Прошло два дня после Кухонных людей. Два дня после карьера. Все, чего я хотела, это принять ванну. Горячую ванну с лавандовой солью, ощутить, как вода обволакивает мое тело. Такую, какую я принимала в изготовленной на заказ сверхглубокой маминой ванне, в ее предназначенной только для девочек, облицованной белым мрамором ванной комнате, с закрепленным на стене телевизором. Такую, после которой все мое тело становилось слишком горячим, а моя кожа слишком морщинистой. Расплескивая воду, я выбиралась на пушистый белый коврик, укутывалась в пушистый белый халат из Ритца и отправлялась в примыкающую к ванной комнате гардеробную, где голышом дефилировала по воображаемому подиуму в туфлях от Джимми Чу, Маноло или Валентино – на ремешках и со стразами. Мечтая об этом белом утешении, я осмотрела свою пыльную коричневую тюремную камеру, свою грязную кожу и взмолилась о конце. К тому же я была измучена той нагрузкой, которую на себя взвалила, начиная с тридцатого дня, старательно притворяясь убитой горем и ужасом. Я воспроизводила изумительные монологи и приступы плача, вплетая в них невнятные, рассчитанные на ранимое эго моего похитителя мольбы освободить меня и моего ребенка.

Он должен был чувствовать себя сильным.

Я давала ему то, в чем он нуждался, чтобы он случайно не нарушил наш отработанный и рассчитанный распорядок дня.

И хотя я мечтала о ванне с такой же страстью, с какой адвокат мечтает о чашке кофе, я не собиралась отлынивать от тренировок и нарушать новыми просьбами то, что вошло в привычку и было множество раз отрепетировано. Я могла использовать одеяло в качестве мочалки, обмакивая один угол в мои чашки с водой и обмывая особенно нуждающиеся в этом части тела, но я скорее бы удавилась, чем лишилась хоть единственной капли жидкости. Я ни за что не израсходовала бы преимущество на дела второстепенной важности.

На тридцать второй день на ланч была пастушья запеканка. Я поела и ожидала, пока он придет за подносом. Я встала и содрогнулась, испытывая отвращение к собственному телу, к своим грязным ногам и засаленным волосам. Во время походов в ванную комнату я каждый день пыталась обтереться неописуемо грязной тряпочкой. Однако этих усилий явно было недостаточно. Откровенно говоря, с учетом состояния этой тряпочки, я, скорее всего, лишь усугубляла ситуацию.

Тридцать второй день расцветал под ярким солнцем на фоне безоблачного синего неба. Было так тепло, что моя комната с обшитыми сосновыми досками стенами превратилась в сауну. Теперь в ней было даже жарче, чем в те дни, когда приходили Кухонные люди и в мою комнату подобно дыму от костра просачивались их ароматы и жар от духовки.

Наконец, доски пола за дверью задрожали, извещая о том, что психопат направляется в мою комнату за пустым подносом. Я сидела на кровати, пересчитывая сосновые доски между своими ногами и дверью. Затем я скользнула взглядом наверх по белой оштукатуренной стене и сосчитала трещины, разбегающиеся во все стороны от дверного косяка. Я уже знала все ответы, но, чтобы запомнить все подробности, я продолжала считать, как всегда – везде и в любой момент. 12 досок различной ширины, 14 трещин, включая маленькие притоки.

Лязгнули о металлическую скважину ключи, и я медленно повернула голову, борясь с оцепенением от тягучей скуки. Ощутив ничем не замаскированный тяжелый запах собственных подмышек, я с трудом подавила отвращение. Я слегка выпрямилась, когда он наконец открыл дверь и шагнул на свое привычное место на доске № 3.

– Давай сюда поднос. В ванную пойдешь?

– Да, если можно.

– Поторапливайся. Я не могу возиться с тобой целый день.

Ты не можешь возиться со мной целый день? Какого черта? Чем ты вообще занимаешься целый день? Ах да, ничем. Ты ничем не занимаешься целый день. Ты ничтожество.

Но я удержалась от злобных или насмешливых взглядов, которые позволяла себе прежде. Я опустила глаза и нерешительно протянула ему поднос. Затем я с робким видом засеменила в ванную, прошмыгнув мимо своего похитителя, как всегда заслонившего своим телом лестничный пролет.

Войдя в ванную, я прислонилась спиной к двери, изумляясь тому, какой огромной я стала. Малыш ворочался внутри, но медленно, как неторопливый кит, раздвигающий своим горбом поверхность океана. Мой уже почти выросший малыш шевелился, свернувшись клубочком в своей тесной комнатушке. Хотя я не представляю, почему ему было тесно – мое тело стало гигантским, как дом.

Я погладила малыша и обвела взглядом комнату. Кажется, я еще не описала ванную? Должно быть, раньше это был чулан, во всяком случае, площадь комнаты вполне бы подошла для этой цели. Ну да, это был большой чулан, втиснутый под край крыши. Наклонный потолок нависал над огромной ванной на львиных лапах, занимавшей почти все пространство комнаты. Чтобы воспользоваться белым унитазом, необходимо было боком протиснуться мимо ванны, а затем сесть, держа спину очень прямо. Сидя таким образом и опершись согнутым локтем о белый пьедестал умывальника рядом с унитазом, можно было вообразить себя очень важной персоной. Дешевое квадратное зеркало было слегка перекошено и буквально приклеено к стене. Между раковиной и унитазом было втиснуто ведро для мусора в один фут высотой. Белое ведро, в которое были вставлены два полиэтиленовых пакета – один использовался, а второй находился под первым. Не сумев придумать пакетам применение, я оставила их на месте. Они были тонкими и совершенно бесполезными, из тех, которыми щедро наделяют в продуктовых магазинах. В которые непонятно зачем помещают каждую покупку: в один бутылку кетчупа, во второй молоко, в третий хлеб и так далее. В итоге у тебя дома скапливается миллион пакетов. Я их ненавижу. Я их очень-очень ненавижу.

Но я отвлекаюсь.

Пол ванной комнаты был из таких же сосновых досок, как и пол моей комнаты. Я много раз осматривала ванную на предмет поиска новых преимуществ. Но все, что я видела, было либо прикручено к полу, либо приклеено, либо его никак нельзя было применить. Я могла унести мусорное ведро, но что бы я стала с ним делать? Грязная тряпка на умывальнике представляла собой крошечный и неимоверно засаленный лоскут ткани шесть на шесть дюймов. Не считая этих предметов, ванная комната была лишена обычных для таких помещений предметов, которые вполне могли бы превратиться в преимущества. Никаких очевидных моющих средств, никаких кусачек для ногтей, никаких пинцетов. Черт возьми, даже зубная нить могла бы стать грозным оружием.

Несмотря на то, что я уже смирилась с тем, что ничего полезного в ванной нет, защелкнув за собой дверь, я снова тщательно осмотрела небольшое пространство и снова ничего не обнаружила. Я бочком пробралась к унитазу и да, если вас это так интересует, опорожнила мочевой пузырь. Мое пузо с ребенком касалось закругленного края ванны, а левый локоть лежал на умывальнике. Облегчившись, я встала и наклонилась, чтобы подставить лицо под струю из крана и проглотить столько воды, сколько только сможет выпить мой пересохший рот. Грязной тряпочкой, которой я уже пользовалась много недель, я быстро протерла подмышки и некоторые другие места.

Я развернулась, пожирая ванну взглядом, исполненным животного желания. О, как же мне хотелось повернуть ручку горячего крана и опуститься в воду, выжечь вонь со своего тела. Я поставила левую ногу на унитаз. Балансируя на правой ноге, я в обход огромного живота, не позволяющего мне даже повернуться в тесном промежутке между ванной и стеной, потянулась к щиколотке, чтобы почесать свою волосатую ногу.

В таком положении моя голова была наклонена вперед и чуть в сторону. И тут я заметила предмет, ожидавший меня здесь все это время. Он очень хорошо спрятался и замаскировался. И тем не менее он находился у меня буквально под носом.

Бутылка отбеливателя.

Прямо передо мной. Бутылка объемом в один галлон. Без этикетки. Она была так хорошо втиснута в канавку на задней поверхности унитаза, что ее совершенно не было видно. И знаете еще что? Аллилуйя, Аллилуйя! Когда я присела на корточки, чтобы вытащить из-за унитаза свою новую находку, конечно же, я обнаружила, что бутылка на три четверти полна. Гипохлорит натрия, добро пожаловать на вечеринку! Преимущество № 36.

Мой план не нуждался в этом дополнительном преимуществе. Тем не менее даже в эти последние часы мне пришло в голову просто идеальное применение для хлорки: дополнительные страдания. Я даже не подозревала, насколько мне необходим этот штрих, пока мой взгляд не упал на этот изумительный белый сосуд. Я позволила себе расслабиться и погрузиться в ощущение неконтролируемого психоза, в котором я вообразила, что способна влюбиться в бутылку с хлоркой. Возможно даже, на пару секунд меня охватило самое настоящее безумие, когда я прижала пластмассовую емкость к своим налившимся грудям и поцеловала голубой колпачок.

На дне мусорного ведра лежал дополнительный полиэтиленовый пакет. Я схватила его и сунула себе в брюки. Полиэтиленовый пакет, преимущество № 37.

Я поставила бутылку на место, понимая, что во время этого посещения туалета мне не удастся набрать хлорки, но не сомневаясь, что к концу этого жаркого дня я что-нибудь придумаю.

– Выходи, твою мать, – заорал он, вполне предсказуемо колотя по двери кулаком.

Дверь затряслась. Всякий раз, когда он так делал, я опасалась, что древние доски не выдержат и треснут. А я увижу его кулак.

– Да, сэр. Уже выхожу. Простите, я плохо себя чувствую.

Это, конечно, было неправдой, зато поспешно возвращая бутылку на место и косясь на трясущуюся под его ударами дверь, я успела придумать, как мне безопасно вынести из туалета хлорку. Так что мне вовсе не нужен был целый день для того, чтобы выстроить план.

– Простите, пожалуйста. Я сейчас. Меня тошнит.

– Да мне насрать. Выметайся сию секунду.

Я открыла дверь, ссутулила плечи, приняв позу низшего и покорного существа, и быстро засеменила обратно в камеру.

Он запер меня своей идиотской связкой ключей.

Для чего ему нужны остальные ключи? Да какая, в сущности, разница.

Весь следующий час я провела, погрузившись в тошнотворные и отвратительные видения. Я кружилась, пока меня не начинало тошнить, а затем быстро становилась на четвереньки и опускала голову к полу. Я повторяла этот маневр снова и снова. Самой отвратительной и чудовищной мыслью было, разумеется, воспоминание о теле девушки в карьере. Так что я думала об этом. Снова и снова. Затем я изобрела для себя короткометражный фильм, в котором я лизала спину близнеца моего похитителя. Ну да, Брэда. Его спина наверняка была волосатой и прыщавой, так что я представляла себе, как провожу языком по жестким волосам, одновременно выдавливая прыщи. Одновременно он должен был вылизывать тарелку, полную истекающей кровью телятины. Полностью сосредоточившись на этом жутком видеоряде, я снова начала кружиться. Я продолжала лизать и выдавливать, и телятина с каждой секундой становилась все кровавее, гной все гуще. Он засыхал на волосах, которые я вылизывала. Я кружилась и кружилась, и когда передо мной все поплыло от вращений и подступающего безумия, я сунула палец себе в горло и наконец-то, наконец-то вырвала. Вызвать у себя рвоту труднее, чем вы думаете. С тех пор я больше ни разу этого не делала. Я вообще никому не рекомендую подобный метод самоочищения и нормальным его не считаю. Впрочем, иногда грязные поступки приходится совершать в качестве одноразовой и вынужденной меры ради достижения необходимого результата.

Зловонная лужа выплеснулась на пол на некотором удалении от двери, именно туда, куда я и целилась. Ни в коем случае не возле того места, куда он обычно ступал. Мне не нужно было, чтобы он вдруг начал колебаться, прежде чем войти в мою комнату. Он должен был всегда делать шаг в одну и ту же точку.

Что делать теперь? Сидеть в этом кислом зловонии, нюхая жаркие испарения собственной блевоты до самого ужина? Или позвать его, как я иногда делала, когда мое физическое тело нуждалось в срочном походе в туалет? Я понятия не имела, куда он уходит и что делает между визитами в камеру. Возможно, он сидит в одной из комнат этажом ниже, возможно, уходит чем-то заниматься туда, где я его не слышу. Восемь из двенадцати раз, когда я колотила по двери и просила позволить мне сходить в туалет в промежутке между приемами пищи, он с грохотом взбегал по лестнице, изображая из себя раздосадованного тюремного охранника. Таким образом, статистика была в пользу того, что он откликнется на мой зов – восемь из двенадцати раз. Я решила, это объясняется тем, что ему не хочется потом за мной убирать. Так что с достаточной долей уверенности в том, что он откликнется на зов, а также потому, что восемь раз из двенадцати гарантированно представляли собой часть тюремной рутины, я решила его позвать.

Кроме того, жуткое зловоние разложения, которое, казалось, стремительно нарастало в раскаленной и душной комнате, проникло мне в нос, вонзилось в мозг и укрепило меня в принятом решении.

О черт, нет, я не собираюсь дышать этим до вечера.

Потирая ладони, я подошла к двери. Я представила себя опытным целителем, разогревающим ладони перед тем, как восстановить массажем порванные мышцы. Горячими ладонями я принялась колотить по двери.

– Прошу прощения, сэр! Прошу прощения, сэр! Мне плохо! – голосила я.

И в самом деле, где-то на нижних этажах здания послышалось какое-то движение. Затем все стихло. Видимо, он остановился, чтобы убедиться в том, что ему не послышалось.

– Прошу прощения! – Я снова принялась колотить по двери и вопить. – Сэр, мне плохо! Простите меня!

– Твою мать за ногу! Чертова сука! – заорал он, взбегая по лестнице.

Он ворвался в комнату, и я попятилась от двери.

– О черт, это еще что такое! – воскликнул он, зажимая нос и озираясь в поисках источника вони.

– Я все уберу, сэр. Простите. Пожалуйста, пожалуйста. Я видела в ванной отбеливатель. Можно я его возьму? Вы мне разрешите его взять? – взмолилась я и упала на колени к его ногам. – Мне так жаль.

Продолжая морщиться от вони, он попятился из комнаты, занял свое место на лестничной площадке и сделал мне знак идти в ванную.

– Давай уже. Убирай свое дерьмо. И поскорее, черт бы тебя побрал.

Не поднимаясь с четверенек, я доползла до ванной, схватила мусорное ведро, тряпку и отбеливатель и таким же образом вернулась обратно. Я поспешно собрала все в ведро и, вылив на тряпку два колпачка чистящего средства, начала тереть доски. Вымыв пол, я отставила бутылку в сторону. С ведром и тряпкой я вернулась в туалет, вылила все в унитаз, вымыла ведро над ванной, выполоскала тряпку под краном и вернулась в комнату.

– Спасибо, сэр. Простите меня.

– Не вздумай снова обрыгаться. Я смотрю «Мэтлока», – произнес он, выходя и снова запирая мою дверь.

Так вот ты чем занимаешься целыми днями. Весьма предсказуемо.

Кажется, мы вернулись к привычному распорядку. Все заняты своим делом, всем хорошо, верно?

Отбеливатель, Преимущество № 36. Очень кстати. Завтра приступаем.