7.1. Военные игры и желание воевать

Почему мальчишки всех времен и народов играют в войну? Профессиональные пацифисты обязательно скажут, что во всем виноваты взрослые, и будут совершенно правы. Попробуйте не покупать мальчишкам игрушечные автоматы, танки и солдатиков, запретите им смотреть по телевизору военные фильмы и слушать по радио рассказы о войне. Думаете, поможет? Ни капельки! В дело пойдут палки и камни, самодельные луки, мечи и ружья, изготовленные из сучковатых веток и деревянных ящиков из под овощей. Так, надо полагать, играли мальчики в древнем Египте, играют и сейчас в Исландии, России и на Новой Гвинее.

Читателям наверняка будет интересен отрывок из книги Д. Локвуда «Я абориген,» где автор в свою очередь приводит отрывок из автобиографического рассказа Филиппа Робертса, австралийского аборигена из племени алава. … Мы сражались игрушечными копьями, концы которых были обернуты тряпками, чтобы не поранить «врага». Мальчик, «пронзенный» копьем, должен был упасть. К нему подбегали девочки и оплакивали своего погибшего брата. Это единственная роль, которую им доверяли… Это вполне соответствовало их положению в жизни. Мы сражались также с помощью бумерангов и нулла-нулла. По правилам игры не следовало причинять противнику боль, но мальчикам, как известно, свойственно увлекаться. Сначала мы обменивались легкими ударами, потом один кричал, что его стукнули сильнее, чем разрешается, и в свою очередь отпускал здоровую затрещину, а противник в отместку размахивался изо всех сил…

Любой из мальчишек пережил подобное же в своем детстве, даже если и не подозревал о «сумчатом континенте». Посему наши комментарии опускаем.

Чем принципиально отличается игра в войну от простой борьбы? Борются, играючи, детеныши очень многих животных и не только млекопитающих. Однако, в войну играют, исключительно, человеческие детеныши мужского пола. Отличие весьма характерное. Мальчишеская компания подразделяется на две противоборствующие организационные команды: мы будем индейцы, а вы белые, мы немцы, а вы русские. Затем бегство одних, выслеживание, преследование других, за мной в атаку, ура-а! Какой мальчик в позднем дошкольном и раннем школьном возрасте не обвешивал себя игрушечными саблями и пистолетами, не играл «в солдатики», не мечтал обзавестись рогаткой или «настоящим» духовым ружьем, не пытался кинуть камень или дротик в цель?

Впервые взяв в руки оружие, боевое или охотничье, почти любой мужчина испытывает характерную внутреннюю дрожь, радостное волнение, священный трепет. То же ни с чем нес сравнимое ощущение вызывают шагание в ногу и военная музыка. Многие мужчины, ни разу в жизни не воевавшие и даже не охотившиеся, испытывают, тем не менее, неодолимую потребность в коллективных действиях, так или иначе связанных с групповым молодечеством, риском, воинской дисциплиной и принятием решений в экстремальных ситуациях. Жизнь без такого рода острых ощущений связанных с раскрепощением скрытой агрессии и жесткой необходимости подчиняться кому-то другому для большинства мужчин невыносимо тягостна. Возможно, в этом одна из этологических причин нашего теперешнего массового пьянства. (См. также 5.4)

В нормальной мирной жизни, начисто лишенной боевых ситуаций, мужчине, особенно молодому и средних лет, постоянно чего-то не хватает. Поэтому он начинает выискивать или изобретать для себя такие экстремальные ситуации. Если ему самому никак не удается повоевать, его, чего уж греха таить, привлекают книги о войне, военные фильмы, видеофильмы ужасов, батальная живопись, коллекция оружия…

В общем-то, «из той же оперы» многие первоначально чисто мужские игры: футбол, хоккей, бокс, даже шахматы и карты. Не играешь сам, переживаешь как болельщик. Не случайно, наверное, болельщики, чуть что, превращаются в стадо беснующихся громил, дерутся и даже убивают друг друга.

Итак, выходит, что совместные организованные действия мужского коллектива, сопряженные с противоборством, риском и раскрепощением агрессии — не продукт воспитания, а стереотип поведения, сидящий в нашем подсознании и при каждом удобном случае вырывающийся наружу, ломая культурные запреты.

Как это гениально сказано в пушкинском «Пире во время чумы»:

Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю,

И в разъяренном океане,

Средь грозных волн и бурной тьмы

И в аравийском урагане

И в дуновении чумы.

Все, все, что гибелью грозит

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья -

Бессмертья, может быть, залог!

И счастлив тот,

Кто средь волненья

Их обретать и ведать мог.

Почему это так? У многих первобытных народов слова «мужчина» и «воин» — синонимы. Как мы уже отметили во 2 главе, среди костных останков древнейших австралопитеков, еще не умевших изготавливать каменные орудия, частенько встречаются черепа с явными пробоинами, причем, преимущественно, слева — следами удара камнем или тяжелой костью, наносившегося, чаще, правой рукой.

Похоже, уже тогда, более 2,5 миллионов лет тому назад, если того не раньше, Каин начал выяснять свои отношения с Авелем. С тех пор убийства себе подобных у наших предков никогда не прекращались. Сперва в единоборстве, а затем и в войнах. Воевали сотни тысяч лет тому назад. Воюем сейчас, и, вероятно, будем еще долго воевать. А на войне как утверждают бывалые люди, смелого пуля боится, смелого штык не берет. Очевидно, естественный отбор закрепил в мужском подсознании стремление к риску, мужественным поступкам. Такое стремление постоянно борется в нашей душе с инстинктом самосохранения и порой одерживает верх.

Вполне возможно, что не просто агрессия (такая же, как и у других животных), но и война — коллективное противоборство с применением смертоносного оружия, свойственное только нам, людям, — носит в какой-то степени врожденный, инстинктивный характер.

Тогда уж, пожалуй, и наши мальчишеские игры в войну принадлежат к числу врожденных форм поведения, не менее естественных, чем игра девочек в куклы. Это предварительное проигрывание поведенческого стереотипа, инстинктивная подготовка к дальнейшей «взрослой» деятельности. Например, детеныши всех хищных млекопитающих, даже выращенные в изоляции от взрослых животных, играют в «охоту»: выслеживают и преследуют воображаемую добычу.

Это — не результат подражания родителям.

Убийство в бою и кровная месть, — издревле высшая доблесть мужчины, его нравственный долг, истинное подтверждение мужской природы.

Фридрих Зибург, один из писателей Третьего рейха, говаривал: кто не воевал, не убивал на войне, тот не мужик, а существо, так сказать, среднего рода, начинающееся в немецком языке с артикля не «дер», а «дас.»

Лоренц как раз по поводу этой точки зрения, крайне популярной в Германии тридцатых-сороковых годов, с грустью констатировал, что нам с нашей моралью есть чему поучиться у волков и воронов, которые, как мы уже поведали читателям друг другу «глаза не выклевывают.»

Дорогие читатели! В этой связи напрашивается одна совсем уж пессимистическая мысль, которой нам, право, не хочется даже делиться с вами. Мы, конечно, будем счастливы, если кому-то из вас удастся нас переубедить.

Гони инстинкт в дверь, он пролезет в окно. А вдруг это означает, что, сколько ни борись за мир, потребность воевать все-таки одержит верх? Что ни делай с человеком, он все равно не способен жить в мире с себе подобными. И даже, если нет ни малейших поводов для войны, он будет с маниакальным упорством их искать, пока не найдет или, вернее, не выдумает, не «высосет из пальца.» Тому в истории мы тьму примеров слышим, но мы истории не пишем… Об этом, к сожалению, свидетельствуют наблюдения не только баснописца И.А. Крылова, но и многочисленные эксперименты этологов. Если какую либо инстинктивную реакцию долго не возбуждают положенные на то раздражители, она, как читатели уже узнали (1.6; 2.3), постепенно начинает запускаться все более слабыми, пустячными стимулами, а, в конце концов, возникает в ответ на «совсем не то» или даже без всякого внешнего повода, просто вхолостую…

Ты виноват уж в том, что хочется мне кушать.

— Сказал и в темный лес ягненка поволок.

Приводились, например, такие наблюдения за насекомоядной птицей сорокопутом-жуланом. В природе сорокопут часто ловит и умерщвляет всевозможных летающих насекомых. В клетке же (его кормят мучными червями), эта неодолимая потребность кого-то ловить на лету сохраняется. Что же делает птица? В конце концов, «истосковавшись» по своей естественной добыче, начинает «ловить» и «убивать» воображаемых мух!

В пьесе французского драматурга Пьера Ануйя «Троянской войны не будет» главный герой Гектор делает все возможное, чтобы умиротворить греков. И Елену им обещает вернуть, и какую-то компенсацию готов выплатить. Но все тщетно. Поэт-троянец кричит об ущемленном достоинстве троянского народа. Его приветствует толпа. Наконец, Гектор закалывает «поджигателя войны.» Не помогает. Уже умирающий поэт орет благим матом: «Меня убил грек, грек, грек…» Толпа беснуется: «Смерть грекам!» — Все хотят воевать…

Все — как в жизни. Если даже массы не хотят войны, ее разжигают правители:

Конечно, они убеждают окружающих, а, возможно, и самих себя, что делают это вынужденно. Однако же на деле, если бы войны никто не хотел, ее бы не было.

Как известно, Первая мировая война началась после продолжительной мирной паузы в Европе. Что тогда творилось! Улицы европейских столиц заполнили ликующие толпы. Люди кричали, пели гимны, целовались и обнимались. Монархи и министры приветствовали их с балконов своих дворцов. Радостная эйфория длилась несколько недель и только постепенно начала сходить на нет.

Конечно, в начале Второй мировой войны ничего подобного уже не было. Люди кое-что все-таки помнили. Однако, в стане будущих побежденных, не в пример грядущим победителям, господствовало настроение спокойной уверенности. После разгрома Польши и, особенно, Франции немцы, в массе, ликовали. Им казалось, что все серьезное уже позади…

Сейчас, опять после долгого мирного перерыва и конца холодной войны, состояние умов во многих регионах мира такое, словно все там полито бензином. Достаточно малейшей искры и вспыхивает пожар. Начинаются межэтнические конфликты и гражданские войны.

Кавказ, юг Средней Азии, бывшая Югославия, Приднестровье, многие африканские страны. Кто следующий?

Случайное совпадение? — Конечно, нет.

Чисто экономические причины, ослабление центральной власти в Советском Союзе и его скоропалительный распад? Развал Варшавского пакта? Да, конечно, но все-таки определенную роль играют, по-видимому, и психологические процессы. Наши добровольцы, воевавшие в Чечне, Абхазии, Приднестровье, Сербии и т. д., вероятно, смогли бы ответить на эти вопросы. Тысячи молодых людей подаются ныне в «контрактники», ОМОНовцы, спецназ, записываются в боевые отряды всевозможных патриотических фронтов и казачьи полки. Другие подаются в киллеры или становятся бандитами

Что-то тревожное назревает в обществе, не только у нас, но и во всем мире. В воздухе пахнет паленым…

В газетах пишут, что причиной всему состояние тревоги, вызванное экономическим спадом, и безнаказанность. Ой, только ли? Мы, скорее, склонны думать, что эти две причины разбудили постоянно скрытый где-то в подсознании человека военный инстинкт.

Симптоматичны в этом отношении перемены и на Западе. Во многих европейских странах усилились воинствующие шовинистические группировки. Они активно ищут предлог для насильственных действий. Западная молодежь опять охотнее начала смотреть боевики, вестерны, военные фильмы и телерепортажи из «горячих точек.» Это — тоже показатель, отмеченный в западной прессе последних лет.

И все-таки, не странно ли?

Как-то не верится. Понятно, существуют такие древние инстинкты как половой, пищевой, допустим, даже территориальная агрессия, стадность. Но война — чисто человеческая форма поведения. Откуда же здесь было взяться особому инстинкту? Не выдумка ли это ученых, вульгаризирующих данные этологической науки?

Попробуем разобраться, учитывая эволюцию нашего биологического вида. Вопросу, как возник военный инстинкт, посвящены следующие разделы этой главы.

 

7.2. Межродовой геноцид — предшественник современных войн?

Действительно, зачем? Смысл вражды между людьми особенно непостижим, когда нет ни малейшего намека на перенаселенность, о скученности не может быть и речи. Селения отстоят очень далеко друг от друга и, чтобы убить врага или самому пасть от его руки, надо пройти или проехать громадные расстояния. И все таки люди не ленятся, совершают этот долгий путь только потому, что взаимное убийство продолжает оставаться главным развлечением мужчин. Без этого развлечения жизнь кажется настолько пресной, что некоторые утрачивают к ней всякий интерес.

Казалось бы, чего делить, если земли хватает, «бери — не хочу»? Так, нет же. Как раз наоборот. Замечено, что именно в таких условиях, так же как и при скученности, взаимная агрессивность патологически возрастает. Особенно агрессивны люди, если живут оседло из поколения в поколение: каждая семья, род, немногочисленное племя — на своей особой территории, не перемешиваясь между собой или с каким-либо пришлым народом.

Кто не читал, не слыхал о не слишком-то дружественном соседстве наших рассейских помещиков, воспетом хотя бы в «Мертвых душах», «Как поссорились Иван Иванович и Иван Никифорович», «Дубровском», о Иудушке Головлеве Салтыкова-Щедрина? Однако, все это идиллия по сравнению с западноевропейским средневековьем, когда, каждый рыцарь был «и царь, и Бог» на своем феоде. Куда ни глянь, на холмах высились сторожевые башни и зубчатые стены замков — вещественные доказательства «миролюбия» их хозяев. Проезжие купцы и путешественники могли сколько угодно кричать «Караул!» — до короля и герцогов все равно не докричишься. Ограбят, а то и убьют.

Чему посвящали свое время благородные рыцари?

Грабили, воевали друг с другом, тиранили своих крепостных (одно «правило первой ночи» чего стоит!), сражались понарошку на турнирах, этом аналоге тетеревиных токов, участвовали в дальних разбойничьих походах, которые затевали сеньоры, скучали у очага в своих каменных гнездах, слушая баллады миннезингеров, предавались любви, молились, охотились, упражнялись в искусстве убивать друг друга, плодили детей, старели и умирали, очень часто не своей смертью. Конечно, это смахивает на карикатуру, но не нами выдумано. Ведь именно так рисуют жизнь рыцарские романы, хотя бы Вальтер Скотт, весьма досконально изучивший рыцарский быт.

«Рыцарь печального образа», атакующий ветряные мельницы, конечно, намного перещеголял самца колюшки, бросающегося на жестянку с красным пятном.

А каковы были нравы американских плантаторов-рабовладельцев еще в прошлом веке? Как относились они друг к другу? Читайте у Фолкнера. А много ли хорошего можно сказать, о взаимоотношениях древнеримских латифундистов, описанном, например, в «Метаморфозах» Апулея?

Тогда хоть, правда, существовали высшие власти с их судом, законами, не то, что в раннем средневековье, когда европейских государств было только чуть-чуть по-меньше, чем рыцарей.

Исландские саги — удивительно реалистические описания событий, происходивших в Исландии Х-XI веков, записанные по устному пересказу в XII–XIII веках.

В те далекие годы еще совсем малочисленные исландцы селились семьями: каждая в своем родовом владении, на хуторе, отстоящем на несколько километров от хуторов ближайших соседей. Пахотной земли было в избытке. Драться из-за нее не имело ни малейшего смысла. Но исландские семьи воевали друг с другом. Род против рода. Семья с семьей. Никакого государственного устройства в Исландии в те времена не было. Главы семейств просто иногда съезжались на тинг-совет, потолковать, обсудить текущие дела: кто кого убил и какой предлагают выкуп родне убитого. Там же торговали, менялись, иной раз сватали, рассказывали новости, доходящие с материка. Народ был не только земледельческий, но и морской. Плавали в Европу, нанимались в дружины конунгов — скандинавских королей — и даже служили в гвардии византийского императора.

Что же было предлогом для межсемейной вражды и войн на далеком, затерянном в Северном море острове?

Множество мелких дрязг, неосторожно брошенное слово, расстроенное сватовство, ну, и конечно, главная причина: кровная месть. Саги возвеличивают героев, для которых эта месть была главной целью жизни. Убийство врага предвкушали и смаковали заранее, продумывали до малейших деталей. Ради этой цели, если требовалось, ни колеблясь, жертвовали собой и своими близкими.

Мстить полагалось так, чтобы причинить врагу максимальную душевную боль. Например, мстя отцу, убивали у него на глазах любимого сына, но самого старика оставляли в живых. Требовалось «сравнять счет». Сколько погибло людей в семье «А», столько же полагалось уничтожить их и в семье «Б».

В порядке вещей были, например, такие эпизоды: Эльгрим хотел при этом кончить разговор и погнал коня. Однако, когда Хрут это увидел, он взмахнул секирой и ударил Эльгрима между лопатками так, что кольчуга лопнула и секира рассекла спину и торчали из груди… («Сага о людях из Лососьей долины»)… Он сошел с коня и стал ждать в лесу, пока не снесут вниз нарубленное и Сварт не останется один. Затем Коль бросился на Сварта и сказал: «Не ты один ловок рубить!» И, всадив секиру в его голову, убил его наповал, а затем поехал домой и сказал Халльгард об убийстве… («Сага о Ньяле»). …Тард (одиннадцатилетний мальчик) дал ему (семилетнему Эгилю) секиру, которую он держал в руках. Они пошли туда, где играли мальчики. Грим (одиннадцатилетний сын врага) в это время схватил мяч и бросил его, а другие мальчики бросились за мячом. Тогда Эгиль подбежал к Гриму и всадил ему секиру глубоко в голову. Затем Эгиль и Торд ушли к своим… («Сага об Эгиле») Когда враждовали взрослые, они стравливали и своих детей.

Очень часто убийства совершались исподтишка. Это не считалось предосудительным. Весьма типичен, к примеру, следующий эпизод из «Саги о Греттире». Постучали в дверь. Шел сильный дождь, смеркалось. За дверью ничего не было видно. Хозяин ее открыл, и тотчас же его проткнул насквозь копьем спрятавшийся за дверью кровник.

— Они теперь в моде, эти широкие наконечники копий, — успел хладнокровно произнести хозяин прежде, чем испустил дух.

Таковы были времена и нравы! Перед насильственной смертью полагалось еще сострить или сочинить и продекламировать коротенькое стихотворение — «вису».

В конце XI века в Исландии распространилось христианство. Однако, это отнюдь не помешало исландцам продолжать в прежнем духе. Напротив. Например, слепец Амунди восхвалил Христа и, если верить, разумеется, «Саге о Ньяле», сразу же прозрел, раскроил череп врагу секирой, а потом ослеп опять.

В «Саге о названных братьях» христианский Бог прославляется за то, что он помог пятнадцатилетнему Торгейру «осуществить кровавую месть за убийство отца.»

Конечно, не следует думать, что исландцы эпохи саг только и занимались убийствами. Были и более прозаические дела, но о них не сочиняли саги. Интереснее другое: в последующие века жители Исландии стали очень миролюбивыми людьми. Даже, пожалуй чересчур. В XIV веке они не оказали ни малейшего сопротивления пиратам, зверствовавшим на острове. Что же к этому привело? Земельных излишков поубавилось и кончился «разгул демократии». Островом завладели датчане. Появились королевские чиновники, законы и палачи.

Интересна и другая закономерность. У исландцев, как и у самых разных других мало-мальских цивилизованных народов, жертвой кровной мести могли быть только мужчины враждебного рода, в том числе, как мы только что рассказали, даже несовершеннолетние. Убийство женщины считалось невообразимым преступлением. Щадили и дряхлых стариков. К тому же каждый убийца, в принципе, мог предложить родственникам убитого выкуп (виру). Если таковой принимали, дело считалось улаженным. Тем не менее, от выкупа обычно отказывались. Куда приличнее считалось продолжать до бесконечности цепь убийств.

Характерно, что не только в Исландии, но и везде, где в обычае кровная месть, мстители говорили о себе и о своих врагах:

— Я, такой-то, сын такого-то, внук такого-то и так далее, убил такого-то за то, что его, к примеру, дед убил такого-то (снова длинная родословная) из моего рода.

Выходит, война шла на хутор против хутора, а, в полном смысле слова, против генетического клона (по мужской линии) в пределах данного ограниченного сообщества (популяции).

Как в «Иллиаде» Гомера:

Гектор, Патрокла убил ты и думал в живых оставаться!

Ты меня не страшился, враг безрассудный.

Но за судами ахейскими я оставался,

Я, и колено (род) твое сокрушивший…

Нелишне напомнить — предлогом для Троянской войны послужило похищение Елены. Нанесено было оскорбление клону. Словами О. Мандельштама: Когда бы не Елена, что Троя вам, ахейские мужи?

Нам кажется стоит обратить внимание на то обстоятельство, что обычай кровной мести — явный пережиток родового строя, сравнительно долго, чуть ни до наших дней, продержался именно там, даже у цивилизованных народов, где люди из поколения в поколение жили оседло и мало смешивались с чужеземцами, т. е. у островитян и у горцев (Сардиния, Корсика, Сицилия, юг Италии, черногорцы и албанцы, Дагестан, горцы Средней Азии, в более отдаленном прошлом Япония, Шотландия и так далее).

Когда-то, в догосударственном обществе, этот обычай служил, как уже говорилось выше, единственной управой на убийц. Каждый, покушавшийся на жизнь не на войне, вынужден был думать о весьма вероятном возмездии.

Можно не сомневаться, что при родовом строе кровная месть была одним из неписанных законов везде и всюду. Между тем, правила ее осуществления, например, то, что касается пола и возраста потенциальных жертв, — вероятно, довольно поздние достижения цивилизации. В наиболее архаичных обществах недавнего прошлого и даже в современных (австралийские аборигены, «охотники за головами» даяки и папуасы, некоторые южно-американские племена, яномамо и др.) «мстят» любому соплеменнику убийцы, не считаясь ни с полом, ни с возрастом.

Как известно, аналогичным принципом коллективной ответственности руководствуются и современные террористы (исламские, ирландские), а также тоталитарные правительства.

В некоторых затерянных уголках мира, например, у то и дело упоминаемых нами яномамо, межродовые войны, затеянные под предлогом кровной мести, длятся практически непрерывно по сей день. Это в полном смысле слова «война генотипов», «межродовой геноцид».

Белые путешественники прошлых веков утверждали, что и в Вест-Индии, и в Тихом океане трудно сыскать островок или атолл, на котором туземцы, разделившись на несколько племен (родов), не вели бы нескончаемой войны. Под каким предлогом затевались эти войны или, скорее, почему? Предлоги всегда находились, чаще всего, месть, а также, разумеется, жажда грабежа, желание завладеть чужими женщинами и скарбом, ну, и, наконец, кое-где и людоедство. С мясом на островах было довольно туго. Иной раз людоедство носило ритуальный характер.

Подведем итог. Многое свидетельствует о том, что в доисторические времен межродовой геноцид был широко распространенным явлением везде, где люди подразделялись на отдельные семейные группы, рода (колена, клоны), племена, мало перемешивающиеся друг с другом. От тех времен мы получили трагическое наследство: подсознательное стремление людей объединяться в большие группы для нападения на тех, кто в эти группы не входит, (то, что К. Лоренц называет «инстинктом этнической вражды» — см. выше).

Одно время в Московском зоопарке разводили беломорских актиний Метридиум. Эти сидячие животные, размножающиеся почкованием, сплошь покрывали собой большую стеклянную пластинку, поставленную вертикально в аквариуме. На пластинке явно просматривались межклональные границы. Вдоль них виднелись сплошные ряды актиний, сцепившихся киллерными (убивающими) щупальцами — особым органом межклональной агрессии.

Соседние колонии муравьев одного и того же вида часто ведут между собой доподлинные «войны». Не размножающиеся рабочие особи гибнут на этих «войнах» тысячами. Иногда, впрочем, навоевавшись, даже муравьи «заключают мир». Для этого враждующие муравейники соединяют общим туннелем, куда рабочие обоих «воющих армий» стаскивают куколок — «муравьиные яйца». Особи, вышедшие из этих куколок будут уже распознавать по запаху как «своих» муравьев из обоих колоний!

У серых крыс, — наших подпольных соседей, межклональная агрессия, как мы уже говорили, тоже носит постоянный характер, пока животные живут оседло разросшимися клонами.

В чем биологический смысл межклональной агрессии в животном царстве? «Победивший» генотип оставляет более многочисленное потомство. Поэтому естественный отбор и сохраняет такую форму агрессии, на первый взгляд, казалось бы, невыгодную виду.

Кроме того у колониальных животных (к людям это не относится), таких как общественные насекомые или гидроидные полипы — родня всем известной пресноводной гидры, межклональная агрессия предотвращает паразитическое существование размножающихся особей одного клона за счет неразмножающихся индивидов другого клона. Разноклональные колонии гидроидов не срастаются друг с другом, в отличие от одноклональных. То же самое явление наблюдается у кораллов и губок.

А что дает война, с генетической точки зрения, современному человеку? На ней гибнут лучшие. Вероятность оставления потомства выше у оставшихся в тылу «белобилетчиков» — инвалидов и ловкачей. Выходит, абсолютно ничего не дает хорошего. Наоборот, приносит громадный вред.

А как же тогда насчет «борьбы генотипов», «нашего» и «вражеского»? Это — абсурд. Любая современная нация — культурная и языковая общность людей с гигантским набором самых разнообразных генотипов. Война — взаимно-истребление двух, воистину, «вавилонских смешений» таковых, двух генетических «коктейлей».

К тому же уроки истории свидетельствуют: не победителю, чаще всего, даровано многочисленное потомство после современной и даже не современной большой войны. Где потомки былых «владык мира» ассирийцев, древних римлян и македонян? А ведь многие покоренные когда-то ими народы процветают и по сей день.

Кто выиграл Вторую мировую войну? А какова, сравнительно, демографическая картина сейчас у нас и у наших былых врагов, немцев и японцев?!

Вот с таких-то позиций мы, пожалуй рискнем поспорить с новосибирским исследователем Ю. М. Плюсниным, (Ю. М. Плюснин «Генетически и культурно обусловленные стереотипы поведения. Критика концепций социобиологии (В сб. «Поведение животных и человека: сходство и различия», стр. 89-107, Пущино, 1989) который, имея в виду межгосударственные войны современного типа, утверждает следующее: …этологическая теория территориальной агрессивности, хотя и разработана для объяснения «индивидуальных инстинктов» с легкостью экстраполируется и на явления социального порядка — такие как появление межэтнической, межгрупповой враждебности. С ее помощью объясняются войны. В примитивно-социобиологических представлениях война — это просто межпопуляционная агрессия, способствующая увеличению приспособленности членов той группы, которая стремится истребить своих соседей. Однако, как показал Д. Кэмпбелл в «реалистической теории группового конфликта», на самом деле из социобиологических постулатов логически не выводимы ни межгрупповой конфликт, ни, тем более, войны. Межгрупповая агрессивность предполагает территориальность на групповом уровне. С точки зрения индивидов, входящих в такие группы, два уровня территориальности несовместимы… Более того, защита сообщества требует зачастую удаления от родичей и семьи, и жертвенность в пользу сообщества как своей приспособленностью, так и приспособленностью своих родственников. Такого поведения социобиологическая теория не допускает. Но ведь война есть именно межгрупповой, но не индивидуальный конфликт…

Все это, конечно, так. Однако, для понимания того, как и почему появились войны современного типа в человеческом обществе, абсолютно необходим исторический подход. При родовом строе, а он длился несравненно дольше, чем все последующие общественные формации в человеческой истории вместе взятые, война была ничем иным как порождением межклональной и межпопуляционной конкуренции. Тогда, в доисторические времена, как, впрочем и сейчас в уцелевших кое-где архаических обществах, войны вполне могли быть механизмом отбора клональных и популяционных генофондов. Поясним читателю — небиологу: популяция — сообщество более или менее постоянно скрещивающихся между собою индивидов. Популяционный генофонд — совокупность генов, представленных в данной популяции. Клон, он же род, колено, династия, — потомки какой-то одной пары производителей. Войны постепенно утратили свой исходный генетический смысл уже при переходе от родового строя к рабовладельческому. Тогда уже появились первые полиэтнические государственные образования, а главное, началось и далее происходило непрерывно перемешивание самых разнообразных этносов.

 

7. 3. Марс и Афродита (война и половой отбор)

Карикатура в старом польском журнале: в зале рыцарского замка на стене — оленьи рога. Рыцарь в доспехах — даме:

— А это, я полагаю, ваш охотничий трофей?

Дама:

— Нет, не мой, а моего мужа.

«Рогоносец» — для человеческого «самца» очень плохой комплимент. А для самца-оленя рога — не только предмет гордости, но еще и продукт так называемого внутриполового отбора. Из поколения в поколение в единоборстве выигрывали самцы, у которых рога были помощней, да и покрепче. Для борьбы с хищниками-волками, рысями, медведями, куда бы больше сгодились как уже говорилось выше (3.7) острые как кинжал и не ветвящиеся рога, такие, как, например, у газели орикса.

Эти же оленьи рога, — удивительной красоты, древовидные, — оружие, предназначенное, в первую очередь, для поединков между самцами. Некогда в Ирландии жил олень с рогами еще более ветвящимися и длинными, чем даже у современного благородного оленя. Тот олень носил такое мощное и сложно ветвящееся сооружение на голове, что, в конце концов, просто вымер. «Гонка вооружений» между соперниками-самцами приводила к отбору генов, способствующих все большему росту рогов. В конце концов, половой отбор завел этот вид в тупик. Рога самцов, неизменно побеждавших в драках своих соперников, стали опасным для вида излишеством в обыденной жизни.

И так, оказывается, бывает: сам же естественный отбор направляет эволюцию вида в тупик. Биологи-эволюционисты называют подобного рода явления гиперморфозом. Возникла, как говорят «технари», «паразитная» положительная обратная связь.

В последнее время некоторые эволюционисты уподобляют рогам самцов ирландского оленя наш интеллект. Не будь у человека интеллекта, не было бы и научно-технического прогресса, не смогли бы мы изобретать все более совершенное оружие и не разрушали бы в столь ужасающих масштабах окружающую нас среду. Выходит, рациональное зерно в этих рассуждениях есть. Приходится расплачиваться за яблоко, которое когда-то сорвала Ева!

Разговор наш, однако, пока не о том. Вернемся к оленям. В период гона они сперва состязаются в реве: кто кого переревет. Доминантному самцу, владельцу гарема, положено так реветь, чтобы у прочих самцов отпала всякая охота проверять свои силы в драке. Многие самцы-конкуренты, действительно, «выбывают из игры» еще при этом предварительном состязании. Но вот находится смельчак, который, несмотря ни на что, выходит на бой. Соперники ходят кругами, приглядываясь друг к другу: кто крупнее? Только сравнительно редко этим все дело не кончается. Действительно, начинается драка, кончающаяся, иной раз, хотя и не особенно часто, тяжкими увечьями одного из соперников. Награда победителю — гарем. Самцы бойцовых рыбок-«петушков», всамделишные петухи, морские птицы фрегаты, самцы жуков-оленей, у которых челюсти имеют форму оленьих рогов, морские львы, коты, доминантные особи павианов и шимпанзе, одним словом, самцы очень многих животных сражаются из-за самок.

Не составляет в этом отношении особого исключения и человек. Процитируем по этому поводу отрывок из книги Яна Линдблада: «Человек — ты, я и первозданный» («Мир», 1990). Речь идет об агрессивности в состоянии крайней сексуальной мотивации или, проще говоря, как раз о такой драке: …в селении Патанэ-тери (Южная Америка) молодой индеец увел женщину, которую избивал муж. Результатом была жестокая дуэль на дубинках. Под дубинками подразумевается двухметровая жердь, заостренная на одном конце и с увесистым утолщением на другом.

Сперва удары обрушивались на окровавленные головы соперников, затем последовали выпады острым концом дубинки. «Законный владелец» женщины был ранен метким уколом; тогда разъяренный предводитель племени (мужа) схватил свою дубинку-копье и пронзил насквозь похитителя чужой жены, отчего тот умер на месте. Женщину вернули «законному» супругу, который в наказание отрезал ей уши! Родственникам убитого предложили немедленно покинуть шабоно (поселение) пока дело не дошло до общего побоища. Изганникам предоставили приют в одном из соседних селений, взяв с них в виде дани нескольких женщин и пообещав отомстить обидчикам.

Однако, вопрос: какое все это имеет отношение к войне? Ведь речь идет, исключительно, о единоборстве самцов одной и той же популяции, одного и того же вида. Дуэльное оружие, — продукт полового отбора: оленьи рога, петушиные шпоры, способы фиктивного увеличения размеров за счет поднимания перьев или волос, и брачные окраски и вторично-половые признаки, вроде нашей бороды, — все это не для войны. И все-таки, каковы же отношения римского бога войны Марса с проказником Амуром, Эротом, богом любовной страсти у римлян, или, наконец, с греческой богиней любви и красоты Афродитой? Отвечаем: самые тесные, какие только могут быть у всех воюющих народов (миролюбивые жители крайнего Севера не в счет).

Когда солдаты по улицам шагают

(Немецкая солдатская песня типа «солдатушки-ребятушки». Перевод наш).

Девчонки двери и окна открывают

Эрли-эрля,

Эрли-эрля,

Эрли-эрля

Иогого, ха-ха!

Девушки нежно глядели им вслед

(«Дунайские волны»)

Шли они тоже дорогой побед…

Прощай, не горюй, гляди веселей,

(«Прощание славянки»)

А только поцелуй,

Когда придем из лагерей…

Расшумелися вежбы плаченцые (плакучие ивы)

(То же, польский вариант)

Расплакалася дивчина в глос

Поднесла свои очи блесченцые (блестящие глаза)

На жолнежей твярдый жичя лос (суровую солдатскую жизнь)

Помню, я еще молодушкой была

(Народная, первая четверть XIX в.)

Наша армия в поход куда-то шла…

Оружьем на Солнце сверкая,

(Начало XIX в.)

Проходил батальон усачей… …

А там, приподняв занавеску,

Лишь пара голубеньких глаз

Искала в толпе проходящих…

Пошло письмо летучее

(Из песен времен Великой отечественной)

В заоблачную даль

О том, что в крайнем случае

Согласна на медаль…

И снова в переулках сапоги,

(Б. Окуджава)

И птицы ошалелые летят

И женщины глядят из под руки

И знаем мы, куда они глядят.

Таких примеров можно, при желании, привести многие сотни. О чем они все говорят? Слабый пол любит героев войны. Везде и всюду так, а, в результате, женщины рожают новых воинов. Они их рожают и рожают. Детишки подрастают, уходят на войну. Кое-кто возвращается и оставляет большое потомство. Это продолжается уже многие тысячелетия. Вот и получается, что человек все в большей и большей степени становился на протяжении эволюции воюющим существом. Выходит, межклональный и межплеменной геноцид, о котором мы только что рассказали, — лишь одна из эволюционных причин нашей воинственности. Есть еще и вторая причина. Она имеет непосредственное отношение к половому отбору. Человеческие «самки» предпочитают воинственных «самцов».

Плюс к тому же у этих «самцов» более широкие возможности дарить свои гены даже тем «самкам», которые об этом вовсе и не просили. Насилие над женщинами во все века считалось нормой поведения солдат на захваченной территории противника.

Даже воинские трофеи и регалии, вещественные доказательства одержанных побед, предназначаются, главным образом, для того, чтобы очаровывать и завлекать ими встречных красавиц. Приведем несколько примеров. Воины с Маркизских островов лет сто тому назад, когда слабым было еще влияние белых, в торжественных случаях приторачивали к поясу черепа убитых врагов, заполненные круглыми камешками. При каждом движении воина эти погремушки издавали своеобразные звуки, очень впечатлявшие местных дев.

У охотников за головами-даяков с острова Борнео жениха вообще не рассматривали всерьез, если он не предъявлял невесте или ее родне хотя бы одну вполне прилично высушенную голову убитого «врага» — жителя какого-нибудь соседнего селения. Конечно, желательно, чтобы это была голова вражеского воина, но, на худой конец, могли сгодиться даже старуха или ребенок. Некоторые племена еще совсем недавно владели тайным искусством измельчения или растворения костной ткани черепа. Из нормальной головы они умудрялись делать чудо чучельного искусства величиной с детский кулак с вполне распознаваемыми чертами лица, сохранившейся шевелюрой, а также бровями и ресницами, которые на крохотном личике казались ужасно густыми и длинными.

В некоторых горских патанских племенах на юге Афганистана несмотря на ислам, по крайней мере, еще недавно существовала почти та же проблема: ни одно порядочное семейство не выдавало свою дочь за жениха, который еще никого не убил. Всего там заводят себе до 7 жен, но убийства как «путевки в жизнь» все равно необходимы молодому человеку. Во времена английского владычества в Пакистане юные горцы отправлялись туда на охоту за людьми, прихватив свое длинное австрийское ружье. Требовались вещественные доказательства: трофеи, отрубленные головы.

Северо-американские индейцы, во избежание подобных проблем, постоянно носили на поясе скальпы убитых врагов. Желающий да видит. Между прочим, искусству изготовления скальпов краснокожих обучили бледнолицые. В Южной Америке высокоцивилизованные индейцы майя и ацтеки предпочитали носить выдубленные куски кожи вражеского лица либо шерстистых частей тела, а кое-кто там даже щеголял в дубленках, изготовленных из кожи, содранной с военнопленных.

В черной Африке больше в моде были четки из вражеских зубов. Амхарцы в Эфиопии даже в конце XIX века при негусе Менелике, убив врага, отрезали ему гениталии и носили, насадив на палку. Наконец, некоторые из наших мальчиков в Афгане (ничтожный процент, «нетипичное явление» и так далее — не сочтите за попытку очернить всех!!!) додумались до ожерелий из сушеных «душманских» ушей. И такое там, по слухам, было.

Зачем мы привели все эти примеры? А для того, чтобы с их помощью попытаться ответить на вопрос: каким образом воинственность мужчин влияет на их успех у «прекрасного пола». Ведь все подобного рода военные трофеи ни что иное как свидетельство боеспособности мужчины, некое первобытное подобие медалей и орденов, впечатляющее «прекрасный пол».

А нужны ли такие экзотические примеры? Как обстоят дела у нас сейчас в обществе цивилизованных людей? Все мы в ранней юности, конечно, увлекались «Тремя мушкетерами». Поэтому вопросы, как говорится, на засыпку«: Многие ли из наших одноклассниц в их 16–18 лет устояли бы перед чарами де Артаньяна? А чем, собственно, он их пленял? Не грех по тому же поводу припомнить и ростановского Сирано де Бержерака — поэта, храброго человека, гениального фехтовальщица с необычайно длинным носом.»…

Здесь каждый смерти рад!

Скажите мне: что это за отряд?..

Свой плащ спуская грациозно,

На землю фетр бросаю я.

Теперь уж обнажайся грозно

Ты, шпага верная моя.

Мои движенья быстры, пылки

Сильна рука и верен глаз…

Однажды на ночной парижской улице Сирано сразился с сотней врагов и победил! Как относятся знакомые Вам девушки к таким героическим мужчинам?

Ах, зачем и литературные примеры? Как относились в начале прошлого века дамы и барышни из хороших дворянских семейств к отважным и удачливым дуэлянтам и, уж тем более, к воинам, чья грудь украшена боевыми крестами? А как относятся наши девушки сейчас к героям Афгана? Приднестровья и Абхазии? В первобытном обществе орденов и медалей не было. Чем их заменяли, мы только что поведали читателю.

В античные времена, например, в Риме уже были настоящие боевые награды: лавровые и золотые венки, нагрудный знак за взятие вражеской крепости, триумфы, которые устраивали удачливым полководцам, раздачи земли ветеранам, почетные должности, магистраты. В средние века одаривали золотыми нарукавными кольцами, оружием, посвящали в рыцари, опять-таки дарили земельные наделы и так далее и так далее, и так далее.

Боевые награды и дары, естественно, повышали шансы победителей на рынке женихов. Однако, это далеко не все. Военным трофеем победителей во все века были не только восторженные сердца молодых соотечественниц, но, как мы только что уже отметили, и беззащитные пленницы. Таким образом, лавры победителя, воинственный пыл, повышали вероятность оставления потомства, как прижитого в законном браке, так и зачатого насильно в завоеванных неприятельских землях.

То, что так было всегда, начиная с первобытного общества, подтверждают следующие наблюдения за уже не раз упомянутым нами суринамским индейским племенем яномамо. Они позаимствованы из книги профессора Калифорнийского университета Наполеона Шаньона «Яномамо — свирепый народ» (1968). Племя яномамо насчитывает всего лишь около 15 тыс. человек. Они обитают в приблизительно 200 деревнях, почти непрерывно воющих друг с другом. Треть мужчин племени гибнет на войне, а почти половина из тех, кому более 25 лет, успели убить, по крайней мере, одного врага. Войны, как и у героев Гомера, начинаются преимущественно из-за женщин, причем, это, конечно, главное: мужчины-убийцы имеют в среднем в почти два раза больше жен и в три раза больше детей, чем те, кто никого не убивал! Выходит, идет непрерывный отбор в чисто дарвиновском смысле этого слова на максимальное стремление убивать.

Следует отметить, что риск, сопряженный с убийствами, не очень-то велик. Убийцы подкрадываются к околице вражеской деревни и исподтишка убивают первых попавшихся, а затем сразу уносят ноги. Кто больше убил, тому больше почета и славы у «прекрасных дам»!

Очень часто драки за обладание женщиной затеваются между односельчанами. Драки эти завершаются убийством одного из соперников, после чего, по обычаю, родственники убитого уходят из села без помех, чтобы основать где-то свою собственную деревню или подселиться к врагам-соседям. В обоих случаях все помыслы мужчин-родственников убитого теперь о кровной мести, причем выслеживают и убивают не только родственников убийцы, но и кого попало из прежней родной деревни. Кроме того жители любой деревни, вооружившись копьями и луками, то и дело устраивают набеги на одну из соседних деревень, чтобы похитить там женщин.

В общем, — все условия для того, чтобы естественный отбор постепенно формировал те самые худшие особенности мужского характера, которые постоянно дают себя знать в нашей бессмысленной воинственности. Правда, некоторые ученые возражают Шаньону, указывая хотя бы на то, что такая сверхагрессивность свойственна далеко не всем индейским племенам. Поблизости от яномамо живут другие, куда более миролюбивые индейцы. Человек слишком нестереотипен. Его поведение нельзя подогнать под какую бы то ни было схему. Сегодня он — один, завтра — другой.

К сожалению, такие возражения не слишком убедительны. Представим простую вещь: с миролюбивым племенем столкнулось агрессивное и воинственное. У кого больше шансов уыелеть в их конфликте? Так оно и происходило на протяжении тысячелетий и веков. Против лома нет приема, как гласит поговорка. Победители выживали и продлевали в потомках свой «каинов» генотип. Как мы уже отметили, при этом они обычно щедро делились своим генотипом и с побежденными, даря им, таким образом, поколения грядущих мстителей, если, конечно, не изводили поверженного врага под корень.

Слова «отца социобиологии» Эдварда Вильсона, профессора Гарвардского университета: Меня больше всего удивляет, — почему люди так осторожничают вокруг проблемы человеческой агрессии. Человечество купается в крови столько времени, сколько оно существует. Если у нас имеется сильная биологическая предрасположенность к насилию, мы не можем просто взять и выкинуть ее… По мнению Вильсона, открытие Шаньоном мощной потенциальной связи между агрессией и репродуктивным успехом может представлять важный шаг в нашем понимании войн, а, пожет быть, и в будущем избавлении от них. (Обзор см. в «Синтифик Америкен», № 7, стр. 90–92, 1990).

Короче говоря, естественный отбор, на нашу беду, породил порочный круг: женщины во всех обществах и во все века «вешались на шею» победителям, сами навязывались им. Военные мундиры, ордена, регалии, рассказы о героических подвигах… Что все это должно кружить голову юным девам кажется нам настолько обыденным и очевидным, что даже и не приходит в голову задуматься о причинах и генетических последствиях этого явления. Процитируем-ка из «Песни о нибелунгах» о короле-победителе Гунтере. Что он ощущал, когда на людях ему приспешествовал как, якобы, оруженосец еще более прославленный воин Зигфрид: «И Гунтер словно вырос — так был он горд и рад,

Что очи женские за ним в такой момент следят…

В конце этой книги читатели кое-что узнают о зоологе, поэте и отважном белом офицере Вадиме Георгиевиче Дермидонтове, расстрелянном в 1937 г.

Здесь к месту такие его строчки:

Март, а было тепло как летом.

Волга шумно взломала лед.

Я иду по полям согретым.

От Адама мой древний род.

Я в себе хороню былое

Как земля хоронит зерно.

В жизни все для меня родное.

В жизни все мне в удел дано.

Был я всюду, где только люди

Вековечно вершили бой

На кострищах звериной чуди

В заклинаниях был голос мой

В сарацинских гремел набегах,

В аравийской степной дали.

Кочевал на скрипучих телегах

По татарским шляхам в пыли

За святую землю сражался

Под Коломной пищаль носил,

На стенах новгородских дрался

Против сонма московских сил.

И в себе сохранив былое,

Вне религий, пространств, времен,

Плотью врос я в мое, земное,

И земля для меня — закон. (1918 г.)

Никуда нам от этого закона не уйти. В военном инстинкте человека сконцентрировался целый набор разных инстинктивных побуждений и, в том числе, не только низменных, но и прекрасных, самых возвышенных и благородных. Это, в частности, альтруистическое чувство в самой его крайней, жертвенной форме. В том-то и дело, что все гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд, и безоговорочное осуждение любых войн представляется нам, несмотря на все сказанное выше, тоже ошибочной точкой зрения.

 

7.4. От лежбища котиков до личной жизни Гитлера

Уже в 5 главе мы кое-что говорили о связи между понятиями «вождь» и «отец». Эта связь глубоко укоренилась в человеческом подсознании.

Царь-батюшка, отец ты наш родной … Древние римляне-сенаторам: Отцы-сенаторы… Патриций — от слова «Патер» — «отец». Древнеримский историк Светоний Транквилл об Октавиане Августе, первом римском императоре: Имя отца отечества было ему поднесено всем народам внезапно и единодушно… (Дело происходило во втором году до нашей эры.) Потом этот титул присваивали себе или получали многие римские императоры. Да и до, и после них кто только не зачислял себя в «отцы нации», подобно нашему незабвенному «отцу и учителю, величайшему гению всех времен и народов и пр., и пр., и пр.» Образ отца и образ правителя часто сливались воедино в мозгах владык и верноподданных самых разных государств. Это более или менее общее явление.

Не даром очень многие властители стремились придать себе соответствующий их титулу или сану солидный облик «папаши»: отращивали бороду, а, если она не росла, — подвешивали искусственную. Такую бороду, например, носила древнеегипетская фараонша Хатшепсут (около 1,5 тыс. лет до н. э.).

Между прочим, от тюркского «ата» — «отец» происходит и наше «атаман», он же «батька», и прозвище турецкого правителя Кемаль Ататюрк («отец турок»). Даже главарь шайки уголовников у нас «пахан», а у немцев «опа», что означает то же самое. Все, вероятно, помнят знаменитого гаитянского вождя «папу-дока» Дювалье.

А о чем все это говорит? С фрейдистских позиций, об очень многом. Не даром в одном польском юмористическом журнале предупреждали: Не рассказывайте своих снов. А вдруг власть захватят фрейдисты? Действительно. последствия могут быть ужасными. Например, приснится вам, что у вас выросла борода, точь в точь как у Фиделя Кастро и многих других корифеев. По неосторожности вы об этом проболтаетесь «кому не надо». И вот, вас сразу же в кутузку за намерение «неконституционным способом изменить государственный строй».

Шутки-шутками, но кое-что за этим, действительно, кроется. Так, ряд видов птиц и млекопитающих, в том числе наши петухи, благородные олени, морские котики и некоторые обезьяны, заводят, подобно турецкому султану, большие «гаремы»: один доминантный самец и много-много покорных ему самок. Российский генетик Р.Л. Берг (дочь известного академика Л. С. Берга) некогда опубликовала статью: «Почему курица не ревнует?» «Гарем», чего уж тут ревновать? Так вот: у всех таких животных доминирующие самцы крайне агрессивно относятся друг к другу. Мол, «не трожь моих самок!». Прочие, не доминантные самцы, находящиеся в той же стае, подобной бешеной агрессии не вызывают. Ведь они-не конкуренты для доминантной особи.

Совсем другое дело именно равный по рангу — чужой «фюрер», вожак, «монарх». К примеру, у котиков доминирующий самец тщательно охраняет территорию лежбища с находящимися на ней самками от других доминантных самцов. Едва завидев вдалеке такого самца, хозяин территории сразу же кидается на него. Аналогично ведут себя петухи и вожаки стаи у уже упоминавшихся нами павианов-анубисов.

В принципе, можно допустить существование некой эволюционной связи между таким поведением обезьян и …династическими войнами недавнего человеческого прошлого. Эти войны ведь продолжались и после родового строя, когда межродовые конфликты, типа только что описанных, уже давно вышли из моды у цивилизованных народов.

Законы и церковь запрещали убивать людей не «за короля и отечество», а «просто так» потому, что «не поладили», из ревности, по пьянке или с целью грабежа. Король или царь — «отец нации». Он, подобно петуху, доминантному самцу котиков или павианов, весьма агрессивен по отношению к другим точно таким же «отцам»…

— Мой коронованный брат, предупреждаю тебя, что…

Подданные в счет не принимаются. Ссорятся между собой «миропомазанники божьи» короли, а долг подданных — умирать за своих «обожаемых монархов».

Может быть, кто-нибудь из читателей помнит французский фильм «Фанфан-тюльпан» с Жераром Филиппом в главной роли? Начало XVIII века во Франции. Времена «короля-Солнце» Людовика XIV. Дикторский текст:

— В те годы женщины были легкомысленны, а мужчины занимались своим излюбленным делом: войной. Короли на полях сражений произносили исторические фразы, — в кадре король, глядя в подзорную трубу, произносит: «Гвардия умирает, но не сдается!» — а солдаты изящно вспарывали друг другу штыками животы. Словом, это была не война, а брюссельское кружево! (В кадре — кошмарная резня).

Похоже, что подобного типа войны, как и самые разнообразные другие (из-за чего и почему только люди не воевали в разные времена! Например, в XIII веке, во времена поэта Франсуа Вийона, Парижский университет, Сорбонна долго воевал с Парижской мэрией. Опасный пример для наших университетов и мэрий. У нас ведь теперь все может быть), — перекидывают своего рода цепочку (уже, конечно, в сфере культурной, а не биологической эволюции), от доисторических межродовых конфликтов, древней этнической вражды, к мировым и прочим бойням современности.

Как-то Гитлер получил письмо от отца Евы Браун. Тот выразил удивление, что фюрер, так заботящийся о нравственной чистоте немецкой нации, тем не менее, живет с Евой, не регистрируя брак. Гитлер ответил, что хотел бы, но никак не может это сделать потому, что «уже женат на …Германии». Эх, Фрейд. Гитлер его наверняка не читал. Иначе не допустил бы такой саморазоблачительный «прокол».

Между прочим, средневековые властители в Западной Европе тоже считали, что «женаты» на своем владении, но, в отличие от фюрера, доказывали это не столько словом, сколько делом. К их услугам было «право первой ночи». Тут уж аналогия с котиками и павианами полная. А если еще припомнить драчливость этих господ, их вечное выпячивание своих титулов и родословных, поединки, перья на шлемах, шпоры и шпаги, приходят на ум, разумеется, и петухи.

Из чужбины дальней

В замок феодальный

Едет: трюх-трюх-трюх,

На кобыле сивой

Наш барон спесивый

Наш отец и друг.

Слушать, поселяне,

К вам, невеждам, дряни,

Сам держу я речь!

Я — опора трона,

Царству оборона

Мой дворянский меч.

Гнев мой распалится,

Сам король смирится…

Конечно, эти строчки Беранже написаны куда позже, но суть дела передают. Габриель Гарсиа Маркес в «Осени патриарха» изобразил латиноамериканского диктатора наших дней.

Тут уж сходство с петухом признает сам автор и подчеркивают литературоведы. Оно во всем: и в постоянной агрессивности «доминантного самца», и в его готовности покрыть любую попавшуюся на глаза «курицу». Правда, были и высоты, до которых петуху не взлететь. Так, генералов, замышлявших путч, престарелый диктатор пригласил на званую трапезу. Слуги вынесли и поставили на торжественно накрытый стол громадное блюдо. В нем лежал …жареный главнокомандующий в полной парадной форме с укропчиком во рту.

Слово «отечество», кстати, на большинстве языков — от слова «отец»; например, по-немецки, «фатерлянд», по французски «патри», по-латышски «тевитэ» и так далее. Смысл для простых смертных прост и естественен: «родина», «земля отцов». Однако для самодержавных властителей оно означает нечто совсем иное: Я — отец нации. Посему страна со всеми ее жителями — моя личная собственность. Что захочу, то с ней и сделаю.

Наследник Людовика XIV — Людовик XV говаривал: После нас — хоть потоп. По словам гитлеровского министра вооружений Шпеера, Гитлер в конце войны сознательно пытался добиться, чтобы с ним погибло все. Геббельс в последних статьях с энтузиазмом приветствовал вражеские бомбардировки: Под обломками наших городов будут погребены достижения дурацкого XIX века… Немцев призывали уничтожить свою страну во имя легенды под названием «Сумерки богов». В своей последней статье «И все-таки это будет» тот же Геббельс писал: Наш конец будет концом Вселенной… Вот уж, воистину, как в одном школьном сочинении о Тарасе Бульбе, чем тебя породил, тем тебя и убью!

 

7. 5. Священный трепет и военный костюм

Энтузиазм. Священный трепет. Кто из современников, живущих в больших городах, побывавших на митингах последних лет, а, может, и помнящих иные времена: марширующие полки, торжественную присягу по красным знаменем, рядом со священным бюстиком Ильича, не испытал хоть раз в жизни этого чувства, не знает, что такое воодушевление?

Словами К. Лоренца: По спине и — как выясняется при более внимательном наблюдении, — по наружной поверхности рук пробегает «священный трепет». Человек чувствует себя над всеми связями повседневного мира: он готов все бросить, чтобы повиноваться зову Священного Долга. Все препятствия, стоящие на пути к выполнению этого долга, теряют всякую важность; инстинктивные запреты калечить и убивать сородичей утрачивают, к сожалению, большую часть своей силы. Разумные соображения, любая критика или встречные доводы, говорящие против действий, диктуемых воодушевлением, заглушаются за счет того, что замечательная переоценка всех ценностей заставляет их казаться не только неосновательными, но и просто ничтожными и позорными. Короче, как в немецкой поговорке: «Барабан подскажет мысли там, где знамя вьется».

С этими переживаниями коррелируются объективно наблюдаемые явления: повышается тонус всех поперечно-полосатых мышц, осанка становится более напряженной, руки несколько приподнимаются в стороны и слегка поворачиваются внутрь, так что локти выдвигаются наружу. Голова гордо поднята, подбородок выдвинут вперед, а лицевая мускулатура создает совершенно определенную мимику, всем нам известную из кинофильмов, — «героическое лицо». На спине и по наружной поверхности рук топорщатся кожные волосы — именно это и является объективной стороной пресловутого «священного трепета».

В священности этого трепета и одухотворенности воодушевления усомнится тот, кто видел соответствующие поведенческие акты самца шимпанзе, который с беспримерным мужеством выходит защищать свое стадо или семью. Он тоже выдвигает вперед подбородок, напрягает все тело и поднимает локти в стороны, у него тоже шерсть встает дыбом, что приводит к резкому и наверняка устрашающему увеличению контура тела при взгляде спереди. Поворот рук внутрь совершенно очевидно предназначен для того, чтобы вывести наружу наиболее заросшую сторону и тем усилить упомянутый эффект«. Все это, выходит, пугающие демонстрации (см. 3.5), то же, что, например, заглатывание воздуха, приводящее к раздуванию у мраморной лягушки вздыбливание шерсти, изгибание спины и грозное мяуканье у кошки, взъерошивание перьев у сыча, неожиданная демонстрация врагу коброй — своего капюшона, а некоторыми ядовитыми лягушками, насекомыми и так далее — ярко окрашенных участков тела: красного брюха, красных или желтых подкрылий и тому подобное.

Как уже говорилось, многие ядовитые или несъедобные животные и вообще окрашены вызывающе ярко: желтые пятна или полосы на черном фоне либо, наоборот, — черные на желтом или красном. белые полосы по красному или красное с голубым и зеленым, глазчатые черно-белые пятна. Напомним конкретные примеры: расцветку ос, пауков-крестовиков, божьих коровок, лесных клопов-»солдатиков«, саламандр. Такую окраску называют «предупредительной» потому, что она, действительно, выполняет роль сигнала: «Не трогай, не ешь: ядовито или несъедобно». Доказано, что разные животные, в том числе приматы, относятся с опаской к «предупредительно» окрашенным существам, причем в ряде случаев даже без всякого предварительного обучения.

Все это, в какой-то мере, объясняет назначение боевой татуировки и одеяний воинов от древнейших времен и до наших дней. Угрожающие контрастные рисунки на щитах и броне, страусовы перья и конские хвосты на шлемах или, позже, на киверах, султаны; ярко-красные, синие или черные мундиры с резко контрастирующими, белыми или желтыми аксельбантами, выпушками, эполетами, перевязями. У польских гусар в XVII веке за плечами высились громадные «ангельские» крылья, увеличивавшие контур человеческой фигуры раза в два, но, вероятно, мешавшие в бою. Только пулемет вынудил воинов всех стран переодеться в мундиры защитного цвета — аналог защитной покровительственной окраски многих животных — под окружающий фон.

Полиция в большинстве государств по-прежнему наряжается в мундиры, по-возможности, контрастной расцветки и носит высокие шапки, искусственно увеличивающие рост. Эполеты и погоны — своего рода искусственные плечи: чем выше и шире плечи у мужчины, тем сильнее он кажется. Всю фигуру делает с виду более мощной офицерский китель на ватной подкладке или бронежилет. Шаровары, галифэ утолщают ноги, скрывают их худобу, а фуражка с высокой тульей или кепи, опять-таки увеличивают рост. И черные очки, о которых тоже мы уже говорили, превращают физиономии в страшилище: громадные глазные пятна пугают и рыб, и птиц, и млекопитающих (см. главу 8, «Образ врага»)…

Состояние воодушевления подчиняется правилу так называемой суммации раздражений. Нужна весьма весомая причина, реальная или, чаще, вымышленная, чтобы привести в это состояние одновременно множество людей.

Лоренцу чем-то сходным с воодушевлением представляется то коллективное возбуждение, которое овладевает, например, серыми гусями при издаваемых ими хором особых «триумфальных криках». Такой звук издают в связи с какими-нибудь важными коллективными действиями, например, перед совместной атакой на приблизившегося хищника или, в перелетной стае, собираясь подняться в воздух после роздыха на земле. О кое-каких «воодушевляющих» сигналах у животных и человека мы еще расскажем в следующей главе (см. «дудочка крысолова»). И у общественных насекомых, и у многих птиц (чайки, крачки, дрозды, галки и так далее), а также млекопитающих (напомним горилл) есть сигналы, возбуждающие коллективную агрессию. У общественных насекомых это, преимущественно, пахучие вещества, выделяемые «разгневанными» индивидами в окружающий воздух, но у прочих, по большей части, звуки. У человека же воодушевление вызывается, конечно, тоже звуками, причем, главным образом, членораздельными. О том, как воодушевляются люди, слушая речи политиков, и что в результате этого получается, мы уже говорили и будем еще говорить, причем отнюдь не обязательно в ироническом тоне.

Например, какая уж тут уместна ирония? Все величественно и серьезно:

…И молвил он, сверкнув очами:

«Ребята, не Москва-ль за нами?

Умрем же под Москвой,

Как наши братья умирали!»

И умереть мы обещали.

И слово верности сдержали

Мы в Бородинский бой…

По К. Лоренцу, в раздражающей ситуации, вызывающей воодушевление, присутствуют три независимых друг от друга переменных фактора. Первый — нечто, в чем видят ценность и что надо защищать; второй — враг, который этой ценности угрожает; и третий — среда тех, с кем человек чувствует себя заодно, когда поднимается на защиту угрожаемой ценности. К этому может добавиться и какой-нибудь «вождь», призывающий к «священной» борьбе, но этот фактор менее важен.

Если человеку знакомо множество ценностей и, воодушевляясь ими, он чувствует себя заодно со всеми людьми, которых так же, как его воодушевляют музыка, поэзия, красота природы, наука и многое другое, он может реагировать незаторможенной боевой реакцией только на тех, кто не принимает никакого участия ни в одной из этих групп.

В этой связи Лоренц приветствует все мирные формы состязания: спорт, космические полеты, столь связанные с национальным престижем. Многие жалуются на рассудочность нашего времени, на глубокий скепсис нашей молодежи, — пишет он. — Но я надеюсь, даже убежден, что это — результаты здоровой самозащиты от искусственных идеалов, от воодушевляющей бутафории, в сети которой попадали люди, особенно молодые, в недавнем прошлом. Я полагаю, что как раз рассудочность и следует использовать для пропаганды таких истин, которые, столкнувшись с недоверием, могут быть доказаны числом. («Восемь грехов цивилизованного человечества»).

К сожалению, повторим, уподобляясь Кассандре, похоже, что годы рассудочных поколений опять прошли. Ведь некоторые молодые люди снова, как показал ход событий последних лет, не прочь отдать свои жизни за какие-нибудь «золотые сны» человечества, за такие вот эдакие «животворящие идеи», которых, как на беду, везде в мире ощущается ныне острейший дефицит. Сочетание не из удачных!

 

7.6. Суррогаты войны или можно ли лечиться от военного психоза?

В годы войны был в ходу анекдот. Мальчик пишет отцу на фронт: «Папа, убей Гитлера, порошковую корову, омлетную курицу и того дядю, который ходит к маме». Кроме Гитлера, все ненастоящее: вместо природных яиц и молока, американские порошки по карточкам, вместо настоящего папы — тоже заменитель. И вместо чайной заварки использовали тогда тертую сушенную морковь, вместо кофе — молотые желуди, вместо… и так до бесконечности.

После войны суррогаты постепенно вышли из употребления. Но не всегда заменители — это плохо. Заменители массового военного психоза — спорт, милитаризация массовых действий, направленных на благотворительность и ликвидацию последствий экологических катастроф, наконец, борьба, носящая игровой или полуигровой характер. Примеры: «Зарница», Христианская конфессия Армия спасения с ее мундирами, маршевой музыкой, шагистикой, дисциплиной; скаутское движение с его вечными играми в «индейцев и разведчиков»; турпоходы в труднодоступные местности. Показателен в этом отношении боксанский гимн наших альпинистов: «Шуткам не учат в наших лагерях:

Всем нам придется воевать в горах.

Вместо ледоруба взявши автомат,

Мы превратимся в боевой отряд…

А наши футболисты пели:

Эй, вратарь, готовься к бою!

Часовым ты поставлен у ворот.

Ты представь себе, что за тобою

Полоса пограничная идет…

Футболист, будь готов, будь готов,

Когда настанет время бить врагов…

В старой Руси в обычае были кулачные бои: стенка на стенку.

Мирные нейтральные швейцарцы буквально влюблены в свою армию. Нигде в Европе милитаризация не носит такого массового, добровольного и всеохватывающего характера как в этой, более двух веков не воевавшей стране. Регулярные военные сборы практически всего мужского населения, культ стрельбы в цель, боевое огнестрельное оружие и военный мундир в каждом доме. Многие швейцарские писатели, «не нюхавшие пороха», знай себе, пишут о трудностях и радостях военной жизни, словно других более реальных сюжетов у них не нашлось. Армия в Швейцарии — подлинно народная и всегда наготове. Только вот вопрос: зачем она нужна сытым, миролюбивым, благополучным швейцарцам? Примечательно: в полиэтнической и до зубов вооруженной Швейцарии никогда не бывает серьезных межэтнических конфликтов!

Другой пример — США, на территории которых войн не было со времен гражданской «Север-Юг», то есть около полутора веков, а в то же время присутствует такой неблагоприятный фактор как «вавилонское смешение» рас и этносов. Учитывая это, следует признать, что американцам здорово удается гасить внутренние напряжения. Как это достигается? Конечно, никто специально таким вопросом не занимался. Все получилось как бы само собой, но все-таки… Где еще так увлекаются брутальными видами спорта: бейсболом, боксом, футболом, хоккеем, яхтами, мотогонками и пр., принимая такие игры всерьез, как цель жизни? Где еще так часто рискуют собой в спортивных состязаниях? Где еще столь популярны странные для нас комиксы, фильмы и телепрограммы «пиф-паф» с реками крови, десятками убитых и покалеченных за каких-нибудь полчаса? Где еще в мире скоплено столько личного оружия? Где еще так часто под звуки воинственных маршей, с развевающимися знаменами и в подобиях военных мундиров по улицам дефилируют строем, в ногу, то борцы за права животных, то общество помощи детям-дебилам или какой-нибудь охотничий клуб?

И, тем не менее, убийств и насилий, совершаемых ежегодно, в сытых и благополучных США, в несколько раз больше, чем в нашей стране, даже теперь, в годы нашего ужасающего экономического кризиса. В частности, американцы давно уже страдают от напасти, которая только недавно появилась и у нас: молодежь объединяется в банды, специально для того, чтобы воевать друг с другом! То и дело в США вспыхивают кровавые массовые беспорядки на расовой почве, вроде происходивших в Лос-Анджелесе в 1992 году. Там поводом послужило оправдание в суде белого полицейского, избившего шофера-негра. Поражает, однако, бессмысленно-жестокий характер ответной реакции. Возмущенная толпа растерзала несколько десятков ни в чем не повинных эмигрантов из восточной Азии, подожгла множество зданий, вырубила деревья на улицах своего же собственного города! Есть о чем задуматься!

Еще на большие размышления наводит Латиноамериканский континент, где серьезных межгосударственных столкновений не было более полутора веков, со времен обретения независимости государствами региона. Всех наших знакомых, побывавших там впервые после поездок в Западную Европу и США, поразило обилие военных. Практически в любой латиноамериканской стране люди в мундирах и при оружии попадаются на каждом шагу и удивительного в этом мало. Ведь в одних из тамошних стран только что сорвались попытки военного переворота, в других он, наоборот, удался, в третьих воюют с наркомафией или с разного рода красными партизанами, в четвертых предъявляют территориальные претензии к соседям. Нормальной же и спокойной обстановки нет, да и никогда не было почти нигде. Как не вспомнить в этой связи строчки из «1867» И. Бродского: …

Презрение к ближнему у нюхающих розы

Пускай не лучше, но честней гражданской позы.

И то, и это порождает кровь и слезы.

Тем паче в тропиках у нас,

Где смерть, увы,

Распространяется как мухами зараза,

Иль как в кафе удачно брошенная фраза,

И, где у черепа в кустах всегда три глаза,

И в каждом-пышный пучок травы.

В больших и уже пол века не воевавших западноевропейских государствах в последнее время все «неадекватнее» ведет себя молодежь. Мы уже об этом писали. В Англии, например, это проявляется в неожиданных вспышках насилия на стадионах, где болельщики подчас затевают драки, кончающиеся многочисленными убийствами, а также после рок-концертов. В провинциальных городках, где много безработных, затеваются побоища между местной и эмигрантской молодежью, а также бессмысленные погромы: битье витрин, поджоги.

В Германии после объединения толпы бритоголовых юнцов, очень часто поджигают общежития иностранных беженцев, нападают на иностранцев на улицах, избивают их, а иногда и убивают. На вопрос в полицейском участке: «Почему вы это делали?» — большинство отвечают: «Со скуки». Как мы уже отметили, во многих Западных странах возрос интерес молодежи ко всему военному: фильмам, книгам, репортажам. Иные газеты задаются вопросом: «Что за дьявол вселился в наших молодых людей?»

По нашему мнению, имя этому «дьяволу» — военный инстинкт, который ищет себе выхода в разного рода «заменителях» войны. Все это несколько напоминает ранее упомянутые эксперименты с колюшкой, которой вместо настоящей брачной пары подсовывают муляж.

«Хлеба и зрелищ!» — вопила древнеримская чернь. В основном, это были воинственные и кровавые зрелища: гладиаторские бои, звериные травли, конские ристания, на которых возницы очень часто разбивались насмерть, состязания атлетов. В цирке болельщики за «синих» и «зеленых» колесничих постоянно затевали побоища. Следует отметить, что, хотя древние римляне были одной из самых воинственных наций в истории человечества, их городская толпа состояла, преимущественно, из никогда не воюющих людей: мелких ремесленников и торговцев, деклассированных элементов, причем, не только граждан, но также вольноотпущенников и рабов. Ношение военного костюма и оружия в черте города было запрещено за исключением совершенно особых случаев, как, например, во время военных триумфов. Свою потребность в солидарности люди удовлетворяли во всевозможных коллегиях (печников, булочников, ювелиров и пр.), а воинственный пыл, надо полагать, разряжался в сопереживании и массовых буйствах при созерцании воинственных зрелищ. Именно так можно понять то громадное внимание, которое уделяли этим зрелищам римские государственные деятели. Вот несколько примеров из «Жизни двенадцати цезарей» Светония Транквилла:

О Юлии Цезаре: Зрелища он устраивал самые разнообразные: и битву гладиаторов, и театральные представления по всем кварталам города и на всех языках, и скачки в цирке, и состязания атлетов, и морской бой. …Звериные травли продолжались пять дней; в заключение была показана битва двух полков по пятьсот пехотинцев, двенадцать слонов и триста всадников с каждой стороны… Для морского боя было выкопано озеро на малом Кодетском поле: в бою участвовали биремы, триремы и квадриремы тирийского и египетского образцов со множеством бойцов…

Об императоре Августе: В отношении зрелищ он превзошел всех предшественников: его зрелища были более частые, более разнообразные, более блестящие… Театральные представления он иногда устраивал по всем кварталам города, на многих подмостках, на всех языках; гладиаторские бои — не только на форуме или в амфитеатре… морской бой на пруду, выкопанном за Тибром… В дни этих зрелищ он расставлял по Риму стражу, чтобы уберечь обезлюдевший город от грабителей…

О императоре Клавдии: …Гладиаторские битвы показывал много раз и во многих местах… На Марсовом поле он дал военное представление, изображавшее взятие и разграбление города, а потом покорение британских царей… перед спуском Фуцинского озера он устроил на нем морское сражение… сражались в этом бою сицилийский и родосский флот, по двенадцать трирем каждый… Заметим: сражения были самделишные. Не даром их участникам перед боем полагалось кричать:

— Император, идущие на смерть приветствуют тебя!

Что же касается зрителей, то их внимание настолько поглощали зрелища, что, право же, было не до политики. В римских гражданских войнах сражались, преимущественно, регулярные армии, состоявшие из профессиональных солдат. Мирному населению было более или менее все равно, кто одержит верх. Характерно, что, организуя массовые зрелища, римские императоры в то же самое время всемерно противодействовали скоплению простых людей в тех местах, где могут возникать непринужденные беседы. Так, многократно предпринимались попытки запретить коллегии и всячески ограничивалось время пребывания посетителей в харчевнях: велели уменьшить их число, запрещали подавать в них горячую пищу, подсылали туда соглядатаев. Аналогия с нашим недавним прошлым совершенно очевидна. При Сталине в наших ресторанах были установлены микрофоны и кишели агенты ГБ.

Надеемся, читателям понятно, почему в этом тексте мы помянули столь отдаленные времена?

Современные испанцы безумствуют не только, как и прочие западные люди, глядя футбольные баталии, но и на своей кровавой корриде. В былые века гигантские толпы сбегались там глазеть ауто-да-фе — массовое сожжение еретиков! В ряде стран Юго-Восточной Азии мужчины растрачивают свой воинственный пыл на петушиных боях, заключают там пари, иной раз, затевают массовые кровавые драки.

Разные варианты рок-музыки в последние годы — предлог для разделения ее любителей на враждующие между собой группы. Объединения болельщиков, спорт-клубы… Милитаризация природоохранных действий. На наш «непросвященный взгляд», такого рода общественные явления могут пониматься как своего рода «извращения» военного инстинкта» и в этом отношении, скорее уж, приносят пользу, чем вред. Все-таки, господа, согласитесь: любые «заменители» войны лучше, чем сама война, если помогают хоть в какой-то мере «спустить пар», погасить нарастающую агрессивность и потребность в военных действиях, которых подсознательно алчут мужские души. Перефразируя старую поговорку, скажем: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не воевало.

О, государство, истукан,

(Б. Пастернак, «Лейтенант Шмидт»)

Свободы вечное преддверие!

Из клети крадутся века,

По колизею бродят звери.

И проповедника рука

Бесстрастно крестит клеть сырую,

Пантеру верой дрессируя.

И вечно делается шаг

От римских цирков к римской церкви.

И мы живем по той же мерке,

Мы, люди катакомб и шахт…