В субботу Филиппо проявил не только свою деликатность, но и внимание к ее интересам. Поскольку Клаудия еще никогда не бывала в Риме, весь следующий день они посвятили осмотру города. Он показал все его достопримечательности, и она, конечно, как все туристы, бросила монетки в фонтан ди Треви. Открыв зажмуренные глаза, она встретила его нежный взгляд, но о том, что она загадала, он не стал спрашивать.
Вечером они снова ходили танцевать и, как накануне, он проводил ее до двери, осенил легким поцелуем в лоб и пожелал спокойной ночи.
Ворочаясь в постели, Клаудия пришла к заключению, что его более чем спокойное отношение к ней свидетельствует о том, что она не оправдала его надежд и он утратил интерес к ней. Девочка, которая очаровала его однажды вечером в Венеции, потеряла свою привлекательность в сиянии римских огней. Она тяжело вздохнула и решила сказать ему завтра за ленчем, что уедет раньше намеченного.
В десять ее вырвал из сна звонок портье. Она вспомнила, что Филиппо хотел утром послать ей своего шофера, чтобы тот повозил ее по Риму и затем доставил в пентхаус. Она наспех позавтракала, набросав себе маршрут поездки, и спустилась вниз.
Когда она протянула свой листок шоферу, он вынул из кармана другой и на ломаном английском постарался объяснить ей, что граф уже дал ему указания. Клаудия сравнила записи — они почти в точности совпадали, если не считать, что граф лучше знал Рим, — и, вернув шоферу его список, одобрительно кивнула. Если уж Филиппо потратил свое время, чтобы…
Она наслаждалась поездкой, но мысли о нем все время отвлекали ее от красот «вечного города».
— Думаю, я достаточно расширила свой кругозор, — шутя, обратилась она к шоферу. — Отвезите меня в пентхаус.
Тот слегка нахмурился, соображая, а потом радостно закивал и выразил согласие, что в такой жаркий день лучше отдыхать в тени, чем разглядывать старые развалины.
Уже войдя в лифт, Клаудия сообразила, что прибыла на четверть часа раньше положенного времени. Она быстро нажала на кнопку «стоп». О нет, она не будет Эрикой Медина!
Когда она поднялась на верхний этаж, Филиппо уже ожидал ее в холле.
— Я думал, лифт застрял! — В его голосе слышалась тревога.
— Это я остановила, — как можно невиннее сообщила Клаудия. — Просто хотела подкрасить губы.
Он бросил взгляд на ее свежие и не тронутые помадой губы и, не говоря ни слова, проводил в салон.
— Ты бледна, Клаудия, — заметил он. — Устала?
— Немного. Жара!
— Побыла бы ты здесь в июле или в августе, то узнала бы, что такое настоящая жара!
— А как же ты?
— У меня загородный дом под Римом. Там намного прохладнее.
Она разозлилась на свою несообразительность: «Ну, конечно, дом за городом, ещё, определенно, дом в Париже, дом в Лондоне…»
Филиппо внимательно посмотрел на нее:
— Ты сегодня другая, малышка, ты чем-то взволнована.
— Мне не надо было приезжать в Рим.
— В чем дело? Ты этого хотела, так же, как и я.
— Да, мне было очень приятно, — невпопад пролепетала она, — но каникулы кончились и пора домой!
— Но у нас еще целый вечер! Самолет в девять, в Венеции тебя встретят, и через полчаса ты будешь у себя дома.
— Мог бы предупредить, что ты за меня уже все решил!
— Я думал, тебе будет приятно.
— Я уже не ребенок! — но под его укоризненным взглядом она тут же растеряла всю свою воинственность. — Прости! Наверное, я просто не гожусь на роль возлюбленной. Только не говори мне, — поспешно добавила она, — что ты не думал об этом с момента нашей встречи в Венеции!
— Да, — спокойно ответил он, — и не хочу этого отрицать.
Такого ответа она не ожидала. Она боялась посмотреть ему в глаза и перевела взгляд на его губы, но горькая складка вокруг них еще больше испугала ее, и она подняла взор выше. На его виске лихорадочно билась пульсирующая жилка.
— Это было глупо…
— Спасибо за прямоту, — глухо откликнулся Филиппо.
— Нет, — воскликнула она. — Не в этом дело! С самого начала ничего бы не вышло!
— С самого начала? — Он с трудом сглотнул. — Ты хочешь сказать, что я слишком стар для тебя? Стар и уродлив, чтобы быть твоим возлюбленным? Прости… но… в Венеции мне казалось, что это не так, потому я решился пригласить тебя в Рим. Но, очевидно, провести вечер с пожилым мужчиной не то же самое, что увидеть его при свете дня. Вероятно, я для тебя всего лишь назойливый стареющий итальянец, обыкновенный сердцеед…
— Нет!
— Да! Не лги мне, Клаудия. У меня достаточно мужества выдержать правду!
— Ты — обыкновенный?! Это я — обычная, ничем не примечательная, и к тому же еще дурочка! А ты… а ты… круглый дурак!
— Знаю, — тяжко выдохнул он, пытаясь поймать ее взгляд. — И знаю, в чем моя глупость. Поверил, что ты и вправду любишь меня.
— Я никогда не умела играть… — медленно проговорила девушка.
— Значит, ты любишь меня?! — мгновенно среагировал Филиппо и заулыбался, наслаждаясь своим триумфом. — Скажи мне, Клаудия, я так хочу услышать это из твоих уст!
Это было уже слишком! Она отшатнулась.
— Я не договорила… — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Я… я никогда не стану твоей любовницей!
— На это я и не рассчитывал. С тех пор как я увидел тебя у синьоры Ботелли, я не мог забыть тебя, твою белоснежную кожу, твои золотистые волосы. Но… я понял, что тебе никогда не быть моей любовницей. Ты несла свою девственность как знамя! — Саркастическая улыбка рассекла его тонкие губы. — И я понял, что вся моя страсть не может потрясти твои девичьи устои.
Неожиданно он приблизился к ней, и ей не оставалось ничего больше, как прижаться к стене. Его бедра были тверды, как сталь, а чресла напряжены, она почувствовала, как в нем просыпается желание.
— Разве я в этом виновата?!
— О нет, это моя вина, что я искушаю ребенка!
— Ребенка?! — Клаудия, вся дрожа от возбуждения, нашла его губы и приникла к ним.
Он застонал и прижался теснее. Она просунула руки под его пиджак. Рубашка была настолько тонкой, что ей казалось, она прикасается к его коже. Она прошлась пальцами по его позвоночнику. Он содрогнулся, и его поцелуй наполнился еще большей страстью. Он почувствовал ее готовность и нащупал молнию на платье. Ее грудь обнажилась, и его пальцы заскользили по нежной девичьей коже, лаская изюмины сосков. Все ее тело содрогнулось от неведомой доселе ласки.
— Люблю, — выдохнула Клаудия. — Люблю тебя!
— И я! Но не мучай меня, пожалуйста!
Дрожащими руками он повернул ее к себе спиной, чтобы застегнуть молнию, но не удержался и обхватил ее груди. Она едва устояла бы на ногах, если бы он не подхватил ее.
— О, любимый, — застонала она и попыталась развернуться, чтобы взглянуть ему в лицо.
Ее движение отрезвило его, он отдернул свои руки и застегнул молнию. Теперь они стояли молча, глядя друг на друга, каждый пытался успокоить дыхание. Первым совладал с собой Филиппо.
— Наш ленч… должно быть, он уже готов.
Медленно они в молчании двинулись по направлению к столовой. Она была обставлена не менее изысканно, чем салон. Стол был великолепен, но не возбудил в Клаудии и намека на аппетит. Она с трудом проглотила пару кусков чего-то… Филиппо тоже без особого интереса поковырялся в своей тарелке и с облегчением поднялся из-за стола. Они вышли на веранду.
— Я ничего не намечал на вечер, — сказал он, садясь в шезлонг и придвигая к себе другой. — Но если ты чего-то хочешь…
Что могло быть лучше, чем вот так сидеть рядом и наслаждаться тем, что он рядом! Кажется, Филиппо это понял. Клаудия откинулась на упругую ткань и закрыла глаза. Откуда-то снизу доносился приглушенный шум города и шелест деревьев, дальний гул самолетов… Казалось, все ее тело налилось свинцом, она решила досчитать до двадцати и открыть глаза. Пять, семь, десять… Как ровно дышит Филиппо!.. Двенадцать…
Когда она открыла глаза, то обнаружила, что лежит на диване. Филиппо сидел рядом в кресле.
— Почему ты не разбудил меня? — упрекнула она. — Я долго спала?
— Нет — нет! Я тоже задремал.
Он обернулся на дребезжащий звук чайного столика, который вкатывала служанка. На столике подрагивали изящные китайские чашки и кувшин с фруктовым соком.
— Уже время пить чай? — воскликнула Клаудия. — Ты должен был мне сказать!
— Чтобы ты испытывала еще большие угрызения совести? — улыбнулся он.
Не задавая больше вопросов, она наполнила его стакан соком, а себе налила чашку чая. Вечер прошел так же умиротворенно, как и полдень. Они слушали музыку, которую выбирал Филиппо, потом ужинали на веранде. На этот раз у нее разыгрался жуткий аппетит, Филиппо не отставал. Клаудия обратила внимание, что все в этом доме, включая и чайный сервиз, отмечено гербом Розетти. Интересно, а Филиппо замечает это или уже привык? Она с грустью подумала, что ее время на исходе, и ком встал у нее в горле.
Только на трапе самолета Филиппо отважился еще раз обнять ее.
— Не перетруждай себя там, в Венеции…
— А когда ты вернешься?
— Пока не знаю. Я сообщу. — Он поцеловал ее на прощание.
На пороге она обернулась еще раз и помахала ему. Он коротко махнул в ответ и сел в лимузин.
Около полуночи Клаудия была снова в своей квартире. После роскошных апартаментов Розетти она показалась ей маленькой и убогой. Большие деньги! С ними и расстояния нипочем, и дорога — одно удовольствие. Хоть каждый день катайся между Венецией и Римом! Ей казалось, что она побывала в какой-то другой жизни, где ей не бывать больше никогда…
Клаудия ждала, что синьора Ботелли будет с пристрастием расспрашивать ее о поездке в Рим, но та не проронила ни слова. Когда девушка закрывала магазин, то день, проведенный даже без упоминания имени Розетти, еще не давил на нее своей беспросветностью.
А затем потянулась ужасающая своей унылостью неделя.
Во вторник от графа не было никаких вестей. Но после работы ей встретился Джонни, и она, представив себе долгий вечер в одиночестве, согласилась поужинать с ним. А потом никак не могла отвязаться от его расспросов о ее планах на будущее.
Откуда она знает, а вдруг завтра появится Филиппо?!
Среда была не лучше. С трудом она дотянула до вечера и отправилась домой пешком в бесплодных попытках унять разгулявшиеся нервы. Уже у самого дома ей повстречались София и мистер Гоулд.
— А мы как раз к вам, — радостно возвестил Дэвид. — Я же обещал вам экземпляр моей книги. Вот!
Клаудия машинально приняла подношение.
— Дэвид только сегодня получил авторские экземпляры, — щебетала София. — Книга вышла на прошлой неделе и уже стала сенсацией! Только что звонил его издатель, Дэвид должен срочно лететь в Лондон, чтобы выступить на телевидении и дать интервью для газет и радиостанций!..
— Софи, Клаудии все это неинтересно.
— Ну что вы, — искренне заверила Клаудия. — Я так рада за вас!
— Тогда пошли поужинаем, и я расскажу вам все о его успехе! — София едва могла устоять на месте.
За ужином Клаудия поняла, что София ничуть не преувеличивает. В философских кругах Дэвида Гоулда воспринимали как восходящую звезду.
— Может быть, теперь, — с подобающей случаю скромностью заметил Дэвид, — граф Розетти поймет, что я не пустое место?
— Разве Филиппо, — Клаудия сглотнула, — разве граф в Венеции?!
— Нет, — не обращая внимания на ее замешательство, воодушевленно продолжала свой рассказ София, — он все еще в Риме, но я попросила Эрику передать экземпляр дяде…
— Эрику?
— Ну, синьору Медину, она вчера улетела в Рим. И, когда сегодня я ему позвонила, — ликующим голосом продолжала девушка, — он сказал, что не возражает, чтобы я встречалась с Дэвидом!
Клаудия была потрясена. Нет, она ничего не имела против этих детей, и даже была рада за них, но граф Розетти!.. Заметив испытующий взгляд Дэвида, Клаудия взяла себя в руки и с достоинством выдержала эту встречу до конца.
— Мы еще позвоним вам перед отъездом в Лондон! — помахала ей на прощание София.
— Конечно! — как можно более приветливо постаралась улыбнуться Клаудия, уже обдумывая, куда бы ей спрятаться подальше от семейства Розетти и от всего, что напоминает ей о Филиппо.
Эту ночь Клаудия провела без сна и была рада, когда забрезжило утро. На работу она явилась как никогда рано.
К полудню в салоне появилась синьора Ботелли в сопровождении охранника — обычное дело, когда доставлялись изделия из мастерских. Клаудия осмотрела товар, но подумала, что большая часть украшений привлечет покупателя разве что величиной и чистотой камней, но не их обрамлением.
— Как там у нас с эскизами для синьоры Медины? — поинтересовалась хозяйка. — Надо ковать железо, пока горячо!
Клаудия непонимающе уставилась на нее.
— Трудно сказать, как долго граф Розетти будет еще проявлять интерес к ней. Такие отношения недолговечны.
«Хотелось бы верить», — подумала про себя Клаудия, а вслух произнесла:
— Может, он на ней еще женится?
— Ну, тебе лучше знать, — растерялась синьора. — Я-то думала, после твоей поездки в Рим с синьорой Мединой покончено.
Клаудия залилась краской:
— Моя поездка в Рим была глупостью! Такой же необдуманной прихотью, как и приглашение графа! И вообще, ничего не произошло!
— Ты не обязана передо мной отчитываться, — отступила синьора Ботелли.
— Я не хочу, чтобы вы сделали неправильные выводы!
— Но ведь тебе нравится граф Розетти, да? Только не говори, что он не произвел на тебя впечатления!
— Да, он мне нравится. И ничего больше! — Клаудия старалась найти верный тон. — Я бы никогда, слышите, никогда не перешла с ним границ дозволенного!
— Ты очень разумная девочка, — примирительно сказала синьора, то ли с одобрением, то ли с укором. — С финансовой точки зрения нет лучшей партии, чем такие, как граф Розетти, но, с другой стороны, они так ветрены, что вряд ли могут быть верными мужьями.
Клаудия подумала, что если сейчас же не перестанет думать о нем, то сойдет с ума.
— Что-то ты неважно выглядишь, — заметила синьора. — Пойди-ка домой пораньше.
— Спасибо, но мне нечего делать дома. Я набросала пару эскизов и хочу попробовать их в гипсе.
Синьора Ботелли охотно согласилась, но после обеда все же отправила ее в Лидо, в отель «Эксцельсиор», доставить клиентке браслет.
— Путешествие по воде пойдет тебе на пользу, — сказала она. — Глядишь, искупаешься там. — Она протянула ей пакетик. — Назад можешь не возвращаться.
Хоть Клаудия и не жаждала свободного времени, но спорить с хозяйкой было бесполезно. Она сунула пакет в сумочку и отправилась в дорогу.
Быстро выполнив поручение, она спускалась по террасам и жалела, что напрасно не последовала совету синьоры Ботелли и не взяла купальник. Она вздохнула и поспешила к причалу. Начался час пик, и Клаудия с трудом втиснулась на паром. Но только он двинулся, ее настроение улучшилось. Подул легкий бриз. Заходящее солнце окрасило поверхность воды в золотой цвет, и его луч блеснул на позолоченных орнаментах уходящих в сумрак статуй. Небо ежесекундно меняло свои краски, и Клаудия подумала, что если сравнивать все города мира с цветами, то Венеция, несомненно, царственная роза, хоть и увядающая, но не потерявшая своего великолепия.
Мимо парома пронесся катер. Гондольеры на ближних судах недовольно закричали — им было трудно справиться с волнами. Тут появился второй, который совершал свои маневры вокруг их речного трамвайчика. Бравый рулевой в ослепительно белом кителе и с золотой кокардой на фуражке стоял за штурвалом, а в кабине во весь рост возвышался, устремив свой орлиный взгляд на палубу парома… граф Розетти.