Несколько лет назад одна знакомая спросила меня, не хочу ли я написать книгу о своей жизни. Тогда я не совсем представляла, что из моей жизни может быть интересным кому-то другому.

В ту пору я редко рассказывала о своем детстве и о месте, где родилась. Скорее наоборот, я пыталась приспособиться, быть такой, как все. Пыталась принять культуру и образ жизни, чуждый мне в корне. И хотя со стороны, возможно, казалось, что это неплохо удается, я никак не могла обрести душевного равновесия, осознать свою причастность к культуре, которой мне и сейчас не хватает.

Я чувствую себя несчастной, потерянной, как призрак, обреченный на вечное скитание. Я живу как бродяга, переезжаю с места на место и каждый раз надеюсь, что наконец-то преодолею внутренний разлад и найду то, о чем так мечтаю. И все больше разочаровываюсь.

Моя жизнь проходит, я становлюсь старше и спрашиваю себя, какому миру я все-таки принадлежу. Все чаще вспоминаю свои детские годы. Хотя за пятнадцать лет жизни в цивилизованном мире должна бы уже привыкнуть и стать другой. Неужели детство так сильно влияет на дальнейшую жизнь? Интересно, а что было бы с семнадцатилетней немецкой девушкой, если бы она перенеслась в тот мир, где выросла я? Может быть, для нее все было бы по-другому.

Эти мысли не оставляют меня. Мне кажется, что я не живу, а существую. Меня не покидает тоска, которую трудно сейчас точно определить: как будто я что-то потеряла и никак не могу найти. Будто я когда-то где-то остановилась...

И я приняла решение описать свою историю — в надежде, что это поможет мне обрести себя и наконец принять тот факт, что я другая и навсегда останусь не такой, как все. А может быть, мне откроется, к какому миру я принадлежу?

 

Моя история

Я расскажу свою историю, историю о девочке из другого века... историю о любви и ненависти, о жестокости и прощении и о красоте жизни. Это по-настоящему правдивая история. Это моя история.

Октябрь. Мне семнадцать лет, на мне полосатый свитер и полуботинки, которые так жмут, что кажется, я больше никогда не смогу ходить. До этого момента я почти никогда не надевала обувь. Моя куртка выглядит так, будто ей больше ста лет (вероятно, так оно и было). Темно-синего цвета с капюшоном, который, когда его надеваешь, закрывает половину лица. Одежда с чужого плеча.

Мне холодно, я дрожу, я почти не чувствую пальцев. Раньше я не носила ни теплого нижнего белья, ни перчаток, ни шарфа, ни шапки. Я еще не привыкла к зимней одежде. Я вообще ничего не знаю о зиме.

Я поднимаюсь на главный вокзал в Гамбурге. Холодный ветер гуляет по перрону. Сейчас чуть больше девяти или десяти, не могу определить точно. Когда меня высаживали у вокзала, мне объяснили, как найти мой поезд — все зависит от цифр, но их здесь невероятное множество. Наконец, я на нужной платформе: платформа № 14.

Я нервничаю, все мои чувства обострены. Я с подозрением смотрю на людей вокруг и готова мгновенно отразить любое нападение. Но никто не обращает на меня внимания.

Вокруг все какое-то темное, чужое и опасное. Я смотрю на пути и внезапно слышу объявление о прибытии поезда. Из-за шума, стоящего на перроне, с трудом разбираю слова. Приближается «повозка», которая должна увезти меня в новую жизнь. И я замираю — сегодня, в возрасте семнадцати лет, я впервые вижу настоящий поезд.

Он летит на меня с такой скоростью, что я в ужасе отскакиваю назад. Этот поезд не похож на те, что я видела на картинках. Он не украшен цветами, из него не идет дым, и цвет тоже другой. Этот поезд выползает из темного туннеля как длинная белая змея.

Когда он наконец остановился, люди лихорадочно начали заскакивать в вагоны. В оцепенении, забыв о холоде, я разглядываю огромный состав. Меня одновременно переполняют и страх, и любопытство. Но тут бросается в глаза номер на вагоне. Сравниваю его с номером на билете — не совпадает. Смотрю направо, налево — поезд кажется бесконечным. В панике бегу к хвостовой части поезда. Номера вагонов не имеют ничего общего с тем, что написано у меня на билете. Внезапно раздается резкий гудок. Я вздрагиваю и озираюсь по сторонам. Человек в форме поднимает вверх жезл. Меня охватывает ужас — посадка завершена, и в ту же секунду я запрыгиваю на подножку. Как раз вовремя — поезд начинает отъезжать.

Сабина Кюглер 2004 год

На мгновение я замираю: что делать дальше? Сердце бьется так сильно, что кажется, вот-вот выскочит из груди. И тут я замечаю, что в поезде есть двери, через которые можно попасть в другие вагоны. Я бегу вперед. Взмокшая, думаю только о том, как бы не встретиться с кем-нибудь взглядом. Кажется, вагоны никогда не закончатся, они уходят все дальше и дальше в бесконечность. Наконец, попадаю в ту часть поезда, которая явно выглядит лучше, чем вагоны, где я уже была. Это первый класс. Дальше пройти нельзя. Растерянная, застываю на месте. Мои глаза наполняются слезами.

В ту же секунду из купе выходит мужчина в темном пиджаке и направляется ко мне. Я отворачиваюсь, но он все равно идет ко мне. Он спрашивает, не может ли чем-нибудь мне помочь. На вид ему около тридцати, у него каштановые волосы и голубые глаза. Я показываю ему свой билет и спрашиваю, как найти вагон с этим номером. К нам подходит мужчина в униформе. Едва взглянув на билет, он равнодушно сообщает, что я села не на тот поезд. Заметив испуг, промелькнувший в моих глазах, проводник начинает меня успокаивать: по счастливой случайности, сегодня эти два поезда идут в одном направлении.

Дрожа от страха, я спрашиваю, что же мне теперь делать. Он объясняет, что скоро будет остановка, и я смогу пересесть на следующий поезд, который пребудет на ту же платформу.

Проводник смотрит билет у мужчины с голубыми глазами, который все еще стоит рядом, прощается и идет дальше. Растерянная и беспомощная, я смотрю ему вслед, чувствуя, как в горле поднимается комок. Я стою одна с незнакомым белым мужчиной в полутемном вагоне в чужой стране. Внезапно в голове мелькает мысль: он меня может ограбить, изнасиловать или даже убить. Все эти истории об опасностях современного мира, которые я слышала, вдруг оказались реальностью. Как защититься? У меня не было ни стрел, ни лука, ни даже ножа.

С сочувственной улыбкой незнакомец предлагает пройти в его купе и там подождать остановки. Я отрицательно качаю головой и говорю, что лучше постою здесь, в проходе. Он уговаривает меня, объясняя, что в купе намного удобнее. Теперь я уже точно уверена — ему что-то от меня нужно. Быстро хватаю чемодан и выхожу в тамбур. Он идет за мной и спрашивает, откуда я. Отвечаю: из Гамбурга. Мой голос дрожит.

К счастью, поезд замедляет ход. Я стою перед дверью, незнакомец все не уходит. Я молюсь, чтобы он наконец ушел. Поезд останавливается, я хочу сойти, но дверь не открывается. Что теперь? Толкнуть ее или, наоборот, потянуть на себя? Я трясу дверь, но она не поддается. Тогда вперед протискивается незнакомец, поворачивает красный рычаг, и дверь открывается.

Какое облегчение! Я наконец вижу перед собой платформу. Еще один шаг — и я в безопасности. Я быстро благодарю и выскальзываю на свободу.

Двери закрываются, и я вижу лишь темный силуэт незнакомца в окне уходящего поезда. Я оглядываюсь — одна, вокруг ни души. Темно, лишь два тусклых фонаря надо мной. Снова чувствую холод. Снова начинаю дрожать — ощущение, которого я до этого никогда не испытывала. Зубы стучат, и я с тоской вспоминаю полуденный зной тропических лесов и жаркое солнце. Не знаю, где я и что мне делать. Что, если поезд, который я жду, не придет? Я умру от холода?

Проходит целая вечность, прежде чем приходит поезд. К счастью, я сразу же нахожу свой вагон. Вхожу, вижу свободное место и догадываюсь, что чемодан нужно положить в большой ящик у выхода, где уже лежит багаж других пассажиров. Оставляю там все свое имущество, несмотря на почти полную уверенность, что все это будет украдено, потому что с моего места я не могу за ним следить. Но в тот момент мне уже все равно. Ноги не держат, ступни ноют, я чувствую себя уставшей и разбитой.

Когда я наконец сажусь на свое место, начинаю искать ремень безопасности, чтобы пристегнуться. Не нахожу его ни на своем, ни на соседнем кресле и тут замечаю, что мои попутчики также не пристегнуты. Это кажется мне небезопасным и даже безрассудным, но, значит, так оно и должно быть. Чужая незнакомая страна... страна, которую я до этого видела только на карте.

Движение поезда действует успокаивающе. Сняв обувь, сажусь на кресло, подвернув под себя ноги, чтобы согреться. Закутавшись в куртку, смотрю в окно на луну, которая здесь такая тусклая, маленькая и жалкая, что кажется, она завяла. Глаза наполняются слезами, они текут по моим ледяным щекам двумя теплыми струйками. Я скучаю по луне, полной силы и жизни, которая светила так ярко, что по ночам я могла видеть собственную тень. Я откидываюсь назад и закрываю глаза.

Поезд мчится все быстрее и быстрее, и мои мысли несутся вместе с ним. Моя душа рвется из этой темной, холодной страны. Я возвращаюсь назад в прошлое. Яркие голубые, белые и зеленые краски проносятся перед моим мысленным взором. Я лечу, меня обдувает теплый ветер, солнце улыбается мне, его лучи настигают меня, танцуют и окутывают меня ласковым теплом. Я вижу изумрудные поля, пестрые города, полные людей, темные долины, пересеченные узкими речушками, и огромные непроходимые леса.

А дальше — необозримое море, простирающееся до горизонта. И наконец, мой любимый девственный лес: зелень величественных деревьев, волшебный изумрудный ковер, мягкий, но полный жизни. Вид, которым я наслаждалась тысячу раз, и всякий раз он удивлял и восхищал меня.

Полные гордого величия джунгли Ириан Джая — мой дом, «Затерянная долина».

 

Потерянная долина

Когда я была маленькой, я всегда мечтала полететь, как парящая высоко над деревьями птица, которую несет ветер. И однажды я полетела. Это было в январе 1980 года, когда мы отправились в путешествие, которое изменило всю мою жизнь.

Наша семья уже около года жила в джунглях на малой базе в Западной Папуа — западная часть острова Новая Гвинея. Основная база находилась в столице, Джайпура, на побережье, а чтобы попасть в глубь острова, нужен был долгий и дорогостоящий перелет, поэтому несколько семей объединились и построили небольшое поселение в центре джунглей. Назвали его Данау Бира.

В группу входили лингвисты, антропологи, летчики, миссионеры — они долго готовились к этому проекту, собирали снаряжение... Мы, дети, не о чем не заботились — для нас Данау Бира была просто раем на земле. На вырубленной в лесу поляне, радиусом около трех километров, находились несколько жилых домов, крошечный аэродром, почта, здание для собраний, гостиница и крошечная школа. На базе был всего один генератор, который два часа в день обеспечивал нас электричеством. Через поселение протянулась узкая «главная» тропа, посыпанная мелкими камешками.

Наш деревянный дом возвышался на холме, с которого открывался восхитительный вид на озеро Данау Бира. Там мы и жили, отрезанные от цивилизации. Там и создали свой собственный, почти идеальный, мир. К тому времени мне как раз исполнилось семь, у меня были короткие светлые волосы, голубые глаза. Я была худая, как щепка. Второй ребенок в семье, я имела славу самой шумной и непослушной, я ни минуты не сидела дома. Сестра Юдит, на два года старше меня — полная моя противоположность, — воплощенное спокойствие, художественный тип. Она предпочитала сидеть на дереве вместо того, чтобы играть с другими детьми. И наконец, мой брат, Кристиан, на два года младше меня, мой верный товарищ, который был готов поддержать любое мое безумство и претворить в жизнь все мои идеи. Его главным достоинством была хорошая память, что для меня являлось скорее недостатком — мама всегда больше верила ему, чем мне.

Мои родители? Они выбрали такую необычную жизнь в силу своих профессий — лингвист и миссионерка, они всегда мечтали о необычной миссии: жить в только что открытом туземном племени.

В непосредственной близости от Данау Биры жили два племени — дани и бауцы, которые уже давно имели контакт с внешним миром. Но за год до нашего приезда моему папе во время одной из своих экспедиций все же удалось обнаружить племя, которое было известно только по слухам и легендам — племя фаю. История этого открытия невероятна — позже я непременно поведаю о ней. Мой отец несколько раз останавливался там — в местности, которая отнюдь не случайно называлась затерянной долиной.

В то утро, в январе 1980 года, мы, дети, и наша мама должны были познакомиться с этим новым племенем.

Утром, когда я проснулась, было тепло и душно. Безжалостно палило солнце. Ни облачка — только бескрайнее голубое небо простиралось над нами. Спасаясь от жары, птицы спрятались в кустарнике. Лишь цикады пели свою бесконечную песню в глубине леса.

Я очень волновалась и уже успела упаковать свои вещи в рюкзак. Вечером мама дала нам подробный список, разделенный на два столбца: над одним было написано «упаковать», над другим — «с собой не брать». По сей день я не встречала более практичного подхода к сборам.

Мама начала еще раз перепроверять содержимое наших сумок.

— Сабина, ты все упаковала, как мы договаривались? — спросила она.

Я посмотрела на нее большими невинными глазами:

— Конечно, мама!

— Давай-ка посмотрим, — сказала она, и я уже знала, что за этим последует.

С тяжелым вздохом я открыла рюкзак, и мама, укоризненно посмотрев на меня, вытащила две стеклянные банки с моими любимыми пауками.

—Но мам, — расстроенно сказала я, — ведь я их мама!

—Тогда им придется найти новую маму, и немедленно, — последовал безжалостный ответ.

Обидевшись, я проворчала:

—Но Юдит тоже запаковала вещи, которые ей нельзя было брать!

Сестра испуганно посмотрела на меня. Из ее рюкзака мгновенно исчезли книги по искусству и новое платье из Германии.

Миниус, юноша из племени дани, которого мы наняли, помог нашей маме вынести вещи. Еще несколько дани ждали, чтобы перенести наш багаж на лодку, которая должна была доставить нас на маленький аэродром в джунглях. Самим нести его было бы слишком утомительно. На мне были длинные брюки, майка и непонятно зачем, по настоянию мамы, куртка. Ведь на улице было так жарко. Холод в тот момент невозможно было представить.

— Ты хочешь плыть на первой лодке или на второй? — спросила мама.

Я выбрала первую и вышла из дома, где меня уже ждал Кристиан. Юдит решила ехать с мамой на второй.

По узкой каменной тропе мы допрыгали до небольшого деревянного мостика. Я посмотрела вниз, под мост, и увидела разноцветную саламандру. Бросив рюкзак и канистру, я принялась ловить ее.

Кристиан, который уже давно убежал вперед, вернулся, крича на бегу:

— Сабина, поторопись, иначе лодка уйдет без нас. Тебе все равно не разрешат взять саламандру!

Обернувшись назад, я поймала на себе обеспокоенный взгляд мамы. До сих пор не понимаю, как ей удавалось предугадывать мои планы. Разочарованная, что не нашла замены своим паукам, я вскочила, забралась на мост, схватила свои вещи и побежала за Кристианом.

Еще несколько метров, и тропа привела к доку. Причал был сколочен из досок и торчал из воды как платформа. Мы запрыгнули в лодку и сели на доски, которые служили сиденьями. Туземец племени дани завел мотор, и мы поплыли через озеро. Дул освежающий ветерок, я опустила руку в воду и намочила лицо, чтобы немного остыть. Мы плыли мимо хижин и доков, потом вдоль участка непроходимого леса, пока не достигли длинной широкой тропы — это была взлетно-посадочная полоса. Она начиналась на вершине холма и заканчивалась у самой воды. Если пилот вовремя не поднимет самолет в воздух, придется поплавать.

Причалив, мы выпрыгнули из лодки, взяли все, что могли унести, и направились к месту посадки. Когда я подошла туда, приготовления к отлету уже шли полным ходом. Пилот осматривал вертолет, еще раз проверял двигатель, чтобы убедиться, что все в порядке. Туземцы высматривали диких свиней и куриц, которые могли забрести сюда и помешать отлету.

Наши вещи лежали на траве, мой брат сидел на ящике и сторожил. Взволнованная, я рассматривала вертолет и не могла поверить, что скоро мы поднимемся на нем в воздух. Это был вертолет модели Bell 47, с лобовым стеклом в виде прозрачной полусферы. По бокам находились узкие опоры, к которым прикреплялся багаж. Вертолет был похож на нагруженную стрекозу. Пилот наклонился ко мне и спросил по-английски:

— Ну, Сабина, ты готова увидеть свой новый дом?

С сияющими глазами я ответила, что готова и безумно этому рада.

— У тебя есть с собой куртка?

Опять. Я сказала, что есть, и спросила, зачем она мне. Он объяснил, что во время полета может быть довольно холодно.

Посадка вертолета в Фоиде

Внезапно я услышала крик Кристиана. Я сразу же побежала к нему, но когда его увидела, тут же начала хохотать. Он хотел помочь людям племени дани прогнать свиней с посадочной полосы, но поскользнулся на большой навозной куче и, упав, закричал:

— Помогите, я тону!

— Нет, Кристиан, — засмеялась я, — ты не тонешь — ты пахнешь, и пахнешь препротивно.

— Нет, я не пахну, — возразил он, покраснев от злости.

— Нет, пахнешь, и поскольку ты так воняешь, нам придется, чтобы взять тебя с собой, привязать тебя веревкой к борту вертолета.

— Нет! — закричал он уже громче. — Это неправда.

Он взял лепешку навоза и бросил в меня. Возмущенно крича, я кинулась к нему. Мы катались в грязи посреди посадочной полосы, окруженные смеющимися туземцами. Тут подоспела мама с Юдит, которая тут же спряталась за вертолетом. Наш крик мама услышала издалека. При виде ее пилот ухмыльнулся — он знал, что только она сможет нас утихомирить.

Юдит с осуждением посмотрела на нас и заявила:

— Я всегда знала, что не имею ничего общего с этой семьей.

Мама с ужасом смотрела на нас. Мы стояли грязные с ног до головы, и мухи роем вились вокруг. Она отвела нас на озеро, где мы под ее личным контролем должны были раздеться и отмыться. Грязную одежду мы спрятали в пустую сумку, а Миниус нашел для нас новую, чистую.

Юдит же в это время рассказывала улыбающемуся пилоту, что на самом деле она принцесса и случайно оказалась в нашей семье.

Наконец свершилось: пилот сказал, что можно занимать места.

В вертолете было всего одно место для пассажиров — длинная скамья. Кристиан отважился сесть около пилота, который снова проверял приборы, затем зашли мама с Юдит и последняя я. Я упросила маму позволить мне сесть поближе к выходу. После долгих сомнений она разрешила. Для уменьшения веса у вертолета были сняты все двери, и я сидела у самого края, обдуваемая ветром, и могла беспрепятственно смотреть вниз.

Механик, американец, пристегнул нас и проверил, хорошо ли закреплены ремни. Я была в куртке, и мне казалось, что я сейчас задохнусь.

Механик попрощался с нами и подал пилоту сигнал рукой. Внезапно нас оглушил громкий шум — заработал пропеллер. Он поднял такой сильный ветер, что все вокруг стало разлетаться. Меня охватило еще большее волнение, когда я посмотрела вниз и почувствовала, как мы медленно отрываемся от земли.

Мы поднимались все выше и выше, и тут передняя часть вертолета накренилась немного вперед, и мы полетели над озером, пока впереди не показался лес. Одним толчком вертолет взмыл вверх и полетел над бескрайним морем джунглей. Какой потрясающий вид! На сколько видел глаз, под нами со всех сторон плыли самые большие деревья в мире — деревья тропиков.

Я лечу! Мгновенно выделившийся адреналин дает незнакомое доселе чувство полета. Деревья так близко, что до них можно дотронуться рукой. Изумрудные, коричневые и оранжевые краски смешаны в великолепную палитру.

Я задержала дыхание, закрыла глаза и вдохнула холодный воздух, хлынувший на меня большой волной. Такой контраст температур трудно даже представить. Я открыла глаза, посмотрела вниз и увидела двух белых птиц, летевших под нами. Они словно не слышали шума пропеллера. Какое необычное ощущение! Вот бы раскинуть руки и полететь, как птица! Ветер дул с такой силой, что я изо всех сил вцепилась в ремень: казалось, что, если отпущу его, меня в ту же секунду унесет.

Полет длился около часа, но для меня это было всего лишь мгновение, и мы увидели внизу деревню Кордеси. Когда пролетали над ней, я заметила туземца из племени доу, который стоял внизу и махал нам. Вертолет взял влево и полетел над могучей рекой, сверкающей красками от матово-коричневой до голубой. Так продолжалось около получаса, потом она повернула в сторону, а мы вылетели на поляну.

Наша посадочная площадка была обыкновенным ярким лугом. Слева виднелись покрытые пальмовыми листьями хижины. Справа сверкал алюминиевой крышей светлый деревянный дом. Его окружали большие деревья. Я увидела несколько силуэтов, на секунду появившихся и тут же исчезнувших в лесу. Только один из них остался — на поляне стоял мой отец и махал нам рукой. Вертолет снизился.

Все разлеталось в разные стороны, трава и кусты были прижаты к земле потоком воздуха от пропеллера.

 

Первое знакомство

Пилот выключил мотор. Прошло некоторое время, прежде чем пропеллер перестал вращаться. И внезапно наступила тишина... Ни пения птиц, ни голосов, ни жужжания мотора. Секунда — и нас захлестнула волна жаркого воздуха. Расстегнув ремни, я сняла с себя куртку. С любопытством посмотрела по сторонам, все выглядело заброшенным — вокруг ни души.

Папа обошел вертолет, вытащил меня, поцеловал и попросил подождать у края посадочной площадки. Ноги не слушались. Мама спустилась сразу после меня. Юдит элегантно протянула папе руку. Он поцеловал ее и помог ей сойти.

— Папа, от тебя плохо пахнет. Тебе нужно помыться, — закричала она возмущенно.

Папа засмеялся и подхватил Кристиана.

— Нет, пап, — сказал он, — ты хорошо пахнешь, и я счастлив, что мы наконец рядом с тобой.

— Ну что ж, — ответил отец, — хоть кто-то рад меня видеть!

В ответ мама дипломатично заявила, что она тоже очень рада его видеть, но ванна ему все-таки не помешала бы. Папа и правда выглядел несколько необычно. До этого я никогда не видела его таким — со слипшимися длинными волосами и бородой. Он был в грязном шейном платке и большой соломенной шляпе. Потом, когда он подолгу пропадал в джунглях и возвращался таким же заросшим, мы в шутку называли его Моисеем. Но было заметно — в джунглях он чувствовал себя в своей стихии. Он был их частью.

Шатаясь, я подошла к Юдит. Вскоре к нам присоединился Кристиан. Мы стояли и ждали, не зная, что делать. И тут услышали папин голос. На незнакомом языке он что-то кричал в сторону леса. Мы, дети, с интересом посмотрели по сторонам.

Через несколько минут из леса начали медленно выходить люди. Они приближались тихо, почти бесшумно. Мы в страхе прижались друг к другу. Мы никогда до этого не встречали таких «диких» людей. Они были выше, чем туземцы, которых мы знали, темнокожие, с черными курчавыми волосами и полностью обнаженные. Черные страусиные перья прикрывали головы. Сквозь нос были продеты длинные тонкие кости: две торчали вверх и одна поперек. Над бровями — две плоские кости, закрепленные с помощью коры. Одной рукой они держали лук и стрелы, другой — каменные топоры. Незнакомцы окружили нас и стали внимательно разглядывать.

Их лица с темными непроницаемыми глазами казались мрачными. Юдит крепко сжала мою руку, Кристиан спрятался за нами. Я чувствовала, что мою старшую сестру охватывает паника. Своими длинными белыми волосами она привлекла к себе внимание воинов. Когда один из туземцев захотел дотронуться до них, она отпрянула.

Я вскрикнула от страха и закричала: «Папа!» Испугавшись крика, туземцы мгновенно отошли от нас. И тут появился наш спаситель.

Отец заговорил с ними на языке, который я раньше никогда не слышала. Затем он повернулся к нам и объяснил, что это люди фаю из рода иярике и что нам не надо бояться. Им просто интересно — они никогда в жизни не видели белых детей. Папа взял меня за руку и подвел к старому туземцу, вложил мою руку в его и сказал:

— Это вождь Баоу, он разрешил нам здесь поселиться.

Вождь Баоу наклонился ко мне и взял меня за голову. Его лицо приближалось все ближе и ближе. Я испугалась, подумав, что он хочет меня поцеловать. Но вместо этого он дотронулся своим потным лбом до моего и потерся им. Увидев мое потрясение, отец рассмеялся и пояснил, что люди фаю трутся лбами, чтобы поприветствовать друг друга — примерно то же делаем мы, европейцы, когда жмем друг другу руки.

Тот же обряд фаю повторили с моим братом и сестрой. Оставшуюся часть дня мы проходили с темными лбами — следами грязи и пота.

Люди фаю трогали наши волосы и лица. Потом они заговорили — вначале тихо, затем все громче и громче. Наш страх перед ними исчез, уступив место любопытству.

Вскоре мы выбрались из толпы и побежали к вертолету. И тут я заметила на опушке несколько обнаженных туземных женщин. На руках у них были маленькие дети. Я осторожно пошла в их сторону, но когда приблизилась к ним вплотную, дети начали плакать, и женщины убежали в лес. Минуту я смотрела им вслед, а затем вернулась к вертолету, где пилот и мой отец выгружали наш багаж. Фаю помогали им переносить его в деревянный дом.

Фаю из рода иярике идут к нам в гости

Мой новый дом находился на маленькой полянке, справа от которой текла река Клихи, а слева возвышался лес. Дом стоял на высоких деревянных балках, поскольку эта местность постоянно затоплялась.

Все здание было покрыто зеленой защитной сеткой, чтобы уберечь нас от насекомых и прочей живности. Неплохая идея, если бы это работало. Но в доме, несмотря на все наши старания, постоянно находились непрошеные ночные гости. Каждую ночь маме приходилось вставать и охотиться на крыс или насекомых. По утрам радости людей фаю не было границ — мамины трофеи становились их завтраком.

Дом состоял из двух больших комнат, разделенных перегородкой — одна служила кухней, столовой и гостиной, другая спальней. Со спальней граничила маленькая ванна. В доме не было дверей, их заменяли занавески, прикрепленные к потолку. Если занавески были открыты, мы могли пройти в комнату. Если же они были задернуты — входить было запрещено.

Воин фаю

К предметам повышенной комфортности относились две раковины, одна в ванной, другая на кухне. Туда по металлическим стокам стекала дождевая вода, которую мы использовали для приготовления пищи и питья. В период засухи дождей не было, и тогда нам приходилось приносить воду из реки и кипятить ее.

В кухне стояла маленькая керосинка с двумя конфорками, на которых мы готовили. На противоположной стене отец прикрепил две доски, которые стали полками для сковородок, горшков, тарелок, чашек и другой кухонной утвари. Сзади к жилому помещению примыкала маленькая комнатка со столиком и полками — в ней мы хранили продукты.

На столике стоял коротковолновый приемник, и каждое утро ровно в восемь часов мы выходили на связь с базой, находящейся в Данау Бира. Поскольку у нас не было электроэнергии, только одна батарея, а в Данау Бира электричество тоже было лишь в ограниченное время, мы, как и все те, кто находился в джунглях, договорились ежедневно выходить на связь именно в это время. Если в течение трех дней база или станция не отвечали, высылался вертолет, чтобы выяснить, что произошло.

Спальня была разделена длинной занавеской на две половины; одна — для меня и моей сестры, другая — для родителей, с которыми спал мой брат. Кровати из длинных досок были накрыты тонкими матрасами. Над кроватями укрепили москитные сетки, которые мы по ночам заправляли под матрас, чтобы хоть как-нибудь защититься от москитов и других насекомых.

Для меня и Юдит отец соорудил кровать прямо под окном. Вероятно, он думал, что так нам будет прохладнее — в окнах нашего дома не было стекол. Было действительно прохладно — особенно когда шел дождь. Если в тропиках идет дождь, он льет как из ведра, и по ночам мы часто просыпались насквозь промокшие. Тогда мы вставали, брали свои мокрые вещи и направлялись на половину родителей, которые, проснувшись, с удивлением обнаруживали в своей кровати уже не одного, а трех детей.

Ванна представляла собой всего лишь маленькую раковину из цемента, в которой мы мыли ноги перед тем, как лечь спать. У нас также был туалет, но без смыва — из-за недостаточного напора воды. Вместо этого отец держал ведро речной воды, которое он ставил возле туалета.

Когда мы осматривали наш новый дом, Кристиан обнаружил нечто совершенно не домашнее: огромного черного паука! Он был огромным, как морская звезда. Пораженные, мы замерли как вкопанные. Отец крикнул, чтобы мы не двигались, и побежал за парангом (длинный нож в джунглях). Он подскочил с ним к пауку.

— Нет, папа! — закричала я в ужасе. — Я хочу сохранить его.

Но было уже слишком поздно: одним ударом он расплющил паука по стене.

— Вот это да, посмотрите-ка — ноги еще шевелятся, — вскрикнул Кристиан.

Все с отвращением уставились на огромное пятно на стене, а я плакала, что потеряла такой ценный экземпляр для коллекции. Мама, не долго думая, повела нас смотреть на отлет вертолета. А папа остался в доме оттирать испачканную стену.

В этом полном приключений мире, куда нас забросила судьба, впереди было столько интересного и неизведанного, что история с пауком быстро забылась. С поляны назад, в Данау Бира, улетал вертолет. Я стояла там, пока шум мотора окончательно не стих. Потом я огляделась по сторонам, увидела широкую прохладную реку, неторопливо несущую свои воды мимо меня, отдельно стоящие хижины фаю, темные непроходимые джунгли, мой новый дом и людей фаю, все так же смотревших на меня с нескрываемым любопытством, как, впрочем, и я на них.

Не помню, что я тогда чувствовала, но точно помню, что это было предчувствие чего-то хорошего. Как может такой пейзаж, такая волнующая и захватывающая жизнь обернуться чем-то плохим? Мне здесь нравилось, это был мой новый дом.

И все последующие годы меня не покидало ощущение счастья, даже в то нелегкое время, когда я боролась со смертью. Это была жизнь, для которой я родилась, жизнь, которая мне нравилась — без правил и стресса, о которой сегодня я могу только мечтать.

Слева — папина рабочая хижина; справа — домик для гостей

И здесь, в только что обнаруженном племени фаю, где сохранились и каннибализм, и необъяснимая жестокость, где все еще жило в каменном веке, которому еще предстояло научиться любить, а не ненавидеть, прощать, а не убивать; в племени, которое стало частью меня, как и я его частью, — здесь полностью изменилась моя жизнь. Я больше не была немецкой девочкой, белой девочкой из Европы. Я стала туземкой — девочкой фаю из рода иярике.

В тот вечер, как только я легла в свою постель, ко мне подошел отец, и мы вместе прочитали молитву — ту, что я и сейчас по вечерам читаю вместе со своими детьми. Молитву, которая сопровождала меня все эти годы и которая и по сей день придает мне удивительное чувство защищенности:

«Denn wer unter dem Schirm des Höchsten sitzt und unter dem Schatten des Allmächtigen bleibt, der spricht zu dem HERRN: Meine Zuversicht und meine Burg. Mein Gott, dem Ich vertraue. Der mich errettet von der Schlinge des Jagers und von der verdeblichen Pest. Er wird mich mit seinen Fittichen decken, und Yuflucht werde ich haben unter seinen Flugein. Seine Wahrheit ist Schirm und Schild, dass ich nicht erschrecke vor dem Grauen der Nacht, vor den Pfeilen, die des Tages fliegen, vor der Pest, die im Finstern schleicht, vor der Seuche, die am Mittag Verderben bringt. Tausende fallen zu meiner Linken und Zehntausende zu meiner Rechten, so wird es doch mich nicht treffen.

Es wird mir kein Ubel begegnen, und keine Plage wird sich meinem Hause nahem. Denn er hat seinen Engeln befohlen, dass sie mich behuten auf all meinen Wegen».

Psalm 91 [1]«Благо есть славить Господа и петь имени Твоему, Всевышний, возвещать утром милость Твою и истину Твою в ночи, на десятиструнном и псалтири, с песнью на гуслях. Ибо Ты возвеселил меня, Господи, творением Твоим: я восхищаюсь делами рук Твоих. Как велики дела Твои, Господи! дивно глубоки помышления Твои! Человек несмысленный не знает, и невежда не разумеет того. Тогда как нечестивые возникают, как трава, и делающие беззаконие цветут, чтобы исчезнуть на веки, — Ты, Господи, высок во веки!
Ибо вот, враги Твои, Господи, — вот, враги Твои гибнут, и рассыпаются все делающие беззаконие; а мой рог Ты возносишь, как рог единорога, и я умащен свежим елеем; и око мое смотрит на врагов моих, и уши мои слышат о восстающих на меня злодеях».
Псалом 91

 

Племя фаю

Первая ночь прошла спокойно. Проснувшись на следующее утро, я открыла глаза и увидела огромные величественные деревья, уходящие в небо. Пение птиц околдовало меня, эта чарующая утренняя песенка пробуждала фантазию.

Юдит еще спала. В доме было тихо. Мне стало скучно лежать, и я выскользнула из кровати, чтобы посмотреть, не проснулись ли родители. Меня непреодолимо тянуло на улицу, чтобы исследовать новое место обитания. И поскольку на половине моих родителей было тихо, я вышла на маленькую площадку между лестницей и входной дверью. Открывшаяся мне картина потрясала.

Слева текла река Клихи, и мне сразу же захотелось прыгнуть в нее. Жара была в полном разгаре, и оставалось совсем немного времени до того, как солнце войдет в зенит и загонит в тень даже самых преданных своих почитателей. Прямо передо мной из темной глины росли огромные деревья. В десяти метрах на краю леса стоял второй деревянный дом, который, как я узнала позже, был построен для гостей, но поскольку у нас их никогда не было, он почти всегда пустовал. Неподалеку находилась еще одна маленькая хижина, которую отец использовал как рабочий кабинет. Впоследствии он проводил там много времени, изучая и анализируя язык фаю.

Тем временем деревня фаю оживилась. Меня заметили. Казалось, все горели желанием хорошенько меня рассмотреть. Фаю подошли и стали внимательно наблюдать за каждым моим движением.

Сбившись в маленькие группки и набравшись храбрости, решились подойти женщины и дети. Дети были без одежды, многие с выпуклыми животами, — как я позже узнала, из-за бычьего цепня, с красноватыми волосами — от недостатка витаминов. Но что меня больше всего заинтересовало — так это женщины. Они были мельче мужчин, но вели себя совсем не по-женски. Они тоже были обнаженными — лишь на бедрах красовались повязки, сплетенные из коры.

Женщины фаю

Сегодня я бы сказала, что на волосах они носили стринги. Но больше всего меня поразили их груди — отвисшие почти до пупка. Такого я еще никогда не видела. Я подумала: неужели, когда вырасту, у меня будут такие же?

Потом я рассказала маме об этих страхах, и она меня успокоила, объяснив, что женщины фаю не носят бюстгальтеров.

Конечно, я не могла понять, что говорят люди фаю. Но одно было ясно: тем утром главной темой их разговора стала я. Язык звучал необычно, он был совсем не похож на европейскую речь, скорее напоминал таинственное пение. Я была восхищена его мелодичным звучанием — никогда в жизни не слышала ничего похожего. Я стояла и улыбалась, но никто не улыбнулся мне в ответ. Это быстро наскучило, и я вернулась назад в дом.

Услышав шум, которым фаю встретили мое появление, наше семейство наконец проснулось. Мама уже готовила кофе, а отец в сотый раз пытался настроить радиоприемник, который упорно не желал работать. Его способности обращения с различными устройствами были весьма ограничены, и на этот раз он пытался починить радио при помощи молотка. Внезапно и без предупреждения радио заработало. Гордый победой, он повернулся к нам и сказал:

— Я починил радио!

Со смехом мама протянула ему тарелку:

— После такого тяжелого труда тебе нужно подкрепиться.

Так начался наш первый семейный завтрак на новом месте.

Как прошла оставшаяся часть дня, я помню только отрывками.

Очень хорошо помню только одно: мы, дети, много играли на речке и не могли понять, почему дети фаю сидят, прислонившись к дереву или крепко прижавшись к своим родителям, и никогда не смеются. Казалось, они чего-то боятся. Но вокруг был мир и покой и тишина.

С помощью знаков мы пытались пригласить их поиграть с нами, но ни один из них не двинулся с места. Наконец мы сдались и стали играть одни.

Первые несколько дней пролетели невероятно быстро. Мы вставали на рассвете и ложились с наступлением сумерек. Утром мы завтракали все вместе, обычно это были овсяные хлопья, разведенные в сухом молоке, или блинчики. Часто в тарелках обнаруживались различные насекомые. Скоро это перестало нас беспокоить — ничего другого не оставалось, как есть их.

— Ваша дополнительная порция протеина, — говорила мама, и мы ей верили.

Однажды утром, вскоре после приезда, фаю принесли нам два огромных яйца королевских голубей. Отец ввел систему обмена: когда жители деревни приносили нам еду или интересные предметы, мы обменивали их на нож, рыболовный крючок или веревку. Так каждое утро у нас на столе появлялись гигантские аппетитные яйца. Блины и хлопья уже приелись, и мы радовались хоть какому-то разнообразию.

На следующее утро, когда мы все вместе собрались за столом, мама вылила на сковородку немного масла и взяла одно из яиц. Оно было такое большое, что нужно было держать его двумя руками. Она разбила его над сковородкой. Но вместо ожидаемого желтка и белка из него выскользнул маленький цыпленок, упал в масло и начал поджариваться. От этого зрелища мне сразу стало плохо. Чувство голода пропало. Мое сердце сжалось, когда я увидела на сковородке маленького цыпленка. Как было бы замечательно наблюдать, как он вылупливается и растет!

С того дня мама предусмотрительно разбивала каждое яйцо на улице и, если оно оказывалось с птенцом, отдавала его фаю, которые с удовольствием его съедали и искренне удивлялись, почему мы это вернули.

Несколько дней спустя, когда мы играли с Кристианом перед домом, я заметила маленького мальчика, который уже давно наблюдал за нами на расстоянии. Мы были одного возраста, и, судя по всему, он боялся нас меньше, чем остальные дети.

Меня очень заинтересовало то, что он держал в руке маленький лук и несколько стрел. Я медленно подошла к нему, и — о чудо! — он не убежал и не начал плакать, как другие. Я остановилась прямо перед ним и протянула руку к луку. К моей радости, он сразу же протянул мне его.

Фаю рассматривает себя в зеркале

Подошел Кристиан, и мы стали изучать это выдающееся творение, потом я хотела вернуть лук и стрелы. Но он покачал головой и отказался взять их. Кристиан первым понял, что тот хотел сделать мне подарок — я очень обрадовалась. Знаками я дала мальчику понять, чтобы он меня немного подождал. Я побежала домой, вытряхнула свой рюкзак на кровать и стала искать ответный подарок. Тут я увидела маленькое красное зеркальце, которое мне подарили в столице Джаяпура. Обрадованная, я пулей вылетела на улицу и протянула его мальчику.

С такой реакцией мы еще никогда не сталкивались! Он посмотрел в зеркало, вскрикнул и упал. Мы засмеялись, Кристиан поднял зеркальце, показал мальчику свое в нем отражение и снова протянул ему. Тем временем к нам подошли другие фаю, чтобы посмотреть, что происходит.

Мальчик осторожно взял зеркало. Его глаза округлились. Он двигал головой туда-сюда, делал гримасы, трогал свое отражение рукой. Скоро возникло общее возбуждение — все фаю хотели хоть раз посмотреть на свое лицо. Мы с Кристианом здорово повеселились, наблюдая, что чувствует человек, первый раз увидевший себя в зеркале. Потом мы отошли от толпы, чтобы насладиться тем, что нас интересовало гораздо больше — новыми стрелами и луком.

Вскоре к нам подошел мальчик фаю, как трофей неся в руке зеркало. Он показал на себя пальцем и сказал: «Туаре». Я показала на себя и сказала: «Сабина». Он без труда повторил мое имя.

Потом Кристиан показал на себя и сказал: «Кристиан». Туаре попытался выговорить имя брата, но у него не получилось. Слова в языке фаю всегда заканчиваются на гласную.

Тогда мой брат снова показал на себя и сказал: «Бабу». Так мы называли его раньше, когда еще жили в Непале. Туаре с легкостью повторил это имя, и с тех пор все звали брата Бабу.

Туаре стал мои близким другом по играм — моим лучшим другом, кому я больше всего доверяла. Он и сейчас считает меня своей сестрой. Благодаря Туаре и другие дети перестали нас бояться. Они все приходили и приходили: Бебе, Абусаи, Атара, Ори, Аилакокери, Дихида и Эсори...

Скоро мы поняли, что дети фаю очень боязливы и почти не знают никаких игр. Нас не интересовала причина — мы просто научили их нашим играм. Каждый день мы вместе ходили купаться, играли в охоту на крокодилов, в футбол и в прятки. В свою очередь, они научили нас стрелять из лука. Они показали нам, каких зверей можно есть, а каких нет, какие растения съедобны, а какие ядовиты, как развести огонь без спичек или сделать нож из бамбука — этими навыками мы особенно гордились.

Но больше всего нам понравились лук и стрелы. Мы представляли, что заблудились в джунглях и должны сами о себе заботиться.

Туаре и его друзья научили нас строить маленькие хижины, в которых можно было укрыться от дождя — он был здесь постоянным явлением. Чтобы выжить, нам необходимо было охотиться и разводить костер — готовить на нем добытое на охоте. Если бы мама узнала, что мы перепробовали за это время, у нее, медсестры по образованию, случился бы сердечный приступ. Мы поглощали все движущееся — маленьких рыбок, жуков, пауков и даже червей.

Гораздо позже мне пришла в голову мысль: если бы в возрасте десяти лет меня оставили одну в джунглях, я бы выжила. Но если бы оказалась одна в центре большого города — погибла бы.

Я научилась искусству выживания в джунглях, узнала, что такое экстремальные условия, какие опасности подстерегают человека и как от них защититься. Я научилась уважать джунгли и управлять ими настолько, насколько это возможно для человеческого существа. Уже через месяц после приезда я, как и Туаре, была ребенком джунглей.

 

Другая жизнь

Постепенно мы привыкали к новой жизни, точнее, к ежедневному выживанию. Жизнь в джунглях разительно отличалась от жизни в Европе. Сейчас я понимаю, что это два абсолютно непохожих друг на друга мира, две разные планеты, две галактики.

Конечно, здесь, как и там, живут люди, которым необходимо пить, есть и спать. У них такое же зрение, обоняние, вкус, они любят и ненавидят, рожают детей и умирают. Но на этом и заканчивается то общее, что нас объединяет. Надеюсь, в этой книге мне удастся передать читателю свое собственное видение этих двух миров. Возможно, что-то мне уже удалось. Но для меня очень важно — свести два мира в одну точку.

Здесь жизнь для меня как Торнадо: она захватывает меня в свой круговорот, и кажется, что время бежит все быстрее и быстрее, а я не могу за ним поспеть.

Толпы людей, которые снуют туда-сюда и от которых некуда скрыться. Шум машин, грохот стройки прямо у меня под окнами. Постоянные ссоры в семье из-за денег, измен, равнодушия. Ссоры с соседями из-за ерунды. И самое главное — не хватает времени никогда и ни на что.

Понимаю, что, вероятно, я слишком обобщаю, и мои суждения далеко не новы, но все чаще посещает мысль, что люди в нашем западном мире живут только для себя и, постоянно заботясь о своем благополучии, никак не могут его достичь. И я не исключение. Утром идешь на работу, вечером, уставшая, возвращаешься домой. В конце месяца нужно оплатить все счета и положить то малое, что осталось, на счет в банке. Сэкономленное можно будет потратить на отпуск, чтобы, отдохнув, вновь погрузиться в водоворот будней. И этому нет конца.

Чтобы спастись от однообразия, мы стремимся к комфорту. Залезаем в долги, чтобы купить дорогую машину, большой дом или модные шмотки, которые видели в журналах и витринах магазинов. Наконец у нас появляется новая машина, возможно, и некоторое количество денег на счету, но мы все равно недовольны. И все начинается заново. Замкнутый круг, из которого я не могу найти выход.

Я не осуждаю наше так называемое «общество благосостояния», но меня не покидает чувство, что что-то не так, что мне чего-то не хватает. Я смотрю на окружающих и вижу, что и им не лучше.

Конечно, у нас гораздо больше удобств, которые и меня избаловали. Горячая вода, супермаркеты, где можно купить все, что угодно, электричество, телефон, телевидение, Интернет, электронная почта и многое другое — не говоря уже о медицинском обслуживании.

И все же, лежа по вечерам в постели, я скучаю по джунглям, по свободе и покою. Я мечтаю пробежаться босиком по траве, не краситься и не разрываться между встречами. Утром просыпаться — и вдыхать сладостный воздух джунглей. Смотреть на жаркое солнце, любоваться зелеными деревьями и восхитительными белыми облаками, которые медленно плывут по бескрайней голубой лазури.

Меня возвращает к реальности голос — радио Гамбург. Шесть утра, я спускаюсь вниз по лестнице на кухню, включаю кофеварку и в сотый раз думаю: если бы у меня было побольше денег, я бы, конечно, купила автомат, который можно еще с вечера запрограммировать, чтобы утром кофе уже был сварен. Все удобства! Как будто это жизненно необходимо...

Я поднимаюсь по ступенькам, встаю под душ, потом одеваюсь и начинаю будить детей — их надо отправлять в детский сад. Мы, как всегда, должны спешить, скоро подойдет автобус. Быстро обуваю, собираю сумки, и уже звонят. Уф!

После этого немного покоя — кроме меня дома никого нет, новый день начался. Я спускаюсь вниз, в кабинет, и сажусь за компьютер. Проверяю почту и читаю новости: как всегда, неспокойно на Ближнем Востоке, политические события и т.д. Я зажигаю сигарету, делаю глубокий вдох и представляю, как никотин проникает в мои легкие. Чувство вины заставляет вспомнить о никотиновом пластыре, который вот уже вечность лежит на полке нетронутым. Мне не нравится, что я курю.

Я бегу с одной встречи на другую, перемещаюсь из одной пробки в другую — и каждый раз спрашиваю себя: что я здесь делаю? Зачем я здесь?

Позже я снова сижу в своем кабинете, мой взгляд падает на лук и стрелы в углу. Я встаю, подхожу к луку — моя рука скользит по его резной деревянной поверхности, удивительно приятной на ощупь. Рядом стрелы с искусно сделанными наконечниками: большие — для охоты на диких свиней и страусов, поменьше — для маленьких зверей и птиц. И лук, и стрелы с любовью украшены — тот, кто сделал их, оставил знаки, чтобы увековечить себя в своем произведении.

Ностальгия опять настигает меня, но когда я поднимаю глаза, вижу лишь мерцание экрана, призывающего меня работать. Я снова сажусь на свой красный стул.

Да, жизнь в джунглях совсем не похожа на эту. Я не хочу сказать, что выросла в лучшем мире, чем этот, — их нельзя сравнивать. Но, оглядываясь назад, могу сказать, что для меня он гораздо более привлекательный, чем этот. Идеализирую ли я свое детство? Мы, дети, были счастливы, были свободны, мыслили по-другому — я думаю, что в этом и есть главное отличие.

Совсем недавно меня спросили: разве это не было безответственностью со стороны наших родителей — подвергнуть детей опасностям джунглей? Я была так ошеломлена, что сначала даже не могла ничего ответить. Безответственность? О каких опасностях речь? Опасности не в джунглях, они здесь — завтра я могу попасть под машину или умереть от несчастного случая.

Моего ребенка могут похитить, изнасиловать или убить. Я могу потерять работу, дом, машину. Разве это все неопасно?

Для меня цивилизация гораздо более рискованна, чем жизнь в джунглях. Наша жизнь здесь зависит от состояния рынка рабочей силы, от доходов, от достойного обеспечения старости, и это еще не все. Человек часто живет в состоянии постоянного стресса и даже этого не осознает.

В джунглях наоборот: все или черное, или белое; того разнообразия серых тонов, которое приносит нам цивилизация, там просто не существует. В джунглях человек или друг, или враг. Там или светит солнце, или идет дождь. Друзья и семья защищают твою жизнь и вместе обороняются от врагов. Все кажется намного проще и прозрачнее, и всегда знаешь, что ожидать.

В племени фаю у каждого свое место, каждый знает, что он должен делать. Моя семья и члены моего рода что-то делают для меня, а я, в свою очередь, для них. Все делится поровну: например, если у меня есть два рыболовных крючка, один я отдаю. Если умирает мой муж, тогда на мне женится его брат, он заботится обо мне и моих детях, строит дом, ходит на охоту. Если умирают родители, меня забирает один из членов семьи или рода.

Если я ем рыбу — беру один или два кусочка и передаю тому, кто сидит рядом со мной, он, в свою очередь, тоже отламывает кусочек и передает соседу. Таким образом во время еды каждый получает равную порцию. Люди делятся друг с другом, чтобы выжить, они остаются друзьями, пока живы, они защищают и помогают друг другу. Мужчины вместе ходят на охоту, женщины вместе добывают саго, вместе идут рыбачить.

И когда ежедневная потребность в еде была удовлетворена, мы садились у костра и рассказывали охотничьи истории. Как был убит кабан величиной с дом. Или крокодил длиной с целую реку. Все знали, что это преувеличение, но слушать было невероятно интересно, а это единственное, что ценилось. Иногда мы часами сидели в молчании, смотрели по сторонам, на птиц, которые летали над нами, жевали что-нибудь.

Если сформулировать четко, то разница между мирами в том, что жизнь в джунглях, хотя физически более напряженная, с психологической точки зрения гораздо легче. А жизнь на Западе более легкая физически, но гораздо напряженней психологически.

Прошло много времени, прежде чем я это осознала. Приехав в Европу, я пережила культурный шок, сначала была оглушена, затем подавлена. Наконец, наступила паника. Я должна была без подготовки бежать психологический марафон, хотя совершенно не была к этому готова. Я должна была всему учиться заново, и хотя внешне не отличалась от других европейцев, я была как с другой планеты. Для меня существовало только черное и белое. Я выросла в эпоху, которой для большинства людей больше не существует. Я жила среди одного из последних нетронутых цивилизацией первобытных народов, чья культура остановилась на уровне каменного века — оторванная и отрезанная от остального мира. В Затерянной долине я была счастлива. В другом мире я чувствовала себя потерянной.

Вы, конечно, спросите, как немецкая девочка с немецкими родителями попала в такой неизведанный уголок земли? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вернуться на годы назад. В то место, где я родилась.

 

Где все начиналось

Судьба моей матери Дорис была решена, когда она в двенадцатилетнем возрасте прослушала доклад одного из приятелей Альберта Швайцера, известного врача и миссионера. Доклад был о его исследованиях в Африке. Тогда, мама поняла, что у нее появилась цель в жизни: пойти в миссионеры, чтобы помогать жителям развивающихся стран. Она стала готовиться к этому и получила диплом медсестры.

Восемнадцать лет спустя она встретила моего отца Клауса Петера Кюглера, который в то время работал на «Люфтганзе». У него была та же цель: стать специалистом службы помощи развивающимся странам. После того как он уволился из «Люфтганзы», они поженились, получили лингвистическое образование и через год после рождения моей сестры Юдит приступили к исследованию языков примитивных народов.

Первой страной их исследования стал Непал. Там они жили среди небольшого народца, который называл себя данувар раи; они изучали язык и отдельные диалекты и обеспечивали туземных жителей всем необходимым в рамках программы помощи.

Я родилась в Патане в 1972 году, в предместье Катманду. Там же два года спустя родился и мой брат Кристиан. Вскоре после его рождения мы вернулись назад к Данувар Раи.

Мы жили на краю деревни в маленьком желтеньком домике, обмазанном глиной, — даже пол был из утрамбованной глины. В хижине имелись лишь крошечные оконца, и мы, чтобы хоть как-то спастись от жары, которая стояла внутри, обычно спали на деревянном балкончике. Субтропический ландшафт — череда из зеленых лесов и высохших каменистых равнин. Недалеко от деревни протекала широкая река, в которой мы купались по вечерам.

В нашем маленьком домике не было ни мебели, ни душа. Мы ели на соломенных подстилках, спали на надувных матрасах и готовили на керосинке. Большую часть времени я проводила с моей старшей сестрой Юдит, которая пасла коз, как это было принято в деревне среди девочек ее возраста. У нас не было игрушек, и мы, как и другие дети, играли с тем, что предоставляла нам природа.

Я не так уж много помню об этом времени. Помню только, как мы с сестрой лежали на матрасе, укутанные в одеяло — одно на двоих, и тут я посмотрела вверх на темное небо и увидела миллиарды огоньков. Они сияли и искрились, и это было удивительно красиво. Казалось, они были совсем близко, и я протянула руку, пытаясь дотронуться до них. Но моя рука не коснулась их, и они сверкали сквозь мои пальцы. И мы заснули в полном единении с окружающей нас девственной природой.

Мама недавно рассказала мне об одном происшествии, которое случилось со мной в Непале. Однажды поздно вечером я прибежала к ней невероятно взволнованная, крича: «Мама, мама, я видела Бога».

Мама удивилась и решила выяснить, в чем дело.

Сабина с друзьями из племени данувар раи

Я взяла ее за руку, потащила на балкон и показала рукой на горы, величественно возвышавшиеся вдали. Мама засмеялась — теперь она поняла, что меня так потрясло. Перед нашими глазами предстал фантастический пейзаж. Лучи заходящего солнца играли на заснеженных вершинах, и все вокруг было словно покрыто золотом. Мы никогда не видели более величественного зрелища. Мы стояли и любовались этим великолепием. Когда последние лучи исчезли, я вздохнула разочарованно: «Бог ушел».

Мы прожили еще несколько прекрасных лет, прежде чем нам сообщили, что там нельзя больше оставаться. По неизвестным политическим причинам нам нужно было в течение трех месяцев уехать из страны.

Для моих родителей это был настоящий удар. Вдруг, внезапно, они должны были вернуться на родину, которую сознательно покинули, на родину, которую их дети никогда не видели.

С тяжелым сердцем они собирали нас и наши вещи, и мы с грустью попрощались с данувар раи, которые стали частью нашей семьи. Мама позже мне рассказала, что во время этих печальных событий у нее появились седые волосы.

Наш долгий путь домой, на родину, лежал через столицу Катманду — большой, полный красок город со множеством домов, машин и людей. Уже тогда я начала понимать, что это не мой мир: я плакала, просилась назад в нашу глиняную хижину, к моим друзьям, к козам и звездам. Я не понимала, почему мы не можем просто вернуться. Мне было три года.

Потом мы приехали в Германию, вернулись в цивилизацию, с которой нас, детей, еще ничего не связывало. Мама рассказывала мне, что во Франкфуртском аэропорту я смущенно спросила: «А где же Германия?»

«Но, Сабина, — ответила мама, — мы уже в Германии!»

Мое разочарование было так велико, что я снова расплакалась. Мы иногда получали посылки из Германии, и я очень радовалась, что смогу познакомиться с человеком, который присылал нам все эти красивые вещи... Мои родители никогда мне не объясняли, кто это или что это — Германия.

Во время нашего пребывания на незнакомой родине мои родители начали готовиться к новой поездке. После долгих обсуждений следующей страной они избрали Индонезию. Стали ждать разрешения на въезд. Так случилось, что из самой высокой точки земного шара мы переместились в самую низкую.

Покинув Гималаи, мы попали в болотистую область Ириан-Джая в Индонезии. Сегодня она больше известна как Западная Папуа.

 

Западная Папуа (Ириан-Джая), Индонезия

Двадцать третьего апреля 1978 года мы уехали из Германии. А несколько дней спустя приземлились на аэродроме столицы Западной Папуа — Джаяпура. После акклиматизации мы отправились дальше, на базу Данау Бира, находившуюся в джунглях.

Вскоре после нашего приезда в Джаяпура я пошла в детский сад, где должна была носить бело-голубую форму. Мы, дети, не имели никаких проблем в общении с местными жителями, хотя в семидесятых годах в Ириан-Джая было очень мало иностранцев. Мы быстро освоились и уже скоро начали вести себя как маленькие индонезийцы. Говорить по-индонезийски мы научились быстрее своих родителей, которые каждый день брали уроки. К тому же нам очень понравилась местная еда — во время переменок к забору детского сада приходил туземец с тележкой на двух колесиках и продавал завтраки, которые сам и готовил. Больше всего я полюбила маленькие жареные чипсы из сладкого картофеля. Мама очень удивлялась, почему я приношу свой бутерброд назад домой. А у меня до сих пор бегут слюнки, когда я думаю об этих чипсах.

Гуляя по окрестностям, мы поняли, что попали в райский уголок: изумрудные холмы, разбежавшиеся повсюду, как волны, лазурное озеро, простирающееся до горизонта, люди в пестрых одеяниях... Так я окунулась в атмосферу ярких ощущений и естественной жизни — упоительное чувство, с которым у меня и по сей день ассоциируется Азия. Мы, дети, с радостью первооткрывателей впитывали в себя новую жизнь, не сравнивая и не задаваясь вопросом, в какой точке земного шара мы находимся.

Но где же все-таки мы оказались? В какой отдаленный уголок земли забросила нас судьба?

Небольшой экскурс в историю острова Западная Папуа

Страна, о которой идет речь, имеет долгую и неспокойную историю. Ранее известная как Западный Ириан, Ириан Барат, Западная Новая Гвинея и Ириан-Джая, Западная Папуа, как ее сегодня называют, расположена в западной части острова Новая Гвинея, второго по величине острова в мире после Гренландии. На востоке Западная Папуа граничит с государством Папуа — Новая Гвинея (независимым государством с 1975 года), на юге проходит морская граница с Австралией. Ириан-Джая, или Западная Папуа, является восточной провинцией Индонезии площадью 400 тыс. кв. км.

Нет ничего удивительного в том, чтобы рассматривать Западную Папуа как отдельный мир, — где одно чудо природы сменяется другим. Хребет острова составляют самые высокие горы к востоку от Гималаев и к западу от Анд, с выдающимися вершинами Пункак Джая (5029 м), Гунунг Джаякусема, или пирамида Карстенц, (глетчер, 5022 м) и огромными горными цепями Виснумурти и Судирман.

Птенец страуса (казуар)

Остальную часть острова занимают тропические леса, плодородные высокогорные долины и болота — родина фантастических пейзажей. Это настоящий остров контрастов, на котором находится второй по величине тропический лес в мире и проживают около 1000 папуа-меланезских племен. Это родина древнейших независимых обществ нашей планеты (первые поселения относятся к 45000 г. до н.э).

Самый большой город в Западной Папуа — столица провинции Джаяпура — расположен на северном побережье неподалеку от границы с Папуа — Новая Гвинея. Начиная с седьмого столетия прибрежные районы Западной Папуа посещаются торговцами из Сривиджая. Европейские мореплаватели тоже оставили исторические свидетельства своего пребывания — в названиях поселений (Бугенвилль, Кап д'Урвилль или Торесштрассе).

В 1511 году португальские мореплаватели Антонио д'Абреу и Франциско Серано увидели землю — остров Новую Гвинею, но на берег высаживаться не стали. В 1526 году португальца Джорге де Менецеза вынесло к северному побережью острова; его путешествие положило начало более поздним европейским открытиям. Он назвал землю Остров курчавых. В 1545 году испанец Иниго Ортиз захватил остров — он стал принадлежать Испании и получил имя Новая Гвинея. В 1569 году Новая Гвинея впервые появилась на карте. С 1660 года нидерландская Ост-Индская компания пыталась захватить эту богатую землю, и в 1678 году установила голландский флаг на западном побережье неподалеку от Кейтса. Джеймс Кук во время своего кругосветного путешествия в 1770 году прибыл в бухту южной части острова, впоследствии названную в его честь, и сделал открытие: Новая Гвинея — остров, и не связанный с Австралией. Впрочем, враждебно настроенные туземцы быстро заставили его покинуть эту землю.

Многие страны, и среди них Великобритания, из века в век пытались захватить и покорить Новую Гвинею. Но это удалось лишь нидерландцам в 1828 году. Они установили свое владение в западной части Новой Гвинеи. Позже Австралия, Англия и Германия с переменным успехом предпринимали исследовательские и завоевательные походы. В 1885 году первые немецкие миссионеры высадились в бухте Дорей на Мансинаме, и уже с 1922 года медицина и образование практически полностью сосредоточились в руках миссионерских общин. То и дело появлялись слухи о каннибализме, жертвами которого в 1901 году пали преподобный Джеймс Чалмерс и его спутник.

Во время Второй мировой войны японцы атаковали Рабаул и до 1945 года оккупировали Новую Гвинею. С 1949 года на остров начала претендовать Индонезия, но только в 1963 году ей удалось присоединить островное государство, Западную Новую Гвинею.

Флора и фауна Западной Папуа — наиболее богатейшие на земле. Никакая другая страна не может похвастаться таким многообразием приматов. В этом отношении остров принадлежит к одной из самых примечательных географических зон, восходящих еще к ледниковому периоду: в это время острова Зондской плиты — Ява, Суматра, Калимантан и Бали были соединены и между собой, и с азиатской материковой частью. Западная Папуа, Ару и Австралийский континент лежали на Сагульской плите и были отделены от материка. Этому раннему разделению Западная Папуа и обязана таким многообразием специфических австралийских растений и животных.

Многие виды животных являются здесь эндемичными — больше их нигде не встретишь. В Западной Папуа около семисот видов птиц, из них 38 эндемичных — обитают только на этом острове. К примеру, неспособный к полету казуар, относящийся к семейству страусов, эму и киви. Он является важным источником питания для местного населения, кроме того, из него делают костяные ножи, украшения, наконечники стрел и копий, а также различные инструменты. На острове свыше двухсот видов змей, многие их которых ядовиты; крокодилы и вараны — наиболее часто встречающиеся на острове животные, здесь же вы найдете редкие виды бабочек, насекомых, рыб и пауков.

Растительность Западной Папуа варьируется в зависимости от количества осадков и местоположения.

Самая буйная — в вечно зеленых тропических лесах. Здесь растут редкие виды орхидей, папоротников, ползучих лиан. Каждая экспедиция заканчивается открытием новых видов растений: на настоящий момент известно более 12 тыс. видов. Традиционные культуры — бананы, кокосовые пальмы, ананасы, сладкий картофель и тыква, из которой изготавливается посуда, музыкальные инструменты и знаменитый peniskocher.

В тропических лесах Западной Папуа и сегодня живут более 250 первобытных народов, у каждого из которых — свой язык.

Народ дани — наиболее известный среди них, в него входят племена асмат, маринд-аним, яхрай, мандо-бо, афят, экри, мои, амунгме и фаю, чей образ жизни и традиции со времен каменного века оставались неизменными. Фаю не подвергались внешним влияниям, которые могли бы вызвать перемены в их укладе. Географическое расположение в глубине тропического леса позволяло племенам в течение долгого времени находиться в почти полной изоляции. Фаю и сейчас живут так, как они жили тысячу лет назад, не зная ни железа, ни других металлов, и по сей день ходят на охоту с луком и стрелами, питаются змеями, птицами, крокодилами и лягушками. Основной источник протеина для них — личинка долгоносика, главные продукты питания — саго и сладкий картофель. Свиньи считаются почти членами семьи, их едят только в особо торжественных случаях: на свадьбу или в честь первой менструации у девочки.

Жизни племени в гораздо большей степени, чем проблемы питания, болезни и природные опасности, угрожают длительные войны и постоянные распри с соседями, которые уничтожают мужское население.

 

Как были открыты фаю

Случайно или нет, но именно в тот день, когда мы уезжали из Германии в Индонезию, а было это 23 апреля 1978 года, американский конструктор Джон сделал в джунглях Ириан-Джая невероятное открытие.

У него был заказ на постройку посадочной площадки для самолетов в местности, которую населяло племя доу. Он уже был там несколько раз, чтобы проверить состояние почвы — местность была болотистой. Конструктор остановил свой выбор на отдаленной деревне Кордеси и начал разметку площадки.

Внезапно из джунглей возникли четыре туземца, выглядевших как настоящие дикари — таких туземцев он еще не встречал. Голые, с костями, продетыми через нос и закрепленными на лбу. На головах у них были черные перья, в руках луки и стрелы, головы мертвых зверей болтались на поясах, а непонятные кости — в качестве украшений. Туземцы выглядели до смерти напуганными — с оцепеневшими взглядами они мелко дрожали от страха, впервые увидев белого человека.

Доу заволновались и объяснили Джону, что эти люди принадлежат к племени, которое вот уже много лет ведет с ними жестокую войну. После того как волнение немного улеглось, американцу удалось разговорить незнакомцев и записать несколько их слов.

Вскоре он передал эти записки одному языковеду в Джаяпура, который стал сравнивать их со всеми документально зафиксированными на острове языками. Выяснилось, что туземцы хотели знать, что происходит на соседней территории: их послали в разведку. Но самое главное, стало ясно: открыты новый язык и новое неизвестное племя. Сегодня оно известно как племя фаю.

Сейчас мне кажется, что это была судьба: воины появились как раз в тот день, когда американец посетил джунгли.

Несколько месяцев спустя, в конце 1978 года, моего отца пригласили на совещание, где обсуждалась возможность отправиться на поиски того самого неизвестного народа. И ему предложили возглавить экспедицию, которая попытается найти это племя в непроходимых джунглях. Отец навел справки о том, что было известно о нем к тому времени. Ему передали бумагу от языковеда, на которой было написано всего несколько слов: «2 или 3 дня пути на запад от племени Доу». И тем не менее, после короткого разговора с моей матерью, он решился на экспедицию в неизвестность. В нем снова проснулся любитель приключений!

Вскоре после этого отец начал первые приготовления. В группу помимо него входили американский ученый Герберт и туземец из рода дани, который мог говорить и по-индонезийски, и на языке доу, что могло очень пригодиться.

На вертолете они добрались до деревни доу — Полита, неподалеку от Кордеси (). Оттуда поплыли по маленькой речушке в западном направлении, как было указано на бумаге. Не прошло и недели, как они вернулись... ни с чем — ничего не нашли. Доу и кирикири, чьи владения они пересекали, ничем не смогли им помочь, они ничего не знали о том, где обитают фаю.

Дело в том, что племя почти никогда не покидает место своего обитания. Всегда где-нибудь идет война, и за пределами своей территории людей ждет неминуемая смерть. Племя доу долгое время вело ожесточенные войны с соседними племенами, в том числе и с фаю.

Фаю были известны своей жестокостью и воинственностью. Их так боялись, что предпочитали не говорить о них.

Неожиданно до экспедиции дошло немного информации: туземец доу рассказал моему отцу об одной женщине, которая принадлежала к племени фаю, но вышла замуж за кирикири. Вновь обретя надежду, отец и его товарищи отправились в область, которую населяли кирикири, чтобы найти эту женщину. И они ее нашли. Женщина узнала, что кто-то ищет фаю, и ей стало любопытно, кто же эти чудаки? Отец встретился с ней на поляне, на берегу реки, — она была первым человеком из легендарного племени, которого ему посчастливилось увидеть.

Отец во время второй экспедиции

Женщина была настроена дружелюбно и с радостью взялась ему помогать. Отец вытащил нарисованную от руки карту и показал, где они вели поиски. Она внимательно посмотрела на карту и сказала, что он поплыл не по той реке: нужно снова вернуться на реку Руфер, а затем плыть на запад по реке Клиги и тогда он найдет то, что ищет.

Отец не был готов к длительной экспедиции в джунгли и решил сначала вернуться назад в столицу, чтобы подготовить походное снаряжение.

Но как это часто бывает, все вышло не так, как планировалось. Вернувшись в столицу Джаяпура, он подхватил малярию. Отец был так слаб, что долгое время пролежал в больнице, и врачи не знали, выживет ли он. Прошло несколько месяцев, он поправился и в феврале 1979 года отправился во вторую экспедицию.

На этот раз он хорошо подготовился. Вертолетом в Политу были высланы подвесной мотор, коротковолновое радио, гамаки и продукты на неделю. Отправились в том же составе: мой отец, американец Герберт и два человека из племени дани. Все хорошо понимали, что так или иначе возникнут проблемы с общением. Даже если они найдут фаю, то не смогут с ними объясниться: отец говорил по-английски, Герберт мог перевести на индонезийский, а дани с индонезийского на язык доу. Но не было никого, кто бы мог говорить и понимать язык фаю.

Они обратились за советом к людям доу, которые знали в свое время одного маленького фаю: тот вместе со своей матерью во время войны был похищен и взят в плен. Он вырос среди доу и там же хотел жениться. Но доу сообщили ему, что он не может этого сделать, так как принадлежит к враждебному племени фаю. Юноша покинул племя доу и больше никогда не возвращался. По слухам, он поселился в местности, принадлежащей кирикири. Его звали Накире.

Папа и его товарищи обменяли у доу несколько вещей на каноэ, укрепили мотор, положили вещи в лодку и отправились разыскивать Накире. Они взяли курс на область кирикири, разыскали поляну, где должен был жить Накире, и действительно нашли его. Мы всегда удивлялись, как же быстро распространяется в джунглях информация: Накире уже знал, что его ищут.

Они сошли на берег и были приветливо встречены. Накире предложил им расположиться у него лагерем — было уже темно. Его хижина была маленькой и довольно запущенной, но по крайней мере покрытой пальмовыми листьями, что давало хоть какую-то защиту.

Женщина фаю (с мужем кирикири), у которой папа узнал дорогу

В тот же вечер у костра отец попросил Накире быть их переводчиком и проводником — сопровождать экспедицию в ее поисках. Накире согласился. Теперь они могли объясняться на трех языках. На следующее утро группа из пяти человек отправилась в путь.

Накануне второй экспедиции отец сделал карту, которая включала в себя всю информацию, собранную во время первой экспедиции, а также все то, что он узнал от местных жителей. Эту карту он разделил на клетки и пронумеровал. В центре находилась деревня Полита. Он предусмотрительно оставил копию карты в радиоцентре Данау Бира, с которым он ежедневно поддерживал связь.

В случае необходимости вертолет мог вылететь за ними в любую минуту. С помощью сетки пилот имел возможность приблизительно рассчитать, где они находятся. Эта карта была похожа на схему, приведенную ниже.

Территория фаю

Через несколько часов пути Накире забеспокоился. Он начал внимательно осматривать берег. Река сужалась, и берега становились все ближе и ближе, деревья и другие растения наклонялись над водой. Внезапно Накире показал на что-то пальцем, но отец ничего не увидел, кроме нескольких поваленных деревьев.

— Что это? — попросил перевести отец.

— Это предупредительные знаки — мы добрались до земли фаю, — ответил Накире.

Он замолчал, только мотор продолжал жужжать да плескалась вода.

Вдруг Накире вздрогнул и прошептал испуганно:

— Вы видели?

Отец посмотрел на берег, но не заметил там ничего особенного.

Накире шепотом объяснил: он увидел глаза, черные глаза, темные силуэты... за ними уже тайно следили.

Отец понял — это была засада. Каждый, кто поднимался вверх по реке, подвергался опасности быть убитым. Но поскольку местные туземцы еще никогда не видели белого человека, они были так поражены, что из луков не вылетела ни одна стрела.

Каноэ поплыла дальше — никого не было видно, а те немногие хижины, которые иногда виднелись на берегу, казались пустыми. Наконец отец заметил привязанные каноэ. «Где есть каноэ, должны быть и люди», — подумал он и решил причалить к берегу.

Первым на берег сошел один из людей дани и привязал каноэ к дереву. Отец сказал Накире, чтобы он вылезал из лодки, но тот продолжал сидеть.

— Нет, — сказал он, — сначала ты.

Отец удивился и сказал Накире, что ведь он сам из рода фаю, знает их язык и понимает, что они пришли с миром.

Но Накире только твердил:

— Я боюсь.

Тогда еще отец не знал, что племя фаю состоит из четырех групп, которые постоянно воюют между собой, а их лодка причалила в пограничной области, как раз между территорией иярике, откуда был родом Накире, и территорией тигре.

Наконец, отец вышел, а следом за ним сошли на берег американец и второй дани. Как только они вышли из лодки, сзади послышался какой-то шум. Они мгновенно повернулись и застыли: перед ними стояло нечто, наводящее ужас. На лице этого существа читалась явная враждебность. Оно было украшено костями и перьями; в руках были лук и стрелы. Вся кожа туземца была намазана чем-то отвратительно пахучим, отцу даже стало нехорошо от невыносимого запаха.

Следом за первым появился еще один туземец, который вынул стрелу и направил ее на Накире. Не медля ни секунды. Накире тоже выхватил стрелу и натянул лук в направлении того человека — так они стояли друг напротив друга, никто не проронил ни слова, воздух накалился, агрессия ощущалась почти физически.

Отец знал, что реагировать нужно быстро; он стоял как раз между туземцами. Отец вытянул руки, как бы отражая обе стрелы, и крикнул: «Стойте, не стреляйте, мы пришли с миром! Положите оружие».

Это было мгновенно переведено на три языка, а отец бесстрашно продолжал стоять между наконечниками стрел. Он боялся пошевелиться и так и стоял с вытянутыми руками. Накире сказал что-то и опустил стрелу, напряжение спало, и фаю тоже опустил стрелу.

Как позже выяснилось, первым из леса вышел воин Циау. Экспедиция высадилась на его территории. Когда все немного успокоились, отец еще раз повторил, что они пришли с мирными целями, чтобы просто побольше узнать о фаю. Вождь пригласил отца идти за ним, и экспедиция направилась в самые джунгли. Накире шел радом с отцом — в одной руке лук, в другой стрелы. Когда отец собрался было перелезть через упавший ствол, Накире резко дернул его и показал, что находилось за препятствием: прикрытые листьями, хорошо замаскированные, торчали острые кости на случай нежданных гостей. Отец осторожно перешагнул их и пошел дальше.

Наконец они вышли на маленькую полянку, посреди которой стояло что-то, по виду напоминающее платформу, прикрытое пальмовыми листьями. Вонь становилась все сильнее — отец почувствовал, что сейчас задохнется. Несмотря на это, он приблизился к платформе и не поверил своим глазам: там лежало наполовину сгнившее человеческое мясо, облепленное тысячью мух и насекомых. Американец в ужасе подошел к отцу.

И тогда Циау рассказал, что этот человек из племени иярике был убит человеком из племени Накире и теперь должен быть отомщен. Но он пообещал, что не будет убивать Накире, пока тот находится под покровительством моего отца. Затем он пригласил отца переночевать у него: начинало смеркаться.

Как можно более вежливо отец дал ему понять, что лучше они поедут дальше. Дышать было почти невозможно, и все вздохнули облегченно, когда наконец достигли берега — там был свежий воздух. Группа села в лодку и уже собралась отплывать, когда внезапно снова появился Циау. Он подозвал отца к себе и сказал то, что спасло жизнь им всем:

— Белый человек, не плыви дальше, там, выше по течению, ждут тебя, они хотят убить вас, тебя и твоих людей.

Услышав эти слова, отец побледнел. Он поблагодарил воина и снова сел в лодку, но теперь уже для того, чтобы найти пригодный лагерь для ночной стоянки. Становилось все темнее, на небе собирались грозовые тучи, облака москитов кружили вокруг них.

На реке Клихи нашлась заброшенная хижина. Там они построили лагерь и по радио сообщили свои координаты. Все были напуганы и опасались, что враждебно настроенные туземцы нападут на их след.

Хижина была наполовину разрушена, и дани, как могли, старались ее поправить, чтобы по крайней мере вода не протекала. Большую часть багажа они оставили в каноэ — на тот случай, чтобы быстрее отчалить, если срочно понадобится скрыться. В хижину перенесли только то, что было необходимо для ночевки. Разожгли костер. Никто не разговаривал, всех одолевали мрачные мысли. Определили караул на ночь, и наконец все вместе уселись у костра. Рой москитов кружил рядом.

У отца накопилось много вопросов, и прежде всего, конечно, почему труп лежал в хижине?

Накире принялся объяснять: «Мы оставляем своих мертвецов в хижинах, спим, едим и живем рядом с ними. Когда начинается разложение, мы выжимаем жидкость из тела и наносим ее на себя. Когда остаются только кости, мы вешаем череп на стену. Когда переезжаем, мы берем все это с собой».

На вопрос отца, зачем они так делают, Накире ответил: «Потому что мы больше не надеемся увидеть наших любимых. И поскольку мы очень привязаны к ним, то храним останки как память о них». По-настоящему значение этих слов отец понял позже.

Накире

Стемнело, ни луны, ни звезд не было. Только костер давал небольшой свет, кругом царствовал полный мрак. Внезапно раздался удар грома, вспышка молнии озарила небо, и на землю упали первые капли дождя. Дождь быстро перерос в ливень, экспедиция скрылась в хижину, которая, несмотря на все их старания, все равно протекала. В ту ночь почти никто не смог заснуть из-за страха, сырости и тяжелых мыслей, одолевавших каждого. Отец смертельно устал, пал духом и не знал, что делать дальше. Отменить экспедицию или ехать вперед? Отчаявшись решиться на что-либо, он наконец-то заснул.

На следующее утро настроение улучшилось. На небе снова ярко светило солнце, что обещало прекрасный день. Но природа полна неожиданностей. С испуганным лицом Герберт потащил отца к берегу. Там их ждал неприятный сюрприз: каноэ была почти полностью заполнена водой, багаж пропал, а вместе с багажом уплыли и запасы бензина.

Отец задумался. Инцидент означал одно: экспедиция подошла к концу. Они второй раз потерпели неудачу. Слава Богу, осталась радиосвязь.

Когда группа собралась у костра, чтобы посовещаться, дани рассказал, что ночью видел странный сон: сошли десять ангелов и окружили лагерь. От них исходил чудесный свет, который осветил все вокруг и тех, кто находился в лагере.

Отец всегда верил в знаки, и сон дани вернул ему уверенность в успехе экспедиции.

Он взял Библию, открыл ее не глядя и посмотрел на текст. Мороз пробежал по коже: это был 91-й псалом, который и стал потом нашей ежедневной молитвой...

Отец закрыл глаза и прошептал слова благодарности. Вся экспедиция напряженно смотрела на него: ждали решения. «Мы идем дальше», — сказал отец.

Он вызвал по радио вертолет, попросив, чтобы им доставили продукты и бензин. Экспедиция принялась расчищать место для посадки вертолета. Проработав весь день, они расчистили достаточно большую площадку и разожгли костер, чтобы пилот мог их заметить.

Становилось все темнее и темнее, никто не прилетал, солнце уходило за горизонт. Внезапно Накире прислушался, встал, вышел на берег и начал внимательно разглядывать небо. Тогда и отец услышал шум пропеллера — он приближался! Пилот увидел дым. Вертолет приземлился, все быстро распаковали, чтобы он мог вернуться в Данау Бира до наступления темноты.

В тот вечер царило радостное настроение; все были уверены в будущем успехе экспедиции. Пели песни и проговорили почти полночи. Снова был выставлен караул, хотя вокруг ничто не тревожило. На следующее утро проснулись отдохнувшими и полными жажды деятельности.

Экспедиция двинулась вверх по реке. Они проплыли пересечение с рекой Клихи, миновали и то место, где встретились с Циау.

Прошло еще несколько часов пути, но ближе к вечеру Накире наотрез отказался плыть дальше. Он в ужасе уставился на противоположный берег, и все увидели: снова поваленные деревья. Они оказались на территории нового неизвестного племени. Накире охватила паника. Решили причалить, разжечь костер и поужинать.

Лишь Накире дрожал и неотрывно смотрел в темноту джунглей. Отец не мог понять, чего он так боялся, ведь они получили заверение Циау, что Накире ничего не угрожает, пока он находится с группой. Или они больше не на земле тигре? Отец стал расспрашивать Накире и с трудом выяснил, что есть еще одно племя фаю — то, о котором не говорят. До этого отец знал о существовании трех племен фаю: иярике, тигре и теарю.

«Есть еще одно, — прошептал Накире, — то, которое называет себя сефоиди. Мы находимся на их земле. Давайте вернемся. Они опасные люди — они не только убивают всех, кого встречают на своей земле, — они их съедают. Дальше плыть нельзя!»

Каннибалы... Отец опять почувствовал, как по телу пробежал холодок. Что теперь?

И тогда он снова вспомнил про сон и про Библию. Поговорив с другими, решил двигаться дальше. Все вместе они смогли уговорить Накире, чтобы он их сопровождал. Сели в лодку и продолжили путешествие. Долгое время никто не встречался.

Когда выплыли из-за поворота, внезапно увидели человека, который бежал вдоль берега, отчаянно пытаясь скрыться. Но лодка плыла быстрее. Они догнали его и выскочили на берег. Человек застыл на месте, дрожа всем телом, и попытался натянуть стрелу, но это ему не удалось. Отец подошел к туземцу. Тот был в панике, видно было, что он никогда не встречал белого человека. Отец попытался через Накире заговорить с ним, но безрезультатно. Туземец не проронил ни слова. Тогда отец попросил передать его людям, что они пришли с миром, что хотели бы познакомиться с племенем. Туземец кивнул. Отец сказал, что они будут ждать. Воин сефоиди убежал — ни его самого, ни его племени они так и не увидели.

После нескольких часов ожидания стали думать, что делать дальше. Переговоры не состоялись — но он знал, что воины сефоиди где-то поблизости и наблюдают за ними, хотя никто не осмеливается показаться. Оставив подарки, в надежде, что они будут восприняты сефоиди как знак мира и дружбы, экспедиция приняла решение вернуться на поляну, с которой начинали свой путь.

Отправились обратно. Но когда прибыли на поляну, которую позже назвали Фоида (нейтральная территория между различными племенами), их ждал новый сюрприз: огромная толпа людей приветствовала их как героев; это были люди из племени доу и кирикири. Глаза Накири округлились — он никогда не видел такого количества людей. Отец не мог вначале понять, отчего такой ажиотаж, пока один из дани с гордостью не разъяснил: никто не верил, что они вернутся живыми и невредимыми. Когда вышли из каноэ, их тут же окружила толпа: каждый хотел их потрогать, прикоснуться к живому чуду.

В конце концов решили изменить тактику — экспедиция снова раскинула лагерь. Отец уверенно заявил: «Если мы не можем их разыскать, тогда подождем, пока они разыщут нас».

И он стал ждать.

 

Приглашение в каменный век

Ждали три дня. На третий день их терпение было вознаграждено. Рано утром, во время завтрака, из джунглей вышло десять незнакомых воинов. Они были в боевой окраске и вооружены. Отряд возглавлял воин по имени Теау, один из самых опасных вождей племени иярике. Он был недружелюбен и, не говоря ни слова, начал осматривать вещи отца.

Три дня эти люди заглядывали в каждый ящик, под каждую доску, в каждую сумку — и ничего не говорили. Отец рассказывал, что схожее ощущение у него было, когда его осматривал эмиграционный контроль в аэропорту. Он догадался, что происходит нечто важное: то, что должно решить все — и предоставил туземцам полную свободу действий.

На третий день, когда наконец закончился осмотр, отец собрал своих переводчиков и вызвал Теау к себе. Он спросил его, что тот ищет.

И тогда Теау рассказал, что две недели назад два индонезийца, охотники за крокодилами, были на земле иярике. Они застрелили трех воинов. И племя иярике вышло на тропу войны. Когда экспедиция отца приплыла на лодке с мотором, они подумали, что он тоже охотник за крокодилами, и хотели его убить. Но воины не нашли ни винтовок, ни крокодильей кожи. При малейшем подозрении отец и его команда были бы убиты на месте.

И наконец, Теау спросил: «Что ты здесь делаешь, белый человек? Зачем ты пришел сюда?»

«Я здесь, потому что хочу приехать сюда со своей семьей, — ответил отец. — Я хотел бы жить с вами, изучать ваш язык, поскольку у меня для вас послание — послание любви и мира».

Теау минуту стоял молча, затем посмотрел на отца и сказал: «Белый человек, пока ты здесь, в моем сердце живет надежда. Я больше не хочу вести войны и убивать людей. Возвращайся».

У отца на глаза навернулись слезы, когда он услышал эти мудрые и трогательные слова. Он спросил Теау, когда тот придет.

Туземец ответил: через три луны (три месяца) он будет на той же поляне. «Тем временем я расскажу моим людям, что ты пришел с миром, чтобы они не причинили тебе зла».

Вождь попрощался и исчез в джунглях вместе со своими людьми. Обрадованный отец вернулся в Данау Бира и с нетерпением ждал три месяца.

Теау хотел, чтобы в течение трех следующих месяцев не было войны, но большинство из племени иярике были против.

Образовалось две группы. Немногочисленная, к которой относились Накире и Теау, говорила, что белый человек вернется. Другая группа не верила им и считала, что белый человек обманул и не вернется с посланием любви и мира. Никто ведь до этого не интересовался фаю — почему сейчас должно быть по-другому?

«Нет, — говорили они, — мы хотим, как и прежде, вести войны и жить так, как жили раньше. Разве мы не верили всегда, что, кроме нас, никого нет? И сейчас мы внезапно обнаружили, что существует мир за границами нашего мира, в котором живут другие люди. Никогда до этого ни один из них не приходил к нам. Надо забыть этого белого человека — он нам не нужен».

Отец и Теау (слева) и один из людей дани, который сопровождал его в экспедиции

Так считала враждебная группировка. Но Накире и Теау убедили людей подождать хотя бы три месяца, чтобы посмотреть, сдержит ли белый человек слово.

Ровно три месяца спустя фаю собрались на поляне Фоида. Им не пришлось долго ждать.

Вскоре они услышали шум — сначала слабый, потом посильнее, и когда все подбежали к берегу, из-за поворота выплыла лодка с подвесным мотором, а в ней — белый человек.

Накире рассказывал потом, что он заплакал от радости, когда его увидел. Белый человек сдержал слово.

Отец вышел, его встретили любопытные, дружелюбные и невероятно удивленные взгляды. Из различных областей прибыли фаю, чтобы своими глазами увидеть того, о ком так много говорили.

Ни один из членов племени не знал о том, что белый человек уже один раз до этого встретился на пути фаю. И мой отец узнал об этом только спустя несколько лет — ему позвонил журналист: он прочитал заметку о голландской экспедиции в Ириан-Джая, которая столкнулась с племенем фаю. Люди фаю предпочли просто забыть об этой встрече — как о тревожном событии, что довольно характерно для вымирающей культуры.

Вскоре после прибытия в Фоида отец принял у себя высокого гостя. Это был вождь Баоу — старейший вождь племени тигре. Его считали самым опасным и самым хладнокровным воином. Когда он вышел из леса, все расступились, предоставив ему почетное место. Невысокого роста, худой, он носил мало украшений и при себе имел только лук и стрелы. Это был выдержанный человек, неразговорчивый и неулыбчивый. Позже мы, дети, избегали встречи с ним. Не потому, что боялись, а потому, что так делали все.

Его власть можно было ощутить почти физически. Когда отец понял, кто перед ним, сердце его сильно забилось. Он с почтением приветствовал вождя, позвал переводчиков, сел рядом с ним и предложил ему еду. Они начали беседу.

Отец первым взял слово и сказал, что пришел не как вождь, а как слуга. Он не будет угрожать власти вождя Баоу, а, наоборот, хочет ей подчиниться. Он выразил желание жить у фаю вместе со своей семьей, изучать их язык и стать частью племени. Но только если вождь Баоу даст на это свое разрешение.

После этого он спросил прямо: «Вождь Баоу, будет ли твое согласие на мой приезд сюда с моей семьей?» Вождь Баоу наклонил голову и глубоко задумался. Все присутствовавшие молча смотрели на него и ждали. Через минуту тот поднял голову и ответил: «Да, белый человек, я даю тебе это право. Я хочу, чтобы ты приехал и жил среди нас».

Все вздохнули с облегчением. Накире сиял от радости, и отец рассказывал мне, что этот момент был одним из счастливейших моментов в его жизни. («Конечно, за исключением рождения моей дочки Сабины», — подмигнув, добавил он.) Отец спросил, где ему можно построить дом.

«Вот здесь», — ответил вождь Баоу, показав рукой вниз. Там отец и выстроил наш первый дом.

Не случайно вождь Баоу считался одним из наиболее почитаемых вождей в племени фаю. Он был умен, взвешивал каждое решение и всегда опирался на логику и здравый смысл. Отец не знал тогда, что поляна, на которой ему разрешили ставить дом, находится на нейтральной территории между землями всех племен.

Решение вождя Баоу гарантировало нам абсолютный нейтралитет. Никто из рода не мог считать отца своей собственностью или захватить его в свою собственность. Только так можно было гарантировать, что из-за него не будет споров.

Прежде чем перевезти нас, отец еще несколько раз летал в Данау Бира и назад в джунгли. Во-первых, чтобы укрепить доверие фаю и поближе познакомиться с их языком и культурой. Во-вторых, чтобы построить новый дом.

Для этого он обратился за помощью к двум дани из Данау Бира. Перед отлетом на базу один из них оставил снаружи свой длинный нож. Его сразу же схватил один из воинов фаю. Уже был слышен шум мотора, когда дани подошел к отцу и пожаловался, что воин отказывается отдавать ему нож. Отец вышел и попытался договориться с фаю, но он ответил «нет». Отец начал злиться и попытался объяснить, что нож принадлежит дани, который сейчас должен улететь. Но фаю лишь приплясывал и твердил, что если он непременно хочет нож, то должен его отнять. С недовольным видом отец силой вынудил его отдать нож.

Когда вертолет улетел, фаю тут же подошел к отцу и потребовал новый нож. Отец был удивлен и обратился за помощью к Накире, своему советнику по языку и культуре:

— Действительно ли я должен отдать нож этому человеку? — спросил он.

Накире посмотрел на него с изумлением:

— А разве ты еще не отдал?

— Нет, — ответил отец, — в конце концов, это был не его нож, почему я должен давать ему взамен новый?

И тогда Накире объяснил:

— Когда кто-нибудь находит предмет, который просто лежит, незакрытый, то для фаю это значит, что каждый, кто его найдет, становится его законным владельцем. Поскольку ты заставил фаю отдать его собственность, теперь обязан возместить убыток.

Довольно сложно, по крайней мере, для нас. Отец сдался, вышел на улицу и отдал фаю новый нож. Это было началом длительного процесса обучения. Мы все должны были многому научиться и многое заново осознать — в январе 1980 года моя семья поселилась среди фаю.