Первое, что он увидел, открыв глаза, было лицо дирижера, улыбавшегося со стены. За занавеской ранние сумерки проросли лиловыми побегами. Портрет висел как икона, будто Томми сменил бога на идола танцевальной музыки. Радиола по-прежнему походила на алтарь, а зачехленные пластинки — на просвиры для причастия. «Чертов клоун, — думал Бейкс о Томми, — он никогда не станет взрослым. Умственное развитие остановилось в юные годы».

Но Томми — испытанный друг. Бейкс давал ему несложные поручения, и он всегда выполнял их без сучка, без задоринки. Сейчас не приходится привередничать: не такое время, чтобы тщательно подбирать помощников, не до жиру. Сопротивление корчилось в тисках террора, оно не было побеждено, но получило тяжелые увечья. Будто боксер в нокдауне: голова идет кругом, но он собирает последние силы, чтобы выпрямиться при счете «девять». Повальные аресты обескровили движение. Вожди и кадровые революционеры были в тюрьмах или на чужбине. Уцелевшие одиночки и крошечные ячейки были разобщены, раскиданы по стране. Они копошились, как кроты в земле, пытаясь нащупать в непроглядной тьме порванные связи, восстановить нарушенные контакты. Те, кто знал друг друга, стремились воссоздать организацию. Все строилось на взаимном доверии, не будь его — грош цена их усилиям. Они изрыли ходами подполье, часто меняя норы и лежбища. Те, кто был известен властям, в страхе торопились скрыться, прежде чем полиция решит, что настал их черед. Мало-помалу удалось срастить ткани и наладить неустойчивую связь с заграничными центрами.

«Но она чертовски ненадежна, — думал Бейкс, — того и гляди, рассыплется. Но люди не отчаиваются, некоторые в силу своей сознательности, большинство — потому, что ничего другого не остается. Нельзя же послать все к черту и разойтись по домам. Вот и терпишь, и делаешь все, что требуется, надеясь на лучшее, порой прибегая к помощи даже таких клоунов, как Томми. А впрочем, грех на него жаловаться. Ему надо только все подробно растолковать… В движении есть замечательные люди, они не сложат оружия. Вспомнишь о них, и на душе становится легче, особенно когда лезут в голову унылые мысли. Это помогает, как аспирин, от усталости и головной боли».

Летний вечер расползался по стенам, сгущался в углах тенями. Бейкс старался думать о Фрэнсис, но ему не удавалось представить ее из-за неотступной тревога о Томми. Справится ли он с простым делом или напутает все к чертям? Кто-то крикнул на трущобной улице. Над разбитым асфальтом и горами мусора в канавах пронесся ответный вопль. Через некоторое время сон снова сморил Бейкса, голова упала на подушку, безвольно открылся рот.

Он был в кабинке чертова колеса, его несло вверх, потом кидало вниз, в бледно-оранжевое зарево. Колесо вращалось все быстрее, и он вместе с ним. Потом его трясло, будто тряпичную куклу в клыках терьера. Не было сил сопротивляться…

Он проснулся. Свет резал глаза. Он медленно поднял отяжелевшие веки, будто ворота замка, и увидал ухмыляющегося Томми. Тот тряс его за плечо.

Бейкс очумело уставился на него, а Томми тем временем затараторил:

— Ну как, Бьюк, выспался? Смотри, что я тебе принес!

— А, это ты! — Бейкс приподнялся на локте и зевнул в кулак. Пот струился по телу. В комнате горел свет, окно было по-прежнему раскрыто, и легкий ветерок теребил занавеску. Бейкс сбросил с кровати ноги и уперся локтями в колени.

— Тут вот письмо, — сказал, распрямляясь, Томми, — а вон пакет.

На столе лежал сверток в засаленной газете, от него шел пар.

— Что это? — нахмурился Бейкс, плохо соображая спросонья.

— Да нет, — засмеялся Томми, — здесь рыба с картофелем нам на ужин, а твой пакет вон там!

И он показал на плоский прямоугольник в оберточной бумаге, лежавший подле кулька с едой.

— А вот и письмо, — Томми протянул белый конверт.

Бейкс, зевая, повертел его в руках. Самый обычный конверт, такими торгуют во всех писчебумажных магазинах. Запечатан скотчем. Никакого адреса. Любой мог бы прочесть письмо и снова заклеить конверт: Польский, Томми — кто угодно. Непростительная беспечность! Вся эта работа — сплошной риск. Одна надежда, что соседние звенья цепочки выдержат, не порвутся.

— Ты, должно быть, проголодался, — говорил Томми, — сейчас, съедим рыбу, а потом я сварю кофе. Не люблю возиться с чаем. Чай вдвоем, ля-ля-ля! А может, хочешь выпить, Бьюк? У меня завалялось полбутылки хереса.

— Нет, — ответил Бейкс, — спасибо. От вина меня опять потянет в сон.

Томми достал с полки тарелки, порылся в ящике и вынул из него разнокалиберные ножи и вилки. У одной вилки были погнуты зубья.

— Любовное послание? — спросил он, выпрямляя вилку.

— Черта с два, — ответил Бейкс. Сон слетел с него, как откинутое покрывало. Сидя на краю кровати, он поглядел через конверт на свет и надорвал его. Томми что-то напевал, выставляя на стол соль, перец, бутылку с застывшим сгустком томатного соуса у горлышке, похожим на запекшуюся кровь.

«Я гоняюсь за радугой», — мурлыкал Томми, пока Бейкс доставал из конверта письмо. Развернув сложенный вчетверо листок, он уставился на него. Письмо было напечатано на машинке под копирку, но снизу была приписка от руки. Томми тем временем распаковал кулек, выложил на тарелки по куску рыбы и поделил поровну жареный картофель.

«Листовки прилагаются, — принялся читать Бейкс. — Их надлежит распространить в вашем районе в ночь с четверга на пятницу (следовала дата), не раньше и не позже. Повторяем, в ночь с четверга на пятницу. Ответственные за распространение должны принять все меры предосторожности».

«Все меры предосторожности, — невесело думал Бейкс. — Как будто сами не знаем. У некоторых будут дрожать поджилки; один или двое швырнут всю пачку в ближайшую яму и, поджав хвост, улизнут домой». Но он знал, что большинство листовок попадет по назначению, их разнесут ночью, крадучись от двери к двери. Сердца будут колотиться в страхе, но голова останется холодной. Листочки рассуют в почтовые ящики, засунут под двери, раскидают по садовым дорожкам, прижмут «дворниками» к стеклам автомашин. Наутро многие экземпляры попадут в руки политической полиции, и тогда начнется «охота».

— Ужин готов, Бьюк, дружище, — позвал Томми. — Начнем, а то остынет.

Бейкс стал читать приписку к циркуляру, предназначавшуюся только ему: «Требуются трое новобранцев на север. Свяжитесь с Хейзелом в пятницу».

— Ты готов, Бьюк? — поторапливал Томми.

— О'кей! — Бейкс поднялся, натянул брюки, думая, стоило ли назначать встречу на пятницу, сразу после распространения листовок. Повсюду будет уйма шпиков. Ну да начальству виднее. Он засунул письмо и конверт в карман брюк и потянулся, прогоняя остатки сна. Его ум был охвачен беспокойством, холодело под ложечкой. «Снова нервничаешь, — говорил он себе, — потому что не уверен в других. Не подведут ли? Дашь задание, а потом места себе не находишь. В пятницу начнется охота. Полиция по списку нагрянет с обыском и допросами к подозрительным. Некоторых заберут, они исчезнут бог знает на сколько. Политическая полиция никому не дает отчета…»

— Вечером у нас заседание правления танцклуба, — сказал Томми. — Ничего, если я схожу?

Бейкс пододвинул стул и сел к столу.

— Конечно, тем более что и мне надо уйти, — ответил он, принимаясь за еду.

— На всю ночь? — спросил Томми, с любопытством глядя на Бейкса.

— Может, и на всю ночь, — ответил Бейкс, вытряхивая загустевший соус из бутылки.

— Прекрасно, дружище, прекрасно, — ухмыльнулся Томми, и на темном лице зажглись зубы, как лампа. Он замычал «Голубые небеса», позвякивая о тарелку вилкой.

— Ну и ну, — изумился Бейкс, — ты умудряешься петь даже за едой!

— Больно ты серьезен, старина Бьюк, чересчур! — сказал Томми, жуя рыбу. — А я стараюсь проще смотреть на вещи.

— Слишком просто, — огрызнулся Бейкс. — Люди сходят с ума от всяких мыслей, а тебе на все плевать.

— Ну а что толку волноваться? Волнуешься — помрешь, не волнуешься — помрешь, — защищался Томми, вытаскивая изо рта кость. — Рыба-то с душком. Никому нельзя верить! Просил свежую, а мне подсунули заваль времен Ноева ковчега.

— Сейчас бы тунца, — сказал Бейкс, — давно я его не ел.

— Не сезон, — обрадовался Томми перемене темы. Дело не только в том, что он избегал серьезных бесед — часто он был не в состоянии постигнуть те вещи, о которых говорил Бейкс. Рев оркестра, голоса певцов заслоняли от Томми реальную жизнь. Он вылезал из футляра лишь для того, чтобы заработать на хлеб насущный. Политика была для него пустым звуком. Он предпочитал подстраиваться к режиму, нежели бороться с ним. — Сегодня на правлении мы обсудим подготовку к конкурсу бальных танцев, — сообщил он.

— Конкурс бальных танцев? — Бейкс покачал головой. — Послушай, мне нужно это во что-то уложить. Найдется какая-нибудь сумка?

Сверток лежал на столе среди тарелок, бутылок с соусом, щербатых чашек.

— Хм, у меня есть сумка, но я храню в ней архивы танцклуба, и она маловата. Кроме того, она мне сегодня нужна. — Томми задумался, оглядывая комнату. Бейкс тем временем продолжал есть. — А чемоданчик для пластинок подойдет?

Томми вскочил со стула, подбежал к шкафу, открыл дверцу, порылся внутри, на пол полетела смятая одежда, грязные рубашки, дырявые носки. Наконец, он откопал пыльную коробку, в которой носят граммофонные пластинки, с замками и ручкой на крышке.

— Ну как?

— Кажется, то, что надо. Спасибо, Том.

— Не стоит. — Томми поставил коробку на пол у стола и сел, чтобы докончить еду. Бейкс, вычистив тарелку ломтиком картофеля, отправил его в рот.

— Наверно, я вернусь под утро, перед тем, как ты уйдешь на работу.

— Ах ты филин, — осклабился Том, — полуночник чертов. Ночи существуют для развлечений, а не для дел.

— Верно, — буркнул Бейкс, — совершенно верно. По ночам надо веселиться.

— Вот именно!

Томми включил электрический чайник. Вернувшись к столу, он сказал:

— Заседание назначено на восемь, но сначала все соберутся в баре, чтобы пропустить стаканчик.

— Ну о чем вы говорите на ваших заседаниях? — спросил Бейкс.

— О разном, — ответил Том, собирая со стола посуду. — То одно, то другое. Мы хотим устроить платный вечер, чтобы пополнить казну. В конце года планируем пикник.

— Господи! — Бейкс достал сигареты, закурил и посмотрел на часы. — Двадцать пять минут восьмого.

— Еще не стемнело, — заметил Том, — летом длинные дни.

Бейкс встал со стула и, обойдя умывальник, подошел к окну.

Слегка раздвинув занавеску, он поглядел наружу, но увидел только заколоченный балкон с прогнившим полом и ржавыми перилами и часть дома, стоявшего напротив. Улицы видно не было.

— Что ты ищешь, Бьюк? — спросил Томми, доставая из буфета банку с растворимым кофе.

— Ты, когда возвращался, не заметил кого-нибудь у подъезда? Посторонних?

— Посторонних? — Томми удивленно выпучил глаза. — На улице всегда кто-то есть, кого не знаешь. А в чем дело?

— Да так.

— Эге, — забеспокоился Томми, — ты что же, думаешь…

— Нет, нет, ничего.

— Надеюсь, все в порядке? — Томми так и стоял с банкой кофе в руках.

— Все в порядке. Если бы они что-то подозревали, то были бы уже здесь.

— Кто «они»?

Бейкс внезапно ощутил приступ злого озорства.

— А ты не догадываешься? — Он провел пальцем по горлу, издал хриплый звук и сказал: — Не думай об этом. Сосредоточься на своих танцевальных делах, дружище.

Томми разлил кофе по чашкам и сказал с тревогой на лице:

— Бьюк, я делаю все, о чем ты просишь, но мне неохота иметь неприятности. В общем, я хочу сказать, что делаю все по дружбе, а на политику мне наплевать.

— Не горячись, приятель, — сказал Бейкс, пуская дым через ноздри. — С тобой ничего не стрясется. Дядя Бьюк приглядит за этим.

— О'кей, Бьюк, — снова заулыбался Томми, — твоего слова мне достаточно. Ну, кофе готов.

Бейкс присел к столу и пододвинул к себе чашку. В коридоре кто-то проскрипел половицами. На миг сердце сжалось, забегали мурашки по коже. Где-то стукнула дверь, шаги смолкли, и снова все затихло. «Всюду ненадежно, — думал Бейкс, — нельзя расслабляться, держи ушки на макушке».

— Поставить пластинку? — спросил Томми.

— А что у тебя за музыка, одни танцы? — спросил Бейкс, дуя на кофе.

— Сейчас не достать приличных вещей. В магазинах сплошное «е-е-е». Старый стиль исчез.

— Что верно, то верно, старый стиль исчез, — подхватил Бейкс, глотая кофе. Ему представились огромные митинги, знамена на древках, мощные громкоговорители, аплодисменты. Иногда даже приглашали оркестр… Мысль об оркестре вернула его к действительности и к Томми.

— А есть у тебя хороший джаз? — Тоска по молодым годам острым локтем двинула его в бок.

— Есть кое-что из старых записей Амброза, — ответил Том с надеждой во взгляде.

— Не то, не то! Ты когда-нибудь слышал «Песню индийского гостя» Римского-Корсакова в исполнении оркестра Дорси?

— Нет, не приходилось.

— Жаль! Какое там соло Зигги! — И в голове у Бейкса зазвучала скачущая труба Зигги Элмана, покрывающая пиликанье скрипок. — Давно это было…

— Помнишь, Бьюк, тебе как будто нравился Глен Миллер.

— Да нет, приторный он.

— А мне Армстронг по душе. Да и кто не любит старого Луи? — Томми закатил глаза и хриплым голосом напел мелодию «Холма с голубикой».

Глядя на него, Бейкс расхохотался. «Черт подери, — думал он, — когда-то и я был таким беспечным. Молодость и счастье мимолетны, как вкус конфеты во рту голодного малыша».

— Тебе все же до Луиса далеко.

— Еще как-то видел я в кино Марио Ланцу…

— Этот парень не поет, а кричит.

— Что ты, его даже сравнивали с Карузо.

— Подумаешь, Карузо! Были теноры и получше. Тито Гобби, например.

— Я классикой не интересуюсь.

— А ты слышал когда-нибудь Шартцкопфа или Викторию Лос-Анджелес?

— Это кто такие?

— К сожалению, есть вещи, которые беднякам недоступны. — Бейкс взглянул на часы. — Ну вот, уже около восьми.

— Господи, заболтались. Мне надо бежать. — Томми вскочил со стула. — Мы собираемся в «Королевском гербе».

У него был вид министра, опаздывающего на заседание кабинета. Он метнулся к шкафу, запихал в него рассыпанную по полу одежду, достал потрепанную кожаную сумку и пиджак в мелкую клетку. Поставив сумку на пол, Томми влез в пиджак.

— Извини, Бьюк, я бегу! — Он и тут не смог удержаться и не запеть: «Надену фрак, и котелок, и галстук бе-елый!»

— Давай, давай, — напутствовал его Бейкс сквозь смех. — Мир погибнет, если ты опоздаешь к первой рюмке.

Томми подобрал сумку и бросился к двери. Уже держась за ручку, он обернулся, представ во всей красе: черных выходных брюках и клетчатом пиджаке, — и озабоченно сказал:

— Вот что, если уйдешь, оставь ключ на притолоке.

— Это надежно?

— Вполне. Только чтобы никто не видел. — Он распахнул дверь. — Доброй ночи, Бьюк, увидимся! «В знакомых с юности места-ах!»

Оставшись один, Бейкс присел к столу, придвинул к себе сверток который принес Томми, разорвал обертку. Внутри были пачки небольших по формату, отпечатанных в типографии листовок, каждая пачка перехвачена резинкой. Бейкс взял одну пачку и провел по краю большем пальцем. Так налетчик, ограбив банк, пересчитывает в укромном месте добычу. Голая лампочка над столом освещала убогое убранство комнатушки. Урчали в стенах водопроводные трубы, где-то хлопнула дверь, с лестницы донесся перестук каблуков.

Бейкс вытащил из пачки листовку. Она была набрана мелким шрифтом. В нескольких местах текста выделялись черные подзаголовки. Добротная типографская работа. Не то что печатать на ручном станке в задних комнатушках на окраинах. Или в чулане мясной лавки, где с потолка свисали огромные ножи и колбасы, пол был посыпан опилками и то и дело кто-нибудь натыкался на мясорубку. «Мы делаем успехи, — подумал он с ухмылкой. — Интересно, где их печатали, кто провез их из-за границы и как: в пакетах, ящиках, на грузовиках с двойным дном? А может, типография местная? Вряд ли, слишком рискованно». Конечно, листовки доставлены из-за границы, их изготовил эмигрантский комитет. Но Бейкс ничего не знал наверняка. Чем меньше знаешь, тем лучше.

«Вам покажется удивительным, — прочел он, — что находятся мужчины и женщины, готовые идти на риск, чтобы донести до вас это послание. Им грозит длительное заключение. Кто же они? Простые люди, мечтающие о свободе… Мы создали подпольный фронт… послали молодых людей за границу… Это будущие воины, инженеры, строители… Мы не сложим оружия… Для порабощенных людей ничего нет дороже свободы… Верните нам нашу родину… Мы сумеем сами управлять ею по собственному разумению… методы борьбы многообразны…»

Когда Бейкс кончил читать, по спине побежали мурашки. К концу недели полиция бросится по их следу. Он отложил листок и потер ладонями колени. «Сукины дети, — думал он в сердцах, — мы еще живы и погибать не собираемся!»

Бейкс поднял с пола чемоданчик для пластинок, перевернул ею вверх дном и потряс. Кроме пыли, в нем ничего не было. Бейкс запихал внутрь листовки, влезли как раз все пачки. «Это тебе не фокстроты и квикстепы» — неизвестно кому буркнул Бейкс, захлопнул крышку и щелкнул замками. Он знал на память имена и адреса всех, кому предназначались листовки. Никаких записей он не вел. Все надо держать в голове — вроде как букмекеру подпольного тотализатора, которого он видел в кино.

С наступлением вечера в комнате стало не так душно. Бейкс разделся до пояса и подошел к умывальному столику у окна. Налив воды в таз, он смочил тело серой рыхлой губкой и вытерся несвежим полотенцем. Потом оделся, майка и рубашка еще хранили дневное тепло. Перед зеркалом в шкафу Бейкс повязал галстук. Медно-карие глаза и удлиненная верхняя губа напряженно улыбались. Он подумал: «Лиса пока еще на воле!» Надевая пиджак, он запел про себя: «Пойду охотиться в лесу, поймаю рыжую лису, плутовку в клетку посажу и… никому не покажу».

Порывшись в кармане брюк, Бейкс достал письмо, которое получил вместе с листовками. «Свяжитесь с Хейзелом в пятницу». Он закурил сигарету и, поднеся горящую спичку к письму, глядел, как темнеет бумага, потом вспыхивает пламенем и осыпается на пол пеплом.

Бейкс напоследок оглядел комнату, расправил покрывало на кровати, подхватил чемоданчик и пошел к двери. Бумажный пакет с пижамой и бритвенными принадлежностями остался лежать подле умывальника. Бейкс не брал его с собой, собираясь сюда вернуться.

Приоткрыв дверь, он выключил в комнате свет и вынул ключ из замка. В узком коридоре никого не было. Бейкс захлопнул дверь и запер ее на ключ. Никто из соседей не выглянул. Положив ключ на притолоку. Бейкс зашагал по коридору. На полпути он вспомнил, что не вылил воду из таза, но решил не возвращаться. Лестница была едва освещена, в доме тихо, только где-то на первом этаже пел мужчина Он сошел вниз по скрипучим ступеням и очутился на улице.