи, — начал отец.

— А, это ты, Томас? — услышал Томас в своей голове. В темноте, за веками, он увидел Иисуса в длинном белом платье, развевающемся на ветру. — Как дела, мальчик мой? — спросил Иисус.

— Хорошо, — сказал Томас.

— Просто хорошо или отлично? — спросил Иисус.

— Просто хорошо, — сказал Томас, — но... — он не решался продолжать.

— Говори смелее, — сказал Иисус. — Я никому не скажу. Честное слово. — Господь Иисус плюнул себе на правую руку и поднял два пальца вверх.

— Он не должен бить маму, — сказал Томас. И почувствовал, что у него на глазах выступают слезы, но плакать не хотел.

— Кто не должен бить маму? — спросил Иисус.

— Сами знаете, — сердито сказал Томас.

— Моя хата с краю, — ответил Иисус.

«Странно, — подумал Томас. — Дедушка всегда говорит: "Моя хата с краю", а больше никто».

— Я имею в виду, — уточнил Иисус, — что я ничего не знаю.

— Папа конечно! — воскликнул Томас.

Иисус ничего не ответил, но по его лицу было видно, что он очень напуган. И еще грустен и сердит.

— Боже мой! — возмутился он. — Что он, совсем спятил?

А это присказка тетушки Пии!

Но тут Томас услышал слова отца: — Во имя Господа нашего Иисуса Христа, аминь!

Томас открыл глаза, и Иисус исчез.

— Приятного аппетита, — сказала мама.

Отец резал мясо. Нож проходил сквозь мясо, как будто оно было из пены. Но это было не так, потому что из него сочилась кровь.

— Нож острый как бритва, да, пап? — спросила Марго.

— Да, — гордо сказал отец. — Я точу его каждую неделю.

— Он все режет, — сказала Марго. — Даже самое жесткое.

— Так оно и есть, — сказал отец. — Им можно снять шкуру со старой коровы.

— Вжик, вжик, прямо насквозь, — сказала Марго.

У нее блестели глаза.

Отец поделил мясо и взял себе самый большой кусок, потому что ему приходится так много работать в конторе. — Терпеть не могу тупые ножи, — сказал он.

Вечером, когда мама укладывала Томаса спать, она шепнула ему:

— Муж госпожи ван Амерсфорт отдал жизнь за нашу свободу. Сама она тоже спасала людей во время войны.

Я разрешаю тебе к ней ходить, когда захочешь, но смотри, чтобы папа не заметил.

— Хорошо, мам. Мама?

— Что?

— Ты счастлива?

— Да, мой мальчик, потому что у меня есть ты. — Она его поцеловала, выключила свет и спустилась вниз.

Томас думал над тем, что ему сказала мама. Что отца можно не слушаться, главное, чтобы он не узнал. И что она счастлива. У него было ощущение, что здесь что-то не так, но он не знал, что именно.