Перед описанием нашего отъезда из Балтиморы я бы хотел поставить вместо девиза появившуюся 18 июля в лондонской газете "Morning Post" статейку относительно той позиции, которую приняло английское правительство по отношению к подводной лодке "Дейчланд":

"На основании своего характера "Дейчланд" должна считаться военным судном, и сообразно с этим мы должны с ней поступать. Поэтому в случае, если военные суда союзников встретят ее вне американской морской границы, они потопят ее без предупреждения".

Таково было содержание телеграммы, переданной 19 июля по кабелю из Лондона. Мы прочли ее в "Morning Post", которую нам доставили перед отходом. Во всяком случае хорошо было уже то, что мы знали, в каком положении находимся.

На судне у нас не было ни минных аппаратов, ни пушек и у нас не было ни малейшей возможности нападать. Мы не имели даже личного оружия для самозащиты, разрешенное, однако, английскому торговому пароходу. Помимо этого, величайшая нейтральная страна признала "Дейчланд" чисто торговым судном, и все-таки нас намеривались топить без предупреждения.

Нам стало известно, что восемь неприятельских кораблей собрались перед Чизапикским заливом с целью нас поймать, едва мы перейдем американскую морскую границу.

Но мы знали также и то, что однажды нам удалось посмеяться над усилиями англичан. Правда, наш прорыв английской блокады при уходе из Европы был далек от приятной прогулки. Большее удовольствие доставило нам мнение капитана Гаунта, состоящего при британском генеральном консульстве в Нью-Йорке, высказанное им в печати при первом появлении слуха о том, что немецкая подводная лодка вышла в Америку. Он.успокоил своих английских читателей следующими словами: "Отправку подводной лодки в Америку считаю невозможной. Если немцы попытаются это сделать, мы ее поймаем. Большая подводная лодка оставляет всегда за собой след масла и смазочных материалов, который ее выдаст, и наши быстроходные крейсера смогут настичь ее и задержать".

Капитан Гауит занимает должность эксперта по морским делам при консульстве, и надо думать, что он в курсе всех дел, и тем не менее ошибся.

Подошло 1 августа. Сердечно распрощавшись со всеми и окончив все формальности с властями, мы могли выходить в море навстречу ожидавшим нас за заливом "доброжелателям".

Наш отход, однако, замедлился из-за необходимости дождаться прилива, чтобы выйти в Чизапикский залив через илистую отмель в устье реки Батапаско, на которой располагалась Балтимора. Мы напряженно ждали подъема воды, и наконец в 5 часов 20 минут пополудни этот момент настал. Тросы отданы, окружавшие нас сторожевые суда отходят в сторону и "Дейчланд" величественно отделяется от пристани, направляясь к фарватеру. "Тимминс", подобно верной сторожевой собаке, идет рядом и неохотно разрешает приближаться к нам многочисленным малым и большим судам с репортерами и кинематографистами.

Однако опасаться было нечего. Морская полиция в Балтиморе любезно назначила свой пароход нашим провожатым и, кроме того, таможенная яхта из Мериленда получила приказание сопровождать нас до границы их территориальных вод.

"Дейчланд" величественно отходит от пристани, направляясь к фарватеру.

Сотни людей собрались на берегах реки Батапаско, махали нам, кричали ура, в гавани раздавались со всех буксиров завывания сирен и паровых свистков, пароходы приветствовали флагами и гудками, – вообще шум стоял большой. Мы не могли не чувствовать, какое множество сердец во всей великой Америке посылает нам в дорогу свои благословения и с беспокойством будет ждать известий о нашем благополучном плавании.

Попав в свободный фарватер, машинам дали полный ход, и постепенно наши спутники остались у нас за кормой. Даже Тимминс" едва поспевал за нами. Крики ура раздавались все отдаленнее, и под конец только таможенная яхта оставалась поблизости. К семи часам исчезла и она, и мы оказались бы вдвоем с "Тимминс’ом", если бы у нас не оказался еще один спутник, показавшийся нам подозрительным, отделаться от которого было не так легко.

Это был быстроходный, серого цвета пароход, с острым штевнем и короткой плоской кормой. Настоящий тип скорохода, имевший, по слухам, 22 узла ходу. Говорят, что уже за неделю до нашего отъезда он был нанят каким-то господином, который платил за его наем по 200 долларов ежедневно; и видно, как высоко он ценил спортивный интерес, устроив состязание с "Дейчланд".

Сознавая свою быстроходность, красивое судно танцевало вокруг нас, делая удивительные круги. Точно шмель, жужжало оно, показывая беспокойство и резвость. Наш "Тимминс" ревел и выпускал угрожающие клубы дыма, но"шмель в 800 лошадиных сил не отставал и не позволял отогнать себя.

Пароходы приветствовали нас флагами и гудками.

Около 8-ми часов вечера поднялся небольшой ветерок, и немного погодя появилось волнение, весело плескавшееся под носом "Дейчланд". Согласно морским правилам, "шмель" зажег свои фонари, но уже не вертелся вокруг, а шел у нас в кильватере. Его разноцветные огни красиво мигали за нашей кормой, то теряясь в брызгах волн, то опять появляясь, но уже в большем отдалении. К 10 часам волнение усилилось, стало совсем темно, свет за кормой все отставал, и к утреннему рассвету оказалось, что "шмель" улетел домой.

Вместо него впереди появилась масса рыбачьих судов, вызвавших у нас опасение, что уже здесь, в нейтральных водах, нам устроена ловушка.

Крики ура с этих заподозренных нами судов убедили вскоре в том, что мы ошибались. Оказалось, что это были представители американской печати совместно с целой компанией друзей и почитателей "Дейчланд", не испугавшиеся ночного путешествия, чтобы вдали от Балтиморы послать нам последний прощальный привет. Один за другим прошли мимо пароходы, и в 6 часов утра мы вышли уже на такой простор, что могли сделать первое погружение.

После долгой стоянки и продолжительного пребывания на берегу я хотел убедиться, что лодка и весь экипаж находятся в моих руках, в особенности принимая во внимание все заявления, что мы "неизбежно" должны быть пойманы.

Наше первое погружение прошло блестяще. "Тимминс" стоял вблизи, и капитан Хинш рассказывал мне, какое поразительное было впечатление, когда "Дейчланд" совершенно бесшумно исчезла под водой и затем, несколько минут спустя, всплыла с пенящимся буруном в носовой части.

Итак, при погружении замечаний не было. Желая, кроме того, убедиться, что все в порядке и нигде нет течи, я приказал опуститься на дно, в таком месте, где на морской карте была обозначена глубина 30 метров.

Опять настала тишина, свет исчез, появились знакомые певучие звуки вентиляции, манометр в рубке показывает 20, 25 метров. Мы уменьшаем нашу скорость, стрелка показывает 30 метров, и я жду легкого толчка, который означает, что лодка задела дно. Но не тут-то было. Вместо этого стрелка продолжает показывать 32, 34, 35 м. Я стучу пальцем по стеклу – в следующую секунду стрелка падает на 36 метров.

Что случилось, в чем дело? Размышляю и смотрю на карту.

Совершенно ясно, что там обозначена 30-метровая глубина, к тому же мы предварительно сделали вычисления. Вместе с тем мы опускаемся все глубже. Стрелка манометра показывает уже 40 метров.

Однако это уже сумасшествие! Я навожу справку в централь и получаю успокаивающий ответ, что и там стрелка манометра глубины только что перешла 40 метров. Оба манометра, следовательно, согласованы между собой. Но от этого не легче, и лодка продолжает опускаться.

В централе люди удивленно смотрят друг на друга. Странное это чувство: в могильной тишине, только под певучие звуки вентиляции, опускаться куда-то в неизвестность, не замечая при этом ничего, кроме падения этой подлой стрелки на манометре. Наверху в рубке положение не лучше. Беспомощно смотрю я то на манометр, то на карту.

Тем временем лодка продолжает опускаться. Перешли 45 м, стрелка приближается к 48. Однако где-нибудь должен же быть конец этой глубине Чизапикского залива, не может же она продолжаться до бесконечности. Наконец на глубине 50 метров лодка останавливается без какого-либо толчка. Я перехожу в централь и советуюсь. Надо полагать, что мы попали в какое-нибудь углубление, не обозначенное на карте. Ну, это несчастье небольшое. Всплываем мы с 30 или 50 метров – не все ли равно.

Я только что хотел отдать приказание к всплытию, как вдруг мой взгляд падает на гироскопический компас, находящийся обыкновенно в полном спокойствии под своим стеклянным колпаком.

Я отскакиваю назад…

Что за история! Диск компаса словно сошел с ума и какими-то толчками безостановочно вертится вокруг.

Гироскопный компас, в общем, надежная вещь и, принимая во внимание, что на 50-метровой глубине Чизапикского залива земля ни в коем случае не может вращаться вокруг нас, приходится прийти к единственному и окончательному, хотя и дьявольски неприятному заключению, что мы, черт знает по какой причине, крутимся волчкообразно на дне этой ямы.

Я приказываю немедленно поставить помпы, которые хотя и начинают гудеть, но совершенно по-иному, чем раньше. Получился какой-то пустой звук. Действия они не оказали никакого, и мы сидим на месте и не можем сдвинуться. Только этого не хватало. Должен сознаться, что все мы начали чувствовать себя довольно скверно. Манометр тем временем еще немного опустился. Зато прекратилось наше волчкообразное верчение, и мы лежим совершенно неподвижно.

Диск гирокомпаса безостановочно вертелся вокруг.

Новое приказание к всплытию. Вновь гудят помпы, но опять с тем же результатом. Очевидно, и тут что-то не так.

Надо хорошенько все обдумать, прежде чем снова предпринять что-либо, иначе мы будем лежать здесь всегда.

После повторных запусков инженеру Клесу удалось в конце концов заставить поМпы заработать. Тяжело ворча, они начали выжимать воду из цистерн, мы же, как заколдованные, уставились на манометр. Ура! мы снялись, мы поднимаемся, стрелка подвигается на 49 м – я боюсь верить своим глазам… Но, черт возьми, что же опять случилось? Манометр вдруг останавливается на 20 метрах, затем перескакивает назад на 49, обратно на 20… Проклятие!

Тут уже становится жутко. Мы смотрим друг на друга и не знаем, что предпринять, не имея ни малейшего понятия, что случилось с лодкой. С тех пор как и манометры потеряли "рассудок", мы даже не знаем, на какой глубине находимся.

Чтобы понять значение этого, надо ясно представить себе, что единственная точка опоры на погруженной лодке заключается в стрелке манометра, поэтому в случае, если она перестает функционировать, уподобляешься совершенно слепому человеку. Однако, как ни серьезно было положение, никто не терял присутствия духа. Мы знали, что в крайнем случае у нас остается выход в виде сжатого воздуха, который, безусловно, выбросит нас на поверхность воды, даже если помпы откажутся действовать. Однако к нему прибегать не пришлось. Инженер Клее постепенно выяснил, в чем заключалась причина этого происшествия. Он прикоснулся к вентилятору, раздался свистящий шум сжатого воздуха, и в следующую секунду манометр делает скачек на 120 метров, с тем чтобы моментально опуститься на 49. Грязевая пробка, забившая отверстие манометра глубины, исчезла, вытесненная небольшим количеством сжатого воздуха. Трубы помп также прочищены сжатым воздухом от грязи, попавшей в них во время нашего нахождения в яме.

Вскоре они загудели как надо, и "Дейчланд" свободно всплыла на поверхность воды. Мы пробыли внизу полтора часа.

Капитан Хинш, у которого при виде нас отлегло от сердца, подошел со своим "Тимминс’ом" и стал у борта. Он был в смертельном беспокойстве за нас из-за нашего столь долгого отсутствия. По всей вероятности, мы попали в глубокую яму с водоворотом и "крутящимся песком", где мы уходили все глубже в песок и ил.

Немного погодя я поставил "Тимминс’а" на расстоянии 2-х миль от нас для наблюдения за нашим очередным, весьма важным, пробным погружением. Дело в том, что мы хотели всплыть без движения вперед, так чтобы перископ показался над водой. Маневр этот требует большой точности. Гораздо легче всплывать во время движения, с помощью перекладывания горизонтального руля, применяя динамическую силу, но при этом перископ оставляет за собой пенящийся след, привлекавший внимание.

Поэтому мы хотели сделать опыт и всплыть с довольно большой глубины, сохраняя по возможности равновесие, опоражнивая и наполняя поочередно цистерны, принять такое положение, при котором лишь перископ появляется вертикально над водой.

Опыт удался. Мы высунули наше "щупальце" – перископ, и "Тимминс", который знал, где мы приблизительно находимся, не заметил нас, пока не показалась из воды сама рубка.

Таким образом я удостоверился, что мы подготовлены ко всем возможным случайностям и можем решиться на прорыв без риска быть замеченными. Мы спокойно пошли вперед и установили свой курс с таким расчетом, чтобы по наступлении темноты очутиться между обоими мысами.