«Я все запомню, — писал Томас в "Книге всех вещей". — Я ничего не забуду. Я буду все записывать, чтобы потом точно помнить, что было».

Вот что произошло в тот день: Томас проснулся от какого-то звука. Звук шел с улицы. Как будто тысяча людей шла по улице и бормотала. Но это же невозможно в шесть часов утра! Он оделся, подошел к окну и выглянул на улицу. Сначала Томас ничего не увидел, глаза еще не проснулись, но вот уши уже не спали. Звук перестал походить на человеческий. Теперь он ни на что не был похож. Томас посмотрел вниз и увидел, что булыжники мостовой стали другого цвета и плитки тротуаров тоже.

Они казались какими-то зеленоватыми. Когда глаза совсем проснулись, он увидел, что все это шевелится.

И мостовая, и тротуары покрылись чем-то движущимся и зеленоватым. И вдруг он понял: жабы! Вся улица Брейгеля была усеяна жабами. Посмотрев наискось на аллею Аполлона, Томас увидел, что потоку жаб нет конца.

Он посмотрел на улицу Яна ван Эйка и обнаружил, что мощными потоками они текут и оттуда. Они квакали.

Звук напоминал трещотку мусорщика, каждую неделю проходившего по их улице. Но сейчас звук был настолько сильным, словно тысячи трещоток гремели одновременно. Томас высунулся в окно и посмотрел прямо вниз. Он увидел, что жабы собираются перед дверью. Они лезли друг другу на спины и громоздились одна на другую. Двери было не видно, но гора из жаб, опирающихся на стену, выросла уже высоко. Никогда он не видел такой огромной кучи жаб. Может, они пытаются открыть дверь своим весом? «Мама, — подумал он с беспокойством, — это не я. Моя хата с краю».

Томас незаметно выбрался из комнаты и на цыпочках спустился на один лестничный пролет. Он посмотрел издалека на входную дверь. Слышалось что-то вроде барабанной дроби, будто в дверь стучится миллион пальцев. Он подумал: «Сейчас дверь не выдержит и распахнется». Томас не знал, что делать.

Он стал медленно спускаться по лестнице. На полпути вниз появился запах застоявшейся воды из канавы. Входная дверь ходила ходуном. Томас испугался. Он развернулся и побежал обратно наверх. «Мама должна мне поверить, — думал он. — Но она, конечно, не поверит. И папа не поверит». Он сел на пол. На самом верху лестницы. В полном отчаянии. Если триллион жаб рвется в дом, логично предположить, что виноват он. Кто же еще? Остается только сидеть тут на лестнице. Мама не хочет больше никаких египетских казней, потому что дома от них накаляется обстановка. Отец считает, что Томас смеется над Богом. До зарезу нужен был хороший совет.

Как бы тут выкрутился Реми из «Без семьи»? Внезапно Томас понял. Надо пойти поговорить с жабами.

Он опять спустился по лестнице, но, почувствовав запах воды из канавы, подумал: «А как говорят с жабами?»

И ответил сам себе. «Конечно, просто по-голландски. Реми ведь тоже говорит со своими животными по-голландски. Жабы же не совсем спятили».

Спустившись вниз, Томас приложил руку к двери.

Он почувствовал, как она дрожит, и услышал, как она жалобно скрипит под напором жаб. «Жабы хорошие, — подумал он, — ведь они пришли помочь нам с мамой. Они хотят, как лучше, но Бог ожесточил сердце фараоново».

Он встал на колени и попытался открыть почтовый ящик. Не получилось, потому что с другой стороны он был залеплен жабами. Томас нажимал и нажимал на ящик, пока не появилась узенькая щелочка. Через щелочку тут же пролез десяток жабьих лап, как будто Томас попал в страшную сказку. Но он не любил страшных сказок и не мог в них попасть. У дедушки были «Сказки братьев Гримм». Томас всегда пропускал «Сказку о том, кто ходил страху учиться», про одного мальчика. У дедушки дома и без того страшно, потому что дедушка вынимает челюсть изо рта. Ужас! Но дедушка Томасу все-таки нравился. Он верил в Бога, но не слишком рьяно. Он никого никогда не бил. Когда сердился, кричал: «Паучья щетка! Паучья щетка!», но Томас не знал почему.

— Привет, — тихо сказал он в почтовый ящик.

Он не хотел разбудить маму с папой.

— Привет, меня зовут Томас.

Сначала казалось, что ни одна жаба его не слышит. Все так же барахтались в воздухе их лапки, и не смолкало однообразное кваканье. Но постепенно звук притих и стал отдаляться. Передние жабы замолкли.

— Дорогие жабы, — продолжил Томас. — Спасибо, что пришли. Но в дом вам нельзя, мама не разрешает.

А мамино слово — закон. Вы знаете, что это такое? Это программа на радио, я ее слушаю, когда притворяюсь больным и не иду в школу. Так что идите-ка назад в свои канавы и каналы. Большое спасибо за оказанные услуги. — Томас любил слова, особенно непонятные.

До самых дальних далей все умолкло. Потом трескотня началась заново. Сначала рядом с дверью, потом все дальше и дальше. В ней слышалось волнение, и Томас испугался, что жабы его не поняли. Но потом лапки исчезли из почтового ящика. Кваканье было уже не таким громким. Оно стало напоминать человеческое бормотание и становилось все тише. Он ждал и ждал. Дверь больше не дрожала, барабанная дробь прекратилась. Почтовый ящик легко открылся, и Томас посмотрел в щелку. Жабы уходили!

— Томас! — позвала Марго. — Томас, что ты там делаешь?

Он посмотрел вверх. Марго в ночной рубашке стояла наверху лестницы.

— Т-с-с-с-с-с-с, — зашипел на сестру Томас. Он бесшумно поднялся к ней.

— Что ты там делал? — не поняла Марго.

— Там были жабы, — сказал Томас, — но мама против.

— Против чего? — не поняла Марго.

— Казней египетских, — объяснил Томас.

Марго долго смотрела на него.

— Томас, — сказала она наконец.

— Что?

— Сколько там было жаб?

— Миллионы.

— Честно? Ты их сам видел?

— Собственными глазами, — подтвердил Томас.

Марго медленно покачала головой.

— Томас, — сказала она. — Не всегда нужно верить своим глазам.

Томас пожал плечами.

— Нужно, чтобы голова оставалась на месте, — добавила Марго. — Не сходи с ума.

— Не схожу, — сказал Томас.

— Томас?

— Что?

— Знаешь, что мне недавно сказала Элиза?

Томас покраснел. И покачал головой.

— Она сказала: «Какой у тебя отличный брат!»

— А-а, — протянул Томас. И посмотрел на вешалку. Одежда висела как ни в чем не бывало.

— Знаешь, Томас, — продолжила Марго. — Я тоже так думаю.

Томас взглянул ей в лицо. Может, Марго и не такая дура, как ему казалось.

Они сели на верхнюю ступеньку лестницы. Томас не помнил, чтобы они раньше сидели вот так, рядышком на лестнице. Чувство было особенное.

— Ты знаешь, что значит «бесчестит»? — спросил Томас.

Марго посмотрела на него.

— Бесчестит? «Бесчестить» значит отбирать честь. Например, эээ... Мне не придумать, что например.

— Ничего, — успокоил ее Томас. — Но что такое «честь»?

— Подожди, — сказала Марго. — Я поняла. Бесчестить — это лишать достоинства.

Томас вздохнул: ну а это что такое — «достоинство»?

Он продел руку под рубашку, отцепил булавку, затем вытащил сложенную пополам записку госпожи ван Амерсфорт и прочитал: «Если муж бьет свою жену, он бесчестит себя».

— Покажи, — потребовала Марго. Она прочитала сама. — Откуда это у тебя? Верно написано!

— Не скажу, — сказал Томас. — Это тайна.

Марго наклонила голову и прислушалась к тишине.

— Надо, чтобы папа это прочитал, — прошептала она.

— А если он рассердится? — спросил Томас.

— Надо, — сказала Марго. Она отдала записку Томасу. — Очень надо.

— Не сейчас, — ответил Томас. Он прицепил записку обратно к рубашке.

— Да, — сказал отец за ужином. — Чуть не забыл. Сегодня утром, когда я выходил из дома, на крыльце сидела жаба. Бедное животное было так напугано, что закрыло глаза передними лапками.

Марго подавилась салатом. Мама посмотрела на Томаса, но он не подал вида. Нос у нее был красный и распухший. Из левой ноздри торчала ватка.

— Со мной сегодня тоже случилось что-то странное, — сказала Марго, закончив кашлять. — На уроке голландского меня выгнали из класса.

— Что? — отец нервно повысил голос. — Как это?

— Ну, просто так, — ответила Марго. — Учитель Рейп сказал, что я зазнайка, и мне пришлось выйти из класса.

— Что такое «зазнайка»? — спросил Томас.

— Это человек, который думает, что он единственный знает, как лучше, — объяснил отец. — А это очень неприятно.

«Я знаю, как лучше, — подумал Томас. — Например, если мои родители отдадут меня старому музыканту по имени Виталис, как в книге «Без семьи». У него будут собаки и обезьяна с трудной кличкой. И старый музыкант умрет по дороге, а я останусь без семьи. С Элизой».

— И что же ты такого сказала? — спросил отец у Марго. Было заметно, что он волнуется.

— Я сказала, что не хочу читать эти поддельные книги из списка литературы, — объяснила Марго. — Что мне хватает Библии.

За столом стало так ужасно тихо, что Томас очнулся от своих мыслей. И увидел, как покраснел отец.

«Иисус!» — мысленно позвал он, но Иисус не показывался.

— Послушай меня внимательно, Марго, — раздраженно сказал отец. — Ты ничего не поняла. В книгах, которые тебе надо прочитать, изложены мнения людей. А в Библии записаны не мнения, а истины. Потому что Библия — это слово Божье. Вот что я имел в виду. Но это не значит, что ты должна дерзить учителю!

— Я всего лишь повторила то, что слышала от тебя, — послушно объяснила Марго. Она с воодушевлением жевала мясо. — Очень вкусно, мама.

Мама посмотрела на нее и улыбнулась.

— Так что завтра, — гремел отец. — Завтра... — У него сорвался голос. — Завтра ты пойдешь к господину Рейпу и извинишься.

— Хорошо, пап, — сказала Марго. На отца она не смотрела. — Мам, давай, я сделаю тебе прическу?

— Куда катится этот мир? — кричал отец. — С ума сойти! Прочитаешь все книги из списка. Поняла?

— Да, пап, — пообещала Марго. — Сплести тебе косичку, мам?

— Хорошо, Марго, — ответила мама.

— Знаешь книжку «Без семьи»? — спросил Томас у отца. — Про мальчика, который остался совсем один.

Но отец не слышал его. Он со злостью давил картошку вилкой.

— Книжка грустная, — сказал Томас. — Но очень интересная.

Он почувствовал мамину руку на своей голове.

— Ешь, Томас, не отвлекайся.

Он знал, что, когда мама так говорит, надо помолчать.

— А ты почему ничего не говоришь? — спросил отец. — Она ведь и твоя дочь.

Мама посмотрела на него.

— Ох, — сказала она. — Ты умеешь об этом говорить гораздо лучше меня.

Опять стало тихо-тихо.

«Зазнайка, — думал Томас. — Интересное словечко. Надо запомнить».

— Кстати, откуда у тебя эта книга? — вдруг спросил отец.

— Какая книга? — испугался Томас.

— «Без семьи», — с досадой вздохнул отец.

Томас застыл от ужаса.

— Я дала, — непринужденно сказала Марго.

Томас посмотрел на нее в изумлении.

— А-а, — протянул отец. Его взгляд не выражал доверия. — А у тебя она откуда?

— Подарок на день Святого Николая, — сказала Марго.

Отец склонился над тарелкой.

«Ест», — с облегчением подумал Томас.

Отец читал про третью казнь: вся пыль на земле превратилась в мошек. Все подряд были искусаны. Весь мир чесался. Но Томас знал, что мама против, так что проку от такой казни никакого. Нужен был новый план, чтобы смягчить сердце фараона. Но никакого плана в голову не приходило.

Отец захлопнул Библию.

— Давайте помолимся, — сказал он, сложил руки и закрыл глаза. — Господь наш...

— Слушай, Томас. — Это был Господь Иисус. Кричал Томасу из пустыни. — Мне тоже было не очень-то легко с моим отцом.

— Правда? — удивился Томас.

— Правда, — сказал Господь. — Он у меня строгий. Решил, что надо Меня распять на кресте, а Меня и не спросил.

— Да уж, — пробормотал Томас. — Не очень здорово.

— Да уж, — сказал Господь. — Было такое, но больше не повторится. А сейчас я Его еще и потерял.

— Кого? — спросил Томас.

— — Бога-Отца, — сказал Господь Иисус. — Нигде не могу Его найти. На всем небе. Очень странно. Он исчез, когда тебя выпороли. Думаю, для Него это было уже чересчур.

— Ты так думаешь? — спросил Томас.

— Я думаю, Он очень тебя любил и не мог больше на это смотреть. Это Мое личное мнение.

— Во имя Господа Нашего Иисуса Христа, аминь, — сказал отец.

— Пока, Иисус, — прошептал Томас. И тут раздался звонок в дверь.