9.1. «Страшно аж жуть»

(«образ врага» в животном мире и человеческом обществе)

На обложке этой книги (которая так и не была издана) — офорт Франсиско Гойи «Сон разума рождает чудовищ». Человек прикорнул, сидя за столом, и тотчас над ним возник сонм омерзительных ночных гадин: сов и летучих мышей. Возле ног пристроилась жуткая черная кошка. Хотя на рисунке отсутствуют жабы, они там тоже были бы кстати. Но, стоп: а почему все эти безобидные для человека существа — «мерзкие», «жуткие»? Они же ведь, скорей, полезны и не совсем понятно, почему кажутся нам необычайно уродливыми? Чем они провинились перед людьми? Что их всех объединяет? Ответить несложно. Все это ночные животные.

У нас, людей, как и у наших дочеловеческих предков, глаза приспособлены к дневному освещению. Мы дневные существа, беззащитные в темноте. Поэтому инстинкт побуждает нас ночью спать, ограничивать свою подвижность, а с нею и риск встречи с ночными хищниками, укрываться на время сна в убежищах и сбиваться в группы, а также просыпаться и настороженно вслушиваться в разного рода ночные шумы и шорохи, которые не сулили нашим предкам ничего хорошего.

По той же причине нам жутко при виде большой норы. «Кто в ней сидит? Не выскочит ли отсюда ночью хозяин норы, чтобы накинуться на нас?» Такое же ощущение безотчетной жути пробуждают темные овраги, ямы, колодцы, лесная чаща. Даже маленькие норки вызывают вполне оправданный страх. Ведь ночью из них могут потихонечку вылезти мерзкие грызуны, ядовитые змеи, тарантулы или скорпионы. Даже днем нора небезопасна: а вдруг это вход в подземное осиное гнездо?

Вполне заслуженно ненависть и страх вызывают наши подпольные соседи-крысы. Это, по-видимому, тоже инстинктивное отвращение, как и сам по себе страх темноты, ночных шорохов, нор, чувство ужаса, внушаемое ночным волчьим воем, пребыванием ночью вблизи могил, кладбища — жилища мертвых, рядом с мертвецами.

Помните, что мы рассказывали о «митгарде» и «утгарде» древних германцев? Напомним: у древнего человека по ночам враждебная чужая территория, днем помещаемая за горизонт, «подступала» вплотную к воротам дома, а через норы могла «проникнуть» и внутрь жилища со всеми ее чудищами и враждебными силами.

Инстинктивно опасливое отношение человека к любым подпольным или подземным существам, подземелью — «царству мертвых», по-видимому, лежит в основе настороженной реакции на все, что ассоциируется с подпольем, включая сюда и подпольные политические организации. «Подпольщики» звучит нехорошо. Скорее всего, это слово и его аналоги на разных языках («унтергрунд» — нем., «андерграунд» — англ. и так далее) придумали не сами заговорщики-революционеры, а те, кто с ними боролся, ловцы человеков. Известный наш правозащитник генерал П. Григоренко как-то, когда наша пресса обвиняла всех диссидентов в подпольной подрывной деятельности по заданию ЦРУ, написал статью: «В подполье живут только крысы».

У многих людей безотчетное чувство отвращения и ужаса возникает при виде змей, даже неядовитых, их сброшенной кожи, выползков, а также самых разных змееподобных живых существ и предметов: ящериц, крупных извивающихся червей извитых веревок и так далее. Иногда это отвращение принимает явно патологический характер.

Психиатры называют такой патологический страх пресмыкающихся животных — герпетофобией. В основе его, по-видимому, лежит механизм врожденного, не связанного с научением, узнавания — наследство, полученное нами от обезьян. У них наблюдается точно такой же врожденный страх, и тоже он не у всех индивидов одинаково выражен.

Герпетофобия нашла отражение в фольклоре народов всех рас и континентов. В чьих только мифах, былинах, сказках не фигурируют фантастические пресмыкающиеся чудища вроде древнегреческой Лернейской гидры, древнеанглийского Беовульфа, скандинавского Фуфнира, нашего Змея Горыныча. На китайских и японских ширмах или вазах, стенах атцекских храмов и древневавилонских барельефах, в носовой части гребных древнеисландских судов — повсюду можно видеть изображения драконов, каких-то очень крупных покрытых чешуей четвероногих животных. Какое живое существо послужило прообразом? Загадка. Ведь динозавры, вполне годящиеся на эту роль, вымерли за, приблизительно, семьдесят миллионов лет до появления на земле человека. Может быть, разгадка в том, что, кроме змей, очень опасен для наших предков, живших в тропических странах, был и крокодил? Этот хищник кое-где и сейчас нападает на людей.

Следует отметить, что дракон не везде мерзкое чудище. В странах Юго-Восточной Азии и в доколумбовой Южной Америке люди монгольской расы питали, скорее, почтение и симпатию к драконам и другим пресмыкающимся, выдуманным и реальным. В цивилизациях доколумбовой Америки, ацтекской, майя и др., извитые тела змей и других пресмыкающихся — основной компонент орнамента, в котором у индейцев, в отличие от народов Старого Света, почти отсутствуют растительные элементы: изображения листьев, цветов и плодов.

И страх, вызываемый видом крупных пауков тоже, по-видимому, врожденный. Они вызывают нередко неодолимое гадливое чувство даже у зоологов — еще одно подтверждение того, что «инстинкт слеп».

Наконец, с помощью моделей-муляжей доказано: не только обезьян (см.4.8), но и человеческих детей без всякого предварительного изучения пугают вид леопарда сбоку (даже просто темные пятна на желтоватом фоне!) и в анфас (маска большой желтой кошки), а также парящие над головой дневные хищные птицы — орлы и ястребы.

Последнее особенно интересно. Что плохого могли сделать эти птицы даже нашим обезьяноподобным пращурам? Ведь мы по причине большого размера, разве что во младенчестве можем стать их добычей. (Греческий миф: Зевс в обличье орла похитил младенца Ганимеда.)

Полагают, однако, что инстинкт «орлобоязни» достался нам по наследству от еще более дальних предков — мелких древолазающих обезьян, за которыми хищные птицы, действительно, охотятся. Есть же в Африке даже орел-обезьяноед. Итак, кроме змей, ночных существ и всяких мохнатых пауковидных тварей, инстинктивный страх нам внушают еще крупные кошки и дневные хищные птицы, когда парят над нами.

В то же время, как отмечает В. Р. Дольник, эти дневные хищники да, пожалуй, и крупные змеи вызывают у нас невольное чувство восхищения, кажутся красивыми, в отличие от вызывающих омерзение ночных и подпольных существ. В чем же причина?

Ночного врага не видно, а только слышно в период его ночной активности. Создаваемые им шумы мобилизуют не зрение, а слух. Вид же при встрече днем, когда преимущество на нашей стороне, вызывает инстинктивное желание убить, пристукнуть мерзкую гадину.

Иное дело дневной опасный враг. Тут уж инстинкт подсказывает: «Гляди в оба, внимательно наблюдай и берегись!» Биологический смысл такой подсказки вполне понятен.

От этой специфики отношения к дневным врагам, как полагает В.Р. Дольник, — их обожествление у многих народов Старого и Нового света, да и у австралийских аборигенов (крокодилы, змеи). Чуть ни повсеместно в древних «языческих» храмах, на щитах воинов, монетах, в виде тотемов, гербов, богов — змеи, львы, леопарды, орлы… (смотри также 4.8, 4.11) Древнеегипетские сфинксы. Грифон, мистическое животное древних эллинов, совмещающее признаки разных исконных врагов наших дальних предков: голова орла, туловище льва и змеиная чешуя.

В ряду приведенных примеров больше всего поражает, да и вызывает невольное сомнение сам эффект врожденного зрительного узнавания. Как оно могла развиться? Противники эволюции часто приводят разные его примеры, в том числе герпетофобию как свидетельство неэволюционного происхождения человеческой психики.

Мы эту критику не принимаем, так как не видим принципиальной разницы между морфологическими и поведенческими признаками. Те и другие могут в равной мере эволюционировать в результате неопределенной изменчивости и естественного отбора. В, частности, учитывая громадный объем нашей наследственной информации, почему бы не предположить, что какие-то мутации могут изменять эмоциональное отношение ко вполне определенному классу зрительных образов?

Так, не исключено, что при тех или иных мутациях у животного или человека появляется реакция испуга на обобщенные внешние признаки змей и прочих, преимущественно, крупных пресмыкающихся животных. Мутант с этой реакцией, завидев издалека змею или крокодила, старался держаться от них подальше, что увеличивало его шансы на выживание по сравнению с прочими индивидами.

Тех, кому кажется, что наследуемые изменения поведения в столь тонких его нюансах как отношение к определенному зрительному образу, просто немыслимы, возможно переубедит сравнение наших зрительных реакции с обонятельными. Аромат цветов кажется нам более приятным, чем, к примеру, вонь дохлой крысы, выгребной ямы или давно нестиранного белья, вовсе не потому, что так воспринимать запахи нас учили в детском саду или в школе. Никого не удивляет, что эти реакции — врожденные. В таком случае, однако, спрашивается, с какой стати отрицают возможность появления в эволюции врожденных реакций также и на зрительные образы?

Реакции испуга, связанные с врожденным зрительным распознаванием «образа врага», описаны, помимо человека и обезьян, так же у целого ряда других животных. Вот несколько примеров.

Обнаружено, что у рыбок из рода Chromis есть врожденная реакция испуга на изображение хищника в «анфас»: большой нарисованный эллипс, длинной осью вертикально, в нем — пара крупных темных пятен — «глаза», по бокам, где положено; ниже — толстая, темная дуга краями вниз — «бульдожий рот», такой же, как и у многих хищных рыб. Прочие детали (чешуя, ноздри, жабры, плавники) — не требуются. Однако, если «рот» рисуют краями вверх или «бантиком», глазные пятна делают несоразмерно маленькими, реакция испуга отсутствует.

Аналогично, многие певчие птицы пугаются, замирают или начинают панически метаться и издают тревожные предупреждающие крики, если над ними медленно движут картонный силуэт парящего хищника, темный на светлом фоне: два «крыла», а между ними спереди ровная линия, сзади же длинный «хвост». Когда ястребы и другие дневные хищники парят, высматривая добычу на земле, шея с головой подвернуты книзу. Если тот же силуэт движут «хвостом» вперед, испуга нет. Понятно: теперь-то уже «хвост» — длинная «шея» с «головой», как у журавля, аиста, лебедя или гуся — птиц нехищных!

Певчие птицы, обнаружив днем сову, спящую где-нибудь в лесной чащобе, поднимают страшный гвалт, созывая своих соседей разного вида. Синицы и корольки в такой ситуации действуют заодно с дроздами, сойками, сороками и пеночками, а, иной раз, и с мелкими мышеядными соколами. Вся эта невиданная коалиция — птичьи «войска ООН» — старается вспугнуть и отогнать как можно дальше ненавистного ночного хищника. Реакцию возбуждает не только настоящая сова, но и ее грубая модель с парой громадных нарисованных глаз.

Галки, как мы уже рассказали, скопом, всей стаей, кидаются на человека, взявшего в руки черную меховую шапку, шелестящий черный лист копирки и тому подобное. Для них «враг-пожиратель галок» — любое живое существо, осмелившееся в их присутствии схватить нечто черное, подвижное, величиной с галку.

Еще один пример подобного же зрительного узнавания. Утки, завидев подвижную рыжую тряпку, явно пугаются и отплывают в центр пруда. Для них такой предмет — подобие лисы. Детали зрительного образа, как почти всегда в подобных случаях, совершенно неважны. Существенно только нечто главное, типичное. Чтобы вызвать реакцию в наиболее сильной степени, это главное надо преувеличить, утрировать, а прочее оставить без внимания, так и поступают карикатуристы.

Пока неизвестно, как (возможно, не по внешнему виду, а по запаху) серые крысы распознают своих конкурентов: черных крыс и мышей. Те и другие умерщвляются с помощью хирургически точного движения челюстей: прокусывают затылок. Любопытно, что некоторые гибриды серых крыс с черными, с виду почти неотличимые от черных крыс, тем не менее, все равно, умерщвляют этот вид. Другие же, напротив, с виду как серые крысы, но на серых реагируют как на врагов.

Вот кого напоминают, пожалуй, многие наши господа расисты. Впрочем, нет. Черные и серые крысы хотя бы — два разных биологических вида, как, например, Человек разумный и неандерталец. Мы же все, современные люди, — один и тот же вид.

Полагаем, что после всего, рассказанного в этом и предыдущем разделах, читатель без нашей подсказки сообразит, почему ангелов всегда рисовали с голубиными или лебедиными крыльями, а чертей — с крыльями летучей мыши? Почему Адама и Еву в раю обольстил змей и вообще змеи в легендах и сказках часто выступают в роли посланниц ада?

1. Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?

(Ветхий завет. Кн. Бытие, Гл. 3).

2. И сказала жена змею: плоды от дерев мы можем есть.

3. Только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте из их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть.

4. И сказал змей жене: нет не умрете.

5. Но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши и вы будете как боги, знающие добро и зло…

14. И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты перед всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей…

Почему преисподняя находится под землей, а рай помещен нами на небо? Почему в окружении ведьм всегда фигурировали не бабочки и синички, а совы, летучие мыши, жабы и черные кошки? Почему призраки имеют привычку являться в тот момент, когда часы бьют полночь, а не полдень?

Между прочим, в исландской саге «Торстейн-Мороз по коже» призрак вылез в полночь из дырки в нужнике, а при первом же утреннем крике петуха нырнул обратно!

Чем объясняется то, что силы добра в нашем представлении всегда ассоциируются с солнечным светом, а силы зла столь часто зовут «силами тьмы»? Почему Г. Уэллс в романе «Машина времени», описывая грядущее человечество, расколовшееся на два вида: наземных, ведущих дневной образ жизни элоев и питающихся ими марлоков, этих последних изобразил подземными, ночными существами, ютящимися в глубоких шахтах, причем, в отличие от элоев, злобными и мерзкими? Почему черти на средневековых картинах так часто смахивают на инородцев: то у них утонченные черты мавра или интеллигентного еврея, то они чернокожие? На буддийских иконах из Монголии и Тибета злые духи, наоборот, белые европеоиды или, реже, негры. А у ряда негритянских племен злых духов издавна представляли белыми.

Почему в романе «Мастер и Маргарита» Воланд — мятежный дух с типичными чертами иностранца, западного европейца?

В первые послевоенные годы наши студенты распевали песню «Венецианский мавр Отелло». Там был, в частности, такой куплет (об отце Дездемоны, доже Венецианском):

Отец был парень компанейский,

Он много ел, он много пил,

Был полон мудрости житейской,

Но только мавров не любил.

А не любил он их за дело:

Ведь мавр на дьявола похож.

И притязания Отелло

Отцу — что в сердце финский нож!..

Фактически, как мы только что объяснили, все наоборот. Это как раз исчадиям ада фантазия приписывает типичные этнические признаки инородцев. В Италии XVI века после ряда войн и стычек с арабскими завоевателями и корсарами арабский этнический тип был непопулярен даже в Венеции, несмотря на ее соглашательскую политику. Шекспир об этом знал. Итак, чертям пристало иметь внешность непопулярных инородцев. Такую же внешность на современных карикатурах стараются придать враждебным политикам. Это пытаются сделать даже в тех случаях, когда прекрасно известно, что у данного политического противника нет ни малейшей примеси инородческой крови… Пойди, докажи.

И все-таки, с чертями далеко не все так просто, как может показаться на первый взгляд. Например, «откуда» у чертей козлиные рога, бороды и копыта? Козлы-то ведь мало спящие по ночам, все-таки дневные животные? Это — языческое наследие. Древние греки, которым приходилось очень часто иметь дело с козами и козлами по причине популярности в Греции козьего молока и сыра, изделий из козьей шерсти, воспринимали как нечто мистическое известную стервозность козлов, их скверный нрав и гадкий запах, довольно жуткую внешность и противное блеяние.

Надо полагать, поэтому, древнегреческая народная фантазия населила леса и горные ущелья козлоногими сатирами. Сатиры то играли на свирели, то гонялись за очаровательными нимфами и творили с оными всяческие языческие непотребства. После победы христианства над язычеством сатиры не вымерли, подобно многим богам, а поменяли профессию: переквалифицировались в чертей. Подобную же эволюцию проделали и некоторые другие духи или божества древних. Так, у славян сохранились: Леший — дух лесов, Водяной, Домовой — дух очага и так далее.

В XV–XVI веках в Западной Европе издавались даже определители чертей, вроде позже появившихся (после Карла Линнея) определителей животных и растений с двойной латинской номенклатурой. «Дьяболус террестрис вульгарис» — «Черт сухопутный обыкновенный». «Дьяболус акуатикус» — «Черт водяной». «Дьяболус акуатикус гиппииформис» — «Черт водяной коневидный». Но мы, однако, в очередной раз отвлеклись. Вернемся же к современным дьяволам: политическим демагогам.

 

9.2. Обострение этнической вражды в годы социальных потрясений

Этническая вражда. О ней мы уже много писали. Что вызывает это чувство? Напомним: этнически чуждые черты лица — цвет кожи, глаз, волос, мимика, чужая форма век, носа и многое другое; интонации чужой речи, акцент, манера одеваться, чужой этнический национальный костюм, чужие песни, словом, все чужое. При этом, в отличие от страха темноты, отвращения к крысам и герпетофобии, этническое чувство не основано на врожденном узнавании.

Образ «своих» запечатлевается. «Чужие» же распознаются потому, что в чем-то непохожи на «своих». И эта непохожесть может быть самой разной. Существенно лишь, пожалуй, то, что острую этническую вражду возбуждают, в основном, инородцы, представленные в данном обществе не единичными экзотическими экземплярами, а весьма многочисленные. В наиболее сильной степени это чувство часто возбуждается народом-соседом, живущим веками в диаспоре, как то: китайцы в Индонезии, армяне на Кавказе и в Средней Азии, евреи в Центральной и Восточной Европе, белые и черные (взаимно) на Юге США и в ЮАР, арабы и индусы в ряде стран черной Африки, таджики в Узбекистане.

Так как этническую вражду возбуждает, в частности, необычный внешний облик, она на протяжении истории неоднократно направлялась и против необычно одетых соплеменников: людей, нарядившихся в иноземное платье, носящих свой сословный костюм и тому подобное. Для древних римлян «варваром» в глазах уличной толпы был любой прохожий, носящий штаны, — это, по тогдашним римским понятиям, презренное варварское одеяние…

…Вот они, римляне,

Мира владыки,

Одетые в тогу…

Современному человеку трудно ощутить всю степень иронии и презрения, которые вкладывали римляне в такие вот стишки:

…Цезарь галлов вел в триумфе,

Ввел их также и в сенат.

Сняв штаны,

Они одели

Тогу с пурпурной каймой! (Знак сенаторского достоинства).

В XVI веке на Руси любому московиту, щеголяющему в литовско-польском или, как тогда говорили, «панском» платье, грозила смерть. Его объявляли предателем, пытали, требовали, чтобы признался в своей измене. Об этом мы уже писали (5.9).

В Германии после Франко-прусской войны 1871 года школьники изводили французских пленных: дразнили их, кидали камни. Причиной были… красные штаны. Этот весьма частный пример иллюстрирует общую закономерность. Безотчетная реакция испуга и заодно агрессии на все незнакомое и чужое свойственна, как нами уже было рассказано, даже маленьким детям (4.9).

Многие люди старшего поколения помнят, как у нас травили «стиляг» в начале и середине пятидесятых годов, а потом, в семидесятые, начали точно так же травить «хиппи». Вспоминается милицейский протокол тех лет, составленный в г. Феодосии: При обыске обнаружена ГОЛАЯ женщина В КОСТЮМЕ типа «хиппи»… Там, где у власти исламские фундаменталисты в наши дни, за европейский костюм можно поплатиться жизнью. Особенно большая опасность грозит женщинам, одетым не так, как предписано мусульманке.

Россия как издревле полиэтническая страна — хороший пример того, что этническая вражда, вызываемая внешним обликом инородцев, постепенно проходит в результате привыкания. В тихие исторические эпохи она, конечно, тлеет где-то подспудно, но мало проявляется внешне. Иное дело, — периоды экономической и политической нестабильности. В них общество ищет «козлов отпущения». Это, вовсе не обязательно именно чужой этнос. Инстинкт этнической вражды вполне можно направить и против определенной социальной группы, как это не раз и было, например, в истории Руси.

В Петровские времена Астраханское казачество бунтовало против всех, носящих парики и напяливающих их на ночь на специальные колодки, этих, как воображали повстанцы, «кумирских богов». В Пугачевщину объектом народной ненависти тоже был, преимущественно, человек, одетый в тогдашний европейский (господский) костюм. В годы Октябрьской революции и гражданской войны красные пропагандисты отлично поработали над дружеским и вражеским имиджем. «Наш» — в крестьянском зипуне и лаптях либо в скромной пролетарской спецовке и рабочей кепке, матрос в клеше, юный воин в буденовке. «Враг» — толстопузый человечек в смокинге и цилиндре при пенсне или омерзительный генерал-золотопогонник, весь в крестах и звездах, при шашке, с нагайкой, петлей или топором палача в руках.

Тогда, по словам В. Маяковского, коммунисты стремились, и не без успеха, «перековать расовый гнев в классовый».

Белые тоже пытались создать зрительный имидж «свой-чужой», но им было неизмеримо труднее это сделать. Большевик на белогвардейском плакате, почти всегда, — типичный инородец, китаец или семит. Однако, открыто, на словах, сформулировать то же разделение белым оказалось не легко. Ведь конфликт вовсе не носил национального характера.

Ныне в нашей стране имидж врага более или менее разработан только антидемократами. Основа, как почти всегда, этническая. Так в отталкивающем, насколько позволяет талант карикатуриста, виде представляются типичные черты семитов, включая давно вышедший из употребления в России иудейский национальный костюм. В дальнейшем, вероятно, все больше будет использоваться типичный облик «лиц кавказской национальности» или также «толстосумов-буржуев». Эти две мишени ненависти могут оказывать более эффективное воздействие на подсознание масс, озлобленных экономической разрухой и социальным неравенством.

Практически, очень важный вопрос: насколько чувство этнической вражды бередит людям душу, когда они подолгу пребывают в коллективах смешанного национального состава?

Постепенно к этническим различиям, как мы уже только что сказали, привыкают. Их перестают замечать, если, конечно, о них не напоминают те или иные отрицательные качества данного конкретного индивида.

Многое в межэтническом общении зависит от чувства такта обеих сторон. Однако, когда все, казалось бы, очень хорошо или даже идеально в этом плане, не следует забывать о потенциальной опасности. Инстинкт неуправляем. Он вовсе не обязательно нацеливает ненависть на какую-то «враждебную» этническую группу. Наверняка, не существует врожденного антисемитизма, как и врожденной русофобии. Имеется лишь как уже говорилось (4.9) подсознательное стремление делить всех окружающих на «своих», привычных, и «чужих», заметно отличавшихся от «своих».

Если этих «чужих» легко объединить по этническому или любому другому признаку, так, чтобы за ними закрепилось в мозгу соответствующее броское название: «демократы», «москали», «жиды», «хохлы», «хазары», «коммуняки», «масоны», «буржуи», «чернож…» и так далее, готова и при первом же подходящем случае сорвется с языка соответствующая ассоциация, причем, часто даже у вполне прилично воспитанных людей. Например, как мы уже отметили однажды, такой конфуз очень часто происходит «по пьяной лавочке». Опять-таки, этнос здесь вовсе не причина агрессии, а предлог для нее.

Однако, кое-какие факты указывают на то, что у некоторых параноидальных индивидов ксенофобия (этническая ненависть) в ее крайних формах, подобно герпетофобии (патологической змеебоязни) — один из симптомов их наследственного психического заболевания.

Люди, страдающие этим недугом, могут сегодня всей душой ненавидеть «армяшек», завтра — «коммуняк», послезавтра — «жидюг и дерьмократов» или, может, «москалей», «хохлов», кого — это совершенно неважно. Патология проявляется в другом: в постоянной навязчивой идее, что все дурное в этом мире — козни единого, всесильного и вездесущего врага, как бы он там ни назывался, хоть — чертом!

Разболелся зуб у такого психопата. Кто виноват? Враги: подсыпают в пасту особый зубной яд. Испортилась канализация? Опять все тот же враг, его происки! Спорить с такими личностями бесполезно. Им надо лечиться, а не заниматься политикой.

Да не поймут нас здесь превратно. Человек редко может догадаться сам, что не вполне душевно здоров. Кто из соотечественников старшего поколения не помнит, что писали когда-то наши газеты о гибели американского министра Форрестола. Кажется, он скончался от рака печени, но, если верить нашей тогдашней прессе, бросился с высотки, вопя: «Русские идут!!!».

К сожалению, в трудные времена число людей с аналогичным «задвигом» резко возрастает. Среди них полно политиков, публицистов, писателей. Это особенно опасно для общества, поскольку они как бы заражают своим бредом окружающих.

Ведь массы очень часто идут за теми, кто громче всех вопит и больше других обещает. Мы уже говорили о роли психопатов и истериков в политике. Таким чуточку «тронутым» особенно везет на общественном поприще, прежде всего потому, что они ни не ведают сомнений в собственной правоте. Их патологическая самоуверенность привлекает к ним массу менее в себе уверенных (как то и положено нормальному человеку), но по каким-то причинам озлобившихся или просто развлекающих себя политикой людей. Так возникают партии радикалов, возглавляемые, попросту говоря, сумасшедшими.

Итак, в плохие, кризисные времена резко возрастает «общественный спрос» на разного рода демагогов, одержимых этнической враждой. В спокойные годы эдаких «чокнутых» обходили бы за версту. На их кликушество никто не обращал бы внимания. Иное дело — голод, неуверенность в завтрашнем дне. Социальные беды — очень плохие советчики!

Что еще способствует в такие тревожные времена политической карьере сумасшедших? Среди них, надо отдать справедливость, попадаются очень волевые и мужественные люди.

Что для маньяка собственная судьба или жизнь близких? Кстати, таковых у политических экстремистов чаще всего и нет. «Пророкам», мечтающим спасти человечество с помощью «железа и крови», не до семьи. «Мессии» — люди одинокие или, если даже и женаты, брак их чаще всего смахивает на фиктивный. Не будем переходить на личности. Известно, впрочем, что высок среди них и процент людей с половыми извращениями.

Обратим внимание читателя еще и на следующую, уже отмеченную нами (4.6) закономерность. Среди кликуш- ксенофобов, воюющих со всем иноземным, вплоть до названия булок — «французские» и крупы — «гречневая», исступленных расистов, патологических ненавистников и разоблачителей «заговора инородцев», очень большой процент, как правило, составляют сами же ассимилировавшиеся инородцы, полукровки и квартероны, скрывающие от всех свою «нечистокровность» как стыдную венерическую болезнь. Кое-какие примеры уже приведены выше (4.6). Автором панарабской ультранационалистической программы «Возрождение арабского Востока» («Эль Баас») был Мишель Афляк, ливанский христианин и нечистокровный араб. Кемаль Ататюрк — «отец турок» по происхождению был испанцем, потомком натурализовавшихся в Турции каталонцев. В «Союзе Русского Народа» в начале XX века подвизались деятели с фамилиями Пуришкевич, Рачковский, Нилус, Лазоверт. Не очень-то благополучно в данном отношении обстоят дела и у многих наших современных ультрапатриотов.

Как уже говорилось, мы полагаем, что у подобных сеятелей ненависти происходит «задвиг» на почве комплекса неполноценности (см. 4.6). Известно же, что некоторые из тех, кому «медведь наступил на ухо» одержимы желанием петь и танцевать!

 

9.3. Нагнетание ненависти

Мы уже писали о том, что отрицательные эмоции побуждают к агрессии. Когда у человека случается горе, он испытывает чувство отчаянья, ему ничего не стоит вообразить, что его беды подстроил какой-то злобный враг, все это, мол, чьи-то козни. Начинается поиск «козлов отпущения» (см. 3.4).

Как это происходит у отдельного человека? Допустим, у некоего Ивана Ивановича беда за бедой: ушла жена, похоронил сестру, на медосмотре врачи заметили нехорошее затемнение в легком.

Иван Иванович собрался, было, на службу, но, едва вышел из подъезда, подумал: «Я забыл погасить газ, чайник выкипает…» Возвращается: газ выключен. Снова спустился на лифте, вышел, прошел с квартал: «Эх, а свет-то я не выключил, везде горит…» Снова возвращается, выключает, спускается опять, а в мозгу сверлит: «Опоздаю, опоздаю, опоздаю…» Прибыв на службу с опозданием на 15 минут, Иван Иванович вглядывается в лица сослуживцев: «Настучат или не настучат начальству?»

В конце концов, Иван Иванович слышит: у него за спиной засмеялись. Так оно и есть. Только смех не имеет никакого отношения к Ивану Ивановичу. Ему, однако, это невдомек: «Ну, чего злорадствуете? Сволочи! Идите, бегите в отдел кадров!» Все это, конечно, в повышенных тонах. Из кабинета выходит удивленный начальник, но Ивана Ивановича уже ничем не пронять. С искаженным от ненависти лицом он кричит, срывая голос, проклинает всех сослуживцев, поносит их последними словами. Кончиться подобная история может весьма трагически для Ивана Ивановича. Но куда как трагичнее, когда в такое же состояние исступления впадает целая нация.

Когда дела идут плохо у целого народа — цены растут, в экономике разруха, миллионами людей овладевает уверенность, что кто-то все это нарочно подстроил, какой-то злобный враг, желающий сгубить всю нацию. Кто же он? Существует или выдуман? Не стоит и гадать. Жизнь не укладывается в схему, придуманную политиками. Одно, однако, из главных их умений: внушать массам, что все неустройство в стране, все плохое, что случается в ней, все несчастные случаи, преступления и стихийные бедствия — неспроста, а подстроены, вызваны кознями врагов.

«Образ врага», рисуемый пропагандой, бросает солдат в атаку под перекрестный огонь противника, а мирных граждан побуждает врываться в квартиры к соседям и выкидывать их в окна или вешать на балконных перилах, разбивать о стены головы грудных младенцев, выкалывать глаза старикам, насиловать двенадцатилетних девочек, а потом сжигать их заживо. Все это творилось в Сумгаите, Баку, Фергане, Таджикистане, стало повседневностью в распавшейся Югославии и завтра может начаться, например, в Москве, если удастся добиться своего остервенелым пропагандистам.

Когда-то все дети у нас учили стишок:

Я маленькая девочка

Танцую и пою

Я Сталина не видела,

Но я его люблю.

Вот так же точно в тридцатые годы мы не видели «беляков», «буржуев», «империалистов», «троцкистов», «фашистов», но ненавидели их всеми фибрами души.

Как воспитывается массовая ненависть? Об этом прекрасно в «1984» Дж. Оруэлла. Правда, у нас до войны не было телевизоров, что делает этот роман-антиутопию, в какой-то мере, «воспоминанием о будущем». Все так похоже на бывшее некогда у нас, но в то же время совсем другое:

И вот из большого телеэкрана в стене вырвался отвратительный вой и скрежет словно запустили какую-то чудовищную не смазанную машину. От этого звука вставали дыбом волосы и ломило зубы. Ненависть началась. Как всегда, на экране появился враг народа Эммануэль Гольдстейн. Зрители зашикали. Маленькая женщина с рыжеватыми волосами взвизгнула от страха и омерзения. Гольдстейн отступник и ренегат, когда-то, давным-давно (так давно, что никто уже не помнил, когда) был одним из руководителей партии, почти равным самому Старшему Брату, а потом встал на путь контрреволюции… Ненависть началась каких-нибудь тридцать секунд назад, а половина зрителей уже не могла удержать яростных восклицаний. Невыносимо было видеть это самодовольное овечье лицо… и за ним — устрашающую мощь евразийских войск, кроме того, при виде Гольдстейна и даже при мысли о нем страх и гнев козникали рефлекторно…

…Ко второй минуте ненависть перешла в исступление. Люди вскакивали с мест и кричали во все горло, чтобы заглушить переносимый блеющий голос Гольдстейна… Темноволосая девица позади Уинстона закричала: «Подлец! Подлец! Подлец!» — а потом схватила тяжелый словарь новояза и запустила им в экран…

В годы войны новым объектом нашей ненависти стали, конечно, немцы и их союзники…

Русский воин, юноша одетый в справедливую шинель бойца,

(М. Алигер, «Зоя»)

Ты запомнить должен все приметы этого звериного лица!

«А каков он из себя? Какого роста?

Черномазый, рыжий ли, Бог весть. Как узнаю?»

— Это сделать просто:

Бей ЛЮБОГО: это он и есть!

Мы все тогда так думали и чувствовали и, конечно, для этого были веские основания. Но вот в конце Отечественной войны в «Правде» вдруг появилась инспирированная Сталиным статья «Товарищ Эренбург ошибается». Пришла пора напомнить, что не все немцы одинаковы. Менялась политика и быстро поменялось отношение масс. Когда летом 1944 года по Москве прогнали толпу немецких военнопленных, никаких проявлений массовой ненависти не было и в помине.

Началась «холодная война» и вся пропагандистская машина сосредоточила огонь на «гнилом Западе», «империалистах», «янки», а также их агентуре внутри страны — агентах ЦРУ, «сионистах и буржуазных националистах», «морганистах-вейсманистах», «безродных космополитах» и так далее.

Как веревочка не вьется,

(С. Михалков, в газетах начала пятидесятых)

Говорит мудрец-народ:

Все равно она совьется,

Все равно конец придет.

В небесах под небосводом,

На земле и на воде,

Не дадим шпионам ходу,

Переловим их везде…

Бомбы будут, бомбы есть

Не волнуйтесь, Ваша честь,

Ибо входит в наши планы

Защищать родные страны…

А наука, вот так штука,

Постаралась, ого-го, Для народа своего!

Собственно, ничего противоречащего здравому смыслу в этих бесталанных виршах и тысячах других подобных им не было. Шпионов и так никто не любил. Но сделать объектом массовой ненависти Запад, Америку, несмотря на титанические усилия пропаганды, так, пожалуй, и не удалось. Не повторилось то горение ненавистью, воодушевление ею, которым массы были буквально одержимы в первые годы революции и затем в ежовщину или в 1942-43 годах.

Сталин еще был жив, его все еще боготворили, но какой-то надлом идеологии уже произошел, не ощущалось исступленной ненависти народных масс к кому бы-то ни было.

Что препятствовало этому? Люди невольно сравнивали новых врагов с гитлеровцами и ощущали, по-видимому, интуитивно: повторения 1941 года не будет. Не ждали новых освенцимов и бухенвальдов.

Зато тихо-тихо, еще задолго до XX съезда, по стране уже расползлись слухи об ужасах нашего ГУЛАГа. Воины же, вернувшиеся с Запада, из оккупированных вражеских стран, делились своим удивлением с родными и знакомыми. Оказывается, там, в проклятом капиталистическом мире, где в каждой нише по нищему, простые люди живут гораздо богаче нас.

Страх последствий пребывания миллионов советских людей на Западе, охвативший тогда наши власти предержащие, был более, чем обоснован! Пропаганда в послевоенные годы перестаралась и достигла обратного результата. Громадной части наших сограждан начало, на полном серьезе, казаться, что рай находится вовсе не на небе, а везде за границами соцлагеря. От последствий этих иллюзий мы не можем отделаться по сей день.

Что бунтуете Вы, право,

(Е. Евтушенко, «Братская ГЭС»)

Перед Вами же стена!«-»Да, стена-то, но гнилая:

Ткни — провалится она…

Появилась массовая вера в то, что для скачка из царства нищеты и бесправия в царство благоденствия и свободы вполне достаточно «отменить» диктатуру КПСС и декларировать «права человека». Рухнет гнилой режим «застоя» и мы сразу же начнем жить не хуже западных немцев или американцев! Собственно, эта перемена общественного сознания уже в какой-то мере подготовила социально-экономическую катастрофу последующих лет и то разочарование масс, которое чревато новым социальным взрывом.

Сложилась парадоксальная ситуация. В последние годы, в условиях беспрецендентного в нашей стране политического плюрализма, впервые после кровавых лет войн и террора, массы опять одержимы чувством ненависти, формируется новый образ общественного врага. Если спросить сейчас человека толпы, есть ли у нашего народа злобный и коварный враг, виновный в нашем теперешнем развале, экономическом и политическом, приблизительно, каждый четвертый (что совсем не мало) уверенно что-то ответит.

Какими последствиями чревата это для нашего ближайшего будущего? Страшно заглядывать в завтрашний день. Есть ли он вообще у нашей страны? Если мы преуспеем в дальнейшем разжигании разновсяческой вражды, никакого будущего у нас, конечно, нет. Два типичных диалога. Оба воспроизводим, по возможности, дословно без всяких комментариев.

Первый — в подмосковной электричке с мужчиной лет шестидесяти, по его словам, «как и все порядочные люди, патриотом». Речь заходит о взрыве в Нью-Йоркском торговом центре.

— Так, вы уверены, что этот теракт — святое дело?

— Да, конечно. У нас полтора миллиона сирот. Их родители умерли от голода, подстроенного янки. Пусть их дети ответят за это!

— Господь Бог, уничтожая Содом, пощадил Лота, его дочерей и жену. Вы считаете, что в США нет ни одного праведника?

— Нет, у них все виноваты. Они потребляют сорок мировых ресурсов, а производят менее процента мировой продукции. Это не нация, а сборище паразитов.

— Там триста миллионов человек. Я встречал очень порядочных людей среди американцев«.

— Вас обманули лицемеры. Как вы можете их защищать? Или, — понизив грозно голос, — у вас есть для этого особые основания? Тогда все понятно.

— Принцип коллективной ответственности абсурден. Любой народ — статистика, собрание самых разных людей. Виноват тот, кто что-то совершил.

— У них любой виноват. Они убили моего отца.

— Как?

— Его задавили в очереди в магазине.

— Где?

— В Москве.

— А причем здесь Америка? — То есть как «причем»? Они довели нас до голода, развалили нашу страну. Горбачев, Ельцин — их агенты влияния. Везде их агенты. Они устроили Чернобыль. Расплата скоро придет. У них тоже есть АЭС…

— Сталин в конце войны инспирировал статьи в центральной прессе, отвергающие принцип коллективной ответственности для немцев. Наши солдаты в Германии, рискуя своей жизнью, спасали немецких детей.

— Немцы не так виноваты перед Россией как янки.

— Неужели Вы считаете, что следует уничтожить поголовно все население США?

— Да и, вот увидите, так оно и будет. Что они дали мировой культуре? Ничего, кроме жевательной резинки«.

— А их писатели, Хэмингуэй, Джек Лондон?..

— Как Вы считаете, почему у нас «демократы» пропагандируют Джека Лондона и других американских писателей? Думаете, им за это не заплатили?… Америка и вообще Запад еще дождутся… Наш народ терпелив, но, если уж бьет, то наповал. Они дождутся ядерной зимы!

— Но ведь от нее пострадает и Россия, у нас тоже все погибнут…

— Глупости. Терпеть больше невозможно! Сперва разделаемся с их агентурой у нас внутри. В Советском Союзе миллионы их агентов, но все уже себя выявили, мы их знаем наперечет. Не уцелеет из них, поверьте, ни один. Только в одной Москве миллиона два уже заработали свой смертный приговор. А сколько в Литве, на Украине…

— Вы не преувеличиваете?

— Скажите откровенно: сколько вам заплатили?

— А почему вы решили, что мне кто-то платит?

— Ваши взгляды об этом говорят. Всех таких как вы будем сразу вешать. А, если Запад попробует вмешаться, хлопнем дверью так, что на всей Земле вообще ничего не останется.

Вторая беседа летом 1992 года в поезде Москва-Мурманск. Собеседник, по его словам, «ученый из Прибалтики», мужчина лет тридцати пяти. По-русски говорит с сильным акцентом.

— А я бы на месте нашего правительства организовал убийство наших русских.

— То есть как Вас понимать?

— Буквально, но не всех, а, так, человек двухсот. Тогда остальные побегут.

— Каких-то конкретных людей или кого попало?

— Кого попало. Ваши все, кто живет у нас — оккупанты.

— Но ведь многие родились у вас и голосовали за вашу независимость, защищали вместе с коренным населением ваш парламент…

— Какое это имеет значение? У нас другая культура. Мы — европейцы.

— Семнадцатого января 1991 года семьсот тысяч москвичей протестовали против убийств у вильнюсского телецентра, несли флаги прибалтийских республик. И вы даже не чувствуете благодарности за это?

— Нам не интересно, что происходит в чужих государствах. Может, в тот день и в ЮАР была какая-нибудь демонстрация. Нам-то какое дело?

— А что Вы в таком случае делаете в России?

— Командировка.

— И у вас нет ни одного русского приятели, друга?

— Вы убили у нас каждого третьего!

— Кто «вы»? Я, например, не убивал.

— С вами невозможно разговаривать. Вы, вероятно, подосланный провокатор…

Оба диалога требуют ответа на один и тот же вопрос, вероятно, самый актуальный в наши дни. Что довело людей XX века до такой степени одичания?

В ветхозаветном «Второзаконии», написанном за тысячу с лишним лет до нашей эры, сказано: Отцы не должны быть наказываемы смертью за детей, и дети не должны быть наказываемы за отцов; каждый должен быть наказываем смертью за свое преступление. («Второзаконие», Гл. 24, 16). А в нашем массовом сознании сейчас прочно укоренился отвергнутый еще в библейские времена принцип коллективной ответственности целых народов, государств, классов и социальных групп. Как он сформировался? Объяснить все одним лишь действием подстрекающей пропаганды невозможно. Ведь пропагандисты сами — часть народа. Их идеи рождаются не на голом месте. Необходим соответствующий эмоциональный фон: крайне угнетенное состояние психики, отчаянье, то, что психиатры называют «раздражительная слабость» — ослабленный самоконтроль за мыслями и подозрениями. Внутреннее «Я» человека не возражает на самые нелепые и абсурдные обвинения, зарождающиеся в его душе.

Мы уже отметили раньше, что и в норме человек, частенько, разыгрывает в мозгу, в фантазии, разного рода мифические конфликты. Любой человек в душе — мифотворец, но предпочитает об этом помалкивать: сам понимает всю нелепость своих выдумок. Однако, стоит случиться беде, общественному неустройству, и мифотворчество словно срывается с цепи, особенно, после хорошей выпивки. Одни болтают и пишут. Другие верят и повторяют, добавляя что-то от себя. Чем чудовищнее ложь, тем охотнее в нее верят. Это наблюдение Геббельса, гитлеровского министра пропаганды, вполне соответствует действительности.

Как пропагандисты формируют «Образ врага»? Основные их приемы сводятся, пожалуй, к следующему.

1. Всячески обыгрывается подсознательное стремление людей выискивать единую фактически несуществующую причину у всех случающихся в стране негативных явлений, несчастных случаев и стихийных бедствий, — дескать, «любое лыко в строку».

Освободили цены, не позаботившись предварительно создать конкуренцию. Идиотизм? Некомпетентность? Нет, сознательное вредительство по заданию ЦРУ!

Авиа-, железнодорожные, морские катастрофы, взрывы на шахтах, эпидемии, ограбления банков, лесные пожары, землетрясения — все, все тоже подстроено ЦРУ с помощью жидомасонов! Сомневаетесь? Не верите? Значит, вы сами один из них и место Вам на виселице! Чернобыль? Диверсия ЦРУ! Отомстим США! — Так рассуждает сегодня московский или питерский «патриот». А его киевский или рижский коллега все точно те же события (даже землетрясения!) объясняет «рукой Москвы», кознями московского КГБ «и тоже захочет вас повесить или зарезать, если вы хотя бы робко начнете возражать!

2. «Врагам» щедро раздаются ярлыки. Они прилипают к жертвам травли как банный лист к известной части тела. Агент влияния, Оккупационное правительство, Лакей янки, Мондиалист (кто это такие, никто толком не знает, но звучит как страшное обвинение), Жидомасоны — тоже звучит ужасно, но непонятно, о ком речь. Впрочем вполне достаточно, чтобы укокошить, не разбирая деталей. Самым страшным обвинением в последнее время стало Демократ. Это, естественно, в среде московских и питерских «патриотов». В Киеве или Риге, Таллине все наоборот и ярлыки совсем другие. Там готовятся воевать с «Москвой» и — отсюда все остальное…

3. Используют этническую вражду, о которой мы так много уже писали.

Пропагандисты, как мы уже только что отметили, умело используют ее, например, на карикатурах, придавая политическим противникам явные признаки чужого этноса, даже, если фактически для этого оснований нет.

В пропагандистских статьях Сергея Борисовича, вроде бы невзначай, превращают в «Сергея Боруховича», Ивана Ивановича Иванова делают «Иваном Исламбековичем Ивановым-Вайнштейном», у Петра Петровича «находят» тетушку Хаю Аршаковну, а у кого-то отыскивают и прадедушек-инородцев. За сим дело не станет!

Все враждебные политические партии объявляют состоящими сплошь из инородцев, а, если там, и правда, затесался хоть один инородец, его ославляют руководителем, кукловодом, прочих же — марионетками, лакеями. Зато имена и облик дружественных инородцев переиначивают под «своих». Так, одна питерская газета регулярно величает Гитлера «Адольфом Алоисовичем» либо просто любовно «Адиком», о Альфреде Розенберге пишет: Человек истинно русской культуры, а свастику называет: Поморский русский крест Осолонь.

Сейчас у нас изданы громадным тиражом и усиленно распространяются «Сионские протоколы», литературный подлог, состряпанный в 1901 году в Париже русскими резидентами Головинским и Манусевичем-Мануйловым по заданию их шефа генерала Рачковского. Фальшивка была изготовлена для дискредитации подвизавшегося тогда при русском дворе французского шарлатана Филиппа и сперва написана на французском языке, так как генерал пытался выдать этот текст за документ, выкраденный им из масонских архивов. Однако петербургский адресат, С. А. Нилус, мечтавший спихнуть Филиппа и занять его место, нашел французский язык «Протоколов» неудовлетворительным (русские полицейские владели им куда как хуже, чем французские масоны!). Поэтому он опубликовал русский перевод, что ему, однако, не помогло пролезть в придворные чудодеи. Это место было уготовано Григорию Распутину.

4. Используют врожденное отвращение людей к ночным и подземным тварям, к змеям, крысам, подсознательный интерес толпы ко всему загадочному и таинственному. Вот она причина мифов о каких-то тайных заговорах то ли «Всемирного союза жидомасонов», не существующего в природе, то ли какой-то вездесущей и всесильной мафии, то ли ЦРУ, либо КГБ и КПСС. Отсюда же россказни о подземных городах, где тусуются вымышленные заговорщики, о несуществующем, якобы изобретенном извергами-учеными психотронном и этническом оружии, о каких-то ночных подпольных собраниях «Врагов народа», о их связях с бесовскими потусторонними силами.

5. Неприятие нами, в большинстве, социального неравенства. Оно, действительно, колет глаза, тем более, когда не основано на каких-то личных заслугах. Скорее уж, — продукт качеств, которые мы привыкли считать пороками: алчности, стяжательства, хитрости и так далее. Пропаганда умело представляет противника низким существом, погрязшим в роскоши и обогащающимся нечестными способами.

Что ни день, политических врагов изображают то разъезжающими по свету в белых «мерседесах», то обжирающимися икрой и опивающимися экзотическими ликерами на светских раутах и презентациях, то проводящими ночи в постелях кинозвезд и королев красоты, то вкладывающими новые миллионы на личные счета в швейцарский банк.

Эти сообщения умело перемежают с рассказами об интеллигентных старушках, просящих кусочек хлеба у входа в московскую булочную! Все делается для того, чтобы пробудить у социальных «низов» жгучую зависть и ненависть к «верхам».

Ешь ананасы,

Рябчиков жуй,

День твой последний

Приходит, буржуй!

Стоит почитать любую оппозиционную газету, послушать почти любое выступление на Съездах народных депутатов, чтобы обзавестись массой примеров того как куется ненависть, подводится под нее социальная база. «Наши» — всегда нищие (даже, если это генеральный директор «Алисы»!). «Враг» — всегда миллионер!

6. Оскорбленное и попранное родовое чувство. Демагогам необходимо знать кое-что о национальных святынях и культурно-исторических памятниках страны, чтобы сообщать от времени до времени, какие из них осквернил или разрушил «враг»! Такие сообщения норовят приурочить к знаменательным датам и по сему случаю подобрать памятник, действительно, нуждающийся в ремонте.

При крайней необходимости, святыню, действительно, можно, например, заляпать краской, чтобы потом приписать это деяние врагу.

7. Есть для разжигания ненависти и более сильнодействующее средство: враг-инородец соблазняет, похищает и насилует наших женщин. Такие сообщения снабжают рядом подробностей. 8. Но и это не предел. Коронный номер: сообщения о похищениях и убийствах детей. Такие преступления, действительно, совершаются иногда сексуальными маньяками и алчными негодяями в любом городе и любой стране, но разжигающая пропаганда связывает все с политикой, измышляет, что убийства совершены национальным врагом с ритуальной целью или для продажи и пересадки органов.

В 1911 году в Киеве затеялось знаменитое дело М. Бейлиса. Приказчика кирпичного завода (еврея) обвинили в том, что он для «получения христианской крови», якобы запекаемой евреями в их пасхальный пресный хлеб-мацу, зверски убил христианского отрока Андрея Ющинского. Правая пресса подняла вой: «Доколе мы будем терпеть?!» Призывали к погромам евреев и революционеров, которые все, мол, заодно. На суде, однако, вскрылось, что подлинный убийца — мачеха Вера Чеберяк с сообщником, содержательница воровской «малины». Мотивом послужил страх доноса. Бейлиса оправдал суд присяжных.

9. Ощущение осажденной крепости. Пропаганда вбивает людям в головы, что враг повсюду. Он, а не Бог всевышний, вездесущ, незрим, бесплотен, проникает в каждую щель.

Разагитированным людям начинает казаться, что все чиновники-казнокрады, карманные воры, пьяницы и хулиганы, грабители и убийцы, нерадивые работники, бесчестные спекулянты, короче, вся мерзость окружающего мира заодно, объединена паутиной какого-то единого политического заговора. За всем этим заговором стоит единое зарубежное организующее начало — управляющий центр всех мировых демонических сил. Для одних это ЦРУ, для других какие-то загадочные «сионские мудрецы», для третьих «Лубянка, КГБ, Москва». Прием этот не нов…

В результате, многие люди, действительно, начинают ощущать себя в осажденной крепости. Вокруг — враги.

Цены опять подскочили? Ясно, подстроили… Эпидемия? Неспроста: кто накидал микробов в водопровод…Погиб известный певец? Убили политические враги! Крушение поезда? Террористы…

10. Такая духовная атмосфера как бы подталкивает отдельных психопатов, неуравновешенных людей, а то и целые организации фанатиков-экстремистов на разного рода провокации типа поджога Рейхстага (27 февраля 1933 года) или совершенного за несколько лет до того убийства популярного немецкого певца-патриота Хорста Весселя. Копящийся заряд ненависти, в конце концов, взрывается, как это произошло в Германии и у нас в тридцатые-сороковые годы.

Итак, пропагандисты лезут из кожи вон, чтобы доказать существование единого, незримого и вездесущего врага рода человеческого. Кто же больше всего подходит на эту роль?

Для разных народов на протяжении последнего столетия функцию дьявола по плоти выполняли разнообразные «актеры». Интересный объект — тайная всемирная организация, что созвучно тяге толпы ко всему таинственному и загадочному, лучше всего несуществующая, так как несуществующий враг неуязвим, следовательно, им легко запугивать народ и нагнетать в стране атмосферу ненависти как угодно долго. Сейчас такую функцию выполняют загадочные «жидомасоны».

Конечно, масонство играло весьма заметную, причем, скорее, положительную роль в культурной жизни Европы XVII–XIX веков. Среди членов масонских лож были такие великие люди как Гайдн, Моцарт, Гете, многие другие выдающиеся писатели, ученые, Радищев, Новиков, большинство декабристов. Однако, если бы не смехотворные эзотерические ритуалы и церемонии, оно едва ли привлекло бы к себе в XX веке явно нездоровый интерес широкой публики.

Программа «вольных каменщиков» напыщена, архаична, состоит, практически, из одних благих пожеланий и в нашем неромантическом столетии масонские ложи сохранились только в немногих странах (Италия, Франция, Скандинавия и так далее), где тоже отнюдь не процветают. Только покров тайны, за которым прячется нечто совершенно несерьезное, вроде игры взрослых людей в «зарницу», позволили лгунам-журналистам сделать из этой полумертвой «мухи» гигантского «слона» и пугать им легковерных людей. О евреях, как «врагах», мы особо распространяться не видим смысла: слишком много и так написано. Очевидно, что этот народ кажется опасным потому, что существует в диаспоре, преимущественно в городах, где на протяжении веков, не имея прав на землевладение, занимался торговлей и финансовыми операциями, а также в связи с тем, что погромы, черта оседлости, разного рода ограничения в правах в царской России побудили многих евреев вступить в ряды революционных партий, позже передравшихся между собой. Белым это дало основание считать, что все евреи большевики. Красные же, напротив, утверждали, что большинство евреев меньшевики и эсеры или, позже, члены всевозможных антисталинских оппозиций. Уже в конце тридцатых годов ВКП(б) почти полностью очистилась от евреев. В Политбюро остался один Л. М. Каганович, серая личность, которую, однако, ныне изображают какой-то демонической фигурой, руководившей самим И. Сталиным!

Показательно, что в западноукраинском общественном сознании в наши дни место, занятое в России «жидомасонами», прочно удежрживают «москали». То же самое в Прибалтике, а также в Молдове. В Грузии же роль черта во плоти приписывают всем живущим в ее границах негрузинам: абхазам, осетинам и пр., а также, конечно, тоже толкуют о «руке Москвы».

Для многих жителей Средней Азии «черти» — все выходцы из Европы — христиане. В Армении и Азербайджане, взаимно, враги-соседи. В Иране все буквально помешались на «агентах ЦРУ» и тайных безбожниках.

Эскалация ненависти в наши дни — глобальный процесс. Когда заряд ненависти достигает критической черты, провокаторы поджигают бикфордов шнур. Как писал И. Эренбург в «Хулио Хуренито», провокатор — повитуха истории.

Приведем несколько исторических примеров.

В 416 году до нашей эры войсками Афинского союза, воевавшего со Спартой, командовал талантливый стратег Алкивиад. Завистники повредили в Афинах множество герм — каменных столбов с изображением бога Гермеса. Это святотатство приписали Алкивиаду, который, якобы, также пародировал религиозную церемонию — Элевсинские мистерии. Перепуганный и взбешенный полководец перебежал к противнику, что для Афин обернулось катастрофой.

Все, что здесь сказано о «Протоколах», известно давным-давно. Ведь еще в 1923 году в Париже был опубликован труд выдающегося русского историка и кадетского общественного деятеля П. М. Милюкова «Правда о «Сионских протоколах» — литературный подлог» (изд-во «Франко-русская печать»), переведенный потом на многие языки. Однако, не даром же И. Ильф писал в своем дневнике: Даже пожилого читателя наших газет ничего не стоит убедить в том, что детей приносят аисты. В годы первой мировой войны западные газеты, издаваемые в Китае, раскричались о том, что немцы, якобы, варят мыло из трупов своих солдат. Для китайцев такое отношение к мертвым — чудовищное святотатство. Возмущенное пекинское правительство объявило войну Германии!

Провокациями века были поджог Рейхстага, артобстрел «финнами» наших войск у села Майнила 25 ноября 1939 года с нашей же стороны — предлог для нашего нападения на Финляндию; «Операция Глейвиц», — перед нападением Германии на Польшу и, конечно, убийство С. М. Кирова. Ответом на это убийство, стала чудовищная волна массового террора, прозванная потом «Ежовщиной». В народе распространилась частушка:

Огурчики, помидорчики,

Сталин Кирова убил

В коридорчике!

В наши дни можно каждый день ждать повторения подобного же рода событий. Напомним. Перед Сумгаитским погромом в 1988 году центральные средства массовой информации распространили «утку» об убийстве азербайджанских детей армянами. Перед Ферганским погромом 1989 году местная пресса сообщила, что турки-месхетинцы, якобы, вырезали узбекский детский сад. В городе на ряде руководящих должностей узбеков заменили турками, а потом подняли крик: «инородцы вытесняют нас, занимают наши места. Перед кровавыми событиями у Вильнюсского телецентра по Прибалтике прокатилась волна таинственных взрывов вблизи военных учреждений (никто не пострадал), а также актов вандализма на кладбищах советских воинов. 23 февраля 1992 и 1 мая 1993 года в Москве ОМОН жестоко расправился с демонстрациями непримиримой оппозиции. Это послужило поводами для нагнетания ненависти.

 

9.4. Образ «большого брата»

Тема, освещенная в нашей «антикультовской» литературе несравненно полнее, чем проблема «врага». Само название этого раздела мы позаимствовали у Дж. Оруэлла. Он достаточно глубоко и обстоятельно проанализировал этот психологический феномен. Многое можно прочитать в работах у А. Авторханова, в многочисленных воспоминаниях наших политиков и писателей, трудах историков. Психологические корни «культа личности» анализируют и древнеримские историки, писавшие словно для нашего века: Корнелий Тацит в своих «Анналах» и Гай Светоний Транквилл в «Жизни двенадцати цезарей». А все-таки, один аспект остался совершенно неосвещенным. Тот, который в нашей компетенции.

Как заставить миллионы людей испытывать истерическую любовь к совершенно незнакомой им особи мужского пола, которую они от времени до времени лицезреют на картинках, слышат по радио или видят по телику?

Японский императорский гимн былых лет.

Выдем в горы — трупы в кустах,

Выдем в море — трупы в волнах.

Все умрем за Хирохито

Без оглядки примем смерть!

Это были не пустые слова! Так точно они и поступали. А император Хирохито, зоолог по профессии, преспокойно пережил войну и занимался, в основном, кроме положенных церемоний, тщательным изучением систематики морских низших животных гидроидных полипов. Обнаружил несколько новых видов!

У наших до человеческих предков ничего похожего на наш культ и в помине не было. У них вождь сохранял власть, пока был на виду и мог в любой момент подтвердить свой статут ударами или укусами.

Не надо, чтобы любили. Лишь бы боялись — принцип древнеримских диктаторов. Но вот что удивительно. Любили, обожали, боготворили. И кого…?!

Б. Пастернак в «Докторе Живаго», прологе, писал: Ненавижу Рим, в котором безграмотные императоры кормили рыбу мясом цивилизованных рабов. И, подобно тому, как Греция стала Римом, наше просвещение кончило нашей революцией…

Один из нас (Ю. А. Л.) — свидетель похорон И. Сталина. В толпе большинство плакали. Искренне. Вполне разумный молодой человек, в будущем известный диссидент и затем эмигрант, порывался в те дни покончить с собой. Многие, многие грядущие диссиденты-правозащитники рыдали как осиротевшие дети. Это были искренние слезы, возможно, куда более искренние, чем разоблачительные речи после XX съезда…

…И я обращаюсь к правительству нашему с просьбой:

(Е. Евтушенко, в «Правде» после XXII съезда КПСС)

Удвойте, утройте у этой стены караул,

Чтоб Сталин не встал, а со Сталиным — прошлое…

Только единицы тогда вполне отдавали себе отчет в происходящем и втихаря праздновали! Утром того дня одна старая интеллигентная женщина, впрочем, тоже разрыдалась вполне искренне, хотя, вроде бы, понимала все.

— Ну, а вы-то почему плачете?

— Мне горько, что до этого дня не дожил мой друг сердца.

Что же это за такой феномен святой простоты? Почему аллилую вождю пели даже приговоренные на краю расстрельной ямы? «Он» не знает… Тысячи умерли от чекистской пули с криком «Слава Сталину! Сталин!» С этим криком бросались на фашистские доты, шли в штыковую атаку, умирали на гитлеровских виселицах, захлебывались кровью в гестаповских и гебистских пыточных камерах…

Между тем сам Вождь ни разу не осмелился даже приблизиться к фронту, первые недели войны пребывал в ступоре на своей кунцевской даче, даже не принимая у себя членов Политбюро, сохранивших ему полную верность. Когда же они пришли к нему, в первый момент сдрейфил: решил, что арестовывают. С Л. Берией, Деканозовым и еще кем-то он обсуждал вопрос: не предложить ли Гитлеру сепаратный мир типа Брестского: в обмен на территорию? Хотел передать такое предложение с болгарским послом…

Стыдно признаться, но нам даже в этой связи вспоминаются обезьяны — проклятие нашей профессии! Когда в клетку к мартышкам подкинули змею, больше всех перепугался вожак. Это у них в порядке вещей. Вожак — молодец против овец, а против молодца — сам овца.

Потрясающее впечатление на всю страну произвела речь вождя 3 июля 1941 года, первая после начала войны. Помнится как сейчас. Дорогие братья и сестры, к вас обращаюсь я, друзья мои… Голос вождя дрожал, зубы выбивали мелкую дрожь о край стакана и этот постыдный звук слышала вся страна! Как реагировали? Сочувствовали: «Бедный, ему сейчас тяжело как никому…» Злорадствовали сравнительно немногие. Те, кто желал победы Гитлеру и ждал прихода немцев. А таких среди порядочных людей было мало (если были).

Что же все-таки лежит в основе вожделюбия? Конечно, извращенное религиозное чувство. Об этом мы уже писали. К тому же у людей есть еще и особый феномен: если за богохульство в малейших его проявлениях — тюрьма, пытки и расстрел, это удивительным образом способствует религиозной экзальтации. К истинной вере такое чувство, конечно, отношения не имеет. Скорее уж, ее извращение, но в жизни так оно и есть. Человек сам гонит от себя опасные сомнения и мысли, опасаясь выболтать не то даже во сне. Эти мысли он замещает «антимыслями» — противоположностью. Хочется сказать о вожде «изверг». Человек делает титанические усилия именно, чтобы не хотелось. Он переделывает свое «я». Об этом как раз у Оруэлла в «1984».

В общем, речь идет о глубокой патологии мысли, скованной ночным страхом. Ведь при каждом шуме ночного лифта или стуке в дверь мелькает мысль: «Они пришли за мной!»

Так перевоспитывают себя лидеры второго и ниже порядков, а вся остальная масса как стадо баранов или пчелиный рой бездумно подражает и привыкает автоматически выкрикивать нужные лозунги. Этому мог бы обучиться и попугай. Но все-таки. О любви народной. — Анекдоты сталинских лет: Человек, идя по улице: «Гад, сволочь»… Его тут же арестовывают и тащат в НКВД. Следователь:

— Гражданин, кого вы имели в виду?

— Себя. Выходя из квартиры, забыл взять ключи, а дверь захлопнул и теперь не знаю, как попаду обратно.

— Вы свободны. Можете идти.

Человек выходит из кабинета следователя. Потом вдруг возвращается:

— Простите, а кого вы имели в виду?

Другой: Человек приходит сам в НКВД, попадает на прием к следователю.

— В чем дело?

— У меня улетел попугай.

— Обращайтесь не к нам, а в бюро находок.

— Но я пришел предупредить, что не разделяю его политические взгляды!

Третий: Сталин потерял свою трубку и утром сообщает об этом по телефону Берии. Вечером опять звонит, что нашел. Берия в ответ:

— Поздно, товарищ Сталин. Все виновные уже арестованы и во всем признались.

Кто-то ведь сочинял такие десятками! А давали за анекдот десять лет по статье 58 УК СССР. «За что сидишь?» — «Не знаю». «А сколько дали?» «Десять». «Врешь: за «не знаю» больше восьми не дают!» Мы полагаем, что в условиях величайшей опасности, страшных кар за хулу на земного Бога, эти анекдоты весьма типичны. Люди боялись, но не могли удержаться именно потому, что очень страшно: типичное поведение верующих богохульников.

Однако, вернемся к этологии. Давно пора. Во многих этологических учебниках приводится схема: какие зрительные образы вызывают у нас чувство нежности, так сказать, материнское чувство, а какие — нет?

Например, вот такой зрительный ряд. Слева профили большелобого, большеглазого дитяти лет шести с милыми губками, большеглазой милой киски с большим лобиком и коротким носиком-пуговкой, большелобого и большеглазого тушканчика с маленькими ушками и маленьким носом, большелобой глазастой болонки с короткими ушками, большелобой короткоклювой и большеглазой птички-пеночки. Справа профили носатого мужчины восточного типа, длинномордой зубатой гиены с выдающимся носом и маленькими глазами, длинномордого старого зайца с маленькими глазками и большими ушами (видны резцы), борзой или немецкой овчарки длинномордых псов, длинноносого аиста или клювастого дятла.

Желание «сюсюкать», нежничать вызывают, конечно только те профили, что слева. Дело в особой эмоциональной реакции на зрительный образ ребенка. Она у нас врожденная и все, похожее на дитя, стимулирует эту характерную реакцию нежности: «Моя кисынька, моя птичка, малышка ты моя дорогая, пупсик…»

Такие чувства подчас вызывают даже кругленькие кактусы: опять повторим, что инстинкт слеп.

Но вот уже другой вариант: десятки человеческих лиц. Из них одни с молодецкой растительностью под верхней губой и доброй всезнающей улыбкой, а другие — голые как пятка. Каких выберете в старшие братья-покровители? Пусть строгие, но мужественные и отважные, которые, когда надо, защитят. Добавьте сюда костюм: полувоенный френч, ремень с бляхой, сапоги или жилет, пиджак, галстук, штиблеты, котелок или широкополая шляпа? Ну, конечно же, инстинкт подскажет выбрать «усатиков» в военном костюме, если только этнический типаж не слишком чужой, причем волосы, предпочтительно темные: лучше видны шевелюра и усы. Шевелюру желательно стричь по-военному: прилично. Мы уже писали об этом. И темные очки не помешают. Впрочем, как когда. Очки хороши светлоглазым и не умеющим вперять свой взор в глядящих на портрет.

Третий вариант. Снова лица: голые и обросшие бородой, желательно, все-таки — черной, если не седой. Мудрый мужественный взор и одеяние патриарха или, по вкусу — военное. Бороды «козлиные» как у Троцкого, Калинина или «лопатой», как у Маркса-Энгельса, Бакунина, Кастро. Кого выберем в «папаши»-«патриархи»? Ясное дело: «лопатобородых». Вот вам и четыре «типовых» варианта вождя:

1. «Чудо-ребенок», по-детски живой, не приспособленный к житейской прозе и далекий от нее, но гениальный. В речи — детские элементы: картавость, но все-таки признаки пола налицо: бородка, усики. Кумир студентов — мудрый профессор. У поляков есть такой нарицательный тип «профессор Елютек» с зонтиком — очаровашка, милейшая личность с журнальных обложек, герой рассказов. А ведь сей образ еще кого-то напоминает, «дорогие товарищи»? Не припомнили? …

Человечий, ленинский огромный лоб.

За него дрожу как за зеницу глаза,

Чтоб конфетной не был красотой оболган.

Голосует сердце.

Я писать обязан…

2. «Большой брат» — старший, чудесный, смелый, строгий… Брат и отец в одном лице!

Прототипы: «вождь народов» и немецкий фюрер.

3. «Патриарх», «мудрец», «пророк», «папаша», «батя», мудрый отец и наставник: — Маркс, Энгельс, Кастро, Хо Ши Мин. Ну, а как же быть с Мао? — У китайцев иной этнический типаж. Облик тучного будды или мудрого даоса, хотя, судя по китайским изображениям мудрых духов и философов, борода (длинными прядями вниз) не помешала бы. Та же проблема с Ким Ир Сеном на старости лет.

4. Особое обстоятельство с глубокими историческими корнями. На Руси испокон веков, а ныне — особливо непопулярны богатенькие, самодовольные, сытые, мечтающие погреть руки на политической карьере и не умеющие это хорошенько замаскировать до своего воцарения (а где таких любят?) Чтимы же страдальцы, облаченные во власяницу и вериги, бедные, гонимые, обиженные («пострадал за правду»), выбившиеся из социальных низов, ну, и, конечно, по облику «свои», «наши». Из сего получается еще один имидж вождя, пожалуй, самый проходной у нас ныне на фоне безудержно ворующих и друг друга в воровстве обвиняющих политиков: «святой мученик с русской иконы».

Естественно, таковому подходит вид аскета, соответствующие шевелюра, борода и весьма скромное одеяние. Это — некая своеобразная разновидность третьего варианта: не «отец» и даже не «патриарх», а «отче» («просвети и благослови нас грешных, указуй светлый путь!»). Литературные прототипы, пожалуй, старец Зосима из «Карамазовых» и с виду святообразный Лука из «На дне».

Особо следует подчеркнуть: и во внешности, и в поведении идеального «кандидата в вожди» ничто не должно будит подсознательное чувство зависти!

Очень важные изменения внес телевизор. У истериков, по-видимому, перспектив поубавилось. Вблизи они выглядят отвратительно. Зато увеличились шансы внешне спокойных, рассудительных и улыбчивых проповедников, неколебимо уверенных, однако, в собственной правоте.

Итак, мы, пожалуй, внесли свою этологическую лепту во внешний облик вождя, высокочтимого и любимого: земные боги! «Бог»-сыночек «Земной, разумеется. Не сочтите за богохульную параллель. С обликом Иисуса — ничего общего! «Бог»-старший брат и отец в одном лице. «Бог»-патриарх, наконец, «святой мученик», «пророк».

Есть еще, похоже, один вариант, при котором внешность отходит на задний план. «Бог-фетиш», «Бог-тотем». Тут уже все держится на одном символе. Японский император — символ нации и народа. Суть в титуле и всякий его носитель — земное божество.

Конечно, возможен и вариант: «Богиня-мать», «матушка», но в тоталитарных странах у власти, как правило, мужчины. Если бы в Испании победили красные, была бы «мать» и у испанского народа: Долорес Ибаррури. Наших-то русских цариц: двух Екатерин, Елизавету и Анну, всегда верноподданные звали «матушками»! А в Англии у Елизаветы I был иной имидж: «Королева-дева», хотя, как известно нравы у этой королевы были далеко не девичьи. Имиджем «матушки» пользовалась королева Виктория. Нынешняя Елизавета II, скорее уж, «королева-тотем». Она умный и скромный человек, ничего особенного из себя не строит.

Итак, совет нашим грядущим фюрерам: выбирайте имидж, глубокоуважаемые господа, учитывая все вышесказанное. При сем — с верноподданническим приветом и нижайшими поклонами от этологов!

 

9.5. Волки площадей

Может быть, читатель догадался: название этого параграфа — от стихотворения Марины Цветаевой, написанного весной 1939 г. Гитлеровцы вступили в Прагу, догорает гражданская война в Испании, а из радиоприемников доносятся лающий голос фюрера, грохот маршей и вопли ликующих толп на площадях немецких городов. Вся Европа замерла в тревожном ожидании: кто следующий? Политики западных демократических государств ведут себя как кролики в террариуме с удавом.

О, черная гора, затмившая весь свет!

Пора-пора-пора

Творцу вернуть билет.

Отказываюсь — быть

В бедламе нелюдей

Отказываюсь — жить.

С волками площадей Отказываюсь — выть

С акулами равнин

Отказываюсь плыть

Вниз — по течению спин…

Тридцать первого августа 1941 года она вернет-таки этот «билет»: повесится в Елабуге. А «волки площадей» не уймутся. Они и сегодня воют, но теперь к их услугам новое электронное средство: телевизор. Как обеспечить массовую поддержку очередным завываниям?

Доколе подлый враг будет топтать исконные земли нашего Отечества?!.. Ни шагу… Умрем как один за… Миллионы вражеских шпионов, агентов влияния и диверсантов… Вперед к сияющим вершинам!..

Подлые агрессоры…

Вражеское окружение…

Вмешательство в наши внутренние дела под предлогом так называемых «прав человека»…

Победа или смерть!..

Один из действенных способов захвата и удержания власти — создать видимость массовой поддержки еще задолго до того как она появилась, с помощью подставных и наемных крикунов. Используется инстинкт подражания, хорошо известный, например, голубятникам. Взлетела большая стая, — глянь; и чужие голубки к ней пристали! У латышей по этому поводу есть поговорка: Куда двое, туда и третий. Мы уже писали и об этом нашем инстинкте, но в другой связи: «Сила авторитета», «Чахотинская наука побеждать»…

Вождь произносит речь. В «нужных» местах, заранее отрепетированных, подставные сторонники устраивают аплодисменты, переходящие в овацию, «стихийные» выкрики с мест хором: «Правильно!»… «Позор!» и так далее. Если речь произносится в зале, все «подсадные утки», а за ними инстинктивно и прочие встают и начинают издавать ликующие или гневные (какие прикажут) клики. Помните, как это происходило однажды на Съезде народных депутатов СССР, когда все вместе и сообща оплевали академика А. Д. Сахарова?

В последние десятилетия эпохи «развитого социализма» «подсадных уток» живых все больше подменяла электронная запись, включаемая в соответствующие моменты: восторженные вопли и овации, доносящиеся из громкоговорителей.

Уже Гитлер, да и наши вожди в былые годы отлично владели аналогичным приемом, хотя обходились без телевидения, а традиция «подсадных уток» и того старше. Еще древнегреческие демагоги понимали в ней толк. Римский император Нерон, мнивший себя великим артистом, аж из Александрии в Рим доставлял на свои выступления присяжных хлопальщиков, спецрейс организовывал.

Короче говоря. Дорогой читатель, если ты пристрастился ходить на митинги и слушать вопли очередного гениального спасителя отечества, (ей Богу, мы никого конкретно при этом не имеем в виду, ведь имя им — легион), подумай, приглядись, как говорится к окружающей обстановке, вслушайся в шум толпы. Не управляют ли тобой как, извини за выражение, бараном, загоняемым в стойло или на бойню? А ты, бедолага, еще при этом веришь, что сделал свой выбор вполне сознательно и даже творишь историю!?

Извините за фамильярность, товарищи и господа. Нервы и у авторов сдают. Не даром, между прочим, в западных странах политика — занятие, в основном, богатых людей, отпрысков весьма состоятельных семейств. Ведь «подсадные утки» в ходу и там. Это не только хлопальщики, но и, конечно, пресса, чья поддержка покупается…

Да что нам «дикий Запад» с его «продажной демократией». Там где ее, проклятой, нет, все того проще. Не ликующих можно просто расстрелять, избить или даже напоить касторкой, привязав к фонарному столбу, как то любили делать итальянские фашисты. Самое характерное при этом: люди очень быстро перевоспитываются. Поняв, что отсутствие восторга и обожания опасно для жизни, очень многие начинают уверять себя, что ликуют вполне искренне. Так уж устроен человек. Во времена крепостного права была у наших полицейских исправников, вроде, такая поговорочка: Поротая задница сама кнута просит. Наше недавнее прошлое, да и не только наше, подтверждает, к сожалению, что это, действительно, так. Стоит присмотреться к лицам людей на кадрах наших кинохроник конца тридцатых годов. Завод. Громадный митинг. Пасти у всех раскрыты, глаза выпучены, на лбу пот. Каждый орет и думает: «Заметили ли соседи, что я ору еще громче, чем они?» — Известно, что недостаточно старавшихся выполнять этот священный гражданский долг, сажали буквально пачками: стукачи шныряли в каждой толпе. Что орали? Хором требовали смертной казни очередным «врагам народа».

В записках современников разных революций XVII–XX веков поражает всегда одна и та же смена настроений уличной толпы. Меняются и ее, так сказать, поведенческие стратегии. Сперва, как правило, в митинговых толпах царят солидарность, жертвенность и энтузиазм. Люди готовы рисковать жизнью «за свободу» и охотно делятся друг с другом последним. Они ощущают себя активными участниками исторических событий. Словами Ф. Тютчева:

Блажен, кто посетил сей мир

(«Цицерон», 1830 г.)

В его минуты роковые.

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир…

Все друг другу братья! Речь, разумеется о столичной толпе. Это она своими глотками и руками творит историю.

Но вот, Ура — революция победила! Людьми на непродолжительный срок овладевает радостная эйфория. Мы на все это нагляделись на московских улицах после 21 августа 1991 года. Пляски, уличные шествия со знаменами и транспарантами, низвержение вражеских идолов…

Однако проходят недели, месяцы и житейская проза все больше напоминает о себе длинными очередями и ростом цен — слишком хорошо нам всем сейчас знакомой экономической разрухой, этой вечной и неизменной спутницей революций, а также постыдной грызней политиков. Тут уж настроение народа резко меняется. Не напрасны ли жертвы?… За что боролись? Нас опять обманули! Так размышляют и чувствуют миллионы людей.

Вскоре уже многие принимаются вспоминать с сожалением да еще при этом и приукрашивать «счастливую» дореволюционную жизнь, когда в магазинах все было и почти даром, никого не страшил завтрашний день, порядок был, с преступностью боролись и так далее, и так далее. Словом, затевается вселенский плач по прошлогоднему снегу. Не правда ли, занятие тоже нам хорошо знакомое?

Как раз в это время и начинается охота на ведьм, пересуды на тему кто виноват?! То и дело по городу проносятся слухи о инородцах, кабатчиках, лавочниках и спекулянтах, якобы, нарочно припрятавших товары, о предателях, отравляющих колодцы и хлеб, об иностранных агентах, устраивающих взрывы и поджоги, о провокаторах и наступающих интервентах. Оппозиция, и правда, организуется. Возникает опасность контрреволюционного переворота. Революционное правительство ощущает перемену настроения масс. Оно пугается не меньше, чем свергнутые прежние властители боялись предшествующих бунтарских настроений народа.

Вот тут-то дело революции, даже, возможно, и не сознавая того, часто, (по крайней мере, в былых революциях, включая российские), спасали демагоги. Их деятельность, собственно, начиналась еще в предреволюционный период, но на этом начальном этапе после переворота приобретала особенно истерический характер. Они без устали бесновались на городских площадях.

При этом обнаруживается следующая общая закономерность.

В любой революции толпу буквально завораживает поток слов, простейших словосочетаний и ярлыков с, образно говоря, «светлой» и «черной» аурой. Слова эти нередко произносились хором, ритмически зачитывались наподобие молитвы, сопровождались, опять-таки, ритмически жестами. Речи чередовали со стихами и песнями, в которых навязчиво, из раза в раз, массам вдалбливали одну и ту же «идею»: разделения людей на «наших» — светлых, хороших, и «чужих» — темных и плохих. Внушали необходимость умереть за «народную свободу и ее революционных вождей, а также за революционный «тотем»: знамя революционной партии, ее гимн и прочие подобного рода символы. Так было у нас в 1917–1991 г. Так было в КНР во время культурной революции.

Ради интереса взгляните в собрание сочинений Ильича, просмотрите статьи, написанные им вскоре после Октябрьского переворота. В едином словесном ряду, подобно гвоздям, в головы читателей вбиваются словесные штампы и ярлыки со «светлой аурой»: революционный, прогрессивный, рабочий, трудовой, передовой, свободолюбивый, демократический, красный, пролетарский, марксистский, классовый, советский, народный и так далее и тому подобное.

В противопоставляемом ряду — слова с «черной аурой»: архиреакционный, буржуазный, антинародный, оппортунистический, социал-предательский, антисоветский, белогвардейский, черносотенный, поповский, соглашательский, раскольнический, эксплуататорский, контрреволюционный, махровый, монархистский, угнетательский, вредительский, двурушнический и иже с ними.

На «полную катушку» используются суффиксы: «-нщина» («поповщина») и «енец» («отщепенец»).

В тысячах фраз встречается слово «борьба» — «борьбы», «борьбу», «борьбою». Недаром простые люди, читая тогдашние листовки и газеты, отплевываясь, говорили: Борьба с борьбой борьбуется…

Большевики придумали сотни словесных штампов и ярлыков: поджигатель войны (украли у Гитлера), подлые наймиты западных спецслужб, кровавая гидра мирового империализма, оголтелые враги народа (украли у якобинцев), изменники родины, буржуазные националисты, подкулачники, буржуазные интеллигентики, буржуазно-профессорская братия, безродные космополиты, морганисты-вейсманисты, охвостье (в самых разных словосочетаниях: империалистическое, сионистское, кулацкое, социал-фашистское и так далее); отродье (в тех же и других комбинациях); уверенной поступью, строители светлого завтра, ум, честь и совесть, трудовой почин, трудовая вахта, героические будни, и другие официальные лица, с чувством глубокого удовлетворения (шестое чувство советского человека).

В сущности, родился новый язык, вернее, жаргон, сплошь состоящий из штампов. Не даром в анекдоте брежневских времен секретарь райкома, заполняя анкету, на вопрос: «Какими языками владеете?» — отвечает:

— Тремя: партийным, матерным, русским со словарем.

Массовый жертвенный экстаз во время всех революций нагнетали, конечно, революционные стихи и песни. Вспомните:

Бога нет,

Царя не надо,

Губернатора убьем…

Смело мы в бой пойдем за власть советов

И как один умрем в борьбе за это!..

Ты, конек мой родной, передай, дорогой,

Что я честно погиб за рабочих…

Товарищ, товарищ,

Скажи ты моей маме,

Что сын ее погиб на войне…

Наших товарищей юные очи

Будет ли вид эшафота пугать…

Следует отметить, что если в начале революции стихи и песни зовут умереть «за народ», спустя всего несколько лет, рекомендуется умирать за вождей:

Если ты ранен в тяжелом бою,

Если у гибели ты на краю,

Рану зажми,

Слезы утри,

Имя вождя

Вслух повтори (С. Стальский)

В бой за Родину,

В бой за Сталина,

Боевая честь нам дорога.

Кони сытые

Бьют копытами:

Встретим мы

По-сталински врага…

Громя огнем, сверкая блеском стали,

Пойдут моторы в яростный поход,

Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин

И первый маршал даст приказ «Вперед!»

Артиллеристы,

Сталин дал приказ,

Артиллеристы, зовет отчизна вас…

Нам Сталин дал стальные руки-крылья,

А, вместо сердца, пламенны мотор…

Сталин — наше знамя боевое…

Нас вырастил Сталин на верность народу,

На труд и на подвиги нас вдохновил…

А вот уже пример из несколько иного, нацистского жанра:

Мы все разметем и разрушим,

Огонь и погибель неся.

Сегодня Германия — наша,

А завтра — Вселенная вся!

— Многого захотели!

Не будем, однако, иронизировать. Эпоха была такая. Не следует забывать, что под подобного рода песни и стихи люди, действительно, шли на смерть со слезами искренней веры на глазах… и героически погибали. Поэтому любая, даже скрытая, ирония была бы кощунством. Что поделаешь? Так уж устроена человеческая душа!

Все, кто помнит первые годы Великой отечественной, наверняка, согласятся с тем, что ни одна из наших песен тех лет не сравнится по своему призывному действию со «Вставай, страна огромная!» И сейчас, когда она звучит в фильмах и звукозаписях, слезы невольно навертываются на глаза…

Как два различных полюса

Во всем различны мы.

За светлый мир мы боремся

Они — за царство тьмы.

Дадим отпор губителям

Всех пламенных идей

Убийцам и грабителям

Мучителям людей… …

Тупой фашистской гадине

Загоним пулю в лоб

Исчадью человечества

Сколотим прочный гроб!

Пусть ярость благородная

Вскипает как волна,

Идет война народная

Священная война!

(Песня сочинена в 1916 году, но позже переделана и обнародована другими авторами под их фамилией в начале войны 1941–1945 годов).

Все бьет по подсознанию, обеспечивая максимальный психологический эффект: и слова, проникающие в душу, и мелодия в ритме солдатского шага, и четко выдержанный ряд противоставлений: «мы светлые, а они темные». Прекрасная песня!

Да и, действительно, так все оно и было. Тогда справедливость и Бог были с нами. Пересматривать тут нечего. Однако, тем более жутко слышать эту песню, ныне звучащую на московских улицах с кощунственно измененными словами. Маршируют под нее молодцы в черных мундирах в ремнях, портупеях, с красной свастикой на левом рукаве. А песня нагнетает экстаз, зовет к массовым убийствам, теперь уже не захватчиков, топчущих нашу землю, а наших же безоружных сограждан.

О чем воют сейчас «волки» наших площадей? — Они опять внушают массам ощущение осажденной крепости, круговой обороны. Создан новый «Образ врага». Людей призывают к разрушениям и убийствам, но поможет ли новая резня покончить с экономическим кризисом? Здесь мы уже заговорили не как этологи, а просто как российские граждане.

 

9.6. Верой и правдой

(идеология как насущная потребность)

Красная площадь. Тревожная зима 1992–1993 годов. У Васильевского спуска большая толпа под трехцветными флагами. Почти сплошь старики-пенсионеры, пожилые женщины, много ветеранов Отечественной войны при орденах. Все встревожены. Некоторые с заплаканными красными глазами. Восьмидесятилетний художник говорит:

— Не хотел бы дожить до дня, когда они вернутся и начнут сводить счеты. У них в списках миллионы. Будут ходить прямо по квартирам, убивать. Сами об этом пишут.

В «Дне» от 7-13 марта снимок: автоматчики гонят по Москве тысячи пленных немцев: Подпись: «Так же пойдут и демократы». Газета ходит по рукам. Кто-то вспоминает: в одном предыдущем номере говорили: «Тысячи шляп полетят вместе с головами…» События за кремлевской стеной все понимают однозначно: «Хотят вернуть сталинское время и развязать войну». Периодически с трибуны что-то выкрикивает оратор. Толпа вслед за ним скандирует «Ельцин!». «Россия!».

С противоположной стороны, из-за милицейского кордона откликаются: «Иуды!» Там — краснознаменная толпа с портретами Сталина и Ленина хором затягивает: «Сталин — отец, Ельцин — подлец!!!!»

— Сволочи, коммуняки, мало им 74 лет… — бормочет старый рабочий.

— А много их«- возражает другой.

— Чего удивляться. Мы пришли по доброй воле, а им платят из партийных денег по пять тысяч за демонстрацию.

— Неужели все — платно?

— Нет, там еще-кучка старых идиотов и палачей, кто расстреливал, пытал, доносил и тоскуют по старой профессии.

— А рабочих там нет?

— Ни одного. Рабочий класс — с нами. С ними мафиози-сынки секретарей райкомов. Гляньте «комки» у метро. пусты! Вся эта сволочь за них!

А что на той стороне? Там дружно скандируют: «Сталин!!!» Кто-то кричит:

— В следующий раз готовьте бутылки с бензином. Будем жечь демократов! Они все вооружены.

— А много их там, вроде… — мрачно говорит один пенсионер-рабочий другому.

— Чего ты хочешь, — отвечает второй. — Мы пришли по доброй воле, за идею, а у них там платят по сорок долларов за участие в митинге. Одни коммерсанты, сионисты и мафиози да эти также, как их,… хазары. Агенты Хазарии, засланные сюда с оружием янки…

— Какой Хазарии?

— А ты не слыхал? — главный враг Советского Союза еще со времен царя Петра и Александра Невского. На прошлом митинге объясняли…

— Вот суки. В кровь их бить… Русь продают… Хазария…

Что за люди такие? Кажется, и объяснять-то нечего. А подойдите ближе, заговорите. И в этой толпе оказывается, довольно много душевных, отзывчивых, глубоко верующих людей. Вера бескорыстная, чистая. Правда, не в Бога небесного, а в Ленина, Сталина, большевиков-патриотов и… величие русской нации.

Вера, даже такая, возвышает человека над толпой равнодушных и тупых. Хоть во что-то же верить надо. И не след оскорблять веру, пока не появляется у верующих в земные божества реальная возможность исправлять человечество с помощью автоматных очередей, виселиц и газовых камер.

Старый инженер-коммунист спрашивает молодых торговцев из «комков»:

— Вы ребята, за кого: демократов или «наших»?

«Нас, папаня, политика не интересует. Вы довели страну до ручки, вы и расхлебывайте. А нам все равно, кто будет. При любом строе не пропадем, не разоримся. А так, мы за порядок. Пусть какого-нибудь генерала поставят, чтобы за лишнее слово сразу к стенке. Тогда только и начнется человеческая жизнь. Выборы, гласность — дерьмо. Надо бы давно с этим кончать. Главное — «бабки», «капуста». Будут деньги — будет все…

— «Держава», «Родина?»

— Да ты, папаня, отсюда вали. Тебе пенсию государство платит? Топай, его защищай… А мы на это все… положили.

Кто симпатичнее? Эти молодые самодовольные мордастые типы или беседующий с ними старый коммунист из числа сторонников Анпилова? Те же размышления навевает телевизор.

По многим программам — рок, прыжки, голые женские зады, подвиги полицейских, автоматные очереди, лужи крови. инопланетные роботы. И вдруг, словно окно в мир иной, — фильм ретро «Жила была девочка» — о чистых и честных людях, о мужественной и доброй школьнице, которая выходила ребенка погибших при бомбежке соседей, об отце этого ребенка, случайно нашедшем сына, об ужасах ленинградской блокады. Только человек без сердца не ощутит громадный контраст не в пользу фильмов наших дней.

Опять, выходит, уж в который раз, мы противоречим себе. Высмеиваем демагогию, пишем о чудовищном тщеславии и болезненной подозрительности тиранов. И вдруг простые житейские примеры ставят нас в тупик. Где же правда, если, несмотря на все ужасное, что мы знаем о тридцатых-пятидесятых годах, современники той эпохи кое в чем нам кажутся сверхлюдьми? Суть их преимущества — в вере. Не лицемерной, выражающейся в соблюдении обрядов, а той, воинствующей, которая опаляет всю душу человека целиком, заставляет его ощущать себя только орудием, средством для достижения великой надличностной цели…

Я — пролетарская пушка:

Стреляю туда и сюда…

…Я — ассенизатор и водовоз,

Революцией мобилизованный

И призванный…

…Я хату оставил,

Пошел воевать,

Чтоб землю в Гренаде

Крестьянам отдать…

Суть же веры такого рода — в словах. «Слова, слова, слова…» Власть слов, власть идей, какой бы она ни была, все-таки возвышает человека! Иной раз, пообщаешься с современными нашими барышниками, и невольно подумаешь: Лучше уж со Сталиным или даже с Гитлером в сердце, чем «без царя» и в сердце, и в голове. Человек, лишенный всякой веры, жалок и безнравственен. Фанатик ограничен и безжалостен. Однако, фанатичная вера возвышает человеческие личности до небывалых высот, особенно же, — в годины величайших испытаний, когда целые народы пребывают на грани жизни и смерти.

Коммунизм к тому же, мы не боимся это утверждать и в наши дни, имел ряд огромных преимуществ перед нацизмом. Большевики официально провозглашали гуманистические лозунги, не имеющие правда, ничего общего с истинными целями красных вождей. Слововластие, логократия, — одна из главных социальных проблем XX века.

Цивилизация, как мы уже говорили, буквально держится на словах. Без них нет ни власти, ни политики, ни религии, общество рушится… Слова значат так много в нашей жизни, что с их помощью можно без особых проблем черное превращать в белое, одно выдавать за другое.

В нашей стране издавна были не в диковинку самозванцы. Григорий Отрепьев, царевич Петруша, Тушинский вор, Пугачев, княжна Тараканова… Но все это были только отдельные люди, выдававшие себя не за тех, кем они являлись на самом деле. В нашем веке в политических самозванцев превращаются целые партии. Одни из них выступают от имени всей нации. Другие объявляют себя сознательным авангардом рабочего класса. Судят же обычно по словам, а не по делам. Целый ряд террористических групп, убивающих людей по всему миру. действуют от имени, например, «обиженных и угнетенных», «мирового пролетариата», «мусульман». Наши народники в прошлом веке тоже объявили себя защитниками интересов крестьянства, которое о них ничего не знало да и не желало знать.

…Уважаешь ли ты мужика?

(А. К. Толстой, «Поток-богатырь»)

Но Поток возражает:

Какого?

— Мужика вообще,

Что страданьем велик! — Отвечает Поток:

Есть мужик и мужик.

Если он не пропьет урожаю,

Я за то мужика уважаю.

— Феодал! -

Закричал на него "патриот",

Знай, что только в народе спасенье!

Возражает Поток: Я ведь тоже — народ.

Почему ж для меня — исключение?

— Ты народ, да не тот.

Править ныне призван только черный народ.

То по-старому всякий был равен,

А теперь только он полноправен…

Эта поэтическая сатира, написанная вскоре после отмены крепостного права, прекрасно отражает состояние тогдашних революционных умов в России.

В повести японского писателя Б. Оэ «И тогда объяли меня воды до самой души моей» группа молодых японских террористов — безжалостных убийц, начинают свои нелегальные радиопередачи с цитат из «Братьев Карамазовых», а себя считают, вполне искренне, «посланцами душ синих китов и деревьев». С таким же основанием святейшая инквизиция действовала от имени Господа, а чекисты считали себя защитниками пролетариата. И наша теперешняя «Память» объявляет себя единственным защитником интересов всего многомиллионного русского народа. Сейчас у нас в стране, вероятно, уже не менее нескольских сот организаций, действующих от имени «всей русской нации».

Насколько такие заявления впечатляют, вопреки очевидности, можно судить по отношению высших слоев интеллигенции, нашей и западной, к убийцам-террористам, палачам и тиранам в начале-середине нашего «просвещенного» века. …Человек, среди толпы народа

Застреливший императорского посла,

(Н. Гумилев, «Мои читатели»)

Подошел пожать мне руку,

Поблагодарить за мои стихи…

История — не вымышленная. По рассказам современников, дело происходило в конце 1919 или начале 1920 года, когда Гумилев, наведался в Москву, в кафе гостиницы «Метрополь». За одним из столиков там восседал и декламировал стихи Гумилева Яков Григорьевич Блюмкин, известный левоэсеровский террорист, позже чекист и большевик. Блюмкин прославился тем, что в июле 1918 года участвовал в убийстве немецкого посла Мирбаха, после чего был подозрительно быстро прощен большевиками, повышен в чекистских чинах, заслан резидентом в Монголию и затем в Турцию и, наконец, в 1930 году расстрелян за попытку вывезти из СССР для передачи троцкистам дореволюционный архивный компромат на И. Сталина.

Гумилев, которого самого в 1922 году расстреляли большевики, спросил:

— Много вы помните моих стихов?

— Все, — без ложной скромности ответил Блюмкин и подошел представиться, пожать руку.

Гумилев произнес приблизительно такую речь (цитируем по устным рассказам очевидцев):

— Мне лестно, что герой, известный террорист столь высокого мнения о моих стихах! Эпизод, очень типичный. Как это ни странно, убийцы ни в чем не повинных людей на «идейной» почве в широком кругу высокообразованных интеллектуалов были тогда окружены каким-то нимбом жертвенности и героизма. Это преклонение перед террористами началось еще в прошлом веке, во времена «Земли и воли». Мало кто из так называемого прогрессивного круга тех далеких лет задумывался над тем, что при почти каждом теракте гибнут за компанию с «тиранами и сатрапами» совершенно невинные люди. То, что так озадачивало царя Александра II, в лагере его политических противников не беспокоило никого!.

Роман Ф. М. Достоевского «Бесы» у громадного слоя тогдашних «передовых» читателей вызывал только возмущение и чувство брезгливости. Достоевского кляли как «реакционера», «ренегата, пресмыкающегося перед держимордами», «шовиниста»… Печально все это вспоминать, но очень уж перекликается с более поздними временами.

Я. Г. Блюмкин, поэт-имажинист, был вхож во многие дома московских и питерских художников, поэтов и артистов. Как писателя и героя весьма чтили и Б. Ропшина-Савинкова, до парижской эмиграции также террориста, но из правых эсеров, не переметнувшихся к большевикам. Позже Савинков угодил в сети ГПУ (1922), и каялся. А когда перестал быть нужен, его выкинули в окно шестого этажа, выходящее во внутренний двор здания ГПУ на Лубянке.

Не наше дело углубляться в исторические детали, но важна общая закономерность. У значительной части творческой интеллигенции последних полутора веков, как нашей, так и западной, в крайней форме проявляется тяга к людям и идеям, которые ведут человечество по крови и дерьму в утопический рай. Ведут под дулами, приставленными к затылку, под охраной немецких овчарок.

Считать это случайностью никак нельзя. Почти исключительно за такие идеи и за таких вождей всегда готовы добровольно пожертвовать своей жизнью миллионы. Но даже единицы не согласятся жертвовать собой за такие «глупости» как высокий уровень жизни, стабильная экономика, демократия и «права человека», исправление экологической обстановки в своей стране. Невольно напрашивается перефразировка известного изречения о народах и правительствах: Каждая цивилизация обретает тот конец, которого она заслуживает.

Невозможно перечислить даже самых выдающихся из числа тех западных интеллектуалов, которые в годы они боготворили Сталина или же Гитлера и Муссолини. Первых, в общем-то, было несравненно больше, что, надо признать, объясняется большим умом и искусством общения нашего вождя. Природа наделила его в избытке талантом, при желании, очаровывать людей.

Очевидцы вспоминают, впрочем, что и Гитлер, когда хотел, обладал громадным личным обаянием и шармом, был изысканно вежлив, внимателен к собеседнику, красноречив. Приблизительно то же рассказывают и о Муссолини, но до всесторонне одаренного Сталина им обоим было, все-таки, далеко.

Тем более, всем троим было далеко до В.И. Ленина с его потрясающе быстрой реакцией на самую суть слов собеседника, внешней скромностью, громадной убежденностью в своей правоте, железной (хотя бы для неподготовленных к спору) логикой выдвигаемых аргументов и подавляющей эрудицией.

Бернард Шоу и известная английская общественная деятельница леди Астор в разные годы оба восхваляли до небес то Сталина, то итальянского дуче и нацистского фюрера, то снова Сталина. Нацистские идеи вдохновляли Кнута Гамсуна в последние годы его жизни, американского поэта Эзру Паунда, талантливых французских писателей Ф. Селина и М. Деа, но, что любопытно, почти никого из маломальски крупных немецких литераторов и вообще интеллигентов. Почти все они после 1933 года покинули Германию, но подавляющее большинство симпатизировало вовсе не демократии, а русскому большевизму. В числе таких «красных» Бертольд Брехт, А. Зегерс, В. Бредель. К «розовым» вполне можно отнести даже Томаса Манна и его брата Генриха, С. Цвейга.

Леон Фейхтвангер умудрился написать панегирик Сталину в связи с показательными процессами 1937 года. Побывав на них, этот писатель всячески пытался внушить себе и читателям, что все там честно, без «липы», хотя обвиняемые словно по заказу, каялись в таких чудовищных и нелепых преступлениях, что, казалось бы, сомнение должно закрасться в душу любого беспристрастного психически нормального человека!

Герберт Уэллс писал с величайшим пиитетом об обоих великих вождях русской революции на основании личных впечатлений. Впечатления эти были более чем положительные, но коммунистом этот писатель все-таки не стал.

Другое дело — целый сонм выдающихся писателей, артистов и художников Франции. Ромэн Роллан, Леон Муссинак, Луи Арагон, Жак Садуль, Пабло Пикассо и многие, многие другие. Жан Поль Сартр периодами боготворил Советский Союз и Сталина, а после XX съезда КПСС предал анафеме Хрущева и стал убежденным маоистом. Сартр открыто сочувствовал также немецким красным террористам из банды Майенгоф-Бадера, которых посетил в тюрьме. Аналогичную эволюцию проделали и многие другие французские левые. Некоторые из них слюбились потом с иранскими хомейнистами и даже, как бывший коммунист Ж.П. Гароди, приняли ислам.

Вот этот последний факт кажется нам особенно важным. Для многих идеи обретают притягательную силу только в том случае, если они, действительно, требуют кровавых жертв и призывают к жертвенной смерти. Как много общего с красными и нацистами у воинствующих мусульман с их обычаем чуть что объявлять джихад — священную войну, на которой опять-таки действует все тот же принцип коллективной ответственности: Любой неверный виноват. Убийство любого неверного угодно Аллаху.

Как известно, этот принцип в настоящее время отвергается большинством мусульманских священнослужителей, но он вдохновляет молодежь некоторых мусульманских стран, в том числе террористов. Таким образом, мы возвращаемся все к той же проблеме агрессии и инстинктивной этнической вражды, преобразованной в межконфессионную ненависть.

Притягательная сила политических и религиозных идей, в значительной мере, определяется тем, насколько они могут служить благовидным предлогом для раскрепощения внутреннего заряда агрессии. Именно это — главное в политических идеях. Все остальное, к сожалению, второстепенно. Для многих ищущих и мятущихся душ, томимых «духовной жаждою», такой предлог необходим как воздух, как хлеб насущный. Они изобретают его, так как органически не могут существовать и творить без обжигающих ощущений коллективной ненависти и соучастия в борьбе.

Характерно, что в хладнокровной Англии коммунизм и нацизм сыскали себе меньше адептов, чем в более темпераментных странах: Ирландии, Франции, Италии и Испании.

В настоящее время, поскольку первая из этих двух идеологий утратила свою популярность, возможно, временно, во всем мире усилилось нацистское движение. Если вновь возродится коммунистическая идеология, нацизм снова пойдет на спад. Однако, обе они едины в том, что побуждают к насилию, раскрепощают инстинкт агрессии.

Идеология, притягательная как предлог для раскрепощения агрессии, но не призывающая к насилию, пока не изобретена и, на горе человечеству ее едва ли удастся изобрести. Ведь это все одно, что хищный зверь, питающийся травой! Разве что, в идеологию удастся превратить воинствующее антинасилие. Однако же, воинствующее — это опять, неизбежно, — прибегающее к насилию и нежизнеспособное без него! Фашизм и нацизм едва ли можно победить силой убеждения.

По этому поводу, уж в который раз, процитируем В. Р. Дольника: Среди многих нелепых запретов, существовавших в нашей стране, была запрещена и тема агрессивности. Человека — нацело, а животных — наполовину. Почему в стране, официальная идеология которой исповедовала классовую ненависть и беспощадную борьбу, та же идеология неохотно позволяла научно-популярные статьи об агрессивности синиц или мышей — уму непостижимо.

Действительно же достижения этологии в понимании природы агрессивности как раз и нужно знать всем. И дело не только в том, что человек — весьма агрессивное существо, а в том, что агрессивность подчиняется своим законам, весьма своеобразным и непредсказуемым. Не зная их, можно наломать много дров. Эти законы влияют не только на поведение каждого человека, включая политиков и военных, но и на поведение общества и государства. Когда государство попадает во власть инстинктов, созданных естественным отбором для стада наподобие павианьего, и к тому же обзаводится атомным оружием, это очень опасно. А, если таких государств окажется несколько, будущее мира может повиснуть на волоске.

 

9.7. От логократии (диктатуры слов) к диктатуре партократов

В начале перестройки у нас шутили: Товарищ, верь, пройдет она, пройдет она, эпоха гласности, и Комитет Госбезопасности запишет наши имена. А ныне мы оказались на обломках слововластья и имена наши давно записаны. Слова начинают утрачивать миросозидающий смысл. И стоим мы перед выбором: то ли податься резко назад, то ли ползти по-черепашьи вперед, в позавчерашний день западного человечества. И обе перспективы нас не устраивают. Власть слов — нечто сугубо человеческое. Здесь параллели с бессловесными тварями не получаются и наши этологические знания мало что помогают объяснить.

Что такое «слововластье»? По нашему мнению, это — та система, которая согревала наши души аж целых семьдесят три года и как мы, с непривычки, будем обходиться без нее, пока совершенно непонятно.

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана

И зачем судьбою тайной

Ты на смерть обречена?

Советскому человеку ответить на этот вопрос было нетрудно: Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…

Пятого марта 1993 года на нью-йоркских улицах корреспонденты радио «Свобода» вздумали опрашивать прохожих: «Кем был Иосиф Сталин?» — Громадному большинству это имя вообще ничего не говорило. Некоторые старики отвечали: «Вроде, в юности слыхал, да не припомню по какому поводу». На вопросы: «Кто такие были Гитлер, Эйнштейн и Шекспир?» там тоже бы, вероятно, мало кто ответил вразумительно.

А средняя месячная зарплата в США, между прочим, в пятьдесят раз выше, чем у нас, таких умных и образованных! И Нобелевских лауреатов там во много раз больше. Нашим ученым, по мнению американцев, не хватает не только финансов, но и целеустремленности: мы разбрасываемся. Так, например, любой наш биолог или физик, по всей вероятности, читал Г. Уэллса и Р. Брэдбери. А некоторые наши маститые американские коллеги впервые услышали оба эти имени от нас и не смущались, а, напротив, нас же тем корили: зря, мол, теряете время на то, что не главное в вашей быстролетной жизни.

Ныне многие наши интеллигенты с болью и тревогой размышляют: Ну, допустим, построим мы даже рыночный «Рай». Все будут сыты, довольны, но внуки наши на вопрос: «Кто такие Пушкин, Достоевский, Толстой?» — ответят: «Не знаю, может, в школе и зубрили, да позабыл». Зачем же мы тогда разоблачали «культ», ругали тоталитарную систему, стояли, безоружные против танков в «живом кольце» у Белого дома? Все было напрасно.

Не скроем: и нам, авторам этой книги, тоже не чужды подобные сомнения.

В некоторых американских столовых для неимущих, если верить писателю Курту Воннегуту, висит плакат: Если ты такой умный, то почему ты беден? А мы раньше были такие умные (в кавычках или без?) что воображали будто Не в деньгах счастье, а в чем-то совсем другом. В чем, правда, каждый отвечал по-своему…

…И на этой на земле угрюмой

Счастлив тем, что я дышал и жил.

Счастлив тем, что целовал я женщин,

Мял цветы, валялся на траве

И зверье как братьев наших меньших

Никогда не бил по голове…

О чем вечно забывают революционеры и реформаторы всех мастей? Угадайте. Ну, конечно же, о том, что человек ко всему привыкает, кроме… перемен. У китайцев даже поговорка есть: "Не дай Бог родиться в эпоху перемен". Полная противоположность тютчевскому: "блажен, кто посетил сей мир…"

И вот еще, о чем они забывают. Человек страдает только от тех лишений, о которых он информирован. Писал же, например, Фердинанд Лассаль, что батакуды ни чуточки не страдают от отсутствия мыла потому, что не слыхали о его существовании.

Живут себе на нашей планете два очень похожих друг на друга человека. Живут в одинаковых квартирах, питаются одинаково, одинаково одеты. Но один считает себя нищим потому, что живет по соседству с миллионером или, по крайней мере, телевизор каждый день показывает ему как ест, спит и развлекается миллионер. Второй же двойник живет по соседству с нищими и не обзавелся телевизором. Поэтому он наслаждается жизнью и ставит себя всем в пример.

Так точно ощущают себя и целые народы. У «железного занавеса» и Берлинской стены были, выходит, не только недостатки, но и большие достоинства! Все погубили потоки импортной информации. Не зря их так панически боялась советская власть!

К тому же одно и то же явление воспринимается совершенно по-разному в зависимости от его названия. Внушай каждый день народу, что он самый свободный и счастливый на нашей планете, и люди, пожалуй, действительно почувствуют себя самыми счастливыми.

Надо только предусмотрительно уничтожать, всех, кто может в этом усомниться. Как раз этим-то и занимались и Сталин, и Полпот. Оба были умными людьми и прекрасно понимали, что делают. Главное — общее благо. Пусть погибнут единицы ради счастья миллионов. «Единиц», правда, было миллионы, но оставшихся, уцелевших оказывалось все равно неизмеримо больше. Их душевное спокойствие, конечно же, выигрывало от того, что они знали не более, чем положено знать простому человеку в государстве победившего социализма.

Можно ли было построить коммунизм: с каждого — по его способностям, каждому — по его потребностям? Наверняка, можно, но только, не приближая возможности к потребностям, а, вовсе наоборот, приближая потребности к возможностям, сводя их к биологическому минимуму. С этой точки зрения, даже Сталин, пожалуй, был не в пример Полпоту, недопустимо либерален.

В «Хулио Хуренито» есть изъятая из последних изданий глава «О пользе обыкновенной палки». В ней приводится диалог международного авантюриста, уроженца Мексики Хулио Хуренито с Ильичом в 1918 году. Хуренито спрашивает Ленина: почему тот не запретил до сих пор науку, образование, искусство? — Вождь революции отвечает, что занят, в основном, экономикой и политикой. Вопросами же науки, просвещения и искусства в Советском правительстве ведают народные комиссары: товарищи Кржыжановский и Луначарский. Хулио Хуренито таким ответом сильно раздосадован: Товарищ Ленин, Вы не учли, что наука, образование и искусство — Везувий, который изливает свою лаву на любые Помпеи, как капиталистические, так и социалистические.

Дж. Оруэлл в этом вопросе тоже идет достаточно далеко. В его «1984» тоталитарное правительство уделяет громадное внимание разработке нового языка «Новояза». Язык этот так беден выразительными возможностями, что на нем просто невозможно сформулировать оппозиционную мысль потому же, почему не нашлось бы соответствующих сигналов в жестовом «языке», которому обучали шимпанзе.

Тоталитарный социализм при надлежащей последовательности вождей и правда мог стать путем в земной Рай, но не для людей, таких, какими мы их знаем, а для их хорошо перевоспитанных потомков очень похожих на пчел или муравьев. Почему же мечта на стала явью, все загнило на корню и рухнуло? Те, кто запланировал наш марш в «светлое коммунистическое завтра», не предусмотрели целый ряд препятствующих обстоятельств. Два главных препятствия, на наш взгляд, следующие.

1. Задержка научно-технического прогресса в отсутствии его главной движущей силы: свободного рынка, конкуренции. Однако, не следует забывать, что существует, кроме внутреннего, еще и внешний рынок, на котором конкуренция сохраняется даже при социализме. Важен и такой движущий стимул как гонка вооружений. Мы производили плохие брюки, неуклюжие чемоданы, несовершенные компьютеры для гражданских целей, но оказались первыми в космосе и в военном авиастроении.

2. Неизмеримо серьезнее вторая проблема. Петр Кропоткин и другие критики державного социализма еще в прошлом веке, а за ними вслед также и Милован Джилас указывали на то, что централизованное распределение материальных благ породит армию чиновников, которые, пользуясь своим положением, обязательно начнут втихаря обогащаться. Постепенно чиновники-партократы переродятся в новый эксплуататорский класс. Их обогащение будет происходить нелегально, но при тоталитарном режиме критика «снизу» невозможна. Партократы-хапуги рано или поздно сосредоточат в своих руках и политическую власть, и громадные материальные ценности. Они обеспечат себе полную монополию и в духовной жизни страны.

В какой-то момент их начнет тяготить лицемерная эгалитарная идеология, возбраняющая личное обогащение. «Теневикам» с партбилетом, завидующим западным богачам, приспичит легализоваться, выйти из тени на свет. Таким образом, никто иной как сами же партократы — естественный и неизбежный могильщик любой социалистической системы советского образца. Это они, а вовсе не ЦРУ и мифические жидомасоны, реставрируют ныне капитализм во всех странах бывшего соцлагеря, кроме КНДР и Кубы, чей крах тоже не за горами.

Многие наши «честные» коммунисты, проклинающие сейчас Горбачева и Ельцина, забыли, что писали марксистские корифеи о роли личности в истории! Причем здесь конкретные политики нескольких последних лет? Достаточно чуть-чуть знать историю XX века, чтобы понять: марксисты-ленинцы, идя к власти в ряде государств четырех континентов, везде и всюду создали системы, изначально обреченные на самоуничтожение!

Помнится, к пятидесятой годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции народ у нас шутил: Ученые открыли новый трансурановый элемент таблицы Менделеева: «Капеэсэсий» с периодом полураспада пятьдесят. Как в воду смотрели!

После самопереименования партократов в «демократов», почти везде в бывшем соцлагере установилась совершенно новая общественно-политическая формация. Это пока, конечно, вовсе не либеральная демократия западного типа, а нечто, скорее, заслуживающее названия «Криминократия»: циничная диктатура партократов и дельцов теневой экономики во втором эшелоне власти: в парламентах и на местах.

На первых порах, как всегда бывает, «революцию» партократов поддержали городские «низы», в особенности же, либеральная интеллигенция. Интеллигентам мнилось, что теперь, наконец-то, мы построим общество с «человеческим лицом». Сейчас они переживают трагическое крушение своих иллюзий. В некоторых постсоциалистических странах партократия не сумела удержаться у власти. Ее хотя бы частично заменили люди иной формации: новая элита, выходцы из среды либеральной интеллигенции и пролетариата. А в СНГ и в Румынии все пошло словно по заранее предусмотренному сценарию.

Вспоминается басня И. А. Крылова «Крестьянин и змея». Змея приползает к крестьянину: давай, мол, дружить. Я полиняла, сменила кожу и теперь уже мы будем «не разлей вода». А крестьянин ей:

Хоть ты, сестра, и в новой коже,

Но сердце у тебя все то же…

Кто «заказывал у нас музыку» в былые десятилетия, тот и сегодня заказывает ее. Правящий слой остался прежний. Сменились только вывески и отдельные люди на самом верху, но их власть слаба.

Однако, так на самом деле, а, почитай газеты наших оппозиционеров — тех же партократов, но опоздавших к первому дележу, и, оказывается, мы оккупированы. А посему единственное, что нас спасет, это диктатура, на сей раз, правда, не большевистская, как прежде, а опирающаяся на так называемый «национальный капитал». Сталина опять объявляют Богом, но, мало-по-малу, у нас начинают обожествлять и Гитлера.

Почему? Что не учли, не поняли «прорабы перестройки?»

1. Громадную роль зависти как социально-политического феномена. Многим людям, естественно, режут глаза все углубляющиеся социальные контрасты. Обогащение одних при обнищании других. Путь к обогащению — не трудолюбие, не талант, не знания, во всяком случае, на первых стадиях накопления капитала, а алчность и стяжательство — два порока, которые нас в течение семидесяти трех лет учили считать гнуснейшими. Это отношение к барышникам нам внушали «слуги народа» с двойной моралью: вчера «идейные» коммунисты-теневики, сегодня — миллионеры в оппозиции и завтра — диктаторы!

2. Из всех свобод человек, выросший в нашем обществе, пожалуй, больше всего ценит свободу от ответственности за собственную судьбу и судьбу своих близких. «Пусть начальство думает». Мы не любим принимать судьбоносные решения, нам ненавистен риск не в игре, а в суровой и повседневной борьбе за выживание.

Иной раз, даже в казарме или тюрьме наш человек ощущает себя более свободным, чем на воле, где приходится заниматься таким отвратным делом как забота о хлебе насущном! Целых семьдесят три года о нас заботились, за нас решали и думали. Этот срок более чем достаточен для того, чтобы человек, лишившийся опеки тоталитарного государства, ощущал себя «голым среди волков».

Хотим назад, в стойло! Тут уже, по-видимому, уместна и этологическая параллель. Многие люди, продержав какое-то время птицу в клетке, выпускают ее затем на волю и радуются за нее. Ах, какая губительная ошибка! Эта птица, скорее всего, обречена. Она обычно погибает гораздо раньше, чем снова обучается отыскивать пищу и спасаться от хищников. В точно таком же положении оказались ныне и мы. Это ужасно, отвратительно, но факт, с которым необходимо считаться. Никакие демократические свободы нам, конечно, не смогут заменить то блаженное состояние беззаботности, которого мы лишились.

В древности считали выгодным освобождать старых и больных рабов. Рабы, побыв какое-то время на свободе, молили хозяев: «возьмите нас обратно!» Когда у нас отменили крепостное право, это тоже обернулось трагедией для многих крестьян.

Порвалась цепь великая

Порвалась и ударила

Одним концом-по барину,

Другим — по мужику…

Все мы помним наизусть эти некрасовские строчки еще со школьных лет, но, что когда-нибудь подобное стрясется и с нами самими, нам, конечно, и в голову не приходило!

3. В застойные годы все мы, простые смертные, привыкли не слишком-то лезть из кожи вон в рабочее время, но, тем не менее, вполне регулярно получали, хоть маленькую, но достаточную для прокормления зарплату. Мы делали вид, что работаем, а государство делало вид, что нам платит. И, по сути дела, это была, пожалуй, даже и не зарплата, а почти пожизненная пенсия, нечто совершенно немыслимое при капитализме.

Простите нас, если вы лично составляете исключение, глубокоуважаемый читатель, но, согласитесь: свобода от необходимости прилежно трудиться — это ведь тоже «свобода», да еще какая! Миллионы людей не только у нас, но и на «диком Западе» охотно бы променяли на одну эту «свободу» все остальные, так называемые демократические свободы, вместе взятые, да и на западный высокий уровень жизни впридачу. Зачем человеку бытовой комфорт, если усталость мешает им наслаждаться? Так чувствует и рассуждает сейчас, по крайней мере, каждый третий из наших соотечественников — мужчин, которым при «застое» не приходилось, в отличие от женщин, выстаивать в очередях! Добавьте еще сюда неведомый нам прежде страх безработицы.

Итак, значительная часть наших небогатых соотечественников мечтает о сталинском режиме.

Но хочет ли туда возвратиться наша всесильная криминократия? Нет, ей мил тот порядок, который бы позволил новой «национальной» буржуазии обогащаться любыми способами, не рискуя при этом угодить за решетку или схлопотать зуботычину от взбунтовавшегося пролетария. Иными словами, всякие там демократические свободы криминократии тоже абсолютно не нужны. На черта ей свобода слова, собраний и забастовок?! Напротив, желательна полная тишина «внизу». Но — при экономической свободе и вполне прозрачных госграницах. Нужен очень мощный карательный аппарат, уничтожающий всех, кто требует социальной справедливости и может внушить опасные вольнодумные мысли «простонародью». Весьма нежелательно присутствие в стране интеллигентных людей с их постоянными претензиями на власть и стремлением к свободомыслию. Весьма милы сердцу мракобесие и невежество народных масс. Ведь словами повара Смурого из горьковского «В людях»:

Темный человек — что бык.

Его хоть в ярмо, хоть на мясо,

он только хвостом мотает.

Как называется режим, соответствующий таким мечтам криминократов? Это мы проходили еще в средней школе. Он называется ФАШИЗМОМ.

Для чего криминократам этническая вражда, которую они везде, где могут, стараются разжечь, посеять? Во-первых, чтобы сцементировать и держать в постоянном страхе общество. «Образ врага» необходим. Как иначе оправдать трудности грядущего очередного «переходного периода» и террор? Во-вторых, криминократы хотят защитить себя от чужеэтнической конкуренции. Им вполне хватит единокровных и зарубежных конкурентов, но потребуется, наверное, и холодная война. Для этого может пригодиться лозунг панславизма. Ведь обычная мания фашистов: империя, мировое господство.

Оправдает ли наша, не дай Бог, грядущая фашистская диктатура надежды и чаяния масс простых людей? Смотря в чем. Свободу от необходимости думать собственными мозгами им, конечно, обеспечат. Но фашизм сулит самые крайние формы эксплуатации трудящихся, немыслимые в условиях как «развитого социализма», так и уж, тем более, капиталистической демократии с ее профсоюзным движением. Для криминократов рабочий или крестьянин — скотина, живое орудие личного обогащения и не более того.

Ох, если бы это своевременно поняли наши массы! Но ведь, пожалуй, не поймут, пока не позволят одеть на себя ярмо. Недавно довелось слышать разговор: Что такое национал-коммунизм? Это высшая стадия национал-социализма.

Очень характерны в этом отношении события в Китае. Там компартия полностью сохраняет свои командные позиции, но официально объявленный новый курс: переход к так называемому «социалистическому рынку». Фактически речь идет о реставрации капитализма, но при постепенном превращении самих партократов в класс миллионеров-предпринимателей. Тщательно оберегаются от критики прошлые периоды коммунистической диктатуры, стоят на своих пьедесталах бронзовые Мао. К ним добавляются все новые памятники «Великому кормчему китайского пролетариата».

Однако, это — только внешние формы. Внутренняя сущность строя качественно изменилась. В настоящее время КНР далеко обогнала нас на пути экономических реформ, направленных на превращение страны в капиталистическое индустриальное государство. Экономика на подъеме, жизненный уровень населения растет, но гражданскими свободами и не пахнет, а коммунисты как были, так и остаются правящим классом. Нет ни малейших сомнений в том, что наши коммунисты мечтали о точно таком же плавном переходе, но при сохранении их командных позиций. Бестолковость и непоследовательность помешала им осуществить этот план. К тому же партократам на местах захотелось, избавившись от опеки центра, лично насладиться полнотой власти, рукопожатиями американского президента и салютом наций, что способствовало распаду страны. Теперь они винят во всем несуществующих масонов и собираются с силами.

Некоторые читатели возразят: «как же в таком случае понять разброд в рядах наших ‚бывших‘? Одни из них за "демократов", другие — за "социализм", третьи — за "порядок, империю и национальных предпринимателей?" — Люди — не роботы. Существуют общие тенденции. Далеко не все партократы путались с "теневой экономикой" и злоупотребляли своим служебным положением. Огульные обвинения всех представителей этой социальной группы так же преступны, как и любые другие огульные обвинения. Каждая личность живет и действует сама по себе. В заключение подчеркнем еще один аспект нашей социальной психологии.

В прошлом веке наука породила веру в возможность реорганизации общества на каких-то рациональных началах. Рабовладельческий строй, феодализм и капитализм, никто не изобретал. Эти три общественные формации — продукт естественного развития общества. Другое дело — социализм. Его в теперешнем самообреченном виде задумали и попытались осуществить на практике марксисты-ленинцы. Грубых логических ошибок в их теоретических построениях, вроде бы, и не было. Однако, были, как теперь мы видим, гигантские просчеты — неизбежный результат неполного, несовершенного знания. "Все решили на бумаге, но забыли пр овраги".

Губительный путь теоретизирования, основанного на, вроде бы, очевидных, но фактически абсурдных предпосылках, мы позволим себе проиллюстрировать следующей притчей.

В неком царстве группа экологов, отколовшихся от движения "зеленых", выдвинула новую социально-политическую программу. Вот она вкратце.

Производителями кислорода и органического вещества на нашей планете являются зеленые организмы — растения. Значит, и политическая власть должна принадлежать растениям. Даешь диктатуру растений!

Возражавших, что, дескать, растения ничем не могут сами управлять, эти теоретики закидали цитатами из произведений поэтов: Некрасова ("Идет, грядет зеленый шум…"), Н. Гумилева ("Я знаю, что деревьям, а не нам дано величие совершенной жизни. На ласковой земле-сестре звездам мы — на чужбине, а они в отчизне…") и даже В. Шекспира ("Когда Бирнамский лес пойдет на Донбиган…").

Общая идея словесного потока сводилась к тому, что, если культуру растений поднять до должного уровня, не составит проблемы вывести из зеленой массы необходимые управляющие кадры и постепенно заменить ими людей. Нужны агитация, пропаганда…

В качестве доказательства назывались многочисленные труды по физиологии, биохимии и генетике растений, — однозначные свидетельства того что без реакций фотосинтеза и ответственного за нее растительного пигмента-хлорофилла немыслима жизнь на земле. Логика этих доказательств многим, далеким от экологии людям начала казаться неопровержимой.

Правда, и оппоненты не унимались: «Как же Вы говорите от имени растений, если сами не принадлежите к их числу?» — На такие инсинуации идеологи новой партии «Продуктовиков» (так себя они назвали потому, что экологи относят растения к «продуцентам» — создателям органического вещества, а животных считают «консумментами» — т. е. «потребителями») — отвечали совершенно ясно и недвусмысленно: «Мы — растения».

Вождь и главный идеолог «продуктовиков» выбрал себе по этому поводу партийный псевдоним: «Зеленин». Зеленин, между прочим, уверял, что его мать — липа, а отец — дуб! И в это многие поверили!

Никто так ожесточенно не нападал на «продуктовиков» как их бывшие единомышленники _ «зеленые». Продуктовики, не оставаясь в долгу, с издевкой называли «Зеленых» «Друзьями природы». Зеленин написал о них разгромную статьию «Кто такие «Друзья природы» и как они воюют против «Продуктовиков?». Число приверженцев партии «Продуктовиков» неукоснительно расло. И неудивительно. Ведь они всем все обещали. Всем, кроме проклятых «консумментов», чье иго собирались збросить при первом удобном случае.

Люди, по простоте душевной, не очень-то задумывались о том, кто, собственно, такие, «консумменты» и как будет сбрасываться их «иго». Одно все признавали. Программа продуктовиков, не в пример другим партийным программам, имеет глубоко продуманную научную основу! И зеленое знамя «Продуктовиков» с их партийным символом-структурной формулой молекулы хлорофилла, очень многим импонировало. Красиво! Тысячи людей с громадным удовольствием пели хором гимн этой партии, выходя на демонстрации и митинги:

Здравствуй, красивый,

(Когда-то это был гимн юннатов).

Здравствуй, счастливый,

Здравствуй, веселый,

Зеленый наш дом!

Песни во славу

Зеленого друга

Мы совмещаем

С упорным трудом!» Слава! Слава!!

Короче говоря, случай представился. В царстве совершилась революция. В стране пришло к власти недееспособное Временное правительство. Жизненный уровень, как всегда бывает при революциях, резко понизился. Деньги стали использовать для обклейки стен вместо обоев, а взбунтовавшиеся солдаты столичного гарнизона при поддержке отряда зеленогвардейцев свергли «Временных».

Новое правительство возглавил Зеленин. Начались реформы. Перво-наперво, страшные репрессии обрушились на вегетарианцев и «Зеленых». В анкетах всем пришлось писать: «Были ли у Вас родственники-вегетерианцы?» Самих вегетерианцев пустили в расход, а их родичей спровадили в лагеря.

Затем принялись улучшать положение растений. Было запрещено жать хлеб, косить сено, пасти скот, который вообще за его травоядность собрались, было, извести под корень. Но тут «из-за происков затаившихся "Зеленых", "Вегетерианцев", а также иностранных агентов» в стране началась ужасная голодуха.

Повсюду вспыхнули голодные бунты. Тогда Зеленин решил ввести «Новую экономическую политику». По сути, она состояла в том, чтобы все уцелевшее оставить до лучших времен таким, каким оно было до революции.

Однако, Зеленин скончался, а новые вожди вскоре снова начали куролесить. И все, пожалуй, могло кончиться полным вымиранием, если бы законы «Продуктовиков», действительно, соблюдались.

Людей сажали и пускали в расход пачками, но, все равно, творились дивные дела. Так, во всем государстве было строго запрещено есть салат и другую зеленую пищу. Однако, министры нового правительства, заходя в ресторан, подмигивали официанту: «Нам, пожалуйста, рагу из зайца и жареного оленя«. После этого им приносили из задней комнаты в мелкой тарелке что-то ярко зеленое, прикрытое бумажной салфеткой.

Лиха беда начало. Вскоре начались такие перемены, что оставалось только пожимать плечами и чесать затылок. Например, одним из первых своих декретов «продуктовики» под страхом расстрела запретили рубить лес. И вот именно при них страна вышла на первое место в мире по экспорту древесины. Правительство, назвавшее себя «органом диктатуры растений», создало «большую химию», смертоносную для растительных организмов. С помощью дефолиантов оно принялось уничтожать растительный покров на громадных территориях, где построило бесчисленные военные заводы.

Это строительство, как уверяли продуктовики, необходимо для того, чтобы защитить «Государство победившего фотосинтеза» от возможной агрессии «врагов растений — консумментов». В газетах непрерывно публиковались коллективные письма то осин, то рябин, то папоротников. В этих письмах растения выражали свою безграничную благодарность «нашему родному и любимому правительству за отеческую заботу о фотосинтезе».

В одной газетной передовице сообщалось, что при новом государственном строе осины перестали дрожать. В другой писали, что папоротник от радости зацвел.

В конце концов, вождям партии продуктовиков чертовски надоело называть себя растениями, щеголять по этому поводу в зеленых френчах и все время твердить, что они выражают интересы «зеленой массы». Они переименовали себя в «Партии хозяев» и принялись открыто делать то, что раньше творили исподтишка.

Памятники Зеленину было велено снести. «Во всем плохом, — поклялись бывшие продуктовики, — что творилось в нашем государстве от начала нашего правления и по сей день, виноваты не мы, а вегетарианцы и иностранные шпионы. Сам Зеленин, как "выяснилось" вдруг был одним из таких шпионов, а также и вегетарианцем со стороны бабушки».

Уже дописав эту притчу, мы сообразили, что она — литературный плагиат. Ведь очень похожие события происходили на «Скотской ферме» Дж. Оруэлла.

 

9.8. Веймарская Россия?

После поражения Германии в первой мировой войне там возникла Веймарская республика — обнищавшее и слабое государство, раздираемое политическими распрями и насквозь пронизанное коррупцией. В этом государстве резко обострилось социальное неравенство, свирепствовали инфляция, безработица, а средний уровень жизни был, пожалуй, не выше, чем ныне в нашей стране. Миллионы людей искали отдохновения от уродств повседневного быта в сексе, мистике и, разумеется, в политике. Голодные толпы, затаив дыхание, внимали речам разного рода пророков и народный витий. То и дело на городских площадях собирались многотысячные митинги. Люди орали, вопили, размахивали транспарантами и флагами, а мимо них в шикарных автомобилях проносились самодовольные хозяева новой жизни — быстро разбогатевшие выскочки, продажные политиканы, иностранцы, пользующиеся громадным преимуществом доллара и других западных валют перед немецкой маркой. С утра до вечера дорожал даже трамвайный билет. В продовольственных магазинах не помещались очереди за хлебом, мясом, молоком. Резко возросла смертность, в особенности детская. Жесток был тот мир. Невероятно усилились хулиганство и преступность, пьянство и наркомания.

Чего доброго читатель удивится:- Полноте, уж не о теперешней ли России речь?

Нет, ей-Богу же, о тогдашней Германии. Страна проиграла тяжелую многолетнюю войну, к которой готовилась многие десятки лет. Победители заставили новое немецкое правительство подписать грабительский Версальский мир. Выплачивались репарации. Некоторые промышленные области были оккупированы французами. Колонии были потеряны.

Через несколько месяцев после капитуляции Германии один безвестный капрал, чуть не потерявший зрение от горчичного газа, кавалер двух железных крестов писал: Итак, все напрасно. Впустую жертвы и лишения, голод и жажда; бесконечные часы, когда мы, подавив трепет сердца, выполняли наши обязанности; напрасной оказалась и смерть двух миллионов… Во имя чего… А что сказать о тех, кто был там, в тылу? Ничтожные выродки и преступники… В те ночи ненависть душила меня, ненависть ко всем, кто ответственен за происшедшее. Вскоре я понял свое предназначение в мире.

Капрала звали Адольф Гитлер.

Сколько наших соотечественников испытывают в данный момент те же чувства? Правда, напрасных жертв у нас намного больше. И срок испытаний куда длиннее — семьдесят лет. Громадная волна возмущения поднимается в душах и ищет выхода. Кто виноват? Где те «ничтожные выродки и преступники», которые свершив это, остались безнаказанными и благоденствуют? Как найти их и покарать? Таковы, несомненно, настроения миллионов, но пока их все-таки меньшинство. И у них нет талантливого, волевого вождя гитлеровского типа. А если появится? Что в таком случае ждет Россию?

В нашей стране уже создана и легально существует нацистская партия со своими периодическими изданиями, украшенными свастикой. У этой партии, как и у немецких наци в конце двадцатых-начале тридцатых годов, имеются свои штурмовые отряды во многих городах. У штурмовиков черная униформа — копия гитлеровской. Они проводят занятия по боевой подготовке и хорошо вооружены. Массовым тиражом издаются труды Гитлера и других «классиков национал-социализма».

В ряде домов столичной интеллигенции все больше входит в моду хвалить Адольфа Гитлера. — Он, говорят, поднял на небывалую высоту свой народ и боролся за интересы всех арийских наций Европы, включая славян. Возражать бесполезно, если тридцать миллионов соотечественников и десять миллионов немцев, погибших в годы второй мировой — не аргумент. В нацистской прессе открыто восхваляются лагеря смерти и газовые камеры.

Историк-эмигрант В. Пруссаков — пожалуй первый отечественный автор, попытавшийся беспристрастно (если не с сочувствием) осветить идеологию немецких нацистов. (В. Пруссаков. «Оккультный мессия и его рейх» М. Молодая гвардия. 1992) пишет:.

Вряд ли кто-нибудь будет отрицать тот факт, что нацистская партия без особого труда нашла путь к умам и сердцам очень многих немцев. Чувство ненависти, затаившееся в их подсознании искало выхода наружу, и Гитлер вполне умело направил его по вполне определенному пути. Будучи прирожденным психологом, он отлично понимал, что ненависть — лучший цемент для объединения и сплочения масс. Люди склонны более четко определять неприятное им, вызывающее злобу и раздражение, чем то, что нравится, что настраивает на положительные эмоции…

А нацисты вне всякого сомнения могли точно сформулировать то, что ненавидят. Они упорно отказывались смириться с военным поражением Германии в первой мировой войне и утверждали, что в падении империи повинны евреи, нанесшие удар в спину. Они ненавидели веймарский договор… Веймарскую республику…. скуку гражданской жизни… интеллектуализм и материализм коммунистов. Но больше всего они ненавидели евреев, считая, что те виноваты во всех несчастьях, обрушившихся на Германию. Как случалось и раньше со многими народами, оказавшимися в тяжелых условиях, немцы мечтали о чудесном избавлении, ждали спасителя…

С помощью магии разговорного слова, которой он владел в совершенстве, Гитлер сумел выразить чувство ненависти, переполнявшее сердца его соотечественников. Он сумел выразить их затаенные желания и надежды. Фюрер отлично знал, кому и что следует обещать…

По его собственным словам, он явился в мир, чтобы освободить арийцев от «грязной и дегенеративной химеры, называемой совестью и моралью; от нелепых требований свободы и личной независимости, переносить которые могут лишь считанные единицы.

Судя по популярности Гитлера, немецкий народ, издерганный экономическими неурядицами и "разгулом демократии" в Веймарской республике, с чувством громадного облегчения и восторга воспринял приход новой цивилизации, избавляющей простого человека от неприятного чувства ответственности за собственную судьбу. Люди, еще вчера погруженные в мелкие личные заботы, сегодня ощущали себя участниками великих дел и свершений».

Житейские неудачи не только побуждают человека к поиску врагов, но и усиливают в нем мистическое чувство (смотри 8.1). Нацисты, в отличие от большевиков, очень умело играли именно на этом чувстве. Они внушали немецкому народу, что Гитлер мессия, ниспослан свыше и одарен сверхчеловеческой интуицией. Они вбивали в головы своим соотечественникам, что расовому врагу германской нации приспешничают духи тьмы, страшные демонические силы. На вооружение были взяты оккультные науки: черная и белая магия, астрология. При гитлеровской верхушке подвизались экстрасенсы, ясновидцы и колдуны.

Коричневая пропаганда вполне целенаправленно стремилась воздействовать на подсознательные сферы человеческой психики. С успехом будили свойственный человеку инстинкт следования за марширующей толпой, врожденное чувство этнической вражды, заложенное в генной памяти людей (смотри 9.1) отвращение к темноте, подполью, крысам, паукам и змеям, завораживающее действие на толпу маршевой музыки и огня — костров, факелов.

Был снят и непрерывно демонстрировался фильм «Крысы». В нем кадры, изображающие этих мерзких человеку тварей, умело перемежались с показом внешне отталкивающих представителей «низших рас», специально подобранных для этой цели в лагерях смерти. Широко использовали мультипликацию и комбинированную съемку. Немцев уверяли, что их национальный враг — вовсе не люди, а существа какого-то иного биологического вида, гораздо дальше отстоящие от человека в психологическом отношении, чем обезьяна, лошадь или собака.

В то же время всей немецкой нации старались привить комплекс «осажденной крепости». На каждом шагу висел плакат: «Тсс! Враг подслушивает!» Внушалось и ощущение безнаказанности. Дескать, убивайте, убивайте как можно больше — фюрер берет всю полноту ответственности на себя!

Вот они причины, почему гитлеровцы с таким надменным хладнокровием истребляли миллионы ни в чем не повинных мирных людей и в том числе детей. Палачам ведь мнилось, что их жертвы и не люди вовсе, а вредная нечисть вроде крыс или тараканов.

Вместе с тем, у солдат воспитывали языческий культ героической смерти на поле боя.

Какие перспективы ожидали покоренные народы в случае победы гитлеризма? Для славян, которых не намеревались поголовно истребить, — самый примитивный жизненный стандарт, статут государственных крепостных и обучение в объеме только начальной школы. Гитлер рекомендовал транслировать им на рабочие места «веселую музыку, ибо она помогает работе».

Причины озверения значительной части немецкого народа в Третьем рейхе — психологическая проблема, очень актуальная везде, где будущее неопределенно, то есть… повсеместно в нынешнее время.

Наш век — ядерный. Мы, в отличие от Германии тридцатых годов, исчерпали значительную часть природных ресурсов и стоим на пороге экологической катастрофы. Страна наша испокон веков — полиэтническая. Уже по одним этим причинам воцарение нацистов у нас повлечет за собой, неизбежно, не только террор и геноцид, но и войну, сперва — гражданскую, а затем — и мировую в крайне невыгодных нам исходных условиях. Конечным результатом может стать только полный разгром.

Гитлер оставил завещание, в котором не только призвал европейские народы блюсти расовую чистоту, но и дал исторический прогноз, на грядущие десятилетия. Подъем национально-освободительного движения, холодная война Востока с Западом — это уже сбылось. Еще предрекалось, что если Россия под влиянием обстоятельств отречется от марксизма, то только лишь для того, чтобы в ней возобладал «панславизм в самом свирепом и ненасытном виде».

Неужели, сбудется?

Одному из авторов этой книги недавно довелось побывать в Кельне. Там он заметил на книжной полке семнадцатилетней дочери профессора Кельнского университета множество книг о нацистских зверствах и ужасах Второй мировой войны.

— Зачем вы, такая юная, читаете о страшных вещах? Что вам это дает?

— Мой дед был дважды ранен на Восточном фронте, многие родственники погибли от бомбежек. Наш национальный долг — помнить, чтобы не повторить ошибки старшего поколения.

Нашу молодежь, как и восточно-немецкую, воспитывали иначе. Она не помнит ничего…

На этой фразе можно бы и кончить разговор о нацизме, но не позволяет тема книги. Что представляет собой нацизм с этологической точки зрения?

На наш взгляд, жестко-иерархическое общество, в котором раскрепощена агрессия в одной, вполне определенной форме этнической вражды. Этническая вражда стабилизирует такое тоталитарное общество до тех пор, пока окончательно не уничтожен ее объект. Если бы нацистам удалось достигнуть своей цели: добиться мирового господства, оно бы рано или поздно утратило стабильность, так как цементирующим фактором была ненависть к общему врагу. Как и у нас после смерти Сталина, неизбежно начался бы процесс деидеологизации и распада.

Скорее всего, первым толчками послужило бы развенчание культа личности Гитлера вскоре после его смерти новым, по всей вероятности, коллективным (см. 10.2.) руководством. Далее последовал бы столь хорошо знакомый нам период гниения, застоя и коррупции. Гитлеровская империя, созданная ценой громадных жертв, вскоре развалилась бы на дерущиеся между собой куски. Пангерманский нацизм сменили бы региональные шовинизмы баварцев, пруссаков, саксонцев и так далее или же еще вдруг возобладал бы воскресший большевизм.

Почему именно он? Да потому, что «свято место пусто не бывает»: в условиях экономического кризиса на смену одной агрессивной идеологии обычно приходит другая, также воинствующая, но еще не успевшая себя осрамить.

В любом обществе всегда есть какой-то процент сверхагрессивных параноидальных маргиналов. Им органически необходим предлог для коллективной агрессии, общий враг. В обществе расовой ненависти, очистившемся от «низших рас», таким предлогом вполне могла бы стать классовая борьба.

Таким образом, немецкий народ, чего доброго, угодил бы «из огня да в полымя». Именно такая опасность грозит сейчас нам. Причем вполне понятно, почему, на сей раз, сердца многих воспламеняют уже не идеи Маркса-Ленина-Сталина, а расовое учение Гитлера.

 

9.9. Не кричи: «Волки!»

Уважаемый читатель! Этот текст, чистая публицистика уже почти без этологии. Он был написан весной 1993, когда газеты каждый день стращали грядущим военно-фашистским переворотом и авторы, что уж греха таить, заразились паническими настроениями.

Ныне, в начале 1994 года, после трагических событий у Белого дома и провала демократов на декабрьских выборах в Государственную думу, картина стала еще более неутешительной, но страху, как ни странно, поубавилось: так уж устроен человек. Ко всему мы привыкаем, кроме перемен. Опасность в этом отношении не составляет исключения. В результате, возникло сомнение: не стоит ли выкинуть сей параграф из книги? Посомневавшись, мы решили все-таки его оставить. Ведь совершенно не ясно, что ожидает нашу страну и весь мир в ближайшие годы, учитывая развивающийся повсюду и свирепствующий у нас экономический и духовный кризис.

Итак, пожалуй ни одна перемена настроений масс в годы революций не поражает так как эта. Чисто ребяческий восторг и стремление собираться громадными толпами по любому поводу через несколько месяцев или лет сменяют поразительное равнодушие к общественной жизни, полная апатия.

В 1814 году союзников, вступивших в Париж, поразила такая апатия французов. Людям, перебесившимся в годы революции, а затем отученным от собственной инициативы в годы железной наполеоновской диктатуры, было все равно, кто ими правит. Возмущался наш поэт и партизан Денис Давыдов. Зло иронизировал Байрон: У них теперь войдет в традицию сдавать город, будут это делать ежегодно… Лермонтов позже писал об отношении французов к Наполеону:

Как рабы ему вы изменили,

Как женщина вы предали его…

Перед окончательным разгромом гитлеровской Германии победителей точно так же удивляло поведение мирного немецкого населения. Все всячески изъявляли покорность, вывешивали на окнах белые флаги, каждый думал только о личном спасении, женщины безропотно отдавались иностранным оккупантам. Ни о каких партизанах и речи не было. И это «белокурые бестии»? И это «раса господ»?

Похоже, удивляться не следовало. Проявилась общая закономерность. Вполне можно себе представить и такой ход событий.

В столице переворот. К власти пришли тираны-заговорщики, готовые вешать людей тысячами на балконных перилах собственных квартир, сотни и сотни тысяч вот-вот безропотно побредут в ГУЛАГи или к ближайшим рвам. На столичных площадях установлены виселицы… А народ в провинции или на столичных окраинах еще живет при прежней власти. И ему абсолютно все равно. Пусть все эти ужасные сцены показывает телевизор. Пускай с его экрана еще звучат отчаянные призывы к населению: «Очнитесь, вспомните, что вы — люди, гибнет Родина!» Папаша — отец семейства с двумя великовозрастными сынками кривится на экран: «Как, еще не надоело? Гибнет? Ну, и … с ней». А ведь еще несколько месяцев (лет?) назад этих троих мужчин было не узнать! Вскипали революционным энтузиазмом из-за совершеннейших пустяков! Носились как угорелые с митинга на митинг, надрывались: «свобода!» Куда все это делось? Устали, надоело, ушло в песок.

К сожалению, революционная толпа подобна разбрыкавшемуся коню. Узду сняли — конь с непривычки какое-то время пребывает в состоянии повышенной возбудимости, а потом безропотно дает себя опять взнуздать.

Жалкая кучка людей, еще сохранивших способность жить не только своими личными интересами, тщетно взывают к массам. Бессмысленны человеческие слова. Ни на кого не действуют реальные, трезвые предупреждения. Телезрители выключают «политику», зевают от нее, переключаются на развлекательные программы. А еще не поздно спасти страну. Массовые протесты, забастовки еще могут предотвратить катастрофу. Армия под их впечатлением еще может перейти на сторону народа. Проходит несколько суток и поздно.

Тирания и мракобесие воцаряются окончательно и бесповоротно, страна упустила свой последний и единственный шанс встать с колен. Впереди миллионы мученических смертей, уничтожение всех основ нормальной человеческой жизни и национальной культуры, пропаганда, ведущая к одичанию, и, наконец, все то, чем обычно кончает фашизм: бойня, длительная и бессмысленная. Война с соседями, типа идущей сейчас в Югославии. Межэтнические войны и геноцид, наконец, тотальная война и полный, ужасающий разгром. Гибель нации.

О ком этот реквием? Конечно же, о нас. Вот оно то, что ожидает нас, если мы будем небдительны и пассивны. Снова повторится национальная катастрофа, однажды уже разразившаяся и предсказанная, как водится у нас на Руси, поэтами, в том числе Максимилианом Волошиным:

…Поддалась лихому подговору,

Отдалась разбойнику и вору,

Подожгла посады и хлеба,

Разорила древнее жилище

И пошла поруганной и нищей,

И рабой последнего раба… («Святая Русь»)

Разве я плачу о тех, кто умер?

Плачу о тех, кому долго жить… («Бойня»)

Ощущение усталости и безразличия масс ясно отразилось в стихах Раисы Идельсон (1894–1972), написанных в Петрограде всего через несколько дней после Октябрьской революции.

В дни жуткие осенних похорон

В полях туман крадется из оврагов,

А в небе, как обрывки черных флагов,

Кружатся стаи вещие ворон.

К нам смерти весть спешит

Со всех сторон

Ее косы бесшумной вижу взлеты

В сырых, тоской изъеденных ночах,

В людских чертах, погашенных заботой

И в опадающих листах,

Покрытых ржавой позолотой.

И знаю я, что больше нет весне

В истлевший мир возврата.

Все то, что пело и цвело когда-то,

НАВЕК застынет в непробудном сне.

Нам о последней не забыть весне.

В огне знамен, своих сестер победней,

Для нас она была последней

Так флаги черные вещают в вышине.

Как все повторяется! Точно такое же давящее ощущение безысходности испытывают многие люди ныне, зимой 1993–1994 года.

Что такое деполитизация масс вскоре после революции? Результат привыкания к повторяющимся без всякого толка взрывам политических страстей. Как в притче про пастушка, кричавшего: «Волки!». Несколько раз люди прибежали на помощь зря: слух о волках был ложный. В конце концов, волки появляются именно тогда, когда уже все перестали верить в их существование.

И, главное, не разбогатев сразу же после революции, а, наоборот, ощутив ухудшение своей жизни, люди уже не боятся волков. Никто не может взять в толк, что лучше уж терпеть мерзость экономической разрухи и всеобщей коррупции, чем допустить к власти тиранов типа Гитлера, Иди Амина или Полпота. Все перестают верить в реальность существования рвущихся к власти извергов и убийц.